Обезличивание и десимволизация имени

Обезличивание и десимволизация имени через его экспликацию в приложении

Прием обезличивания имени собственного, будучи собственно признаком времени, использовался в разные литературные эпохи, вылившись в когнитивную тенденцию: имя собственное постепенно утрачивало свое символическое значение. Обобщенное и лишенное особенных (личных) качеств, имя превращалось в видовую номинацию объекта или субъекта. Сегодня, носитель некоего благозвучного имени, может не знать ни его значения, ни его истории. Такая когнитивная особенность семантико-функционального проявления того или иного имени (архетипа) и проблема перехода имени собственного в нарицательное требуют внимательного и разностороннего изучения.

1
В современном языкознании и в именологии исследователи идут в нескольких направлениях, изучая онимические группы, категории, виды и подвиды. Большую группу составляют антропонимы, прежде всего имена исторических и легендарных личностей, лидеров, полководцев, вождей, которые включают атрибутивные и дейктические слова, обозначающие дворянский титул, воинский чин, звание, классовую и родовую принадлежность, этническое происхождение, древность рода и пр.: Duke of Argyle's Courtship, Sir John Cope, General Ginkle (командующий английскими военными силами в августе 1690 и сентябре 1691 г.), Mary Queen of Scots, King James VII, King William, Prince Charles. Такая традиция именования субъекта отразилась в летописях и хрониках и была подхвачена романтическим историческим романом. Так В. Скотт, следуя средневековой традиции в своих шотландских и иных исторических романах, обильно вводил в текст различные вариативные именования для королей, королев, принцев и т.д., усиливая их идентификацию атрибутивными словами. Заслуженные имена входили в заголовки произведений, посвященных политическим и военным победам, входили в историю в связи с государственными, боевыми и культурными заслугами (King James VII's Lamentation, King William's March, Queen Anne or the Auld Gray Mare (норовистая лошадь; в переносном значении: сильная женщина, бой-баба), Prince Charles's Lament.

В то же время в средневековом песенном фольклоре особое значение приобретали прозвища и уменшительно-ласкательные варианты имени, употребленные по отношению к высокопоставленным персонажам истории, говорящие об особой народной любви и преданности, например: Bonny Charlie (Tho' my fireside...), Prince Charlie (O'er The Water To Charlie) и др. Среди названий фольклорных песен встречаются разного рода мифопоэтические конструкции и оппозиции, включающие известные антропонимы: The Devil and George Milton, Cromwell's Ghost, Cromwell's Ghost on the eve of Culloden, William Hamilton's Soliloquy и др.
 
К этой антропонимической группе относятся наиболее часто встречающиеся имена собственные, в состав которых входят числительные, что говорит о принадлежности носителя имени к династическому роду: King James VII, Richard I (Ричард I); Henry II (Генрих II); Wilhelm II (Вильгельм II); Edward III (Эдуард III), James VII (Иаков VII). Эта европейская традиция сохранилась до наших дней. В русской антропонимике времен Средневековья не встречаются имена собственные с включением имен числительных, как в западноевропейской традиции, но используются имена со статусными приложениями: Владимер-князь, сударь Владимер-князь; также имена по батюшке: Будимерович / Будимирович, Соловей Будимерович, Дюк Степанович, или по месту происхождения: Ильи Муромец, Малк Любечанин. Иногда именования включают разнородные дейксисы или атрибутивы, например: Илья Муромец Иванович. Именные структуры по образцу западных, такие как Владимир I, появляются только в послепетровское время, что говорит о более позднем происхождении имени и принятии европейской католической традиции.

«Говорящие имена». Романтизм возрождает средневековую тенденцию к использованию  «говорящих имен», среди которых важная роль отводится прозвищам, усиливающим значение личного и фамильного имени. У В. Скотта, развившего средневековую англо-шотландскую хроникальную и песенно-балладную ономастическую традицию, особое значение имеют «говорящие имена», кодирующие род занятий героя, его профессию, черты характера, внешний облик, положение, этническую принадлежность, характерные привычки и пр.: Richard the Lionheart (Ричард Львиное Сердце); Athelstane the Unready (Ательстан Неповоротливый); Sedric the Saxon (Седрик Сакс); Knight Disinherited (Рыцарь, Лишенный Наследства). В русской традиции: Владимир   Красное Солнышко, Василий Болгароборец и др. Иногда прозвища приобретают значение  псевдонима, скрывающего подлинное имя (Рыцарь Львиное Сердце), и переходят в нарицательное имя, за которым стоит некий обобщенный культовый образ (Рыцарь Печального Образа).

