Глава 10. Огненна ночь

Кильвиур глядел на опускающиеся солнца, и чем более тусклой становилась закатная полоса, тем мрачнее сдвигались брови на гнесовой переносице: он терпеть не мог праздник, которого ждали чуть ли не больше всех остальных праздненств в Вирдэполе - так называемую Огненну ночь.
"Это дикость, грубость, пошлость," - каждый раз думал он, вспоминая обычаи эндаргомов.
Здесь правила были достаточно строги в обычной жизни: мужчины держались отдельно от женщин, а те практически не имели права голоса. Все решалось мужским началом, сказал отец - замуж, значит, пойдет девка даже против любви, чтили матерей да бабок старых, а у молодых свободы не было вовсе.
Женщина - существо неприкасаемое, если только она тебе не сестра или жена, но на эндаргомах жену даже за руку было не взять, а любое проявление ласки и заботы считалось пошлостью. Поговаривали, что незамужних в былые времена за ворота не пускали, боясь накликать всякое, но теперь от этого варварства отказались, и девки спокойно разгуливали по улицам шумного Рильвиима. Здесь чтили традиции, а чужаков было не так много, вот их и отпускали без боязни.
Кильвиур много чего нового узнал об обычаях своего народа за последние годы - от Сииверки в основном. Поначалу ему все казалось дикостью, потом попривык, даже с мыслью, что у него есть жена свыкся. Ее звали Энииганой - как Энииган, только женское имя, означавшее в переводе Стойкость. Она была женой гнеса до его смерти, и чудесное воскресение уберегло ее от горькой вдовьей участи, но детей у нее не было. Да и о каких детях могла идти речь, если она жила на женской половине терема, а к гнесу на поклон выходила не так уж и часто?
Кильвиур видел ее раз в несколько дней, обычно кланялся молча и проходил мимо - общаться с ней ему не хотелось вовсе, тем более, что за спиной ходили мрачные слухи, будто бы это ее семья отравила гнеса, мечтая о престоле. Ее род был сослан в дальние веси, но Кильвиур вернул "родственников" в столицу, хоть и относился к ним с некоторой опаской. Он вообще никому здесь не верил, кроме своих из Дома и Итариола с Йораилем, по старой привычке предпочитая держать ухо востро. Но в Огненну ночь это было решительно невозможно.
Это был праздник ночи, огня и веселья, но веселья не доброго, а буйного, неудержимого. Все законы обычной жизни попирались и отменялись вовсе в эти часы, не было даже брачной связи: каждый и каждая могли творить все, что хотели, и никаких границ не существовало.
Последствий тоже, а дети, зачатые в эту ночь, принимались, как свои. В общем, полнейший раздрай и произвол, позволенный всего одну ночь в году, в то время, как с поднятия солнц строгие правила вступали в силу и снова день за днем держали жителей в ежовых рукавицах.
Кильвиуру, выросшему в Доме, все это решительно не нравилось, но даже КрЫлы Серафима уходили в Огненну ночь со своих постов, что уж говорить обо всех остальных. Как уязвим и беззащитен становился Вирдэполь в эту ночь! И нападения было никак не отбить - рать тоже отправлялась прыгать через костры, в том числе и наемники. Нет, ну а чего не попраздновать? Тем более, что дозволено было абсолютно все. Маг ругался каждый раз, все мечтал отменить Огненну ночь, но традиции душили его, как кокон, не давая сделать ничего.
"Как отменить? - на робкое предложение, удивился Серафим. - Да волюшки ж не будет!"
Ну, собственно, все, на этом разговор можно было заканчивать: волю эндаргомы ценили побольше жизни, поэтому буйства Огненны ночи было никак не избежать. И каждый раз Кильвиур с ужасом смотрел на опускающиеся солнца, мечтая, чтобы те поскорее взошли, потому что отсидеться дома тоже не получалось: эндаргомы считали, что уклоняющихся ждет Беда, да и дом в Огненну ночь трактовался как оковы и прибежище темных духов. Поэтому волей неволей приходилось выходить и праздновать вместе со всеми.
Хорошо, когда удавалось скрыться в лесах в одиночку и отсидеться под деревом или в ветвях, и маг прилагал все свои умения скрытности, чтобы уйти без назойливой компании.
