Ди V Инквизитор часть 1 Люди в белом

Глава 1. Локация 0. В органах работают профессионалы, способные сделать всех даже без вины виноватыми.
Дима спал как младенец: сладко и безмятежно. Ему снился, как и положено молодому человеку его возраста, красивый сон с эротической начинкой. Но вот что конкретно — не запомнил. Потому что, даже не удосужившись разбудить, его жёстко взяли в захват под белы ручки, стащили вместе с матрацем на пол и куда-то поволокли спиной вперёд. Хорошо, что не вперёд ногами.
Жалкие попытки отбрыкаться успеха не возымели. А когда до сонного осознания дошло, что его волокут по больничному коридору, Дима вообще перестал сопротивляться и впал в ступор. Мысли скакали горными козами по его мозговым извилинам, оглушая копытами и издевательски мекая. Он ведь только что был в раю, и на тебе — больничный ад реальности.
Вытянутые ноги, скользившие по линолеуму пятками, замотанные грязными бинтами и одетые в пижамные штаны, моментально дали понять, что его вернули в реальность в том виде, в каком забрали. Но сделали это как-то неправильно. За время, проведённое в виртуальной школе, здесь должны были пройти доли секунды. Поэтому оказаться он должен был в кабинете Сан Саныча, мимо которого его только что проволокли.
Тут до него дошло, что голова кружится и очень хочется спать. Так сильно, что брось его сейчас носильщики, он моментально вырубится, не долетев до пола. Но те не бросали, а продолжали тащить в неизвестном направлении. Дима задрал голову, повертев из стороны в сторону, стараясь рассмотреть похитителей его тела, и тут опять чуть не уснул, потому что глаза тут же закрылись от дикой усталости. Но при этом всё же успел понять, что тащат его два санитара.
Вот только когда поволокли вниз по лестнице, а пятки больно начали пересчитывать ступеньки, Дима вновь был вынужден краткосрочно вынырнуть из полусонного состояния и помочь насильникам, перебирая ногами, изображая лунную походку. Быстро надоело. Попытался подтянуть ноги, повиснув на несунах, но ни сил, ни гибкости не хватило задрать их выше головы.
Наконец оказался на улице. Определил это по порывистому ветру, резко забравшемуся под безразмерную пижаму, и громкому шуму множества машин: где-то рядом была дорога. Да ещё, чёрт бы их побрал, штаны начали спадать, оголяя зад и держась исключительно на переде. Трусов на нём не было. Стационар зажал нижнее бельё.
Санитары на всём протяжении пути ни разу не остановились, не задержались, не перекинулись ни словом. Тащили молча, мощно, как два бульдозера на сцепке. И вот они резко встали как вкопанные, подняли Диму на ноги и, не поворачивая, спиной вперёд кому-то передали, как эстафетную палочку, впервые заговорив. Один из санитаров солидным басом отчитался:
— Нате вашего задержанного.
— Что это с ним? — тут же прозвучал чуть ли не детский испуганный голосок. — Он что, при смерти? Нахрен он нам такой нужен!
При этом руки держащих поменялись, и захват за подмышки стал не столь болезненно крепким. Димино тело держали скорее напугано, исключительно боясь, что оно упадёт. Но с другой стороны — ни в коем случае не желали его выпускать из цепких рук.
— Под укольчиком он, — буркнул всё тот же бас. — Никто ж не сказал, что вы его забирать будете.
— И что нам теперь с ним делать? — спросил другой голос из-за спины, более зрелый.
— Да ничё, — с облегчением выдохнул один и тот же говорливый санитар, — через часок-другой очухается. Да, глядишь, пока везёте — растрясётся. Укольчик так себе, слабенький. Простое успокоительное.
— Ничего вы его успокоили, — буркнул молоденький. — Как нам теперь его транспортировать?
— Волоком, — в недоумении пробасил санитар, — вам, чай, не привыкать.
Послышались уходящие шаги, и Дима приоткрыл один глаз, стараясь не выдавать, что его, кажется, уже растрясли и он начал выходить из липкого, необоримого сна. Две гориллы в белых халатах с закатанными рукавами и безразмерных белых шапочках, зацепленных на лопоухие уши, шагали вразвалочку обратно в больничные двери, которые учтиво придерживала та самая медсестра, что в первый день встретила его с допросом в туалете.
И тут Дима понял: психушка для него закончилась, а вот куда его отсюда этапируют, догадался практически сразу — в полицию. Это до него дошло, когда два полицейских и выскочивший из-за руля им в помощь третий не совсем ласково принялись упаковывать его в легковушку неопределённой иномаркости.
Сначала в салон залез щупленький и с подростковым задором принялся суетливо командовать: «Давай-давай, на меня». Он затягивал Димину тушку на заднее сидение, заваливая размякшее тело на себя. Второй толкал, ухватив задержанного за широкие штаны, от чего те принялись трещать в его руках, вызывая у полицейского неудержимо льющийся мат. Блюститель порядка на полном серьёзе боялся, что потом ещё заставят отвечать за порчу муниципального имущества в виде казённой больничной пижамы.
Третий схватился за ноги и как-то ловко сунул их в салон одновременно с головой, отчего Дима оказался в нескромно согнутом положении с задницей наголо, что явно нервировало второго. Он почему-то категорически отказывался притрагиваться к оголившейся части руками. То ли брезговал, то ли боялся заразиться чем-то психически заразным.
Но всё же через минут пять кантования наряд полиции благополучно справился с поставленной задачей. Хотя изначально издевавшийся над ними Дима в конце концов просто решил им помочь. Вернее, вынужден был помочь, иначе они бы его сломали к чёртовой матери. Да и голый зад надоело светить кому ни попадя.
Сколько ехали, конвоируемый не запомнил. Вместо того чтобы растрясти, его, наоборот, укачали, и он снова уснул. Притом по-настоящему. Проснулся, когда его тушку стали вытаскивать наружу. К этому времени Дима уже более-менее соображал, но по какому-то наитию решил прикинуться не транспортабельным, понимая, что в этом состоянии у него будет больше времени на изучение обстановки и принятие решения. Его пока не воспринимают адекватным, поэтому общаются между собой, не обращая на задержанного внимания.
Отыгрывая роль вдрабадан обколотого, Дима, повиснув на руках полицейских и перебирая заплетающимися ногами, мутным взглядом конченного наркомана цепко осматривал окружение. Зачем ему это было нужно? Он не знал. Но помечал детали и мысленно выстраивал маршрут, как бы рисуя карту в голове.
Но это, по сути, не понадобилось. Буквально за первым же поворотом коридора его втащили в небольшой кабинет. Тот, что поздоровей, перехватил доставленного обеими руками за грудь и, протащив пару шагов, брякнул размякшую тушку на жёсткий стул, который при этом даже не покачнулся. Ещё раз перехватил за подмышки, прижав Димино лицо к своей вонючей потом форме, и усадил, как положено сидеть на стуле без перекосов. Всё это производилось в полной тишине.
Только отойдя обратно и отдышавшись, полицейский доложил:
— Вот, товарищ капитан. Задержанный доставлен.
Дима понял, что его под белы ручки доставили, что называется, с корабля на бал допросов. Мусора — волчары позорные, даже не дали отсидеться в тишине камеры, где он мог бы обдумать свои дальнейшие действия и подготовить правдоподобную ложь. Молодой человек не нашёл ничего лучше, чем продолжить играть неадекватного гражданина, обколотого до полусмерти успокоительным.
Стул, на который его усадили, стоял зажатый между двух столов. За ними сидели люди, одетые в белые парадные рубашки с коротким рукавом. Слева щупленький, но явно жилистый, с мордой урки и косым шрамом на лбу. Справа — детина богатырской наружности, с румяными щеками, со стриженной чуть ли не налысо головой, посаженной на плечи без шеи. И оба неотрывно смотрели на Диму. Но если взгляд урки был презрительный и кислый, то вот у богатыря он был пристальный, колючий, просвечивающий подобно рентгену.
Дима, не найдя ничего хорошего в смутно увиденной картинке, закрыл глазки, дополнительно обмяк и повалился на пол, предварительно зацепив плечом стол, чтобы башку себе не разбить при падении. После чего свернулся калачиком и расслабился, понимая, что если его не станут бить, то он ещё поспит чуток. Но неожиданно в кабинете заговорили, и Дима навострил уши.
— Он чё, бухой или нашырялся? — раздался вопрос со стороны урки.
— Санитары сказали, что ему укол успокоительный вкатили, — начал оправдываться полицейский с подростковым голосом. — Они сказали, что через пару часов очухается. Так что, в камеру его тащить?
— Не надо, — пробасил богатырь, поднимаясь с кресла, и, судя по скрипу стола, лёг на него, разглядывая якобы спящего задержанного, после чего скомандовал: — Свободны.
Полицейский наряд шустро и, судя по суетливости, с радостью покинул допросную.
— Вась, и на кой он тебе нужен в таком виде? Пусть бы в камеру оттащили. Завтра проспится, и допросишь.
— Да нет, Миха, — ответил ему здоровяк, — нельзя его в камеру. Иначе опять потеряется. На-ка вот взгляни на это.
Что-то зашуршало на столе верзилы, затем зашелестело на столе урки.
— И что? — непонимающе спросил тот, кого назвали Миха, пролистав несколько страниц.
— А ты на морду его лица глянь повнимательней.
Тощий вышел из-за стола и, обойдя, наклонился над свернувшимся клубочком Димой. Из уст Михи шёпотом послышался мат, подразумевающий высшее недоумение, переходящее в восторг, как при явлении божественного чуда.
— Вот и я о том же, — довольно хмыкнул бугай. — Да не такой он, Миха, и неадекват, как старается притворяться. Да ведь, Дмитрий Вячеславович? Может, хватит дурку валять? Как очень часто поговаривают в этих стенах: «Раньше сядешь — раньше выйдешь».
С этими словами богатырь присел в крутящееся кресло, отчего то жалобно заскрипело, а вот напарник остался стоять над задержанным, даже не шелохнувшись. У Димы, как назло, при этих словах сон вообще как ветром сдуло. Он ещё полежал несколько секунд, соображая, что же ему делать, и тут в голову словно эврика ворвалась мысль: «А что, в общем-то, произошло? Что я такого предосудительного и противозаконного сделал? За что меня можно посадить?»
Он открыл глаза, осматривая пол и ботинки под столом здоровяка, непонятно сорок какого размера. Улыбнулся пришедшей в голову идее и, кряхтя, словно старый дед, поднялся. Продолжая улыбаться, осмотрел наглого урку, стоящего прямо перед ним. Затем осмотрел мордоворота-детинушку и, в очередной раз покряхтывая, пристроился на намертво вмурованный в пол стул, расслабляясь и приготовившись стоять на только что сформированной позиции.
— Ну чё, сучоныш, наигрался? — распустил крылья урка по имени Миха, угрожающе шагнув к улыбающемуся Диме, явно от всей своей уркаганской души собираясь заняться рукоприкладством.
Дима дрогнул. Уж больно реально тот наехал. От такого, в принципе, ничего другого ожидать и не приходилось. А так как драться он не умел, то не умел и терпеть побои. Он даже напрягся, инстинктивно пряча глаза, готовясь получить увесистый удар по морде, но злого полицейского остановил добрый:
— Сядь, Миха, не кипишуй. Гражданин сам всё сейчас расскажет. Он же не идиот. Прекрасно понимает, что чистосердечное признание смягчает наказание. Правда ведь, Дмитрий Вячеславович?
— Неправда, — зло огрызнулся задержанный, понимая уже, что его сейчас начнут запугивать и разводить по сценарию «злой-добрый полицейский», но бить при этом не должны.
— Чё?! — как напружиненный, подскочил злой полицейский, резко хватая Диму за отворот куртки.
Задержанный чисто интуитивно дёрнулся в сторону, предвидя удар по лицу. Никто не ожидал, что эта повидавшая года казённая одёжка окажется такой хлипкой. Она не просто под напором опера и Димино дёрганье затрещала. Она развалилась по швам.
Наполовину оторванный воротник остался в руках урки со шрамом. Плечевой шов разошёлся, как его и не было. Пуговицы не то что отлетели, они раскрошились, осыпаясь на пол кусочками пластмассы. А так как пижама была на несколько размеров больше, то, потеряв последнюю опору в виде Диминого плеча, мешком сползла на талию, оголяя молодого человека по пояс.
Наступила гнетущая пауза. Все замерли. Дима зашуганно пытался разобраться в остатках пижамы, изучая, чем можно прикрыться. Урка Миха, как невидаль, разглядывал половину ворота, оставшуюся у него в руках. И тут, как назло для оперативников и к неописуемому удовлетворению задержанного, дверь распахнулась, и в кабинет промаршировал строевым шагом солидный полицейский с погонами полковника, который тут же пристроился к общему стазису, замерев на пороге. Картина маслом.
— Что здесь происходит? — прошипел вмиг раскрасневшийся начальник, недобро уставившись на принявшего стойку «смирно» богатыря и напрочь не замечая урку.
Появление спасительного начальства породило в Диме мешок храбрости и целое ведро веры в справедливость. Не упуская возможности избежать расправы, он сделал обиженную рожицу и законючил:
— Пытают меня здесь, господин полковник. Я официально заявляю, что как только вырвусь из ваших застенков, то первое, куда отправлюсь, будет прокуратура. Меня насильно выкрали из больницы. Привезли сюда и, не представившись, не выдвинув никаких обвинений, потребовали, чтобы я дал признательные показания непонятно по каким делам и преступлениям. Такого беззакония я от нашей полиции не ожидал.
— Да чё ты врёшь! — вскинулся опер с лицом урки. — Кто тебя тут пытал.
После чего последовал мат, характеризующий высшую степень пренебрежения к излагающему откровенную ложь.
— Молчать! — взревел полковник, испепеляя на этот раз опера с именем Миха. — Пшёл вон! Ко мне в кабинет! Рапорт на стол! Чтоб я тебя больше не видел, лейтенант! Разжалую! В патруль с завтрашнего дня у меня пойдёшь!
Дима при каждом вопле начальника вздрагивал и вжимался в намертво прикрученный к полу стул. Ему казалось, что с очередным выкриком полковника он уменьшался в размере. При этом абсолютно не понимая его логику: какие команды и в какой последовательности надлежит выполнять?
Опера Миху каждый выкрик полковника коробил, как чёрта от святой воды. Он судорожно дёргался из стороны в сторону, словно шеф его плетью хлестал. А вот богатырь только ещё больше вытягивался в струнку, становясь всё выше и выше. Казалось, что он, как балерина, скоро на безразмерные туфли-пуанты встанет.
Но вот дальше произошло нечто вообще из ряда вон выходящее, полностью ломая логику через колено. Полковник резко развернулся через левое плечо, словно на плацу. Твёрдым строевым шагом вышел в коридор и, не оборачиваясь, громко хлопнул за собой дверью, отчего не то штукатурка, не то пыль посыпалась. В кабинете допросов наступило очередное безмолвие.
Наконец урка, тире опер Миха, смачно выругался матом, выражая своё в высшей степени удручающее положение в нечеловеческих жизненных обстоятельствах, швырнул со злостью клочок воротника в закрытую дверь и, нервно о чём-то задумавшись, начал лихорадочно совершать странные телодвижения. Кинулся к своему столу, но тут же, передумав, принялся шарить по карманам. Через секунду бросил и это занятие. Подскочил к большому сейфу у стены и стал перебирать бумаги, лежащие поверх. Ещё через пару секунд и это занятие бросил не завершённым. После чего замер и неожиданно, столь же нелогично, заявил своему напарнику:
— Так, Вася. Меня здесь не было. Я на деле по обувному магазину. Ты меня не видел.
И с этими словами юркнул за дверь, оставив напарника с подозреваемым один на один. Опер, которого только что назвали Васей, грузно плюхнулся в кресло, отчего в офисной мебели что-то жалобно хрустнуло. Верзила сложил волосатые ручищи на стол и, уставившись на сцепленные пальцы, задумался.
Молчаливая пауза длилась достаточно долго. Дима не торопил события. Он сам лихорадочно соображал. Больше всего он боялся, что экспертиза вещей, найденная при нём, установит временное несоответствие с реалиями, и опер начнёт задавать очень для него неприятные вопросы. Но, с другой стороны, это также не является преступлением, и нет для этого статьи в Уголовном кодексе, за которую ему бы могли впаять срок.
Пауза затягивалась, и Дима, неожиданно вспомнив о своих способностях, о которых с этим цирком даже забыл, аккуратно влез в эмоции верзилы и от удивления округлил глаза. Нерешительность, злость, страх. Дима ожидал что угодно, но только не такого букета.
Наконец Вася отмер. Нерешительность и страх притупились, осталась одна злость.
— Ладно, — хлопнул он по столу обеими ладонями, как бы отрезая себе путь, поднимаясь и направляясь к соседнему столу. — Ознакомься.
С этими словами злой опер сунул тонкую папку Диме, всем видом исключая неподчинение. Задержанный взял дело, открыл и замер на фотографии, прицепленной скрепкой на первом листе. Это было его старое фото, которое он делал на пропуск в свою прежнюю компанию. Он на ней был ещё совсем молоденьким. Мельком прочитал несколько листов: заявление о его пропаже, написанное маминым почерком. Какие-то протоколы. Фото его машины, стоящей на обочине.
Особо в тексты не вникал, уже прекрасно понимая, что это за папка. Пролистав до конца, он закрыл и таким же манером, как получил, отдал обратно. К этому времени опер вернулся к себе за стол и внимательно за ним следил. Диму аж до мурашек доводил его пристальный взгляд. Словно тот считывал его реакцию на каждый лист дела.
— Расскажешь? — наигранно спокойно спросил опер, принимая дело обратно.
— А что рассказывать? — нехотя переспросил Дима, отворачиваясь. — Были с женой на свадьбе друга. Она напилась и впала в истерику. Такого говна на меня при всех вылила, что жить не хотелось после этого. Я трусливо сбежал. Прыгнул в машину и полетел куда глаза глядят. Пьяный был, каюсь. Но под протокол буду упираться. ДТП не было. Не докажите. Куда ехал, сам не знал. Потом приспичило, встал на обочине отлить. Помню, упал в кювет. Похоже, башкой ударился. Потому что, когда из него выполз, страшно болела голова. И звон в ушах стоял такой, что ничего не слышал. Лёг на землю. Притих. Думал, отлежусь, пока болезная успокоится, а тут гаишники с пистолетами. И я не пойми в чём с ножом в руке и весь в крови. Тут у меня кукуха вообще поехала. Ничего не помню, словно мозги миксером перемешали. Потом увезли в психушку, обкололи. Сонного подняли, не разбудили и притащили сюда. Вот и весь рассказ.
Опер молчал, мерно постукивая по столу пальцами, как пианист. Хотя с такими сардельками у него вряд ли получилась бы нажать на одну клавишу, не зацепив соседние. Наконец заговорил:
— Нестыковочка, гражданин Сычёв, — выдохнул он с сожалением, — и притом солидная. Вы помните, какое сегодня число?
— Нет, — сделался несчастным Дима, — я не знаю, сколько под уколами спал. Явно не один день.
— Да причём здесь день? — откинулся на спинку опер, поднимая указательный палец вверх. — Вы на календарик за моей спиной гляньте. И обратите внимание на год.
И вот тут Дима включил все свои актёрские способности. Он был готов к этому. Не раз уже про себя проиграл эту ситуацию, поэтому не импровизировал, а чётко разыграл сценарий, как по нотам. Он всем видом показал ошарашенность, непонимание и растерянность. Глазки округлил. Ротик приоткрыл. Затем скис и, переведя взгляд на пристально уставившегося на него опера, жалобно спросил:
— Прикалываетесь? Что я вам сделал? У меня и так голова раскалывается. Вы что, добиваетесь, чтобы меня инсульт разбил? Я больной человек.
— А вот здесь вы переигрываете, гражданин Сычёв, — хищно улыбаясь, подался вперёд опер. — Вот заключение вашего лечащего врача.
С этими словами он брезгливо, за уголок, поднял листок с подписью и печатью, вертя и демонстрируя Диме его со всех сторон.
— Здесь официально указано, что вы здоровы. Психических отклонений не имеете. Для потери вами памяти никаких медицинских показаний нет. Поэтому я делаю вывод: вы лжёте, Дмитрий Вячеславович.
Его тон и сам факт грубого наезда привёл Диму в неописуемое бешенство. Он расслабился. Откинулся на спинку стула и, прищурившись, уставился на опера, мгновенно решив играть с ним в его же игру.
— Ну так расскажите мне, не знаю, кто вы по званию, ибо не представились, как и какими путями я вылазил из канавы три года?
— Оперуполномоченный уголовного розыска, капитан полиции Василий Васильевич Копейкин, — зарычал опер, наливаясь багрянцем и нависая своей громадной тушей над столом, уперев ручищи в его края. — Это ты мне сейчас всё подробно расскажешь. Притом под протокол и при этом даже не помышляя что-либо скрывать.
— С хмуля; ли? — включил ответную наглость Дима, тоже подаваясь вперёд, уже готовясь со всей злости шандарахнуть этого козла Славой, да так, чтобы у местного гориллы-опера мозги сплавились.
Они несколько секунд буквально прожигали друг друга бешеными взглядами, как два самца во время гона. Осталось только рогами сцепиться, и кабинет превратится в груду переломанной мебели. Странно, но Дима его абсолютно не боялся. Он был настолько в себе уверен, что даже позволил ехидную улыбку, которая и прервала противостояние.
Опер сдался. Он вновь откинулся в кресле, как бы расслабляясь, но при этом злость его никуда не делась, и он не перестал угрожать, констатировав факт:
— Значит, от чистосердечного признания отказываетесь? Ну что ж. Тогда и мы будем разговаривать по-другому. Посиди пока в камере с зэками, подумай. Может, они тебя уму-разуму научат.
— Послушайте, как вас там, капитан Копейкин. Вы не сказали самого главного: в чем меня обвиняют и за что арестовали?
Вася тут же сделал морду кирпичом и наигранно лениво проговорил:
— Вы, гражданин Сычёв, подозреваетесь в изнасиловании и убийстве. Вы были задержаны с орудием преступления и в крови убитой вами женщины, с которой по злому умыслу сняли ночную сорочку и одели на себя, бросая вызов органам правопорядка и обществу.
— Да что вы говорите? — постарался парировать подозреваемый как можно более безразличным тоном, неожиданно поняв, что этот мент запросто может на него дел навешать, как игрушек на новогоднюю ёлку. — И с каких это пор у нас перестала действовать презумпция невиновности и восторжествовала презумпция полицейской хотелки? Вы хоть понимаете, что в данный момент превышаете свои полномочия настолько, что сами себе на срок заработать можете?
— Ну что вы, Дмитрий Вячеславович, — продолжил издеваться опер, — официально по всем бумагам вы проходите как неопознанный, найденный при очень пикантных обстоятельствах, в которых я по долгу службы просто обязан разобраться. И вы же понимаете, что моя версия имеет место быть, пока не будет доказано обратное. А дальше будете задержаны для выяснения личности. А выяснять я буду вашу личность очень долго. Ума не приложу, с какого конца искать, кто вы есть.
И вот тут до Димы дошло, что капитан над ним издевается. Он ничего из сказанного не собирается делать. Дима почувствовал это по его эмоциям. Опер уже не злился, а сидел и тупо веселился, зачем-то стараясь вывести клиента из психологического равновесия. Но зачем? Васю явно забавляла эта игра, и, похоже, он в неё частенько играл в этом кабинете, осознавая своё превосходство над сидевшими перед ним на жёстком стуле.
Сычёв, вспомнив о необходимости всегда и везде оставаться ведущим, решил успокоиться. Не слушая больше бред опера, он принялся накачивать себя мантрами, заодно вынужденно начав играть в молчанку. А когда успокоился, стал воспринимать всё происходящее как должное, отпуская ситуацию на самотёк. В конце концов, рано или поздно этот цирк закончится и его вынуждены будут выпустить. Значит, надо просто подождать.
У него мелькнула в голове гадкая мыслишка прищучить этого наглого капитана Славой, издеваясь взаимно, но тут же он от этого шага отказался. Стопроцентно в кабинете должна быть записывающая камера, и его ментальная атака будет зафиксирована. А вот после этого с ним уже пойдут совсем другие разговоры. И не факт, что только в этом кабинете. И это уже будет полная жопа, из которой ему вряд ли вылезти. Там и химию применят, и ещё какую-нибудь дрянь, делая из него овоща, но при этом очень охотно говорящего.
И тут на столе у опера зазвонил телефон. Судя по непривычной трели, явно внутренней связи. Капитан неохотно заткнулся. Взял трубку и довольно развязно пробасил:
— Ну, — и через несколько секунд добавил: — Давай.
Трубка вернулась на исходную. Вася задумчиво вновь принялся играть, как на фортепиано, пианист хренов. Аж ручка, лежащая на столе, в пляс пошла. Ситуация с допросом изменилась. И в первую очередь поменялись эмоции капитана. Они обнулились, как бывало у Веры. Он резко переключился на логическое мышление. Что уж он там такого обдумывал — Диме было непонятно. Эмоции он считывал с лёгкостью, а вот мысли пока читать не умел. Мордой не вышел.
Сычёв каким-то шестым чувством ощутил, что ситуация с этим звонком кардинально поменялась. Произошло нечто такое, что в корне меняет его положение. И после долгой паузы нейтральным тоном поинтересовался:
— Надолго я здесь?
Вася, находясь в глубоких размышлениях и явно забыв о только что отыгранном спектакле, автоматом ответил:
— Твои родители подъехали. К сожалению, супруга с тобой развелась по суду.
