Совещание

               
  – На сегодня всё. Всем спасибо, все свободны.
  Большой Босс первым встал из-за стола, прошёл к панорамному – во всю стену – окну, устремил взор в ночное небо и, не оборачиваясь, тихо молвил:
  – Останьтесь.
  Многочисленная группа служащих наисолиднейшего вида – в костюмах, при галстуках – вереницей потянулась к выходу, и только двое из них перебрались поближе к Боссу, заняв кресла друг напротив друга в самом начале уходящего в бесконечность полированного, сияющего нестерпимым блеском Т-образного стола.
Слева расположился статный брюнет в умопомрачительном дорогом костюме. Судя по внешности и всей его повадке, по людским меркам ему подошло бы определение «мачо»: волосы цвета тёмного шоколада обрамляют мягкими волнами загорелое волевое лицо, чувственные, чётко очерченные губы таят лёгкую полуулыбку, глаза полуприкрыты –  весь его облик излучает покой и умиротворение. Конечно, покой этот сродни спокойствию задремавшего вулкана, но сейчас этот сгусток энергии в человеческом облике, видимо, решил провести минуты ожидания с максимальной пользой.
  Покуда пустел бескрайний, как футбольное поле, залитый нежно-молочным светом кабинет, он, вальяжно откинувшись в кресле, любовался отблесками в крупном камне старинного перстня, весьма удачно дополнявшего красоту холеной руки, и всем своим видом выказывал полное пренебрежение к делу, ради которого собрались. Да ведь и дело-то, собственно, не стоит выеденного яйца, и слушать он будет – или делать вид, что слушает – исключительно из почтения к старику.
  И можно ли упрекнуть его в самолюбовании, более того – в эгоизме, если он всегда был красив, как пишут в романах – картинно красив, и относился к тому редкому типу людей, которые нравятся абсолютно всем, хороши во всём и оказываются необходимы и уместны везде, где бы они не появились.
  В любой компании его ожидал головокружительный взлёт, который считался вполне заслуженным и не вызывал зависти у менее удачливых коллег; напротив, каждый был рад услужить столь ценному сотруднику и просто приятному человеку.
  Если он заходил к кому-то в дом, сразу же все в нём живущие – жена и муж, дети и внуки, соседка, заглянувшая на минутку и оставшаяся на весь вечер – все подпадали под обаяние этого удивительного, такого необыкновенного гостя. Утончённый вкус, изысканные манеры и чарующий голос – глубокий, бархатный! А как одет! К тому же красив, умен, интересен в беседе – он легко овладевал умами и сердцами собеседников. И каждый понимал, что эта встреча судьбоносна, что это просто дар Божий и огромное счастье, что такой человек удостоил их своим вниманием. Что все прежние радости – ничто по сравнению со взглядом этих глаз, то холодных серебристо-серых, как скованные льдами озёра, то жарко-черных, рдеющих как угли ночных цыганских костров. Взглядом этим он, казалось, проникал в самое сердце человека, и попроси он – каждый, не раздумывая, отдал бы ему самое дорогое, что у него только может быть.
  Тем не менее, покуда все эти блестящие способности не вознесли своего владельца на вершину Мира, он вынужден понапрасну терять драгоценное время в кабинете начальника, ожидая, когда тот, налюбовавшись звездами, соизволит заговорить.
  Его визави являл собой полную противоположность – худенький белобрысый очкарик, по виду точь-в-точь полуголодный студент или программист, из тех, что способны сутками батрачить за идею, кофе и печеньки. Немудрено, что ещё в школе его прозвали «Ботан», хотя ботаникой он и не увлекался. Как правило, карьерный рост дается таким особям нелегко и только благодаря исполнительности, трудолюбию, ослиному упрямству и, возможно, могучему интеллекту с вкраплениями гениальности. И, как ни странно, такие сотрудники тоже могут быть полезны крупным корпорациям, в связи с чем им дозволяются некоторые вольности. Этот, например, абсолютно пренебрегая приличиями, явился в джинсах и растянутом свитере грубой вязки, причем весь наряд его выглядит так, будто он в нём спал. Подкрепляют впечатление красные утомлённые глаза, светлые взъерошенные волосы, торчащие соломой, трехдневная реденькая щетина и бледная кожа, дано не видавшая солнечных лучей.
