солнце ножками пишет

Зеленые травинки, как будто выше и ярче. Ночью незнакомый художник заслушавшись лохматого сыча пролил на траву всю свою зелёную краску.
Сейчас необычайным цветком выросло утро.

Красиво всё: высокие замысловатые облака, долгоногие фонари и асфальтовые самородки по которым стучат лапки небольших да небесных птиц.

Один пепельно-розоватый голубь бродил в луже, передвигая ножками сонно, будто шутя. Рассматривал отражение жуковых усиков проводов, пытаясь выловить среди них кораблик семечка.

Я не просто застыла рядом с голубем. Рассмотрев меланж его крыльев, захотелось сфотографировать птицу вместе с великолепной и довольно глубокой лужей — голубю по щиколотку.

Конечно, сфотографировать не удалось. Разве поняли бы меня тринадцать мужчин и женщин вахтовиков, ожидающих автобус?

Да и голубь улетел, не прощаясь. Но небо всё же оставил. Теперь им полны мои глаза.

Гудок поезда далеко-далеко на другом вокзале обрушился на перинную тишину и долетел до нас — до меня и незнакомых людей.

Эта неделя обещает быть сложной и слушая сбивчивый шум товарного поезда я пыталась обратиться мысленно к тебе. Но эта ссора, выныривая из всех уголков души, пообещала скрыться в моей собственной тени. Поэтому я подумала о солнце. Я всегда о нём думаю, когда трудно.

Несмотря на то, что в автобусе сегодня нет такого рупорного речитатива, всё же музыка врывается в уши своим чужим, почти ураганным потоком. Поэтому мне нужно солнце, больше скажу — необходимо.
Пусть даже веснушек на носу станет больше.

Люблю солнце. Оно сейчас окажется за окном и нырнёт в меня.

18 а 22

Утром на кухне я неожиданно оказалась в золоте рассвета вместе с кошкой,  белым буфетом, кружевными бабочками на занавесках и вертушками газовой плиты.
Солнце бескорыстно изливало свой утренний мёд и если постоять в этом меду подольше, закрыв глаза да вытянув руки ладонями вперёд, вокруг прикрытых век запляшут вперемешку маленькие тени, а ладошки вовсе не иллюзорно почувствуют прикосновения шершавого топотка лучей. Таким утром чувствуешь себя сытым без еды и одетым во всё натуральное и похрустывающее почти всамделишной новизной, даже если прохудились давно заштопанные края твоих любимых кукольных одежд. Сейчас, когда солнце вдело тебя в свой приметный, сильный, безароматный кокон, ты стоишь приодетая и влекомая к нему — сладкому, беспощадному красотой, утру.

22 а 22

В море зеленой травы танцуют золотоглазые лучи. Хотелось бы один себе. Носить в кармане и освещать темноту по застывшим, мглистым вечерам. Солнце отражается в голубоватых и пасмурных водах вдоль дорог.
Обнажённые зимою ветви затейливы и самобытны. Что-то чудотворное парит над головой и тянет руки.
Крупнокрылая дикость водится в лесах. Тихие леса. Тихие, как сонный колокольчик. Дружить с ним — честь для меня.

Потому цветы и выходят из земли жадно да сумбурно — взглянуть на колокольчики, жить среди их звонкой переливающейся судьбы и смотреть — смотреть в наши самые сильные стороны.
Кто знает, может, я одна из них — крошечная былинка с излишне короткой чёлкой, но умеющая создавать такие волшебные звоны, что на них слетаются бабочки со всего света.

24 а 22
Понедельник — это большая гора. Чтобы залезть на вершину её надобно хорошо отдохнуть, но ведь не всегда отдыхается по плану. Ничего по плану. Сплошные экспромты.

Поэтому и выходит — стоишь на Понедельниковой горе, а в душе только первые стебельки цветы да просыпающиеся деревья. Понимается — с момента рождения ничего не изменилось.
25 a 22

Небо — самый огромный воздушный шарик ниточки от которого соединены с нашими сердцами лучиками.
26 а 22
Я хочу букет из гроз. Очень большой букет. Чтобы грозы больше никогда не пугали маленьких и огромных, а у меня на кухне в устойчивой вазе обитала сладкая, небесная красота.
28 а 22

Спасибо за то, что понимаете мой безудержный и бескрайний мир. Иногда сказочность прорывается наружу, и тогда я не чувствую себя одинокой.

Две птицы на крыше, или муравьишка на пальце... — вот счастье моё. Один поцелуй глазами ли, сердцем, даже случайное колыхание длинных рукавов... — и все сказки мои. Правда, скорее, наоборот: не они мои, а я их былинка.

30 а 22

В сияющей и эстетичной библиотеке г. Белебея к празднику 1 мая состоялась презентация моего нового "Экспромта", одноимённо названного мной уже после записи.

Благодарю за гостеприимство и уютное волшебство.

Мне неловко за свою чересчурную стеснительность, поэтому я пришла не одна, а с Г. Г. и сказочным Ёжиком сердечно Г. Г. подаренным.
30 а 22

Воспринимаю майские праздники, как маленькое лето. Просыпаешься, а на часах будто не стрелки а высокие узорчатые травинки мать-и-мачехи.

Потому так празднично и красиво вокруг! Захватывает не одного духа природы, а всех.

Гости едут в гости, дети гоняют на велосипедах, деревья взлохмачиваются, пряные грозки в небе задумываются, а семена летят на крыльях прямо на вскопанную землю, чтобы вырастить на себе новые причёски...

Я так люблю маленькое лето и большое, и сотни зонтиков тысячелистников под которыми спит по букашке...

И множество миров в одном едином так, что все золотые колокольчики солнца сплетаются звонами в единый хор...

Хор, вплывающий в уши самых милых на свете людей, зверей, птиц, всех-всех... кем-то выдуманных.

1 м 22

Думаю, это сорока-колдунья дождь наколдовала. С шерстяного пальто плещет вода по сторонам. Маленькие чёрные туфли. Кружевные ножки. Замёрзшие пальчики. Выпитые тобой губы. То ли без дна, то ли бездна.
А ты где-то рядом. Совсем близко.

Объятая душа не требует свиданья, она простА в излишествах своих...

Когда ты вот так жив, а отсутствием своим почти вызываешь все <прелести> гулкого, но в то же время тихого страха.

Г. Г. ушла в наскоро свитом тюрбане, точно в гнезде. Не удивлюсь, если на голове — птенчик.

А я смотрю в безымянные лужи. Разливаются реками под корой темных, мглистых колёс.

Я бы не делала тюрбан. Шла бы с
развевающимися фалдами с б ы в ш е г о с я, таЯ в серединке его своё маленькое лицо.

Остроконечные дымоходы что-то пишут в дождливом небе. Разные, диковатые и нужные домам трубы.
Моя сорока-колдунья обычно восседает на росчерке антенны соседнего <особняка>.

Верная, вся в перьях, она чрезвычайно богата: не боится смотреть в даль, в ту даль, где мы когда-нибудь снова встретимся.

5 м 22

Дождь. Прозрачный и шершавый. Все с неба неожиданно, не все прохладно. Продрогшее утро бродит в длинном шарфе крупной вязки. Что-то трогает руками. Осторожно переступает ногами. Живёт своей всегда непочатой утренней жизнью сразу набело, без черновика. Разве только тучка, злобная и узорчатая вплывает однажды подобием чернильной кляксой, всей своей <Роршаховостью>, одинокой и тучной, в пасмурной фольге разного на вкус неба. Преградой тучка? Преодолением? Чьей-то ошибкой? В любом случае тучи — пчёлы. Умеют жалеть, ждать и жалить.
10 м 22

Моя мартышка нацепила красную шляпу и сидит в нише египетских подушек, разглядывая дождь в как будто талом стекле. Мне нравится говорить с ней. Словно мы вместе: она да я этим зубастым утром.
Говорят, мартышка — игрушка, но я так не думаю. Живая, человеческая, настоящая. Я выдумала её такой. Скоро в ее мартышкиной груди забьётся звонкое и здоровое сердце. Все услышат его непоколебимый звучный грохот! Сколько живут мартышки? Долго-предолго! Мартышки, превращённые в настоящих живут вечно. Потому что никто никогда не захочет превратить их обратно.

10 м 22
Дождь. Долгоногий, с серебристыми руками и нежной макушкой. Лужи огромные и полупрозрачные. В детстве я собирала мальчишек и девчонок и мы ходили искать в лужах самородки — разноцветные камешки. Мальчишки любили крупноватые, со множеством граней. Их привлекали даже тёмно-серые. Я любила алые маленькие, краеугольные и белые призрачные, гладкие. Всегда находила и радовалась.