Он так и не научился радоваться за прошедшие одиннадцать лет. И открытая радость казалась ему чем-то едва ли допустимым. Да и как можно было радоваться, когда воспоминания вспыхивали при виде каждого молодого лица? Ведь ГрАдэрн, погибший на берегу Великого моря, мог быть здесь - ему бы понравилось в Рильвииме, он бы сумел влиться, хоть и был человеком, но…
Поначалу было очень тяжело. Настолько, что утром с постели встать было практически невозможно, и мысль, простая, навязчивая, преследовала, не отступая: всегда можно сдаться, раскрыться, перестать есть проклятые иллюзионные таблетки, которые с каждым днем все больше горчили и, кажется, влияли и на сон в том числе. А тот уже давно перестал быть отдыхом, превратившись в страшное последование одних и тех же событий.
И сколько не открывай окно, все равно душно было, жарко, Кильвиур всегда просыпался в поту даже промозглыми осенями и студеными зимами. А в горле стоял привкус соли и песка, и сколько ни выбивай его, все равно даже сквозь еду чувствовался мерзкий привкус крови - связки были разодраны там, внутри горла.
Синвирин был прав, как и всегда: постепенно боль стала уходить. Сначала она свернулась, отошла от глаз - и в поблекшее, тусклое сознание ударил яркий свет жизни, потом она ушла и из так называемой быти, оставшись только во снах. Но беспричинная тоска, постоянная, синяя, тихая, накрыла все его сознание, заменив серое Уныние.
Кильвиур не улыбался больше, да и веселье его народа ему было вовсе не по душе, но Огненна ночь требовала участия, и гнес решил уйти из терема первым, чтобы его не успели выследить. Только вот в этот год сбежать по-тихому ему не удалось.
Солнца опустились совсем вниз и скрылись за Черным холмом, отрезАвшим мир живых от пристанища мертвых, полоска алого неба погасла, и внезапно навалился мрак - так всегда бывало в эту ночь. Как только скрывались солнца, начинался хаос.
-Огненна ночь наста! Бегите от дОмов прочь! - зычный глас полетел от самого Стеклянного храма, и, словно по команде, двери домов распахнулись, и по улицам потянулись огненные реки факелов, воздух вспыхнул, словно тысячами звезд покрылся, отовсюду раздался хохот и нестройное пение.
"Пора бежать," - подумал Кильвиур, натянул на голову капюшон и устремился к запасному выходу, чтобы уйти в противоположную сторону от толпы.
Все эндаргомы обычно уходили в СвободовОльную степь - место, находящееся недалеко от города, туда была пара часов лету. Там всегда разводили костры, водили хороводы и прыгали через пламя, пели песни, гукали, кликали добрые силы - в общем, по мнению мага, занимались ерундой полнейшей. Вся эта древняя, обрядовая дребедень была хоть и могущественна, но настолько медленна, что ожидать от нее результата можно было до самой старости. То ли дело - Черная магия…
Кильвиур же всегда бежал в противоположную сторону - самое опасное место было на подступах к городу, где его легко могли заметить, а вот если добраться до Ягодных лесов к северо-западу от Свободовольной степи, то можно было считать себя спасенным. Но сегодня ему явно не везло.
-Куда бежишь, гнес?
Он вздрогнул, остановился: его нашли. Вокруг было темным-темно, ночь навалилась и заволокла глаза, в тереме стало совсем непроглядно. Тишина стояла такая, что был слышен стук его растревоженного сердца, только издали раздавался приглушенный гул улетающих эндаргомов. Песни все затихали, с каждым мгновением становились все более и более неразборчивыми, и в опустевшем городе воцарился непривычный ему покой.
-Чего тебе, Оаран? - хмуро спросил он и оглянулся на нее.
Она вынырнула из темноты и скинула с головы капюшон. То ли фея напилась, то ли ее чем-то обкурили, но взгляд у нее был совершенно мутным и, кажется, она плоховато соображала, что происходит вокруг.
Оаран оказалась самой податливой - она легко подчинилась традициям народа и стала следовать им с присущей ей чистосердечностью, но Кильвиур вовсе не хотел ее общества в Огненну ночь. Она была ему как ребенок, он даже теперь не воспринимал ее за взрослую, хоть, если сводить все к одному, она была уже постарше его.
-Почему ты не там, не со всеми? - спросила она и осторожно двинулась к нему, протягивая пухлые ручки с мягкими, детскими пальчиками.
Полупрозрачные крылышки трепыхались за спиной, кукольная головка клонилась к плечу, и воздух слегка колебался, бесшумный и душный, как перед грозой.
-Оаран, ты пьяна? - Кильвиур отшатнулся, прекрасно понимая, чего ей надо. - Оставь меня в покое, я не собираюсь в это варварство погружаться.
