Новый Филипок

Фрагмент. Книга "Новый Филипок. Рассказы". Изд.  BookBox, маркетплейсы ОЗОН, ЯндексМаркет, Wildberries

  ... И  вот  наступило  долгожданное,  первое  сентября.  Рано утром, тайком от  родителей,  я  вышел из дому  и направился  по дороге, по которой, как  я  видел,   весёлыми  группками  шли  дети.     Школу  я  увидел  издалека – это было одно-этажное  серое здание,  длинное, со множеством  больших,  продолговатых, бле-стевших  свежевымытыми  стёклами,  окон.   

Напротив  школы,  через дорогу,  находился  базар,  где,  расположившись  за    сколоченными  наспех  деревянными  стойками,   кучки  весёлых  женщин  и  му-жичков  бойко    торговали  нехитрой,   огородной,   и  приготовленной в домашних условиях,  продукцией. Повсюду  видны  были мешки  с  картошкой,    вилки капу-сты,  огурцы,  вкусные   пирожки  с ливерной  колбасой,  висели   на стойках  связки  с чесноком, луком,  красным перцем.

Кое где  мелькали  на  стойках и  чёрные,  тонкие  дольки    самодельной  же-вательной  резинки  -   любимое  лакомство послевоенных  детей.  Встречался из-редка,  разложенный  на  обрывках  мятых  газет,    и   нехитрый  скобяной  товар:  гвозди,  крючки,  лопаты,  пилы, молотки, дверные  ручки, защёлки.     Справа  от  школы  стояло   высокое,  полуразрушенное   здание,  которое пугало меня  чёрны-ми  дырами вместо  окон. Слева  же  от школы  открывался  вид  на  уходящее за горизонт  озеро,  которое в  то  утро  я  увидел  впервые  и, может  быть,  именно  поэтому  оно  показалось  мне  каким-то  особенным,  необычайно  голубым  и  торжественным.

Во дворе школы находилось уже много  детей  и взрослых, все были нарядно  одеты.   То тут  то там    слышны были   возгласы  оживления,   на  лицах сияли ве-селые  улыбки.   Играл  духовой  оркестр.    Увидев  всё это,    я  остановился в  рас-терянности, вся моя  решительность мгновенно улетучилась.  Дело в том, что в дет-стве  я отличался  какой-то  странной,   смешившей  всех,  стыдливостью.

Стоило маме  послать меня, например,  к  соседям за  спичками, как  я  мог потратить на  это  значительно больше  времени,  чем  требовалось.  Меня  приво-дила в ужас  мысль,   что вот  сейчас, когда  я  войду  к  соседям  в  дом, на  меня начнут  смотреть  сразу  несколько  человек,  а я  должен  буду  просить  у  них нуж-ный  маме коробок,  отвечать на  их вопросы  и,  что ещё  хуже,  принимать от них какие-то угощения.

И,  чтобы хоть как-то облегчить  свою,  незавидную,  участь /а  спички  нужно было достать во что бы то  ни  стало,  иначе  русская  печь  останется не  растоп-ленной, а это   значит -   не будет  сварена   к обеду  и приходу  отца    еда/,    я по-ступал  следующим  образом: до  соседских дверей  я   добирался  ещё  более  или менее  бодро,   а затем останавливался в шаге  от них, сосредотачивал  всё своё внимание  на дверной  ручке…  и ждал.

У  меня  не хватало  решимости  постучать, как учила  мать,  в  дверь.    Так  я  мог простоять  очень долго. И  попадал  к соседям  только после  того,  как кто-то  случайно выходил  из дому в сени,  или,  наоборот,   приходил  с  улицы  в дом.  По-сле  естественного,  радостного, как всегда,  удивления  соседей  и  расспросов  с улыбкой -  зачем же  ты, такой  маленький, пожаловал  к нам?,     я  чувствуя  прилив какого-то нелепого  стыда,   мгновенно заливался  краской.

