Килька в томате

 

КИЛЬКА В ТОМАТЕ

Заняться было совершенно нечем. Компьютер батя отключил за “злоупотребление”, да заодно еще и телефон отобрал. И ладно бы за дело! Ну подумаешь, играл всю ночь в Mortal Kombat и домашку не успел сделать! Что там ее делать, эту математику, только за стол сесть, всего-то полчаса и не хватило…
Уроки, и вчерашние и сегодняшние, уже были сделаны, а идти вместе с отцом смотреть футбол по телеку Генка принципиально не хотел, ибо обиделся. С лучшим другом Димкой тоже сегодня вышла ссора на пустом месте. Генка был никем не понят,  всеми отвергнут и абсолютно одинок. Впереди была лишь пустота и мрачная перспектива потерянного напрасно вечера. Оставалось только в окно глазеть. Но и за окном ничего интересного не происходило. Обычный темный осенний  вечер. Б;льшая часть обитателей двора уже благополучно  окончили дневные подвиги и наслаждались ужином и домашними тапочками. ;кна д;ма напротив, как соты медом, до краев наполнились светом, без единой темной ячейки. Двор, наоборот, опустел. 

Генка некоторое время тупо пялился, как ветер шевелит листву, и вдруг краем глаза заметил какое-то движение в Закутке, небольшом клочке растрескавшегося асфальта на задах гаражей, с одиноким фонарем, почти скрывшимся в разросшихся деревьях.
Там была мертвая зона, не просматриваемая ниоткуда, кроме его угловой комнаты. Со стороны двора обзор загораживали гаражи, а сверху - кроны кленов.

Чего там только не происходило!  Мальчишки бегали сюда курить, парочки – целоваться или выяснять отношения без свидетелей, альфы и беты –  меряться статусами, алкаши – по-быстрому сообразить на троих. Надолго, правда, никто не задерживался, как-то там было неуютно, за столько лет никто не удосужился даже лавочки поставить.
…Если бы Генка захотел, он бы уже собрал досье на всех обитателей двора, которых заносила сюда тяга к уединению. Но он был уважающим себя геймером, и брезговал шантажом. Однако сегодня тут творилось что-то небывалое. Никто и никогда (на Генкиной памяти) такого здесь не делал… Вечерний гость пришел сюда ТАНЦЕВАТЬ.

Гибкая черная фигурка легко и  изящно кружилась в свете фонаря, порхала, иногда как будто даже зависала в воздухе. Вокруг так же кружились и порхали падающие листья. Беглый, неверный, менющийся узор теней от фонаря добавлял картине нереальности.
Это было похоже на сон, на волшебство, на едва слышную капель, на стихотворение на незнакомом языке, когда  непонятно о чем - но слышно, что это именно стихи.
Генке даже стало казаться, что он начинает слышать музыку, под которую движется таинственный танцор, кажется, это пела виолончель…
Время остановилось. Мир исчез. Осталась только сказка.

…От резкого движения с танцора  слетела шапка и под фонарем змеей блеснул медно-рыжый хвост. Девчонка!..
И тут Генку накрыло непрошеное воспоминание – да, это сказка, а девчонка, это же Огневушка-поскакушка, и когда она танцует, к ней под ноги  стекается золото! …Так ему мама в детстве читала, ох, мама-мама-мама… Но утонуть в нахлынувшей лютой тоске он не успел . Девчонка остановилась, закрутила волосы, натянула шапку, наклонилась под дерево, что-то взяла… и  надела бесформенную бурую куртку. Так эта вошебная плясунья – Килька?!

…Ее прозвали Килькой в томате. “Килькой” – за мелкость, “в томате” – за рыжие волосы и невообразимую буро-красную, бомжацкого вида куртку. Она была чужачкой, из самой Москвы, но родители ее были алкаши. Кажется, бабушка Кильки умерла, и они переехали в освободившуюся квартиру, а московскую продали, и теперь азартно пропивали. Их почему-то ещё не лишили родительских прав, но дело явно к тому шло. А пока Килька попала в Генкин класс… и в самый низ иерархии. Класс попробовал ее на зуб и брезгливо выплюнул. На насмешки она не реагировала, поэтому ее признали тупой; драться с ней было себе дороже, потому что, несмотря на субтильность, дралась она насмерть; сидеть с ней рядом никто не захотел, потому что от нее воняло… Установился настороженный нейтралитет. Класс не интересовался Килькой, Кильке не было дела до класса. Школу она не пропускала - однозначно тут было лучше, чем дома, и теплее, чем шляться по улицам. Как могла, делала уроки на переменах, ухитрялась даже без двоек, а вот влиться в социум и не пыталась - у нее уже имелся горький опыт в предыдущих школах. Килька в полном одиночестве  вела свою сложную игру на выживание, о которой даже не догадывались эти благополучные детки.