Да уж, только этого не хватало во всем этом безумии. И чего она такого выпила, что ей крышу сорвало?
-Мне одиноко, - пробормотала она жалобно и рухнула вниз, маг подхватил легкое, почти невесомое тельце на руки, и она уткнулась в плащ на его груди.
-Оаран, - вздохнул Кильвиур, перехватил ее поудобнее и пошел из дома - чего-чего, а встречаться с древними силами, которые по поверьям приходили проверять дома во время отсутствия хозяев, ему вовсе не хотелось, тем более, что во мраке он уже чуял, что кто-то появился.
Не монстр, нет, но что-то вроде Безликой Силы, если не сам Смерть.
-Шла бы со всеми, что тебе до меня, - ворчал он, покидая терем.
Двери со скрипом сошлись у него за спиной, хоть обычно требовалось усилие, чтобы сдвинуть их с места, - кто-то был там, и чутье подсказывало магу, что сейчас лучше не лезть, а то даже Черная магия Владыки не защитит от сил, что древнее самого света.
Фея молчала, только тихонько всхлипывала у него в руках: кажется, она плакала, но ругать ее сейчас не было никакого желания. Тем более, что вступиться за нее было некому - Огаариен как ушел воевать с неизвестной тварюгой, так пока что и не возвращался. Куда уж он делся… Кильвиур понятия не имел, но нутро не чувствовало Беды, и он доверял ученику. Оаран же осталась одна, вот, наверное, и нашла его.
Кильвиур выскользнул на улицу и тихой тенью покрался прочь из города, озираясь по сторонам: мало ли кто еще не ушел? Но вокруг было тихо, только ветер стлался по самой земле.
Теремки постепенно сменялись сначала домиками и хатами, а потом и вовсе рассыпались по степи, где-то за спиной, за морем колыхающейся пшеницы, горели костры, как закатные полосы на небе, вверх, к самым звездам, взметались снопы искр и неясные тени бегущих, летящих, прыгающих через костеры эндаргомов качались, какие-то непомерно огромные, уродливые, будто бы чужие.
Лететь Кильвиур не осмеливался - летящего в пустом, безоблачном небе проще заметить, а попадаться на глаза своим маловменяемым соотечественникам, да еще и с Оаран на руках ему вовсе не хотелось. Слухи поползут в любом случае, с кем гнес Огненну ночь коротать собрался, а доказывать всем и каждому… да и не докажешь ничего, только себя раскроешь.
За городом было свежо и тихо, даже цикады против обыкновения не пели, словно бы чувствовали, чтО за ночь стояла. В ней силы всякие пробуждались, и боязно было не то, что петь, вообще двигаться. Кильвиур так и не научился чувствовать себя "своим" в этом мире сил, о которых он понятия не имел. Естественно, Дому все это было уже давным-давно известно, и, наверное, они уже были здесь, изучая, но их невозможно было обнаружить - Исследователи и Следопыты были мастерами скрытности и на контакт не выходили, видно, не желая огласки.
Маг всей душой верил, что во мраке скрываются не только неведомые ему духи, но и вполне себе телесные, свои из Дома. Смотрят сквозь щелочки балаклав и улыбаются, глядя на знакомого.
Рожь колыхалась, надежно скрывая идущего, дорога вилась внутри поля - славный год был, урожайный, Кильвиура это успокаивало. Он проникся своей новой ролью, и неплодородные лета его печалили. Сегодня же было чем сторговаться с Таароном: гномы ценили Вирдэпольскую рожь и пшеницу, покупая ее с бОльшей охотой, чем привезенные запасы раздробленного человеческого королевства.
Тяжелые колосья спели, шуршали, будто приветствуя своего гнеса, Оаран затихла, и постепенно Кильвиур успокоился и с торопливой рыси перешел на спокойный шаг: он оторвался, теперь не было опасности.
Гнес добрался до Ягодных лесов к полночи, уложил девчонку-фею под дерево на свой плащ, сам сел в корнях дерева-гиганта, вслушиваясь в шепот листьев над головой. Кроны качались в вышине, шершавый ствол вдавливался в рубаху и ночная сырость с каждым часом становилась все более и более ощутимой. В сознании бродили странные чувства, как будто мир перестал походить на реальность, а весь расплылся, закачался, и голова непроизвольно стала клониться на грудь.
"Старею, - с грустью подумалось Кильвиуру, - всего-то ночь не спать, а меня уже Сны утащить готовы."