А сейчас иду мимо луж и знаю — есть там мои самородки и ждут меня.

11 м 22
Когда мне тяжело, я всегда греюсь о картины Моне: о скалы, цветы, стога небо, дождь, сияние, какую-то серьёзную и пряно-разноцветную непобедимость.

Одна из скал Моне похожа на заплаканное лицо, в глазах которого неожиданно просыпается невиданная сила. Она внешне незаметна, а внутри непобедима. Человек столько всего может! Просто иногда, отбиваясь от недобрых и выдуманных кем-то, твердоклювых птиц, теряется. Правда, на время. Ведь только на время.

Это время приходит и мы вспоминаем, как сильны. Как красивы своими сильными сторонами! И тогда мы учимся бороться вновь. Ради того, чтобы все-все вокруг были здоровы и счастливы, как раньше — всего несколько настоящих серий всамделишной киноленты назад...

12 м 22

Солнце. Оно всё-таки существует. Каждый дивный и золотой луч, как локон бога. Солнце пронизывает насквозь, взывая к моей осанистой меланхолии, так похожей на твою.
Белые, изумлённые да тонкие берёзовые стволы напоминают чьи-то лесные тросточки и в суматохе сосен выглядят редким облачным изобилием.
Я люблю тебя, как берёзки. Хотя ты точно дуб, если вникать в похожести на деревья.
Почему мы встретились так поздно? Сколько циферблатов назад... Стрелки — дороги, а неразрешённое — маленькие часовые стеклышки.
И если я родилась из первой искры весенней  грозы, то ты — мой нежный гром, проходящий по сердцу кругами ада.

Столбы с проводами ещё не знают, как я думаю о тебе. Они высокие но совсем земные, пусть даже на проводах их беззаботно качаются разные птицы стайками или одиночеством.
Да, столбы с проводами ничего не понимают, но если бы не их свет, мы бы так друг друга и не приметили.

А еще мне нравится та Тополиная Коряженька, которая живёт в Долинах  Рос. Все родники долин любят Коряженьку, как родную. У нее есть дар маленьких Мнемозинок — помнить. Поэтому когда-то, когда циферблатные комочки довольно пробегают через сады, ручьи и мимолетности, они могут вернуться и подарить нам с тобой немножко времени.

16 м 22

Случалось ли Вам неожиданно почувствовать, заметить, понять, ощутить всем своим пространством себя в золотистой, точёной лодочке посреди Огромной Воды? К примеру, океана или того самого озера, где обитают невиданные большие зверушки?
Думается, окажись я там, на воде, в качающейся колыбели, почувствовала бы себя сильнее. С небес солнце вливается в глаза, а через них в душу. Под ногами зыбкое донце. Ни весла. Ни берега. Только мы трое: Вода, Лодочка и я — крошечное поднебное создание.

Вот это и есть мой путь. Один из моих путей. И когда на Воде поднимается дикий шторм, похожий на избыточный потусторонний вопль, я просто поднимаюсь на ноги по центру моего транспортного, путешествующего средства, стараясь удержать равновесие и стою, пытаясь победить непредсказуемое могущество сначала внутри себя.
Победы всегда начинаются внутри.

20 м 22

Перед самим выходом на сцену для награждения у меня окончательно порвалась правая туфелька. Пришлось идти медленно, как сомнамбула. А предпочла бы просто постоять где-ниб за дверцей, дабы подсмотреть на грандиозные подвиги в щель зала.
Вот и стояла перед наполненным залом прямо, точно осинка, пытясь замаскировать белую кожаную туфельку. И ведь могла же зашить! Но даже не подумала об этом. Тем более, что зашить можно, пусть даже туфли "пора отправлять в первый класс".
Что поделать, люблю наряжать больше, чем наряжаться. И даже в колготки влезла не ажурные, сплетённые незнакомыми паучками, а в обычные серые, тёплые, так как всюду холодно.
Сегодня подглядывала за тётушкой Магнолией, идущей на работу. Когда идёт — улыбается. Великолепная причёска, стильная одежда, ладная фигура. Если бы перед тётушкой Магнолией появился вдруг дух Гиппократа, расцеловал бы цветочную женщину и обнял бы так крепко, как только умеют обнимать появляющиеся дУхи.
Тётушка Магнолия всю жизнь спасает людей. Каждый день красавице апплодируют поля, холмы, горы, призраки с пухлых облаков и даже голуби.
24 м 22

Когда плохо, тревожно от каких-то унылых, несбывшихся возможностей — тех самых, что превращаются в Невозможности, я пытаюсь собраться с силами.

Это как будто роешься в  сумочке, в поиске маленького бродильного застёгивателя от прозрачной папки. Он размером с муравьиного отца, только природой не является, а родился, чтобы расстёгивать и застёгивать замочек на папке. Я называю его — Гонец.

Вот так  ищу в себе и силы. Пусть силы нельзя спрятать в сумочку, чтобы затем достать, но можно собрать воедино, точно вылепить заново. И отчитать их, чтобы больше не разбегались.
А как только почувствую себя сильной вновь, ко мне прилетят тысячи невидимых  разноцветных бабочек со всего света. Да, их не видно, но это их вовсе не обижает. Бабочки всегда слетаются к сильным.

1 и 22
Не люблю переписывать и перепечатывать. Если бы все мои экспромты выходили сразу печатными знаками, моё поэтическое собрание сочинений было бы самым высоким деревом. А пока оно только пролезает сквозь облака, заглядывая, ч т о там, среди диких, но сильных звёзд.
Знаете, — и я понятия не имею к кому обращаюсь, но так удобно, — у каждого из нас есть свои звёзды. И сказочная горсть моих звёзд, видимо, однажды сорвалась с небес и прямо мне в лоб.

В лоб, потому что нос в своё время получил хорошенькую горбинку в качестве футбольной травмы.

Теперь я так и пребываю — со звёздами во лбу, между двух шрамов, — один от хоккейной шайбы, второй от камня приезжего хулигана.

Да, мои звёзды — отличные друзья! Лучшие, я хочу сказать. Они здорово стирают слёзы с моих щёк — выпивают их, чтобы веки не успели распухнуть бледно-розовыми дельфинами.

Правда, я часто чувствую себя одинокой, но это тоже на пользу. Люблю свою нелюдимость, почти невидимость. К тому же меланхолия моя — удивительная подруга — ласковая, как грохочущее ведро. Почему? Она щипает меня до синяков и хочешь не хочешь, но улыбаешься полудетской, кукольной, но совсем не игрушечной улыбкой — улыбкой вопреки...

2 и 22
Говорят, заплатка неба скоро снова лопнет и случится жуткая гроза. Но я так люблю грозы, именно жуткие, от которых у людей с тревожным расстройством волосы дыбом. Я буду смотреть на всю эту трескотню наверху с упоением гонщицы. Ведь я знаю, что гроза — это просто лопнувшая струна одного  небесного сверчка.

3 и 22

Под ногтями земля, наверно еще сохранилось её тепло. Боролась с Пастушьей травой и ещё какой-то, которая с рождения притворяется флоксами. Теперь в саду читаю коту Мопассану про Винсента Ван Гога. Мопассан слушает внимательно, иногда особо концентрируясь, впивая в меня кривенькие когти, похожие на Щелкунчиковые сабельки.

Небо бирюзовое, точно поменялось с морем местами. Облака спелые и чрезвычайно лёгкие плоды небесных деревьев. Вокруг меня тишина великановых одуванчиков, белая, как моё счастье и накалённая солнцем, как твоя любовь.

Тонны пастушьей травы. Я обрезала корешки и собрала траву в пышный букет. Высокие долгоногие жемчужные цветы обняла впадиной правого локтя и, дотащив до кухни, поставила в вазу с водой.

