Как влюбиться и не быть съеденным. 15

Глава 15: И в этот момент крыша стала частью Вселенной

Светлана поднялась на крышу с улыбкой и волнением. Лифт остановился на последнем этаже, а дальше лестница, дверь, и… сюрприз.
— Это свидание или попытка втянуть меня в сюжет с ветром и бетонными плитами? — спросила она, прищурившись.
— Это бюджетная версия романтики с элементами астрономии и гастрономии, — торжественно объявил Джаркин, поправляя плед, который он уже расстелил на крыше. — В меню: сэндвичи в стиле «домашний шик», мятные пряники и термос с чаем. Ну и все звёзды для тебя одной.
— А где свечи?
— Свечи не прошли технику безопасности. Но у меня есть фонарик с режимом «мягкий свет». Почти как в ресторане, только без навязчивого официанта, который судит твой выбор салата.

Светлана рассмеялась и села на плед. Ветер был лёгким, вечер тёплым, а город внизу как рассыпанные огоньки, которые кто-то забыл собрать. Джаркин порылся в рюкзаке, достал свёрнутую ткань и развернул перед ней небольшой букет — горные тюльпаны, тонкие, яркие, с приятным ароматом.

— Это тебе. Я сам собрал их у подножия горы, недалеко от города. Пришлось спорить с козой за право на последний бутон, но я победил.
— Ты серьёзно?
— Более чем. И если бы ты видела, как я карабкался за этим жёлтым тюльпаном, ты бы уже звала спасателей.

Светлана взяла букет, провела пальцами по лепесткам и светло посмотрела.
— Ты умеешь удивлять. Спасибо, Джаркин.
— А ты умеешь светиться. Особенно глазами. Они у тебя как звёзды, только с характером.
— Да, я вообще глазами улицу освещаю. Как гляну, то весь район освещён, — хихикнула она, положив букет рядом.

Джаркин налил ароматный чай себе и Светлане. Она оглядывала крышу.
— А это что? — девушка указала на телескоп, стоящий рядом.
— Это мой личный портал в космос. Куплен на распродаже. И вот ещё есть мобильное приложение, связанное с телескопом, оно подскажет, где какая звезда. И если повезёт, мы найдём Юпитер.

Он включил приложение и экран засветился созвездиями, линиями, названиями, которые звучали как заклинания: Андромеда, Лира, Волопас…
— А вот это, — сказал Джаркин, указывая на одну яркую точку, — мой личный вклад в мифологию.
— Неужели ты наконец открыл звезду и назвал её в честь себя?
— Почти. Я сочинил легенду. Хочешь услышать?

Светлана кивнула с видом человека, готового к любому космическому чуду.
— Давным-давно, когда Вселенная ещё не знала, что такое налоговая, жил звёздный динозавр. Он был огромен, но не страшен. У него были крылья из комет и хвост из метеоритного дождя. Он не рычал — он пел. Его голос был настолько красив, что однажды он случайно разбудил галактику, которая спала во тьме.
— И что случилось потом? — спросила Светлана, уже улыбаясь.
— Галактика проснулась, посмотрела на него и сказала: «Ты поёшь слишком громко. Люди ещё не готовы». И тогда он улетел на край млечной пелены, где никто не мешает ему быть собой. И теперь, если ты видишь звезду, которая мигает чуть чаще, чем остальные, знай, что это тот, кто поёт во тьме. Люди живут, развиваются. А динозавр просто репетирует. Самую прекрасную песню о любви он ещё не спел.
— Интересно, как же она будет звучать?
— Примерно вот так, — сказал Джаркин и, не дожидаясь разрешения, запел. Что-то между оперой, балладой и случайным звуком, который издают чайники в момент экзистенциального кризиса.

Светлана прикрыла рот ладонью, пытаясь не расхохотаться.
— Это был… оригинальный вокал. Я бы сказала, что это смесь динозавра и оперы в ванной комнате.
— Спасибо, — торжественно поклонился Джаркин, будто перед ним был полный зал поклонников его таланта, а не плед, термос и одна женщина, которая смотрела на него с нежностью и лёгким недоверием к его музыкальным амбициям. — Я репетировал в своём душе. Душ не выдержал, шланг оторвался. Пришлось чинить.
— Чудесная легенда. И пение интересное.
— Я стараюсь быть уникальным. Особенно в жанре «астрономическая романтика с бутербродами и вокалом, который не нарушает международные соглашения».
— Думаешь, звёздный динозавр одобрил бы твоё пение?
— Думаю, он бы предложил дуэт. А потом снова сбежал в угол Вселенной, чтобы не позориться.