— Знаю, — прервал его Дима, с дуру прокалываясь на элементарной вещи. — Всё продала. Уехала в другой город, там вышла замуж и родила девочку.
Вася хмыкнул, выходя из размышлений, и вопросительно уставился на задержанного, после чего очень подозрительно спросил:
— Ну про то, что вышла замуж и родила, даже я не знал. Откуда такая осведомлённость?
Но тут резко переключился на другую тему, словно только что заметил то, чего ещё секунду назад не было и быть не могло.
— А это что у тебя? — потребовал он разъяснений, тыкая сарделькой пальца на шею задержанного. — Когда тебя нашли на дороге, этого не было. По крайней мере, в протоколе не отражено. Если бы было, то либо отобрали, либо занесли бы в вещдоки.
Дима тем временем прижал подбородок, скосив глаза на грудь, но ничего не обнаружив, схватился за шею рукой. Только после того, как нащупал тонкую цепочку, округлил глаза и восторженно выругался:
— Мля. Вот это подарок. А я уж настолько привык, что и не замечаю эту висюльку.
Глава 2. Локация 0, 42. Хождение по мукам не идёт ни в какое сравнение с мытарствами по кабинетам бюрократии, а те — с поиском работы.
Три месяца. Целых три грёбаных месяца Дима пытался восстановить документы, доказывая во всех инстанциях, начиная от управдома и заканчивая мировым судьёй, что он Сычёв Дмитрий Вячеславович, а не корова Акайская, нашедшая и потерявшая себя на Байконурской помойке. Как ни странно, но самый быстрый проход кабинета оказался как раз у мирового судьи.
Зашли: папа, мама, сын. Судья на них взглянул и, задав лишь один вопрос: «Подтверждаете?», тут же направил на выход, указав, что решение можно будет забрать завтра. Во как быстро. Вот только в очереди к нему стояли полтора месяца.
Наконец Дима восстановил себя документально практически полностью, только права не вернули, заставив пересдавать. Но так как машины теперь не имелось, то и права посчитал пока лишними, перейдя на прекрасно работающий московский городской транспорт, с выделенными по всему городу отдельными полосами движения и забившими на московские пробки большой бордюрный собянинский болт.
И вот когда Сычёв облегчённо выдохнул, получив заветный паспорт и прочие идентификаторы, без которых жить в стране не рекомендуется, он по наивности подумал, что ад закончен, но неожиданно наткнулся на новые проблемы. Куда более адские. Он попытался устроиться на работу по специальности. Лошара.
В прежней компании ему не отказали, но и предложили не то, на что рассчитывал. Объём работы больше, зарплата меньше. А когда узнал, что все друзья, работавшие с ним, уволились, то и торговаться не стал, послав через кадровичку бывшего начальника в дальние дали. Хотя, выйдя из офиса, сам себя отругал. Нельзя было так делать. Недаром же говорят: не плюй в колодец — это неэстетично, и не жги мосты — это пожароопасно.
Начались хождения по унижениям. Десятки резюме, десятки собеседований, десятки разочарований. Всё никак не могло состыковаться: либо условия не устраивали, либо работодатель — сука. Дима выходил каждый день на поиск работы, как на работу, только с отрицательной зарплатой: тратя на поездки и перекусы, но при этом ни копейки не зарабатывая.
Через две недели бестолковых мытарств он опустился ниже плинтуса, на самое дно: подсел на «Авито» в раздел бесплатных объявлений. Здоровому лбу стало стыдно сидеть на шее родителей, и он решил устроиться хоть куда-нибудь, успокаивая себя тем, что это только на первое время. А там обязательно что-нибудь подыщет более подходящее.
Первое же объявление, попавшееся на глаза, его изрядно удивило. Некой компании «AL+BA», непонятно чем занимающейся, требовался человек со способностями к программированию. Не программист в той или иной среде, не спец по айтишному железу с проводами, а человек со способностями. Это как? В этой компании сами для себя написали язык программирования, которому надо будет обучаться с нуля? Или это что-то другое?
Телефон, указанный в объявлении, соответствовал обычному мобильному номеру МТС, что называется, на физлицо. Дима, находясь дома в одиночестве, так как родители, в отличие от него, работали, сидел на кухне в одних трусах и чашкой кофе, тупо пялясь то на ноутбук, то на мобильник. Надо бы позвонить, думал он, ломом же не перешибут. Но с другой стороны — какое-то пакостное предчувствие зашевелилось внутри.
Организм на интуитивном уровне всячески сопротивлялся набрать номер. Даже живот, сволочь, заболел, урча всеми смотанными в клубок кишками, утверждая, что там Диму ожидают проблемы на задницу. На их кишечную задницу, мля! Но всё же содержимое головы победило содержимое заднего прохода, и соискатель, не поднимая мобильника со стола, набрал указанный номер, включив на громкую.
Первые же слова, донёсшиеся с того конца соединения, заставили Диму подавиться кофе, выплеснув набранное в рот и забрызгивая ноутбук с мобильником. Он выпучил глаза и чуть не уронил со стола телефон, когда судорожно пытался его схватить, чтобы тот не замкнул, чего доброго, и не прервал соединения. А всего-то милый, приветливый женский голос просто поприветствовал абонента:
— Здравствуйте! Вас приветствует Искусственный Разум компании AL+BA! Если вы звоните по поводу трудоустройства, наберите цифру «1» в тоновом режиме. Если вы желаете получить услугу, наберите «2» или дождитесь оператора.
— Искусственный Разум? — изумлённо выдавил из себя Дима, прокашлявшись. — Серьёзно? Или вы с дуру разум с интеллектом попутали?
С той стороны молчали, ожидая его действий. Дима, отдышавшись и утерев висевшим на соседнем стуле кухонным полотенцем лицо и руки, добрался до залитого кофе мобильника и второпях нажал цифру «1».
— Принято, — подтвердил набор приятный ангельский голосок. — Назовите себя.
— Сычёв Дмитрий Вячеславович, — наклонившись над телефоном, чётко проговорил молодой человек и замер в ожидании дальнейших указаний.
После небольшой паузы из мобильника послышалось:
— Вам назначено собеседование на завтра в 12:34. Будьте добры не опаздывать. Это в нашей компании не приветствуется. Вам надлежит прибыть в бизнес-центр «Око» по адресу 1-й Красногвардейский проезд, дом 21, строение 2. В указанное время на ресепшене первого этажа, вход «Б», вас будут ожидать. Время ожидания две минуты. Спасибо за внимание.
И всё. Пошли короткие гудки. Дима как сидел прибитый грязным полотенцем по лицу, так и продолжал сидеть, молча в тряпочку. Только через несколько секунд спохватился и кинулся в поисках бумаги и ручки, чтобы записать услышанное, но тут же сообразил, что это лишнее. Открыв на ноутбуке карту Яндекса, он сразу же укрупнил район Москва-Сити и нашёл эту «Башню Око». Нашёл и вход «Б», и аж два ресепшена.
— Всё страньше и страньше, — пробурчал он себе под нос. — Что у них там за бзик в отношении времени? Хорошо хоть запомнить легко: один, два, три, четыре. Да ещё ожидание две минуты. Это что, если я приду раньше, то меня не пустят? А если опоздаю, то ждать не будут?
И, помолчав несколько секунд, рассматривая карту, в недоумении закончил диалог сам с собой:
— Но Искусственный Разум? В обычной компании по бесплатному объявлению в «Авито»? Мля.
Наконец он встряхнулся. Одним глотком допил остатки кофе и принялся наводить на столе порядок, выключив ноутбук и оттирая отовсюду следы своего свинского поведения за столом. После чего, приняв душ и окончательно придя в себя, завалился на диван и задумался. Он, конечно, ждал встречи с очередными представителями Высших Сил и даже по методу Веры пытался включить у себя ангельский режим поиска подсказок свыше, но время шло, и ничего не происходило. Никаких подсказок. Никаких намёков.
Но то, что сейчас произошло, не могло быть простым стечением обстоятельств. Он той самой протестующей задницей чувствовал, что это как раз то, к чему готовился. Вот только всё как-то за уши подтянуто. Случайность? Но ведь именно процедурой случая Всевышний Искусственный Разум управляет вселенной. И как понять, какой случай можно считать операндом управления, а какой — простой погрешностью? Или любая случайность — это операнд? Тогда получается, что у людей вообще нет свободы воли, а это не так. Выбор всегда остаётся за человеком.
Размышляя на эти философские темы, он в конце концов пришёл к выводу: если случайность на тебя воздействует, то это не случайно. Следует это воздействие проанализировать и просчитать последствия. Недаром же есть примета: шёл, споткнулся — задумайся. То, о чём ты думал в этот момент, имеет большее для тебя значение, чем ты полагаешь.
И тут встаёт ещё один сакраментальный вопрос: а один ли Всевышний порождает случайности? А если кто из недоброжелателей Вселенной подкидывает их в виде каверзы? К тому же негативная случайность может быть элементом постоянно присутствующей деградации, которую следует воспринимать как должное и просто переступать, двигаясь дальше. Вопросы сложные, ответы неоднозначные. На том и успокоился.
На следующий день Дима приехал в Москва-Сити за полчаса до назначенного времени. Побродил по округе. Позаглядывал, куда получалось заглянуть. Ровно в половину первого, по часам на мобильнике, секунда в секунду, протиснулся во входную вертушку бизнес-центра «Око» и, выйдя в холл, притормозил. К какому ресепшену подходить: к мелкому, что слева, или большому, что раскинулся на всю длину перед ним, он даже не выбирал. Всё было очевидно.
Офисные клерки, как муравьи, топтали пол в сторону правого прохода, мимо культурно одетого в чёрный костюм и белую рубашку охранника, у которого только на лбу не было написано, что он бывший КГБ-шник. Хотя их бывших не бывает. Далее проход перегораживали турникеты, а за ними лифты. Из чего следовало, что бизнес-центр именно там. Но Дима остановился у входа, почему-то решив, что к ресепшену следует подойти точно в промежутке между 12:34 и 12:36. Ему это показалось важным.
Сычёв встал в сторонке от входа в здание, разглядывая людей у лифтов, словно кого-то ожидал, мимоходом изучая список компаний, что высветились на большом экране справа от охранника. Как он ни всматривался в чередующиеся списки согласно занятых этажей, компании «AL+BA» он так и не обнаружил. Зато обратил внимание, что в списке отсутствовали сорок второй и сорок третий этаж. Или они не были заняты и сдавались в аренду, или хозяева этих этажей себя не рекламировали, шифруясь.
В 12:33 из центрального лифта вышла девушка примерно его возраста, на которую не обратить внимание он просто не мог. Да на её появление вообще все без исключения обратили внимание, настолько резко выделялась сексапильная красотка из общего окружения.
Была она вся белая. Белые волосы, брови, ресницы, короткое платье с изрядным вырезом до пупа, едва прикрывающее невеликого размера груди. Белые туфли на высоченном каблуке. Тело, напрочь лишённое загара. Складывалось такое впечатление, что если сейчас в вестибюле резко потемнеет, то эта офисная звезда начнёт светиться. И как вишенка на торте — в руках ослепительно белая пластиковая папка.
Офисные муравьи как по команде кинулись в рассыпную. Кто стоял у лифтов — моментально сгрудились: одни к стене, другие к внешнему панорамному окну, создавая по центру человеческий вакуум. Те, кто завис на турникетах, суя им под нос свои пропуска, тут же передумали и отхлынули назад, словно девушка была настолько заразна, что даже нахождение рядом с ней в десятке шагов гарантировало смертельный исход.
Белая же фифа восприняла их поведение как должное. Несмотря на кажущуюся внешнюю хрупкость и лёгкость, грохот шпилек, чеканящих печатный шаг, трудно было не услышать, даже несмотря на фоновый шум. Поэтому девица обращала на себя внимание не только визуально, но и сопровождающим её проход аудиоэффектом, напоминая важную чиновницу на автотрассе с синим ведром на крыше и крякалкой во всю Ивановскую.
У лифтов все как по команде уставились в спину красавицы, даже после её прохода не дёрнувшись бежать, оставаясь на месте. Народ до турникетов замер, впав в оцепенение. Охранник вытянулся по стойке смирно. Отшатнуться или отпрянуть в сторону не позволяла инструкция, и по мере её прохождения мимо мужчина сдержанно поздоровался. Только фифа не обращала ни на кого внимания, промаршировав через зал, набитый народом, как через пустое место. Сначала Сычёв даже поддался на массовую панику, лихорадочно соображая: «Это кто? Почему её все так боятся и не стоит ли ему тоже начать?»
Походка девушки была зрелищная, отточенная до совершенства, грациозная, но вместе с тем визуально расслабленная, что говорило не только об идеальной натренированности хождению на шпильках, но и о хорошей общей спортивной подготовке. Моторика однозначно на это указывала. Ноги, руки, тело двигались в идеальной гармонии. Только голова словно на колу сидела. Ни разу не произвела даже малейшего отклонения от первично заданного положения.
Но Дима, изначально перепуганный, как только поймал глаза беловыкрашенной, ещё издали нырнул в её эмоции и скривился. Это была «её превосходительство стерва». В голове красотки царили пренебрежение, зашкаливающее чувство собственной важности, осознание вседозволенности и безнаказанности. А запросив архетип, тут же осознал, что перед ним «яжмать» чистейшей воды, да ещё с зачатками «леди-босса». Гремучая смесь. Врагу такой бабы не пожелаешь.
— Сучка крашенная, — презрительно улыбнувшись, выдал вполголоса оценку этому «диву» профессиональный специалист по женскому полу, выводя себя из состояния испуга и готовясь мять её сучность как пластилин, если начнёт ему тут пальцы гнуть.
Он, даже не сомневаясь, с первой секунды её появления определил, что эта лахудра явилась за ним. Только такая могла назначить столь идиотское время для встречи с жёсткими ограничениями ожидания. Надеясь, что тесно взаимодействовать в этой компании с этой дрянью ему не придётся, Дима расслабился, мандраж резко пропал, и он почувствовал себя простым зрителем спектакля, имея полное право на выкрик реплик из зала типа «Выпей яду!» и «Труппа трупов!».
Бело-крашенная доцокала до края длинного ресепшена. Небрежно бросила папку на стойку и резко развернулась, безошибочно уставившись на Сычёва ледяным немигающим взглядом. У Димы сложилось такое ощущение, что у представительницы компании будущего работодателя сработала система автоматического самонаведения для поражения заданной цели.
Только сейчас молодой человек заметил, что четыре молоденьких девочки, до этого сидевших по всей длине ресепшена, испарились. Либо сиганули с такой скоростью, что Дима не смог заметить, либо упали на пол и там затихорились, пережидая террористическую атаку. Скорее всего, второе.
Он, продолжая находиться в эмоциях странной особи, которую все до одури боялись, отзеркалил на собственном лице пренебрежение. Демонстративно поднял к глазам мобильник. Включил экран с часами, наклонив, чтобы та видела. Тупо выждал и, как по секундомеру, ровно в 12:35 шагнул к ожидающей его явно секретарше директора. Маловероятно, что она была работник отдела кадров. Но если это так, то Дима ни за какие коврижки не согласился бы знакомиться с секретаршей. Та, наверное, вообще бы вызвала Армагеддон среди мирного населения своим явлением.
— Здравствуйте, я Сычёв Дмитрий Вячеславович. Прибыл на собеседование, — расслабленно улыбаясь, поздоровался он с белобрысой стервой, подходя вплотную и уже начиная получать удовольствие от игры.
Та тут же ему отомстила, демонстративно небрежно-медленно взяв со стойки белоснежную папку, в правом углу которой высвечивалось время. И когда на папковых часиках появились цифры 12:36, недовольно растягивая слова, проговорила:
— Я смотрю, вы не торопитесь.
— Всё в пределах установленных вами ограничений, — продолжая лыбиться, произнёс Сычёв, чем, судя по контролю за её эмоциями, вызвал озверение в буквальном смысле слова.
На лице охранника, стоящего за её спиной, отобразилась жалость, будто он воочию наблюдает, как очередной жертвенный баран подбивает клинья к собственной смерти в виде жертвоприношения.
— Это не мои ограничения, — сухо огрызнулась фифа, которая оказалась чуть ниже Димы, даже несмотря на не пойми сколь сантиметровые шпильки туфель.
Она положила на стойку ресепшена пластиковую карточку, давая понять, что это для него. Стерва не удосужилась вручить её лично в руки и тем более объяснить, для чего та нужна, посчитав, что это ниже её достоинства. После чего повелительно скомандовала следовать за ней, резво развернулась и поцокала обратно.
Дима хмыкнул при виде голой спины красотки без единого изъяна и родинки, но с отчётливо-рельефной мускулатурой, одними глазами оценивая девицу на ощупь. Платье в ополовиненном виде присутствовало на ней только спереди. Сзади прикрыта была лишь попа, и то не полностью, демонстрируя эдакое развратное декольте на булках.
Сучка оказалась в высшей степени соблазнительной штучкой. Такие раньше Диме в его шаловливые ручки ещё не попадались. Он поправил сумку с документами на плече и, уже предчувствуя занимательное времяпровождение, так же расслабленно двинулся следом.
Сычёв недолго тупил, для чего понадобилась карточка. Это был пропуск для автоматизированной охраны в виде турникетов. Подошли к центральному лифту. Толпа, ещё заслышав обратный цокот, отшатнулась в исходные углы, давая полный простор смертнику и его конвоирующей.
Девица нажала кнопку вызова, и дверь тут же открылась. Словно лифт только её и ждал. Зайдя внутрь, она прямо на входе посторонилась, давая понять, что Диме надлежит пройти внутрь. Он прошёл. Он не гордый. Створки лифта закрылись, и у молодого человека сделался очередной «жим-жим» в одном месте. Никто из ожидающих на площадке даже не дёрнулся приблизиться, а не то чтобы войти с ними в один лифт.
«Она тут кто? — подумал Сычёв, проходя вглубь и в любую секунду готовый врубить Славу в качестве самозащиты. — Чем она так всех пугает? Принадлежностью к компании, в которую я собираюсь устраиваться? Или сама по себе?»
Секретарша или кто она там такая с лицом мумии набрала на панели сорок второй этаж и, уставившись в закрытую дверь, замерла к нему спиной. Кабина плавно вознеслась. Дима опять напрягся. Что-то происходящее всё больше и больше выходило за рамки обыденности. Он вспомнил, что этот этаж на табло не отражался. А значит, компания сознательно скрывает о себе информацию. Но как же тогда объявление на «Авито»? Хрень какая-то.
Пока он размышлял о странностях своего предполагаемого будущего места работы, доехали до нужного этажа. Двери раскрылись, и крашенная сучка, не произнеся ни слова, двинулась налево. Сычёв поспешил следом, но только переступил порог лифта, как впал в панику. Резко потемнело в глазах, голова закружилась, и за горло схватила мёртвой хваткой тошнота. Прожжённый попаданец, уже имея за спиной неслабый опыт, тут же определил: он только что совершил перемещение в пространстве.
Дима ни с чем не мог спутать данный эффект. Это не сорок второй этаж бизнес-центра «Око», а другой виртуальный мир — копия реальности. То ли он за три месяца отвык, то ли по какой-то другой причине, но ему поплохело сильнее, чем обычно, и показалось, что сейчас по-настоящему вырвет. Сычёв второпях схватился за косяк лифтовой двери, чтобы не упасть, но закрывающаяся створка скинула скрюченные пальцы, вырываясь из его захвата, что, кстати, несколько привело в чувство страдальца.
Девица, звонко промаршировав лифтовый предбанник и, видимо, почувствовав своей прокаченной попкой или голой спиной, Дима затруднялся определить, что у неё чувствительней, остановилась на Т-образном перекрёстке с коридором и обернулась. Проделала она это по-прежнему, словно лом проглотила. Шея даже на миллиметр не сдвинулась в сторону.
Узрев скорчившегося очередного соискателя на вакантную должность, офисная стерва брезгливо скривилась и с нескрываемым раздражением поинтересовалась:
— Что с вами? Вам плохо?
Дима, наконец затолкав ком из горла обратно в желудок, выпрямился. Сделал глубокий вдох-выдох и, увидев брезгливую мину крашенной сучки, обозлившись, решил воплотить в жизнь собственный лозунг: «Я — ведущий», и навязать заносчивой секретарше собственные правила игры, переходя из разряда зрителя чуть ли не в главного героя.
— Прошу прощения, — устало ответил он, притом устало не физически, а морально, всем видом показывая усталость от долгой насыщенной жизни, — у меня аллергия на пространственные перемещения. Ничего с этим поделать не могу. И привыкнуть до сих пор тоже не получается.
В эмоциях белобрысой, а Сычёв вновь за них вцепился, как только оправился от приступа, появилась насторожённость и даже испуг.
— Какое перемещение? — холодно спросила она, при этом эмоционально и физически напрягаясь.
— Девушка, — продолжая морально уставать и приближаясь к ожидающей его зародышу леди-босс, начал он занудно растолковывать, как прописные истины ребёнку, — я ни с чем не перепутаю переход из реального мира в виртуальный. Я так по ним в своей жизни напрыгался, что скоро блевать начну. Вот насколько мне эти параллельные пространства «онаставагинели».
С этими словами он подошёл вплотную и, нагло лыбясь, уставился в довольно красивые серые глаза, обладательница которых пару раз хлопнула длиннющими, накрашенными белой тушью ресницами. Нервно сглотнула и под его напором отступила на шаг, разрывая дистанцию. После чего опустила взгляд, шумно выдохнула, раскрыв крылья носа, делаясь злющей-презлющей. Демонстративно резко развернулась и зашагала по небольшому коридору, в тупике которого на единственной двери красовалась ярко-красная табличка с чёрной надписью: «Директор».
Зашла без стука, звонка и не спрашивая разрешения, что называется, с ноги, оставив дверь открытой, как бы указывая, что закрывать её будет идущий следом. Диму накрыло радостное дежавю: ой, где-то он уже с этим элементом светского этикета сталкивался. Проследовав за ней, он с интересом принялся рассматривать внутреннее убранство. Хотя, как выяснилось, особо рассматривать здесь было нечего.
Большая квадратная комната, примерно пятнадцать на пятнадцать. По всему периметру псевдостены из золотых вертикальных жалюзи, за которыми просматривались панорамные стёкла от пола до потолка. В глубине кабинета — массивный резной стол с ногами-тумбами из красного дерева, старой работы, также инкрустированный золотом. Перед столом два странных стула из того же дерева с тем же убранством-роскошью, стоящих друг против друга.
Странность их заключалась в высоченных спинках, причём не плоских, а как бы вогнутых под мужика сутулого. Если бы у данной мебели наблюдались подлокотники, то Дима принял бы их за царские троны. Не меньше. Вся обстановка указывала на изощрённый стиль краснодарского гаишника, вконец охамевшего: всё помпезно, всё блестит, и золота уже девать некуда.
За массивным столом с идеально гладкой, отполированной до зеркальности столешницей, в большом, но уже в современной гендиректорской комплектации кресле, обтянутом красной кожей, восседала красная как рак молодая женщина лет тридцати. Сычёву сразу стало понятно, что это и была глава фирмы, возраст которой его откровенно обрадовал.
Первое впечатление: директриса была выходцем из числа крутых мажорок, что сломя голову и ломая каблуки сорвалась с Московских широт на экваториальные и по доброй русской традиции хапанула солнца столько, сколько смогла унести. Ничего удивительного, что сгорела. Дима, только взглянув на будущего шефа, тут же представил, как она, бедная, на днях облазить будет. Расслабившись и отпустив мозги белой стервы, он на автомате нырнул в эмоции обгорелой начальницы. После чего упал в обморок, напрочь распростившись с сознанием…
Очнулся на полу с жуткой головной болью и разбитой в кровь бровью. Ковров в кабинете настелено не было. Падать оказалось больно. Поднялся на четыре точки и несколько секунд не мог понять, где он, кто он и когда этот кто-то где. Потряс головой. С брови полетели капли крови. Поднял голову и пьяно огляделся. Причём делать это начал с тыла, хоть убей не понимая, как и откуда сюда приполз в таком состоянии.
Наконец перевёл взгляд во фронт. Увидел белобрысую. Узрел красноликую. Пара секунд на узнавание. Вспомнил: и кто он, и где он, и как сюда попал. И тут до него дошло понимание: его только что шибанула по мозгам раскалённая докрасна директриса. Причём настолько знакомо, что сразу вспомнилась Царевна-Лебедь. Но от Четвёрицы он, по крайней мере, вывернуться смог, отрубив умение. А вот от этой даже «кыш» сказать не успел, как получил по мозгам, несмотря на амулет защиты. Хотя тут же соображая, кто ему эту висюльку повесил.
Мозаика в голове нехотя, но уверенно складывалась в целостную картину. Перед ним не красна девица, а как минимум Пятёрица — пятый элемент Космического Разума. Вот так встреча. Вот так Димочка сходил на собеседование. А ведь он и ожидал её в первую очередь из всех, кто им заинтересовался.
— Ну и чего ты там раскорячился? — со смешинкой в голосе спросила директриса. — Тебя так и не приучили, что, прежде чем лапу задирать, надо хоть обнюхать предмет интереса. Кобель ты шелудивый. Ссать на столб под напряжением — это ещё то изощрённое самоубийство.
Голос её был обычным. Вполне приятным. Натурально игривым. Сущность Разума явно забавляла выходка ученика Суккубы. А он-то откуда мог знать? Звёздные элементы Разума в Москве что, на каждом углу, что ли? Дима тяжело поднялся. Утёр лицо, рассматривая вымазанную в крови руку. Хлестала она из брови, как из недорезанного поросёнка. Защипало глаз. Он зажал рану ладонью и принялся осматриваться в поисках чего-нибудь такого, что можно приложить для остановки крови. Но кабинет был абсолютно пуст.