Он знал, что его ждет во снах - берег Великого моря, где волны лижут желтый песок, в котором лежат перламутровые ракушки и водоросли, выброшенные недавним штормом. Золото солнц, соленый бриз, чистая лазурь - чистая, потому что монстр был уничтожен. И три брошенных тела на краю воды: крылатый Огаариен в самих волнах, ласково утаскивающих его в безбрежную пучину, Оаран у скалы в тени с разбитой о камни головой, обгоревшая от взрывов, но еще живая, и Градэрн. Градэрн с серым следом.
У него не было серьезных ран, он просто ушел за Предел и его не успели спасти. Кильвиур и не понял, когда это произошло, а когда опомнился - ученик уже был мертв, а двое других встали перед Вратами на пороге. Но их вытащили. Потом уже, когда спал купол твари, и Кильвиур сумел связаться с Домом. Владыка выслал команду Медиков, те пришли через одиннадцать дней и вернули четверку номер 411 обратно в Крепость.
Вернули четверку без одного, тот так там и остался, и видеть это каждую ночь… видеть, зная, что ничего уже не сумеешь сделать. Это было выше всяких человеческих сил, да и спать в Огненну ночь было страшновато.
Лес шумел, словно разговаривал на языке самой ветхости, что была до Большой войны, ветер пел старые песни в ветвях, а внизу, у корней, походящих на застывшие тела змей, стоял мрак. Небо было таким далеким, что звездный свет не доходил до земли, ветви дробили его, похищая в свои невидимые сети, и только стайки роящихся светляков чуть развеивали темноту.
А в ней что-то двигалось, огромное, бестелесное, могучее, рядом с чем даже сама Крепость казалась игрушечным замком, и Кильвиур знал, что лучше не шуметь и не привлекать к себе внимания. Это было то же по существу, что и пришло в дома, но здесь оно не представляло угрозы, а просто было, шло между стволами, благословляя ягодные поляны. Это и звалось в народе "силами": что-то могучее, древнее, что даже магу было не понять и не объяснить. Духи пробудились и заскользили вслед пришедшей силе, тени двинулись со своих привычных мест и поплыли, совершенно не подчиняясь дневным законам.
Кильвиур сидел под деревом, глядя на их игру, у его ног горел разожженный костер - сила любила огонь, иначе она бы не появилась в Огненну ночь, а с родной Стихией рядом было не так опасливо сидеть. Маг не любил оказываться в ситуациях, когда он был беспомощен, но эту ночь надо было просто пересидеть, переждать, и минуты тянулись медленно-медленно, до рассвета было еще несколько часов. Поэтому ему только и оставалось, что ждать восхода солнц и смотреть на извивающиеся языки.
Даже они вели себя странно: они танцевали, вились, складываясь в причудливые фигуры, которые при достаточном воображении можно было принять за эндаргомьи фигуры, угли смотрели адовыми глазами силы, изучали колдуна, примостившегося под деревом.
Оаран заснула, завернувшись в плащ, и ее мордашка, заплаканная, испуганная, расслабилась, по щекам заскользили охровые блики костра: она ни о чем не заботилась под защитой своего могучего гнеса, и Кильвиур даже завидовал ей немного - ему такая роскошь уже давно не была доступна.
Он сидел и думал обо всем на свете, об урожае, о грядущей зиме - их всегда было непросто пережить теплолюбивому народу, но внезапно ряд его размышлений был прерван: там, за костром, что-то появилось. И оно не было бестелесным духом или силой, его можно было увидеть невооруженным глазом. Кильвиур не заметил, как гость появился, и его неприятно поразила собственная невнимательность: так можно было и без головы остаться.
Он приподнялся и глянул сквозь танцующие языки - те взвились было, зашипели, будто предостерегая его, но опали, а затем и вовсе скукожились, испугавшись.
Гость был совсем невысок, даже мал для эндаргома. Он сидел, сжавшись, подтянув колени к груди, на нем был нацеплен изодранный серый плащ, странным образом напомнивший Кильвиуру об униформе Дома - о плащах Воды из плотной, облитой воском кожи. Существо чуть покачивалось, обнимая себя за колени, и жалобно плакало, всхлипывая и подвывая, как раненный зверь.
Поначалу маг не мог разобрать ни слова, но постепенно он понял единственную фразу, что повторял гость:
-Холодно, мне так холодно! - шептали губы в темноте капюшона.
"Может, кто-то из наших? - подумалось Кильвиуру. - Но странно: Исследователи - не всегда маги, они ходят с кем-то ради безопасности, да и вряд ли сюда послали бы Исследователя с силой Воды: зачем бы?"