О.А. Волкова, исследуя с антропонимической точки зрения роман «Айвенго», делает вывод  о том, что почти все персонажи романа имеют более одного именования - от 2 до 7. Далее приведен длинный список имен героев, наиболее значимых для повествования: Cedric the Saxon (Седрик Сакс) – Saxon (Саксонец) – Saxon thane (Саксонский Тан) – Cedric Rotervudsky (Седрик Ротервудский); Wilfred Ivanhoe (Уилфред Айвенго) – Ivanhoe (Айвенго) – Knight Disinherited (Рыцарь Лишенный Наследства) – Wilfred (Уилфред) – Desdichado – Disinherited (Лишенный Наследства); Athelstane (Ательстан) – Athelstane Komingsburgsky (Ательстан Комингсбургский), Athelstane the Unready (Ательстан Неповоротливый); King Richard the Lionheart (Король Ричард Львиное Сердце) – Richard the Lionheart (Ричард Львиное Сердце) – Richard (Ричард) – The King of England (Король Англии) – Richard I (Ричард I) – Richard English (Ричард Английский) – The Black Knight (Черный Рыцарь) – Knight of the Fetterlock (Рыцарь Висячего Замка) – Black Night of the Fetterlock (Черный Рыцарь Висячего Замка) – Black couch potato (Черный Лентяй); Prince John (Принц Джон) – Prince (Принц) – Prince of Anjou (Принц Анжуйский); Loxley (Локсли) – Robin Hood (Робин Гуд) – Locksley of Sherwood Forest (Локсли из Шервудского леса), Robert of Locksley (Роберт из Локсли) – The King of Sherwood (Шервудский король); Waldemar Fitz Urs (Вальдемар Фиц-Урс) – blue knight (Синий Рыцарь). «Такие именования, – заключает Волкова, – составляют прагматически значимое ядро антропонимического пространства [романа – Ж.-А.] В. Скотта» [Волкова]. В зависимости от степени известности носителя имени антропонимы могут квалифицироваться, по мнению С. В. Перкас, как «воплощенные» – «невоплощенные», и «реализация таких аллюзий предъявляет повышенные требования к осведомленности, эрудиции читателя, уровню читательской культуры <…>. В случае успешной реализации аллюзии резко усиливается эстетическое воздействие текста на читателя. Это воздействие основано на интенсивных ассоциативных связях, соединяющих данный текст с внеязыковой реальностью» [Волкова, c. 8]. Эта особенность средневекового имени успешно пародируется О. Уайльдом в его рассказе «Кентерберийское привидение», в котором призрак старого замка не только гремит старинными рыцарскими доспехами и цепями для устрашения его жителей, но и  придумывает себе, по средневековому обычаю и для собственного удовольствия, двойные имена – Безгласого Даниила, или Скелета-самоубийцы; Безумного Мартина, или Сокрытой Тайны; Черного Исаака, или Охотника из Хоглейских лесов; Отважного Рупера, или Безголового графа, Ионы Непогребенного, или Похитителя Трупов с Чертсейского Гумна. Ирония Уайльда строится на игре слов, антропонимов и топонимов, выступающих в значении атрибутивов имен, ставших литературными анахронизмами.
 
Личные имена собственные приобретают нарицательный характер в народных песнях. В стихотворениях Роберта Бернса, известного собирателя и обработчика старинных песен и баллад шотландцев, выделяется группа мужских и женских имен, дополняющих колоритный образ народа. Это тот самый случай, когда из песни слова не выкинешь. Таковы Пегги Элисон из My bonie Peggy Alison (Красотка Пегги Элисон, 1780), Нелли из Rattlin', Roarin' Willie (На цветистом берегу), Энн из Beware O' Bonie Ann (Подальше от красотки Энн, 1789), Мери из My Bonie Mary (Моя милашка Мери, 1788) и Теньела Мензи из Theniel Menzies' Bonie Mary (1787), в котором фигурирует красотка Мери, а рядом с ней - соблазнитель Чарли Грегор. Отдельную группу антропонимов составляют имена персоналий и исторических персонажей, к которым добавляются эпитеты, как правило, не отличающиеся разнообразием. Наиболее часто встречается прилагательное bonnie (или bonie), что значит «красавчик» по отношению к мужским именам: bonnie Charlie (O'er The Water To Charlie / Пойдем за море к Чарли); Bonie Dundee (Красавчик Данди) и др. К женским именам в песне прикрепляется ласкательное определение bonie или sweet (см.: Sweet Tibbie Dunbar / Свет мой Тибби Данбар, 1789).
 