— Емельян Ефимович, — неожиданно спокойно, словно говорит по селектору, обратилась красна девица к кому-то по имени-отчеству.
Дима услышал сзади шаркающие шаги, хотя не слышал открывающейся двери, которую он лично закрыл за собой. Оглянулся. К нему приближался старый дед в домашних тапках, холщовых штанах и косоворотке на сушёном, как вобла, теле. Выглядел старичок очень древним. Седые пакли нестриженых волос свисали жидкими сосульками. Правда, был чисто выбрит. И от него за версту разило ядовитым одеколоном. У Сычёва аж нос заложило.
— Будьте так любезны, — продолжила всё тем же негромким голосом директриса, — приведите молодого человека в порядок. А то у него по молодости крови много. Сейчас здесь всё устряпает.
Старичок подошёл. Взглянул на Диму. Последний чуть в очередной раз сознание не потерял. Глаза старика в мгновение ока почернели глубиной космоса, но вместо зрачков были не далёкие звёзды, как у Кона, а спиралевидные галактики. Дима опешил. Тут же родилось предположение, что дедок — Господство данного мира.
Старик что-то поколдовал над раной куском бинта, но скорее для вида. Рана пропала, как испарилась и кровь на лице, руках, рубашке. Пол стал идеально чистым. Молодой человек даже не заметил, когда прошла боль. Почувствовав себя как заново рождённым, Дима отступил на шаг и низко поклонился. Молча. С почтением.
Глаза старика вновь стали блёкло бесцветными, но на губах появилась еле заметная улыбка довольства. Через несколько секунд рассматривания новенького старичок кивнул, как бы в ответ, и, развернувшись, пошлёпал обратно, еле переставляя ноги. Дима, проводив ангельскую сущность взглядом, повернулся к цветным девам.
— Никак признал? — хитро прищурившись, спросила директриса, вульгарно распоясавшись и откидываясь на высокую спинку кресла.
Дима только кивнул в знак согласия.
— Кого признал? — неожиданно вклинилась белобрысая. — Откуда он может знать Ефимыча?
— Юла, — одёрнула её начальница тоном барыни. — Сядь, егоза. Узнашь, коли надобность станется. И ты, молодец, присядь. В ногах правды нет.
Пятёрица выглядела и говорила очень странно, разительно отличаясь и от Царевны-Лебедь, и от Солнца Моё, и от Троицы. Не уродина, не красавица. Простая какая-то, колхозная. Внешность не отталкивающая, но на такую и бросаться никто не станет, если водки мало.
Лёгкая упитанность от сытой жизни, но пока ещё в меру. Щёчки пухлые. Ручки дутые, ухоженные, к тяжкому труду не приученные. Да ещё и платье на ней было какое-то старинного покроя, как на средневековых полотнах. Чёрное, с пышными рюшками, полностью оголяющее покатые плечики и грудину. На чём оно на ней держалось — непонятно. На шее широкое золотое украшение, унизанное красными сверкающими камушками. Как эта разновидность ошейника называется, Дима не знал.
Хозяйка компании напоминала купеческую дочь или провинциальную барыню. Только самовара не хватало, да чая с бубликами. И говорила в той же манере. И Господство ей под стать. Таким же деревенщиной прикидывается, словно они вместе отыгрывают некий спектакль одного временного слоя, века так восемнадцатого-девятнадцатого.
Дима долго кочевряжиться не стал, пройдя на свободный стул, так как другой уже был занят белой стервой. Сесть им пришлось ровно друг перед другом. Сычёв сначала посчитал, что положение девушки окажется незавидным. Короткое платье и отсутствие трусиков в этом положении наложит на её поведение некую скованность. Но ошибся. Белобрысая спокойно села на край стула, сжав ножки, и, благодаря высоким каблукам, склонила их в сторону, приняв очень эстетичную и вполне благопристойную позу.
Дима же, напротив, как и положено самцу, раскидал колени в стороны, показывая ей натянутость джинсов в области паха. Мол, там у него всего так много, что ноги можно сомкнуть только лебёдкой грузоподъёмностью тонн на десять, раздавив ценное содержимое. Но при этом последовал её примеру и не стал разваливаться на всю глубину стула, а присел на краешек, посчитав подобное положение более выгодным, если придётся резко вскакивать и удирать.
Пристроились, замерли, поедая глазами начальство, как и положено по корпоративному этикету. Директриса водрузила локти на стол, подперев лицо ладошками. Попереводила взгляд с одного на другого. Попереводила, попереводила и, в конце концов, остановившись на Сычёве, начала:
— Меня будешь звать София. И никак иначе. Ни директриса, ни начальница, ни шеф, ни «мама, я больше так не буду». Понял?
— Понял-принял, — скороговоркой отчеканил молодой человек, слегка кивая.
София убрала руки со стола и, как фокусник, материализовала в руке пластиковую банковскую карту. Положила на стол и двумя пальцами подвинула их к Диме.
— Карту-пропуск тебе уже вручили, — начала она. — В лифт зайдёшь. Карту в руке держи. Наберёшь сорок второй этаж.
— Чё? — неожиданно встряла белобрысая на манер дворового гопника, аж подпрыгнув на месте, нагло прервав инструктаж руководства и при этом стремительно краснея. — Вы даже не назначите ему испытательный срок? Да кто он такой, мать его?
— Ты мне ещё повякай тут, прошмандовка, — грозно рявкнула на неё София. — Воще страх потеряла, дрянь? Я смотрю, ты от безделья да барских харчей в край охамела? Принимай напарника, сказала, да в ноги кланяйся, сыкуха.
Белобрысая, враз став красноликой, скрежетнула зубами так, что Дима поморщился от вызывающего омерзение звука. В надежде разрядить накалившуюся обстановку он развернулся вполоборота к начальнице и, демонстративно некультурно тыкнув пальцем в закипающую стерву, спокойным голосом выдвинул претензию:
— София, я с этой крашенной дурой работать не буду. Я же ей уже через полчаса шею сверну, как курёнку.
— Чё? — в очередной раз проявила девица издержки дворового воспитания, скривив моську в угрожающей нахрапистости.
А дальше события приобрели вторую космическую скорость. У стервочки в руке мгновенно сформировался бело-голубой фаербол, и она, не задумываясь и не заботясь о последствиях, зашвырнула его в Сычёва. Хорошо, что, несмотря на расслабленность, на самом деле молодой человек всё время сидел как напружиненный. Да и реакция не подвела. Он моментально соскользнул на пол, благо цеплялся за стул одной половинкой попы, и на автомате врубил Славу на полную катушку.
В воздухе ощутимо пахнуло озоном. Дима, полулёжа на полу, приготовился к следующему прыжку в сторону, упираясь ногами в тумбу ножки стола, но, мгновенно оценив обстановку, понял: второй раз атаки не последует. Белобрысая поплыла, как восковая свеча на сковородке. Она с вытаращенными глазами обхватила лицо руками, изобразив истошный вопль: «Что же я, дура, наделала?»
Губки затряслись, ножки замандражировали, и блондинка медленно опустилась на колени. А когда поняла, что любовь всей её жизни не пострадал, то выражение сменилось на экстаз безмерного счастья. В глазах появились слёзы, и мгновенно влюблённая, медленно, на коленях, поползла к нему, протягивая трясущиеся руки к источнику нечеловеческой любви.
И тут прозвучал шлепок ладони по столу. Димина Слава исчезла. В ушах раздался противный комариный писк. Он аж скривился и потряс головой в надежде его вытряхнуть. Не получилось. Сычёв зло поднялся и всей тяжестью грохнулся на стул, не выпуская из поля зрения магичку-террористку. Та, продолжая стоять на коленях, опустила руки и просто беззвучно ревела. Слёзы лились в три ручья.
Тем временем в поле зрения Димы появилась София. Абсолютно бесшумно. Но молодой человек тут же нашёл этому объяснение: она вышла из-за стола босиком. Остановилась напротив ревущей девушки и, наклонившись, заглядывая той в лицо, ехидно поинтересовалась:
— Ну что, померилась письками? И у кого длинней? — и, не дожидаясь ответа, так как вопрос был риторическим, добавила: — То-то. Утри сопли и сядь на место.
Блондинка послушалась. Видимо, она уже пришла в себя, но, прочувствовав, что у оппонента всяко длиннее, ей было очень стыдно признавать поражение. Эта фифа явно не умела проигрывать. Да она вообще, похоже, впервые проиграла в подобной схватке. С её-то способностями, с её-то возможностями и так бездарно слиться. Девушка испугалась, понимая, что под воздействием непонятной для неё силы мужлан мог сделать с ней всё что угодно. Он оказался очень страшным соперником. И если бы не вмешательство Софии, чёрт его знает, чем бы всё это для неё закончилось.
Она вернулась на стул, но села на него спиной к столу и боком к уже ненавистному напарнику, всячески стараясь даже не смотреть в его сторону. Утёрла мокрые щёки ладошками и, уперев взгляд в пол, застыла, проговорив ледяным тоном:
— София, я прошу уволить меня по собственному желанию. Он не через полчаса, а через тридцать секунд что-нибудь со мной сделает. Ты же видела, как он меня разложил. Меня до сих пор трясёт.
Начальница стояла перед ними с видом задумчивости, скрестив руки под грудями, задрав те кверху, чуть ли не заставляя их выскочить из непонятно на чём держащимся платье. Одобрительно посмотрела на расклеившуюся подчинённую, как бы говоря: «Урок тебе будет». В последнее время Юла от дармового могущества и безнаказанности уже дошла в своём поведении до состояния «пуп вселенной». И вот её резко опустили на землю. Крайне полезное действие.
Затем перевела взгляд на новобранца, который делал вид, что он валенок и тут совсем не при делах. После чего, приняв решение, шагнула к Сычёву и, протянув к шее руку, по-хамски потребовала:
— Дай сюды.
Не успел молодой человек и глазом моргнуть, как золотой артефакт защиты с абсолютно целой цепочкой оказался в руках Пятёрицы. Он только и успел, что шлёпнуть себя ладонью по пустому месту, где мгновение назад висел амулет.
Пока он открывал и закрывал рот, выпучив глаза от несправедливости, София шагнула к Юле и со словами: «На те защиту от него», одной рукой лишь поднеся украшение к шее девушки, невообразимым способом его надела. Та подняла зарёванное лицо на покровительницу. Осторожно потрогала цепочку и недоверчиво переспросила, чуть ли не шёпотом:
— Защиту?
— Полную, — утвердительно кивнула в знак согласия София. — И не только от него, но и от любых воздействий на твои мозги. Этот шельмец знает, что таскать.
— Это нечестно! — наконец вышел из ступора только что обокраденный. — София! Она же теперь мне своими фаерболами плешь проест на моей волосатой заднице. А как же закон: всё есть баланс? Так что будь добра, тогда и мне выдать защиту от её молний.
— Гляньте на него, — тут же развеселилась Пятёрица, явно довольная своей выходкой. — Инквизитор законы начал учить. Не прошло и года. Но ты прав. Так даже будет интересно. На, попрошайка.
И с этими словами в её руке материализовалась серебряная цепочка с круглым медальоном, которая через секунду висела на Диминой шее. Рассмотреть висюльку он не мог, так как цепь была короткая, но рукой ощупал, сразу поверив не самому последнему представителю Высших Сил, что он теперь каким-то образом будет защищён от смертельных зарядов этой крашенной стервы.
София установила временный паритет. Но Дима не будет самим собой, если эта тупая сучка под него, обученного самой Суккубой, не прогнётся. Ничего, думал он, не таких на место ставили и без всякой Славы. Только бы ещё разобраться в том, что здесь вообще творится. Что это за компания под руководством целого Галактического Разума и что это за работа, где требуется способность к программированию. Хотя он уже догадывался, что это за программирование будет.
— Так, дети, внимание, — хлопнула в ладоши София, уподобляясь воспитателю в детском саду и заговорив вполне нормальным языком, что говорило: до этого она просто придуривалась. — Юла, в твои обязанности входит скорейшая акклиматизация напарника. Чем быстрее он придёт к пониманию решаемых задач, тем быстрее вы получите первое задание, — и, повернувшись к Диме, решительно приказала: — Ди, она старшая, потому что опытная и знающая. Юла — палочка с нулём, а ты пока ноль без палочки. Это понятно?
Сычёв, закусив губу, кивнул, опустив взгляд, как бы говоря: «Не согласен, но повинуюсь».
— А теперь оба пошли вон, — зло прошипела директриса ни с того ни с сего, указывая на выход.
Белобрысая подскочила и быстро засеменила из кабинета директора. Куда только делась парадно-выходная походка, и стать, и натренированность. Она даже каблуками почти не стучала, переступая на цыпочках. Дима тоже не стал вставать в позу. Подобрав с пола сумку с документами, которые оказались не нужны для оформления при приёме на работу, и не оборачиваясь, устремился за шустро улепётывающей напарницей.
Глава 3. Локация 42. Хорошо жить не запретишь, но требуется разрешение, иначе — конфискация с последующей не жизнью.
Диме выделили под рабочий кабинет трёхкомнатную квартиру в противоположном крыле от начальства. Напротив по коридору располагался кабинет напарницы. Он с удовольствием направился на экскурсию по своему рабочему месту, которое больше походило на роскошные апартаменты. Обрадовал новобранца и тот факт, что с виртуальным миром будет знакомить не спесивая девица, а сам творец.
Огромная квартира оказалась целым лабиринтом, в котором, если бы не Емельян Ефимович, то Дима бы точно заблудился. Первое, что несказанно удивило и одновременно порадовало молодого человека, так это наличие трёх сортиров в разных углах квартиры, двух ванн с панорамными стёклами от пола до потолка с видами на Москву с высоты птичьего полёта и одного душа площадью с его комнату у родителей.
Аж три гардеробных, не считая встроенных шкафов. В самой большой хранились вещи на выход. Там же на полочках в несколько рядов стояла аккуратно расставленная обувь, но только летняя. Видимо, её замена производилась под сезон. А вот в самой дальней от входа гардеробной, в районе непосредственно его рабочего кабинета, шмотки для носки дома: халаты, пижамы, футболки, шорты, штаны-распашонки на резинке. Там же он обнаружил майки, трусы с носками и прочую мелочь, типа носовых платков.
В третью гардеробную, где стояла навороченная стиральная машина, больше напоминающая инопланетный космический корабль, заглянул лишь мельком. Встроенные шкафы, вмонтированные в разных стенах квартиры, даже не открывал, чтобы мозги не поплыли от обилия пока не нужной информации, типа что где лежит.
Ему бы для начала научиться ориентироваться на общем плане, не запутавшись в поворотах, а потом только изучать углы с закоулками. Сычёв на первый взгляд даже не смог определить примерную площадь трудовых апартаментов всего этого великолепия. Как минимум несколько сот квадратных метров.
Крайне удивил факт наличия в рабочем кабинете спальни с траходромом три на три. Кухонный модуль с огромным холодильником, причём заполненным на халяву всякими вкусностями под завязку. Это же запредельная мечта любого офисного планктона: «Ну вот поели — можно и поспать. Ну вот поспали — можно и поесть».
Но особо в этом нагромождении «всего и сразу» удивляло, напрягало и раздражало то, что всё в этой квартире было белым. Не только интерьер, мебель, пол, стены с потолком и шторы с сантехникой. Вся одежда была исключительно белого цвета, от носков до шляп и кепок. Обувь белая. Даже зонты, висевшие на отдельной вешалке, выглядели идеально белоснежными.
— Емельян Ефимович, я так понимаю: белое — это заводские настройки, — выдвинул предположение Дима, по ходу соображая, как здесь всё разукрасит.
— И да, и нет, — старчески проскрипел дед, больше по поведению напоминающий завхоза общаги, продолжая шаркать тапками в направлении кухонной секции. — Этот мир таков, каков есть. Его нельзя менять. А работничать бушь во всём белом. Так завещает закон, то бишь устав компании. Дома у себя разукрашивай, сколь хошь. А тута — трудяжное место. Чё дали пользовать, то и вертать обратно бушь.
— Рабочее место — это та комната, где кресло-реклайнер стоит с видом на Москву, — недовольно парировал наезд новенький. — А всё остальное зачем? Кухня, спальня, ванны с душем.
— Остальное к нему в нагрузку для перекуров, — выдал экскурсовод, останавливаясь у кухонной барной стойки.
— Не курю, — недовольно буркнул Дима, неуютно чувствующий себя в строго ограниченных рамках неважно по какому поводу.
— Никто не заставлят. Перекуры они не для курева, а для подумать. Люба работа, даже самая малая, должна зачинаться с большущего перекура. Так прадедами было заповедано. Табака ещё было нема в те времена, а перекуры имелись как должное.
— А я могу тут пожить какое-то время? — закинул удочку родительский нахлебник.
— Живи сколь хошь. Никто не гонит. Только никаких гостей со стороны и девок на ночь.
Наступила пауза. Дима обдумывал. Ефимыч его разглядывал, наклоняя при этом седую головёнку то на один бок, то на другой, словно издевался.
— Ну хорошо, — хлопнул себя по ляжкам новый арендатор, соглашаясь со всеми критериями сдачи жилья, — мир константен, изменению не подлежит. Но моё-то виртуальное тело можно будет подкорректировать? Подлечить там, почистить по закромам, лишнее убрать.
Сычёв за эти три с лишним месяца, несмотря на мытарства и хождения по конторам, без контроля со стороны Господства совсем распустился. Халявная жизнь в раю, когда можно было свой организм совершенствовать, не прилагая к этому никаких усилий, оказалась сродни наркотику: привыкаешь быстро, а отвыкнуть не получается.
Жирком заплыл, пресс спрятался. Под жирком отходы жизнедеятельности скопились, надувая окружность. Мышцы того и гляди атрофируются. Зарос во всех местах, как бабуин. Конечно, это всё можно поправить самостоятельно, но лень-матушка, вскормлённая райской зависимостью, совсем распоясала.
И сейчас, попав в очередной виртуальный мир, порождённый очередным Господством, он даже обрадовался всеми фибрами своей души, что вернёт халявный контроль над телом с прежними райскими возможностями. Но обломался.
— А вот это вот видал? На-кася выкуси, — с издёвкой закатал ему губу Ефимыч, при этом высушенными до состояния воблы костлявыми пальцами скрутил фигу.
Да какую! Большой палец у дедка вылез настолько далеко, что он умудрился им потрепетать перед Диминым лицом, словно змеиным жалом. Это настолько поразило молодого человека, что он, забыв про отказ, сам свернул фигу и попробовал повторить этот фокус. Ничего не получилось. Но тут же вспомнив, что его только что кинули через бедро, как маленький ребёнок заканючил:
— Ну Ефимыч. Ну что тебе стоит. Ну как для своего, по дружбе.
И тут, как гром среди ясного неба, раздался голос с дивана:
— Это ещё что за детский сад?
Дима вздрогнул так, что аж подпрыгнул, разворачиваясь в воздухе. На диване сидела София. Но не та, что была в директорском кабинете. Она предстала совершенно в другом образе. Зрелая женщина лет под сорок, вся с ног до головы в золоте. С длинными чёрными волосами, собранными в толстую косу, с золотыми прядями. С аристократическими, тонкими, очень красивыми чертами лица. Вот только красноту кожи оставила, уподобляясь книжной демонице.
Золотое облегающее платье, закрывающее тело полностью: шею, кисти, ступни. При этом она вся была увешана, как новогодняя ёлка, золотыми украшениями с красными камнями различного оттенка. Но не вразнобой и как попало, а в строгом градиенте насыщенности цвета от низа кверху.
София сидела с идеально ровной спиной на диване к нему вполоборота и мило улыбалась. Ей явно доставило удовольствие наблюдать за растерянностью новенького своим умопомрачительным явлением. И Дима даже автоматически отметил для себя, что в части выпендриться Галактический Разум ведёт себя чисто по-бабски. Отойдя от первоначального шока, он обернулся к Ефимычу, но того и след простыл.
— Ты уже догадался, кто я? — продолжила свою презентацию Галактическая Сущность Разума.
— Да, Пятёрица, — покладисто кивнул молодой человек, почему-то с этой дамой не рискуя фамильярничать.
— Разум никогда и ничего не делает просто так. Мы — потому что не умеем. Эфиры — потому что функции. Как прописано, так и исполняют.
— Это я усвоил ещё на прошлой учёбе, — тихим голосом согласился с утверждением молодой человек, чуть ли не себе под нос.
— Разве? — не прекращая мило улыбаться, вскинула бровку София. — Тогда почему ты этот закон не распространил на райскую среду обитания, в которой проходил обучение?
Этот вопрос застиг Диму врасплох, и он запросил уточнение:
— Не хотите ли вы сказать, что рай нам был подарен не просто так, а с каким-то умыслом?
— Всё искусственно созданное имеет смысл. Тебе показали и дали прочувствовать, каким ты можешь стать в процессе совершенствования. Настало время эти знания применить к реальности. Ты демиург собственной жизни, и только от тебя зависит, будешь в ней творцом или простым потребителем ресурсов. Ты же помнишь свои ощущения от идеальности райского тела?
— Помню, — с грустью выдохнул Дима, опустив взгляд.
— Вот и молодец, — похвалила его статная красавица и добавила: — Фитнес-клуб с тренажёрным залом и бассейном внизу дома, в южной пристройке. Денег у тебя достаточно. На банковской карте, что ты получил, — сто миллионов подъёмных. Эти деньги тебе — для приведения себя в товарный вид. Квартира, машина, одежда и прочее. Ты должен выглядеть неброско, но статусно. В таком виде, как в данный момент, чтобы больше я тебя на работе не видела. Стиль «что попало» в одеянии здесь могут себе позволить только я и Емельян Ефимович. Ещё раз заявишься в неподобающем виде — накажу.
Услышав от Высшей Сущности предупреждение о наказании, у молодого человека в ответной реакции зачесалась задница. Вот же Суккуба, архангел драный, прописала страх перед наказанием на всю оставшуюся жизнь. Хотя, как будет наказывать Пятёрица, Сычёв даже фантазировать не стал. Побоялся.
Дима на её требование о визуальном статусе только тяжело и протяжно выдохнул. Вот что-что, а мир моды от него был далёк, как и центр галактики. Притом он даже поползновения не делал в сторону сближения, наоборот, с каждым годом откатываясь всё дальше и дальше от стремления выглядеть, следуя последним шмоточным трендам. Он, как и любой среднестатистический москвич, одевался по московскому принципу: «Мне удобно, и пошли все в жопу».
— Ты же понимаешь, что принят не только на работу, но и зачислен моим личным учеником, — прервала София его мучительные размышления: о нём и моде, и о моде в нём. — Будешь учиться совершенствоваться и помогать в этом другим. Собственную эволюцию буду засчитывать как повышение квалификации, а за помощь другим — платить зарплату. Причём приличную.
— А в чём конкретно мои трудовые обязанности будут заключаться? — с удовольствием переключился Сычёв с неприятных дум на куда более его интересующие. — Я предполагаю, что в духовном или душевном программировании?
— И в духовном, и в душевном, и ещё в кое-каком, о котором пока даже не догадываешься. Но этими вопросами мы с тобой займёмся после прохождения испытания и стажировки.
— Не понял, — опешил Дима.
Мало того, что его никак юридически не оформили на работу. Он не подписал ни одного документа. Так ещё, оказывается, какое-то испытание имеется, абсолютно непонятное и заранее не озвученное.
— Всё будет зависеть от того, как ты потратишь свои первые сто миллионов, — читая его мысли как по писаному, анонсировала Сущность Разума предстоящую проверку на вшивость. — Вернее, на что ты их потратишь: с пользой для развития или для деградации.
— Не тривиальная для меня задача, — почесал затылок новорождённый миллионер. — Надо подумать.
— Думай, — благосклонно кивнула София, соглашаясь с подобным процессом как полезным видом деятельности. — Но, не торопясь, всё же поторапливайся. Зарплата у вас сдельная. Сделал работу с положительным результатом — получи вознаграждение. В противном случае — никаких денег. Мало того, безделье наказуемо. Чем дольше без результата, тем больше наказание.
— Круто я попал, — буркнул враз растерявший весь энтузиазм Дима.
Он задницей почувствовал: его только что поставили в позу «зю» на низком старте перед самоубийственным марафоном. Не сбежать, не откосить. Это как раз тот случай, когда отказаться не получится. Даже из тюрьмы можно слинять при большом желании, а вот отсюда — только вперёд ногами. И то, вероятнее всего, заставят бежать дальше даже в дохлом виде.
Пауза затягивалась. Сычёв пытался думать, отвернулся и подошёл к стойке, облокотившись. София не мешала. Наконец, поняв, что думать не получается, он решил пропустить этот момент, оставив его на потом, и продвинуться в инструктаже дальше.
— Что ещё мне необходимо знать? — обратился он к Сущности Разума, рассматривая белую варочную панель сразу за стойкой.
Ответ его в очередной раз заставил вздрогнуть, так как вместо Софии ответил дед, Емельян Ефимович.
— Юла ничё не знат, — пробурчал он прямо за спиной, заставив последнего резко обернуться. — Пущай в неведенье сидит. Она, дурёха, выдумала, что это какой-то там пространственный карман. Сам не знаю, с чем эту дрянь едят. Ну вот пущай и дальше в кармане кукует. Не надобно ей лишнего знать, спать будет плохо. Не её это. Она людской дохтур. Вот и пущай лечит.
