Нарцисс Араратской Долины. Глава 171

В пятницу, 18 июня, того самого 1999 года, на поезде под номером 24, вместе с другими московскими розенкрейцерами, я отправился в прекрасный город Санкт-Петербург на международную конференцию. Мы ехали в первом «головном» вагоне поезда. Это была дневная сидячка, и мы тронулись в путь ровно в 12 часов 16 минут. Продавец Юра дал мне 200 долларов, чтобы я их передал какому-то питерскому художнику, который подойдёт к вагону. Юра частенько ездил в северную столицу и привозил оттуда картинки на реализацию. Цены на живопись в Москве были чуть ли не два раза выше. Юра нашёл в Питере несколько молодых художников и художниц, рисовавшие хорошие и недорогие картинки. И, что главное, без лишней фантазии и зауми. Как я уже писал,  на Вернисаже всякого рода «авангард» не проходил. Это был далеко не Арбат конца 80-ых. Времена пришли гламурно-мещанские…

                Вечером мы добрались до города Петра и остановились в ведомственной гостинице от Министерства Атомной Энергии, которая находилась на Чёрной Речке. Именно там состоялась трагическая дуэль между поэтом Пушкиным и французским авантюристом, аферистом и бабником Дантесом. На том месте, где смертельно ранен был наш великий поэт, стоял обелиск, и мы там потом сфотографировались. Со мной в номере разместился высокорослый и худой розенкрейцер Сергей К., с которым я довольно хорошо тогда общался. Он был немного старше меня и тоже занимался искусством. Каким точно искусством я и не помню, скорей всего он занимался керамикой.  Мы с ним были даже чем-то похожи, своей некой суетливостью и неумением хорошо изъясняться. Художники редко хорошо говорят. Из моих друзей только Пётр был неплохим оратором и его язвительного слова все побаивались…

                В субботу, 19 июня началась наша международная Конференция, в которой участвовало примерно 170 человек. Приехали розенкрейцеры из Голландии и Германии. Под конференцию была арендована школа, где-то на улице Чкалова. В Питере были Белые Ночи, и мне как-то не удалось войти в тишину и задумчивость, как это было принято на наших конференциях. К тому же, туда прилетела на самолёте Марго и мы с ней много допоздна гуляли. И я, так сказать, не смог отказаться от своего греховного пристрастия к алкоголю. После первого дня конференции я употребил три бутылки пива что, вероятно, свело на нет всю духовную работу. Я уже писал, что мне всегда сильно хотелось что-то выпить после наших Служб, и как-бы опуститься на Землю. Марго остановилась в гостинице «Москва» и я там с ней в ту ночь заночевал. Мы ещё катались на прогулочном катере, с местной жительницей, девушкой Викой, которая там работала экскурсоводом. Вика вскоре уедет в Америку к сестре Наташе (с ней я дружил в начале 90-ых), где проживёт какое-то время, а потом вернётся обратно. Не все наши женщины в Америке остаются навсегда!.. В общем, я не смог полностью настроиться на вибрации Гнозиса, который присутствовал на конференции. Да и другие розенкрейцеры тоже хотели погулять. Белые Ночи – это самое мистичное время в Петербурге и все гуляют допоздна и, как могут, веселятся. Последний раз я был в это время здесь восемь лет назад. Видимо, это тоже на меня сильно подействовало. Нахлынули немного печальные воспоминания.

                В воскресенье, 20 июня, я был в лёгком похмелье. Хорошо, что я вчера, всё-таки, пил только пиво. Конференция продолжилась. В перерыве я гулял с Марго по окрестностям и фотографировал мистические петербургские дворы. Стояла ясная солнечная погода. Обнаружили улицу со смешным названием: улица Бармалеева. Уже этим вечером надо было возвращаться на поезде в Москву. Марго вернулась на самолёте, улетев в восемь вечера. Эти два дня Луна шла по знаку Девы. Мы, московские розенкрейцеры, выехали поздно вечером. Ехали в плацкартном вагоне. Было хорошо и радушно: после конференций всегда у всех наблюдалось приподнятое настроение и, возвышенно говоря, воскресали надежды на какое-то улучшение на трудном духовном пути. Даже у тех, кто плохо соблюдал жизненные правила ученичества, и которые всё время отвлекались на суетные радости жизни. Таких среди нас тоже хватало…

                В понедельник, 21 июня, мы поздним утром прибыли в Москву. Я тут же отправился к себе. Прошёлся по бульварному кольцу. На Чистых прудах посидел немного с бутылочкой пива. Ко мне подошёл несчастный побитый старик, у которого, по его словам, сорок дней как умерла жена. У него был запой, попросил немного денег. Я, разумеется, дал ему на пиво. Меня от пива немного развезло, и стало весело и гармонично на душе. Был уже час дня. В три часа в мастерскую подошёл продавец Юра, с новым заказом. Нужна картинка в подарок для внука Сергей Юльевича Витте, который жил в Финляндии, и с которым дружила наша финка. Почему-то она не купила мои последние картинки, найдя их не очень привлекательными. Наверное, я слишком спешил в прошлый раз, и что-то там было дисгармоничное с цветами. У меня такое иногда бывает, и цвета не «идут». Я никогда не любил красить картинки в спешке. Но, увы, времени на неторопливое творчество у меня не хватало. Это потом у меня времени стало, хоть отбавляй, но творчество моё заметно приугасло…

