Последний век - 03

ГЛАВА  III

В начале 1991 года у меня уже скопилось немало различных брошюрок, сборников анекдотов и стихотворений, газет. Я дал объявления в прессу о приёме на работу частных распространителей, взял разрешения в райисполкомах на торговые точки (некоторые райисполкомы брали плату, а некоторые давали разрешения бесплатно). И через короткое время несколько распространителей по всему городу продавали небольшие по объёму и недорогие по цене издания ширпотребного характера. В конце концов многие продавцы отказались от работы по ряду причин, и со мной остались сотрудничать только трое. Зато работали добросовестно, «с огоньком», да и места у них были козырные: железнодорожный вокзал «Воронеж-I», центральный автовокзал и место возле универмага «Россия». Поэтому 15 февраля я был назначен директором профсоюзного агентства, которому дал название «Виктория», в честь своей дочери, да и газеты тоже.
Надежда на издание второго номера «Виктории» не покидала меня, и я обратился за помощью в Профсоюз литераторов, в котором работал. Они посоветовали мне съездить в Хохольскую типографию. И 29 января состоялось моё первое посещение районного центра – Хохольского, первая встреча с директором типографии Василием Яковлевичем Горяиновым.
Этот человек, как показали дальнейшие события, сделал очень много для меня. Несмотря на то, что он являлся закоренелым консерватором, часто оглядывающимся на начальство, в его типографии было отпечатано более сотни разнообразных изданий, подготовленных мною.
Объяснить наше долгое и плодотворное сотрудничество совсем непросто сейчас. Возможно, в тот день у него было хорошее настроение, и, возможно, я произвёл на него приятное впечатление, закончив свою недолгую речь такими заветными словами, как «Магарыч с меня».
Посмотрев качество районной полиграфии и сравнив его с «коммуновской» офсетной печатью, решено было не делать газету «Виктория» под номером два, а выпустить литературку под другим названием. Долго не раздумывая, я назвал газету «Музой». В неё вошли почти все произведения, подготовленные в уничтоженный второй номер «Виктории» и кое-что новое. Так 8 февраля появилось это издание. Тираж (опять-таки с нарушением Закона о печати) сделали двухтысячным. А 21 февраля появилась уже новая газета «Руфь». Во-первых, я побоялся делать, к примеру, «Музу» № 2, т.к. не хотел, чтобы меня обвинили в периодическом незарегистрированном издании. Во-вторых, чтобы не нарушать структуру заголовка газеты, понадобилось слово из четырёх букв. А в-третьих, я подметил, что и первая, и вторая мои газеты носят женские имена. Так появилась «Руфь», взятая из справочника имён, и, как оказалось, являлась она еврейским женским именем, после чего я получил несколько нареканий по этому поводу от литераторов и читателей. Тираж «Руфи» также не перешагнул двухтысячный рубеж.
Выпуск газет требовал бумаги, хоть и немного. Но Хохольская типография выдвинула такие условия (будет бумага – будет газета) и с этим приходилось мириться (была «с бумагой в стране напряжёнка»). И я обратился за помощью к уже знакомым печатникам в типографии «Коммуна». Печатный цех располагался на первом этаже. Ребята передавали мне уже порезанную бумагу через окно. Я подгонял легковую машину и ставил её во дворе через дорогу от типографии и в иной день делал по несколько ходок, а потом увозил вынесенное. Достать бумагу честным способом тогда не предоставлялось возможности. В магазинах она не продавалась. И такой способ добычи газетной бумаги просуществовал несколько месяцев, пока дважды нас с этим делом не заметили. После этого начальство типографии вызвало сварщика, и окна на первом этаже заварили, а в дальнейшем поставили и решётки. Так всё на этом и закончилось. Правда, к тому моменту у меня уже были очень хорошие отношения с Горяиновым, и он согласился печатать на своей бумаге.
Издав «Викторию», а затем «Музу» и «Руфь» (и это, надо признать, в «трудные времена» для нелегального газетопечатания), я обратил на себя внимание не только в Воронеже. Вот что писал мне поэт Владимир Галицын из Рамони:
«24.02.91.
...Вчера я дозвонился до Арбата. По нашему вопросу выяснить удалось следующее: Арбат возьмёт и 1 тыс. «Музы», и 1 тыс. «Руфи», но при условии дальнейшего сотрудничества, т.е. – если мы поможем «Голосам Арбата» напечатать у нас их газету – стихотворный текст.