Теперь пусть спускается с небесных качелей Сказочный пастушок со звонной дудой, чтобы наиграть моему букету и всему миру свою утреннюю, непревзойдённую, томительную и будильную мелодию.
3 и 22

Все цветущие яблони, вишнёвые изгибы, черёмуховые руки похожи на миндаль далёкого и всегда близкого Ван Гога. И я с упоением погрузилась в его горьковатые жизнью полотна, взглядывая в окно и сравнивая.
Жизнь за столько лет меняется только цифрами, прогрессом и ещё чем-то. Восприятие, красота, природная честность и уверенность, что ты живёшь в другое время — остаются. Получается, времени не существует и всё вечно.
Знаете, бывают в мире такие сладкие начала, в которых особые двери. Дом не дом, лаз не лаз, без-стенный закуток не закуток, но там, ты своё время и останавливаешь, не прячась, а просто к примеру, сидя на белом венском стуле у окна на кухне. Это место по-Юнговски поцелуй архетипов, когда ты чувствуешь, как красива жизнь и как строга она же порой.
И в этот момент тебя рисует кто-то в далёком небе на огромном холсте — том самом, который больше всей нашей земли. И тебя, и Тополиную прялку, и Тюльпановый взмах, все дороги, птиц, книги, рассыпчатые чистые листы и что-то дремотное, застревающее в дымке над всеми звонами мира...
И ты, закутанная в любовь с макушки до следов, а ещё в палантин, —подаренный двоюродной сестрой, вобравший в себя Живерни французского художника, — мчишься сквозь время, которого не существует, чувствуя самый именной и требовательный поцелуй называющийся Жизнью.

6 и 22
Вдоль полей удивительные озёра — чьи-то сказочные зеркала. Они отражают небо, деревья, птиц на прогулке, всю тёплую, ливневую синь. Разбегается сердце и прыгает в эту призрачную красоту. Если бы не ссора. Она же совсем не вписывается в такие озёра. Даже если вплести в неё те золотые цветочки по кайме, или пёрышки, прилетевшие из гнезда. Ссора не станет краше.
И я могу лишь признаться, что более спесивой дриады свет не видывал, особенно, когда дриада знает, что права. Заберусь на самое высокое дерево, дабы устроиться со своими выдумками на удобной ветке и буду высматривать себе другого Дриада, который не пламенеет от гнева, когда моё юное и дриадное сердце катапультирует его в эти бесконечные, удивительные озёра вдоль полей.

Но ведь это просто слова. Я не могу катапультировать в эти озёра даже гербарий, оставшийся от Пастушьей травы. Поэтому, я просто запру тебя в самых тайных лабиринтах своей души и вызову дух Юнга, дабы узнать что ты, как архетип означаешь.

7 июня 22

Два человека с временной разницей почти в год написали, что мои произведения исцеляют, дают силу бороться за своё счастье. Благодарю сердечно за такие слова.

Когда писала "Безотражённую и суп из кочерыжки", со мной были и ласточки. Они звенели и заглядывали в окна. Птицы всегда мои первые читатели. Но не только они.

16 И 22

Составляя очередную программу, читала изумительную книгу, напоминающую сладкую вату. Теперь в ней все губы.

В школе холодно. Диковатая моя сущность сегодня похожа на лань на опушке леса. Наверно, у каждой лани свой бог, любящий каждого зверька, как собственного ребёнка.Вчера я была цветком.

Ласково и дынно сегодня светит солнце и роскошная содержанием монография о шляпных выдумках дополнила моим мыслям полёты Пеночек. Все Пеночки любили нас с бабушкой, будто мы в центре птичьей жизни кормили их тем, что они любят; тем, что любят все: красотой и свободой.

Да, верно два слова подмечают мои крылатые порывы, где та самая кармическая свирель переливается не только песенками пастушек да овечек Буше, но и тем, о чём кроме меня никто не знает.

Увидеть бы шелковинку, мастерскую нить, внутри клубочка которой чародейно и нежно окукливалась куколка. Выйдет, она из волшебной коры, точно из домика и несомненно лучшей бабочкой долетит до самого горизонта! Заденет ломтик его своими упругими усиками — заденет от меня, касание горизонта от меня, новые свежие силы от меня, красота и свобода от меня... дабы окуклилась моя самая смелая и странная, как эхо, мечта.

16 И 22

Вчера шел громкий, крупнокапельный серебристый ливень, а я под ним опрыскивала чайную розу тянучим, дегтярным зельем дабы отпугнуть тлю, которой нет. Ливень сделал мне смешную и странную прическу и промочил меня как ундину.
И сегодня роза благодарна мне за столь благосклонное моё к ней дегтярное отношение.
Знаете, я как любой садовый цветок очень люблю дегтярное мыло. Если бы существовали духи со стойким ароматом дёгтя, я непременно купила бы шесть склянок.
Так что девочка я дегтярная и милая.

Сегодня я сладкая пыльца. На меня приземлилась бабочка, прямо на плечо и нежно так прошуршала шпионскими усиками по моей шее.

Так мы несколько мгновений радовались вместе — земная я и небесная она. Думаю, так и нужно — соединять в себе облачные домики с земными приключениями. Потому ты зовёшь меня неземной.

Я — то самое пространство, — по ту сторону зеркала, по эту сторону самости, где ты совершенно сходишь с ума.

Кто-то безбожно насыпал под мою Тополиную Прялку землю из-под огромного цветка, вместе с ним — несчастным цветком, — и я утренняя и донельзя свежая побежала босой по влажной от вечернего ливня, траве.

Землю я убрала. Муравейник освободила от заточения. Одуванчики расцеловали меня от такой радости — они снова мои, все-все мои! Немой их шёпот летел невидимыми строчками в мои пещерные, лепестковые уши.

А красные муравьи ринулись соревноваться за свои муравьиные кубки и бегать по моим гладким ногам снизу вверх. Муравьи такие красные, что невольно думаешь, кто их создал такими восторженными и постоянно да сиюминутно красивыми?.. Они очень почитают того кто их такими выдумал.

Ни один не укусил. Все красные муравьи дружат со мной. Когда я читаю вслух коту Мопассану любимую прозу Н. В. или С. И. но чаще всего К. М. вперемешку с Г. Д ( и это для меня самое лакомое) мои красные муравьи забираются между босых пальцев ног и слушают, слушают поистине соловьиный голос своей любимой и дегтярной девочки.

18 и 22

Если через окошко смотреть на асфальт, все его размытости выходят на поверхность и стремглав бегут друг за другом, как взор за птицами.
Верно, я кажусь птицам странной. Но поймите меня. Будучи диковатым узором, во мне нет надменности, к примеру того подарочного блюда, которое у иных для декорации нежели для истинного его предназначения. Нет во мне ужасающей меркантильности, сводившейся к щёгольским накоплениям и записью покупок в амбарные счётные книги.

Всё для меня зёрнышки, не для клёва зёрнышки, а для роста. Из каждого любимого мною зёрнышка вырастает сказочное деревце, которое выше кошельков и шире огромных расписных супниц. Ниже, правда неба, но ведь это очень нужно, быть чуточку ниже неба! Деревце то моё растёт вверх корнями, — длинными, переплетающимися и могучими корнями, которые растут из неба, потому и ниже.

Ствол моего деревца весь не обхватить сердцем, для того и жизнь — любить своё деревце больше и больше. За жизнь конечно полностью не полюбишь, поэтому в одной жизни надобно проживать несколько, как любимая и любящая, обнимающая и зацелованная до ямочек около губ, сказочная и читающая, пишущая и дикая, печальная и сильная, упрямая и верная, милая и нежная... Вот сколько жизней и одно деревце с корнями в небесах! В тех небесах, где домик для моей флейты, где все-все соловьи болтают на облаках и то, что я ещё не выдумала. И всё это из маленького, сказочного зёрнышка, которое есть у маленькой птицы, смышлёного зверька, модницы осы, красного муравья, золотого луча, у сверчка, у книги, у тебя...

30 и 22

Иногда музыка в сюжетах наводит на сюжеты другие. В моей жизни сказочное и реальное переплетаются, — я склонна верить в хорошее. А если мы верим в хорошее мы его видим, ощущаем это невидимое и ларцовое, как невзрослеющие. Я такая и душа моя детская, и суть, и небо которое я вижу внутри и снаружи, и мармеладные дольки в горячем молоке и ветер, переодевающийся вечером то в в злобного Туча, то в красочный долинами горизонт... Всё это — мой живой, открыточный мир, способный одним взглядом обнять грозовой шквал и последующий золотым, в своем знойном восхищении, день. Я невзрослеющая, непокорная, всегда скрывающая то утро, которое таится во мне.

30 и 22

Облако похоже на деревянную лошадку. Я смотрю на неё, и она меня видит. Видит ли строптивого муравья, который бежит по моей ноге?
Ласточки выбирают полёты вокруг другого облака. Вытянутой формы, ангел с рукописью. Крылья у него сложены. Немой облик облачных слов. Вот деревянная лошадка перекрыла солнце и восемь ласточек пролетели двигающимся всполохом ожерелья для ангела. Ласточки — сильные птицы. Крылья у них похожи на пёрышки, пишут что-то в небе. Ругаются грачи и ласточки на их фоне — перезвонами, волшебными часовыми стрелками сбежавшими из сказочных часов. Ныряют в сладкий, от травы и цветов воздух, былинками, — маленькими, сильными, живыми.

