10. Фантик. Месть

Верите ли вы в сверхъестественное?

Не в ту дичь, что нескончаемыми потоками льется с телеэкранов. А в реально существующие потусторонние вещи? Такие, как проклятые места, как жаждущие отмщения неупокоеные души невинно убиенных, как заговоры, привороты и проклятия?
Не верите. Или по крайней мере сомневаетесь. Думаете: «Кто его знает? Все может быть».

Все может быть…

Я уже далеко не молод – седьмой десяток пошел. И прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. Бывало в жизни разное, но всегда рациональное и поддающееся логическому объяснению. За исключением одного случая, который произошел хоть и давно, но помнится четко, словно это было вчера.

Стоял конец семидесятых ХХ века. В великой стране была стабильность и благополучие, хоть и называлось это Эпохой застоя. Дряхлый генсек, шамкающе вещал из телевизора про коммунизм и светлое будущее. Где-то в столицах тихо диссидентствовала творческая интеллигенция и лица к ней приближенные. А в буржуйских странах притесняли негров и жестоко разгоняли демонстрации.

Но нам, тринадцатилетним подросткам, все это было до оранжевой ёлочки. Нас больше интересовал телевизионный фильм с Высоцким – «Место встречи изменить нельзя», песни групп «Аквариум» и «Абба».

А также то, что девчонки – вчерашние верные соратницы в проказах и играх, оказались совсем иными – таинственными и загадочными существами, от одного вида которых, замирало дыхание и сердце начинало часто-часто биться в груди.

А еще мы чувствовали себя совсем взрослыми и спешили вкусить тех запретных радостей, что отличают мальчишку от взрослого парня.

Мы тайком курили сворованные у отцов папиросы, давились кашлем и вытирали предательские слезы, но стойко вдыхали едкий дым тлеющего табака.

Хотелось еще попробовать спиртного, но дома, в городе, это было опасно. Если на запах курева, отец лишь улыбался в усы и грозил пальцем, обещая выпороть, то за винный перегар порка была обеспечена – случались преценденты с соседскими мальчишками. И поэтому мы ждали лето, с его свободой, бесшабашностью и поездкой в деревню к бабушке.

Я очень хорошо помню то лето семьдесят девятого года. Прошло почти полвека, но помню, словно это было вчера.

Июнь, жара. По пыльной дороге из родного города, на нещадно гудящем ЛАЗе, мы с братом отправились в деревню где жила бабушка…

***

– Ох, хорошо! – конопатый Славик растянулся на прибрежном песке. – Водичка класс!
Он тряхнул мокрым чубом, отчего брызги полетели в разные стороны, обдав нас, играющих в карты, дождем холодных капель.

– Осторожнее, ты, – чернявый Генка с неудовольствием вытер ладонью разгоряченное жарким июньским солнцем тело, и замахнулся на приятеля.

Славка только засмеялся и откатился подальше. Потом порылся в сваленной в кучу одежде и извлек пачку «Беломора» и коробок спичек.

– Кто будет? – он с хитрым прищуром уставился на нас.

В ту же секунду карты были отброшены и мы все задымили. За исключением очкастого Юрки, который с неодобрением смотрел в нашу сторону.

– Держи, – Славка протянул ему дымящийся окурок. – Попробуй. Будь мужчиной.
Тот лишь покачал головой и слегка картавя произнес:

– Мне мама говогила, что кугение очень плохо для зубов.

– «Говогила, кугение», – передразнил его конопатый.

– А кто у тебя мама? – спросил я, затягиваясь едким дымом.

– Мама – зубной фельдшег, – в голосе Юрки слышалась неподдельная гордость. – Она о болезнях зубов все знает. От кугения может случиться…

Он не договорил – Славка сердито сплюнул длинной струей и сквозь зубы процедил:

– Кто бы сомневался! Нет, чтобы маляр или швея, а то сразу зубной фельдшер. Конечно, это самое оно, для таких как ты.

– Каких!? – взвился Юрка и сжал кулаки.

– Жидков, – конопатый с презрением смотрел на него, не делая попыток уклонится.

– Да я тебя! – Юрка бросился к обидчику.

Но я встал между ними.