  Незнающий вкуса лёгких побед, привыкший во всём полагаться на себя, этот перестраховщик разложил на столе кучу бумаг – статьи, доклады, графики, чертежи и диаграммы. Увенчал всё это великолепие большой пухлый блокнот в кожаном переплёте с золотыми углами – видимо, гордость хозяина, его единственная роскошная вещь. Только такой маньяк-трудоголик с уклоном в перфекционизм мог притащить столько хлама в кабинет директора. А пошуршав и угомонившись, сидит он потом на краешке кресла, как школьник, готовый вскочить, и встревоженно смотрит в спину Босса, вцепившись обеими руками в блокнот.
  Босс, невысокий крепкий мужчина неопределённого возраста, с крепкими же мускулами и заметным упругим брюшком напоминал некогда знаменитого спортсмена-силовика, перешедшего на тренерскую работу. Крупную голову с высоким лбом – злые языки сказали бы «лысиной» – обрамляет венчик коротких седых волос; пухлые, с влажным блеском, мясистые губы и округлые щёки с ямочками могли бы предположить в нём добродушного весельчака и любителя покушать, если бы не волевой подбородок и жёсткий, пронзительный взгляд прищуренных глаз, ясно говорящий, что их обладатель шутить не намерен, да и внешность вообще-то бывает обманчива. Хотя, если судить по одежке, то можно сказать, что этот человек внешним эффектам и роскоши предпочитает удобство и функциональность. 
  Спокойного тона серый костюм – тончайшая шерсть, свободный крой; простая белая рубашка – без изысков, расстёгнута у горла; отсутствие галстука, ибо этот символический вид оков напрочь отвергает обхват мощной шеи – все эти детали так же говорят о стойком неприятии любой формы несвободы.
  Однако, исход служащих несколько затянулся, и хозяин кабинета, сцепив кисти рук за спиной, похоже, успел изучить в окне всю звёздную карту неба. Дождавшись, наконец, полной тишины, чуть помедлив, он резко обернулся, быстро подошёл к столу, упёрся в него ладонями, и, прежде чем сесть, громко и с пафосом произнёс: 
  – Господа, я должен сообщить вам пренеприятнейшее известие.
При таком вступлении очкарик удвоил внимание, а мачо изумлённо и насмешливо приподнял бровь.
  – Дело в том, – продолжал Большой Босс, потихоньку ощупывая грань за гранью и поворачивая в пальцах простой карандаш. – Всё дело в том, что наш основной Генеральный проект целиком и полностью провалился. Это тем более горько признать, так как он, можно сказать – наше детище, для многих из нас ставший единственными целью и смыслом существования, не оправдал наших надежд, а также вложенных в него сил, времени и ресурсов. Конечно, я мог бы – и имею право! – всё решить сам, но так как мы начинали его вместе, и трудились над ним не покладая рук – разумеется, каждый по-своему, в меру своих сил и возможностей, я счёл справедливым посоветоваться с вами и совместно принять решение о его ликвидации.
  Мачо внутренне подобрался и, метнув острый, как вспышка, пытливый взгляд, тут же потупился, храня внешнее спокойствие. Очкарик замер, не моргая, казалось, позабыл как дышать и совсем побелел, чем привлёк внимание начальства.
  – У Вас, я вижу, есть вопрос. Говорите, я слушаю. Да ничего, сидите, не надо вставать.
  – Да, я хотел бы спросить – быть может, ещё не все потеряно? У нас и раньше случались тяжёлые времена, но мы справлялись. Проведем восстановительную работу, привлечём резервные силы и с Вашей помощью, так сказать, ударными темпами, наведем порядок! – проговорив это решительно, даже с некоторым вызовом, Ботан, тем не менее, волновался и трепетал как мультяшный заяц, вздумавший перечить медведю.
  Мачо, подавшись вперёд и подперев подбородок рукой с изящно поднятым к виску указательным пальцем, слушал коллегу с нарочито серьёзным вниманием.