Они засмеялись. Напиток с привкусом гор стал казаться почти шампанским, а крыша самым уютным местом на планете. Потом они смотрели в телескоп, искали звёзды, спорили, где находится Кассиопея, и пили чай с ароматом гор и предвкушения приключений.
— Знаешь, — сказала Светлана, — мне кажется, ты сам немного звёздный динозавр.
— Почему?
— Ты уникальный, поёшь странные песни и иногда улетаешь в угол Вселенной, чтобы быть собой.
— А ты — моя галактика. С орбитой, в которую я попал без шансов на возвращение. И без желания возвращаться, — сказал Джаркин, и добавил: — Вон, очень маленькая звёздочка движется по небу.
— Вижу, — подтвердила Светлана, наклонившись ближе.

Джаркин не сразу ответил. Он теперь смотрел не на звёздочку, а на её профиль, освещённый мягким светом фонарика. Ветер тронул прядь её волос, и он осторожно убрал её за ухо, задержав пальцы на щеке, неуверенно, как будто спрашивая разрешения быть ближе. Светлана не отстранилась. Она повернулась к нему, их глаза встретились.
— Это настоящий космический спутник, — наконец сказал он, — а может даже космическая станция с космонавтами…

Он замолчал, а потом серьёзно добавил:
— Знаешь, иногда мне кажется, что мы сами, как космонавты. В открытом пространстве. В скафандрах из привычек, взглядов, ожиданий.
— Да, и каждый шаг, как выход в открытый космос, — подхватила Светлана, переплетая пальцы с его. — Особенно когда ты — азиат, я — европейка, и наше «вместе» для кого-то звучит как вызов системе координат.
— Некоторые люди смотрят на нас, будто мы нарушаем гравитацию и все правила приличия, — заметил он, с лёгкой горечью. — А мы просто любим.

Он провёл пальцем по её запястью, медленно, почти благоговейно, желая запомнить линию жизни. Светлана не отводила глаз, она чувствовала, как его прикосновение оставляет приятное тепло. Потом они снова посмотрели на звёздочку, которая медленно скользила по небу, как корабль, свободный от орбит и маршрутов.
— Может, это и есть знак, — произнесла Светлана, — что даже в космосе есть место для тех, кто не вписывается в систему.
— Тогда давай быть этой станцией, — ответил Джаркин, его голос стал чуть хриплым от переполнявших его чувств. — Нашей. Где можно петь, танцевать и не бояться быть разными.
— И быть вместе, несмотря ни на что, — добавила она.
— Да, любимая, — сказал Джаркин, и в этом слове не было ни пафоса, ни декларации, а только нежность. — Мне прямо сейчас хочется петь с тобой.
— Хорошо, — согласилась Светлана, — давай попробуем.

И они начали тихо петь, почти шёпотом, чтобы не спугнуть вечер. Старинные русские песни, те, что звучат как воспоминания о чём-то тёплом и далёком. Светлана запела: «Ой, то не вечер, то не вечер, мне малым-мало спалось…» Джаркин подхватил, немного не попадая в тон, но с такой искренностью, что даже время чуть замедлилось. Потом кыргызские, с мелодиями, в которых ветер, горы и юрты. Светлана пела: «Карагуль, карагуль, сен менин арманыма айланды…» (Черноглазая, черноглазая, ты стала моей мечтой…)

Джаркин не помнил слов, но повторял за Светланой, как мог, с уважением к каждой интонации. Он старался не испортить песню, и в этом старании было больше любви, чем в любой точной ноте. Они продолжали: «Вдоль по Питерской», «Айгуль», «Как за речкой за быстрой». Этот момент стал пересечением двух культур, двух голосов и одного тихого счастья.
— Ты поёшь гораздо лучше, чем я, — сказал он с восхищением. — Может, теперь потанцуем?
— Давай, — ответила Светлана, и её голос прозвучал особенно нежно.

Они встали. Джаркин осторожно положил ладонь ей на талию, боясь потревожить дыхание любимой. Светлана скользнула рукой по его плечу.
— Медленно, чтобы не разбудить соседей, — прошептала Светлана, прижавшись чуть ближе.
— И чтобы не спугнуть момент, — ответил Джаркин, чувствуя, как её ладонь лежит в его, словно всегда была там.

Их плавные движения были диалогом тел, настроенных на одну волну. Они кружились в тишине, где каждый шаг был признанием, а каждый взгляд обещанием быть всегда рядом.
— Знаешь, — произнёс он с улыбкой, — если бы мне предложили выбрать между интервью с президентом и этим танцем, я бы выбрал танец.
— А если бы тебе предложили котлеты или этот танец?
— Тогда пришлось бы вести переговоры. Но танец всё равно победил бы.

Они кружились неторопливо и изящно, под музыку, которую никто не слышал, кроме них. Их тела говорили на языке, понятном без переводов. Музыка, звучащая для них, не знала границ — ни национальных, ни возрастных, ни расовых. И в этот момент крыша стала частью Вселенной, где звёздный динозавр репетирует свою великую песню, а двое людей просто танцуют, не спрашивая разрешения у мира.