Уроки русского

Ресторан «Матрёшка» был как консервная банка из девяностых — плотно закупоренный уголок русской жизни, где всё застыло, как в затянувшемся сериале: пельмени, водка, споры про Украину. Здесь не ждали будущего — здесь варили прошлое, как борщ на третий день: чтобы погуще.
Боря, 55 лет, гуманитарий по складу, сидел за столиком с Васей — бывшим моряком, ныне таксистом, с татуировкой якоря и мировоззрением в стиле "Соловьёв с похмелья". Боря когда-то преподавал русскую литературу. Потом — просто жил. Теперь — выживал.
На экране шёл концерт: Максим Галкин в белой рубашке шутил про русских, евреев и своё звание иноагента.
— Вот артист, — вздохнул Боря. — Интеллигент. Настоящий!
— Пидор! — уверенно заявил Вася. — Пидор и предатель Родины.
— Сам ты пидор, — миролюбиво ответил Боря, прихлёбывая пиво, как человек, который больше не хочет спорить, но ещё помнит, как это делается.
У Василия налились глаза кровью:
— Ты кого пидором назвал, сучара?
Боря не успел и глазом моргнуть, как Вася схватил бутылку и ударил его по голове.
…
Очнулся Боря в «Ихилове». Белые стены, капельница, медбрат с дредами и добрыми глазами.
— Ма шломха? — спросил тот.
— Ани… бэ-байт холим? — с трудом выговорил Боря.
Он понял: говорит на иврите. Понимает. Всё. А русского — нет. Как будто кто-то вытер доску, оставив лишь белизну. Вместе с языком ушла память. И ушла боль.
…
Прошло два года. Боря теперь пил матча-латте, кодил на Rust, носил сандалии на босу ногу и женился на Мириам — израильтянке с улыбкой на экспорт. Он был счастлив. Почти. Эмигрантская эйфория — хрупкая штука. За фасадом дзена иногда пряталась пустота, как в новостройке без мебели.
По ночам Борю будили сны — кто-то кричал ему на непонятном языке. Он просыпался в поту и шептал: «Эйх корим ли?» — будто спрашивал самого себя: кто я?
…
Однажды они с Мириам отправились на спектакль в театр «Габима». И там, в антракте, он встретил Максима Галкина. Настоящего. Живого. В белом, как на экране. Они заговорили на иврите. Галкин удивился, узнав, что Боря напрочь забыл всё русское.
— Ты счастлив? — спросил он заинтересованно.
— Да, — искренне ответил Боря. — Очень.
— А я вот не могу забыть… — вздохнул Галкин. — Публика не позволяет. — Он допил свой коньяк, как лекарство. — Какую страну просрали! Каждый день плакать хочется.
Галкин хлопнул Борю по плечу на прощание:
— Не вздумай вспоминать. Даже не пытайся.
Оставшись один, Борис задумался. С одной стороны — повезло, что ничего не помнит. А с другой... Время от времени ему казалось, что его счастье какое-то ненастоящее, словно украденное. Он поделился этим с Мириам.
— Тебе надо чаще общаться с русскими, — предложила она. — Может, это поможет?
— Поможет в чём?
— Снова стать собой.
В следующую субботу Мири притащила Борю в «Матрёшку». Телевизор, водка, укроп, разговоры — всё было будто из архива. Боря смотрел на людей, как на экспонаты музея. Никого не узнавал. К нему подошёл пьяный мужик с наколкой якоря на руке:
— Не узнаёшь? — спросил он. — Я Вася, твой кореш.
Боря каким-то шестым чувством понял, о чём его спрашивают, и грустно покачал головой. В телевизоре снова появился Галкин — крутили старую запись его концерта.
— Даже его не узнаёшь? — Вася ткнул пальцем в экран.
Лицо Бори озарилось:
— Зе Максим! Максим Галкин! Хавер шели!
— Пидор твой Галкин, — процедил Вася. — Пидор.
В Бориной голове что-то щёлкнуло. Чёрная первобытная волна мгновенно накрыла сознание. Он не помнил, как схватил бутылку за горлышко — и через мгновение Вася уже лежал на полу в луже крови. А в руке у Бори осталась "розочка" — хрупкий осколок прежнего мира.
— Куда бы ты ни уехал, русский в тебе всё равно приедет туда первым, — шутил с экрана Максим Галкин. — Иногда — с чемоданами. Иногда — с бутылкой. А иногда — и с топором.
Боря не успел осознать, что натворил – зато вдруг обнаружил, что снова понимает русский. Мир на мгновение снова стал целым и нерушимым. И какое-то забытое счастье вдруг заполнило его сердце. Он повернулся к Мириам, чтобы поделиться этим счастьем и увидел глаза израильтянки, полные ужаса и отвращения.
© Александр Детков, 2025 год