По коре близкого дерева

30 июля Тогда бы
Хотелось бы, чтобы вместо моей головы был подсолнух, а вместо рук и ног — колючие, зелёные стебли. Тогда бы солнце замечало меня чаще. Так часто, как хочется тому, кто сражается с тьмой и припадает губами к белым и синим василькам.

На моей ладони — тонна лучей и все они косматые, а ещё горячие-прегорячие. Будто ангелы в небе кипятят лучи в огромной кастрюле, а затем подсушивают своим дыханием и отправляют в широких конвертах с небес на землю.

Кому: Рыжей девчонке, которая умеет верить и придумывать выдумки, чтобы было с кем поговорить на листах бумаги.

От кого: От упрямого ангела, который что-то умеет, но настолько хитрый — прячется то за спиной, то за утром.

Так выглядел бы конверт мне. Только я еще ни разу в жизни не получала писем от ангелов. Лишь поцелуи в нос. А какой от них прок? Сплошные веснушки.
Второе августа. Этим утром все облака — барашки.

Этим утром все облака — барашки. Из колючих растений по краю дороги вылупились пушистые головы и разговаривают взъерошенными друг с другом. О чём? Неизвестно. Через быстрое окно транспортного средства видно, как некоторые из них, пожимают друзьям колючие ладошки. Хотелось бы подружиться с кем-то подобным — всамделишным и сказочным одновременно.

Лишь горстка лучших слов
Когда дочитываешь любимую книгу, испытываешь такую горечь, словно дым вырывается из неё и окутывает твои веки. Невольно открываешь первую страницу, где надежда, закутанная в свою карамельную фату щиплет тебя за кожу локтя — одного, другого — и даже если тысячи малиновых яблок упадут на голову твою с удобной яблони, ты не заметишь, не почувствуешь. Потому что ни головы, ни всего, что вокруг, лишь горстка лучших бессмертных слов и ветер в благоухающем сердце.

Берёзовая лощина
Утро встретило берёзами. Высокими, как самая возвышенная зелень в золоте солнца. Пёстрыми, словно облака, спускающиеся ветром коснуться губ моих.
Медовыми, диковатыми, растрёпанными и до того растрёпанными, что кроны наши тотчас перемешались в тайниках солнца.

Люблю берёзы. Их одинокие души похожи на птиц. Украдкой, ищут они в своей прикорневой свободе избыток тепла, смешанный с прохладой родникового счастья.
Широкие стволы отражают чьи-то тени, мгновенья, дыханье и проседь волнующей сердце дымки, забравшуюся в Берёзовую лощину как бы случайно, на минутку, спасти того, кто нуждается в спасении.

Зову его Баобабом
В нашем саду вырос один из самых высоких подсолнухов. Зову его Баобабом. Он уже перерос целый этаж. Стебель его шириной с посох, листья с ладонь великана... опасаюсь шторма, а ещё назойливых осиных людей. Подходят и указывая пальцем на посаженную мной диковину, едко так замечают: когда зацветёт? И мне становится страшно...

Каждое утро, первым делом, я бегу к кухонному окну босая и гляжу, на месте ли мой любимый Баобаб, не сломали ли... не утащили... потому что уже пытались...

А ночью допоздна в саду любуюсь на него, как в последний раз...

Баобаб растёт да растёт и на него указывают пальцами все, кто его видит. Не верят, что я вырастила его из семечка. Наверно, думают, пришёл из баобабовой страны однажды ночью и прирос к земле нашего сада.

Была бы волшебницей, приносила бы его домой на ночь вместе с землёй. Тогда бы хоть одну летнюю ночь не переживала за мой Бабобаб и сладко бы спала до утра.

А он бы глядел в мои сонные веки и думал: вот она, моя баобабовая принцесса.

9 августа  I том
Вчера завершила I том своих стихотворений с названием "Избранное" и цветком шиповника на первой страничке. Электр платформа litnet. Работа по созданию шла со Дня Поэзии 21 марта по 8 августа 2021 г.
780 стихотворений
Более 7750 читателей.
Застенчивые чувства: гроза и я в сосновой колыбельке, окружённая сладкими шишками да венценосными птицами.

P o s s i b l e
Если жизнь — море, волны его — эмоции, чувства.

Чувства нельзя накрыть ладошкой, как нельзя накрыть чувства, скрыть их.

Нельзя запереть лучшее на ключ, как дверь и открывать по мере необходимости.