-Холодно, мне так холодно, - жалко плакал гость, и голос у него был совсем детским.
Серый комочек раскачивался и всхлипывал, и Кильвиура внезапно тронул жалкий говор, и, хоть сердце и не лежало на месте, он двинулся вокруг костра, присел на корточки у существа, положив руку на ссутуленное плечико:
-Кто ты, друг? - спросил он. - Подойди к огню, там теплее.
"Ночь-то не холодная, чего это он?" - спрашивал настороженный внутренний голос, но сознание было как в тумане, словно бы маг спал и видел реальный сон.
-Почему ты не узнаешь меня? - дрожащим голосом пробормотал гость. - Даже ты забыл меня! Даже ты не узнаешь? Куда душе податься?
-Кто ты? - напряженно повторил Кильвиур, но ответ он уже знал.
Гость скинул капюшон, и на мага посмотрели блеклые, серые глаза, водянистые, пустые, будто у рыбы, худенькое, юное лицо с сероватой кожей настолько тонкой, что казавшейся прозрачной, нос с горбинкой и впалые щеки - каждую ночь видел их Кильвиур, но голос забыл за прошедшие годы. Поэтому и не признал в начале своего покойного
ученика Градэрна, в Огненну ночь пришедшего.
Маг отшатнулся, нахмурился: он не очень-то понимал, что за тварь перед ним. Не оборотень, вообще не монстр, не живое существо, но и не мертвое, не дух, не призрак, но что тогда? Сон? Он не помнил, как заснул. Он, наоборот, помнил, что не засыпал. Сон всегда можно отличить от яви - чувства меняются, привычные предметы ведут себя странно, но все вокруг было объяснимо, кроме серого комочка, качающегося у ног мага.
-Что ты есть? - напрямую спросил Кильвиур, но огромные глаза, казавшиеся еще бОльшими из-за худобы лица, лишь отразили вопрос: мальчишка понятия не имел, что он есть.
-Я искал тебя все это время, - всхлипнул Градэрн, - почему ты оставил меня? Почему бросил? Почему Медики забрали всех вас, а меня бросили? Мне так нужна была ваша помощь!
Кильвиур глядел на него и все больше убеждался, что странное существо не понимало… что оно мертво.
"Мизаиль, спишь?" - позвал он, и веселый книгочей тут же отозвался в голове:
"Зачем бы оно мне?"
"Скажи тогда, что это за тварь: передо мной сидит мой ученик Градэрн, он мертв уже одиннадцать лет как, даже больше. Это не оборотень, не мертвец, он осязаемый, внешний вид - как в день смерти. Отчёт о его гибели можешь запросить, это проверенная информация, от четырнадцатого Дождивеня 766 года от Большой войны, Медики подтвердили его смерть. Тем не менее, он считает себя вполне живым, говорит, что холодно, что он замерз. Смерти не помнит, говорит, что мы его бросили и что он искал меня все это время."
Мизаиль помолчал немного, потом фыркнул:
"Интересные вещи творятся у вас в Вирдэполе. Что монстр-немонстр Огаариена, что твоя тварь - неписанные случаи."
"Что там у Огаариена?" - сухо спросил Кильвиур, и потянул руку к огню: мало ли что?
"Сам у него спросишь, он уже вернулся в Рильвиим, - отмахнулся Умник, - сейчас надо с твоим разобраться. Пока ты говорил, я понял, что тварь до этого не была описана ни в одном издании - мы еще не встречали таких, но черты разных темных тварей он, несомненно, носит. Первое, самое похожее на правду, это разновидность неупокоенной души. Помнишь Логово Не Таори? Им заправляла подобная, но твой гость не помнит своей смерти, а мнит себя вполне живым и здоровым - это признак душевного проклятья. Градэрн действительно умер, держи это в голове, перед тобой его призрак."
"Призрак - это знакомое нам существо. Сущность этого мне не знакома."
"Чем призрак отличается от ходячего мертвеца или неупокоенной души? - спросил Мизаиль, а потом сам объяснил: - Мертвецы охотятся за плотью, потому что пытаются восполнить свою, души - помнят смерть, стремятся отомстить, в большинстве случаев не имеют физической оболочки, хотя могут во что-то вселиться. Призраки - это проклятые души, что не могут попасть в Мир Мертвых, пока не снимут проклятье. Но призраки не имеют осязаемой оболочки. В твоем госте сочлось несколько видов нечистой силы. Кто мог желать Градэрну зла? Кто мог проклясть его настолько сильно, что Смерть не сумел разрушить эти оковы?"