1 ил 22
2 ил.
распустился Королевский одуванчик и на каждом его парашютике — золотые стежки. Не успела прочитать Мопассану (коту) свою новую сказочную историю, как все былинки на парашютиках улетели. Остался одуванчик с чуднОй причёской. И я его так люблю, что эту любовь чувствует даже Тополиный Гриб на дереве - стражнике.

Сегодня облако, точно статуя. С руками, ногами, головой. Волосы облака живые и дивные. Оно держат на себе всё небо. Внутренний мир статуи позволяет ей двигаться в неистовом порыве, а быстролётные ласточки точно родинки по плечам.
На моём словесном холсте — это великан. Не богатырь, а великан. Ибо богатырь всегда сражается, а великан просто держит небо на своей голове, как палитру, данность благородства. И я бы хотела прильнуть к моей статуе сердцем, не дымоходной чёрствостью не высочайшей и прохладной ромашковой свежестью, а чистотой золотого солнца, которое проходит сквозь меня, сквозь тебя лучшим, тёплым и почти молочным лучом — маленькой победой над холодом.

3 июля 22
Я подобна долине среди 2 берегов нескошенной травы. Закрыв глаза я могу представить, что небо в облачный горошек и там, высоко-высоко летают хвостатые птицы Жар с ведёрками малины, собранной ими в простом перелётном лесу.
Я очень люблю их — моих сказочных птиц, таких же как я: и непокорных, и надреальных; вылепленных перипетиями архетипов.
Они — мои Жар-птицы могут жить, как хотят — спасать, защищать, помогать.

7 ил 22

В 8 утра уже 88 ласточек. Не понимаю, когда кто-то говорит кому-то:
— Жизнь, моя!
От этих слов веет паутинкой кофе и кусковым сахаром. Жизнь моя. Жизнь моя и больше ничья.
Налетели грачи на хлеб. Один подлетел. Замер в сторонке с куском в клюве. Заглянул в глаза. Другие все передрались, изворчались, а он поблагодарил за еду.
Видимо, это он оставил мне своё перо.

8 ил 22

Если повернуть голову чуть вправо, увижу розы. Только они чужие. Красивые, ароматные, но посторонние. Поэтому руку к ним не подношу.
У меня есть свои бутоны — тёмно-розовые на зелёных тарелочках, пряные и звенящие. Звенят по-своему, неслышно, как ели или цикорий смотрящий в небеса. Звенят, как родные и моя душа с ними.
Если бы я была розой, росла бы волшебной. Другие розы бы меня не любили. Не всегда любят тех, кто пишет сразу в чистовик.

У моей розы были бы золотые шипы. Она могла бы летать и говорить. Все-все красивые цветы любили бы её, как и деревья, зверьки и ночные кошмарики, просто потому что она
т а к а я.

8 ил 22

На меня приземлилась самая белая бабочка. Сквозь наряд её просвечивает солнце, а она счастливая. Удивительные 2 слова: <она счастлива>. В них скрывается что-то греческое, божественное и смелое.
Не каждый может вовремя признать себя счастливым. Не каждый способен признать счастливым другого. Мы с бабочкой и многие из тех кого мне повезло знать — исключения.

Подставила бабочке запястье, — ей удобнее и немножко подула на неё — чтобы не так жарко. А тем временем по ноге моей полз крохотный жучок — капелька серебра. Он послушно перешёл на листик, и я заботливо переложила его в заросли одуванчика.
Раскрылись два василька: серьёзно-синий, второй — с пышностью пачки классической танцовщицы.
14 июля 2022

Не могу оторваться от книг. С волос стекает вода, но я просто нахлобучила поверх алую шляпку. И маечка досохнуть не успела, как я наскоро в неё влезла. Юбка чистая, льняная.

Муравьи проложили по ногам моим дороги, то и дело и совершают прогулки. Я для муравьев — великанша, для кота Мопассана — человек, который кормит. Ласточки видят меня полуптицей. Подсолнухи — восхищённой садовницей. Для тебя я — юный ангел с кукольным лицом. А кто я для себя? Пока только знаю, что всегда в главных ролях.

14 и л 22

Окно в соломинку
Сегодня в меня врезались сказки. Прямо в лоб. Поэтому я не сразу тебя заметила. А ты оказался реальным, даже более реальным, чем я.
Если бы я всё-таки смогла подружиться с болью, наверно выздоравливала бы скорее. Прости мою бледность. Когда я вот сейчас, в сахарную секунду, заглянула в комод своих мыслей, сразу увидела тебя. И все подушечки пальцев на руках и ногах онемели от какой-то невыносимой разлуки, которая ничего не умеет и слишком многого хочет.

Когда сказки в меня врезались, в морщинках моего лба да и стоп, почти пронеслось видение маленькой встречи. Правда, тусклый ветер её прищемил — встречу. Она стала совсем худенькой, такой тонкой, как открытка, если смотреть сбоку, со стороны, не дыша... чтобы не сдуть.

А ночью, вчера ночью, в три часа, когда ведьмочки и ворОны одно и то же, прогремел злобный гром и молния угодила в мой телефон. В этот, с которого пишу сейчас. Теперь случилось что-то с музыкой. Рахманинов перемешался с Кучинеллой, а Энио с утром.

Боюсь, что не налаживается. Все разваливается, в том числе и я, как капустный кочан на хрустящей скатерти, накрахмаленной не Щелкунчиком, не самим Гофманом, а маленькой и очень бледной девочкой — мной. Которая ждёт, что
однажды,
может быть,
должно же такое случится, непременно,
Завтра
Или завтра вечером
Но лучше, как можно скорее
Получилось
Снова врезаться в сказку
На мгновение,
Совсем маленькое,
Меньше окна в соломинку,
Чтобы дышалось
Так дышалось
Как в камышах.

20 ил 22

Утро начинается с дикого соловья. Маленький звон проходит молнией сквозь сердце. Нежность его свежая. В ней всё: лесной туман, ароматы трав, сладковатая пряность всего полётного и по-дремучему заколдованного. Когда любишь мир, теряешь страх. Любовь исцеляет от страхов, сомнений и гремит в жилах теремом великой души, ибо каждая душа великА.

28 ил22

Когда люди спят, самые любопытные облака спускаются с небес и заглядывают в окошки. Есть облака умеющие дружить не только с птицами и бабочками, но и с людьми. Моё облако очень большое. Его лицо огромно. Пухлые белоснежные щёчки почти впиваются в оконные стёклышки, чтобы посмотреть на меня во сне.

Поэтому под окном я ставлю стульчик — чтобы облаку удобнее. Оно забирается босыми пушистыми ногами и глядит в комнату. Так ему видно меня лучше.

30 ил 22

Жаворонок

Мне бы хотелось иногда превращаться в жаворонка — маленького и сильного. Чувствовать себя свободнее, лететь откровением, призывать к близкому счастью.
Роскошь полей под дымкой утреннего тумана быстро оживает от зноя могучего солнца.
Не всё постигается смирением. Жаворонком я находилась бы в постоянной борьбе с ветром, ливнем, бурей и хищными птицами — в борьбе за прекрасную птичью жизнь.

31 июля 22

Тихие тайны. Я держу их как на коромысле. Всего две, а огромные. Больше всего на свете. Шире самой величественной души. За всеми замками. Никто не догадается.

1 авг 22

Родилась бы пшеницей. Золотая, золотая — внутри, а снаружи — блёклая, лохматая и диковатая.

Был бы Джек тем Джеком, подарил бы мне маленький кораблик. Посадишь такой на плечо, а он сверху вниз катится: предплечье, локоток, запястье и в ладошку. Зарылся бы кораблик Джека в линии ладошки, а я бы — раз и сдула. Пусть себе плавает в ливневых обетах да в талой наледи чопорной дымно-асфальтовой лужицы.

Нет, не пшеница я. Так, крохотный пустячок - сорнячок, только неземной и нежный. Захочешь подойти — не сможешь. Захочешь поцеловать — губы спрятаны. Есть у этого сорнячка только огромный мир, по которому он босой, свободный, да сильный: не вырвать, не выкопать, не пересадить.

Зачем сорнячку кашпо, раз у него бесконечная радость: жёлтая иволга, друзья-репейные мякиши и тысячи солнечных лучей в которых бывает жуткая неутихающая боль. От этой боли только сорнячок избавит. Знает как.