  Босс, стукнув карандашом по столу, отложил его в сторону:
  – Порядок – это хорошо. Вот только надолго ли? Очень жаль, что их разум, энергия и талант способны привести к хаосу любую систему, любой порядок. И откуда в них эта тяга к разрушению? Мы дали им всё – знания, ресурсы, технологии. Нужна помощь? Запросто! Совет? В любое время! Хотите сами управлять – пожалуйста, я готов уступить! – тут Босс, горячась, указал ладонями в сторону и отклонился в кресле, будто приглашая сесть рядом. – Единственное, что от них требовалось – соблюдать инструкции, в которых чётко все прописано; работать и жить по законам, непреложным и вечным, которые, между прочим, все одобрили и приняли единогласно. И каков результат?
  Босс развёл руками, замолк и сердито насупился.
  Тем временем Мачо, явно заскучав, жестом фокусника достал из ниоткуда пожелтевшую от времени газету, развернул, встряхнул и невозмутимо углубился в чтение.
  Ботан растерянно повёл глазами, как бы панически пытаясь найти путь к спасению, и отчаянно воззвал:
  – Но послушайте… Ну да, они во многом несовершенны, но нельзя же вот так, сразу…
  – Почему же нельзя?
  – Но ведь могут пострадать безвинные!
  – Пока виновные творили – безвинные молчали. Значит – виновны все.
  – Но ведь есть многое, ради чего им стоит жить!
  – Например?
  – Например, любовь! – беленький вдруг порозовел и заговорил взахлёб, торопливо и радостно:
  – Сколько прекрасного создано во имя любви! Скольким кораблям и звёздам дарованы имена любимых женщин! Сады Семирамиды, Мавзолей Тадж-Махал, Бахчисарайский фонтан, храмы и дворцы, картины и статуи, стихи и песни – всё это свидетели вечной любви. Сколько книг о ней написано, сколько подвигов совершено в её честь! Кто ещё, как они, способен так горячо, так безрассудно и жертвенно любить? – вопросил он и с чувством продекламировал:
  – Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится…
  Звучание древних слов, как пение органа, наполнило воздух, стихая, поднялось и растаяло под потолком.
  – А вот статья, кстати, о любви, – подал голос Мачо. –  Послушайте, это интересно: молодой японец, студент Парижского университета, убил и съел свою однокурсницу. На суде он объяснил свой поступок тем, что очень сильно её любил и не мог поступить иначе.
  На минуту смешавшись, Ботан встрепенулся:
  – А дети? Чистые, безгрешные дети – их-то за что?
  – Новости системы образования: ученик старших классов пронес в школу оружие, устроил взрыв и открыл стрельбу. Погибло 9 человек, 32 получили ранения. На суде он сказал, что всех ненавидит.
  Повисшую, как туман, тишину нарушил лишь шелест перевёрнутой газетной страницы. Босс, кашлянув в кулак, выжидающе посмотрел исподлобья на подчинённых. Мачо продолжал читать, не поднимая головы. Очкарик, покосившись на него, зашёл на третью попытку:
  – Еще вопрос – флора и фауна. Растения, животные, рыбы, птицы, микробы там всякие – с ними как быть?
  И тут же из-за газеты бесстрастным тоном новостного ведущего прозвучал комментарий:
  – В Мексиканском заливе на нефтяной вышке прогремел взрыв. Три месяца из разрушенной подземной скважины выливались тонны нефти, загрязняя воду и береговую линию. Нефтяная плёнка покрыла тысячи квадратных километров водной поверхности. Погибли морские черепахи, дельфины, рыбы, птицы, кораллы. Такая же печальная участь постигла и экосистему у берегов Аляски, где в результате разлива нефти при повреждении танкера погибло более тысячи животных: каланов, тюленей, косаток, птиц, рыб и речных бобров. Долговременные последствия длятся уже более двадцати лет, ставя под сомнение восстановление некоторых видов животного мира в этом регионе.
  – Протестую! Это всё единичные случаи! – взвился Ботан. – И если уж так необходимо искупить ошибки, пусть даже кровью, давайте организуем несколько карательных акций. Запустим парочку торнадо, тряхнём разок –  я думаю, это их образумит. Пусть лучше уж так, раз по-хорошему не понимают. А ещё можно…
  – Хватит! – хлопнул Босс ладонью по столу. – Я устал. Сколько можно казнить и миловать? И какой в этом прок? Да, после показательной порки они вдруг вспоминают, кто они есть на самом деле. Являют свои лучшие качества – милосердие, сострадание, доброту. Помогают, спасают, лечат, жертвуют. Разбирают руины, шлют гуманитарную помощь. Кормят голодных, одевают бедных, строят дома для сирот. Истово молятся, клянутся, что больше ни-ни! И что потом? У них на редкость короткая память. Успокаиваются, обрастают жирком и какое-то время живут тихо-мирно – до следующей революции или войны. И это ещё полбеды, варись они в собственном котле. Мы предоставили им свободу действий, а теперь они нагло пожирают космос и уже лезут в параллельные миры! Как думаете, с какой целью? Знаете, какой у них самый кассовый сюжет в книгах, кино и компьютерных играх? Звёздные войны! А также всевозможные перемещения во времени и пространстве.