Главный редактор «Голосов» просил узнать, можно ли напечатать тираж сто тысяч! Или хотя бы для начала 5 тыс., или 2, или 3 тысячи (здесь можно громко посмеяться – В.Б.). Оплата, транспортировка и т.д. – это уже их проблемы. Если ты согласен – дай знать мне. Быков (главный редактор «Голосов») уже начал готовить макет газеты со своими авторами (у меня это занимало 1-2 часа от силы – В.Б.), надеясь на нашу помощь и взаимное соглашение. Я думаю, если есть возможность им помочь, – не стоит отказываться. Они нам здорово помогут с распространителями и сейчас, и, наверное, позже. Будет возможность выпускать те газеты, какие ты организовал, раза два в месяц. И продукция не будет
залёживаться.
О «Виктории» и «Музе», какие я ему выслал, он отозвался положительно. А «Голоса Арбата», если они выйдут у нас, будут продавать совместно с нашими газетами на Арбате. Это хороший вариант для всех нас...»
«14.03.91.
...Звонил Быков из Москвы. Задерживается в связи с референдумом 17 марта. Обещал быть у нас 18 или 19 марта...»
Но что-то в «планах Москвы» изменилось, встреча так и не состоялась. А отпечатать уже тогда даже тираж в сто тысяч мне не составило бы большого труда.
В начале года, чтобы не обременять родителей, я снял маленькую полуподвальную комнатушку на Малосмоленской. Там я жил, печатал на машинке, готовя новые материалы для типографии, встречался с распространителями, литераторами и женщинами. Я с приятным ностальгическим чувством вспоминаю те дни. Комнатка была сырой, даже летом её приходилось протапливать газовой печкой; в окнах под потолком я наблюдал за проходившими ботинками и туфельками, по полу и стенам ползали какие-то огромные чёрные пауки, но запах творчества пропитал эту комнатку. И жизнь в ней мне нравилась. Даже когда одиночество становилось слишком длительным, я покупал бутылку вина и упорно отстукивал всё новые и новые тексты на своей старенькой «Москве». Мне казалось, что я создаю что-то большое, выступаю в новой жизни своего города чем-то вроде первопечатника.
Молодость! Я тогда был очень молодым! Мне исполнилось всего лишь 28 лет.
Как-то зимою Алевтина Незнамова отвела меня к Аркадию Давидовичу, домой. Его квартира, известная как «единственный в мире музей афористики», честно признаться, поразила меня интересными картинами, нарисованными на оштукатуренных стенах. К тому же места, незанятые живописью, были испещрены десятками, а может, и сотнями афоризмов. Но не менее, чем квартира, меня поразил сам её хозяин. Он тогда был немногословен и даже как-то высокомерен, но в данном случае не только по отношению ко мне, а как я понял, по отношению ко всему человечеству. «Я – гений», – повторил несколько раз Давидович, и это сильнее всего запало в мою память.
Аркадий Филиппович предложил мне выпустить его афоризмы, юморески, миниатюры, среди которых действительно нашлись произведения с проблесками гениальности. Я подумал, что пора издавать собственные брошюрки, а не заимствовать их у той же «Энергии», и согласился.
18 марта такая брошюрка появилась. Отпечатано было 11 тысяч (успех первых анекдотов окрылял именно на такой тираж). Забегая немножко вперёд, скажу, что успех первых анекдотов повторить удастся нескоро. Большинство последующих «коммерческих» моих изданий всё же не пользовались тем успехом. И очень скоро у меня выросла задолженность перед Хохольской типографией. Не расплатиться вовремя с типографией – означало для меня, скорей всего, дальнейшие осложнения в издательской деятельности. Вот тут-то я и попросил Алевтину навестить Давидовича и попросить его выкупить свой тираж на выгодных для него (да и для меня) условиях. Аркадий Филиппович согласился, сделка состоялась, и я выпутался из долгов. Потом уже известный афорист сам предложит мне издавать для него брошюрки. Я считал себя обязанным этому человеку, т.к. он помог мне материально на одном из отрезков моего пути, а с другой стороны, это было выгодно издавать ещё и потому, что тираж сразу же продавался, пусть с незначительной прибылью, но зато сразу. И наше сотрудничество растянулось надолго.
Когда мы издали первую брошюрку, пресса города прореагировала на сей факт. Когда мы издали вторую совместную брошюрку, пресса отметила и этот факт. Когда мы выпустили третью брошюрку, овации и рукоплескания просто-таки гремели с газетных страниц (Давидовича сильно хвалили во всех случаях, меня аналогично не упоминали совсем): «Давидович печёт книжки как блины». Но когда мы издали пятидесятую брошюрку, от нас отшатнулись, нас испугались, нам не поверили и, как факт, о нас замолчали.