– Тихо. Тихо. Успокойтесь, – я приобнял Юрку за плечи. Того трясло от негодования. – Слава, ты не прав. Что с того, что он еврей? Мы с Денисом, – я кивнул на брата. – Белорусы, да и ты тоже. Генка – украинец. Разве это важно? Мы ведь друзья. И ссорится из-за этого…

– Тоже мне, друзья выискались, – сердито перебил меня Славка. И ткнул пальцем в Генку. – Этот вон, в городе даже не поздоровался, когда встретились.

– Не видел я тебя, – невозмутимо ответил тот. – Объяснял же. Не видел.

– Конечно! Так проще всего, – Славка уселся на песок, достал новую папиросу и яростно задымил.

В это время меня кто-то дернул за руку. Денис.

– Ну? – я уставился на брата

– Петь, скажи им, – заговорщицки прошептал он.

– Точно! – я хлопнул себя по лбу. Как я мог забыть? – Пацаны, мы тут с Денисом одну штуку придумали.

Ребята вопросительно посмотрели на нас.

– Короче, – раздуваясь от гордости начал я. – Мы у бабки трехлитровую банку бражки стырили.

– Ну!? – подался вперед Генка.

– Она за сараем, в крапиве стоит, – затараторил мой брат. – Петька ее туда спрятал. А я на «шубе» стоял, пока бабка в огороде возилась, а Петька бражку сливал.

– Ну!!? – Генка терял терпение.

– Чего ты нукаешь? – улыбнулся оттаявший Славка. – Пацаны предлагают выпить. Правильно, Петруха?

– Ага, – я радостно закивал головой. – Только мы еще не придумали, где и когда.
– Чего тут думать? – деятельный конопатый взял дело в свои руки. –  В лесочке, за памятником. Часиков в восемь. Только закуски надо бы.

И он посмотрел на Генку.

– Сделаю, в лучшем виде, – деловито кивнул тот. – Сала отрежу. Хлеба возьму. Огурцов с бочки натаскаю.

– Молодец! – хлопнул его по плечу Славка, и обернулся к Юрке. – Ну а ты? С нами?

– Гебята, это не хогошо, – Юрка ковырял ногой мокрый песок. – Моя мама говогила…

– Да, что ты заладил: «Мама, мама»! – в сердцах воскликнул Славка. – Я тебе «мировую» предлагаю. Говори – идешь или нет?

И он протянул приятелю раскрытую ладонь.

– Иду, – Юрка после секундного колебания пожал протянутую руку.

– Вот и славно! Вот и договорились! – Славка щербато улыбнулся. – Значит в восемь, у памятника.

Все согласно закивали, радостно смеясь в предвкушении новых впечатлений.

Восемь часов вечера, для начала июня – совершеннейший день. Солнце только-только начинает свой путь к закату. Небесные птахи и не думают о ночлеге, а неутомимо носятся по голубому небу, оглашая все вокруг веселым щебетом. Кровопийцы-комары притаились в тени, под листочками и ждут своего часа, чтобы в наступающих сумерках с противным писком вылететь на охоту и портить людям вечерний отдых.

В этот час, как было условлено, мы собрались у памятника воину-освободителю, что возвышался над братской могилой у въезда в деревню.

Мы с братом притащили в авоське, замотанную для конспирации в тряпки, трехлитровую банку бражки.

Хозяйственный Генка принес изрядный шматок сала, несколько сморщенных прошлогодних соленых огурцов и полбуханки черного хлеба.

Славка – пару пучков зеленого лука и, конечно же, пачку «Беломора».

Даже Юрик пришел не с пустыми руками: бутылка лимонада «Буратино», погнутая алюминиевая кружка и две толстых свечки.

– Это еще зачем? – Славка кивком указал на свечи.

– Темно станет. Зажжем и будет хогошо, – ответил Юрик.

Конопатый только сплюнул от досады и пробурчал, что-то себе под нос.

– Зря ты так, – вступился за приятеля Генка. – Юрка молодец. Он единственный догадался кружку прихватить. А то пришлось бы прямо из банки хлебать.