Мы сотворили их как божественную, созидательную силу, и в итоге что получаем? Стоящую у наших стен и готовую к штурму толпу. 
  Сейчас их способности к обучению и развитию колоссальны, а возможности безграничны. При этом они безжалостны, алчны, недальновидны, импульсивны и абсолютно непредсказуемы. А утратив инстинкт самосохранения, они стали попросту опасны. Их во что бы то ни стало нужно остановить, и чем скорее, тем лучше.
  Босс кашлянул ещё раз, и рядом возникла секретарь, налила в стакан воду, расставила бутылки и исчезла, на что он поморщился – в офисе не одобрял внезапных перемещений; любил благолепие, чтобы входили чинно, по старинке – через дверь.
Отпив воды, подытожил:
  – Продлевать агонию бессмысленно. Мы уже давно, как в той присказке про чемодан без ручки, как там…– пощелкал пальцами
  – И нести невозможно, и бросить жалко, –  внезапно поддержал Мачо.
  – Вот именно. Спасибо. И посему я категорически заявляю – ликвидация неизбежна. От нас требуется лишь выбрать способ – быстрый, наименее затратный и с минимальным воздействием на окружающую среду. Ну и по возможности наиболее гуманный, конечно. Какие будут предложения?
У стола вновь появилась секретарь, прошелестела, протянув телефонную трубку:
  – На связи восьмая параллель. Возьмёте?
  – Нет, спасибо, я выйду.
  Дева истаяла, а Босс кивнул, направляясь к дверям:
  – Ну, вы тут посовещайтесь пока… 

                ***
  Мачо с удовольствием выпил воды, поиграл стаканом и весело молвил:
  – Ну что – спёкся? И стоило копья ломать?
  Очкарик сидел тихо, опустив плечи, ссутулившись, и подавленно молчал.
  – И вообще, чего ты так завёлся? Нашёл кого жалеть. Вот мы с тобой вместе давно работаем, а знакомы ещё дольше. Я ж тебя насквозь вижу, а одного понять не могу – за что ты их так любишь?
  – А за что ты их так не любишь?
  – Это хороший вопрос, – Мачо глубокомысленно кивнул, как бы отдавая должное уму и рассудительности собеседника. – На это есть много причин… Ну вот хотя бы самый свежий пример.
  Щелкнув пальцами, он быстро и ловко, словно туза, вынул из рукава фотографию, подписанную снизу наискось витиеватым автографом, сунул коллеге под нос:
  – Узнаёшь?
  – А то! Откуда он у тебя?
  – Мой любимый клиент! Был…
  – Почему был? Умер?
  – Живой… Хотя по мне так лучше бы помер. Коз-зёл.
  – ?
  – Ты ведь знаешь, как я умею работать. Так вот этот из всех моих подопечных был самым лучшим, самым перспективным. Я вел его чуть ли не с колыбели. Баловал, как собственное дитя, дарил всё, что только пожелает. Ни на секунду не оставлял его, следил, чтобы он ни на шаг не отклонялся от проторенной дорожки. Как быстро он рос, как благодарно впитывал всё мои познания!
  Тут уж Очкарику настал черёд улыбнуться – Мачо в расстроенных чувствах, утратив величие, причитал, как старая кормилица:
  – Я ж в нём души не чаял! До сих пор его фотку в рукаве ношу – сказать, почему?
Это был мой козырь! Мой триумф, мой приз! Моя пятёрка в зачётке! Это был мой трамплин на следующий уровень. А теперь всё – гейм овер… А ведь мне вот столько осталось до повышения! Я уж и кабинет присмотрел – побольше этого. И так у вас порядком засиделся, пора и честь знать. Хотел уйти красиво. Да и клиент созрел, ему всего-то лишь оставалось сделать шаг, один последний маленький шажок! И вот, после всего, что я для него сделал – такая чёрная неблагодарность!