При опущении онимов, рассматриваемых как трудные для перевода, переводчик рискует отдалиться от оригинала и даже изменить индивидуальный авторский стиль в том случае, если оним в оригинальном тексте является ключевым словом, важным историзмом или коннотативно окрашенным библеизмом. Иногда авторы поэтических переводов, опуская онимы, подбирают адекватные идиомы и фразеологизмы, пиетизмы или архаизмы из родного языка, или же замещают их архаическими реалиями, компенсирующими опущение. В отдельных случаях архаизм оригинала заменяют современными словами и оборотами, не искажающими общий смысл и стилистическую целостность микротекста. Замена онима производится с помощью компенсаторных лексико-грамматических трансформаций, включающих архаизмы других лексических полей. Цель и смысл таких компенсаций не всегда целесообразна, так как эта замена не всегда способствует сохранению специфической архаической тональности, свойственной оригиналу, потому не всегда оправдана. Оправданием может в таком случае быть только отсутствие эквивалентной формы перевода. К тому же при неадекватной замене может пострадать конкретная информация, заложенная в подлиннике, которая  часто составляет главную особенность индивидуального авторского стиля. Лишь в немногих случаях, связанных с недостаточными фоновыми знаниями, отсутствием отдельных звеньев в информационной цепочке, переводчик, на наш взгляд. может допустить «опущение», упрощение или  обобщение при трансфере инородного балладно-песенного материала, чтобы не допустить избежать фактических ошибок и значительных потерь, которыми грешат неточный смысловой или буквальный переводы.

Сравним семантико-парадигмальные ряды в разных батальных текстах 19 в. Например, битвы при Ватерлоо и Бородино. Обратим внимание на изобилие в них исторических и географических названий. В романе В. Гюго «Девяносто третий год» и «Отверженные» многочисленны топонимы, привязанные к знаковым событиям конца 18 – начала 19 вв. Они обогащают текст и уточняют «местный колорит», участвуют в создании характеристик героев, с помощью не только личных имен и знатных фамилий, но и народных прозвищ и «говорящих имен» в средневековой традиции. Этим последним в романтическом нарративе отводится важная роль. При опущении онимов, по какой-то причине трудных для перевода, переводчик рискует отдалиться от оригинала, обеднить его смысл и даже изменить индивидуальный авторский стиль в том случае, если в исходном тексте оним является одним из ключевых слов, выстурает в качестве историзма, библеизма, коннотативно окрашенной географической реалии и др. Иногда авторы поэтических переводов, опуская онимы, подбирают адекватные идиомы и фразеологизмы, пиетизмы или архаизмы из родного языка, или же замещают их архаическими реалиями, компенсирующими опущение. В отдельных случаях архаизм оригинала заменяют современными словами и оборотами, не искажающими ни общий смысл, ни стилистическую целостность микротекста.

Замена онима производится с помощью компенсаторных лексико-грамматических трансформаций, включающих архаизмы других лексических полей. Цель и смысл таких компенсаций не всегда целесообразны. В случае если замена не способствует сохранению специфической архаической тональности, свойственной оригиналу, она не может быть оправдана. Весомым оправданием такой замены может быть только отсутствие эквивалентной формы перевода или грубое нарушение ритма и размера в процессе стихосложения. К тому же при неадекватной замене может пострадать конкретная информация, заложенная в подлиннике, которая часто составляет главную особенность индивидуального стиля или является весомой при осуществлении авторского замысла. Лишь в немногих случаях, связанных с недостаточными фоновыми знаниями, отсутствием отдельных звеньев в информационной цепочке, переводчик, на наш взгляд. может допустить «опущение», упрощение или обобщение при трансфере инородного балладно-песенного материала во избежание фактических ошибок и значительных потерь, которыми грешат вольный, неточный смысловой или буквальный переводы.
 