Кильвиур молчал. Он и представить себе не мог, что однажды встретит его, своего мертвого ученика, снова. И встретит его в облике нечисти, которую надлежит уничтожить.
"Посмотри, если он осязаем, у него может быть предмет, который удерживает проклятье. Безделушка, кулон, амулет - обычно такие штуки хранят всякую дрянь," - говорил Мизаиль.
И внезапно Кильвиур понял, что теперь сам должен убить Градэрна. Своими руками сорвать вещицу, что держала его в Мире Живых.
"Если я найду ее, он умрет?" - глухо спросил он, с болью глядя в повернувшееся к нему испуганное лицо.
Карие волосы каскадом упали на простое, ничем не примечательное лицо, на слипшихся прядях блестели капли Воды, которой он управлял когда-то при жизни.
"Конечно умрет, что ему еще делать?" - рассмеялся на том конце Мизаиль.
"Перестать быть," - резко оборвал Кильвиур, и в сети повисла тишина, хоть контакт и не был разорван: такого Умник не ожидал.
Да и откуда бы ему было знать ответ? Описать это было невозможно. Кем была неупокоенная душа? Душой ли? Монстром ли? У монстров нет загробной жизни, так что, если мальчик все же по сущности стал нечистью? Что, если Смерть откажется за ним приходить?
"Я не знаю, - севшим голосом пробормотал Мизаиль. - Мне очень жаль, Мастер Кильвиур, но ответа не может быть. Нам не подвластна воля Смертя."
Маг опустил голову и разорвал контакт. Вокруг снова полились ночные звуки, ветер зашуршал в листве, костерок потрескивал, как и прежде.
-Мастер, вы ведь поможете мне? Мне так холодно, - жалко всхлипнул Градэрн, и Кильвиур опустился рядом с ним на землю.
-Конечно, мой мальчик, - тихо выдохнул он.
В его душе роились проклятья всему миру, волей которого ему, учителю, на долю выпало убийство своего ученика, если не уничтожение. Он проклинал Владыку, не давшего ему умереть, Огаариена, пропустившего на похоронах, что душа погибшего осталась, самого себя, что все пролежал в реанимации… и что не имеет жесткости изгнать нечисть, которой Градэрн стал. Оаран спала непробудным сном и тихонько посапывала, а он сидел рядом с призраком и все глядел в блеклые, серые глаза.
Он долго не мог заговорить снова, и призрак привалился к нему, опершись головой о плечо. Он не атаковал, не жаждал ничего, кроме тепла, тихо сидел рядом - нечисть редко себя так вела. Но Мизаиль правду сказал, что мальчик умер, за это и цеплялся теперь несчастный маг. Не Градэрн сидел рядом, а тварь, лишь остаток живой сущности.
-Послушай, - наконец, тихо, стараясь голосом не выдать себя, начал Кильвиур, - мне надо с тобой серьезно поговорить.
-Почему? - только и спросил тот и теснее прижался к магу, заглядывая в самое лицо снизу вверх.
-Потому что ты… болен, но я знаю, как тебе помочь.
-Поэтому вы ушли от меня? Потому что я болен? - всхлипнул Градэрн и заплакал.
Кильвиур никогда не видел, чтобы мальчишка плакал при жизни. То ли строгого учителя боялся, то ли хохотуна Огаариена, готового чуть что на смех поднять, но Градэрн никогда не показывал страха или слабости. Он всегда был собран и тих, в отличие от эндаргомов, любивших пошуметь, и Оаран, которая к ним пристроилась. Теперь же… мальчишка плакал, растирая соленые слезы по лицу, но Кильвиур не злился: у него было сломано сознание, он не понимал ничего, даже того, кем он стал, и страх стал его сущностью.
-Нет, не поэтому. Дело в том, что ты умер, Градэрн, - тихо сказал Кильвиур, и призрак задрожал всем существом.
-Как так - умер? Вот же я, живой, - судорожно выдохнул он. - Я живой, Мастер Кильвиур! Живой, живой! - затвердил он вздрагивая все сильнее.
-Тише, тише, не бойся! - начал было маг, но выбранная им стратегия была в корне не верна.
Мальчишка отполз в сторону, попятился, не сводя перепуганных глаз с того, кого считал другом и защитником. А в распахнувшемся плаще блеснула серебряная брошка - подарок на день рождения, его Кильвиур сам выбирал, когда только-только получил Градэрна в ученики. Наверняка про нее-то и говорил Мизаиль, но чье проклятье словил несчастный? Маг понятия не имел, но в душе обещал себе разобраться.
