Мессия

Йонатан прилип к окну старого автобуса, сжимая потёртый рюкзак, будто тот мог спасти его от мира. Локоть вдавливался в подлокотник, щека покоилась на ладони, а в голове — вечный конфликт тринадцатилетнего : снаружи выражение взрослой серьёзности, а внутри — всё ещё мальчишка, прячущий своё сердце под колючим взглядом старших. Салон гудел, как улей. Ешиботники швырялись чипсами и галдели так, что водитель — угрюмый друз с челюстью, как у бульдога, — то и дело косился в зеркало заднего вида. Рав Менахем, сжимая микрофон, словно меч правосудия, закидывал вопросы:
— Кто написал «Шульхан Арух»?
— Как называется источник, где Аризаль совершал омовение?
 — Кто похоронен на старом кладбище Цфата?
Ребята выкрикивали ответы, азартно перебивая друг друга. Йонатан же смотрел в окно, где мелькали каменные улочки. И тут он увидел её.
Девочка, лет двенадцати, смуглая, с кудрявой копной волос, похожей на взрыв одуванчика. Она стояла у лавки, прижимая к груди пакет с апельсинами, и смотрела прямо на него — тёплый, глубокий взгляд, будто она знала о нём что-то важное, чего он сам ещё не раскопал в своей душе. Йонатан тут же вспомнил: в их мире на девочек смотреть — как на мину наступить. Она опустила глаза, и один апельсин, будто в замедленной съёмке, выскользнул из пакета и покатился по мостовой прямо к колёсам автобуса. Йонатан рванулся к стеклу, хлопнув по нему ладонью: — Эй, осторожно! Она успела подхватить беглеца.
 — Йонатан! — голос рава Менахема полоснул, как бритва. — Может, вернёшься к нам? Или в окне больше мудрости, чем в Галахе?
Салон загудел от смешков. Рав шагнул в проход, словно генерал на поле боя:
 — Кто составил «Шульхан Арух»? Или для тебя Раби Йосеф Каро — герой мультика? Предпочитаешь пялиться на девочек, а не в книги?
Йонатан открыл было рот, но слова застряли, как кость в горле.
 — Пустыня в сердце, — тихо, но с ядовитой точностью выдал рав. — Из таких вырастают те, кто предаёт свой народ. В автобусе повисла тишина, тяжёлая, как мокрый талит.
Йонатан сжал рюкзак так, что костяшки побелели, а щёки вспыхнули, будто их подожгли. Всё. Приговор оглашён.
У подножия квартала автобус остановился. Ребята высыпали наружу, а рав, не глядя, бросил:
— Держись с группой.
На первом же повороте Йонатан притворился, что завязывает шнурок, а когда толпа ушла вперёд, юркнул в узкий переулок, будто мышь в нору. Там было тихо, как в другой вселенной. Ноги сами привели его в квартал художников.
В мастерских громоздились кувшины, глиняные вазы, холсты в потёртых рамах. Женщина в длинной юбке смешивала краски, и её кисть рождала закат прямо на глазах. Пахло кофе, где-то наигрывали на гитаре. Йонатан замер, вдыхая эту свободу. Впервые за долгое время в груди стало легко, как будто кто-то снял с души тяжёлый талмуд. Здесь никто не спрашивал про «Шульхан Арух». Здесь было просто… красиво.
— Вот ты где! — крепкая рука рава Менахема сжала его локоть, как клещи. — Думаешь, весь мир будет за тобой гоняться?
Йонатан дёрнулся, вывернулся, оставив сюртук в руках рава, и рванул прочь. Сердце колотилось, как барабан на Пурим. Он бежал, не разбирая дороги, пока не оказался у старого кладбища. Ступени вели вниз, к могилам великих каббалистов: Аризаля, Раби Шломо Алкабеца, Раби Йосефа Каро. Вспомнился рассказ о микве — легендарном источнике, куда стекаются паломники. Йонатан решил совершить омовение.
Внутри миквы пахло сыростью и чем-то металлическим, как в заброшенной синагоге. Он жадно пил из крана, ледяная вода обжигала горло. Потом, аккуратно сложив одежду на скамью и положив сверху кипу — как знак, что он ещё вернётся к себе прежнему, — шагнул в воду. Каждая насмешка, каждый колючий взгляд рава словно растворялся в холодной воде. Закрыв глаза, он представил себя другим: знающим, уважаемым, тем, чьё имя произносят с почтением. Отец кивает с гордостью, а рав Менахем молчит, не находя слов. Вынырнув, он вытер лицо и улыбнулся… но улыбка застыла.
Лавка была пуста. Ни рубашки, ни брюк, ни ботинок. Только кипа сиротливо валялась на полу. Снаружи послышался смешок. Потом второй, наглее. Голоса он узнал сразу. Выйдя, обмотанный полотенцем, он увидел их: два одноклассника, в кипах, с расстёгнутыми жилетками, размахивали его штанами, как трофейным флагом.
— Автобус уезжает! — крикнул один.
— Не вернёшься — никто ждать не будет! — подхватил второй.
