Январское утро, часть 6
Зашли в Кафе рядом с Книжным, сели за свободный столик. В основном вспоминали студенческие годы. Уже и кофе остыл, остались не тронутыми пирожные. За окном, освещённые уличными огнями, спешили прохожие, кутаясь в тёплые шарфы и пальто. Морозно. То и дело открывавшаяся дверь пропускала входящих и покидающих Кафе. А мы всё говорили и говорили.
Холодный воздух, проникающий с улицы, не успевая прогреться в тамбуре, прохладными струями витал в тёплом помещении небольшого зала. Тихо звучала приятная музыка. За соседним столиком поднялась и покинула зал молодая парочка, появилась другая, двигая стульями, усаживаясь удобнее.
Только мы не спешили с уходом, листая оживающие в памяти страницы недавних студенческих будней и праздников. Я охотно поддерживала разговор, но ничего не спрашивала о его Войне. Он первым заговорил, но не о чеченской, а о Великой Отечественной.
– Вы знаете, Зинаида Павловна, в детстве, когда восприятие окружающего мира начинало всё более осознанно вызывать интерес, сопровождаемый множеством вопросов, а уж тем более в отрочестве, я всегда оставался самым благодарным слушателем моего прадеда, воевавшего в годы Великой Отечественной Войны от начала её до самого конца. Мы были с ним большие друзья.
Помню все его фронтовые рассказы, наполненные горем потерь боевых товарищей, растерянностью и трагедией отступления в первые месяцы войны, радостью долгожданных побед. Эти рассказы волновали меня, заставляли сопереживать и будоражили моё мальчишеское воображение настолько, что непременно мне хотелось стать в своей жизни героем и славно послужить Отечеству.
Прадед проходил второй год действительной службы в армии под Москвой, когда Гитлер напал на Советский Союз. Первое боевое крещение, бойцом-пехотинцем, честно признался, принял, борясь с неуверенностью и приступами страха и, хотя понимал, что в бою они плохие союзники, победить страх до абсолютного бесстрашия на войне, пожалуй, невозможно.
«Правда, жизнь такая штука, научит ко всему приспособиться, даже к самому страшному и уже страх не страх, а так опаска для самосохранения. …День ото дня только жарче разгорались сражения. Дым, грохот, чад, кромешный ад. Земля уходила из-под ног, поднимаясь взрывами к небу, осыпая, жмущихся к ней, солдат, падающими комьями и пылью.
Вот они, вражьи танки, ползут на тебя с грохотом и скрежетом, а ты живой - ныряешь в воронку поблизости, почитай спасительный окоп. Выждал, не дай промашки, у тебя всего-то две противотанковые гранаты да две бутылки с зажигающей смесью, это ещё куда как хорошо вооружён. Кидай гранату гаду под гусеницу, а бутылку целясь по машинному отделению, чтоб разлетелась на осколки, высвобождая пламя, а сам на секунду затаишься на дне воронки, уткнувшись лицом в землю.
Среди взрывов, не заставив ждать, слышно прогремел твой, перед глазами первый, подбитый тобой, а теперь горящий танк, судорожно лязгающий сползающими звеньями гусениц. Винтовку «на изготовь» на случай, если из него полезут фашисты. Остальную пару, гранату и бутылку с горючей смесью, прибереги, коли повезёт, для другого танка или самоходки. Думать вяло-то не приходилось, не до смакования, а действовать само собой выходило. И совсем ладно выходило, когда ещё и товарищи неподалёку действовали…
Так с боями прошёл всю войну. Был ранен, и снова возвращался в строй. Казалось уже до Берлина оставалось всего ничего, опять получил и на этот раз самое серьёзное ранение. Ранен - не убит, повезло - живуч оказался, выкарабкался. - Он говорил - солдатской кровью и потом щедро пролит каждый лоскут земли, на которой бились воины Красной Армии, по всем фронтам, отражая натиск фашистских захватчиков. И снова, залечив в лазарете раны, прадед мой возвращался в ряды своего подразделения, чтобы отражать натиск фашистских захватчиков, ни на шаг не уступая им отвоёванных у них наших территорий.
И дальше, после перелома хода войны, наступая и преследуя врага, освобождая территории других государств, с победными боями продвигаясь на Запад к Берлину до самого Рейхстага, чтобы с гордостью зафиксировать нашу победу над поверженным врагом и его омерзительной фашистской идеологией.
Я прочитал много книг о Великой Отечественной Войне, о Второй Мировой. Читал известных советских классиков, многие из которых навоевались сами, зная, по чём это лихо – война, и зарубежных писателей читал. Крепла гордость за моего прадеда, за всех советских солдат, ратным трудом одолевших коричневую чуму фашизма, крепла гордость за мою Великую Державу и победоносную Красную Армию.
Росло и понимание всего трагизма невосполнимых утрат миллионов погибших советских людей, кровожадной сутью войны, привнесённых в жертву ради победы над фашистской Германией… Он замолчал на мгновение, машинально потирая пальцами лоб и виски.
Я слушала его взволнованную речь, не перебивая. Пусть выговориться, станет легче на душе. Но, заметив эти торопливые потирания головы, не выдержала:
- Что, голова болит?
- Временами подступает боль, и шум становится сильнее, не проходящий шум морского прибоя. Теперь у меня собственный центр релаксации, - пошутил он. Ночью засыпаю, представляя накат прибрежных волн нашего океана. – И вдруг, спохватился: - "Мы с вами засиделись, Зинаида Павловна, столько времени отнял у вас. К тому же я скучный собеседник. Вы меня простите! Затеял разговор о войне".
- Да, что ты такое говоришь, Серёжа! Слушаю тебя с интересом и пониманием. Я родилась год спустя после войны. Мой дядя Аркадий, участвовал в Курильской десантной операции в августе 1945 года. Твой ровесник по тому времени. Стрелок полка 101 стрелковой дивизии Камчатского оборонительного района. Был дважды ранен, оставался в строю. А мой отец на семь лет моложе старшего брата, пороха войны не нюхал, завидовал старшему, хотя тот не скрывал всей правды военных сражений.
Продолжение следует
Свидетельство о публикации №225081401489