После первой «книжки» Аркадия Давидовича я выпустил «книжку» под названием «Временная (с ударением на третьем слоге) петля, или Как я принимал участие в войне Севера и Юга» никому неизвестного автора Генри Д.Престона тиражом в 10 тысяч. И случилось такое 3 апреля 1991 года. В этом же году я протежирую другие две вещи Игоря Преснякова (именно такой псевдоним – Генри Д.Престон – взял он себе) – «Один Бог на всех» и «Чашу Грааля...» – в Эртильскую типографию, где они публикуются в течение года. Ещё несколько месяцев спустя «Чашу Грааля» публикуют почти одновременно три крупных издательства России и Прибалтики общим тиражом в 200 000 экземпляров. В этих книгах Генри Д.Престон выступает как «классик мировой фантастики». Конечно, не из Эртильской типографии была содрана рукопись (там публикация шла под его настоящим именем). Эта рукопись ходила в машинописных листках по всему Союзу. Игорь начал судебный процесс. Об интересной истории стали писать центральные газеты, сюжет прошёл по российскому телевидению. Игорь стал знаменит, но дела по суду до конца так и не довёл. Это требовало больших материальных вложений, а достаточного количества денег у киоскёра «Роспечати» не было. Позже в Америке выйдет роман-бестселлер, в котором прототипом героя выступит Игорь. В финале книги он погибает от рук издательской мафии. Но а в России Игорь до сих пор живёт и здравствует, и мы с ним и по сей день иногда встречаемся. /Это на момент конца прошлого века, а потом всё же наши пути разошлись: где он и как я не знаю, да и не особо интересно – В.Б., 16.08.25, 12:30./
А тогда мы довольно долгое время сотрудничали вместе: ездили в командировки на Украину – возили тиражи анекдотов, в Липецк – разведывать обстановку с распространением мелкой литературы; он помогал мне вычитывать тексты, выступал в роли корректора, т.к. обладал завидными знаниями русского языка. Сохранились квитанции, где указано, что с 12 по 14 августа 1991 года мы проживали в эртильской гостинице «Радуга» и платили по 3 рубля 10 копеек в сутки.
18 апреля выходит второй номер «Музы». Решено было других названий уже не городить. Издание ряда самостоятельных брошюрок и газет вдохнуло в меня уверенность, и боязнь перед официальными органами почти сошла на нет. Тираж равнялся 1,2 тыс.
5 мая, в День Печати, появляются «Анекдоты. Шедевры, сочинённые гениальным Аркадием Давидовичем» (12 тыс.). Название, как вы понимаете, придумал сам автор, т.к. «заказывал музыку» именно он. А 15 мая тиражом в 3 с половиной тысячи увидела свет брошюрка «В огороде бузина...» Валентина Иванова, жителя Бобровского района Воронежской области.
«7.02.91.
Уважаемый Вадим Анатольевич!
Совершенно случайно узнал о Вас и вашей деятельности. То, чем Вы занимаетесь, меня заинтересовало. Если Вы имеете возможность выпускать газету и печатать сборники стихов, то я хотел бы сделать Вам такое предложение.
Я давно уже пишу юмористические миниатюры. Печатался в «Неве», «Авроре», «Смене», «Чаяне», «Подъёме», «Неделе», «ЛГ».
В 1963 г. воронежское областное издательство опубликовало сборник моих юморесок «Лысина и Солнце», а затем ЦЧИ включало мои миниатюры в сборники «Сапоги всмятку», «Скрытая камера» и «Возьмите на заметку».
Меня хорошо знают Троепольский, Сидельников и Котенко.
Напечатать же свой сборник юморесок мне с 1963 г. больше ни разу не удалось. Издавать его не хотели потому, что я не профессионал, а для того, чтобы стать им, нужно печататься. Таким образом, я попал в заколдованный круг, из которого выбраться никак не могу...»
Из «В огороде бузина...» газета «Авось» трижды публиковала подборки юморесок В.Иванова. А сама брошюрка расходилась медленно. Последние 500 экземпляров я продал в марте 1993 года по цене 1 рубль 20 копеек в то время, когда коробок спичек стоил на сорок копеек дороже.
В брошюрке В.Иванова поместилось более 100 его произведений. В этом же году он умрёт. В день его смерти, как выяснилось потом, 19 сентября (заодно и день рождения моей матери), вышел альманах «Литературная группа "Виктория"» (выпуск № 2), где были опубликованы две юморески Валентина Иванова. Позже в «Воронежской лжи» №№ 2-3 прошли его рассказы «Затейница щука» и «Белочкины злоключения».
*
*   *   *
Сначала человек родился, затем он рос, потом начал жить.
И получилось так, что к тридцати годам рухнули многие его идеалы. Он был предан и отвергнут. Потерял работу и семью. О нём забыли родные, и он остался один.
Но нужно было жить. А жить для себя уже не хотелось. Да и сама жизнь как-то не радовала. Не обещала ни любви, ни счастья.