Йонатан сжал зубы, дрожь пробирала до костей. Холод, липкая кожа, желание провалиться сквозь землю. Они хотят его унижения — истории, которую будут пересказывать в ешиве, хохоча: «Йонатан, голый бегун из Цфата». Не дождутся.
Солнце уже село, Йонатан решил остаться до утра на кладбище и переждать ночь в пещере.  У входа в одну из них сидел старик — высокий, худой, в длинной вязаной кипе. В зубах дымилась трубка, пахнущая сладковатым дымом. В руках — зелёный термос.
 — Заходи, — негромко сказал он, чуть кивнув. — Присаживайся. Видел, как тебя кинули. Не завидую.
Йонатан сел на холодный камень, кутаясь в полотенце.
— Держи, — старик налил в крышку-стаканчик ароматный чай. — Мята, шалфей, щепотка чёрного чая. От холода и от обид.
Горячее обожгло пальцы, но тепло разлилось по телу, как солнечный луч.
— Из какой ешивы? — спросил старик.
 — «Ор ха-Эмет».
— Рав?
— Менахем.
 — Знаю его, — кивнул старик. — Громкий, как шофар, да?
 — Он сказал, что я пустой, — выдохнул Йонатан. — Что из таких предатели вырастают. — Угу, — старик подлил чаю. — А сам ты откуда?
— Тверия. Внизу, ближе к тайелету. Папа — в мастерской у рынка, мама — в пекарне на Рамбама, иногда помогает подруге на набережной.
— На Игаля Алона? — старик прищурился. — Помню, как там вечерами фонтаны пели под музыку. Город был для всех. Потом… — он махнул трубкой. — Потом я оттуда уехал. А маму твою как зовут?
 — Сара.
 — Девичья?
— Бен-Давид.
— А, — старик кивнул, будто пазл сложился. — С оливковыми глазами? Видел, как ваш рав таскал ей книги, ещё до твоего рождения. Не повезло ему. Видать, она выбрала другого.
— Откуда ты знаешь? — Йонатан нахмурился.
 — Считаешь, я вру? — старик усмехнулся. — Скажи сам: давно он на тебя зуб точит?
 — С первого дня.
— Ну вот, — старик пыхнул трубкой. — Мстит за своё разбитое сердце. Всё просто, как Тора на Синае.
Слова ударили, как холодная вода из миквы. Вдруг всё стало на места: взгляды, придирки, унижения перед всеми.
— Что мне делать? — вырвалось у Йонатана.
— Всё, что захочешь! — старик рассмеялся, выпуская клуб дыма. — Вера и воля — вот твой билет в вечность.
Он нагнулся, поднял с земли крошечный белый камешек и протянул его:
— Глянь. Обычная галька. Без имени, без сияния. Но если поверишь, что твои потомки через тысячу лет положат этот камешек в основание Третьего Храма, — может, так и будет. От твоей веры все зависит. Понял?
— Да ну, — фыркнул Йонатан. — Слишком просто.
 — Ага, слишком! — кивнул старик. — Поэтому никто над этим и не задумывается.
Старик глубоко затянулся дымом из трубки.
— Есть девочка, которая тебе по душе? - вдруг спросил он.
Йонатан мотнул головой, но в памяти всплыла она — с апельсинами и тёплым взглядом. Вот бы она стала его женой…
— Если нет — найдёшь, — старик прищурился. — Полюбишь, будут дети, внуки, правнуки. Передашь им камешек, как реликвию. Скажешь, встретил в Цфате дух самого Аризаля! —  старик засмеялся. —  И твой сегодняшний позор станет легендой.
Йонатан с сомнением посмотрел на старика.
— А не веришь — так этот камешек так и останется галькой с чьей-то могилы.
Старик протянул ладонь, на которой лежал мелкий осколок белого камня. Йонатан не знал, как поступить? Внутри боролись скепсис и странное волнение. Камешек он на всякий случай взял – чтобы избежать лишних вопросов. Старик затянулся трубкой и выдохнул:
 — Или прямо сейчас в город, и найди девчонку своей мечты! Чего тянуть? Или могу хоть сейчас позвонить в полицию, и тебя отвезут домой.
Йонатан выбрался на освещённую улицу — в полотенце, с мокрой кипой, с белым камешком в кулаке. Отступать было некуда. Он найдёт ту девочку с апельсинами. Скажет, что влюбился с первого взгляда. Что мечтает увидеть её своей женой, матерью его детей. Что мечтает о новом Израиле – где не будет ни войн, ни споров, и где его далекие потомки наконец-то выстроят Третий Храм.
Свет фонарей порождал на стенах домов причудливые тени. Навстречу мальчику шли на вечернюю молитву обитатели Цфата: чёрные шляпы, длинные кафтаны, блестящие пояса — каждый направлялся в свою синагогу. Кто-то косился на него с удивлением, кто-то — с лёгким презрением, будто перед ними был сумасшедший. Все они, казалось, сошли со старой черно-белой фотографии из далекого прошлого и были не живыми людьми, а воскресшими душами, словно Мессия уже пришел.
 ©Александр Детков, 2025 год