В огороде

Солнце палило нещадно, раскаляя дачные участки докрасна. Молодая зелень огородов поникла, прося живительной влаги. На участке, принадлежащем семье Ивановых, царил относительный покой. Мальчик, юный Алексей, сбежал в тень старой яблони, подальше от материнской суеты. Ему, десятилетнему, было скучно копаться в грядках. Гораздо интереснее было наблюдать за жизнью дачного поселка из своего укрытия.
Его мать, Анна Сергеевна, 35 лет, в легком ситцевом халате, открывающем полные руки и колени, возилась с помидорной рассадой. Ее округлые формы, обычно скрытые под строгими платьями, сегодня были словно на виду. Внезапно Алексей заметил, как к их участку приближается соседская дама, Людмила Петровна. Ей было около пятидесяти, и она отличалась внушительными размерами. Ее просторное льняное платье едва скрывало массивные формы, а глубокое декольте открывало взору грузную грудь.
Встреча женщин была напряженной. Они обменялись дежурными фразами о погоде, о ценах на рынке, но Алексей чувствовал, как в воздухе повисло нечто большее, чем просто соседская любезность. В их голосах звучала натянутость, а взгляды, которыми они обменивались, были полны скрытого напряжения.
Алексей притих, словно заяц, почуявший опасность. Он не хотел, чтобы его обнаружили. Ему было интересно, чем закончится эта странная встреча.
Внезапно тон разговора изменился. В голосах женщин зазвучали резкие нотки. Алексей не мог разобрать слов, но по выражению лиц он понял, что назревает конфликт. Анна Сергеевна энергично жестикулировала руками, а Людмила Петровна нахмурилась, словно грозовая туча.
И тут произошло нечто странное, нечто, что заставило Алексея затаить дыхание. Анна Сергеевна сделала шаг навстречу Людмиле Петровне, а та, словно повинуясь неведомому импульсу, ответила тем же. И вот, они уже стояли вплотную друг к другу, их тела почти соприкасались.
Затем, словно в замедленной съемке, они сошлись. Не в объятиях, не в драке. Это было нечто среднее, нечто беспорядочное и тесное. Их тела словно смешались в единую, бесформенную массу. Полная грудь Людмилы Петровны вдавилась в живот Анны Сергеевны, округлые бедра соприкоснулись, руки переплелись в странном, хаотичном объятии. Их тела словно каша смешались между собой.
Алексей почувствовал, как по его спине пробегает холодок. Это было жуткое и одновременно завораживающее зрелище. Две женщины, словно сросшиеся воедино, образовали какой-то странный, живой монолит.
Они не говорили. Лишь изредка раздавались тихие, напряженные шипящие звуки. Они не двигались быстро. Лишь медленно, очень медленно переступали ногами, словно пытаясь удержать равновесие. Их лица были напряжены, на лбах выступил пот.
Алексей не мог отвести глаз. Он чувствовал какое-то странное, тревожное влечение к этому зрелищу. Это было что-то новое, неизведанное. Что-то, что одновременно пугало и притягивало. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, что это что-то важное, что-то, что он никогда не забудет.
Женщины продолжали двигаться, медленно, словно танцуя какой-то странный, запретный танец. Они переступали ногами, их тела покачивались, их лица были напряжены. Они словно пытались слиться воедино, раствориться друг в друге.
Алексей наблюдал за ними, затаив дыхание. Он чувствовал, как его сердце бьется быстрее, как его щеки горят. Он не знал, что делать. Он хотел убежать, спрятаться, но не мог оторвать глаз от этого странного, жуткого и одновременно прекрасного зрелища.
Прошло, казалось, целая вечность, прежде чем женщины разомкнули свои объятия. Они отступили друг от друга, тяжело дыша. На их лицах читалось облегчение и… смущение.
Они не обменялись ни словом. Людмила Петровна молча развернулась и пошла к своему участку, а Анна Сергеевна вернулась к своим помидорам, словно ничего не произошло.
Алексей остался под яблоней, оглушенный увиденным. Он долго не мог прийти в себя. Ему казалось, что он стал свидетелем чего-то тайного, запретного, чего-то, что не должен был видеть. Но в то же время он понимал, что это зрелище навсегда останется в его памяти, как странный, тревожный и одновременно привлекательный образ летнего дня на даче. Он так и не понял, что это было - ссора, примирение, или что-то совсем иное, но знал, что жизнь дачного поселка, да и его собственная, уже никогда не будет прежней.