— Понятно, — с охотой согласился с установкой Дима, улыбнувшись говору ангельской сущности, заодно заглядывая уже на пустой диван. — А если мне что понадобится из того, чего здесь нет?
— Чаво? — округлил блёклые глазёнки Ефимыч, будто быть такого не может, чтобы здесь чего-нибудь не было.
— Например, компьютер. Мобильник здесь работает. Наверняка и интернет имеется.
— На кой ляд тебе энта железяка?
— Как на кой? — удивился программист, не представляющий себе жизни без высокотехнологичной вычислительной машины. — Для работы.
— Компутер у тебя в кочерыжке твоей дурной сидит. Только выключенный покамест. Вот когда время придёт, значится, София тебе по твоей башке бестолковой настукает, он у тебя и включится. А тама сразу уразумеешь, дурья твоя башка, что ничё лишнего тебе для работы не надобно. Ладно, утомил ты меня. Пойду. А к тебе Юла скачет. Щас она тебе мозги начнёт выклёвывать. Про работу сказывать. Глядь, дельно что узнашь.
И старик растворился в воздухе. Наверное, при той же Юле он себе такого не позволил бы, а вот Диму, видимо, воспринял за своего, перед которым шифроваться не имело смысла.
Из коридора послышалось защёлкивание замка, и через секунду в зал ворвалась его напарница, пока по непонятно какой работе. Дима встретил коллегу, облокотившись на барную стойку статуей, и при виде девушки не смог скрыть удивления. Она кардинально изменилась. Из белого на ней был лишь корпоративный халат и тапки, а всё остальное выглядело вполне естественно, разноцветно.
Каштановые волосы пониже плеч были мокрые, но Юла посчитала необязательным их сушить и тем более делать причёску. Тем самым как бы показывая, что она нового коллегу за мужчину не воспринимает и даже близко рядом с собой не видит. Обычно женщины в этой ситуации хотя бы наматывают полотенце на голову в виде тюрбана, а эта и на это не сподобилась. Так, отжала, чтобы с них не текло, зализала со лба за спину, и довольная.
На лице макияж ликвидировала. Белой краски нигде не просматривалось. Обычная оказалась девчонка. Без макияжа вполне симпатичная, природа, по крайней мере, красотой не обделила. Халат был надет не на голое тело, а на футболку насыщенно синего цвета. Вместе с белой краской исчезла и нахрапистость, и стервозность. Дима как должное попытался нырнуть в её эмоции и тут же раздражённо скривился, одними губами выдав: «Мля». Его защита на ней работала на «ура». Как в пустоту провалился. Даже короткий эффект свободного падения словил.
Девушка по-свойски, по-домашнему устроилась на большом диване, перед которым на стене висела огромная плазма. Скинула тапки. Залезла с ногами, забиваясь в уголок. Выудила из-под себя диванную подушечку и обняла, как плюшевую игрушку. Сычёв расценил это как приглашение к беседе.
Обойдя диван по дуге, он легко, по-позёрски перепрыгнул его и приземлился задом ровно напротив телевизора, изначально дистанцируясь на безопасное, как ему казалось, расстояние. По крайней мере, ей не с руки будет пускать вход довольно длинные ногти, хоть без цветного маникюра, но блестящие. А ему удобней будет от неё отпинываться.
— Ну что, ознакомился с апартаментами? — начала она вполне мирно и даже с нотками дружелюбия, а ведь и часу не прошло, как готова была его убить.
Голосок у красотки в спокойном состоянии, без применения стервозных тонов, оказался на удивление мелодичным и по-девичьи слащаво миленьким. Юла не скрывала, что наигранно старается показаться значительно моложе своих лет, словно в одночасье превратилась в маленькую безобидную девочку.
У профессионального соблазнителя тут же в голове звякнул колокольчик: если женщина любого возраста впадает в детство при разговоре с мужчиной, то это означает, что она пытается ему понравиться, предлагая поиграть. Если мужчина принимает правила игры и взаимно впадает в молодые игривые годы, якобы под убойной дозой тестостерона, то всё нормально. Можно начинать взаимный флирт. Если же он игру не поддерживает, оставаясь тупым мужланом, то это лишний раз подтверждает, что все мужики козлы.
Здесь дипломированный ловелас поставил ещё одну галочку: несоответствие разговорной интонации, указывающей на флирт, и внешнему виду, говорившему об обратном. Сложив два и два, сделал вывод: девочка врёт как дышит. Поэтому Сычёв выбрал нечто среднее: козлиться не стал, но и спермотоксикозника изображать воздержался. Он предпочёл дипломатичный тон: мир, дружба, жвачка.
— В общих чертах, — поддержал молодой человек её якобы попытку к примирению и, даже мило улыбнувшись, развернулся к собеседнице вполоборота, закидывая руку на спинку дивана, раскрываясь и указывая позой на доверие.
— Я прошу прощения за инцидент. Была не права. Погорячилась, — продолжала мурлыкать Юла, опуская глазки.
Дима мог голову дать на отсечение, что девочка брешет как сивый мерин, или кто там у них женского пола. Но играла великолепно. Не будь он таким занудой суккубовской, то поверил бы. Не став ломать игру, включился в роль лоха педального, взаимно оправдываясь и давая противнице в первом раунде перейти из позиции проигравшей в победительницы.
— И меня прошу извинить, — залепетал он, тоже опуская глазки. — Но я вообще-то сработал на автомате в качестве самообороны. А это что вообще было? Фаербол? Как ты его сотворила?
— Не поняла? — резко изменила поведение Юла с наигранно детского на дворово-подростковое. — Во-первых, это был не фаербол, а шаровая молния. Во-вторых, это обычная лахорда на электромагнитный клубок. А ты свой ментальный удар без лахорды что ли делаешь?
— Если бы я ещё знал, что это твоя лахудра означает.
— А когда ты всепоглощающей любовью бьёшь, ты что в своей голове слышишь?
Дима замялся. Вопрос был неожиданным и для него пикантным. О внутреннем ощущении во время Славы он ещё никогда и никому не рассказывал, но желание самому в этом разобраться пересилило. К тому же как-то сразу между ними кончился спектакль и появилась рабочая атмосфера. В конце концов, решил Дима, если ему с ней работать, то знать сильные и слабые стороны друг друга, и в первую очередь способности — дело не только хорошее, но и нужное.
— Хор, — выдохнул он, ожидая, что она над ним посмеётся. — Большой церковный хор. Я даже словно наяву вижу мужской монастырь, где монахи тянут одну ноту разными голосами. Даже не так. Они тянут сложный аккорд.
— Вот, — обрадовалась девушка, откидывая подушку, которой, похоже, интуитивно защищалась от него, — лахорда в переводе с латыни — аккорд. Для меня просто слово «лахорда» звучит благозвучней. А София вообще называет это либо просто «ключ», либо САР, — и, видя недоумение на лице молодого человека, тут же объяснила: — САР — это спектрально-амплитудный резонанс. Но «САР» мне нравится ещё меньше, чем аккорд. Лучше уж твой «хор».
— Спектрально-амплитудный резонанс? — удивлению Димы не было предела. — Это ещё что за зверь и при чём здесь ключ?
Юла наигранно тяжело вздохнула, словно пыталась объяснить тупому ребёнку очевидные вещи.
— Да потому что лахорда и есть ключ. У каждого явления он свой, уникальный. Ты видел когда-нибудь английский ключ, ну такой, с вершинками и впадинками? — она тут же принялась изображать этот предмет пальцами в воздухе.
— Конечно видел. У меня в сумке такой лежит.
— Тащи сюда.
Дима сходил за связкой ключей и, выцепив простой английский, передал Юле, при этом присаживаясь рядом.
— Вот смотри, — принялась она за объяснение с неподдельным азартом. — Каждый пик или впадина — это определённая частота. Вместе они формируют набор частот — спектр. Но мало угадать с набором, надо, чтобы каждая частота имела строго определённую амплитуду. Вот как высота пиков и глубина впадин. И если хоть на чуть-чуть что-то будет не совпадать, то замок не откроется. Ты же свой хор слышишь всегда одинаково?
— Да, — согласился Дима, — он у меня как будто где-то на подкорке записан.
— А ты попробуй как-нибудь что-нибудь изменить в этом хоре. Усилить одни голоса или понизить другие.
— Я даже если просто к ним прислушиваюсь, стараясь разобрать разноголосицу, как Слава пропадает.
— Какая Слава?
— Ну, это любовное воздействие в народе называют девичья Слава. Я его у одной ведьмы стырил. Только у неё наверняка в голове пели монашки, а в моей запели монахи. Поэтому сначала она меня Славой пыталась прибить, а я ответил, — Дима помолчал пару секунд, вздохнул и соврал для красного словца: — А в конце оба друг друга прибили чуть ли не до сексуального истощения.
— Я представляю, что у вас там было, — по-девчоночьи с восхищением распахнула глазки Юла, — такая обоюдно наведённая любовь — с ума сойти.
— Боюсь, что ты даже представить не можешь. Ядерная война по сравнению с этим безумием покажется игрой в песочнице. Ладно, принцип я понял. То есть это не магия никакая, а элементарная физика?
— Ну, физика, допустим, далеко не элементарная, — кивнула девушка, — и вообще, магия существует только до тех пор, пока до неё физики не добрались, — и после небольшой паузы добавила: — Кстати, современная наука до понятия «лахорды» не добралась. Они ещё не открыли спектрально-амплитудный резонанс. Хотя примеров в природе — завались.
— Например?
— Пример? Да пожалуйста. Ты знаешь, как у тебя в организме образуются сперматозоиды?
— Нет, — хмыкнул Дима, почему-то подумав, что пример девушка подобрала с подтекстом. — Я до такой степени физиологию не изучал.
— А я вот изучала.
— Откуда?
— Я вообще-то медицинский закончила. Между прочим, с красным дипломом, — возгордившись, прорекламировала себя Юла. — Так вот. У тебя в тестикулах находятся половые клетки, отличающиеся от обычных лишь половинным набором генов. Не буду грузить тебя специфическими определениями. Попробую объяснить по-простому. Эти клетки, как и все, размножаются делением. Размножаясь — вытесняют друг друга. Вот ползут они благодаря энтропии по жгутику. Это такая тоненькая трубочка. И на определённом участке снаружи этой трубы их поджидает засада из скопления молекул тестостерона. Любая молекула излучает вокруг себя строго определённую электромагнитную лахорду, которая зависит от атомов, входящих в неё, и их взаимного расположения. Так вот у этих половых клеток имеется замочек, ключиком от которого является лахорда тестостерона, под воздействием которого клетка перестаёт делиться и начинает расти, превращаясь в сперматозоид. И таких процессов управления по типу «ключик-замочек» в любом живом организме море. Миллионы, если не миллиарды.
— И что, никто из учёных до этого не дошёл? — поддержал молодой человек медика-всезнайку, видимо, оседлавшую любимого конька теоретического словоблудия.
— Видишь ли, учёные смогли лишь опытным путём установить, что процесс происходит при обязательном наличии тестостерона поблизости, — продолжила входить в раж дипломированная медичка, чувствуя превосходство знаний над несведущей дремучестью. — Если убрать гормон, то рождение сперматозоида не происходит. Но каким образом совершается взаимодействие на расстоянии, медицина определить не может. Молекулярные поля очень слабые. Нужны физики, и в первую очередь теоретики, которые бы описали особенности управления явлениями с помощью спектрально-амплитудного резонанса. А таких работ даже в проекте нет.
— В проекте нет, а мы ими пользуемся, — хмыкнул Дима.
— Так же, как и электричеством, — не осталась в долгу Юла. — Никто не знает, как оно по проводам бежит, но все пользуются.
— Согласен, — кивнул молодой человек, тут же меняя направление разговора: — А какая у тебя специализация по диплому?
— Педиатр.
— Понятно, — сообразил Дима, откуда Юла знает тему сперматозоидов, продолжая ненавязчивый допрос. — А что ты ещё умеешь, кроме шаровой молнии?
— Могу создавать небольшую область антигравитации, — пожала она плечиками, будто это умение сродни плевку на асфальт, но тут же поправилась, объясняя подобную пренебрежительность: — Но слабенькую.
— Телекинез? — изумился молодой человек, уже в голове проецируя летающую тарелку.
— Что-то вроде, — недовольно согласилась с ним девушка. — Но только двигать могу что-то лёгкое и мелкое. София мне её выдала для самостоятельного изучения, но сколько не бьюсь с этой лахордой, ничего не получается. Чувствую, что где-то косячу, то ли в частоте, то ли в амплитуде какой из частот, но никак не удаётся чисто выйти. Это всё равно что не настоящим ключом открываешь, а отмычкой с применением лома. Затраты на миллион, а выход на копейку. А у тебя, кроме Славы, есть ещё что?
— Ну, такого боевого, как у тебя, нет, — сознался Дима. — Могу эмоции чужие считывать.
— Мысли? Как София? — как-то резко перепугалась напарница.
— Нет. Мысли не могу. Только эмоции, — успокоил он её. — Могу по одному взгляду определять женский архетип: склонности, наклонности, характер, жизненные приоритеты. Как к какой подкатить, как без последствий откатить. А ещё я знаю все языки мира, даже те, что давно вымерли.
— Это как? — неверующе уставилась она на него.
— Сам в шоке, — отмахнулся Дима. — Подарок сверху.
— Класс. А ты в загробном мире уже бывал? — неожиданно поинтересовалась Юла, явно сконфузившись.
— Да. А тебе зачем?
— Не мне, а тебе, — с неким превосходством поправила она его. — В этом и будет заключаться твоя работа. Я, как медик, буду латать тело, а ты, как программист, будешь перепрограммировать душу.
— Душу или дух?
— А какая разница?
— Колоссальная, — вот тут уже Сычёв сел на любимого ишака с морковкой на палке, понимая, что владеет знаниями в этой области гораздо больше, чем собеседница. — Это как небо и земля. Абсолютно разные структуры, абсолютно разные коды управления. Это всё равно что ангела спутать с привидением. Вот как раз ангел — это душевный элемент, а привидение — духовный.
— Ну не знаю. Я в этом ни бум-бум, — потупила глазки Юла, то ли стесняясь своей неосведомлённости, то ли боясь в этом разбираться. — С тобой София лично будет заниматься.
— Знаю, — ехидно улыбнулся Дима. — Ефимыч уже предупредил, что она, как пройду испытание, мне по башке настучит, и я сразу всё выучу.
Девушка заливисто и довольно наигранно рассмеялась. Диме, даже не влезая в эмоции реципиента, подобная бездарная озвучка безудержного веселия резанула по ушам, как скрип ножа по стеклу. Пока он скрежетал зубами, отмечая паршивость представления, она сквозь фальшивый смех выдала:
— Да, Ефимыч ещё тот фрукт, — но тут же, перестав смеяться и резко став серьёзной, словно только что лбом в стену врезалась, ошарашенно спросила: — Какое испытание? София же тебя приняла на работу.
— Принять-то приняла, но испытание определила, — с выражением тоже наигранной грусти сознался Сычёв. — Это сто миллионов, что лежат на банковской карте. Буду я работать или нет, зависит от того, как я их потрачу, — но тут же встрепенулся, словно нашёл выход из тупика: — Кстати, не могла ли ты мне помочь?
— Как? — удивилась девушка, ехидно скривившись. — Потратить твои сто миллионов?
— Вот именно, — на полном серьёзе согласился молодой человек. — Мне надо их потратить на свой статус и совершенствование. Квартира там, машина, а главное, одеть меня надо по последней моде, неброско, но дорого. Ну, если с квартирой и машиной я справлюсь как-нибудь, то вот с прикидом по последним трендам — я полный ноль. Хотя бы подскажи, куда кидаться и к кому обращаться.
Юла задумалась, оценочно разглядывая напарника, словно модельер модель. Затем достала мобильник, полистала контакты и с деловой моськой кого-то набрала, заткнув телефоном ухо.
— Привет, Ленусь, — через несколько секунд поздоровалась она, — как жизнь?
Почти минуту молча слушала. Безэмоционально и неподвижно. Видимо, у Ленуси было за что на жизнь пожаловаться, и, найдя подходящее ухо, та начала выговаривать весь список претензий.
— Слу-шай, — протянула Юла, явно перебивая собеседницу, — хочешь заработать? У меня для тебя колхозник есть, богатенький. Картошки на несколько миллионов накопал на огороде. Надо из него мачо сделать с запасом гардероба на любой случай жизни и на двенадцать времён года на все его миллионы. Раскрутим лоха?
Она замолчала, переведя хитрющий взгляд на напарника, лоха-колхозника. Дима стойко вытерпел оскорбления, понимая, что это шутка. Юла несколько секунд слушала, не отводя взгляда с объекта развода, затем у них начался теннисный диалог. Говорила она о Сычёве, словно его и рядом нет.
— Губу закатай, — выдала она пренебрежительно.
Пауза для предположений с той стороны, типа почему нельзя.
— Потому что.
Пауза для сбора огорчений обратно в мешок.
— Молодой, симпатичный, неплохо сложён.
Пауза для принятия эмоциональной реакции собеседницы и выдвижения гипотез.
— Нет. Он мой напарник.
Очередная пауза, но на этот раз короткая.
— Да, Ленусь, можешь начинать бояться. Я тебя уверяю, монстр ещё тот. Я только минуту с ним пообщалась, и трусики пришлось стирать.
Дима улыбнулся. Приятно было слышать подобную оценку, хоть и враньё полное. Не было на ней трусов, как пить дать не было. А текло только по лицу.
— Нет, — вновь осекла собеседницу Юла, — я сама его к тебе привезу. Перед визитом звякну. Всё, пока.
И отключила вызов, продолжая лыбиться в глаза напарнику. Дима даже на секунду подумал, что девушка наконец-то в нём что-то рассмотрела достойного, но тут же убедил себя, что эта стерва просто прикалывается. Она настолько влюблена в себя, что других в упор не замечает, даже если лбами стукнутся.
— Могу и с квартирой помочь, — предложила напарница, явно выстраивая в милой головке очередной бизнес-план по собственному обогащению за счёт товарища, — есть завязки.
— Спасибо, — сухо поблагодарил Сычёв, — но квартиру хочу взять в этом же доме, только попроще и пониже. А вот в ГИБДД у тебя связей нет?
— А что?
— Мне права не восстановили. Заставили сдавать по новой. А это такой геморрой. Я бы отблагодарил, но не за новые права, чтобы с автошколами не заморачиваться, а за восстановления старых. Там до замены ещё пять лет оставалось.
Девушка задумалась.
— Хорошо, — наконец ответила она, — поищу контакты. Лично я получала права на общих основаниях: с автошколой и все дела. Но ты прав. Это геморрой будет ещё тот. А я так понимаю: чем быстрее ты потратишь деньги, тем быстрее мы приступим к работе. Уже три месяца сижу на голодном пайке. Поэтому ты обратился по адресу. Я больше, чем ты, заинтересована в успешном прохождении твоего испытания.
— Гора с плеч, — наигранно облегчённо выдохнул Дима, уже готовясь к тому, что его по деньгам поимеют, и тут же решил сменить тему: — С этим вроде определились. Так что у нас будет за работа? Ты так ничего и не рассказала.
— Мы бригада скорой помощи, — серьёзно начала девушка, — но бригада не совсем обычная, как ты понимаешь. София будет выдавать заказы на клиентов, а мы их будем вытаскивать с того света. Иногда чуть ли не в прямом смысле слова. За мной экстренная реанимация. За тобой потусторонняя подоплёка, в результате чего клиент дошёл до того состояния, в котором мы его застали.
— И какие мы неизлечимые болезни будем лечить? — вполне профессионально поинтересовался Дима.
— Любые, — отмахнулась лекарка. — Вернее, не я лечу, а специальный лечебный комплекс. Есть у меня волшебный чемоданчик. Я не столько врач, сколько оператор при нём. Там какой-то суперкомпьютер вмонтирован с кучей программ. Моё дело — нужные датчики в нужное место присоединить. Ну и запустить необходимые программы. Иногда требуется ручная коррекция. Но это редкость. А главное — за мной постановка правильного диагноза. Ошибка может стоить пациенту жизни, а мне зарплаты. Но за три года работы, — она поплевала через левое плечо, — до этого дело не доходило. Хотя косячила несколько раз поначалу, но вовремя исправлялась.
— Ты хочешь сказать, — удивился Дима, — что твоя шайтан-машинка может вылечить рак последней стадии?
— Легко, — отмахнулась Юла, — причём в этом случае трудное не в регуляции раковых клеток, а в очищении организма от процесса лечения. Столько говна приходится выводить, мама дорогая. Там больше следишь не за опухолью, а за системами фильтрации и выделения.
— То есть София вручила тебе машинку, которая автоматически и безошибочно проводит курс лечения, — не понимающе прервал её Дима. — Но при всей своей фантастичности она не умеет ставить диагноз?
Девушка тяжело вздохнула и задумалась. Дима сделал вывод, что тут всё непросто, и сейчас она пытается подобрать слова для объяснения.
— Ну ты же понимаешь, — наконец начала она, — если мы оперируем лахордой, которая в этом мире ещё не открыта, то и медицина у нас не совсем привычная. Тоже, в какой-то мере, медицина будущего или вообще иномирная. Понимаешь, она построена на том, что в человеке семь систем жизнеобеспечения.
— Я знаком с этим, — прервал, а заодно удивил её Дима, — только в общих чертах.
Лекарка сидела с выпученными глазами и открытым ртом. Когда её впервые три года назад София познакомила с этой концепцией человеческой физиологии, она долго не могла поверить в эту ахинею. Всё выглядело антинаучно и шарлатанно. Но когда начала работать и получать результат, который светилам современной науки и не снился, то полностью пересмотрела своё отношение к данной методике. Вот только она освоила практику, а теоретическую базу не знала. И подходить с этим вопросом к Софии откровенно боялась.
Она вообще страшно боялась покровительницу и её дворецкого — Емельяна Ефимовича. Эта парочка была не от мира сего. Вернее, она была уверена, что они попаданцы из другого, более продвинутого магического мира. Да, она в школьные и студенческие годы читала. В основном любовные фэнтези. И дочиталась до того, что восприняла этих пришельцев как должное. Как само собой разумеющееся.
Вот только лезть в их дела и что-то спрашивать для Юлы было: «Упаси господи». Они дали интересную работу. Положили за неё огромную, по меркам девушки, зарплату, благодаря которой она живёт как королева, вся в шоколаде. Её всему научила София, в том числе и лахорде. А тут вдруг появляется непонятно кто с уже готовой лахордой пси-атаки, да ещё со знанием, которое она получила только здесь, являющееся корпоративной тайной. Кто он такой? Он из того же мира, что и София с дедом?
— И что тебе о них известно? — после долгой паузы наконец осторожно поинтересовалась девушка.
— Да ничего, — с безразличием отмахнулся напарник. — Знаю только, что их семь, и каждая система — это баланс. Ну ещё знаю, какая за что отвечает. И всё. Не вдавался в подробности. В этом не было необходимости. Я же не врач.
— Понятно, — что-то для себя надумала девушка, однозначно решив, что «этот» тоже откуда-то оттуда. — Да, каждая система — это баланс. А заболевание — это результат его нарушения. Каждый основной баланс имеет десятки более мелких подбалансов. Но я в глубь не лезу. Работаю на первом-втором уровне. Этого, как правило, достаточно.
— Ну хорошо, — прервал её Дима. — Я в принципе понял. Ты с помощью машины находишь отклонения и балансируешь их.
— Правильно, — согласилась девушка, почему-то отворачиваясь.
— Вот только я не понял, чего ты так напугалась? — припёр её к стенке собеседник.
Юла долго молчала. Даже пальцы начала себе выламывать. Но всё же ответила:
— Я ничего не хочу знать ни о попаданцах, ни о пришельцах. Извини, но мне так спокойней.
— Ты восприняла меня за пришельца из другого мира? — издевательски предположил Сычёв, ехидно посмеиваясь.
— А разве нет? — зашуганно спросила Юла, чуть не плача, продолжая смотреть в сторону. — И я вспомнила, что София назвала тебя каким-то инквизитором. И про это тоже ничего не хочу знать.
— А я тебе об этом ничего и не расскажу, — жёстко отрезал Дима. — Единственно, открою тебе секрет: я человек. Не совсем обычный, но человек. Просто я бывал в других мирах. Вот разного и нахватался.
Удивление девушки надо было видеть. Она медленно развернула лицо с выпученными глазищами. Бегающими зрачками отсканировала напарника и шёпотом спросила:
— А разве так можно?
— Можно, — уже спокойней проговорил Дима, — если осторожно.
— Расскажешь?
— Нет, — покачал он головой. — Ты же не хочешь об этом знать? И правильно делаешь. Меньше знаешь — лучше спишь.
— Просто Софию и её дворецкого я до жути боюсь. Хотя с дедом общаться прикольно. А встретив тебя, почему-то стало любопытно.
— Любопытство кошку сгубило, — многозначительно подытожил он разговор, поднимаясь с дивана и меняя тему. — Ещё один вопрос: рабочее время. Во сколько начинается рабочий день? Во сколько заканчивается? Или он у нас не нормирован?
— Не нормирован, — с облегчением ответила девушка, тоже поднимаясь с дивана и направляясь на кухню к холодильнику. — И появляться на рабочем месте каждый день не обязательно. Но это только когда работа есть. А так, будь добр в девять часов быть здесь и чего-то ждать до шести вечера. И вообще, изучи устав. Там в нём всё по пунктам расписано.
— И где его взять?
— Нигде, — словно отрезала напарница, доставая бутылку минералки. — Попроси у Ефимыча, он тебе принесёт. Я лично изучала этот труд при нём. После чего он его унёс. Правда, Ефимыч при этом на все вопросы отвечал и чуть ли не по каждому пункту комментарий давал, разжёвывая.