…ошарашенный Генка сполз на пол. За две минуты реального времени эмоций навалилось столько, что он просто не мог это сразу переварить. Ночь, улица, фонарь, аптека… нет, это какой-то мем из инета, ночь, осень, фонарь, танец, листья, Огневушка, все золото мира, мама, вся скорбь мира… Килька. Просто Килька.

Их с отцом холостяцкий мир, с таким трудом выстроенный после маминой смерти, дал трещину, и в эту трещину просочилось что-то  неосязаемое, непонятное, в чем смешались и старые мамины сказки, и  что-то новое, незнакомое, почему-то пахнущее надеждой.
Так бывает в конце зимы, когда ещё вроде и морозы, и снег, но в воздухе вдруг что-то эдакое мимолетное повеет, и ты понимаешь – зиме конец.

Это было жуть как странно, в этом была тайна, и ведомый этой тайной, на следующий день Генка от дверей класса направился прямо к знакомой медно-рыжей макушке на последней парте. Плюхнувшись рядом с Килькой, спросил:

 - Слышь, Килька, ты Атаку титанов смотрела?

Килька настороженно оглядела его, помолчала, поколебалась и решив все же вступить в диалог, а не сразу драться, ответила: 

– Вообще-то меня Таня зовут.

…Вообще-то это была ловушка. Иногда ведь и заяц ставит капкан на волка. Начнет волк насмехаться – получит в глаз, не начнет – можно и поговорить. Но Генка орлом пролетел над ловушкой, даже не заметив её. Вместо ожидаемых насмешек он вдруг бурно восхитился:

 – Ух ты,Таня, как в Малахитовой шкатулке!
– В какой-какой шкатулке?
– В такой-такой! Это сказка, мне мама в детстве читала, написал Павел Бажов. А малахит, это камень такой зеленый, красивый очень (“как твои глаза” -  вслух не прозвучало, но подумалось. И Килька даже услышала эту мысль, но не поверила.)

А Генка по памяти начал с мамиными интонациями:

– У Настасьи, Степановой-то вдовы, шкатулка малахитова осталась, со всяким женским убором, кольца там, серьги…(наверняка девчонке про украшения будет интересно!)

Тут прозвенел звонок на урок, но диалог уже начался… и будет продолжаться всю жизнь.

…Был урок литературы.
За окном, на ветке дерева, чинно сложив крылья, сидели два Ангела-Хранителя, наблюдали за подшефными, и беседовали о… литературе, конечно.

– Что-то он какие-то не те тексты цитирует. Ведь не с каждым такое счастье случается - случайно выглянуть в окно и увидеть свою судьбу. Тут скорее подошло бы: “Итак, она звалась Татьяна… “
– Да не проходили они ещё Онегина! А уж Библию и подавно не читали. “И ввел Исаак Ревекку в шатер Сарры, матери своей… И утешился он в печали по матери своей” (Быт, 24-67)  Ну, и ладно, позже прочитают. Может даже поймут, что это про них. Зато теперь они не пропадут. Раз они вдвоем – и она не озлобится, и он не заледенеет от горя, как Кай в Снежной королеве. Как там было, у Бродского : “Ты никто и я никто, вместе мы почти пейзаж”? Двое - это уже не один, это качественный скачок в развитии.
Все уже давным-давно написано, коллега. Этот сюжет бродит по миру уже не одну тысячу лет, а теперь в него попали и эти двое. И пожалуй, за них можно уже не беспокоиться. Опять же, если вернуться к литературе:

“Плохо человеку, когда он один.
Горе одному, один не воин –
Каждый дюжий ему господин,
И даже слабые, если двое…”

Это из недавнего, а из вечного:

“Двоим лучше, нежели одному, потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их. Ибо, если упадёт один, то другой поднимет товарища своего. И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него. И нитка, втрое скрученная, не скоро порвется” (Еккл,4)


Впрочем, коллега, довольно литературы. Полетели в спортзал, у них физкультура начинается.