Смуглый красавец вскочил, в волнении походил за креслом туда-сюда, отхлебнул воды и рухнул обратно.
  – И чем всё закончилось? – беленький глядел так участливо, что Мачо скривился, как от уксуса, и скрипнул зубами.
  – Ты погоди, всё ещё только начинается. Так вот, жили мы в полном согласии, душа в душу, как говорится, ничто не предвещало. Вот я и расслабился. Вижу, согласно плана всё идет к логическому завершению, ну и отлучился ненадолго – метнулся с докладом к начальству. А вернулся уже в другую реальность. За каких-то пару секунд всё пропало, причём буквально. Сначала я полгода не мог его найти: обшарил всю Землю, даже в кратеры спускался – нет его, как в воду канул! Кстати, в воде его тоже не было.
  – Но всё же нашёл?
  – Нашёл, вот только где – не поверишь! В глухой деревушке, в Сибири. Живет в столетнем доме из брёвен…
  – В избе?
  – В избе, да. Топит печь дровами, причём сам их рубит! И спит на этой печи. Стирает, еду варит – всё сам. Воду носит из колодца – ледяную, сортир вообще на другом конце двора. И как он туда ночью ходит? У них же медведей полно. И людей там семь человек на три деревни, и все старичьё ветхозаветное. Глухомань, тоска зелёная, грязь непролазная. А он окопался там – и рад, и счастлив! 
  – Тебя-то хоть признал?
  – А как же. Потащил на огород хвастать, какая у него выросла капуста. Император хренов. Я поначалу думал, что опять накрыло, типа очередная блажь. Мол, перебесится и вернёмся – ан нет. Дни идут, а ему хоть бы хны!
  – Уговорить не пробовал?
  – Какой там! И слушать не хочет. Говорит – здесь буду жить, а тебя отныне знать не желаю, пшёл вон! Еще и плюётся, верблюд неблагодарный. Изыди, говорит. И где он только слов таких набрался?
  Мачо, покачав головой, сокрушённо вздохнул:
  – Совсем стал другой, будто подменили. Не пьёт, не курит, дури – ни-ни, да её тут и взять негде. Зарядку делает, водой обливается. Ест только своё, с огорода. Даже хлеб научился печь! Козье молоко пока берёт у соседки, по весне думает завести кур и пчел. А в будущем планирует посадить сад, жениться и завести детей.
  – В каком ещё будущем? У него же СПИД!
  – Говорил! Каждую ночь говорил – бросай ты это всё, давай лучше запьём, загуляем, как раньше, а там и помереть не страшно. Так нет – он, видите ли, ведёт здоровый образ жизни, надеется дожить, когда лекарство придумают.
  Ботан, пролистав блокнот, повернул его к Мачо:
  – Так вот же – совсем скоро придумают.
  – ДА! – с внезапной яростью крикнул тот, –  СКОРО! Но он-то этого не знает!
  И, не в силах усидеть, вскочил, пробежал вдоль стола, вернулся и, ткнув вперёд указательным пальцем, торжествующе крикнул: 
  – И это ещё не всё! Решил я проверить активы и выяснил, что с недавних пор наш друг – голодранец.
  – В смысле?
  – В коромысле! Нет у него ничего, окромя избы да капусты в огороде. Ну и колодца, разумеется.
  – Так у него же недвижимость по всему миру?
  – Всё своё движимое и недвижимое имущество – остров, замок, шале на берегу озера, студию звукозаписи, яхту, самолёт, ангар к нему, поместье, а также ферму и конюшни – он продал, и все деньги (между прочим, мои деньги!) спустил на благотворительность. Спасает сирых и убогих! С-скотина.
  – Невероятно, – задумчиво молвил Ботан. – Так он что, больше уже не поёт?
  – Поёт, голубчик. Ещё как поёт! По воскресеньям в местной церквушке. Паломники-и-и – ты бы видел – толпами так и прут. Стоят у стен и в дождь, и в снег. Уже и автобус им туда пустили, и дорогу отсыпали. Так он теперь хочет новый храм строить, большой. Ты представляешь?! Он – и Храм! Это же немыслимо!