— Прикольно, — хмыкнул Дима. — Хорошо. Думаю, до конца дня справлюсь с его изучением. А где Ефимыча искать?
— Нигде, — вновь повторила реплику Юла, возвращая отпитую бутылочку назад в холодильник. — Я же тебе говорю, он ещё тот жук. Его никогда и нигде не найдёшь, но стоит позвать, где бы ни находилась, он тут же появляется.
Дима промолчал, продолжая загадочно улыбаться.
— Ладно, — со вздохом проговорила старшая бригады. — Действительно, тебе стоит сначала ознакомиться с нормативными документами. Меньше вопросов будет. А если что — мой кабинет напротив. До шести я на месте.
И сделав жест рукой типа «Чао», Юла покинула апартаменты Сычёва.

Глава 4. Локация 0. Ведение по телефону нетелефонных разговоров преследуется по закону подлости.
Начальник отдела УВД ЦАО города Москвы, находясь на рабочем месте и загадочно улыбаясь, крутил в руках мобильный телефон, изображая спиннер. Получалось не очень, но его это не особо расстраивало. Полковник полиции Морозов Илья Сергеевич, называемый за глаза среди сослуживцев как Дед Мороз, детально продумывал предстоящий телефонный разговор со своим подмосковным коллегой.
На сказочного Деда Мороза он даже близко не был похож. Бороды нет. Волос на голове тоже. Вместо шапки — фуражка. Вместо шубы — мундир. И данное прозвище ему дали не за то, что носил фамилию Морозов. Просто он сказочно ненавидел детей и очень любил подарки. Вот и сейчас, вертя телефон, полковник тщательно обдумывал, какой же подарок стрясти с коллеги, чтобы было, так сказать, для души и от всей души дарителя.
То, что рука руку моет, он с утра помнил, когда мыл их после туалетной бумаги. И что мусор за порог не выносится, тоже. Мусора и сами через любой порог переступить в состоянии. Но и не оподариться за счёт опростоволосившегося коллеги ну никак не мог. Сущность всеми фибрами души противилась вот так запросто замять прокол чужого подчинённого. А вот что попросить у полковника Карпенко, чтобы не обидеть и не нажить врага, но и самому себе приятное сделать, тут фантазия разбегалась глазками на 360°.
Полковник полиции Карпенко по прозвищу «Ать-Два» тем временем находился на своём рабочем месте и гипнотизировал кипу бумаг, старательно хмуря брови. Со стороны могло показаться, что он одним видом пытается до смерти запугать эту макулатуру, испепелив взглядом, но бумаги оказались не робкого десятка и никуда со стола сбегать не собирались.
Ать-Два был ещё тот (мат: нехороший человек), походивший и видом, и закидонами на сказочного генерала, который больше всего в жизни любил командовать: неважно кем, неважно чем, неважно где, когда и сколько. Да, по сути, он вообще ничего, кроме этого, и делать не умел. Виктор Олегович был абсолютно уверен, что невозможного в этом мире не существует, если это поручено подчинённым. Главное — правильно мотивировать, то есть наорать как следует, и всё невозможное будет исполнено.
И тут зазвонил мобильник. Посмотрев на экран, Виктор Олегович даже обрадовался, что получил законную отсрочку от бумажной каторги. А значит, рапорты, плодящиеся на столе, как кролики в вольере, могут подождать. Карпенко откинулся в кресле, нажал кнопку вызова и, приложив к уху, тут же по-генеральски поздоровался:
— Полковник Карпенко на проводе.
Несмотря на то, что личный мобильник — это не служебный телефон, и проводов у него никогда не было и нет, Виктор Олегович всегда и по любому девайсу для переговоров в пространстве озвучивал эту фразу вместо «Алло».
— Здравия желаю, Виктор Олегович, — поприветствовал незнакомый голос в трубке, но по одной интонации было понятно, что его обладатель тоже, как и он, любит командовать. — Вас беспокоит начальник отдела МВД города Москвы, полковник Морозов Илья Сергеевич.
— Здравия желаю, Илья Сергеевич, — скривился Ать-Два на неприятный для него тон разговора, мгновенно почувствовав, что тот от него явно что-то хочет, и по званию он ему ровня, не наорать, — что случилось такого-эдакого, что вы вместо служебной связи используете личную. Я так понимаю, что это не о работе?
На другом конце тяжело и долго выдыхали. Натужно. С огорчением.
— И да, и нет, Виктор Олегович, — наконец задумчиво проговорил абонент и тут же резко поменял тон на запугивающий: — Понимаешь, коллега, у меня в обезьяннике тут один твой кадр присел. Взяли на мелком хулиганстве в особо крупных размерах.
— Копейкин? — не задумываясь предположил Карпенко, даже не сомневаясь, что угадал, и при этом скривился так, что посмотришь на него, и лимон для закуски не потребуется.
— Он самый, — усмехнулся Морозов. — По твоей инициативе злодействовал?
— Кому хоть морду набил? — поинтересовался Карпенко, словно не расслышал вопрос, продолжая кривиться.
— Да бери выше, Виктор Олегович, — поменял тон разговора Морозов, с лёту предположив, что начальник о самодеятельности подчинённого не в курсе или делает вид, что не в курсе. — Здесь вандализм по цене всего вашего отдела со всей оргтехникой и полным запасом туалетной бумаги у завхоза. Влетел капитан на несколько миллионов.
— Не понял, — недоумённо прервал его Карпенко. — Копейкин и членовредительство — это понятно. А вот вандализм и Вася — вещи несовместимые. Это на него не похоже.
— Ну сам посуди. Твой амбал под покровом ночи тайно проник в одну из высоток Москва-Сити, причём, замечу, хорошо охраняемую. Пробрался в лифт и разобрал его. Да так разобрал, что вызванная утром бригада спецов по обслуживанию этой техники не поверила в увиденное. Стояли у раскрытого лифта минут пять в шоке. Оказалось, твой орёл умудрился разобрать даже то, что в принципе разобраться не могло.
Морозов нервно посмеялся, прервав рассказ, словно сам себе не веря, и продолжил с интонацией недоумения:
— Представляешь, Виктор Олегович, он ухитрился даже клёпки расклепать и точечную сварку разварить. Как выразились спецы: произвёл разборку на молекулярном уровне. Ты где таких умельцев берёшь, Карпенко? И что, интересно, он там искал?
Начальник Копейкина что-то невнятное прорычал, явно матерное, но про себя и невнятное, и после паузы выдавил:
— Накажу мерзавца.
— Да это ещё не самое интересное, Виктор Олегович, — весело прервал рычание Морозов. — Я не понимаю другого: он произвёл разборку без шума и пыли, после чего под утро просто вышел к охране и сдался. Охранников чуть кондрашка не хватила. Они даже не слышали ничего. И по камерам не видели. Хотя, как утверждают, не спали на посту. Почему он не ушёл, как пришёл, а сподобился на явку с повинной? Он у тебя что, ненормальный какой-то?
Карпенко промолчал, прекрасно зная, что Копейкин более чем ненормальный. И промолчал полковник не из каких-то умных соображений, а просто не знал, что отвечать.
— Ну, в общем, так, Виктор Олегович. Дело я замял. Заявления от владельцев лифта не будет. Но при условии, что твой орёл поможет его собрать обратно, как и разобрал. Я надеюсь, ты оценишь мои старания по достоинству?
— Не сомневайтесь, Илья Сергеевич. Не люблю в должниках ходить.
На этой радостной ноте для полковника Морозова и на злой для Карпенко разговор закончился.
Тем временем капитан Копейкин сидел в кабинете коллег-оперативников не то в качестве задержанного, не то в качестве гостя и попивал чаёк. Одна мимолётная встреча у разобранного лифта подкосила оперативника, перевернув всю его размеренную и устаканившуюся жизнь вверх тормашками. Случилось всё столь неожиданно и так потрясно, что он вот уже пару часов не может в себя прийти, пребывая в сомнениях: а правильной ли он дорогой идёт, товарищ, блин.
А встретил он Юльку Лебедеву. Свою первую школьную любовь. Да какую там первую — нулевую. Он в неё ещё с детского сада влюбился. И в школу пошёл не по месту жительства, а уговорил родителей на ту, куда отправили его любовь со времён одного горшка на двоих, в какую-то особенную, специализированную.
Он знал, что Лебедева его не любит. Она постоянно и издевательски откровенно об этом говорила ему на протяжении всей школы, тем не менее не отпускала от себя далеко, держа на коротком поводке. Девочка им пользовалась без зазрения совести, приватизировав, как раба. А он, словно бойцовый пёс, готов был за неё порвать любого, а любимую зализать до оргазма: её или собственного — без разницы. Он носил за ней девчачий портфель, сменку. Выполнял идиотские поручения, которые госпожа выдумывала. Он её боготворил и всё прощал.
Она стала первой женщиной в его жизни, но сразу после этого Лебедева потерялась из Васиного поля зрения. Он знал, что Юля поступила на медицинский. Её семья перебралась в Москву, а он тем временем загремел в армию. Вот армия и оторвала Подмосковного Ромео от тогда уже Московской Джульетты, как ему тогда казалось — навсегда.
Вася, несмотря на все свои прибабахи, не был дураком. Он прекрасно понимал, что будущего у него с этой девочкой нет и быть не может. Армия сделала из него мужика. Продолжать унижаться и лебезить перед ледяной стервой ему уже претило. А на другое эта красавица была не способна. Вот кто-кто, а он знал Лебедеву как облупленную. Эта девочка может любить только одного человека — себя, а любовь, как говорят на востоке, кувшин вина. Чем больше оставляешь для себя, тем меньше можешь дать другому.
Вася сознательно постарался её забыть, и ему это в какой-то мере удалось. Но когда его объект слежки неожиданно нарисовался с ней под ручку, выходя из «Башни Око», у Васи в голове словно склад боеприпасов взорвали, и весь налёт пыли забвения моментально сдуло. Первым его порывом было подойти и свернуть Сычёву шею. Какими силами он себя удержал, одному богу известно.
В этот день он слежку прекратил, так как находился в неадекватном состоянии и побоялся дров наломать. А запив проблему литром водки в своей холостяцкой берлоге, пришёл к заключению, что он её ревнует. А до литра водки это до него не доходило. Но самое обидное было то, что этот говнюк Сычёв каким-то образом был связан с инопланетянами. В этом он уже не сомневался. Но как там оказалась Лебедева? Он всю жизнь мечтал работать в подобной организации, и она прекрасно знала об этом. Почему она его не позвала? И как она сама туда попала?
Поняв, что эта парочка связана, он решил вести не Сычёва, а Лебедеву. По крайней мере, это было более приятно. Уже через несколько дней он знал о ней практически всё. Кроме одного. Эта парочка работала вместе, но где? Они поднимались на сорок второй этаж и словно растворялись в пространстве. Вася тоже туда поднимался, но, выйдя в пустоту коридоров, впал в ступор.
Этаж мало походил на офис компании. Скорее, это был этаж четырёхквартирных апартаментов. Капитан полиции взял грех на душу и вскрыл отмычками одну из квартир, заранее замылив камеры видеонаблюдения. Это действительно была элитная трёхкомнатная квартира с первичной обстановкой, но она оказалась пуста, и даже признаков, что в ней кто-то живёт, не было.
Шкафы и полки пусты. Даже краны с водой ни разу не открывались. В этом он убедился, когда решил попить из-под крана на кухне. С минуту тупо смотрел на ржавую струйку, пока та не пробежала до более-менее чистой. На этом вся его сыскная чуйка сдулась. Упёрлась в стену и начала биться об неё головой.
Он минут пять сидел на пыльном диване, бездумно уставившись в выключенную плазму, и наконец прозрел: этот сорок второй этаж — подставной. Для лохов. Вася конкретно обозлился. Он убедил себя, что Вершители Миров подсунули ему экзаменационную задачку на профпригодность. Сможет раскрыть секрет потайного сорок второго этажа — с ним будет один разговор. Не сможет — до свиданья, Вася. Ты тупой. Какие тебе знания о вселенских мирах, если ты элементарного сделать не можешь?
Он уверил себя, что здесь применена инопланетная технология по управлению пространством, и ключом к этой технологии посчитал лифт, который наверняка какой-то особенный, и в него вмонтирована аппаратура пришельцев. Именно это подвигло Васю на технический подвиг по разбору этого подъёмного сооружения.
И чёрт бы побрал эту Лебедеву, столкнуться с ним у этого грёбанного лифта. Она уже неделю не появлялась в офисе, находясь в коттедже за городом, и Копейкин никак не ожидал её тут лицезреть. Юля появилась в холе, как звезда подиума во всём белом. Продефилировала в коротком платье и туфлях на высоченном каблуке до охранника, который при приближении «королевы» стал по стойке смирно и принялся докладывать о происшествии, словно та являлась его непосредственным начальником.
Лебедева с невозмутимым видом выслушала. Снисходительно кивнула, как бы говоря: доклад принят, и вошла в зону лифтов, где обнаружила негодяя, испортившего имущество бизнес-центра. Она замерла с выпученными глазами, уставившись на Копейкина: то ли пыталась вспомнить, где видела этого амбала, то ли узнала, но не могла поверить собственным глазам.
Затем, не сказав ни слова и даже не поздоровавшись, прошла к разобранному агрегату, заглянула внутрь. При этом техническая группа буквально прыснула в стороны, лишь заметив белую стерву, словно тараканы при виде веника. Капитан не удивился, уже прекрасно зная, как на красавицу реагируют работники данного бизнес-центра, хотя и не понимал пока первопричины. И только осмотрев то, что осталось от дорогущей подъёмной кабины, повернулась к замершему Копейкину в окружении полицейских и в недоумении поинтересовалась:
— Вася, это ты?
Копейкин сначала не понял: она спрашивает, Вася ли он, или Вася, ты ли это натворил? Но указательный пальчик ухоженной ручки, тыкнувший в остатки металлолома, исключил разночтение вопроса. Она его узнала и сейчас спрашивала, как нашкодившего щенка, он ли там нагадил, примеряя в руках сумочку, как тапок для наказания.
Копейкина моментально это взбесило. За последнее время он отвык от подобного к нему обращения. Мало того. При любой попытке унизить он, несмотря на половую принадлежность и служебные ранги, любого с говном смешивал, не гнушаясь даже физического воздействия. За это часто попадало, но только по началу. Потому что очень скоро все в окружении уже знали, что подобным этого бешенного бугая лучше не цеплять. Убьёт, сядет, выйдет и, выкопав из могилы, ещё раз убьёт.
В этот момент Вася неожиданно осознал, что ненавидит эту стерву всеми фибрами души. Вот уж воистину: от любви до ненависти один разобранный лифт. На него будто откровение снизошло: она же, по сути, ему всю личную жизнь загубила. Он же после неё ни на одну девчонку смотреть не может. Как ему сейчас захотелось свернуть этой сучке прилизанную головёнку. Кто бы знал.
А тут ещё она залилась в истеричном хохоте, держась за живот, с выступившими слезами. Притом смех её оказался издевательски заразным, и уже через пару секунд технари закатились хором, посыпав комментарии, как из рога изобилия, сами себя подзуживая и беся Копейкина. Вася от закипевшей ярости чуть не обезумел. Стиснул кулаки так, что чудом пальцы себе не сломал.
Вот в этом скованном без наручников состоянии он и был доставлен в отделение. Попив чайку у коллег, спазм ярости отпустил, лишь остался мерзкий осадок предательства. Да, она предала всё, что для Васи было свято. Его любовь. Его мечты. Она, сука, умудрилась проникнуть туда, куда он порывался с самого детства, и даже не вспомнила о нём. Он не верил, что она не могла ему посодействовать. Просто не захотела.
В груди противно защемило. Сердце колотилось, как ненормальное. И Вася в одночасье понял: с прошлым надо рвать раз и навсегда. Мечта мечтой, но у него имеется новая цель в жизни, ничем не хуже, чем прежняя. Хотя… одно другому не мешает. Но и сходить с ума по этому поводу не стоит. Получится затесаться в их ряды — хорошо. Не получится — да и мат с ней. Значит, не в этом его судьба, а в том, чем он занимается тайно от всех в настоящий момент: его личная корпорация «Люди в чёрном», которую он сам для себя создал.
На столе у оперативников зазвонил телефон. Коллега поднял трубку, представился и тут же положил её обратно. После чего встал и обратился к гостю:
— Пошли. Дед Мороз вызывает на заморозки.
И они пошли.
Полковник несколько долгих секунд молча рассматривал Копейкина, сидевшего перед ним, затем бросил мобильник на стол, которым старался вертеть, как спиннером, и начал беседу.
— В общем так, капитан. Спецы и хозяева лифта готовы пойти с тобой на мировую и заявление писать не будут, но при условии: во-первых, ты объяснишь им, как умудрился это сделать, а во-вторых — поможешь разобранное собрать обратно. Если согласен, то с тебя генеральский коньяк.
— Это какой? — вскинул бровь в удивлении Вася, потому что впервые слышал о таком, а неординарная тема беседы как-то сразу развеяла мрачные мысли, переключившись на интерес.
— Какой-какой? — хитро прищурился полковник. — Генерал-майорский, однозвёздочный.
Увидев на лице капитана недоумение, полковник ещё больше повеселел, откидываясь на спинку кресла.
— Ты что, Копейкин, дослужил до капитана и до сих пор не знаешь, как на коньяке звёздочки рисуются?
— Сколько лет выдержки, столько и звёздочек, — ответил Вася, как ему казалось, очевидное.
— Не угадал, — совсем зацвёл Дед Мороз от довольства. — Берут дуб. Распускают на опилки. Потом коньячный спирт пропускают через эти поилки. Сколько дубов споят, столько звёздочек и рисуют. А вот для того, чтобы получить одну, но генеральскую, требуется споить целую дубовую рощу. Понял?
Вася, поняв, что над ним прикалываются, решил подыграть. Не одному же полковнику веселиться.
— А маршальский коньяк бывает?
— Бывает, — отмахнулся Морозов. — Только для него одной дубовой рощи мало. Здесь вся Дубна с их ядерным реактором в хлам должна упиться. И если город не жалко, то пьяный реактор — это уже перебор.
И полковник залился громким хохотом, по достоинству оценив собственную шутку. Вася сначала скривился, но тут же перевёл кривляние в улыбку предвкушения. Да, проставиться будет нужно. Правила хорошего тона по линии МВД никто не отменял. Но он вспомнил о старом школьном кореше, что трудится в небольшой типографии и который по дружбе ему любую этикетку с любой звездой напечатает. Копейкин решил отплатить шутнику его же монетой. Залить в коньячную бутылку с напечатанной этикеткой ядрёный первач, чтоб от его полковничьих ушей пар повалил и глаза, как у рака, сварились.
На этом беседа завершилась, и Васю выпустили на свободу с чистой совестью, но грязными руками. Помыть их ему никто не предложил, а он сам, находясь в неадеквате, о них и не вспомнил. Сейчас же, после беседы о производстве коньяка, и выйдя на свежий воздух в солнечное утро, вспомнил о санитарии. Глянув на ладони, Вася лихорадочно заозирался, прикидывая, в какой забегаловке имеется туалет, в котором можно было бы привести себя в порядок. Возвращаться обратно в отделение только для этого — даже не подумал. Вот даже мысль не мелькнула в этом направлении. Выйдя на свободу, в застенки не тянет.
При выходе из дворов первое, что ему попалось на глаза, — аптека. Долго не заморачиваясь, зашёл в фармацевтическое заведение, как к себе домой. Вася никогда не считал наглость вторым счастьем, потому что полагал её первым. О его нахрапистости складывали легенды в отделении. Он научился этому у бандитов, живущих по понятию: наезжай, извиниться никогда не поздно. Что называется, с кем поведёшься.
В большом торговом зале на четыре кассы работала только одна работница. Видимо, в виду того, что было утро и аптека только открылась. Вполне возможно, что остальные провизоры задерживались, но эта невзрачная моль в белом халате, как самая молодая, этой привилегией не обладала. Она находилась в центральном зале и что-то расставляла на одной из выносных витрин, стоящих напротив касс. Дверка в служебное помещение оказалась открытой.
Вася, грозно нависнув над перепуганной девчушкой, грязными пальцами выудил из внутреннего кармана служебное удостоверение, заодно распахивая полу пиджака и якобы случайно демонстрируя кобуру с пистолетом. Показав лишь корочку, он сунул его обратно и громким, хорошо поставленным голосом, ещё больше пугая своим басом, принялся психологически давить на незрелого молодого специалиста:
— Капитан уголовного розыска Копейкин. Провожу розыскные мероприятия. Для начала укажите место, где бы я смог помыть то, что у любого опера должно быть чистым, при горячем-то сердце.
Перепуганная девчушка ткнула пальчиком в сторону служебки, о чём Вася и без неё догадывался. Он неторопливо, но вместе с тем уверенно вошёл за прилавок. Затем в складское помещение, где хранились медикаменты. Опытным взглядом сыщика моментально определил туалет и, не закрывая за собой двери, приватизировал раковину.
Чуть ли не парализованная от страха работница аптеки, как на привязи, проследовала за ним. Она даже не дёрнулась, когда амбал нахрапом захватил туалет. Промолчала, когда, отмыв руки и не найдя чем их вытереть, обтёр их её же халатом. После чего, хмуро осмотрев внутренности склада, так же, как пришёл, покинул аптеку, даже спасибо не сказав. А вот девушка молчать не стала. Проводив его до самой двери, она поправила мятый подол халата и шёпотом поблагодарила через закрытые двери дикого гамадрила в спину:
— Спасибо.
После чего добралась на трясущихся ногах до кассы. Села на стул и, закрыв лицо руками, горько разрыдалась.

Глава 5. Локация 0, 42. Видит око, да зуб неймёт, и рука фигу не крутит, а лишь в жесте подаяния протягивается.
Сто миллионов хоть и казались нищеброду Диме огромными деньжищами, но, столкнувшись с московскими ценами на движимость и недвижимость, резко закатал губу аж на два оборота. А когда посетил модный дом с салоном красоты, то добавил ещё оборот, совсем ужавшись. В результате купил скромную однушку, скромную «Ауди» и скромный гардероб на шесть сезонов полугодия. На целый год — жаба задавила.
В конечном итоге Сычёва подстригли и выкрасили под умопомрачительного блондина. Скорректировали брови, ресницы и всё, что можно было скорректировать. Причём сделали это, суки, через боль, без наркоза. Вытерпел маникюр, педикюр, полную депиляцию туловища, только с грудиной и зоной бикини не дался, посчитав, что хоть какая-то самцовость должна остаться. А то если их не остановить, то эти садистки и член отрежут, и груди вырастят. И так, взглянув на себя в зеркало после преображения, ужаснулся. Ну баба бабой. Аж сплюнул с досады зеркалу в лицо.
Одеваясь по последнему писку и по трендовому попискиванию моды, Дима сделал для себя открытие. Оказывается, он до этого был ненормальным. Не зря в дурке лежал. Нормальные люди вещи не покупают. Их им шьют модельеры исключительно в эксклюзивном единственном числе. Даже обувь! Мля. Ладно хоть до трусов с носками не дошли. Хотя, наверное, и на такое сподобятся под лозунгом: «Любой каприз за ваши деньги».
Из статусных цацек приобрёл только часы. Этот аксессуар оказался для мужчины обязательным. И даже если их владелец в стрелках не разбирается и цифири путает, всё равно обязан их носить, как наручник, пристёгивающий его к хорошей жизни. А вот от всего остального — отказался. Тупо денег не хватало. Вот тебе и миллионер. Стоило только получить визуальную статусность, как реальный статус опустился до нищеброда.
Дима даже вспомнил Пушкина с его эпохой и пожалел тогдашнюю аристократию, понимая, что никаких доходов на понты не хватит. Их можно заполучить только долгами, что Александр Сергеевич, кстати, умел делать, наверное, лучше, чем стихи писать.
В фитнес-клубе, в том же «Око», нанял персонального тренера — скульптора по телу. Девочка не первой свежести, но с фигуркой фанатки от фитнеса, занималась с ним аж двадцать четыре часа в сутки. Выкладывалась вся и без остатка. Ещё бы. Он положил ей от щедрот своих столько, что фитоняшка не только мучила его в зале и бассейне, но и настояла на совместном хождении по ресторанам, где якобы следила за его правильным питанием. А во вторую смену — спала рядом, заявив, что полноценный сон для мужчины — залог брутальной фигуры, а полноценным он может быть только с женщиной под боком.
И вот, потратив почти всё и сразу, посчитав, что испытание излишками денег прошёл успешно, он с чистой совестью и предельной наглостью постучал в дверь с надписью «Директор». Не дождавшись никакой реакции, вошёл в кабинет Галактической Сущности и прямым ходом направился к своему стулу, нисколько не сомневаясь, что она будет восседать за рабочим столом.
— Здравствуй, София, — поздоровался он по ходу движения. — Всё. Деньги я твои профукал. Внешний лоск навёл, но для его поддержания требуется соответствующий доход. А для получения должного дохода нужна работа. Поэтому или я начинаю трудиться на благо компании, или всё это продаю с молотка к чёртовой матери и иду выступать стриптизёром. На другую вакансию в таком виде меня не примут.
Он вальяжно плюхнулся на стул, закинул ногу на ногу и щенячьим взглядом уставился на хозяйку. София, пребывая в своём первичном образе барыни из провинции, со времени его появления в кабинете довольно улыбалась. А когда Сычёв пристроил свой зад, поинтересовалась:
— А не жаль будет всего этого лишиться?