Человек рожден, чтобы чувствовать аромат цветов носом и влажный от росы ковыль пальцами ног. Пока мы чувствуем — летаем. Пока летаем — у нас есть крылья. Пока у нас есть крылья — мы можем чувствовать себя счастливыми и что не менее важно — свободными.

Если мы любим — не сможем запретить себе любить.

Если мы любим — у нас есть талант любить.

Если мы замечаем красивое, сладкое, золотое, нежное, чистое, вечное, верное, сильное, непобедимое — это всё живёт внутри, в нас самих.

Значит, и мы — есть любовь.

А если вы — любовь, у вас есть возможности для всего.

Она разговаривала со мной, как с бабочкой.
Она разговаривала со мной, как с бабочкой. Будто говори она иначе, излишне тонкие крылья мои лопнули бы. Но ведь это видимость. Будучи нежной, я и сильна. Откуда во мне столько глубокой воли сдвигать горы друг к другу, дабы смотреть, как мы выглядим с тобой, когда вместе: былинка и великан, небо и земля, сладость будущего и горечь мглистого прошлого?..

Лаванда с полей улетела на небо
Лаванда с полей улетела на небо, потому оно сиреневое. Птицы летают и рассматривают новые оттенки с нескрываемым удивлением. Всё искусство для птиц в небе: музыка, живопись, скульптура... Видели когда-нибудь профиль Персея? А глаза и волосы богини Афродиты? А птицы видят и ожидают уловить снова.

У птиц свои знаки: Персей означает победу над недоброжелателями и значит, на гнёзда никто не нападёт. Афродита дарит вечную весну, молодость, любовь.
Думаю, белые голуби родились из запястья Афродиты, а ласточки слетели с губ её.
Посмотрит в полёте на человека ласточка, встретятся их глаза, и познает он неземное счастье на земле.

А мой "Милый Карл!"
А мой "Милый Карл!" обретает популярность. Получается, я сплю, хожу сомнамбулой, разрабатывая программы для уроков с детьми, иногда ем, ухожу в книги (времени нет: 3 страницы за 2 недели), пишу стихи, прозу, а тем временем моего Карла кто-то читает. И дивные письма пишут, задавая вопросы: эксцентрично, меланхолично, витиевато, а иногда прямо.

Благодарю от души!
Сойка
Среди деревьев звучит сойка. Синяя сойка в ещё зелёной листве. Лакомый лес — свободный, возрождающийся, потому лакомый. Ароматы хвои и мха облагораживают. Белки бегают по лесу, точно по торту. Только и видно пышные, цитрусовые, утренние хвосты.
Сладкое солнце безмятежно согревает мир — мир без граней, напоминающий говорливую без умолку, синюю, взъерошенную сойку в розовом рукаве медового рассвета.

я не могу продавать свои стихи, прозу.
я не могу продавать свои стихи, прозу.
Это равно, как одолжить на время свою душу, дабы люди другие, могли на время побыть мной.
Это равно, как положить любимое в коробку и перевязать солнечным лучом, точно похоронить.
Когда мои работы читают другие, я рада.
Но как я могу продать "Девочка и поле", "Звоны", "Д.Е", "Радугу-беглянку"... ? Это не кирпичи, не шины, не золотые слитки.

я поэт. И душа для меня бесценна.

Когда-нибудь я узнаю
Широкое море зелени главенствует между берегами. Тихий ропот его слышат ласковые небеса. Оранжевая птица с синими крыльями летает над розами в чьём-то саду. Все спелое и дивное.

Дятлы ремонтируют окошки в старых деревьях. Сочное ананасовое солнце греется о стога. Мир с ароматом пыльцы, сладким эхом и соснами.

Хвоя вплетает лучи в свою глубокую зелень и не знает до чего смолистая и золотистая! Шишки падают на ладони леса и ветер, трепетный, как стая синих птиц, целует утро.

Вся наша жизнь с ветром — вечный поцелуй. Каждое мгновенье мы превращаемся в легенду, благоухающую былью.

Розовое небо вперемешку с лазурью вливается за шиворот солнечным дождем. Горькие для других и сладкие для меня — тополя. Они обнимают ветками за плечи с одобрением — мол, правильно живёшь, девочка!

Радуга - беглянка нырнула сегодня в мои окна, да так там и осталась. Вернусь, а она еще там — в жемчугах и сонатах.

А пока я плыву в золотых скорлупках утра и смотрю на голубей, сидящих на крыше в ряд — длиннный, сизекрылый ряд. И так они глядят на меня, что верю:

когда-нибудь
я узнаю,
что
обо
мне
думают
птицы...