-Я могу помочь тебе, я знаю, почему тебе так холодно, дай мне защитить тебя, - Кильвиур поднял руки, показывая, что безоружен и не собирается нападать, но доверие призрака оказалось столь же зыбким, как и его пребывание в мире Быти.
-Ты хочешь убить меня, хочешь убить! - дрожащими губами шептал мальчишка, а одновременно с этим голос изнутри него продолжал настойчиво плакать, сетуя на холод.
-Нет, нет, послушай, Градэрн…
-Я живой, мне так холодно! - призрак все пятился, дальше и дальше от огня.
Он вынырнул за пределы освещенного круга, тень поглотила его, стерла черты лица, сделав безликой тварью, и теперь сомнений в том, что мальчишка не был жив, не осталось вовсе.
-Не приближайся! - взвизгнула тварь. - Не подходи ко мне!
Лес угрожающе зашумел вокруг, тьма съежилась, готовая защитить свое воскресшее дитя. И внезапно Кильвиур понял, что вокруг него были не деревья больше, а стены из темной воды, дрожащие, зыбкие, сдерживаемые только слабыми ручонками призрака да охровым огнем пламени. Градэрн пришел и привел с собой воду, свою Стихию, и теперь она встала ему на подмогу, готовая в темных глубинах утопить своих противников.
-Успокойся, давай поговорим миром, - маг поднялся на ноги, переместился ближе к Оаран, готовясь на руках выносить ее из зоны боевых действий.
Та заметалась во сне, но не смогла разорвать его липкой пелены. Оно и к лучшему, нечего ей было смотреть на силы, пробужденные Огненной ночью. Кильвиур мельком оглянулся вокруг, не выпуская из взгляда противника, и окончательно убедился в том, что он был одним из ночных приспешников пришедшей Силы, и бороться с ним с помощью простого огня было совершенно бесполезно.
Но как по-другому? Он не знал, а сдаваться без боя не привык, тем более, что шатающуюся душу надо было отпустить восвояси. Огонек костра бросал теплые тени на мутную глубину, сверху, там, где раньше были кроны, бились неспоконые, мятущиеся волны, и из мрака смотрели бесчисленные глаза: пришедшей силе было интересно, как мошка-маг, потревоживший одного из ее приспешников, станет сражаться с ней.
Она не была злой, эта сила, она была Безликой, хоть Кильвиур и не мог дать ей имени. Ее имя было настолько древним, что его никто уже и не помнил, она появилась, когда мир был еще земным океаном, во всяком случае, так гласили все древние сказания. Раньше гнес не поверил бы в подобное, но сейчас… сложно было не верить, видя все своими глазами.
Мир был куда сложнее, чем преподносили в Крепости. Он был  тонким и еще настолько неизученным, что Исследователям было где развернуться. И помочь в этом могли только старые, полубредовые сказки, которые слепые бабки рассказывали у колыбелей. Только вот во всех этих байках было ни слова о том, как с подобным бороться. С нечистью, оборотнями, даже драконами - пожалуйста, а вот с Силой…
Кильвиур потянулся к Огню, и тот послушно обвил его руку по самое плечо, улегся удобно, готовый огненной броней охватить все тело, если потребуется. Языки любовно заглядывали в лицо, ожидая только мысли, чтобы броситься в бой и уничтожить все на своем пути - на то они и были детьми темного, колдовского пламени, и мага снова неприятно поразила мысль, что в один момент он сам станет их жертвой. Как только чуточку ослабит контроль, потеряет решимость, так огонь пожрет его самого. Он подчинялся только хозяину, слабаки его не интересовали, поэтому Стихию Огня не все могли осилить, хоть предрасположенность к ней встречалась достаточно часто. Но только существо во стальной волей могло повелевать черным огнем, и Кильвиур знал, что убьет его не Время, а его Стихия.
Только вот пока что еще не настал час, и Огонь смиренно подчинялся и заискивал, глядя в лицо, ждал приказа, подчинялся воле хозяина. Маг сощурился, прикидывая, как вообще сражаться с противником, которого просто не было: Сила - она даже не дух, а что-то, с чем бывалый воин не сталкивался ни разу.
-За что ты поднимаешь на меня руку? Холодно, холодно, мне так холодно! - плакал призрак, и кулон на его шее горел все ярче, а от него во все стороны расползались холодные узоры.