Он был ненормальным, этот человек. Он был трудолюбив и честен. И он смог заработать много денег. Но долго не мог найти им нужного применения. Он не ходил в рестораны, не покупал дорогую одежду, не ездил на импортных авто, не вкладывал деньги в недвижимость, лишь иногда тратился на женщин.
– Как быть дальше, что делать с деньгами? – спрашивал он.
Отдай их нам, – говорили ему окружающие.
– А разве они сделают вас счастливыми? – недоумевал он.
– А что сделает? – смеялись над ним.
– Покой в душе, сострадание к ближнему, занятие своим делом, приносящим пользу живому, – отвечал он. На это пожимали плечами.
– Я научу людей не ссориться, стать культурнее, забыть обиды. Я научу их улыбаться и плакать от радости. Я научу их всех радоваться детям, животным и цветам, радоваться восходу солнца и проливному дождю, радоваться запаху леса и шуму прибоя, дыму костра и первому снегу. Радоваться удачам соседа и помогать в беде совсем незнакомому. Неужели это так сложно? Неужели невозможно быть честным и добрым, не отвечать на зло ещё большим злом? Неужели так трудно жить в мире и согласии? =
И он начал писать о добре и чести, любви и мужестве, о благородных поступках, верности, красоте мира и драгоценности жизни. То, что у него получалось, он стал издавать на свои деньги, а книги эти дарить людям.
Но он был наивен. Огромному количеству людей эти книги не были нужны. И его издания валялись истоптанными на тротуарах, испачканными в мусорных контейнерах, изорванными в общественных туалетах. Его книги сдавали в макулатуру и покупали других авторов, предпочитающих насилие, ужасы и любовные отношения дебилов.
Наделённый природой ярким талантом, он в каждое произведение вкладывал частицу своей жизни, крик своей души, каплю своей боли. А люди не очень любили людей. И большинству из них хотелось лишь денег, власти, удовлетворения плоти.
И зачастую люди с недоверием и непониманием относились к его поступкам и делам. Ему часто не везло. Он расстраивался, уходил в себя. Но вновь и вновь приступал к работе, без которой не видел существования.
Он много задумывал, начинал, пробовал, а его подводило здоровье, неопытность, доверчивость. И тогда люди осуждали его, клеймили и отворачивались. Он шёл с открытым сердцем, а его били по этому сердцу, иногда даже не подозревая об этом. И сердце сдавало, всё больше и больше, призывая хвататься за грудь и глотать лекарства. Его постоянно заставляли доказывать, что он стремится делать добро. В его поступках подозревали скрытые корыстные цели. А за ошибки его нещадно наказывали. И чем больше хорошего он делал, тем его сильнее наказывали. Очень сложно, ведь, отличить хорошее от плохого. К тому же, находились такие, кто, воспользовавшись его благими намерениями, обманывали его, наживаясь на чужой доброте.
...Как-то, возле своего жилища, он обнаружил маленького, грязного, дрожащего щенка. Наклонившись над ним, человек погладил его по голове. А тот, в свою очередь, обнюхал ботинки, кейс, руки человека.
Так они познакомились. Человек пригласил нового знакомого к себе домой; там он его накормил и искупал, а потом, завернув в большое махровое полотенце, положил на колени.
Вскоре пёсик задремал. А человек так и сидел со своим маленьким существом. И уставшая от непрерывной работы душа человека наполнялась безутешным отчаянием.
Если бы он только мог, вот так же, наклонившись, погладить по голове земной шар, и, протянув ему миску супа, сделать людей счастливыми.
Январь (февраль) 1991.
*
*   *   *
* Ольге Вяхиревой
В апреле восемьдесят пятого года я посетил Красную площадь, прошёл вдоль Кремлёвской стены. У могил лежали цветы. Они казались живыми, но были искусственными.
Цветок, не умирающий на льду.
День ото дня он прелесть сохраняет.
То – ложный путь, скрывающий беду,
Что к краю пропасти народ толкает.
Так и живём. Фальшивое подчас
Мы выдаём за истину и верим.
Но сколь б ни тёк притворности рассказ,
Гарантом вечным остаётся Время.
И мне милей совсем другой цветок,
Который в жёсткой и неравной схватке
Природе грозной каждый лепесток
Отдаст в борьбе за миг свободы краткий.
И в час последний капли мук своих
Он выдохнет навстречу смерти властной,
А холод тут же заморозит их
И уничтожит подлинник прекрасный.
Недолговечна эта красота,
Но и мороз не может долго злиться.
Во мне живёт весенняя мечта
О том, что справедливость возродится.
И солнце, набирая высоту,
Растопит лёд, а с ним и капли муки.
И люди вспомнят эту красоту,
Вдохнув добра оттаявшие звуки.
3.02.1991.

1998 – 16.08.25, 13:13.