голубятня

     Во дворе дома, где прошло мое детство, недалеко от железнодорожной товарной станции, была голубятня. Держал ее дядя Паня, отец одной из наших дворовых девочек. Голубятня примыкала к кирпичным сараям и была добротная, просторная, на четырех крепких столбах, с широкой крутой лестницей из списанного шпального бруса.
     Дядя Паня, слесарь железнодорожного депо, в нерабочее время был перманентно не то чтобы пьян – так, слегка навеселе, и в таком состоянии неизменно благодушен и щедр на угощение местным дворовым детям. В его карманах всегда находились маленькие баранки, слегка подтаявшие карамельки и пригоршни жареных семечек.
     Хорошо помню, как в теплые летние выходные дядя Паня в застиранной майке-алкоголичке и старых замасленных черных рабочих брюках, с беломориной в зубах, неспешно забирался на голубятню и длинным шестом с привязанным на конце платком гонял своих сизарей. Голубей он любил истово, и хотя его питомцы были вполне обычными, вроде бы даже не особо породистыми, но вызывали у него исступленный восторг и добрые пьяненькие слезы:
- От, гляди ж ты, простая божья тварь, а какая красота небесная – чистые ангелы…
     Дядь-Панина голубятня служила также и высокому искусству. Мы, разновозрастная детвора, время от времени устраивали самодеятельные спектакли для жителей нашего двора, и пространство подле сараев служило нам сценой. А между опор голубятни сооружался занавес, за которым скрывался самодельный реквизит, актеры и наш постоянный режиссер и суфлер Ира Гусева. Мы рисовали пригласительные билеты, мастерили костюмы, добывали в домашних хозяйствах нехитрый реквизит. В назначенный час зрители выносили стулья и табуретки, чинно рассаживались, обмахиваясь веерами из сложенных гармошкой газет, и тихонько переговаривались, как в заправдашнем театре перед началом спектакля.
     Это было дивное время, мое дошкольное детство.