Славка ничего не ответил, он смотрел на стремительно темнеющее небо. Нет, это не ночная тьма опускалась на деревню, это с севера, клубясь и перекатываясь, фиолетовой громадой наползала огромная грозовая туча. Она то и дело освещалась вспышками и зарницами, сопровождаемыми пока еще негромким рокотом.

– Накрылся пикничок, – Генка грустно смотрел на небо.

– Ага. Сейчас, как сыпанет, да как вдарит! – подхвати Денис. – И будем мокрые, как цуцики.

– Тогда по домам, – с радостным облегчением сказал Юрик. – Сама пгигода пготив этого безобгазия, что мы затеяли.

– Дулю тебе и твоей «пгигоде» – Славка сунул приятелю под нос крепкий кукиш. – Пикник состоится при любой погоде. Идем в баню.

– В баню? – я с изумлением уставился на него.

– Ты что, рехнулся? – Генка покрутил пальцем у виска.

– Мне папина мама гвогила, что там нечисто, – тихо произнес Юрка. – Что-то там нехогошее водится.

Мы с Денисом переглянулись и согласно закивали – наша бабушка тоже предупреждала, чтоб «ни ногой» туда. Да и страшные слухи ходили по деревне об этом старом заброшенном строении, на пригорке у речки.

Баню построили давным-давно – еще до войны. Колхоз тогда расстарался и возвел добротное кирпичное здание, разделенное на две половины – женскую и мужскую, для помывки трудящихся. Но недолго пришлось париться колхозникам и колхозницам в новой бане – грянула война. А после, про баню отчего-то забыли и перестали использовать по назначению. Да и вообще, старались обходить стороной. Так и осталось стоять на отшибе кирпичное здание, угрюмо глядевшее перед собой маленькими подслеповатыми окошками. Иногда, по слухам, оттуда по ночам доносились жуткие крики и виднелись отблески пламени. Хоть в эти слухи никто особо не верил, всё равно все старались держаться от старой бани подальше.

– Нет, я не пойду, – заявил Юрик. – Папина мама говогила…

Славка обидно рассмеялся.

– Это бабкины сказки. В них верят только дошколята и, – он бросил взгляд на Юрика. – Маменькины сынки.

Я видел, как у Юрика побелели щеки и он сжал кулаки.

– Вы как хотите, а я иду, – продолжал Славка. – И если вы мужики, то пойдете со мной.

Он обвел нас прищуренным взглядом. Мы с Генкой хмуро переглянулись и синхронно кивнули – нам не улыбалось, что конопатый Славка разнесет по городу то, что мы зассали вечером посидеть в развалюхе.

Славка перевел взгляд на Дениса.

– Я, как Петя, – поспешно сказал брат.

Славка кивнул, победно улыбнулся и посмотрел на Юрика.

– А ты, очкарик? – кривя губы спросил он. – С нами или как?

Юрик посмотрел на нас, обреченно кивнул и нехотя произнес:

– С вами.

– Ну тогда пошли, нужно торопиться, – Славка указал на небо. – Гроза уже близко.
Действительно, пока мы препирались, небо затянуло темным. Молнии блискали все ближе и ближе. Раскаты грома звучали непрерывной канонадой.

– Побежали! – скомандовал Славка. И мы стремглав бросились к реке, где на пригорке, почти у самого леса стояла старая, заброшенная баня.

Нам повезло: первые тяжелые капли успели лишь несколько раз звонко хлопнуть нас по макушкам, прежде чем мы вошли полумрак бани.

Ливень сыпанул стеной, как только входная дверь была захлопнута. Мы сгрудились в тесных сенях. Стояли и слушали наше прерывистое дыхание и то, как за стеной водопадом рокочет дождь, как грохочет гроза подбираясь все ближе и ближе. Всем было немного не по себе.

Чиркнула спичка и из темноты выступили наши испуганные лица с горящими глазами.

– Тэкс, что мы имеем? – Славка приподнял огонек повыше.

В неровном, колеблющемся свете горящей спички, мы разглядели абсолютно пустой, узкий и запыленный тамбур.

– Нет. Не пойдет, – вынес вердикт конопатый. – Идем дальше.

Он зашипел ожегшись о догоревшую спичку. Огонек погас и стало темно. Славка опять зажег спичку и собрался было толкнуть следующую дверь, но его остановил Генка.