Зиги
Когда лето заканчивается и переступает босой ножкой в осенние клады, я всегда дома нахожу сладкие мгновенья и с упоением читаю.

Под кексы и молочные шоколадки страницы проглатываются очень быстро.

Сейчас меня интересует высокая душой книга Ирвинга Стоуна "Страсти ума или жизнь Фрейда"

Все уже поняли, что книга о том самом человеке, который выводит на сознательную поверхность борьбу с совестью, всю человеческую вину и сексуальные подоплёки.

Учёный? Великий учёный! И что бы не развивали в своих теориях А. Адлер и К. Юнг., психоанализ изобрёл Фрейд.

А вовсе не собирался. Кратко, но подробно, что меня поразило:

Ему было чуть больше двадцати, когда он работал в научной лаборатории с необыкновенными людьми. И не думал вести какую-либо работу с пациентами, хотя образование уже получил.
Ему нравилось изучать миног и угрей.

Авторитетом Фрейда в лаборатории был человек, влюблённый в искусство и изучающий двадцать лет (в общей сложности) завитки в ушах голубя!

Так бы всё и продолжалось, если бы не любовь. Зигмунд полюбил девушку Марту и пришел к авторитетному человеку в лабораторию просить новую работу, чтобы он мог содержать будущую семью.

Авторитетный человек не согласился. Он сказал, что может помочь, но Фрейд к своим 100 долларам будет получать дополнительными всего сорок, а на это семью содержать не получится.

Он предложил Фрейду заняться частной практикой с больными людьми, вместо миног и угрей. А сам продолжал интересоваться ушами голубей...

Зигмунд Фрейд шёл домой и не замечал красоты скульптур и венского леса, как раньше. Мир рухнул.
Он обратился к другу - диагносту. Тот сказал ему, что когда нет выхода всегда есть вход.

А что было дальше я вам не скажу...
Либо вызывайте дух Фрейда, либо читайте сами..

Дополню одно, мама Фрейда всегда считала, что сын будет выдающимся человеком и называла его:

"Мой золотой Зиги!"...

Жизнью воплотившаяся
Хитрая лисою, великолепием; жизнью воплотившаяся... О с е н ь. Можно так близко взглянуть на солнце, потрогать, ощутить аромат и его нарядное, смысловое послевкусие?

Разве можно зарыться в осень ненастной! Что вы! Об этом не думаешь, когда перед тобой столько золотых лучей, притворяющихся листвою.

И я бегу за ними по кругу, а звёзды, звончатыми перепёлками, летят с околдованных небес. А приземляясь, зарываются в волосы, глаза, запястья, душу, будто свои — р о д н ы е.


Моя музыка
Осеняя музыка глубоко сентиментальна и отзывчива. Времена года А. Вивальди "Осень", дымчатые композиции Brian Crian и Enya...
Каждая песня для меня птица.

А для вас?

Попробую понять какая музыка звучит во мне и с чем сплетена по духу и шагу...

Верно, это непеременно ласточки. Ласточки пролетающие над полем подсолнухов, — полем, которое мне подарили целиком за один миг, но как давно это было — более полутора месяцев назад. За это время я несказанно да одержимо выросла. А ты так и не смог заловить в сеть мои губы. Дивный рыбак. Яблоня. Сладкая тишина леса и зАмершее, по-дивному зАмершее...

Итак, ласточки... поле... Туман. Непременно туман, глотающий меня над огромной горой и последнее что видят открыткой, совершенно чужие люди в тумане — мои босые ныряющие ступни.

Что-то ласковое, зарёй ворвавшееся, наследившее лучами... необёрнутое, выходящее за рамки самости по Карлу Юнгу. И это в моей музыке.

Моя музыка хороша тем, что ее чувствую целиком я одна. Но некоторые крупинки, разные по цвету, форме и содержанию, всё же оборачиваются стихами и прозой, но не оказываются ни в чьей власти. В том числе и твоей.

Случилось, у меня много друзей среди осенней листвы: жёлтые питаются солнцем, красные кленовые — закатом, ещё зелёные — облаком, розоватые — мечтой. Я же веточка, на которой они все живут...

Со звездой в ладошке
Когда я родилась, звезда с неба протянула мне руку. Так и живу со звездой в ладошке.
Свет её, порой, удивляет прохожих, потому прячу или прячусь сама.
Звезду мою любят птицы и часто разговаривают с ней глазами через окно. От яркого звёздного блика стекло чуточку дребезжит, пугая разноцветных сонных бабочек между рамами.