Соседи замечали это  и, как назло, начинали разговаривать со мной как-то особенно ласково,  улыбаясь  и всё  время переглядываясь  между собой,  от чего  я краснел ещё больше,  становясь, видимо,  в  это время  уже  совсем  пунцовым.  Наконец, пробормотав    быстро   что-то про  спички,  которыми  мае  нужно обяза-тельно  растопить  печь,  я  получал злополучный коробок  и пулей  вылетал на  улицу. Потом долго  ещё  не  мог прийти в  себя,   во всех подробностях  переживая  свои, недавние,  злоключения.

Итак,  увидев  во дворе  школы  такое,  большое,  количество  людей,    я  рас-терялся.  "Что же делать  дальше, куда  идти, к кому обратиться – ведь я     здесь ни-кого не знаю! – в отчаянии думал я, бродя  в стороне  от школы  и не  решаясь по-дойти ближе.  Наконец  я заметил,  что дети  с родителями,  стоявшие  до сих пор  во дворе,   один за другим    стали заходить внутрь здания.

Я  осмотрел, на всякий случай,  своё  скромное  одеяние: на мне был про-стенький  свитерок,   не  раз уже стиранные штанишки,  стоптанные  изрядно  сан-далии,  и, превозмогая  страх,   двинулся вперёд.   Вслед за всеми  я протиснулся  в какую-то длинную комнату, в которой  стояло  много деревянных,  незнакомых мне,  сооружений  с  сидениями.   Мальчишки и девчонки,  вошедшие  в комнату  раньше  меня,   уже  уселись за эти сооружения  и громко хлопали  по ним  ладо-шками,  толкая друг друга,  смеясь  и  корча друг другу  смешные рожицы.

Всё  вокруг блестело,  пахло   свежей  краской. Тут же,  возле стен, стояли ро-дители, которые то и дело  одёргивали своих,  не в меру расшалившихся,  чад.   Я  с  трудом примостился  на самом дальнем,  свободном ещё, сидении  и, дрожа от стра-ха,   стал  ждать  дальнейших событий.

Вдруг   шум и крики как-то  сразу, в  один  миг,  прекратились,  и  я  увидел,  что  в комнату,  один  за другим,  вошли  трое   взрослых людей.   Впереди шёл  вы-сокий  мужчина  в    больших,  тёмных  очках,  с  папкой  под  мышкой,  худой  и,  как мне показалось, ужасно сердитый.  Он  мне  почему-то  сразу  напомнил  соседского  индюка  Гошу,  которого  я  постоянно  дразнил  и гонял по  двору, если он на него иногда заходил.

Хотя  и  мне  от этой,  немалой по размерам, домашней  птицы   порой  тоже  частенько доставалось. Это случалось  тогда,   когда  тот,  распушив  свои черные  перья,     раздув    свой   красный   кадык  и  воинственно гогоча,     переходил    от  пассивной защиты  в  атаку,  успевая  пару  раз  больно  клюнуть  своего, вечного,  обидчика  в  лодыжку  или в другое, более  мягкое   место,   прежде чем    я  успевал  убежать  от  него,    заскочив на крыльцо,   или  спрятавшись   в   большом  амбаре,  на   сеновале.

За высоким  мужчиной катилась, как  колобок,    маленькая, пухленькая  женщина  средних  лет, с гладко  зачёсанными  нсазад,  черными   волосами.  Она приветливо  здоровалась на ходу  с  родителями,  называя некоторых по  имени  и отчеству.   Замыкала тройку  молоденькая,  стройная  девушка  с длинной, русой косой,   уложенной  колечками  на  затылке,  тихая  и  скромная.

"Ну  вот, - думал  я,  - сейчас  и начнется  тот самый,  таинственный,  урок  и  я  начну  учиться.  Это, конечно же,   вошли учителя,   о которых я  так  много  уже  слышал".