– Погоди. А если кто из взрослых нагрянет? Засекут ведь, – рассудительно произнес он.

– Хэ! Не проблема, – заявил Славка, и осветил входную дверь. – Смотри.

На двери, в широких скобах, имелся массивный кованый засов, бурого цвета от ржавчины. Конопатый, чуть напрягся, и с усилием задвинул засов в паз.

– Так нормально? – спросил он поглядывая на Генку.

Тот удовлетворенно кивнул:

– Сойдет.

Славка хмыкнул, толкнул следующую дверь и опять зашипел обжегшись.

– Слышь, очкарик, где твои свечки? – обратился он к Юрику. – Так никаких спичек не напасешься.

– У меня вообще-то имя есть, – буркнул Юрик протягивая толстый стеариновый цилиндрик.

Славка проигнорировал замечание приятеля, забрал свечу и через несколько секунд тьма отступила под робким язычком пламени.

– Предбанник, – объявил Генка.

– Н-да, – протянул Денис. – Тоже не особо.

Пол вокруг был усыпан битым кирпичом, завален обломками мебели и еще какой-то рухлядью.

– Свинарник какой-то, – я посмотрел на Славку. – Что, будем здесь?

Тот только отмахнулся, задвинул на двери такой же засов и двинулся дальше. Мы последовали за ним, осторожно обходя завалы и кучи хлама.

– Давайте сюда, – Славка уже распахнул дверь в следующее помещение и светил туда свечкой. – Будем здесь. Как будто специально для нас подготовлено.

Он шагнул внутрь. Мы зашли следом и огляделись

Это оказалась моечная. Просторное помещение со щелястым, для слива воды, полом, низким потолком и широкими каменными скамьями. Обшитые потемневшими от времени досками стены не имели окон, лишь под самым потолком было одно, маленькое, даже не окно, а вентиляция.

– Точно, будто для нас, – удовлетворенно сказал я.

А хозяйственный Генка уже стал раскладывать припасы на невысокой каменной скамье.

Вскоре мы расположились вокруг импровизированного столика. Горели две свечи. И от их света наши изломанные тени танцевали причудливый танец по стенам и потолку. За окном все также шелестел дождь и громыхали раскаты грома, время от времени загораясь отблесками молний в узком окошке под потолком.

Алюминиевая кружка с брагой шла по кругу. В голове приятно шумело, и все страхи были позабыты, а сидящие рядом мальчишки казались самыми лучшими друзьями в мире.

Мы выпивали, хрустели огурцами и зеленым луком, наперебой рассказывали истории и анекдоты, смеялись над самыми глупыми шутками.

Очередная яркая вспышка молнии, проникшая сквозь маленькое окошко, и оглушительный раскат грома, от которого затряслись стены, заставил нас замолчать. Звенящая тишина наполнила все вокруг. И в этой тишине стали отчетливо слышны тяжелые шаги над нашими головами: шаг, тишина, шаг, тишина, шаг… Все стихло.

– Это голуби, – беспечно махнул рукой Славка. – Тут их тьма-тьмущая на чердаке обитает.

– Совсем дугак? – прошипел Юрик. – Какие голуби в подкованных сапогах?

– Да я тебя, очкастый, по самую шляпку, как гвоздь в землю вгоню! – Славка выпятив нижнюю челюсть стал неуклюже подниматься.

Отблеск молнии через окошко. Ужасный грохот, от которого на миг зазвенело в ушах. И хлопнула дверь в предбанник.

– Ты же ее на засов закрыл? – дрожащим голосом спросил Денис обращаясь к Славке.

– Ага, – кивнул тот и облизнул пересохшие губы. – Там засов, танком не сломаешь.

– Тихо! – пошептал Генка. – Слушайте!

Мы затаили дыхание. Стало слышно, как под тяжелыми шагами хрустит мусор.

– Мама, – пискнул Юрик.

– Заткнись, – прошипел Славка.

И в ту же секунду кто-то со страшной силой ударил в дверь.

– Ты закрыл ее? – Генка побелевшими глазами смотрел на Славку.

– Ага, – кивнул тот. – Там засов такой же…

Он не договорил, яркая вспышка молнии осветила полутемное помещение, в этой вспышке стена стала прозрачной и мы увидали высокую темную фигуру за дверью.