Иногда мы со звездой спим на ветках дерева. Она скучает по небу и хочет казаться ближе. Небо подует на звёздные рожки и звезда улыбается от тихого, родного ветра — нежного росой и лепестками незнакомых цветов. У ветра кунжутные глаза.
Иногда моя звезда разочаровывается в ветре и шепчет об этом Древесной Деве. И я слушаю, придерживая звезду за сильные золотые плечи, чтобы лучше шепталось. Древесная дева тянет к нам руки. У неё руки молодого неизвестного дерева —призрака. Иногда укачивает меня на древесных руках и ворчит себе под нос ласковые слова.

Ниточка
Я запуталась в разноцветных нитях дождя; в лесной паутинке, лосином взоре, четырёх кустиках шиповника... в двадцати восьми садах своих, где и у цветов заботинки...
А бывают небесные ниточки. Думаю, у каждого из нас своя связь с небом — тонкая, но сильная нить.
Она нужна для защиты и всяческого сопротивления ненастьям.

Запнулся, летишь — ниточка удержит;

хищник вышел: глазами сверкнул, зубом лязгнул — ниточка его отвлечёт;

птица замёрзла — ниточка птицу к тебе привяжет — отогреешь, спасёшь, вернёшь к жизни — и птицу и себя.

А для кого-то ты — ниточка...

Здесь на сказочных берегах всё иное
Наконец-то открылась моя записная книжка! Здесь на сказочных берегах всё иное и наброски, переполняющие меня, переливаются на чистые листы довольно жеманно.
Мои творческие теории этим утром многостраничные. Могла написать о них несколько книг, продать книги кому захочу, но оставлю их себе. Это только моё волшебство, позволяющее чувствовать мир иначе, переплетать высокое понятийное с кронами деревьев, могучими профилями гор, саженцами, спелым инеем дымчато-вьющимся по траве.
— 1° мороза — это логика
Дуб, поднимающий ветку цвета корицы, окутанную пышными огромными листьями, — то, что я люблю. И это — окно всюду для меня.

Простите все кто меня не понимает. Спасибо за письма всем, кто жаждет "моего нового". Мы все иные по-своему. Не бывает же двух одинаковых облаков. А среди дымоходов, если и есть похожие, то дым каждого из них танцует в дыхании ветра по-разному.

Не тоскуй!
Такие одинокие крыши случаются только по ночам. Огромная улиточная луна вглядывается в темноту. И я не сплю. Смотрю в неё, а она в меня и каждый из нас думает о своём.
Обе девчонки, а миры разные — иные, в е л и к о л е п н ы е миры.

Как говорит моя Третья Бабушка: сделала доброе дело. А сегодня у меня таких дел целых три. Возможно, должна гордиться, а не могу. Сил нет для гордости. Люблю гордиться другими.
Сегодня — четыре гордости и все одним человеком. Как здорово, когда есть кем гордится!

А если честно "печальнее на свете" нет ни Шекспировской трагедии о Р и Д. а Осени по ночам.

Листья никогда вовремя не засыпают и обсуждают нас людей. Так и слышу:
— только посмотри на неё!

Или
— Нет! Послушай, что пишет! Совсем не дружит с нами.

Но это же неправда! Есть у меня знакомая берёза — с ней дружу.
Огромная великанская липа — одна из близких подруг.

Но самая лучшая подруга — Древесная Дева. А после того, как исчезла, тем более. Люблю её всем сердцем!

А еще сегодня видела в Одиноком поле дерево - балерину. Она почти летит в облака с утра и до вечера, стоя на одной ноге в пуантах цвета коры.

Думаю, стоит с ней поговорить. Как раз полнолуние — можно танцевать под огромной луной!

Так что, милое неопознанное ( очень издалека) дерево, я думаю о тебе, думаю прямо сейчас! ( 20 сентября кукушка сказала 23.37 )

Не тоскуй!
Не напевай такие печальные строчки.
Я обязательно про тебя ещё напишу!

В трёх рукавах
Пасмурным утром мои руки в трёх рукавах, хотя тепло, хватило бы и двух.
Рукава для меня имеют огромное значение — зачерпывают ветер. Неслышимый ворох лучей проскальзывает с ним окрашивая меня изнутри в солнечные дары.
Еще непричёсанная, неприглаженная моими глазами гора поддерживает облака; сосны спят стоя, но тополя перебирают веточками, просеивая осень.
Снова вернулась к Фрейду Стоуна. Прошлое кольцо обдумывала две недели. Зигмунду кольцо подарила девушка. Смутное предчувствие, что вместе они так и не будут.