                В этот же день, в 16.30, на станции «Водный Стадион» я встретился с карикатуристом Лёшей. Лёша пришёл не один, а со своей новой подругой, манекенщицей Леной К. Как и где они познакомились, про это мне неизвестно. Лёша был сильно ею увлечён, и это чувствовалось. Мне она тоже понравилась. Девушке недавно, первого июня, исполнился двадцать один год. Я, разумеется, сразу же записал дату её появления на Свет. Я тогда постоянно это делал, и всех это сильно веселило, и на меня смотрели, как на чудика. Ну и потом мы втроём купались и загорали. Я их фотографировал, и фотки получились какие-то душевные. Фотоаппарат-мыльница принадлежала Марго, и она дала ею попользоваться. Помню, что на Лёшу с Леной я потратил тогда одну плёнку, в 36 кадров. А может даже и две плёнки «Кодак». Лена с Лёшей красиво смотрелись, и манекенщицу Лену я сильно веселил, она всё время улыбалась и даже смеялась. Она уже пожила немного во Франции, вкусив тамошнюю жизнь в среде гламурной тусовки, среди фотографов и разного рода местной богемы. Лена была очень худа, как настоящая модель, и тело у неё было как у девочки подростка. Потом её снял в своём фильме один наш известный режиссёр, автор фильма «АССА». У неё был такой вот романтичный облик, падшего ангела. И ещё она очень коротко стриглась, почти наголо. В общем, этот самый длинный день года был довольно интересным и запоминающимся. И мы с Лёшей даже особо и не выпивали. И вскоре разошлись, немного ещё погуляв по окрестностям. И я вернулся к себе вполне трезвым и уставшим…

                Во вторник, 22 июня, в 11 часов утра ко мне неожиданно пришёл бывший экскурсовод Сева (экскурсоводом я его шутливо назвал в начале своих мемуаров). Мы с ним не так часто пересекались. Пошли немного прогуляться. Я его несколько раз сфоткал в районе Дома на Котельнической. Сева тогда еще не брился наголо, что он начал делать впоследствии, став популярным поэтом, выступающим на публике в культурных андеграундных местах Москвы. И он не носил чёрных маек, хотя, всё равно одевался скромно, как это подобает настоящему православному христианину. Мы зашли в его новую церковь, где он работал каким-то там плотником или, скорее, разнорабочим. Это был бывший переговорный пункт, напротив Центрального Телеграфа, на Тверской улице. Во времена СССР там стояли кабинки с междугородними телефонами, и можно было позвонить в тот же Ереван, что я несколько раз делал. Потом этот культурный объект вернули верующим, и там стал служить В. Лапшин, который меня когда-то крестил. Ну и, в то время там шли работы по восстановлению храма. Сева меня туда привёл и начал мне всё показывать. Туда же подошёл один его новый друг с простой фамилией Вайнштейн. Очень живой молодой человек, и я с ним до этого не пересекался. Они с Севой постоянно между собой шутили, и Вайнштейн громко раскатисто смеялся. Он был немного похож на нашего армянского поэта Паруйра Севака: имел такие же яркие восточные черты лица, жизнелюбивые губы и мясистый крупный нос. Сева рассказал мне, что у них в храме бывают горячие обеды для нуждающихся и бомжей. Во вторник и четверг, с 14.45 до 16 дня. В общем, заходи, если будешь голоден. Вайнштейн громко расхохотался. Он мне даже немного этим напомнил художника Петра. Оба обладали какой-то неисчерпаемой жизненной энергией и физической силой. Чувствовалось, что Вайнштейн может за себя постоять и, наверное, он частенько дрался. Он даже был футбольным фанатом команды «Спартак» и дружил с севиным сыном Митей. Я с ними немного пообщался, а потом пошёл к себе…

В тот день на мне были надеты зелёные шорты, рубашка защитного цвета и босоножки американца Эрика. Какую я носил кепку, про это мой дневник умалчивает. Изумрудно-зелёные шорты, я приобрел в секонд-хэнде, и они были первоначально штанами. Вероятно даже женскими, - с мужскими штанами выбор был не очень. Потом я из них сделал летние длинные шорты, по колено. В общем, одевался я своеобразно, как и большинство москвичей того времени. Многие тогда ходили в вещах из «секонда», где можно было найти интересную импортную одежду. Хотя, конечно же, выбор был не такой уж и большой. Были какие-то майки страшных цветов. Всё хорошее продавцы забирали себе и своим друзьям и родственникам. А на вещевые рынки, в те же Лужники, я никогда не ездил. Меня эти огромные многолюдные пространства сильно пугали. Да и все эти турецкие товары были довольно непритязательны. Хотя тогда в Москве уже открылись магазины с «крутой» фирменной одеждой, но это было дорого. В эти магазины любил заглядывать продавец картин Юра, чтобы купить себе там обувь или рубашку, от какого-то там «Боско ди Чиледжи» или «Версаче». Честно говоря, даже если бы у меня и были лишние деньги, то я вряд ли стал бы их тратить на дорогую одежду. Мне всегда было немного всё равно во что одеваться. Лишь бы не быть похожим на бомжа или на «голубого». Ярких цветов одежду я никогда не любил носить, как тот же Сева. Это потом Марго начала мне покупать хорошие шмотки в Англии, и я стал немного походить на зажравшегося сытого москвича. Лицо у меня округлилось и стало солидным. Хотя от суетливости меня это не спасло, и вальяжным я всё равно и не стал…