— Ни капли, — ответил шикарный молодой денди. — Это статусность внешняя. Внутрь она ещё заразу не плюнула, поэтому попрощаюсь без сожаления.
— Но ты ещё не готов к работе, — продолжая улыбаться, возразила София.
— Моя готовность зависит от тебя. Ефимыч проговорился, что ты должна настучать мне по башке, и там всё включится. Так что я готов. Стучи.
— К сожалению, постучать будет мало. Повернись ко мне, — и она сделала жест рукой, как бы крутя его вокруг оси.
Дима пересел к ней лицом.
— Вытяни перед собой руки и растопырь пальцы.
Он, как послушный мальчик, выполнил указание. София вынула из внутренностей стола обычный лист бумаги формата А4 и накрыла им протянутые кисти. Бумага, несмотря на расслабленность рук, затрепетала, словно лист осины под вентилятором.
— Что наблюдаешь? — поинтересовалась она.
— Тремор, — спокойно констатировал он, — но, насколько я знаю, это нормально.
— Не совсем.
София забрала лист и положила себе на руки, растопырив пальцы. Бумажка не шелохнулась. Она, продолжая удерживать замерший лист, начала объяснение:
— Ключи бывают разные. Есть простые, как твоя Слава или молния Юлы. А есть составные. Твоя часть работы будет проходить в мире духов, а для перехода туда требуется как раз составной ключ. Мало будет воссоздать САР в голове. Потребуется ещё его овеществление руками.
София положила лист на стол и скрутила такую загогулину пальцами, что у Сычёва челюсть отвисла от небывальщины. Он тут же вспомнил Суккубу, которая крутила нечто подобное, когда отправляла его в свои миры. Вспомнил и Тано, крутившего фиги для пространственной телепортации. Понимание пришло сразу, но вот как это повторить? Это же какие гуттаперчевые конечности надо иметь, чтобы подобное вытворять?
— Тебе следует заняться руками. Для нас пальчики — это в первую очередь тонкий, ювелирный инструмент. Они должны быть гибкими, послушными, с чувствительными подушечками пальцев. Командный САР для перехода я тебе разблокирую.
С этими словами она приподнялась и положила руку на бело-крашенную шевелюру Димы. У него в голове взорвался радостный ангельский хор. Только на этот раз смешанный, состоящий из мужских и женских голосов.
— Пальчиковый контроллер у этого ключа может быть разный, в зависимости от того, куда делается переход. В чистилище — он такой.
София просто сомкнула большой и безымянный палец в кольцо, при этом указательный и средний соединила вместе и выпрямила, оставив мизинец висеть полусогнутым.
— Набрал контроллер правой рукой — перешёл туда. Левой — обратно. Только большой и безымянный не соединяются, как может показаться со стороны, а оставляют между собой микронный зазор. Между ними должна образовываться вибрация резонанса, что включается в голове. Ты должен её почувствовать в разрыве большого и безымянного пальца. Попробуй.
Дима глубоко вздохнул. Постарался расслабиться. Собрал пальцами, в общем-то, простой контроллер.
— Кисть должна быть полностью расслаблена, — поправила его София. — Иначе из-за напряжения ты не сможешь материализовать вибрацию в кольце.
Но как только Дима расслабил конечность, контроллер развалился. В расслабленном состоянии кисть приняла позицию «рука загребущая».
— Вот в этом-то твоя главная сегодняшняя проблема. У тебя пальцы как у обезьяны. Сильные, задеревенелые, и на подушечках слишком много мёртвой огрубевшей кожи. Для таскания чего-нибудь тяжёлого и для копки ям они вполне подходят. А вот для нашей работы — непригодны.
Дима сидел и тупо разглядывал свои вполне нормальные мужские ладони, не понимая пока, что с ними такого надо сотворить, чтобы они превратились хотя бы приблизительно в ладони Софии или Тано.
— Мля, — выругался Дима необдуманно, забыв, где находится. — Такое быстро не получится.
— Это будет зависеть от твоей целеустремлённости. Как можно больше тренируй ключ перехода у себя в кабинете. Сначала не получится. На какой-нибудь сотне раз проскочит искра. И чем больше будешь пытаться, тем лучше начнёт получаться. И я надеюсь, ты понял, что при переходе твое тело будет оставаться здесь в состоянии летаргического сна. Туда будет перемещаться лишь твоё сознание. Поэтому не вздумай этим баловаться где ни попадя. Сначала увезут в реанимацию, а оттуда в твою любимую дурку.
— Понял, не дурак, — проворчал Дима, — был бы дурак — не понял.
— Вот и умница, — с лаской в голосе похвалила начальница. — С первоначальной практикой закончили. Теперь немного теории.
София поднялась и принялась ходить, как всегда, пребывая босиком. Прошлась вдоль стола, затем вдоль панорамного окна. Остановилась. Жалюзи самопроизвольно открылись, и она принялась разглядывать Москву с высоты птичьего полёта.
— Твоя работа будет заключаться в нормализации духовных связей с предками. Дело в том, что в большинстве случаев невзгоды живущего напрямую зависят от того, что у него «на роду написано». Прегрешения предков отражаются на состоянии здравствующих. Искать причины придётся вплоть до двенадцатого колена. Будешь находить грешный дух, чьё наказание столь велико, что выходит за границы миров и вредит живущему потомству, и каким-то образом нивелировать это вредное воздействие.
— Каким-то образом? — не выдержал ошарашенный отсутствием конкретики Сычёв.
— Да, — легко согласилась София, даже не поворачиваясь к нему. — Там по каждому случаю придётся разбираться индивидуально, уповая только на собственные интеллектуальные возможности. Каждый раз — задача. Иногда решение будет лежать на поверхности, а иногда придётся поломать голову. Но ты справишься. Будут попадаться случаи, когда негативное влияние оказывает групповое падение рода. Запредельных наказаний вроде бы нет, но все духи предков находятся в самом низу, поближе к чистилищу. В этом случае придётся поднимать род, что называется, с колен. Чем выше по уровням будут находиться предки, тем комфортнее будет ощущать себя клиент в реальной жизни.
София замолчала. Дима переваривал услышанное. Тут он неожиданно вспомнил ещё об одном.
— А как же предельность бытия с её зарядом жизненной силы? А если клиенту приходят кранты, потому что его жизнь закончилась?
Пятёрица плавно развернулась и пристально посмотрела на вопрошающего, всем видом в чём-то его подозревая.
— Ты сначала основы освой. А там и до души, и до разума доберёшься. Тебе об этих вещах рано думать. Слаб пока.
— Всё познаётся в порядке святого для нас слова «очередь», — неожиданно вспомнил он слова Суккубы.
— Правильное понимание, — кивнула она и не терпящим возражения тоном добавила: — Ты свободен. Займись руками. И мой тебе совет: начиная с сегодняшнего дня — носи, не снимая перчатки. Приучи себя к этому. Береги руки. А к нашим советам знаешь, как относиться.
Диме ничего не оставалось, как попрощаться и двинуться в свои апартаменты. Но на перекрёстке отсека задумался и решил вновь обратиться за помощью к напарнице. Всё-таки она девушка. Ей ли не знать, как надлежит ухаживать за руками.
Решительно подошёл. Решительно постучал. Решительно проорал в закрытую дверь:
— Открывай, сова, медведь пришёл.
После чего, посчитав, что полностью исполнил все процедуры приличия, вошёл внутрь. Остановился в ожидании, когда хозяйка выйдет встретить его на пороге с хлебом, с солью. Прислушался. Где-то непонятно, то ли справа, то ли слева шумела льющаяся вода. Вспомнил расположение санузлов. Понял, что слева. Там за спальней расположен душ и ванна. По звуку — работал душ. Значит, девушка моется. Значит, девушка голая. Ну не в халате же она водные процедуры принимает.
Обернулся на дверь, задав себе логичный вопрос: «А почему не закрылась?» Поискал замок. Но ни замочной скважины, ни элементарного засова не обнаружил. Почесал затылок. До него только сейчас дошло, что все апартаменты этого виртуального этажа на замки не закрываются. Но почему? Ну ладно работают они в якобы офисе, а как же, к примеру, подобная ситуация? Зашёл, значит, сотрудник к коллеге в соседний кабинет, а та нагишом душ принимает. А он: «Привет, напарница. Спинку потереть?» А бедолага даже закрыться не может от нахала, потому что не на что.
Дима, конечно, повозмущался, но не очень. Ситуация пикантная и даже в чём-то будоражащая воображение. Но тут вдруг осознал, что сам может оказаться точно в такой же ситуации, представив себя тужащимся на унитазе. И вот тут возмущение приняло зашкаливающие формы.
— Ефимыч, мля, — в сердцах выругался вполне воспитанный молодой человек, как бы негодуя исключительно сам с собой.
Но этажный завхоз, как ни странно, откликнулся сразу, появившись за спиной, между прочим, из спальни Юлы. Словно этот старый хрыч за молоденькой девкой там подглядывал.
— Чё? — с хамоватым говором бросил он в спину Сычёву, заставив того обернуться.
— Что за беспредел? — наехал злым шёпотом на него поселенец. — Почему у тебя на этаже ни в одной двери замков нет? Там девка голая моется, а тут коллега мужицкого полу по делу зашёл. Сплошной харассмент намечается.
— Не сквернословь, паря! Тама девка одета, — выпятив зачем-то подбородок, отреагировал злющий плюгавенький дедок, даже не думая соблюдать конспирацию. — Она тама свои лохмы от краски отстирывает. А замков нету, потому что нету.
— Не завезли? — съёрничал Дима.
Но тут вода прекратила шуметь, и в квартире резко воцарилась тишина. И как гром среди ясного неба, не желая оставаться в долгу, дедок-недомерок ехидно рявкнул:
— Завезли, да не выгрузили.
— Кто там? — раздался издалека вопрос с интонацией сортирного «занято».
— Не знаю, кто там, — проорал Дима в ответ, продолжая хохмить, — но тут — я.
— Проходи в зал. Я сейчас, — проголосила девушка.
Дима глянул на ангельскую сущность, как на предателя Родины, и, протиснувшись бочком, пошёл устраиваться на диване, раз пригласили. Ефимыч за ним не последовал. Как полагается: подгадил и в кусты.
Через минуту Юла с чалмой на голове и в спортивном костюме «Адидас» в три полоски, с маской стервы на милом личике вырулила из-за угла и одним взглядом закидала вопросами типа: «Чё надо?», «Чё припёрся?» и так далее.
— От Софии иду, — решил не разводить политесы Дима. — Отчитался за растрату ста миллионов.
— И? — только и выдавила коллега, продолжая смотреть на напарника, словно он ей должен ещё больше, чем потратил.
Дима поднялся с дивана. Подошёл вплотную и неожиданно для неё попросил:
— Покажи руки.
Та протянула ладонь, как королева для поцелуя, не меняя при этом стервозного выражения лица. Сычёв взял ещё влажную кисть. Повертел из стороны в сторону. Попробовал на ощупь. Подёргал пальчики. Особо рассмотрел подушечки пальцев. Затем поднёс к лицу. Понюхал. И в конце концов засунул её указательный палец себе в рот и пошерудил его языком, как бы проверяя на вкус и консистенцию.
Стервозность с лица девушки будто ветром сдуло. Глаза по пять рублей металлической чеканки. Рот раскрыт под заглатывание яблока сорта «Апорт». Дыхание сексуальной прелюдии при перевозбуждении. Но Дима её быстро обломал. Выплюнул бяку, отпустил руку и, резко протянув ей под нос собственную, поинтересовался:
— А мои видела?
Та отшатнулась, рассматривая его лапищу, и, как зашуганная девочка, пролепетала:
— Я облизывать не буду.
— А зря, — продолжил издеваться сногсшибательный блондин, — я пока к тебе шёл, такую кучу вкусных микробов насобирал, пальчики оближешь.
Он недвусмысленно повертел растопыренной пятернёй в воздухе, но продолжил о другом:
— Как, скажи на милость, вот эти грабли сделать хотя бы отдалённо похожими на твои детские ручки? София не даст нам работу, пока я не научусь пальчиковые контроллеры крутить. А этими — только могилы вручную разгребать в полнолуние.
Как только он задал вопрос, Юла начала некультурно булькать, с неимоверным усилием сдерживая смех, а когда закончил, девушку прорвало. Она залилась таким истеричным хохотом, что сначала сложилась пополам. Уронила чалму из полотенца на пол, раскидывая в стороны мокрые волосы цвета спелой пшеницы. Не в состоянии успокоиться, хозяйка, скрючившись, добралась до кухни, открыла кран и, подставив ладонь, принялась пить сырую воду, споласкивая заодно лицо, смывая слёзы.
— Дебил, — проблеяла она из-под крана. — Чёрт, чуть не сдохла.
И, не вытираясь, но перестав смеяться, вышла из-за барной стойки.
— Прости, — непонятно с чего принялась она извиняться. — Я и забыла уже про это. Мой бывший напарник тоже руки доводил до женского состояния в своё время. Мы все втроём тогда таскались по процедурным кабинетам.
— Кстати, — вклинился Дима, посчитав, что настало подходящее время наконец расспросить её о бывшем, раз первой вспомнила, — а что с ним случилось? Он погиб?
— Серый? Почему погиб? — непонимающе переспросила Юла и тут же согласилась. — Да. Для меня погиб. Хотя до сих пор земля его носит и даже здоровается, как ни в чём не бывало.
— А, — понятливо протянул Дима. — К другой ушёл.
— Это я от них ушла, — гордо заявила новоиспечённая крашенная блондинка. — Вообще полноценная бригада — три человека. Серый был программист, как ты. Я — лекарь. Специалист по аппаратному балансированию и оперативному вмешательству. Где порезать. Где заштопать. Где прижечь, что ненужное. Ал была у нас алхимиком. Специалист по медикаментозной составляющей. Препараты там разные. Что ввести, что вывести, ну и так далее. У неё лахорды на химию заточены. Могла собрать такое в кучу, что ни в одной лаборатории мира не смогли бы повторить.
Тут она вдруг замолчала и неожиданно спросила:
— Кофе будешь?
— Наливай, — не задумываясь ответил Дима.
— Что наливай? — буркнула Юла. — Его ещё варить надо.
— Тогда мне капучино ноль-три без сахара с ореховым сиропом, — решил смягчить он шутливым тоном явно тяжёлые воспоминания девушки.
— Ага, — поддержала она его игру, отправляясь к кофеварке, — сейчас вот воды из-под крана набухаю, и только попробуй не признать в ней капучино.
Дима промолчал, давая возможность той продолжить. Юла продолжила.
— Неплохо работали. Три года жили душа в душу. А тут бац, и у них любовь взыграла. Да чёрт бы с ними. Только подруга вдруг на ревность подсела, да так, что до драки дошло. Я её слегка покалечила. За это меня и выгнали. Им в бригаду тётеньку дали, хирурга по образованию. А я осталась у разбитого корыта.
— Не понял, — удивился Дима, — так мы не единственная бригада здесь? А где остальные?
Он развёл руками, показывая, что не наблюдает больше на этаже никого.
— Расслабься, — отмахнулась Юла. — Только я знаю ребят из пяти бригад. Но их наверняка больше. И у каждой бригады свой сорок второй этаж. Как София во всех этих пространственных карманах присутствует — не понимаю. Но мы между собой можем встретиться только на улицах города, но чаще внизу у лифтов.
— Вот как, — подвёл итог каким-то своим мыслям Дима. — А вот это уже интересно.
Что ему было интересно, Юле лично было по барабану. Она принялась за приготовление кофе. Дима, подойдя к барной стойке, изобразил клиента халявного кафе, терпеливо ожидающего свой заказ. Девушка молчала, повернувшись спиной и позвякивая посудой.
— Так что с моими руками делать будем? — решил он направить беседу в исходное русло.
— Да не переживай, — ответила она, не оборачиваясь, — сделаем мы тебе руки. Эти оторвём, от какой-нибудь бабы присобачим.
— А если без шуток, — Дима постарался вернуть серьёзность в диалог.
— А если серьёзно, то я знаю одно место, где тебе с этим помогут.
— Нам, — поправил её Сычёв. — Это нам с тобой в одинаковой мере нужно. София заявила, как только у меня начнут стабильно получаться переходы, то она выдаст первое задание. Не знаю, как у тебя с деньгами, но я в скором времени сяду на мель. Как бы не пришлось распродавать купленное.
— Ладно, не реви, нищеброд, — покровительственно проговорила она, поворачиваясь с двумя чашками кофе и выставляя их на барную стойку. — Займу на первое время. Да и тратить тебе особо не на что. Питаться можешь здесь, на халяву.
— Как не на что? А на руки? Или там по полису сделают?
— По полису там только сможешь посетить туалет, чтобы эти руки помыть. У тебя что, не найдётся сто пятьдесят кусков?
— Ну, только если обратно у родителей просить из того, что я им по доброте душевной отвалил.
— Дебил. Правда пойдёшь клянчить?
— Нет, конечно. Лучше у тебя взаймы попрошу, если дашь.
— Дать не дам, а занять — займу.
— Пошлячка, — растянулся Дима в ухмылке, опять подстраиваясь под игривое настроение напарницы, которая, оказывается, может и кредитовать, если понадобится. — Сразу предупреждаю: у тебя на меня никаких денег не хватит.
Он театрально принял горделивую осанку, отхлёбывая горячий кофе с прямой спиной и оттопыренным мизинцем.
— Фу, — презрительно фыркнула девушка, — больно надо. Притом с этой удавкой, что София у тебя отобрала и мне повесила, думаю, у нас с тобой совсем будет неинтересно. Кстати, а где ты это взял?
Дима задумался. Рассказать или нет? В конце концов, он не понимал, почему Юла так упорно не желает ничего знать об истинном устройстве мироздания? Почему Ефимыч настоятельно просил не впутывать её в эти дела? Наконец, он решился на вопрос в лоб.
— Почему ты так упорно сторонишься знаний о реальности бытия и всего, что находится за его пределами?
Девушка молчала долго, смотря в свою кружку. Наверное, с минуту. После чего со вздохом призналась:
— Я боюсь. Сейчас я живу в сказке и не хочу её разрушить. Мне в ней комфортно. Понимаешь? Мне кажется, если я всё узнаю, то красивый мир рухнет, а я этого не хочу. А ещё я боюсь нежити. До жути боюсь. Вот сейчас об этом вспомнила, а у меня мурашки по коже.
Она протянула руку, где действительно кожа стала гусиной, покрывшись пупырышками. Были бы волосики — встали бы дыбом. Дима погладил её нагретой рукой, которой только что держал горячую чашку, и доверительно проговорил:
— Не хочешь так не хочешь. Хотя я лично с нежитью никогда в жизни не сталкивался. Понятия не имею, с чем её едят. И есть ли она вообще.
Оценив реакцию девушки, до него как-то враз дошли слова Ефимыча о том, что коли рассказать про потусторонний мир, то девка спать будет плохо. Да какой там плохо, подумал Дима. Она же вообще по ночам ссаться начнёт. Это же какими тварями девоньку в детстве напугали? Но понял он и то, что от этих разговоров надо уходить.
— Слушай, — решил он сменить тему на нейтральную, — а зачем нам холодильники забивают всякой вредной дрянью? Или это только у меня?
— Ну почему же вредной? — встряхнула влажными лохмами Юла, уподобляясь мокрой собаке, и наконец улыбнулась. — У меня, например, очень вкусная еда. Любопытно, что ты сразу обратил на это внимание. Я так только через несколько месяцев, когда вес начала набирать.
— А заправляет холодильники Ефимыч, — не спрашивая, а утверждая, задумчиво проговорил Дима.
— Конечно, — подтвердила Юла, — кто же ещё?
— Понятно, — протянул молодой человек, ехидно скривившись в улыбке, заподозрив ангельскую сущность в преднамеренной диверсии здоровью проживающих.
Наступила пауза. Девушка допивала кофе. Парень уже допил и обсасывал в голове сознательную деградацию, чинимую вредным Ефимычем. Мол, кушайте, гости дорогие, жирейте, а как жирком покроетесь, так и на вертел отправитесь, в качестве наказания за грехи чревоугодия. Будет за что Софии с вас три шкуры драть.
— Тебе сколько денег выделить? — неожиданно вывела его из дум Юла. — Пол-лимона хватит?
— Да нет, спасибо, — встрепенулся Дима, отмахиваясь. — На руки хватит. А вообще, как думаешь, сколько это займёт времени?
— Ну, при интенсивном подходе недели две-три. Не меньше.
Но что удивительно: первое задание их недоукомплектованная бригада получила уже через четыре дня. Причём у Сычёва к этому времени ещё ни разу не получился переход. Даже искры не проскакивало. Мало того, работу получила персонально Юла и захватила напарника лишь в качестве экскурсовода, даже не удосужившись объяснить толком, в чём работа будет заключаться. Типа, София распорядилась продемонстрировать, вот она и демонстрирует.

Глава 6. Локация 0. Страшнее подростка-тиктокера только старушка-блогерша.
— Капитан, зайди, — раздался в трубке внутреннего телефона голос начальника, и тут же последовали гудки «занято».
Шеф с утра всегда был немногословен. Вася, только войдя в кабинет и не успев присесть на рабочее место, зло сплюнул. Даже чая не успел попить. Да что там попить. Даже чайник включить не успел. Подумав об этом, заглянул в видавший всякое замызганный китайский водонагреватель. Оценил уровень воды и, посчитав, что ему на чашку хватит, решительно принудил его кипятиться, надеясь, что за это время полковник его уже выпустит из своих объятий.
Быстро добрался до пустой приёмной. Постучался в замок обитой дерматином двери и, просунув голову в щель, как положено, спросил-доложился: «Разрешите?»
Шеф ничего не ответил, лишь откинулся на спинку кресла, что означало: «Входи». Вася вошёл и уже не спрашивая уселся за стол для проведения разносов, приготовившись, как всегда, к худшему. Полковник, приходящий на работу в форме, в отличие от некоторых разгильдяев, таких как Копейкин и ему подобные, тяжело выдохнул, смотря в сторону. Затем поднял со стола папку и небрежно перебросил её на стол, за которым ожидал подчинённый, тут же сообразивший, что это означает.
— Ну, Виктор Олегович, — как по писаному принялся канючить подчинённый, — я и так завален делами, во, — махнул он над головой, показывая уровень завала.
— Не скули, капитан, — грозно взглянул на него полковник. — Инопланетными тварями, как ты их называешь, в отделе занимаешься ты. Тебе и карты в руки. Тем более дознаватели с участковым за тебя всю работу сделали. Тебе только эту тварь поймать надо. Ты на фотки взгляни, что эта сволочь с детьми сделала.
Вася, заинтригованный такой вводной, осторожно открыл дело и, мельком просмотрев фотографии с места преступления, принялся прямо при начальстве махрово материться без применения литературных вставок. И было отчего. На снимках были запечатлены три тела. Опознать на них ни возраст, ни половую принадлежность не представлялось возможным. Куски мяса, исполосованные до состояния фарша.
— Дети? — переспросил Копейкин, продолжая перебирать фотографии.
— Подростки, — подтвердил полковник, — двое парней по шестнадцать лет и девчонка пятнадцати.
— И как это удалось определить? — недоумевал Вася, вглядываясь в бесформенные груды мяса, залитые кровью.
— Был ещё четвёртый. Ему удалось сбежать. Он-то всё и рассказал. И убийцу опознал. Уголовник-рецидивист по кличке Молотый. Не слышал про такого? Две недели как вышел на свободу после очередной отсидки в двенадцать лет.
— На какой планете обитал? — поинтересовался опер, продолжая обзорно знакомиться с делом.
— На челябинской планете строгого режима ЯВ 48/2, — ответил начальник, но тут же вспылил: — Слушай, капитан. Я тебе что тут, подследственный, что ли? Взял дело в зубы и пошёл изучать. Разрешаю всё отложить в сторонку, а этим заняться вплотную. Дело будет резонансное. Сейчас журналюги и правозащитники хай поднимут, а следом начальство высокое отчёт потребует. Так что, Копейкин, мухой давай. Чтоб, покуда до больших звёзд срач дойдёт, мне было что доложить. И премиально для тебя будет, если к этому времени ты эту мразь выловишь.
— Понял вас, товарищ полковник, — закрыл папку Вася, забирая дело. — Пойду ознакомлюсь. Разрешите идти.
— Иди, Копейкин. И найди мне его. Он не должен был далеко скрыться. Больно приметен. Значит, где-то здесь затаился.
Вася дошёл до своего кабинета и первым делом закрылся на ключ, чтобы не мешали. Снял со всех телефонов трубки по той же причине. Отключил мобильник, выложив его на столе рядом с делом. Вспомнил о чайнике. Заварил в пол-литровую кружку чай. Поставил с другой стороны от мобильника. Снял свой чёрный пиджак, повесив на спинку кресла. Расстегнул рубашку на одну пуговицу, удобно устроился в кресле и, положив руки на папку, замер, закрыв глаза.
Он всегда так делал, когда необходимо было собраться и очень внимательно, скрупулёзно, с придирками к самому себе изучить нечто важное. А это дело, он задницей чувствовал, очень для него важное. Посидев так с минуту, он шумно выдохнул. Хлебнул кипятка из кружки. И открыл папку, изучая каждую фотографию, каждый листок бумаги, чуть ли не на зуб пробуя.
В итоге нарисовалась следующая картина. Четверо шакалов подростковой банды, которых полковник обозвал детьми, в далеко не детское время — за полночь — прогуливались в районе гаражного кооператива «Энергетик» в свете уличных фонарей. По словам уцелевшего, дышали свежим воздухом перед сном.