Что-то воспротивится. Пока нравится, особо привлекательная венская больница тех лет, в которой Фрейд работает четыре года.
Удивительное место!
Огромная, заботливая ( плата в день чуть выше доллара, а беднякам бесплатно), со смертностью 14 % и библиотекой, которую посещают двадцать пять тысяч человек в год
/ тётушка Биб, Маликова Н. Н. здорово удивятся, когда прочитают такое... /

Думаю, если бы мы с Фрейдом жили в одном времени, дружили бы. Казались исключением из правил и не все бы нас понимали. Про меня произносили бы как часто и слышу:
— она? А что она — творческий человек / со странностями / чудаковатая. Один человек даже как-то сказал: "нежная мыслями". Я отполировала его слова полиролью и вернула их ему, перевязав алой лентой в коробочке из-под греческих сухарей.

Его слова звучат панировочными сухарями, что поделаешь...

Выменял

Так люблю мир, что иногда я, как его сердце. Оно бьётся, бьётся во имя его.
Разузнать бы, что думают об этом бабочки — лакомые с былинками на крыльях. Мои крылья совсем другие. Они сильнее и без узоров. Простые, меняющие цвет под то, что созерцают.

Однажды, один человек сказал, что я — мотылёк, который никогда не летит на огонь, потому что огонь внутри.

Представьте белую, цветущую кашку. Мотыльком я сидела бы в её цветах.
И мы бы сливались, как дух и плоть.

Многоточие лета, где тебя почти не было скрылось под листвой. Я могла бы стать жёлудем, если бы ты превратился в дуб. Единственный жёлудь на любимом дубе.

Ласковая пора солнца захлестнула меня, выучив мои слова точно пыльцу неизвестного цветка, пряного куста: медового... бедового ... соловьиного...

Я могу быть любой птицей. Просто превратиться.

Или горой. Ты можешь поцеловать меня, как гору? Неприступную гору, делающую всё по-своему...

Сегодня я заболела. Во мне собралось много боли и она перелилась через край. У нашей боли много лиц и ног. Она, как тысячи сороконожок может добраться до любого уголка души. Целое сороконожье войско без ушей и сердца. Не слышит, не чувствует, лишь нападает и нападает...

Я бы хотела стать ямочкой в уголке твоих губ, чтобы смотреть на всё с точки зрения тебя — великана и дуба, моря и поля; человека, который выменял на любовь всё, что у него есть

Пещерное небо ждёт краешек солнца. Макушки деревьев замерли точно фотографируются. Крошечная птичка сидит на верхушке столба. Немного диковато наклоняет голову на один бок, другой, всматриваясь в жизнь паузного утра. Между перекладинами забора лучи белого солнца. Такое солнце не приходит с неба. Такое солнце создают люди в земной борьбе.

Интересное слово "Борьба". Оно вмещает в себя две вторые буквы алфавита и мягкий знак золотым сечением, если рассматривать слово с конца. Не будь мягкого знака, бороться было бы сложнее.

Две птицы летят по небу, одна за другой. Птицам подчиняются крыши и паруса неба.
Иногда небо и в самом деле выглядит огромным кораблём, на который мы — земные былинки — смотрим с изумлением и опаской.

Чей-то саксофон забылся, пряча музыку. Он лежит будто немой. Голубь с удивлением ходит в сторонке, думая, что это за предмет. Голубь и не подозревает, что люди изобретают великолепные предметы из-за отсутствия крыльев. Получается голубь счастливее? Спросите голубя...

Удивительно, правда? Мы с рождения вмещаем в себя столько любви а всё ещё продолжаем искать её вокруг.

Солнце — это поле подсолнухов, которое выше всех.

Слезы скалы, скатываясь падают прямо в море. Вот, почему, моря солёные, никем не выпитые. Вот почему  брызги солнца отправляют мне конверты с веснушками, правда любя... Вот почему у дымки зыбкого тумана твоим утром такой сладкий вкус. Всё дело в той меланхоличной скале. И легкомысленные, бессодержательные Гоготки точат свои коготки, булькая виноградными ладошками по воде. Почему Гоготки? Потому что они гогочут, гогочут над такими веснушками, как я.