2

В былинных текстах Кирши Данилова для именования персонажа употребляется имя и отчество, т. е. личное имя и имя по отцу, или только имя по отцу с опущением личного имени. Таковы имена исторических и легендарных личностей, лидеров, полководцев, вождей и их родни, как русских, так и инородных, чужеземных, заморских и ордынских (князей, царей, цариц, королей, королевичей, королевишн), а также героев (богатырей): Добрыня Никитьевич (Добрынюшка Никитьевич, Добрыня Никитич, или коротко Никитьич), Волх Всеславьевич, или элипсный вариант, например, Будимерович, Всеславьевич и др. морфолого-фонетические варианты укорочения имени, легко восстанавливаемые по контексту. Также используются словообразовательные и семантические возможности ономастики. Эмоциональная напряженность сохраняется только в действии, эмотивная когниция и экспрессия имени интонированы в уважительных обращениях к титулованным особам, высокородным гостям, героям и другам и, наоборот, в неуважительных репликах, грубых оборотах речи, явных оскорблениях, обидных прозвищах, обращенных к врагу, сопернику, недругу. И те и другие передают не оттенки чувств, а скорее аффекты, страсти, в том числе, в фигуральной форме. Большое количество притяжательных прилагательных, функционирующих в говоре, также образуется на базе личных имен, так как родственные отношения традиционно выражаются через данный тип слов: Дунай сын Иванович, Еким сын Иванович («О женитьбе князя Владимера»); Илья Муромец сын Иванович, Иван Годинович и его морфолого-фонетические варианты (Иван сын Годинович) и т. д. Интересно обращение князя Владимира к княгине: княгиня Апраксевна. В этом случае речь идет об интимизации, лиризации имени, а не его документализации в истории, фиксации в ней отдельного персонажа, исторического события, этно-социальных и социокультурных отношений, даже не о языковой и дискурсивной картине былинного мира. Такая фиксация имени дает представление о психотипе Владимира и отношении его к княгине, переданном и описанном не современником князя, а песенником, переписчиком или сказителем более позднего времени, когда былины были собраны и записаны.

По такому же принципу строятся инородные имена, часто с указанием прозвища и степени родства или дворянского звания по западному образцу: Щелкан Дудентьевич; Чурило, сын Пленкович и его морфолого-фонетический вариант Чурила; Соловей, сын Будимерович; Дунай, сын Иванович; Дюк, сын Степанович; названый брат (Ильи Муромца), молоды Добрынюшка Никитич; Запава Путятишна, братья Борисовичи и др. Часто имена инородцев включают приложение-определение к имени собственному с указанием высокого сана, чина, положения в иерархической (статусной, социальной) системе (царь, царица, король, королевич, королевнишна и др.): Збут Борис-королевич; король Етмануил Етмануилович, Афросинья королевишна, царь Салтык Ставрульевич, царица Азвяковна (морфолого-фонетический вариант Аздяковна); царь Азвяк Таврулович, царь Афромей Афромеевич. Такая именная конструкция, усложненная атрибутивами и дейксисами, говорит об уважении говорящего к высокому происхождению того, о ком идет речь. Например, в «Иване Гаденовиче»:

Ноне Настасья просватана,
Душа Дмитревна запоручена
В дальну землю Загорскую
За царя Афромея Афромеевича.
За царя отдать — ей царицою слыть,
Панове все поклонятся,
Пановя и улановя,
А немецких языков с(че)ту нет…

Здесь речь идет о Настасье Дмитревне (в другой версии Марье Дмитревне), просватанной за Афромея Афромеевича (Афромея-царевича, Ивана Окульевича, Фёдора Ивановича) – царя с «дальной земли Загорской» (т.е. расположенной «за горами»?). Злой царь Афромей Афромеевич был колдуном и оборотнем и «при посредстве ворожбы оборачивался гнедым туром, соболем и соколом» [Гальковский]. Употребление атрибутива «царь» в отношении к Афромею Афромеевичу должно говорить о том, что он происходит из страны Востока, возможно, расположенной за горами Кавказскими. Исследователи давно обратили внимание на такую закономерность: «В эпосе прослеживается тенденция различать западных и восточных соседей по титулам, которые закрепились за представителями верховной власти. В русских городах правят князья, в западноевропейском мире – короли, в странах востока и юга – цари. Первым обратил внимание на эту закономерность П.А. Бессонов в «Приложениях» к сборнику П.В. Киреевского» [Петкевич]. Сравним: «А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве, // Мы тебе поставим царем в Орду, королем в Литву» [Кирша Данилов]. Однако в приведенном нами варианте былины «Иван Гаденович» далее упоминаются паны и уланы, а также немецкие языки (т. е. западные, европейские), которым «счету нет». Так что речь в приведенном фрагменте скорее всего идет о западном, а не восточном царе Афромее Афромеевиче из «дальной земли Загорской». Этой землей (угорской, закарпатской?) может быть скорее всего Венгрия или историческая область современной Словакии, что носит название Загорье (Zаhorie) и расположена между Белыми и Малыми Карпатами, где говорили на языках немецких, т.е. чужих, непонятных (немых). Менее всего это может быть Литва, которая в былинах называлась страной заморской, т.е. расположенной за морем, и где, как и в Польше, точно не говорили на разных непонятных языках, которым нет счету.