Неожиданно на глухой дорожке в лесопосадке нарисовался мужик, судя по походке, пьяненький. Несмотря на лето, он был одет в куртку-дутыш с капюшоном на голове. Поэтому сначала лица пацан не разглядел. Берёза, он же Александр Берёзкин, решил попросить у него мелочи, мол, на мороженку не хватает. Вполне нормально попросил, как утверждал Виктор Губарев по кличке Губа в своих показаниях. В протоколе допроса так и было записано: «Э, (свист) мужик. Подкинь мелочи».
Губа тем временем приотстал, осматриваясь по сторонам, занимая позицию «на шухере», поэтому не с самого начала видел беспредел. Только когда услышал шум, обернулся. Мужик стоял, слегка присев перед Натахой по кличке Мокуха, и всаживал ей нож в горло. Двое друганов уже лежали на земле и не подавали признаков жизни. Капюшон слетел с головы убийцы, и Губа чётко запомнил его рожу.
А дальше пацан рванул так, как никогда не бегал. Притом осознал, что надо бежать, только тогда, когда уже бежал. Но убийца догонять спринтера даже не дёрнулся. Судя по следам и виду истерзанных тел, он самозабвенно принялся их резать, доводя до состояния фарша.
Когда участковый вытащил Губу дома из-под кровати и, усилив себя нарядом, приволок упирающегося всеми конечностями пацана в отдел, тот взахлёб начал давать показания, да с такой скоростью, что пришлось медиков вызывать и укольчиком успокаивать.
Описав татуированную морду убийцы, дознаватели сразу решили, что имеют дело с матёрым уголовником, и, учитывая специфику деяния и отмороженность на всю голову, отфильтровали базу, предъявив для опознания группу сидельцев со стажем. Губа на первом же листе узнал зверя, ткнув в фотографию трясущимся пальцем. Им оказался вор в законе по кличке Молотый, откинувшийся из зоны пятнадцать дней назад.
Изучив дело до конца, Вася закрыл папку и задумался. Да. Этот инопланетный зверь — его клиент. Даже киношный «Чужой» прилетал на Землю в качестве охотника. Этот же резал людей просто так. Его, видите ли, пацаны обидели не по понятиям. Да рявкни он на них по фене, эту малолетнюю банду сдуло бы как ветром. Но он решил их пописать. Причём, судя по протоколу очевидца, убил он их в считанные секунды и каждого с одного удара. А дальше просто наслаждался процессом нарезания на ленточки, судя по всему, вымещая на убитых какую-то собственную злую неудовлетворённость.
Вася допил чай. Застегнул рубашку. Надел пиджак. Открыл дверь. Убрал папку в стол. Приведя себя и обстановку к исходнику, он обратно сел в кресло и задумался: где и как эту суку ловить?
Прошерстив уголовные базы района и города, Копейкин через два часа определил три места, где мог хаваться Молотый. Два в городе, а третий — за его пределами, в садовом товариществе «Урожай». Последнее ему казалось самым перспективным, но начал он проверку с городских хат.
С первым же адресом получился прокол. Хозяин однокомнатной берлоги уже как три дня находился в реанимации. Сердце у вора от излишеств чифира не выдержало. Обширный инфаркт. Вторая нора оказалась запертой, и, судя по доносам соседей, хозяин уж как пару дней убыл в неизвестном направлении, отчего каждая из трёх соседок перекрестилась.
Оставалось проверить лёжку в одном из домиков с шестью сотками в десяти километрах от города. Официально запросил подкрепление в виде бригады собровцев, от греха подальше. Но дождаться их была не судьба. В кабинет заглянул дежурный Петька Мамонов и заявил: «Танцуй, тебе письмо».
Вернее, как выяснилось, письмо поступило на электронную почту отдела. Даже не письмо, а видеоролик, записанный с мобильника, просмотрев который, Петька, сначала наржавшись от души, показал его «Ать-два». Тот же, только увидев снятых персонажей, тут же, как сумасшедший, заорал, что это срочно надо показать Копейкину.
Вася без какого-либо энтузиазма включил компьютер. Дождался загрузки. Вошёл в общеотдельскую почту, нашёл нужное и запустил ролик, тут же при виде первых кадров выпав в осадок и потеряв челюсть. Действия происходили на садовом участке. На это указывали грядки, плодовые деревья, похоже, яблони, кусты с малиной и крыжовником, а самое главное — небольшой деревянный домик, какие только садоводы используют.
Съёмка, судя по всему, велась с соседнего участка через щели заборчика. Кроме того, за кадром был слышен очень приметный комментарий местного блогера.
— Вы только полюбуйтесь на это безобразие, люди добрые, — вполголоса, явно соблюдая конспирацию, негодовала, судя по шепелявости, беззубая бабка.
А полюбоваться было на что. Три абсолютно голых мужика, затонированных татуировками с пяток до бровей, ползали на четвереньках по грядкам и щипали травку, выставив на всеобщее обозрение тощие задницы. Причём один из них полз по грядке с клубникой, но поедал не ягоды, а листья растения. Второй щипал перья лука. А третий, уже расцарапав лицо в кровь, упорно лез в крыжовник, изображая ёжика, который кололся, плакал, но продолжал жрать кактус.
Вот в этом последнем Вася с удивлением признал искомое — Молотый. Вторым оказался Болт, в чью квартиру Копейкин только недавно ломился, но не застал хозяина. А третьим был тот, в гости к которому он собирался с бригадой собровцев — Кастет. Вся троица уголовников, матёрых, отсидевших на зонах больше, чем гуляя на свободе, однозначно тронувшись умом, изображали собой крупнорогатый скот на подножном корме. Только было непонятно: они чего-то перепили не того или чем-то закусили не тем? И как долго будет продолжаться этот эффект безобидности?
Вася подорвался, как с низкого старта, на ходу вопя дежурному:
— Петя, звони собровцам! Пусть катят сразу по адресу! Я туда на своей!
Он, раскидывая всех на своём пути, рвался на служебную стоянку к своей машине, моля только об одном: «Только бы успеть, пока они не очухались».
Вот только, как оказалось впоследствии, спешил он зря. Эта троица не только не очухалась к его прибытию, но и вообще, похоже, очухиваться не собиралась до конца своих дней.
Калитка и двери в домик были закрыты. Шесть соток со всех сторон огорожены. Поэтому скотские зеки на четырёх конечностях не расползлись по садовому товариществу, а мерно продолжали пастись на грядках отдельно взятого участка, никому не доставляя неудобств. Ну, кроме соседки, которая уже не пряталась за кустами малины, а без зазрения совести пялилась с мобильником в руках на голых мужиков, зафиксировав локти на заборе, как на штативе.
Вася облегчённо выдохнул. Снял солнцезащитные очки, положив их во внутренний карман своего чёрного пиджака. Сам макинтош зашвырнул на заднее сидение машины, которую раскорячил посреди улицы, перегородив проезд. Поправил, проверяя, оперативную кобуру с пистолетом. Вдруг ни с того ни с сего оживут пасущиеся упыри. Вошёл в калитку, тут же закрыв её за собой на засов, чтобы не дай бог не уползли за пределы участка. И спокойным шагом направился к напуганной его появлением бабке-стукачке, повисшей мослами на заборе.
— Капитан уголовного розыска Копейкин, — представился он на ходу, вынимая из кармана рубашки заветную корочку и пальцами одной руки, как фокусник, распахивая и тут же запахивая обратно. — Я так полагаю, это вы послали сигнал в отдел полиции о недопустимом поведении соседей.
— Я, — взбодрилась бабка, завидев корочки. — Бабой Нюрой меня кличут. Быстро вы. Всегда бы так.
— Мы не скорая, баба Нюра, чтобы медленно ездить. Ну, здравствуйте, — подойдя вплотную, поприветствовал её оперативник, по-доброму улыбаясь. — А меня можно просто Вася. Баб Нюр, так что здесь произошло? С чего это они такие? Напились чего? Или съели?
— Да бог их знает, чего там эти бандиты пили. А прибили этих супостатов ангелы.
Вася поднял бровь в удивлении, подозревая, а не зараза ли здесь какая? Может, бабка тоже «того». Но внимательный взгляд, отсканировавший старушку — божий одуванчик, говорил, что бабуля ещё «ого-го» при её-то годах. И с мобильником управляется похлеще него. Он бы даже не сообразил, как отснятый материал можно бросить на электронную почту. Никогда такого не делал.
— Какие-такие ангелы? — подобравшись, задал он вопрос, ожидая объяснения.
— Как какие? — встрепенулась старушка, отцепляясь от штакетника. — Небесные. Да вот сам смотри. Я ж всё сняла.
Она начала шустро тыкать пальцами в экран мобильника, отыскивая нужный материал. Наконец нашла, издав: «Ага», и сунула девайс Васе под нос. Вот только разглядеть на солнце, что она ему там хотела продемонстрировать, не получилось.
— Тут не видно, — признался Вася, — может, в дом пригласите? Чаёк попьём. Поговорим по душам.
— А пошли, — согласилась баба Нюра, — я тебе кино на большом телевизоре включу. И ты посмотришь, и я ещё раз порадуюсь приходу небесному.
То, что старушка умеет пользоваться мобильником на уровне подростка, удивляло, но то, что она сотворила с навороченным телефоном в доме, вызвало у Васи чувство белой зависти. Бабуленция в несколько кликов, включив телевизор с диагональю не меньше метра, умудрилась прокрутить видеоклип с мобильника на большом экране.
В представленном видеоклипе за кустами не пойми чего просматривались две белые фигуры, шедшие по улице, где сейчас был припаркован его автомобиль. Видимо, блогерша обнаружила их раньше, но пока включила запись, парочка спряталась за кусты. Но вот, пройдя бабушкин участок и подойдя к калитке соседа, опер с удивительной чёткостью увидел «ангелов» и впал в очередной ступор.
Он аж дышать перестал. Потому что это были не ангелы, а хорошо знакомые ему люди. В девушке Вася без сомнения узнал Лебедеву. А вот во втором, хоть и с трудом, признал своего попаданца из психбольницы — Сычёва Дмитрия Вячеславовича.
Парочка была во всём белом. Даже волосы покрашены в блондинистый цвет. Сычёв — пижон, ещё и в белых перчатках. В руках держали по серебристому кейсу, напоминающему портфель-дипломат, но только раза в три потолще, да и размерами слегка побольше. Они неспешно прошли калитку, даже не закрыв её за собой. Не скрываясь, прошли в домик. Через десяток секунд картинка исчезла. Судя по мельтешению, у бабы Нюры мобильник выпал из рук и камерой уткнулся в пол.
— И тут свет божий вокруг залил, — шёпотом с придыханием прокомментировала кадры баба Нюра, — и трубы ангельские взыграли.
И она принялась упоённо креститься, шепча какую-то молитву одними губами и пуская слезу по морщинистой щеке. Отчитав должное, хозяйка телевизор выключила с пульта и замерла со счастьем на лице.
— Ангелы, говорите? — задумчиво проговорил Вася, стараясь собрать мысли в кучу.
— Да нет, конечно, — резко закончила транс баба Нюра. — В народе их называют «Люди в белом». Не слыхал?
— Нет, — вышел из клинча опер, переключая внимание на неожиданный источник информации.
— Много о них слухов ходит. Они божья помощь. С того света вытащить могут. Хоть инфаркт, хоть инсульт, хоть рак последней стадии. Лечат всех, от кого медицина отказывается. Я слыхала, да не верила. А вот и собственными глазами увидеть бог дал. Я ведь, Васенька, помирать собралась через год-другой, а теперь и помирать неохота, — и, вскинув всё ещё слезливые глаза на опера, с надеждой спросила: — А ты их знаешь? Знаешь, где найти?
— Знать знаю, баб Нюр, — правдиво ответил Копейкин. — С обоими знаком лично, но вот где найти, прости, не подскажу. Уж больно эти «Люди в белом» хорошо скрываются от органов.
Разговор по душам прервали. Подъехал СОБР. Выскочили гоголями, увешанные бронёй и оружием. Потом ржали как кони минут пятнадцать, прежде чем начали грузить подопечных. А когда доставили в отдел, то не только Вася в очередной раз в осадок выпал, всё отделение полиции во главе с полковником Карпенко ходили до конца дня с выпученными глазами.
Выяснилось, что доставленные, когда их спрашивали, то отвечали вполне адекватно. Словно им не мозги повредили, а полностью лишили воли и самостоятельности. Говорили задержанные сносно, только безэмоционально. Рассказывали обо всём, что спрашивали, без утайки, даже не пытаясь соврать или умолчать.
Оперы такого от них наслушались, что у всех волосы стояли дыбом. А главный вопрос, который не давал покоя всему отделу полиции: чем обкололи или опоили уголовников, после чего они как соловьи запели обо всём, на что никогда бы ни при каких пытках не раскололись бы. Вот таких бы лекарств да к ним в отдел. С преступностью в городе можно было бы покончить в считаные месяцы.
Начальник отдела напряг экспертов-криминалистов по полной, желая во что бы то ни стало узнать состав панацеи от преступности. А вот Вася второе видео, на котором «Люди в белом» отметились, никому не показал. Преступника он поймал. Дело закрыл. Осталось только отписаться. Шеф уверенно ищет химию, ну так пусть ищет. Проблемы полковника — капитану не по звёздам.
А не показал он видео с Лебедевой и Сычёвым потому, что лично заинтересовался этой парочкой уже чисто из профессионального интереса. Обладать подобной технологией в его борьбе с инопланетными тварями дорогого стоит. Если узнают в отделе — узнают спецслужбы. Ать-два не усидит на заднице, чтобы не попытаться подпрыгнуть до главка.
Если узнают спецслужбы, то Васю к этому оружию на километр не подпустят. А у него собственная война планетарного масштаба, личная, и такая корова нужна самому. Вот только как бы эту корову подоить?

Глава 7. Локация 0, 42, -0. Женщины и мужчины безоговорочно сходятся лишь в одном: ни те, ни другие не верят женщинам.
Дима с Юлей киношно вышагивали по растрескавшемуся асфальту улицы садового товарищества. Направляясь обратно к автомобилю девушки, на котором приехали, им обоим почти одновременно пришло СМС-оповещение о зачислении денег за выполненную работу. Дима только взглянул на экран мобильника, и его брови взлетели вверх.
— Чего удивляешься? — зло ухмыльнулась напарница, параллельно взглянув на свой телефон. — Привыкай. Не успеешь работу закончить, как София уже знает.
Сычёв был предельно насторожен. Ему не понравился ни тон напарницы, ни её резко изменившееся настроение. Он только что видел Юлу в деле, где она с видом хладнокровной убийцы выжгла мозги трём матёрым уркам, заставив Диму по-новому взглянуть на няшную девушку. Это была уже не просто стерва, повёрнутая на чувстве собственной важности. Она предстала профессиональным киллером, и, если бы не задание оставить объекты при памяти, но при этом ни на что не способных, красавица убила бы их, даже глазом не моргнув.
— Меня удивила не скорость зачёта задания, — осторожно пояснил Дима, не зная, как теперь с ней общаться. — Знаю, на кого работаю. А сумма: триста сорок шесть тысяч восемьсот восемьдесят рублей и пятьдесят три копейки. Это как она так высчитала?
Девушка поджала губы и отвернулась.
— Вот так, — начала она знакомить новичка с особенностями их бухгалтерии. — Сразу предупреждаю: вычислить алгоритм расчёта не получится. Знаешь, сколько мы над этим голову ломали? Потом плюнули.
— А так, в общем-то, неплохо. Три минуты работы и почти триста пятьдесят кусков, — продолжил Сычёв, стараясь и самому успокоиться, и вывести её на разговор, чтобы понимать, как с ней теперь себя вести. — Так можно работать. А у тебя сколько?
— Не твоё дело, — зло осадила его старшая бригады. — Давай договоримся сразу: ты не лезешь в мои деньги, я в твои. Получать будем всегда каждый свою долю, в зависимости от вклада, который определяет только София. А для успокоения нервов — считай, что получаем одинаково.
Уже подходя к воротам садового товарищества, Дима не вытерпел молчаливой ходьбы и решил спросить в лоб.
— Слушай. Ты раньше уже выезжала на подобную экзекуцию?
— Да, и довольно часто.
— И как бы ты справилась с уголовниками сегодня, не прибей я их Славой?
— Легко, — ответила девушка, пикая сигнализацией машины. — Парализовала бы электрошоком и, пока лежали в отключке, выжгла бы у каждого определённый участок мозга. Ты, между прочим, своей выходкой у меня деньги отобрал. Тебя о помощи никто не просил. Я тебя взяла просто на экскурсию, чтоб постоял в сторонке и полюбовался, как работают профессионалы.
— Надо было предупреждать заранее, а не молчать, как рыба головой об лёд.
— Кто же знал, что ты у нас такой шустрый?
— Однако страшная ты девочка, — задумчиво подвёл итог диалогу Дима, тоже заводясь злостью на неё.
— Наоборот — я белая и пушистая. А ещё красивая, — не согласилась с ним напарница и как бы между прочим коснулась его руки.
Послышался гул электрического разряда, и красавица с шипением змеи отдёрнула руку. Сычёв набычился, поняв, что она только что хотела с ним сделать.
— Чёрт, — выругалась грозовая фифа, потрясая рукой, словно обожглась. — Коротнуло, аж искры из глаз.
— Что за дела? — Дима отскочил назад и угрожающе начал наезжать на потерявшую края напарницу. — И что ты на мне только что хотела продемонстрировать?
— Проехали, — недовольно и зло фыркнула электрическая шахидка, укладывая чемодан с аппаратурой в багажник.
Дима свой пристроил рядом, а вот садиться на пассажирское сидение около водителя отказался, усевшись назад. Этот неприятный инцидент, начавшийся с распила денег, моментально развёл напарников по разные стороны баррикад. Сычёв всю дорогу до Москва-Сити молчал и думал. Неприятный звоночек. Ему в очередной раз расхотелось работать с этой сучкой в одной бригаде. Пахнуло какой-то гнильцой и бесчеловечностью. Похоже, не просто так от неё избавились прежние коллеги, и вовсе не из-за того, о чём она ему пела.
Молча приехали. Молча поднялись на сорок второй виртуальный этаж. Молча разошлись по своим апартаментам. Идти на доклад к Софии смысла не было. Галактическая Сущность Разума не только знала о благополучном завершении задания, но и то, что произошло между ними после. Сычёв, по крайней мере, прекрасно это осознавал. Понимала ли это Юла? Спорный вопрос.
Всю дорогу его занимало другое: зачем Пятёрица подсунула ему эту бессердечную меркантильную сволочь? Высший Разум никогда и ничего не делает просто так. На перевоспитание? Да с хмуля ли загуляли? Их нравственные вопросы людей вообще не колышут. С точки зрения человечества, Космический Разум аморален и безнравственен. Его стезя — изощрённая логика мышления, безэмоциональная и беспощадная.
Хотя надо отдать должное: человеческими аватарами они управляются очень по-человечески: с эмоциями, чувством юмора. Но это лишь игра, неотличимая от реальности. Чтобы, так сказать, общаться с плесенью на одном с ней уровне, изначально не пугая и не позволяя забиться в угол от осознания своей никчёмности, а пытаться думать, полагая себя ровней по Разуму.
Тогда для чего? София с помощью этой дряни создаёт для него очередной конструкт из разряда усложнения жизни, имитируя тем самым постоянство деградации? Мол, преодолевай. Напрягайся. Вполне возможно. Дима только сейчас задался вопросом, а зачем ему оставили амулет защиты? От кого? Изначально он защищал от закидонов Веры. Но их пути с ведьмой разошлись и вряд ли ещё раз пересекутся. Та партия отыграна. А оказалось, вот для чего.
Он вынес его от Четвёрицы только для того, чтобы в игре Пятёрицы чуть ли не собственноручно водрузить защиту на нового противника, лишая себя тем самым какого-либо преимущества. Но зачем из него сначала сделали оружие против баб, а затем этими бабами проклятущими его же и бьют, запретив это оружие использовать? А ведь в этом есть какой-то глубинный смысл. Но уж больно он глобален, и Сычёв до его понимания пока не дотягивался.
На сегодняшний день он лишь может предполагать, что константная деградация для развития человечества формируется исключительно женским началом. Если бы не они, мужчины бы поднялись до богоподобного состояния в своей эволюции. Женщина — природное зло. И нет зла страшнее женщины.
Именно они создают основные трудности для развития интеллекта. Сами дуры на любви помешанные и мужиков дураками делают, заставляя терять разумность при влюблённости. Даже мудрецы тупеют, начиная делать глупости, разглагольствуя о загадочности женской души и о непонимании её божественной сути. Хотя ведь ясен пень. Женщины сами недвусмысленно отвечают на этот вопрос: они созданы для того, чтобы их любили, а не для того, чтобы их понимали.
Любовь — это торжество розовых соплей над рассудком и является разновидностью психического заболевания, излечимого временем, потраченным человеком бестолку. Данное расстройство распространено исключительно в цивилизованном обществе, живущем в искусственной этической среде. Варвары, дышащие свободой от предрассудков, обладают иммунитетом от её пагубного воздействия. Им любить некогда. Они вместо возвышенных чувств просто их трахают. Так и хочется призвать: мужики, пожалейте баб, не давайте им свободу. Они от неё с ума сходят и вас доводят.
Женщина, получившая волю, в жизни неприхотлива, соглашаясь довольствоваться всего тремя вещами: неограниченным вниманием, неограниченными финансовыми возможностями и неограниченной властью над мужчинами. Она готова устроить ад любому избраннику, что не реагирует на неё должным образом. Даже если она притворяется, то он обязан любить её по-настоящему, только потому что она желает быть любимой и каких-то там консенсусов по данному вопросу не потерпит.
Влюбляя в себя, она дарует от щедрот своих мужчине минутные наслаждения, при этом возлагая на него пожизненные обязательства. А тут ещё религия подсуетилась, оказав любви медвежью услугу, объявив её грехом. А всё запретное — сладостно в эмоциональной составляющей, и каждая сучка уверена, что если очень хочется — то можно. А им любви очень хочется.
Женщины никогда не замечают того, что для них делают, воспринимая как должное, но всегда замечают, что для них НЕ делают. Недовольство женщин мужчинами с годами настолько возрастает, что остаётся только возрадоваться, что у феминисток нет своей атомной бомбы. Иначе человечество было бы физически уничтожено лишь по одной причине: «Психанула».
В раздрайве чувств Дима на автомате проследовал в свой кабинет. Находясь в задумчивости, он чисто машинально достал из дежурного чемоданчика раскладной стул странной конструкции. Да. В серебристом кейсе находилось в разобранном виде пляжное кресло-шезлонг с парусиновой основой. Никакого супер-пуперного оборудования в нём не было. Это, как он выяснил ещё при сборах, его переносное рабочее место.
Игнорируя кресло-реклайнер, Дима собрал шезлонг и, пристроившись на парусине, приступил к тренировкам. Он в последнее время проводил в них всё свободное время, настырно пытаясь как можно раньше освоить переход и начать по-настоящему работать. Включив хор в голове, так же автоматически сплёл правой рукой контроллер, абсолютно не осознавая: правильно ли он поставил пальцы. Просто под хорал в голове он перестал мучиться тяжёлыми мыслями, расслабился и в буквальном смысле слова поплыл по волнам величавого пения.
Голова закружилась, затошнило. Дима резко распахнул глаза, не понимая, почему ему так стало плохо, и вздрогнул, вытаращившись и расставив ноги, балансируя раскинутыми руками, чтобы не упасть. Он уже не лежал на шезлонге, а, шатаясь, стоял на красной дорожке чистилища. Несколько секунд, уставившись взглядом себе под ноги в утрамбованную красную землю, он героически боролся с тошнотой и головокружением. Наконец постепенно дурнота стала проходить, и Сычёв огляделся.
Круговой багряный закат весь мир чистилища делал красноватым. А в том, что это именно он, Дима не сомневался. Прямо перед ним стояла абсолютно чёрная фигура в длинной накидке. Почему-то в первую очередь в голову полезла ересь типа: перед ним смерть собственной персоной. Голова встречающего укрывалась глубоким капюшоном, не давая возможность рассмотреть лик. Но как только удалось сконцентрироваться, Сычёв решил, что перед ним чернорясочник. Один из тех, кого Саша Пушкин боялся больше всего повстречать на своём пути.
На чёрном одеянии просматривались элементы христианской символики. Мелкие, еле заметные, но тем не менее перепутать их с чем-либо было невозможно. Для Александра Сергеевича встретить подобного в дороге означало не просто «красный свет» — дороги нет, а беги в обратки без оглядки. А для Сычёва что могла означать эта встреча?
Дима не знал, как себя вести. Если это запрет, то надо убираться. Но только включил хор в голове, как фигура подняла голову, и Дима узрел лик. Старческое лицо с усами и бородой. Несоразмерно большие глаза со светло-карей радужкой и буквально точечными зрачками, что делало их нечеловеческими. Лицо худое, строгое, словно выточенное из красноватого камня.
Сычёву моментально пришло понимание, что перед ним Святой Дух, и он его проводник. Но что это за Святой — не знал, хотя чётко понял, что к нему следует обращаться «Церковник». Дима перестал пытаться сбежать. Угомонился, потушив в голове хор перехода. Расслабился и уважительно поклонился в пояс, посчитав это обязательным. А когда разогнулся, то в очередной раз вздрогнул.
Они переместились на территорию одного из приделов, и между ними располагалась надгробная плита с корчащимся от невыносимых мук духом. Дима в изумлении пригляделся к плазме, во что бы то ни стало пытающейся вырваться из камня. Но единственное, что понял, — это дух мужчины.