Водяные стены поднялись настолько, что затопили весь лес, сошлись где-то там, наверху, и на утлый костерок пал дождь - пока только отдельные слезы потока. Но до самого низвержения было рукой подать, это Кильвиур чувствовал, только почему-то Градэрн медлил, и лишь хныкал во мраке, будто бы боялся атаковать.
-Я хочу тебе помочь, не больше, - строго проговорил Кильвиур: его выматывало ожидание неизбежного. Уж если собрался убить - так действуй, не теряй времени. - Я знаю, почему тебе холодно, но ты…
-Ты убьешь меня, - оборвал призрак, и дождь усилился, но стены не сошлись, хоть и придвинулись на йоту ближе.
-Чего ты хочешь от меня тогда? - рыкнул маг, и огонь завизжал тысячей голосов внутри его сознания, подначивая атаковать. - Ты пришел ко мне за помощью, но отказываешься принять ее. Уходи или дай мне помочь тебе, только убери свои стены, ты мне все равно не противник.
Мутная глубина всколыхнулась гневно, сквозь темные стены было видно стволы затопленных деревьев, окутанные пузырьками поднимающегося воздуха, качающиеся под водой травы. Далеко-далеко видно.
-Не злил бы Силу, - раздался шепот над самым ухом, и Кильвиур вздрогнул: занятый странным мальчишкой, он пропустил появление еще одного существа.
С толстой ветви дерева свесился громадный змей с человечьим туловищем, длинный, раздвоенный язык высунулся из широкой пасти, облизал сухие, растрескавшиеся губы.
-Ты еще кто? - нелестно осведомился Кильвиур, пристально вглядываясь в умное, тонкое лицо со свежей раной, еще не переставшей кровить.
-Морт, друг тебе я, - прошипел змей, скользнул с ветви и кольцом улегся около костерка.
Мощное тело, покрытое блеклой чешуей, было способно придушить здорового быка, и маг лишь плотнее сжал огонь в руке: все происходящее нравилось ему меньше и меньше. Мальчишка-призрак во тьме заплакал жалобно, его голос стал еще более неразборчивым, чем прежде, превратившись в череду сплошных всхлипываний.
-Что ты знаешь о Силе? - спросил Кильвиур.
Пламя бросало охровые блики на мускулистое, закопченое тело человека-змея, отблески скользили по уставшему лицу.
-Пока не тронешь ее - она тебе не враг, коснуться не сумеет. Лишь руку приложишь - ее врагом станешь, - неопределено проговорил Морт, и его глаза блеснули во мраке.
Он неспешно полз по кругу, заставляя мага поворачиваться себе вслед, но линия от его хвоста до груди оставалась неразрывной - он окольцевал гнеса вместе с костром и Оаран, живым щитом встав между ним и Силой, рыдающей во тьме.
-Я тронул его? - спросил Кильвиур: ему были еще не совсем понятны правила, по которым велась игра, и ответы человека-змея были единственным способом разобраться.
-Да, - лукаво ухмыльнулся тот.
-Как?
-Словом. Оно осязаемей клинка, только вы, живые, плоховато ведаете то, пока оно не разрежет. Но тогда уже слишком поздно. Ты угрожал ему желанием, оно знает это.
- А ты?
- Я нет, не выходи за черту круга, пока не кончится ночь, и ты будешь цел. Опусти руку, умири огонь, он тебе не поможет, мы еще встретимся, двуликий гнес, - уголки широкого рта чуть раздвинулись, раздвоенный язык облизал сухие губы, и Морт скользнул в воду, вытянулся и легко заскользил прочь.
Кильвиур двинулся было за ним, но сапог коснулся линии, оставленной телом змея, и маг отступил назад: ему не хотелось связываться с Силой за чертой. Огонь вздохнул и свернулся обратно в костерок, сердито ворча своим трескучим языком на подчиненную долю, и гнес опустился на землю. Сел, опершись о ствол дерева, и в спину впилась шершавая кора, закрыл глаза, отпуская сознание - ему только и оставалось, что ждать.
Рассвет уже зачался, небо вдалеке посветлело, но он этого не видел за стенами злой воды, колыхавшейся там, за чертой. Оаран все также спала, повернувшись лицом к огню, во мраке плакал призрак Градэрна, жаловался на холод, ползущий из брошки на шее…
"Только бы она кончилась поскорее, проклятая Огненна ночь, - засыпая, подумал Кильвиур. - Я потом на свежую голову соображу… соображу…"
Он так и не успел додумать, что же он сообразит утром, и тяжелая дрема сомкнула его веки.