13 октября сильное солнце жёлтым листом
Сильное солнце жёлтым листом держится за небо. Осень, ожидая Тишину и Ветер раскачивается на качелях Мудрости. У Осени много друзей и все они философствуют: золотой листок — нежность, ветка — птичья дорожка...
Белые Дымоходы на крышах приветствуют друг друга. Руки у Дымоходов тонкие и сливаются с черепицей. Глядят они в небо, слушают, что вокруг, но никогда не передают услышанное. Дымоходы — честные строения и умные.
Сильное солнце проделало в тумане окошко и глядит на мир. Оно видит и меня. Интересно какой меня видит Солнце?
Наверно, печальной, и чуть сладковатой от утра.

Солнце через соломинку
Думаю, это солнце при своём утреннем восхождении, выдувает через соломинку мою гору, лес, холмистых гусениц и бескрайние, самодостаточные поля.

14 октября 2021
Иногда хочется обнять все листья и отпустить вверх, чтобы никто больше не наступал на их золото.

Листья — это бабочки. Просто они очень золотые, потому мы замечаем только их крылья.

17 октября 2021
Осенняя лихорадка, — когда тебя лихорадит от листьев. От их честности и всепоглощающего полёта. Листья летят несмотря ни на что. И даже если тебя украдут, листья всё равно буду летать, словно ничего не произошло. За это я их люблю. За то, что им не нужен кто-то для подтверждения их красоты и гармонии. Они сами по себе. Увидит соловей, захочет лететь с ними — пусть летит. Узнает про них радуга, вернётся, чтобы покачать на своих ладошках — они немножко покачаются. Заметит небо, вытянет губы, чтобы чмокнуть в лиственные пёстрые щёки — они примут этот поцелуй, как должное. Небо ведь всегда принимают, как должное.
Однажды я поймала улыбкой золотой листок и он рассказал мне "страшную тайну". Есть у листьев слабое место, всего лишь одно слабое место, но всамделишное — это любовь. Если листья любят они становятся совершенно другими листьями и в полёте могут сбить с ног, когда их кто-то ждёт.

17 октября 2021 Умеешь постоять за себя?
Иногда тоска всё же одерживает верх, точно капюшон прикрывая глаза да не позволяя замечать радости. А ведь радости повсюду, только присмотрись! Окунись в сияние света, покружись вместе с листьями на ветру, развороши свою душу прелестным и диковинным. Не  бойся обнажённых природой осенних ветвей и видимой слабости  коры деревьев. Кора умеет постоять за себя. А ты? А ты умеешь постоять за себя? Иногда, бывает, чувствуешь себя слабым и потухшим? Тогда щипайся! Я всегда так делаю, точно гусыня. Щипаю себя сильно-сильно за кожу  запястья руки. Так обретают силы руки,  мысли, жизнь. Чем переживать, испытывать жалость к самому себе, пересчитывать корни свои, точно дерева, возьми и ущипни свою печаль да прогони её. Печали терпеть не могут, когда так делаешь, уж, поверь мне.

Непонятая
Нежное поле тихо беседует обо мне с зазевавшимися бабочками, которые передумали уходить в спячку на зиму. Теперь бабочки нашли свою обитель в комнатах с моей семьей и солнцем, ведь рубашки солнцу шью я.

Дымчатый туман обволакивает тьму, уговаривая сдаться и обнаружить свет. Тьма упирается, проваливаясь коготками в шуршащую листвой землю. Для меня тьма — летучая мышка. Я знаю это, ведь она часто задевает меня своим крылом. От крыла летучей мыши болит левая лопатка — моё левое крылышко.

Стёкла окон немного блестят. Это падающие звёзды летят на их далёкий свет. Звёзды любят окна. Потому часто влетают в открытые форточки и глядят на спящих людей. А за миг до утра возвращаются на небо. Люди тогда просыпаются на чуточку счастливее.

Луна любит новые чашки. Особенно, если они вкусные. Полная луна смотрится в свои отражения и вспоминает то время, двухчЕтвертной давности, когда она только появилась на свет крошечным светлячком.

Вихри ветра двигаются вокруг и все смотрят на меня, как на непОнятую. И они почти правы. Разве можно понять единственную девочку в мире, которую так любит ветер?