Пронесся порыв холодного ветра и задул свечи. Комната погрузилась в непроглядный мрак.

Тоненько, по-девчоночьи, завопил Юрка. Заголосил что-то непонятное Денис. Заорали в голос Славка и Генка. Я тоже пытался кричать, но сразу же сорвал голос и из горла моего вылетал лишь тоненький писк.

Еще вспышка. И прямо перед нами возник мужчина. В темном пиджаке и таких же брюках заправленных в высокие сапоги. Отсвет молнии длился всего лишь мгновение, но я отчетливо разглядел его облик, его белое лицо, которое пересекала страшная рана, рассекающая череп буквально пополам. Мужчина стоял перед нами, он ухмылялся ощеренным ртом в котором были видны осколки зубов и протягивал к нам руки с неестественно длинными пальцами.

Как птички попавшие в клетку, мы заметались по темной комнате. Первым к окошку бросился Денис. Он ужом выскользнул в узкое отверстие. За ним рванул Генка. Секунда, и его ноги мелькнули в окне. Невысокий Юрик подпрыгивал, пытаясь достать до подоконника.

– Давай, очкарик! – завопил Славка, рывком вскинул его к окошку и сам рванулся следом.

Я был последним. Подпрыгнул, ухватился за скользкий подоконник, подтянулся и уже стал протискиваться наружу, как ледяные пальцы ухватили меня за щиколотку.

– Мама! – просипел я, и соскользнул вниз.

Хватка внезапно разжалась. Вспышка. И я увидел, что вокруг страшного мужика стоят три невысоких фигуры в белых длиннополых одеяниях. Мужик дергался и кружился между ними, пытаясь вырваться из кольца. А белые все ближе и ближе приближались к страшилищу. Тот воздел руки и страшно закричал.

Я не стал дожидаться чем все это закончится, одним прыжком достиг окошка и через секунду вывалился наружу, прямо на руки зовущего меня Славки.

– Живой? – выдохнул он.

Я кивнул.

– Тогда бежим! Все уже смылись, – он дернул меня за руку и мы побежали.

Бежали под проливным дождем, пригибаясь от ярких вспышек молний и вздрагивая от раскатов грома.

В деревне разделились – каждый побежал к себе. У калитки меня поджидал Денис.

– Петька! Живой! – радостно прошептал он. И обнял меня.

Несколько минут мы с братом стояли обнявшись под струями дождя. Потом пробрались в дом. Скинули мокрую и изорванную одежду, и тихо, чтобы не разбудить спящую бабушку, прошмыгнули в свою комнату.

Всю ночь Денис метался в горячечном бреду. У него поднялась температура. Ртуть на градуснике доползла до отметки в сорок градусов. Бабушка охала и причитала. Поила его каким-то отваром и поминутно обтирала мокрым полотенцем.

Утром, старый усатый фельдшер, осмотрел брата, вздохнул и произнес непонятное слово:

– Пневмония.

Потом закурил беломорину и сказал испуганной бабушке:

– Я машину из города вызвал. Еще двое таких же, – он кивнул на брата. – В больницу им нужно.

– А еще кто? – всплеснула руками бабушка.

– Андреевны и Марковны внучата, всю ночь температурили, – устало ответил фельдшер.

Докурив, он затушил окурок и подозвал меня. Долго осматривал, слушал легкие, заглядывал в рот и щупал шею. Затем хмыкнул, и бросив:

– Здоров, как конь, – отправился по своим делам.

Когда бело-красный пучеглазый УАЗик, увез Дениса, Юрика и Генку в город, я тайком выскользнул из дома и бросился к Славке. Встретились мы на половине дороги – приятель спешил ко мне. Не сказав друг другу ни слова, мы не сговариваясь отправились к бане.

Некоторое время из кустов мы рассматривали кирпичное строение, потом осторожно приблизились. Подошли к двери и Славка подергал за ручку. Было заперто. Он нагнулся и посмотрел в щелку между косяком и дверью.

– Засов, – сообщил конопатый и озабоченно осмотрелся. – Пошли к окну.