10 авг 22

Лето выдалось сложным для деревьев. Сначала один странный человек пришел с топором и принялся стёсывать кору тополя одного, затем другого. Якобы ему сказали. Позвонили — никто ничего не говорил. Мне казалось столько слез глаза не вмещают — настоящие моря. Потом заболела, но тополя обмотали пищевой пленкой. Без коры они совсем покраснели и шторки было лучше не открывать.

На одном из деревьев когда-то жила Золотая Иволга — дивная, серьёзная птица с детьми. Улетела. Но я её не забыла. Она живет словно перед глазами — по ту сторону век. Там, много кто живёт! Теперь на тополе сорока. Та самая, которая зимой утащила все штапики с окна соседей.

Мы обмотали ту часть деревьев, что без коры и стали ждать. Через пятьдесят дней деревья под пленкой стали обрастать новой корой. Они не улетели в свою Тополиную страну. Теперь можно смело открывать шторы в Детской комнате и глядеть на них.

Но на всякий случай я срезала шесть веточек, поставила их в воду, и спустя пару недель они дали корешки. Еще немножко подождала, чтобы окрепли а после рассадила их по цветочным горшкам. И они принялись! Теперь на подоконнике Детской шестеро Тополиных детей. Они смотрят в окно на один из тополей, чуть склонившись, любя.

Недавно я написала стихотворение про Золотые яблоки. И вот почему.
У соседнего подъезда треснула яблоня. Один из стволов сломался и рухнул прямо на дорогу — по которой днём машины, ночью — ёжики, кошки, собаки, луна и ящерицы.

Множество яблок рассыпалось. Подумала, люди уберут. Оказалось, нет. Выхожу сегодня, а яблоки по дороге. Их обходят лишь зверюшки и некоторые люди.

Вынесла синенькое ведерко и принялась убирать, чтобы больше никто яблоки не давил. Дорога пыльная и мы с яблоками были все в пыли. Убирала на коленях — яблок много, надо успеть чтобы ни одна машина больше яблоки не обидела! Те, что уже плоскими кругляшками вытаскивала из асфальта. Переложила на траву, может вырастет в будущем из них волшебство. Но от рухнувшей яблони веточку взяла. И в воду поставила. Теперь яблоня может не волноваться. Порядок я навела. Больше никто не наступит на её золото.

20 авг 22

Белая уточка
Когда происходит какая-нибудь трудность, я представляю, что я Белая Уточка. Знаете, такая маленькая, с оттенком облака. Белая Уточка умеет все. Особенно летать и видеть. Но ведь все мы смотрим на одно и то же по-разному, потому видим по-другому. Стоит только позволить себе внутренне уменьшиться  в сложной ситуации, как ситуация становится больше. А вот если приподняться н а д  проблемой, та уменьшается.
Белая Уточка взлетает. Немного так приподнимается, чтобы посмотреть шире. Она замечает красоту, лес, небесный пирог с дырочкой солнца посередине и здесь трудность пугается да сжимается, как кожаные мешочки волынки.
Уточка произносит обычные напевные слова и понимает: утро. А когда утро впереди день. Дни всегда особенные, потому что такими их делаешь ты.
Если бы радуга превратилась в птицу и стала бы летающей радугой, хотелось бы чтобы поселилась внутри, — там, где не заканчивается дух. Чтобы красиво, точно в ожившей руке фрескового силуэта. Красиво и навсегда.

29 августа 22

В жёлтых розах своя тоска. точно причуда иного, цветочного бога, который взял и показался над садом, а затем шторку задернул и ты снова одна.

Но лишь могущественнее и своенравнее. Будто все цветы разом посмотрели на твою жизнь, как на великую ценность, только потому что ты смогла посмотреть в глаза самому богу, богу всех цветов, даже тех, которые редко спускаются на землю с небес.
18 сент 22

Нашла аудиокнигу ГюГо Труженики моря. А у того кто наговаривает, такой голос странный. Отталкивает. Поэтому положила свою книгу рядом и она теперь меня греет точно немая, так как из-за глубокой загруженности я все равно ее пока открыть не могу. А я так люблю его скалу, Ананке и его самого. Знал бы меня Гюго, писал про меня. Он любит дикие натуры, похожие на скалы. Нечто неистовое и глубокое, словно разглядывает в ком-то жизнь, а в ком-то жизнь побеждающую смерть. Мы бы дружили.
18 сент 22
Сегодня снова туман. Как крем. Можно черпать ложками и бросаться. Вчера подумала завести себе магического носорога, чтобы никого ко мне не подпускал. Вышла бы статья в республиканской газете:

Девочка и Носорог

"В маленьком городке, уютном птицами и внимательными фонарями живет девочка. Она училась, дружила, помогала людям: детям да взрослым и вот однажды появился в её комнате маленький носорог. Заговорил с девочкой. Что сказал, мы не знаем. Только с появления носорога все изменилось. Девочка стала расти счастливой, научилась улыбаться вновь. Повсюду сеяла цветы, дарила книги, писала свои.

Носорог, говорят, умеет меняться: увеличиваться, уменьшаться, летать, плавать, быстро бегать, застывать в воздухе и оказываться повсюду, где девочка пожелает.

Говорят, у носорога много магических свойств, но изучить его невозможно. Так выходит, что он появился охранять девочку и при этом никого никогда не обидел.

А девочка счастлива. Все мы думаем, она это заслужила. Теперь у нее есть большой и отличный друг, о котором другим можно только мечтать".
27 сентября 2022

Мне нравятся скалы Моне. Они — твердыни сильной души, воля пенных, волнительных духов с самого дна морского до солнечных пальчиков.
2 н 2022

Нежный листопад навеял собой неимоверную сладость, точно угодила в сахарницу. Ножки в гетрах, ручки в рукавах, а сердце в солнце. Ласковое всё, дивное и мудрое. Ветер высоко-высоко примеряет облака - шляпки и пока не определился с формой. Тихо. Скворчит одинокая лужица, муравьи шагают в свои муравьиные школы по дорожках тополиной коры. И что-то случается, непременно происходит, кого-то радует, будто есть она радость, выглянула. А ведь именно она и подарила нам этот нежный листопад, вытянувший меня из дома за руку!

4 ноября 22

День хомячковый. Набивает щёчки одним, другим, — успевай пережёвывать. А сверху снег падает на голову белыми облаками — уворачиваешься или отбиваешь головой от тебя зависит. Чувствуешь себя маленькой-маленькой и незримой. И как будто сдаёшься, а потом хватаешься зубами за высокое небо и нечаянно отрываешь кусочек... летишь, летишь с этим кусочком в зубах. Смотришь, а это пёрышко синей птицы, не Метерлинковской, — без кладбищ и поисков, — а своё, своё... потому что синяя птица — ты сама.

21 н 22

Сегодня труба моя красавица, волосы белые-белые причёсаны назад, так и стоит — в своих облачках пара. Ласково всё вокруг. Тянет руки до меня, а ноготочки коротенькие. Мы с трубой когти не любим, не царапаем.
А пальцы от мороза сбивчиво-разных оттенков. Зимними паутинками утро обернуто, снежные шарики по краям. Возьмешь такой шарик а он чем-то сахарным так в душу и ухает, точно благодатный, свой и еще кое-что дивно непроизнесённое.
30 н 22

Тихим утром нежная труба выдула целый поезд с облачками и теперь они все куда-то едут. Диковатые они. Меня увидят и подают свои белые и лохматые знаки: мол, любим, верим и шепчем тебе все тайны. Вам когда-нибудь шептали тайны все облака сразу? Это невероятное событие, способное всколыхнуть ваш мир миром своим.
1 д 22
Совсем не хочу быть главной героиней. Не всем же играть главные роли. Кто-нибудь должен оказаться с мотыгой внизу или с книгой на дереве вверху. Солнце отправляет лучи издалека, не задумываясь. И если один из этих лучей угодит мне в лоб, я буду немножко рада.

19 д 22

6:00
Все веточки приоделись в хрустальные платьица и шляпки. Замерли, милые и слушают звон друг друга. То и дело леденцовые их одежды сверкают от взгляда фонарного дядюшки. Он глаз отвести не может и боится лишь одного, что так и не научится складываться вдвое или втрое, дабы стать ближе к самой карамельной.

20 д 22

Думаю, снег — это просто звёздная пыльца. Тогда получается, звёзды — цветы. Только растут они вниз, чтобы дарить свет тем, кто в него верит.
25 д 22

2 ф 23
О водяном. Ужасный человек, я вам скажу. Вот так поговоришь с таким, как стоячее болото, -- ни пути, ни мелодии, отрывки какой-то бесконечной надуманной шумной праздности.
Теперь вот за столом разговариваю с головой Давида Микеланджело. от который статуса карандашницы. Смотрит на меня нахмурившись и молчит.