Тайна Древесной девы
Люблю видеть перед собой всегда бегущую дорогу с разметкой. Она — моя единственная подруга, которая знает все о достижении целей. Но и дорога не ведает, где Лимонное Утро.
А ведь кроме Золотых птиц, только я знаю, где Утро прячется, но никому не скажу. Это тайна, которую оставила мне на вечное хранение Древесная Дева. Она не писала это в завещании. Все же знают, что дерево не оставляет завещание. У растений другие правила. Нет, и в письме Древесная Дева об этом мне не писала. Лишь взглянула, прощаясь, и так мне все сразу передала.
И теперь я очень богата. Представить только! я — единственная девчонка, которая знает, где прячется Лимонное Утро...

Теперь
Хотела бы стать книгой. Почувствовать себя страницами, слегка медовыми, покрытыми чем-то вроде мела поверх слов. Теперь, когда ты лишь воспоминание, без чётких контуров, россыпь мыслей на моих странных лужайках....

Хотела бы стать морем. Никогда не видела моря. Лишь то, которое внутри, но ведь его видят другие, а не я сама. Я ещё более странная теперь, когда ты лишь прошлые пушинки самого золотого одуванчика, за которые не ухватиться ни взглядом, ни сердцем...

Хотела бы стать птицей. Не той, что рисуют чужие. А той... Той которой гордиться все могут. теперь, когда ты вроде дикого ливня с жемчужинами в карманах, которым не наполнить душу...

Хотела бы стать горой, — той самой единственной горой, которая не боится ветра, зноя, нападения бури и ещё чего-нибудь зубастого и сурового. Теперь, ты — омут, который словно приснился... сад, в который я так и не зашла...


Бабочки норовят коснуться щеки моей крыльями, посыпанные мелом. Их эхо еле слышно. Эхо сонных бабочек всегда такое — наброском едва заметных линий. Утром они кружат над берёзами, пока их никто не замечает. Лишь я. Ведь кот будит меня после пяти, — зовет и ломает дверь. Видела бы Осень его двухцветную мордашку, когда я открываю ему, вглядываясь из-под век. Столько счастья за одно мгновение не видел никто.

Бабочки знают. Бабочки знают про меня всё. Одна даже влетела в комнату послушать скрипочку шкафа. Она принесла смычок и теперь я учусь. Учусь жить заново.

20 0 21

Доброе утро, тётушка Биб!
Так рада нашей вчерашней встрече. Правда, меланхолия Ваша запала мне в душу. Теперь в моей душе две меланхолии: моя и Ваша. Они заперлись на замочек и говорят, говорят...

Но мне понравился цвет Вашего лица. Ни у кого нет такого, только у тётушки Биб. Цвет неба когда солнце вот-вот вычудит из-под занавески и постучится в сердце костяшками пальцев.

Сегодня утро накрахмалило туманом столбы и они снуют по долинам. Некоторые из них смотрят себе под ноги. Люблю столбы - фонари. У них свет свой. Думаю, все лампы фонарей втихушку превращаются в светлячков и общаются между собой на расстоянии с помощью жестов.
У светлячков тонкие пальчики и запястья, как ручки от малышового зонтика.

Удивительно, правда!
Знаете, сегодня поля зигзагные и ёлки-балерины на поворотах что-то пишут, танцуя, ножками в пуантах.

Так начинается утро. Оно просыпается и врывается в свою новую жизнь, как усталый призрак, которому можно, наконец, родиться заново.

Мне нравится Вам писать. Вы умеете читать по-другому. Тётушка Биб читает сердцем. Спасибо Вам за читающее чуткое сердце!

С уважением от девочки, что мчится по сонным черепашьим холмам.

А с неба льдинки бегут, точно хрусталь. Прозрачное холодное стекло. Для кого-то — снег. Для меня — лёд. Дикая я, особенно на ветру. Смотрю в березки — белые высокие линии кем-то проведённые, а ближе — синичка. Сладкая. Согреть бы в ладонях, взглянуть в синичкины глаза и отпустить на волю. Птицы любят волю. И я люблю.
Открой дверцу клетки...Клянусь, сделаю назад только несколько шагов. Только чтобы посмотреть на тебя всего — всего моего; затем подбежать к окну и взглянуть в прозрачность свежих, как сон стёкол.
Увидеть близкие фонари, обещающие дали и горсти обжигающих листьев.
Напитаться лесом, пасмурностью всего, синусами слов, Рахманиновым. Да, набрать бы дары его в корзину, чтобы в маленькие ушки мои — тёплый свет.

Мне повезло — у меня есть третья бабушка. Я её очень люблю. Она есть несмотря на то, что её уже нет.