  – Кошма-а-а-р, – ласково протянул Ботан.
  Мачо в бешенстве уставился на него, но тот, сняв очки и подслеповато щурясь, мирно протирал стёкла платочком; при этом он так походил на белого пушистого кролика и излучал такую безмятежность, что смуглый невольно успокоился, сел, поправил кудри и заговорил прежним, бархатно-ленивым голосом:
  – Итак, о чём это я? Ах, да… Ну вот тебе и пример. Если такие отъявленные, как он, за пару секунд в корне меняют свои убеждения, то чего можно ждать от праведников? Старик прав – они ненадёжны и опасно непредсказуемы, так что я обеими руками за ликвидацию. Более того, я сам готов её провести. И не смей мне мешать, понял?
  – Хорошо, не буду.

                ***
  – Итак, – сказал Босс, взяв в руки карандаш. – Ваши предложения?
  – Ну что ж, – скучливо начал красавец. – Выбор у нас невелик, да и времени в обрез. Предлагаю всё решить старым дедовским способом. Провести, так сказать, влажную уборку.
  – Потоп?
  – Да, и на сей раз никаких предупреждений.
  – Н-да. Дороговато, конечно, но по крайней мере способ испытан, сбоев быть не должно. А Вы что на это скажете?
  Мачо подался вперёд, вперив тяжёлый взгляд в оппонента.
Ботан неторопливо поднялся, снял очки, положил их на стол, поставил на блокнот кончики тонких длинных пальцев и, глубоко вздохнув, произнёс:
  – В приватной беседе мой коллега привел неоспоримые доводы, объясняя необходимость ликвидации. И он абсолютно прав, в этом я с ним полностью согласен.
Мачо с улыбкой превосходства удовлетворённо откинулся в кресле.
  – Тем не менее я считаю, что его предложение хоть и заманчиво, но на мой взгляд, несколько тяжеловесно. В свою очередь я хотел бы предложить свой, вполне эффективный, но менее затратный способ.
  Как Вы верно заметили, они безжалостны, импульсивны и абсолютно непредсказуемы. Именно эти их качества и помогут нам завершить проект со спокойной совестью и чистыми руками.
  – То есть?
  – То есть, раз они возомнили себя всемогущими, доверим им самим процесс ликвидации. Точнее – самоликвидации.
  – И что конкретно Вы предлагаете?
  – Невмешательство. В свете последних событий это единственный безотказный способ. Единственно верное решение.
  – Но позвольте… – вскинулся Мачо.
  – Не позволю, – отрезал Ботан, одним взглядом пригвоздив того к креслу, причем буквально: неведомая сила прижала Мачо, и, судя по багровому от напряжения лицу и вздувшейся на лбу вене, совершенно его обездвижила.
  – Я всё время слушал Вас внимательно, не перебивая, и прошу от Вас того же. Я могу продолжать?
  Мачо, вращая глазами, беззвучно оскалился.
  – Благодарю. Итак – Невмешательство.
Это сработает, это вполне реально, ибо предоставить их самим себе – всё равно что доверить детишкам спички и пороховой склад. Это не займёт много времени, если учесть их быстро растущий уровень агрессии и гонку вооружений. Они уже стоят у красной черты. Остались сущие пустяки: всего одна ядерная кнопка, всего один психованный политик. Уверяю Вас – Третья мировая война будет для них последней.
  – Ну что ж, мне нравится ход Ваших мыслей. Считаю, это интересная идея, к тому же она вполне соответствует древнему закону «Поднявший меч – от меча и погибнет!». В общем, я – за! А Вы что скажете?
  Мачо дёрнулся в глубине кресла и глухо заворчал.
  – Значит, единогласно! – Босс мило улыбнулся и произнёс в пустоту –  Протокол собрания, приказ о ликвидации и инструкции по выполнению готовы?
  Из воздуха возникла тонкая душистая рука в кружевной пене, положила листы на стол, покуда подписывал – перелистывала наманикюренным пальчиком.
  – Ознакомьте с приказом все подразделения, копии раздайте по отделам. Там указано, но сообщите дополнительно, что приказ вступает в силу с ноля часов, то есть в полночь.