Но,  к моему   разочарованию,   всё  началось совсем не  так, как  я думал.   Длинный дядя, вынув  из  папки  и    разложив на столе какие-то бумаги,  внима-тельно посмотрел на притихших  детей  и родителей   и сказал:
-  Дорогие  дети! Мы поздравляем вас  с началом учебного года! Желаем  вам получать на уроках  только пятёрки, быть  примерными  во  всём  и всегда  слу-шаться  ваших учителей  и родителей!

Голос  мужчины  был  каким-то  монотонным и скрипучим  и    абсолютно  не понравился  мне.
-  А  теперь,  чтобы  лучше  познакомиться  с вами,  дети,  -  продолжал всё  так же  бесстрастно  мужчина,  - мы назовём  вас  по  фамилии,  имени  и отчеству,  а   вам, при этом,  нужно   будет  встать.

После  этого  мужчина  сел.  А    полная   женщина  открыла  лежавшую на  столе  тетрадь,  и,  то и  дело заглядывая в неё,   стала  называть  фамилии  и  имена  учеников.  Те   каждый  раз    быстро поднимались,   и,   напряжённо   глядя  на  женщину,    которая  задавала   им  какие-то вопросы, как  могли,  отвечали  ей.  Иногда  о чём-то  спрашивала   родителей  и мужчина.   

Наконец  все дети были  опрошены.  Мою фамилию,  естественно, никто не назвал,  хотя  я  втайне надеялся  на  это.  И,  словно услышав  меня,  высокий  муж-чина  встал,   внимательно  посмотрел на  собравшихся  в комнате   малышей,   и  вдруг  спросил:

-  Дорогие  дети, кого    мы  ещё  не  назвали,  поднимите  руки?

Но  рук  никто не  поднял.  Я  тоже.    Всё  внимание моё  было сосредоточено  на  мужчине.    Я понимал:  если ко мне придёт   сейчас  беда,  она придёт  именно  от  него,    этого  сухого,  похожего  на  индюка,  начальника,  на   кого  все  смотрят почему-то  с  таким уважением.   

Дело в том,  что  мужчина этот, не дождавшись  ответа,  стал  медленно  об-водить  своим   взглядом  притихших  детей.   Он  делал это не спеша,  всматривался   иногда  подолгу  в   очередное, попавшее в поле его зрения,    лицо.   Но,  тем не ме-нее,    голова его, хотя  и медленно, но   неумолимо  продолжала    приближаться   к  тому  месту  в конце комнаты,   где  сидел  я.

Как  страстно желал я  тогда,  чтобы  взгляд  этих,   цепких, пронзительных  глаз не   задержался,  прошёл  мимо  меня! Чтобы не случилось сейчас,  на виду  у всех,    того  позора, когда  я  вновь,  ни с того  ни с сего,   зальюсь  вдруг  краской  внезапного,   мучительного, непонятного для  меня  самого,   стыда.  Но, как бы  я  ни  молился  и не заклинал  тайком  своё, спасительное,  желание,  уже совсем скоро,  через каких-нибудь  пару  секунд,  я понял:   произошло непоправимое!  Что  взгляд  этот  всё же остановился.  И  что  мужчина,  похожий на индюка  Гошу,    в  упор  смотрит не а кого-нибудь,  сидящего  по-соседству  со мной,  а  именно  на меня.

Внутри у  меня всё оборвалось,  меня охватил внезапный озноб,   я перестал  чувствовать своё  тело.

-  Так есть у нас  такие, не  названные ещё, дети…  или  их здесь  нет? -  почти не  раздвигая  своих  тонких, бескровных губ  повторил  вопрос  мужчина,  продол-жая  пристально  рассматривать  меня.

Я  сидел,   ни жив  ни  мертв,  потеряв  всякую  возможность  ориентироваться  в происходящем,  и вообще  о  чём-либо  думать. К тому же, на мою  беду, головы   присутствующих в комнате  взрослых тоже   тоже  стали  поворачиваться    в  мою  сторону.  Но  мужчина упорно не отводил от  меня   взгляд,  и нужно было что-то  делать,  чтобы  прекратить этот, возникший внезапно, сеанс молчаливого, упорного     гипноза на  расстоянии...

2025