Бледные веки мои как бабочки -- дымчатые и странные. На фоне опрометчивых метелей все странно. У водяного лживо, у меня - честно.
"И впрыгнула она на спину оленя который умчал её...." Только надобно спасаться не от водяных прототипов, а от глупости их зародившейся когда-то да неисчерпанной.

Сидит под водой в своем болоте, наводящим жуть смотрится в осколок чужого закинутого сюда кем-то и когда-то  зеркала.

Я и стены -- родные. Ковровый мякиш, обволакивающий теплом, террактово-гречиховым блаженством, очно благословение. Вот так отвадила водяного, дабы за черты собственно-болотные не заходил и вспоминается первая строчка Олеси Александра Куприна

 "Мой слуга, повар и спутник по охоте – полесовщик Ярмола вошел в комнату, согнувшись под вязанкой дров, сбросил ее с грохотом на пол и подышал на замерзшие пальцы."

У нас у каждого свои дрова для тепла, а водяного сплошные водоросли и слизни то на носу, то на пятах. Люблю Куприна, Куприна и свою обезьянку.

Лежу и слушаю бурю. В ней переплетаются тысячи симфоний и все мои. Ласковые такие, словно маленькие, говорящие чудеса. Точно ветви лесных деревьев, окаймлённые золотом. И вот я там, в невероятной глуши огромного царственного оркестра, где дирижером Кто-то незримый с фалдами и живой бабочкой на шее. Бабочка бьется белыми крыльями и косточки ключицы Кого-то это чувствуют.

Подует немножко на крылышки её, смахнет с них музыку пыльцы и перенесется вдаль, ко мне, — к окну, за стеклом которого в колыбели кукольной комнаты лежу я и слушаю, слушаю "Бурю" пока медовое солнце не вынесут на своих птичьих головках честные, как твои губы, соловьи.

26 ф 23

Самое странное в мире — чужое восприятие всего.
27 ф 23

пока меня не было сошёл снег. Земля дикая и в крапинку. Прошлогодние листья слепились комочками и перекатываются туда-сюда в поисках цвета. Стая птиц пронеслась мимо с густым шорохом, а после затерялась в ёлках. Кожа неба белая, кое-где серая по-носорожьи. Маленькие домики проплывают за окнами чуть прикрытые вяленой травой, такой какая может выглянуть из-под снега только в последний мартовский день.

Внутри меня клокочет слегка осунувшаяся жизнь без чего-то заиндевелого, а жаркая, будто бабушкина чугунная сковорода умеющая быть коротконосой и несносной.

Только в марте земля такая жирная и лохматая случайными израсцами травы. На ней недостаточно солнца. Всюду солнца мало. Пора сеять лучи повсюду а оно где-то стирает перчатки после падения в нескромную и глубокую лужицу.

Я слишком долго умирала, чтобы умереть окончательно и теперь я по-Эдгаровски хороша.

31 м 23

Самое главное увидеть холмы. Ворваться своей крошечностью в их полуголую, могучую мифичность. Тогда воспылаю, как ещё одно солнце, ни на что не претендующее, ничего не отбирающее, будто лучезорькость без невода.
Когда застреваешь собой меж иных стен, душой врезаясь в леденящие грани пророчества, начинаешь летать не сразу. Приглаживаешь пёрышки, перевязанные разноцветными ниточками, выпускаешь и впускаешь коготки, как будто собираешься начать забираться на деревья, на самые их макушки.

И никто не указ, и никто не понимает тебя по-прежнему. Разве только несуразная, неумелая ветка слегка кивнет или помашет тебе точно родная тётушка. И внезапно растают все берега - ледышки, потому что существует на свете единственность, полетная на ветру никому не принадлежащая ласка, истинная родность и такая же ранимость, глотающая тебя собой, оголив свои сказочные плечи с крошечной фрагментарностью лучей.

Одна единственность, так напоминающая тебе себя, и ты тихонько да незатейливо, но пылая всей своей выбивающейся из рамки холста жизнью, ответишь внезапно красивой ветке встречным приветствием.
5 апреля 2023

Тринадцать голубей опрокинули лужицу и она переливается через край отражённым небом. Соленое утро разбирается в своих шкафчиках. Столбы тянутся вверх, кустики — вниз и что-то оголтелое дребезжит.

Земля после снега как будто в сторонке, но все-таки под тобой. И ты идешь вот так, насквозь проклятая кем-то донельзя глупым и настолько же безжалостным, а столбы переглядываются опутанные своими шелкопрядными нитями.

Еще что-то маленькое отсоединяется от солнца сахарным шариком и самой настоящей Звонечкой беспокоит утренние колокольчики. Небо сметанное, сытое тихонечко помахивает тонкими ручками перепёлкам-поскакушкам перепрыгивающим через воздушные кочки.
Дынное всё, налитое, будто самый нежный клоун всплеснул руками и выдумал огромный Бабочковый луг. Теперь когда он устанет от бесконечного создания чужого счастья у него, наконец, появилось место, где просто можно вытянуть ноги, прислонившись спиной к могучему дубу и закрыть глаза.

6 апреля 2023

Солнце — самый большой золотой цветок. Может согреть, обескуражить, заставить смотреть на самого себя, на собственную тень.
Удивительны наши тени, они как отдельные сказочные существа могут вырасти или уменьшиться за маленькие мгновения. А в то же время тени — отличные рассказчики, но могут сразу, без обиняков, доказать одним своим наличием, что все равны: чертополохи, пуховые парашютики, стрекозы, люди...
И когда вот так глядишь на свое внезапное отраженное появление где угодно и чувствуешь, что нужен, значим и еще столько можешь понять да осуществить. Под солнцем, которое самый большой золотой цветок.
Оно знает про нас всё, о каждой ресничке, веснушке, скрытом но уже способном летать крыле, мастерски припрятанном.
10 апреля 2023

На кладбище в Воробьиных березках еще пломбирная лужайка из снега в Земляничной выемке. Там всегда земляника живёт. И у нее очень нежная вечность. Когда-то самый дикий из амуров посадил тот первый кустик и что-то прошептал его стебельку. И теперь все земляничные кустики знают секрет своего небесного праотца, который нечаянно посеял даже стрелу свою. Из неё гора и выросла.
10апр 2023

Мои противоречащие друг другу друзья знают, что я люблю яблоки только на холстах яблони. Но сейчас я вплыла на кухню юностью с истинно Белоснежкиным желанием съесть полудрёмный, полуоткрытый солнцем тёмно-красный кругляш, лежащий в белом, самом маленьком фарфоре. И пока эта вкусная внезапность постепенно переходила в меня дольками своей сладости, сахаристой терпкости я, наконец, поняла что культивирую в принце. Самоотверженность! И это очень нежелательное качество — тот самый запретный плод. Запретный, так как прокладывает незримые рамочки, толстостенные грани и гранечки дабы не увлекла я себя от него дальше, в обычную и ранимую зыбкость.

16 а 21

Мимо пролетают звонкие, утренние ёлки. Если бы могли, выбежали бы на встречу, к дороге, Ласковому Пути дабы дождаться нового парящего лебедя.
А я что-то знаю и свет золотистой змейкой обвивает рукав клетчатого пальто. Мы со светом часто понимаем друг друга.
но не понимаю тебя и не хочу понимать тебя. потому что как только я начинаю понимать тебя мне становится страшно.

18 а 23

Через такие огромные окна летящего лебедя можно увидеть полностью. Едешь, как в аквариуме, того и гляди неводом кто-нибудь выловит.
24 а 23
Иногда веду себя ужасно, вот как сегодня. Сначала утро показалось пасмурным, ты о. или я о... но вот встрепенулась и звёзды перемешались. Дикие такие. оба. оба склонны обвинять друг друга внутри ли, вовне, но всамделишно.
Занавес утра приоткрылся, впустил солнце и кто-то что-то увидел. ты р. или я р. оба встрепенулись. звезды перемешались.

Часы выпустили кукушку и она совершила полет по комнате, а затем вылетела через дверцу, потом через Дверь и далее за Калитку и отправилась Куда-то куда отправляются только такие бедовые кукушки как моя.
Долго ждала ее. Вернулась. Хищницей. Клюнула тебя в плечо, а ты подумал, я попросила ее тебя клюнуть. ты о. или я о. оба. звезды устали перемешиваться и скрылись в сизости небесного этюда.

Кукушка почти попросила прощения. Кукушки все делают ПОЧТИ.
И вот, будучи такой внезапной, оголтелой, обернутой в дивный цветок я опечалилась и все придерживала ножки попугая, чтобы ему было удобнее ощущать опору.