  Рука с листками исчезла, на что начальник страдальчески произнёс:
  – Опять! Ну я же просил…
  Рядом проявилась секретарь, теперь уже вся – стройная, прехорошенькая, в белой кружевной блузке и чёрной юбке-карандаш, с пепельной чёлкой и длинными, собранными в конский хвост, волосами. Прижав к груди папку, она весело блеснула глазами.
  – Простите, пожалуйста, я больше не буду! – сказала совсем по-детски, тряхнула чёлкой, вздёрнула нос и звонко процокала каблучками к выходу.
  Босс только махнул рукой ей вслед.
Мачо наконец отлепил от подлокотников руки, выпрямился в кресле, потер шею и поправил галстук.
  – Что ж, несмотря на печальный повод для встречи, я рад, что мы пришли к единому мнению, благодарю вас и надеюсь и впредь рассчитывать на вашу поддержку, – этой заключительной фразой хозяин кабинета дал знать, что совещание окончено.
  – Ну, раз я здесь больше не нужен… – произнёс Мачо с видом оскорблённого достоинства. – Вообще-то меня ждут другие дела.
  – Да-да, ступайте, доложите, – пресерьёзно, без тени улыбки напутствовал Босс.
  Мачо, сдержанно кивнув, удалился неспешно и величаво, но на выходе с силой резко закрыл за собой дверь. Громко хлопнуть не удалось, но невесть откуда взявшийся сквозняк сбросил со стола и разметал по полу все чертежи, графики и диаграммы.
  Очкарик озабоченно и несколько суетливо принялся поднимать бумаги и укладывать их на столе аккуратными стопками, поминутно поправляя сползающие очки.
  Босс неторопливо подошёл ближе и остановился в двух шагах, привычно заложив руки за спину. С неподдельным интересом глядя сверху вниз на хлопоты подчинённого, он пару раз перекатился ступнями с пятки на носок и обратно, причём ямочки на округлых щеках его стали глубже, а у глаз собрались уютные морщинки.
  – Н-да, признаться, не ожидал я от Вас…
  Тот так и замер с бумагами в руках, растерянно заморгал белёсыми ресницами
  – Зная, как они Вам дороги, не ожидал, что Вы так легко согласитесь на ликвидацию, да ещё таким изуверским способом. А кстати, почему Вы это сделали?
  Ботан выпрямился, опустил глаза и смущённо молвил:
  – Ну-у… Вы же знаете…
  – Разумеется, я знаю. Но я хотел бы это услышать от Вас.
  Тот помолчал, вскинул голову и, спокойно, решительно глядя Боссу в глаза, произнёс очень серьёзно и с чувством:
  – Просто я надеюсь… то есть нет, – поправился он и сказал с нажимом: – я ВЕРЮ, что они одумаются.
  – Что ж, это похвально. Вера – она и горами движет. Как знать, может быть Вы и правы. Нам остаётся только ждать, но я хотел бы уточнить один момент: отныне мы не можем вмешиваться, но мы имеем право, более того – мы обязаны контролировать процесс, Вы меня поняли? – Босс пристально и со значением заглянул парню в очки.
  – Так что работёнки у нас прибавится. Для Вас я на связи в любое время суток, сводки теперь подавайте каждый час, при малейших переменах сразу ко мне, хорошо?
  – Слушаюсь. Я могу идти?
  – Ну конечно, – Босс по-отечески похлопал его по плечу. – Ступайте, работайте. И удачи Вам, молодой человек.
  Очкарик подхватил бумаги, кивнул и торопливо вышел, а Большой Босс вернулся к стеклянной стене и замер, как бы прислушиваясь к дыханию Вселенной. Внимательно смотрел он в Мироздание, как в открытую книгу, пролистывая в ней страницы Галактик.
  Там, играя тонкими цветными лучами, как россыпь бриллиантов на чёрном бархате, мерцали мириады звёзд, а вокруг них вращались планеты, следуя своим привычным путём. И одна из них, маленькая и голубая, неспешно грела бока, оборачиваясь вокруг Солнца. На светлой стороне все, живущие на ней, ускорялись и двигались, деятельно и хлопотливо; на теневой – замедлялись и ложились спать. И было им невдомёк, что чаша терпения уже переполнена, привычные мольбы и просьбы останутся без ответа, а каким будет завтрашний день и наступит ли он вообще – теперь всё это зависит только от них.               
               
               
                Елена Янович
                Новороссийск