— Анечка! Какая у неё длинная шея (у девушки в телевизоре)... — бабушка всегда обращала внимание на шеи.

Она вязала мне шерстяные носки сорок пятого размера, не смотря на то, что у меня тридцать пятый.

В зимний день, особенно холодный, я всегда забиралась на стул с ногами в шерстяных носках и заворачивалась в тёплую шаль. Бабушка беспокоилась, согрелась ли я.

Ранней весной я уже выращивала зелёный и фиолетовый базилик в контейнерах на балконе. "Базиликовый балкон" всегда озарённый солнцем быстро высушивал моих плюшевых медведей и зайцев, схваченных прищепами за ушки.

Я познакомилась с моей третьей бабушкой только на третьем курсе. Тогда она была просто женщиной, которая сдаёт комнату. Однажды она сдала комнату мне. С того самого дня я стала для неё многоролевой рыжей девчонкой: внучкой, дочкой, подругой, ангелом. Четыре роли, восемь лет и прямоугольная комната с волшебным "медиумным" столом, морем створчатых зеркал, кроватью на высоких ногах под которой я держала все свои психотерапевтические и художественные "фолианты", четырьмя швейными машинками, одной  древней печатной с кнопками "на ниточках".

Третья бабушка заходила ко мне утром вместе с солнцем и тихонько дыша глядела на меня спящую. Огромная великанша. Под два метра ростом. Большая, крепкая мудрая великанша. Красивые, незабудковые глаза, точёный нос и амурный рот. Длинные закатные волосы до поясницы (до преклонных лет ни одного седого!) и плюшевая чёлка. Природные кудри. Очень хорошая кожа, пахнущая необыкновенной свежестью.

Третья бабушка разрешала мне прикреплять на стены всё что я захочу. Поэтому все стены радовали изображением художников, писателей и композиторов.

Когда я уехала, чтобы быть со своей внезапно заболевшей бабушкой, за триста рельсовых километров, писала третьей бабушке письма. Она ходила за ними на почту и зачитывая до дыр развешивала мои письма по стенам.

Мы "голодали" другу по другу, разговаривая по телефону часами, годами... Она никогда не выходила замуж, своих детей у неё не было. Третья бабушка хотела завещать мне квартиру, но я сразу отказалась, уговорив её ни в коем случае этого не делать. Зачем? Мне нужна только третья бабушка. Главное, что она живёт, дышит, чувствует себя хорошо и помнит обо мне. Что может быть важнее?

Однажды, позвонила третьей бабушке в столицу на восьмое марта около десяти. Знаю, что к этому времени должна уже проснуться...
Оказалось, что звонил телефон уже около гроба. Третья бабушка умерла восьмого марта в восемь утра в квартире, где повсюду на стенах мои письма.

Но где бы я ни находилась, стоит влезть в огромные носки, завернуться в шаль и устроиться на стуле, как третья бабушка оживает рядом со мной...

Дикая котельная труба выдувает тёплые облака. А я... тоскую по солнцу. Пока припрятала только один единственный лучик и проверяю по утрам — дремлет в дверном глазке, устроившись, как в колыбельке.
Зато не проникнет чужой. Лучи прекрасно разбираются в своих, родных и я для них родная-родная, как для меня — облачко из трубы-великанши.

Который день рядом со мной в автобусе с огромными окнами едет мальчик с сиреневым плюшевым медведем. Над ним нависает его заботливая бабушка. У меня на сумке живет маленькая розоватая тень мишки на золотом колечке. Так и едем: мальчик, его бабушка, два медведя и я.

ходят по коре близкого дерева птичьими лапками
Первые аккорды Рахманинова ходят по коре близкого дерева птичьими лапками. Следы на снегу, на небе... Прошёлся по душе едва уловимый призвук сонного цветка. Столько фурий просыпаются от первого концерта крылатого, грустного человека, соединяющего музыкой и землю, и небо, рождая надежду в сердцах каждого, кто понимает его стихию,  знатную, поэтическую полемику ливня со всеми подоконниками мира!
Такие люди не умирают. Рождаются с зыбкостью смычка, переменчивостью неба, улыбкой гения -- лохматого, точно озёрный  нырок. И живут... живут! Живут пока слушают их: человек, кот, девчонка  с рыжими косицами  и мотыльки, все-все симфонические мотыльки!
Лети, мотылек навстречу музыке! Греми своими махровыми пушинковыми крылышками и чувствуй теплый, совершенно теплый снег, растаявший от самого первого звука...