Мой попугай немой, но можно представить себе о чем он думает. Он думает — ты о. или я о. оба.
еще пока я шла по апрельской дорожке между елей мне прямо в лоб врезался миниатюрный мотылек. И теперь у меня на лбу след его пыльцовых и босых ног.
Иногда веду себя ужасно, вот как сегодня. а ты так же думаешь о себе.

29 а 23

Счастье во мне! У меня будет всё! Всё как я хочу! — озвучило солнце мои маленькие диковинные думы и думочки...

и небо в тельняшке, и еще что-то безымянным, незримым — сладкое и лохматое.

Кукушка вылетела из часов и уселась на попугайной жердочке пока сам он спит в сумочке.

И жарко, жарко до неузнаваемости. Точно солнце уменьшилось и проскользнуло в душу, и будто... будто... будто я теперь душа солнца.

3 июня 23

С этого дня ко мне идут чудеса. Когда ждешь — дожидаешься. Когда идешь — двери открываются. Когда веришь — верят в тебя.

Столько всего приготвила своим чудесам, что они точно останутся со мной. Потому что мы — творцы чудес.

Маленькие люди, которые в лакомом благородстве нечаянно превращаются в больших.

Мы можем радовать, понять, любить, смеяться и оставаться собой, любым собой, просто так.

Чего хочет моя душа?

Вчера меня поразили три маленьких предложения в одной книге на 252 странице. Они не связаны с тем, о чём мной написано выше.

Но они точно педали ведосипеда которые приводят его в движение за счет двух моих маленьких босых ножек.

Вы не представляете, что получается когда веришь в себя. Ты находишь, открываешь себя заново и тем самым благословляешь на великие особенные и обязательные свершения; хоть босая, хоть обутая, любая... ты есть! И ты умеешь ждать.

4 июня 23

Утро. Облака с душой марципана Э. Т. А. Гофмана. Тихо и громко одновременно. Рынок раскрывает палатки будто однотипные зонтики, суеятся люди. Мальчик везет на скрипучей тележке шесть арбузов. Они полосато сталкиваются и снова разбегаются по сторонам. Под потускневшей от ливня хлебной вывеской из пятнадцати голубоватых букв раскладывают весы, коробочки и розоватые мешки с замороженным продуктом, отнюдь не хлебным.
Одинокий фонарь над комнаткой веселого сапожника вплетает в провода первые лучи ещё дремавшего солнца, левый край котельной трубы виден неровным, потому что далёким. Бабушки, застёгнутые на все пуговицы, выставили на продажу картофель. Гладкий, одинаковой формы. Мужчина с таксой, мужчина без таксы, цветущий цикорий лесенками, белёные бордюры, ласточки пишут полетами на своём птичьем языке ниоткуда не заимствованным и тётушка Магнолия в коротенькой блестящей курточке, новом платье, с красивыми и родными ножками идет на работу, где всю жизнь спасает людей..

14 июня 2023

Маленькое путешествие к тётушке Биб.

Милый день полнится мыслями: быстрыми, безмятежными, белыми-белыми, точно вышитые царевной сны.

В такой день очень лакомо ходить к тётушке Биб и её друзьям.

Так можно продолжить утро, совершить особенную прогулку, подставив плечо для звёздных лучиков, дремавших на верхушках сказочных тополей.

В домике тетушки Биб все поэты и писатели живы. Валентин Пикуль улыбается с полок, немного отдыхающий от морских приключений, художники в книгах пьют земляничный чай, Чернышевский до сих пор спрашивает что ему делать.

Удивительна атмосфера стен этих, словно через них можно попасть не только в книгу, а в любой замок, в ушко великана или подглянуть из-за угла за синей птицей самого Мориса.

Тётушка Биб очень красива и статна. Она всегда как на балу. Кажется войдёт барочный трубач и вдохнет старины в золотой горн Амадея, и ты услышишь и увидишь всё, что должен услышать и увидеть именно здесь и сейчас.

И друзья тётушки особенные. Видели бы вы улыбки и счастливый румянец на их щеках! А мятные мелодии... и глубокий профессионализм в каждой произнесённой строке.

Совершив папоротниковый путь до серебряной двери и преследуя единственную цель написать благоухаюшую данность Приютовской библиотеки, я почувствовала что превращаюсь в родимое пятнышко этого места. И если меня спросят о лучших местах любимого мной городка, я расскажу не только о тополиных ветвях и усах моего фортепианного кота... Непременно будет произнесено имя волшебного порога милой библиотеки.

6 июля 23
Люди всегда оборачиваются мне вслед, пишу я или иду. Сегодня галка подарила мне своё маленькое перо. Оно почти всё состоит из пуха и прилетело прямо в петушиную траву на четыре указательных пальца от изумрудного столбика. Весь двор перерыли мальчики с новыми трубами. Одного отправили как шпиона — посмотреть, что я творю в альбоме с танцовщицами Дега.
Совсем не удивились: ни лилиям, покойно растущим, ни оскам, пробирающимся вдоль моих солнечных рук, ни свитковому содержанию томных неистовых буковок — волн, захлестывающих мой дух.
Пришла мне в голову одна огромная ласковая идея и теперь я босыми ногами и довольно огрубевшими от вечной босоногости пятками, мчусь куда-то сквозь мою писательскую душу, зарываясь в раскалённую золотом землю, пытаясь где-то на бездонном донце себя воплотить желаемую выдумку, которая предивно дразнится и таращит на меня глаза как тот кто умеет так делать. Желаемое, состоящее из множества, похожего на математику только геометрией.

На днях спасла фортепианного мотылька — выхватила его из пасти преголодного и хищного деяниями зверька, который затем только облизнулся в попытках проглотить чужие крылья, дабы обрести крылатость.
 
Он смог сделать то, что и тебе бы следовало — улететь с моей руки. Но ты, увы, не мотылек.
Глаза мотылька — две глубины, два корытца, в которых бродит душа, умеющая в с ё.

Тросточки тысячелистника цветут и всё им нипочем, а корешки их, небось, бродят где хотят. Крючковатые руки урагана с немедленными когтями пропустили мои цветы и травы. Это хорошо. К тому же ураган был мне должен... тучку, наряженную в бальное платьице на связке воздушных шаров, дабы отправить её тебе просто так, для тучкиного полёта. Тучки любят летать где угодно. А с дождиком — нахлобучиваться на влюбленные мысли вроде твоих.

Мне бы дописать новую главу "Призрака", но белый волк тормозит продолжение и в его лапах мне думается о говорящих барашках, милых лесных тропинках и взгромоздившейся скале к которой эти тропинки ведут. Там я часто стою. Оттуда, с высоты довольно широкого и потому не опасного выступа, я люблю больше.

Я люблю этот мир. Он переплетается с моими собственными мирами, уводя грани куда-то и это "куда-то" — самое лучшее, что может быть на земле!

Вы смотрели в глаза феи? Я вижу её в зеркале. Однажды это зеркало просто появилось в моей комнате, словно кто-то где-то нечаянно этого захотел...

10 ил23

Сегодня был фасолевый суп. Дедушка Подсолнух от скромности таившийся заглядывал на великолепную кухоньку. В этом доме я счастлива, как я говорю -- взмаги. Что такое мои взмаги? Это оголтелые взмахи крыльев, которые однажды по вольной выдумке своей мне одолжил великан Феникс.
Когда вам малы туфельки или коньки они натирают ноги превращая их в румяные и кричащие. Если обувь велика, то вы в ней тонете.
Крылья не обувь. В них нельзя утонуть. Наоборот -- их можно запахнуть на себе, чтобы немножко оказаться внутри их согреться или просто так очумело радоваться своему милому кокону.

Иногда крылья настолько огромны, что я не помещаюсь в своей комнатке и если совсем неожиданно зайти, том мою крылатость можно заметить. я еще более миниатюрная  с такой данностью -- фея, крылья которой заслоняют шторы с вышивкой из золотых роз. Не птица, не бабочка, девочка с двумя шорохами за спиной.

У меня в комнате мало шкафчиков. Не хватает. Под книги и одёжки. А под их возможное обретение недостаточно места, поэтом всё над, под, за и впереди -- упорядоченная лохматая видимость.

Но разложив бы свои сокровища по излишне "сухарным"  ящичкам, точно в архиве, я бы ничего не нашла сразу. Поэтому моя работа -- не архив.