Иногда при имени употребляется прилагательное, в полной или краткой форме: честная Афросинья королевишна [Кирша Данилов, с. 54–55]; молода Елена Александровна… [Кирша Данилов, с. 114 – 115], Збут-королевич млад (молодший, младший) в песне «Илья ездил с Добрынею». Там же: стары казак Илья Муромец сын Иванович; названый брат (Ильи Муромца) молоды Добрынюшка Никитич млад [Кирша Данилов, с. 190–191]. Особый случай с Дюком Степановичем (Степановым, от польского Стефан), который прибыл «из-за моря, моря синева, из славна Волынца, красна Галичья, / Из тое Корелы богатыя / Как есен сокол вон вылетывал». Географические указания в этом сообщении либо указывают на длинный маршрут «боярского сына» (так его именуют в былине, что указывает на его знатное славянское происхождение), пролегающий к Киеву, либо на происхождение гостя из Червонной Руси (красна Галичья), но в обоих случаях последовательность, в которых они приводятся, и их путанность в сознании сказителя (либо переписчика) говорят о его слабой ориентации в картографии. 

Эмоциональная составляющая присутствует не только в эпическом действии, но и в эпитетных конструкциях былинного ономастикона. Эмотивная когниция и экспрессивная стилистика часто интонированы в нелестных обращениях, неуважительных репликах, грубых оборотах и нецензурных выражениях (например, в песне «Три года Добрынюшка стольничел»), явных оскорблениях, обидных прозвищах («Илья ездил с Добрынею»), которые обычно употреблялись при столкновениях в рукопашную, в баталиях и передавали уже не оттенки чувств, а аффекты, сильные страсти, воинственность, граничащую с  враждебностью и агрессивностью (примеры), в том числе, в фигуральных именах (онимах) с метонимико-метафорическим и символико-аллегорическим значением, придающим персонажу сказочные или фантастические черты, порой мистический ореол (Соловей-разбойник, Змей Горынчет и их морфолого-фонетические варианты). К женскому имени порой прикрепляется уничижительное баба, образуя прозвище, например: грубое баба Горынинка и его морфолого-фонетические варианты («Илья ездил с Добрынею») и баба-бабариха с шутливым смысловым оттенком [Кирша Данилов, с. 470]. Многие герои в мифопоэтической традиции наделены сверхъестественной силой, к примеру, Волхв Всеславьевич: «Он обвернулся гнедым туром-золотыя рога»; «Он обвернется ясным соколом» и т. д.». Сюда же следует отнести полумифического Соловья Разбойника с его необычайной силой и способностями. Эту средневековую традицию легенды или поверья подхватит и продолжит романтический исторический роман.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Волкова О.А., Серебряков А.А. Коммуникативно-прагматические особенности антропонимического пространства романа В. Скотта «Айвенго» ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет» // Фундаментальные исследования. 2013. № 10 (часть 15). С. 3486 – 3490. https://fundamental-research.ru/ru/article/view?id=33091
2. Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси /   – Харьков : Епархиальная тип., 1916. Т. 1. – V, IV.
3. Гарагуля С. И. Английское личное имя как объект изучения языка, истории и культуры. Белгород: Изд-во БелГТАСМ, 2002. 35с.
4. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым / Подготовили А.П.Евгеньева и Б.Н.Путилов. М., 1977.
5. Ермолович Д. И. Имена собственные на стыке языков и культур / Д. И. Ермолович. М.: Р. Валент, 2001. 134с.
6. Ермолович Д. И. Имена собственные: теория и практика межъязыковой передачи. М.: Р. Валент, 2005. 67с.
7. Перкас С. В. Парадигматические и синтагматические аспекты лингвостилистического потенциала топонимов в современном английском языке : автореф. канд. дис. М., 1980. 22 с.
8. Песни, собранные П.В. Киреевским. Вып.1–6. М., 1860–1864. Вып.1–6 (далее – Кир.). Вып.4. С.CXV.
9. Петкевич Г.С. Западный мир в былинах: историческая память и художественный вымысел // Рябининские чтения – 2011. Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2011.
10. Семенова Т. Н. Антропонимическая индивидуализация: когнитивно-прагматические аспекты. М.: Готика, 2001.
11. Суперанская А. В. Лингвистический аспект ономастических исследований // Вопросы ономастики. Труды Самаркандского ун-та. Самарканд, 1976. ІІІ. Вып. 284. C. 5–12.