Моя душа
Моя душа сплошной чертой разделена на два куска. Эта мысль преследовала ее, как навязчивый ритм. Два куска. Неравные. Непохожие. Живущие по разным законам под одной грудной клеткой.
Больший кусок – цветной. Яркий, сочный, как летний луг после грозы. Он был соткан из солнечного света детства, из первого трепетного признания, из безрассудной нежности к сыну, когда он, крошечный, засыпал у нее на груди. Это была часть, которая умела дарить любовь. Щедро, безоглядно, почти с болезненной самоотверженностью. Она лилась из нее рекой – к мужу, к друзьям, к миру в целом. Эта часть верила в добро, в прощение, в то, что даже самые колючие люди прячут внутри ранимый цветок. Она была ее теплом, ее верой, ее способностью видеть краски там, где другие видели серость.
А другой кусок... Маленький. Черно-белый. Угловатый и холодный, как галька на зимнем берегу. Он забирал. Забирал покой, доверие, безмятежность. Он помнил каждую царапину, нанесенную жизнью. Каждое предательство – большое, как уход отца из семьи, когда ей было десять, или маленькое, как злая сплетня коллеги. Каждую несправедливость. Он был ее личным архивариусом боли. И только он волновал кровь. Не теплой волной, а ледяными иглами ярости или острым жалом обиды. Когда этот кусок просыпался, мир терял краски, превращаясь в резкие контрасты света и тени, добра и зла, где зла всегда было больше.
Цветной кусок готов был все оправдать. Измену мужа в трудный год? "Он потерялся, ему было страшно, он искал утешения не там..." – шептала цветная половина, готовая принять его обратно с распахнутыми объятиями, лишь бы только боль ушла, лишь бы вернулась иллюзия целостности. Грубость начальницы? "У неё свои проблемы, она не справляется..." Ложь подруги? "Она просто испугалась за меня, хотела как лучше..." Цветная часть находила объяснения, смягчала углы, стремилась залатать любую брешь милосердием и пониманием. Она верила, что любовь – это бездонный колодец, из которого можно черпать вечно, одаривая даже тех, кто этого не заслуживает.
А черно-белый кусок мстил. Молчаливо и изощренно. Он не кричал, не скандалил. Он замораживал. Он заставлял отстраняться, строить невидимые стены, произносить ледяным тоном фразы, которые больно ранили. Он шептал на ухо: "Он не заслуживает твоего прощения", "Она тебя предала – вычеркни ее", "Мир жесток, защищайся!" Он требовал справедливости, понимаемой им как возмездие. Он был ее щитом, но щитом тяжелым, покрытым шипами, ранящим и того, кто его несет.
Давно живут они со мной… Она вздохнула, положив ладонь на грудь, туда, где под ребрами бушевала тихая гражданская война. Два колоска. Выросшие из одного семени ее "я", питаемые одной почвой опыта, радостей и страданий. Но такие разные! Один тянулся к солнцу любви, другой – укоренялся в темной земле обиды. Они не могли существовать друг без друга. Цветной кусок смягчал жестокость черно-белого, не давая ей превратиться в монстра. Черно-белый отрезвлял безмерность цветного, не позволяя ей раствориться в других без остатка, потеряв себя.
Моя душа сплошной чертой соединила два куска... Вот в чем был и парадокс и ключ к пониманию. Эта черта – не рана, не разрыв. Это шов. Грубый, неровный, иногда болезненный, но соединяющий. Он был свидетельством ее цельности, как человека, способного и на бездонную любовь, и на горькую обиду. На всепрощение и на холодную отстраненность. На доверчивость и на осторожность. Она была не "или-или". Она была "и".
Поиски смысла жизни часто приводили ее к этому внутреннему расколу. Кто она? Добрый ангел, готовый всех прощать? Или фурия, таящая обиды? Ответ, наконец, начал проступать сквозь туман самокопания. Она была и тем, и другим. Смысл был не в том, чтобы выбрать одну половину и уничтожить другую. Смысл был в том, чтобы признать их обеих. Понять, что черно-белая часть – это не враг, а раненая, испуганная часть ее самой, нуждающаяся не в подавлении, а в осознании и... осторожном управлении. Что цветная часть – это ее сила, но и ее уязвимость, нуждающаяся в защите разума.
Найти баланс. Учиться слушать мудрость черно-белого архивариуса боли, но не давать ему рулить ее жизнью. Позволять цветной любви изливаться, но не позволять ей топить ее достоинство. Видеть мир в красках, но не закрывать глаза на его черно-белые контрасты и опасности.
Она смотрела в темнеющее окно, где ее отражение постепенно сливалось с ночью. В груди по-прежнему бились два сердца: одно – широкое и горячее, другое – сжатое и настороженное. Но теперь она знала, что эта черта посередине – не разделение. Это мост. Хрупкий, требующий внимания, но мост между двумя берегами ее сложной, противоречивой, но такой живой души. И в этом знании, в этом трудном принятии себя целиком – со всем ее светом и всей ее тенью – таился намек на тот самый смысл, который она так долго искала. Быть собой. Всей. Разной. Настоящей. Соединенной одной сплошной, нерушимой чертой бытия.
Свидетельство о публикации №225081500068