Поочерёдно подсаживая друг друга, мы заглянули внутрь. Там все было, как и вчера: в полумраке было видно, что на скамье стоит полупустая банка с бражкой, лежит нехитрая закуска и уныло торчат две оплывшие свечи. И больше ничего. Никаких следов страшного мужика или белых фигур.

– Н-да, – протянул Славка, отходя в сторону и глядя на окошко. – Узкое. Через него только кошка и пролезет. Как мы умудрились?

– Я рубашку порвал, и живот исцарапал, – сказал я.

– Я тоже, – Славка молча задрал майку и продемонстрировал ободранные бока.

– Вот вы где, – раздался голос.

Мы вздрогнули и обернулись – позади нас стояла моя бабушка.

– Я так и думала, что без бани не обошлось, – она внимательно смотрела на нас. – Говорила же – не ходите.

Мы стояли потупившись. Бабушка помолчала, вздохнула и сказала:

– Пошли домой, расскажете.

И не дожидаясь нашего согласия засеменила прочь.

На столе, под цветущей яблоней, попыхивал самовар, по чашкам был разлит ароматный чай и стояли свежие пирожки и ватрушки. Расположившись у стола мы, под пристальным бабушкиным взглядом, наперебой рассказывали о вчерашнем происшествии. Рассказывали все, от начала и до конца, лишь утаив про украденную бражку.

Выслушав нас, бабушка долго молчала, глядя в никуда пустыми глазами, в которых плескались боль и слезы. Я уж подумал, что она ничего не скажет, когда она тяжко вздохнула и тихо произнесла:


– Это Яшка-полицай был.

– Кто? – не понял я.

Бабушка опять вздохнула и продолжила:

– Уж какие во время войны немцы звери были, только куда им до наших. Полицаи за малейшую провинность наказывали, мучали, издевались. А баню приспособили для расправ и пыток с неугодными людьми. И Яшка, самым жестоким, самым ярым был. Скольких он там замучил – одному Богу известно.

Она перевела дыхание.

– А когда наши наступать стали, немцы бежали. Бросали всё, своё и награбленное. И прислужников своих оставляли. Яшка и схоронился в бане, думал не найдут, думал пересидит и скроется в лесах. Да не тут-то было. Хромой Егор, дед твой, – бабушка кивнула на раскрывшего рот Славку. – Средь бела дня в баню пошел и зарубил топором Яшку. Тело в лес выволок и запретил хоронить. Так и лежал тот с разрубленной головой, пока звери не растащили.

Бабушка умолкла. Повисла тишина.

– А белые те, – не выдержал я. – Они кто?

– Не знаю точно, – бабушка пожала плечами. – Но думаю – Сомовы. Последние, кто смерть в тех стенах принял. Они еврейского мальчика прятали, за то и поплатились. Отомстили значит. После смерти, но отомстили.

Мы молчали. Славка уставился в стол, бабушка теребила косынку, а я смотрел на далекий лес и думал, что даже после смерти, злодея настигла расплата. Не смог он спрятаться от душ замученных им невинных людей.

– Никому об этом не рассказывайте, – тихо сказала бабушка. – И друзьям своим скажите.

Мы со Славкой закивали: о таком не рассказывают, да и кто поверит.

И действительно, встречаясь с друзьями, мы никогда не вспоминали о том страшном дождливом вечере.

Друзья наши болели тяжело и долго. Но в конце концов пошли на поправку и выздоровели.

Потом была жизнь. Она раскидала нас в разные стороны.

Мой брат, Денис, в восемьдесят шестом погиб исполняя интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан. 

Генка, трудится на ниве сельского хозяйства. Уважаемый человек. Агроном.

Юрик, в конце восьмидесятых перебрался на историческую родину – в Израиль.

Конопатая физиономия Славки довольно часто мелькает на экране телевизора. Он стал артистом.

Я иногда бываю в деревне. Бабушки уже давно нет в живых. Дом ее обветшал и требует ремонта. Да все как-то недосуг.

А баня все также стоит на пригорке, у изрядно обмелевшей речки. Старое, никому не нужное кирпичное здание, побитое временем и непогодой. Она почти утонула в зарослях кустов. Невысокие сосны окружают ее со всех сторон, а на крыше поселились три тоненьких белоствольных березки.