К сегодняшнему дню успела вылечить  все заболевшие деревья. Помогал мальчик, гостивший в соседском доме и питающий неприязнь  к репейнику, умеющему драться и созерцать, созерцать и драться. Мальчик десяти лет отроду. Никогда не ухаживал за деревьями, не ухаживал ни за чем. Но быстро даже как-то жадно перенял от меня вовлечённую вневременную эмпатийность (слово с ароматом дыни и с элементами желобков из которых жар-птицы пьют воду ).


Мы обработали деревья специальным раствором считающимся прививочным  -- вязкой, антиболезной жижицей. Наверно жужелицы тоскливо с традегизмом потом рассказывали своим товаркам, что нет теперь ни дупла ни щёлок. А деревья заметно ожили. Клянусь одна ветка  с листьями цвета зелёнчатой сытости вползла через открытое окно в моей комнате в кромешной тьме очи за веками моего сна. Разве это не прогулка тополиной благодарности?
Мальчику я подарила две новых книги, умеющие звенеть в душе колокольчиками -- про внутренний мир человека и об изумительном вокруг. Первая -- детская, вторая -- умственная "похлёбка" для будущей личностной компетентности. С дарственной подписи на маленьком сказочном листочке, которая внизу.
Ах, да! Поскриптум: на прощание в связи с отъездом он сказал репейнику, что был не прав. 


30 июля 23

Из письма Д. Л.:

А где-то высятся выси и весело подпрыгивают долговязые и лихие кузнечики. Прыг в шляпку, устроят в шляпке колыбель и мягко так, сонно, ворчат взахлеб, будто я виновата что они не высыпаются. Отложу шляпку — пусть поспят... главное — дышат.

1 авг 23

Красные туфельки

Неподалёку от меня затаилось неповоротливое стёклышко. Прилетевшее откуда-то с ураганом оно замерло всеобъемлющим вниманием предмета, способного говорить переливами.

Можно нарушить стеклянную сытую тишину и приблизить его нетерпеливыми и фортепианными пальцами к глазам.

Пространство здесь равнинное с твердыми геометриями. Кто-то посадил камешки как семена, наряжая свою философию в непомерную жгучесть всегда недопознанного.

Четыре высоченных баобаба, два поменьше, остальные махровые золотистыми ушками, дети — только видимость, а всамделишно — богатыри.

В сражениях минутных мы равнЫ и солнцу уравнениями рАвны.

Учусь сражаться за его глаза, его сказочное возвращение и за ТО, что нельзя сплести словами здесь — попросту места не хватит.

Но можно выплакать, дабы из слёз сиюминутно вырос, поднялся на цыпочках Золотой Павлин и закричал криком сразу двух душ.

Солнце услышит, протянет мне свою руку нежно, крайне нежно — так подбираются к единственному виду бабочки без сачка и когтей... Заберусь в солнечную ладошку, как на качельную люльку — Взбрык - Взмах! Взбрык - Взмах!

На чуточку, ведь у солнца много людей для взбрыков и взмахов и каждый — лучший.

Солнце не может помогать только одной девочке, но отпуская с руки в огромном поле, протянет кулёк с веснушками, далеким но родным. Ласково и смело. Так пробуют температуру воды пальцем ноги.

Потом напишу письмо а кремово - белый голубь со скоростью света ТУДА, в небеса, его отнесет.

Как сейчас, когда написала солнцу про Красные Туфельки.

"Милое солнце! Они совершенно подходят к синим глазам, рыжим волосам и кружевным мыслям! А еще я совсем забыло тебе сказать, что..."

3 аг 23

С Дрёмой договорилась. Решила дождаться ночи, сказать ей чтобы тебя не пугала.

Полночь прошла, ночи нет. Шторы раскрыла — светлячки торопливо звенят крылышками — друг за другом, милые-милые...

Жду. Наверно ночь примеряет свои ночные одёжки. Думаю, шкаф её огромный, где-нибудь на луне, а полок и створок в шкафу, как ножек у сказочных бегунчиков и бегунш ( кто такие не знаю, но теперь они существуют).

Всегда ждешь одно а настигает оно — н е о ж и д а е м о е. Вместо гордячки - темноты ночи появилась маленькая дикарка Оченька со спонтанной взъерошенностью на голове — вприпрыжку на одной ножке.

Подождите... да, на правой. Мозоль, говорит, от босого времяпровождения на берегах Лунной Реки.

И теперь мы с Дусей (домашняя хулиганка с мехом) стоим под потолком у кухонного шкафчика и роемся в нём, пытаясь отыскать склянку с волшебной мазутой да бинтик.

Удивительно, правда? А ты боялся...

Только вот ей очень понравилось у меня в гостях ( что вовсе не порадовало Дусю) и теперь она хочет жить поблизости — на ласковом деревце в гнёздышке Сороки. Сорока ещё об этом не ведает.

У маленькой Ночи есть бинокль. Она забралась повыше и высматривает в всех кто её боится, чтобы взмахнуть бантиком, который недолго размышляя, соорудила из остатков бинтика...

5 аг 23

Маленькое сегодня солнце и небо маленькое. Густыми мазками художник проложил облака — белые птичьи пути, кажущиеся ласковыми только с виду. Дотронешься — пудровая иллюзия обретающая форму при взоре снизу. Говорят, пар.

Тихое безмолвное эхо сидит у веретена и что-то прядёт. Недоверчивое. Никому не верит. Лишь повторяет и повторяет пенку услышанного. К примеру, нерпзборчивую мольбу движения усиков сверчков в окрылённой тесноте тишины.

Поправляет фея тишины на платье оборки - завёртыши и думает обо всех ясных звонницах — лирах на цыпочках. Они появляются здесь, там, повсюду совершенно иным золотом.

Исцеление тому, кто нечаянно попадёт в тень одной из таких лир, пусть даже в контур маленькой тенечки. Обретёт такую ласковость, привязанность крыльев к всегда диким и упрямым лопаткам ... такую сказочность, что сверхценно, лампадно, смело и через все края.

Эхо спит и подкладывает под подушку свою эховую ручку в которую фея тишины каждую ночь вкладывает абсолютное волшебство...

5 аг 23
Шестой день тётушки Августы

Вышла в цветенье зноя в коротких красных шортах, игрушечной майке цвета желтка с маленькими картинками. Казалось бы куда загорать — уже совсем какао на 1/ 3 с молоком — одни глаза да жилка, бьющаяся под нижним левым веком. Дотронешься подушечкой указательного пальца — затихает, будто задумывается. Но разве пропустишь столько золота с неба!

Дверь тяжёлая в коридоре. Мягко и темно. Воздух пещерный, нависающий. Будто в вагоне ночью. Ступени широкие и свои. Правая босая нога, левая, снова правая и мягкая провальность левой — той частью стопы, которая вбирает в себя сразу всю нежность. Говорят — в это пространство стопы проецируются звезды — сразу все, потому и всю.

Открыла дверь, оказывается она — Буря! Дикое мускулистое видение без лица и какой-либо формы, сбивающее с ног. Но я ведь такой её и люблю...

Иду.
Стульчик в одной руке, запястье еле придерживает очерковую тетрадь, а под левой рукой приятная тяжесть книги — новой, глазастой. Той самой, от которой дух вверх-вниз, вниз-вверх, точно на качелях, с земли и в ух — несколько душ в одной.

Сильная книга, написанная сильным человеком. И тут буря врывается в моё появление — в поле напрочь дикой девочки — и ворует алую шляпку с моей головы а та уносится в даль. От изумления девочка вскрикивает — мол, как ты буря, посмела! — и нет рядом Тёмы, который обычно за шляпами бегает...

Потому новая книга обретает крылья и еще раз обретает, а уже потом сигает вниз, на землю, недавно случившуюся домиком для новых труб.

Ах!

Тысячи сверчков собирали в ней самой, не сбежавшие листы, не помятые, так... чуточку встревоженные и только. Не взвилась эта тяжелая гроздь сшитых листов с белой держащей их вертикалью вверх, а осталась верной своей башенке твердой обложки.

Правда в меня это событие внесло маленькое смятение. Расшаркивается ветер, — прости, прости и как-то подозрительно ветер этим напоминает Камышового мальчика.

Книга перепачкалась, пусть я и протерла её ладонью, тыльной стороной, затем о загорелую кожу ноги, а после сдула несуществующее и задумалась — а не купить ли новую?..

Но нет, она теперь мне гораздо ближе. На ней следы дороги, бывшей канавки, лакомой каменистостью, где солнце ножками пишет, пишет до желтой зримости отметин...

И теперь все листы только слаще от великолепного безасфальтного, высушенного грунта, манящего собой да настолько, что...

6 ага 23