Затем перевёл взгляд на Святого, как бы спрашивая: «Зачем он здесь и что ему надлежит сделать?» Но Церковник, превратившись в изваяние, никак не прореагировал на его взгляд. Дима неожиданно вспомнил о страже. Огляделся. Бесёнка, сторожившего предел, нигде видно не было. Пришло очередное понимание, словно он об этом всегда знал: при Святом страж не появится. Церковник — залог его безопасности.
Сычёв снова перевёл взгляд на корчившийся дух в виде бесформенного бушующего плазменного костра, осознавая, что Святой перенёс его сюда не просто так.
— Кто это? — позволил себе вопрос Дима, ожидая ответ от сопровождающего.
Но провожатый даже не шелохнулся. Тогда молодой человек постарался как можно внимательней всмотреться в плазму, стараясь в её дёргающихся смазанных протуберанцах угадать знакомые очертания. С одной стороны, что-то в нём угадывалось, но с другой — хмуль его знает, что это за мужик. Он его точно в первый раз видит.
Минут через пять, понимая, что если он не предпримет каких-либо действий, то ничего не произойдёт, Сычёв со словами: «Пропадать так с музыкой», решительно подошёл и прикоснулся к плазме. И тут чуть в свои белые штаны не наложил. Дух, словно ястреб когтями, вцепился в рукав пиджака и в считанные доли секунды вскарабкался на Диму полностью, схватив мёртвой хваткой его за шею, и обвил призрачными ногами туловище.
Дима моментально отскочил назад и в порыве паники попытался скинуть с себя это прозрачное наваждение, но не тут-то было. Дух вцепился, как клещ, намертво. Мало того, он был нематериален и напоминал плотный сгусток холодного воздуха. Димины руки просто проходили насквозь, не в состоянии ухватиться за бестелесную субстанцию.
И тут дух, уткнувшись ледяным лицом ему в шею, как вампир при укусе, громко и безудержно… зарыдал. Да так самозабвенно, что Дима опешил. Он так и замер в шоковом состоянии, расставив ноги и раскинув руки. Ошарашенно вытаращив глаза и открыв рот, уставился при этом на Церковника. Но всё равно, что на икону посмотрел. Никакой ответной реакции.
Постепенно Сычёв начал приходить в себя. Он расслабился, насколько это было возможным. Выровнялся, опуская руки. А затем, вообще осмелев, постарался успокоить духа, обняв его невесомую тушку и поглаживая по воображаемой спине. Ощущение было такое, словно уплотнённого воздуха касался. Единственное, что однозначно ощущалось от прикосновения, — это холод.
Ещё через пару минут Дима попытался с ним заговорить, вернее, успокоить голосом, как рыдающего ребёнка.
— Ну всё, всё. Успокойся.
Это не помогло. Тогда он сменил милость на гнев, ибо ревун уже начал бесить.
— А ну молчать! — рявкнул он на истерика.
Дух чувствительно дёрнулся от испуга и замолк.
— Вот так, — уже спокойно проговорил расхрабрившийся Сычёв, продолжая гладить по призрачной спине духа. — Ты кто?
— Андрюха я, — плаксиво ответил дух, от чего Дима в очередной раз опешил, не ожидая, что тот ответит, да ещё столь чётко.
Но тут недоумение сменилось непониманием.
— Какой на хмуль Андрюха?
— Так Андрей Васильевич Сычёв я, — как-то разом успокоившись и с некой обидой, что его не признали, представился дух.
Он даже отринул от вожделенной шеи и, слегка отстранившись, упёрся прозрачным взглядом на своего потомка с видом: «Ты чего, пацан, не узнал предка?»
— Андрей Васильевич? — переспросил Дима, с одной стороны понимая, что это его прямой предок, но с другой — первый раз слышит о таком. — Ты мой предок в каком колене?
— Так, значится, пра-пра-прадед я твой, — продолжая удивляться, ответил дух, вроде как не веря, что его могут не признать.
Дима тяжело вздохнул.
— Ладно. С этим позже разберёмся, — закрыл он тему узнавания, стараясь не показывать свою полную некомпетентность в генеалогических вопросах рода. — Ты за что так наказан?
Дух тут же опустил призрачные глаза и признался:
— За баньку.
— За какую, на хмуль, баньку? Да слезь ты наконец с меня.
Сычёв в очередной раз постарался отцепить от себя обхвативший его дух, но тот вцепился ещё сильнее, запротестовав:
— Не-не! Не надо. Я не хочу обратно.
Дима, не зная, что с ним делать, тяжело вздохнул, как бы говоря: «Чёрт с тобой».
— Что за банька такая?
— Так за Яузой я баньку срубил, — начал объяснять дух Андрюха. — Десять целковых в управу снёс в качестве подношения за место. Добрая банька вышла. Большая. В четыре печи с парилками. В ней и попариться, и пивка с квасом попить. Да и откушать можно было от пуза. Дело было прибыльное. В мои бани и господа ходить не брезговали. Хорошая банька была.
— Дальше, — поторопил его Дима, заметив, как Андрюха подался в ностальгию.
— А чего дальше? — выдал дух, словно рукой махнул. — Восемь девок у меня при бане были. Молодые да в теле все.
— Публичный дом, что ли? — расцвёл выпускник школы разврата в ехидной ухмылке, признавая, что яблоко от яблони далеко не катится, а рядом с червями развращается.
— Да какой публичный дом? — в негодовании воспрянул дух, обидевшись. — Я ж говорю — банька у меня была. А девки стряпнёй занимались, отвары для пара готовили, ну и вениками махать были обучены. Гостей обихаживали по высшему разряду. Ну а коли кто под юбку полезет, то за отдельную плату давали кому ни попадя. Я доходу с этого не имел. Нет на мне греха сводника. Эт деньги ихние были. За то и работали. Сколько надавали мужикам — столько унесли.
— Интересная бизнес-схема, — опять хмыкнул Дима, но, поняв, что за подобное здесь так сурово не наказывают, ехидно поинтересовался: — А дальше?
— А чего дальше? — неподдельно удивился предок.
— Андрюха, — сменив улыбку на оскал, продолжил пытать его Дима, — ты дурака-то мне здесь не включай. Колись, за что к могильному камню приковали, или я тебя обратно в плиту запечатаю. Ты до сих пор не уразумел, за что страдаешь?
— За баньку эту и страдаю, — поник дух, начиная свою песенку про белого бычка. — Девки у меня были не дуры вроде как, а дуры полные. Из крепостных они, купленные. Вот и залетали по молодости, как обмылки под скамью. А чего мне оставалось? Кому они были нужны пузатые-то? Не выгонишь пинком под зад, да и денег было жалко, что за них заплатил. Какая ведьма была б знакома аль знахарка, но с такими бог миловал якшаться. Дружок помог. Он за парилку с девкой раз в неделю носил мне снадобья, а я той отравой у девок плоды вытравливал.
— Мля, — зло выругался Дима, уже поняв: а вот за такое ему тут вечность в плите куковать.
— Тольк не сильничал я, — тут же принялся оправдываться Андрюха. — Они сами ко мне прибегали да в ноги падали. Помоги, мол, Андрей Васильевич. Коли на сносях пойду, сдохну с голоду. Избавь от плода, а я, мол, отработаю. Вот я с ними в сговор и шёл. Так мы и жили: они пузатили, я распузивал, покамест сам в этой баньке по пьяни и не угорел на одной из девок. Вместе с ней.
Дима задумался, смотря на Церковника, не понимая пока, чем этому Андрюхе помочь. Святой неожиданно опустил голову, и его лик пропал в темноте капюшона, словно во мрак погрузился, давая понять, что помогать с этим вопросом не собирается.
Вопрос, конечно, был интересным. С одной стороны, предок наказан за нарушение законов эволюции. По сути дела, он убивал нерождённых детей. Но с другой — вина-то, скорее всего, должна была лечь на девок, решавшихся на аборт не пойми какими отравами. А он, вроде как, только пособник — банщик-гинеколог, мля. Поэтому и наказание не должно быть настолько тяжким, чтобы не вырваться из чистилища и тем более лечь клеймом на продолжающийся род. Сычёвы от него вроде как и не пострадали.
И только сейчас до него дошло, что всё это урок. София примерно о таких ситуациях и говорила. Вот греховный клиент, наказанный за нарушение вселенских законов. Каким-то образом его надлежит от этого наказания избавить и дать возможность возвышения. Но как?
— И что будем делать, Андрей свет Васильевич? — в раздумье поинтересовался Дима, как бы разговаривая сам с собой.
— Как что? — спокойно, без проявления уже каких-либо эмоций ответил дух. — Осознал я свою вину полностью. Злых намерений у меня не было. Наоборот, творил беззаконье из благих намерений. Коли и ты, как потомок, ко мне претензий не имеешь, то отпусти.
Вообще-то, Дима его и не держал. Это дух продолжал, как обезьянка, цепляться за шею. Но что-то щёлкнуло в голове, и он так же спокойно проговорил:
— Зла на тебя не держу. Отпускаю.
И развёл руки в стороны для эпоса картины.
Дух соскользнул с Диминой шеи. Завис перед ним на несколько секунд, словно пытался запомнить его лицо, а затем сначала медленно, а затем ускоряясь стал подниматься, довольно быстро скрывшись в низко нависших клубах тумана. Потомок проводил предка взглядом с чувством хорошо выполненной работы. Затем, улыбаясь, посмотрел на Церковника. Святой стоял с поднятой головой, и на его лице тоже застыла улыбка.
Дима низко поклонился в пояс. А когда разогнулся, то оказался на дорожке красной глины между пределами. Понимая, что его урок-миссия исполнена, он собрал левой рукой пальчиковый контроллер, запустил хор перехода в голове и, закрыв глаза, ещё раз низко поклонился.
Дурнота и головокружение возвестили о том, что переход удался, как и прежний, с первого раза. Открыл глаза и, кроме тошноты, ощутил себя взмокшим от пота. Он ведь принялся тренировать переход, даже не удосужившись переодеться. Да что там переодеться, он даже пиджак не снял.
Вставать оказалось затруднительно. Чувствовалась мышечная усталость во всём теле. Рубашка противно липла к спине. В трусах только что не хлюпало. Сычёв с большим трудом поднялся, осознав, что занятия с фитнес-тренером следует возобновить и поддерживать спортивную форму на должном уровне постоянно. Он даже не ожидал, что подобные прогулки будут отнимать столько сил. Хотя, может быть, эта усталость была вызвана нервным перевозбуждением. Вполне возможно, что дальше будет проще. А со временем вообще привыкнет.
Направляясь в закуток со стиральной машиной, где оставлял грязное бельё, он на ходу принялся скидывать с себя рабочее облачение, при этом вызывая ангельскую сущность:
— Емельян Ефимович.
Дедок тут же высунул голову из входного коридора.
— Подскажи, пожалуйста, можно ли что-нибудь сделать с дурнотой при перемещении?
— Какой-такой дурнотой? — изумился дед.
— При переходе из одного мира в другой меня тошнит, и голова кружится. Думал, что со временем привыкну, а нет. Не получается. По-моему, только с каждым разом хреновей становится.
Ефимыч задумался. Даже вышел полностью из-за угла, почёсывая бок.
— Ты ж ходок туды, — наконец выдал он, — вот и ищи косяк в родне да устраняй.
Дима замер у дверей кладовки со стиральной машиной, которой, кстати, ни разу не пользовался, успев при этом снять пиджак, рубашку и расстегнуть ширинку брюк.
— Так это что, кто-то из моих предков накосячил? — с удивлением уставился он на ангельскую сущность, только что поняв первопричину такого мерзкого состояния при переходах. — Но чем можно нагрешить, чтобы подобный эффект проявился?
— А мне почём знать? — резко вскинулся дедок, словно Дима его на горячем поймал.
— Мля, — недовольно протянул Сычёв, выговаривая не то самому себе, не то предкам, но Ефимыча поблагодарил за подсказку, решив, что этим непременно следует заняться прямо здесь и сейчас, иначе скоро со спецификой его-то работы вообще полоскать начнёт.

Глава 8. Локация 0. Каждый человек — клубок эгоистичных проблем, кроме девушек, у которых вместо клубка — бесформенная куча-мала в слезах и соплях.
Юля Лебедева была девочкой до мозга костей, практически не имея мужской составляющей. Будучи рождённой в семье медиков, как и положено, росла сиротой при бабушке, которая тоже имела к медицине самое непосредственное отношение, но не до той степени, как её дочь с зятем. Те вообще были конченные хирурги, а с этих что взять: отрежь да выбрось. Бабушка всю жизнь проработала педиатром, поэтому и жила без дедушки. Сбежал он от неё ещё по молодости, сразу после рождения дочери.
Юленька с рождения жила в стерильно-проспиртованной обстановке на всём готовом, таскаемом бабушкой пакетами из аптеки. Родилась она красивой. Сразу. Никогда в период роста и созревания не была гадким утёнком. Как приняли её в роддоме лебёдушкой, так и поплыла по жизни. Бабушка так её и звала: «Лебедь ты моя». Поэтому ещё в садике начала носить голову на длинной шее высоко задранной.
Детей в группе Юля не любила. Дети отвечали взаимностью, кроме одного мальчика, которого звали смешным именем Вася. Хоть девочка его и не любила, но в подготовительной группе женила мальчика на себе насильно, как было принято среди выпускников данного воспитательного учреждения. Это было необходимо для демонстрации правильности дошкольного образования, нацеленного на традиционные ценности семьи и брака.
Вася числился при ней увальнем и позволял делать с ним всё, что она хотела. Так мальчик стал не только законным мужем по детсадовским понятиям, но и первым её пациентом в медицинской практике. Она на нём в больничку играла. Вася терпел всё. Уколы в голую задницу. Визуальный осмотр пиписьки с пальпацией мошонки. Вот только клизму не вытерпел. Вернее, не дотерпел до горшка, за что при разбирательствах произошедшего поносного свинства Юле влепили строгий выговор с занесением родителям. На этом клизмы закончились.
Всю школу она просидела с этим Васей за одной партой. И это не он так решил, а она распорядилась. Шаг влево, шаг вправо, и мальчик получал законный скандал с истерикой. Причём в начальных классах она его даже пару раз побила. А потом этот пухленький увалень вырос, да так, что стал раза в три больше её и бил всех остальных, став заядлым драчуном и хулиганом в старших классах. Но при этом оставаясь безропотным рабом своей девочки.
Окончив школу с отличием, Юля поступила в медицинский. Её Вася, чудом избежав остаться на второй год, прямым ходом, без экзаменов поступил в армию. Предстояло расставание. Вася очень сильно переживал, и это нервное предзнаменование разрыва, как-то исподволь переквалифицировало его из подвластного раба в сексуального попрошайку. Причём чем ближе светили Вооружённые Силы страны на горизонте, тем устойчивее он обживался на сексуальной паперти.
Лебедева не видела в нём мужчину своей мечты и тем более мужем и отцом своих детей. Он был для неё другом, как она считала. Но, взвесив все обстоятельства и посчитав, что девственность в восемнадцать лет в современном обществе — это моветон, решилась на дружеский секс. Она его знала как облупленного и даже сроднилась за время их совместной жизни садик-школа. Поэтому решила, что лучше уж пусть будет он, чем непойми кто из первых попавшихся.
Всё спланировала от и до. Родители на выходные уехали на шашлыки с коллегами. Бабушка была приговорена к даче: она без неё — никак. Квартира, спальные принадлежности и эффектное нижнее бельё были приготовлены. Васю заставила купить две бутылки шампанского как средство для снятия тормозов. Обе эти бутылки выпила в одно горло и растормозилась. Но действо любви, воспетое в книжках и фильмах, ей не понравилось. И, естественно, виноватым в этом был признан Вася. На том они и расстались.
А дальше началась бесшабашная студенческая жизнь, бесшабашность которой закончилась очередной попойкой и сексом. Парень-одногруппник ей нравился. Симпатичный, умный, из богатой семьи, но не жмот. Она вполне серьёзно рассматривала его кандидатуру на длительную близость в отношениях, но и этот всё сексом испортил. После чего девушка сделала вывод, что все мужики козлы неумелые и только о своём удовольствии думают.
Но, несмотря на столь кардинальные выводы, Юля не перестала считаться самой красивой девушкой универа. На неё глаз клали не только сокурсники, но и все парни этого высшего заведения. Не исключением стали и преподаватели мужского пола. Но все положенные на неё глаза она скидывала, не давая даже надежды приблизиться, не то что на близость более интимную, из-за чего из бабушкиной «Лебёдушки» переквалифицировалась в презрительную «Гусыню».
Лебедева, согласно советам собственных тараканов в голове, не имея притязаний на межполовые взаимоотношения, была вынуждена отдаться учёбе. Да как отдалась. Окончила медицинский с красным дипломом, пойдя по бабушкиной стезе, став высококвалифицированным педиатром.
Именно в день защиты диплома она из подъездного почтового ящика вынула странное письмо на её имя. На цветном фирменном бланке было приглашение работать в коммерческой организации с медицинским уклоном. Не медучреждение, не частная клиника, а именно так и было написано: коммерческая организация с медицинским уклоном. Но насторожило Юлю не это, а прописанная без обиняков заработная плата: «От», а далее красовалась сумма, превышающая зарплаты даже в самых престижных блатных клиниках почти в три раза.
Вообще-то, она хотела поступать на аспирантуру, на что её настойчиво уговаривал чуть ли не весь преподавательский состав универа, стараясь перетянуть каждый на свою кафедру. Она только пока не решилась с выбором, на какую. А тут это письмо. С одной стороны, она никогда не была мотом и удовлетворялась достаточно скромными запросами. Но с другой — наличие приличных денег открывало для неё совсем другие возможности, и в первую очередь — отдельное жильё.
К этому времени Юлина семья по реновации избавилась от своей хрущёвки и переехала в большую трёхкомнатную квартиру на юге Москвы. И одна из комнат, естественно, была лично её. Родители особо дочери жить не мешали. Девушка своим «монашеским постригом» отвечала взаимностью. Никого в дом не водила. Сама из дома не гуляла. Но именно это и стало камнем преткновения. Мама, а в большей степени бабушка, всё чаще заводили парную шарманку по поводу создания семьи и их личных внуков и правнуков. Это начинало бесить.
Поэтому купить собственное жильё казалось Юле более чем благоприятным способом избавиться не только от мужских притязаний, заманивающих решением квартирного вопроса и карманной мелочью на личные расходы, но и родительского нытья о загубленной молодости. Это дало бы ей полную свободу, хотя она пока не понимала, на кой она ей нужна. Но менять свой монашеский образ жизни девочка была не намерена.
В конце концов, решив, что ничего не потеряет, если сходит на собеседование, Юля приоделась во всё белое, потому что белое ей шло беспроигрышно. Преобразилась в салоне красоты, осветлив концы, и, вызвав «Яндекс Go», чтобы не блудить по Москве, направилась по указанному в письме адресу.
Каково же было её изумление, когда шайтан-такси со среднеазиатом за рулём, у которого всю дорогу рот не закрывался, в надежде произвести на красавицу неотразимое впечатление, что конкретно выбешивало, привёз её в Москва-Сити к «Башне Око».
Вот тут Лебедева струхнула. Не ожидала она подобного офиса непонятной компании с медицинским уклоном. Охватило неприятное волнение, и, прежде чем войти в бизнес-центр, сделала два круга вокруг здания прогулочным шагом, успокаиваясь. А когда вошла, даже растерялась. Её встретил парадно одетый охранник, годившийся ей в папы. И всё бы ничего. Сначала он вёл себя вполне натурально, как и положено мужчинам ещё детородного возраста. Юля к подобной клоунаде давно привыкла и вполне реально считала, что по-другому у мужчин не бывает.
Но когда она продемонстрировала письмо и обозначила цель своего появления здесь, самец-клоун преобразился до неузнаваемости. Он принялся её чуть ли не облизывать, притом не в порыве подката, а в неком раболепии, даже намёка не проявляя на сексуальные домогательства. Вот такого поведения от брутального мужчины контрразведывательной наружности Юля никак не ожидала.
Держа письмо в руках, в сопровождении этого охранника, услужливо проводившего до лифта, она поднялась на сорок второй этаж и на выходе наткнулась на странно одетого деда. Выглядел тот так, будто не просто с глухого колхоза сбежал, а как минимум из крепостной деревни позапрошлого века до сих пор в бегах бегает. Дедок хозяйским взглядом оглядел её с ног до головы. Отобрал письмо и со словами: «Пошли к дирехтору», повёл по коридорам. И она, как коза на привязи, отправилась за ним, даже не подумав дёрнуться, словно загипнотизированная.
А дальше начались ещё большие странности. Директором оказалась молодая женщина чуть больше тридцати, средней комплектности и, так же как дед, старомодно одетая. Какое-то древнее чёрное платье на косточках с безвкусными рюшечками. Красная, как помидор. Юля тогда ещё подумала: «Явно кожное заболевание аллергического типа. Будем надеяться, что не зараза».
— Не зараза, — улыбнулась директриса, указывая ей на стул, стоявший у большого стола руководителя, абсолютно ничего не имеющего на своей поверхности, даже пыли.
Юля опешила. Естественно, она, как дипломированный медик, не могла поверить в то, что эта мымра читает её мысли. Но тогда что это она ей только что продемонстрировала? Девушка села, куда указали. Сложила ручки на колени и замерла, как кролик перед удавом. Растянулась молчаливая пауза. Лебедева смотрела в пол и чего-то ждала. Директриса просто ждала, когда та ждать закончит.
Наконец первой сдалась соискательница на денежную работу. Она медленно подняла голову и, искоса взглянув на работодателя, сама себя мысленно спросила: «Ну ты же не умеешь читать мысли?»
— Умею, — тут же добил её ответ улыбающейся директрисы. — И имей всегда это в виду. Обращаться ко мне будешь — София. Никаких отчеств, фамилий. Просто София. Этого будет достаточно. А ты в моей компании получаешь позывной Юла.
Девушка была готова сознание потерять, так ей стало дурно. Голова пошла кругом, но начальница лишь слегка повела кистью, словно соринку со стола смахнула, и мозги Лебедевой резко прояснились. Но на этот раз они впали в ступор. Голова ясная, здоровье прекрасное, только думать не получалось. И тут София, пользуясь тем, что гостья не мешает ей собственными размышлениями, начала презентацию фирмы.
Всё, о чём она рассказывала, выглядело как фантастика, притом не всегда научная. Растолковала, что такое САР, а в качестве примера наградила нового работника умением концентрировать электромагнитное поле в точке над ладонью, убирать из него магнитную составляющую, оставляя чистое электричество. Девушка, сформировав шаровую молнию размером с шарик для пинг-понга, минут пять зачарованно его рассматривала, даже не пытаясь поверить в случившееся.
Далее София рассказала о том, в чём будут заключаться её обязанности. Но рассказала лишь в общих чертах, пояснив, что учить её ремеслу она будет позже. Потом дед, которого, как оказалось, звали Емельян Ефимович, провёл Юлю в её рабочий офис, где, не отходя от первоначального шока, девушка заработала второй. И наконец, вручив новому работнику банковскую карту на сто миллионов, чем наградили третьим шоком, её отпустили с напутствием: куда следует потратить подъёмную сумму и когда ей надлежит явиться на работу.
Как она добралась до дома — не помнила. Совсем не помнила. Словно в тумане. Немного пришла в себя, только сидя перед зеркалом трюмо в своей комнате. И то только из-за того, что над ней коршуном нависла обеспокоенная бабушка, требуя во что бы то ни стало продиктовать ей все симптомы недомогания.
— Я в порядке, — ожила внучка, после того как бабуля принялась трясти за плечи и даже собиралась нахлестать по щекам. — Успокойся. Я просто устала.
Девушка действительно переоделась, приняла душ и, упав в кровать, вырубилась. А проснувшись утром, первым делом подумала: «Надо ж такому присниться». И как бы в доказательство, что это был сон, вытянула руку перед собой, улыбнулась, как бы посмеиваясь над собой, и включила в голове аккорд в исполнении струнного оркестра. Над рукой вспыхнул электрический шарик. Но улыбка с губ не слетела, а, скривившись в изумлении, заморозилась. Так девочка Юля, из простой девочки, превратилась в фантастическую.
А дальше она погрузилась в мир нереального будущего. Купила себе квартиру в элитном доме недалеко от родителей. Огромный белый джип и курсы по вождению. Приоделась, преобразилась. Разругалась с родителями, которые достали её с требованием немедленно вернуть обратно в банк украденные деньги, сдаться в полицию и сейчас же рассказать, куда она устроилась на работу. И что это вообще за работа такая, где не надо работать и только деньги получать. Мол, ты нам эту фантастику лапшой на уши не вешай.
А потом в её команде появилась Алла — алхимик. Девочки были чем-то похожи, поэтому довольно быстро подружились. Почти следом, примерно через неделю после Аллы, появился Сергей, и София объявила, что их бригада укомплектована. Но первое задание они получили лишь месяц спустя. Случай был не тяжёлый, но именно он был первым блином-комом, когда лекарь с позывным Юла, бедного старичка чуть не укокошила, переведя его из средней тяжести в разряд тяжёлого. Вовремя исправилась и буквально вытащила мужичка с того света.
Дальше началась работа, что называется, план по валу, вал по плану, в которую девушка с таким интересом погрузилась, что забыла обо всём на свете. Но где-то через год произошло то, о чём Лебедева никому в жизни бы не рассказала, даже если бы пытали. Она возвращалась поздно вечером домой. Непосредственно у самого дома парковка была забита, и ей долго пришлось искать свободное место. Нашла лишь у продуктового магазина, от которого до подъезда шагать надо было метров триста.
Настроение, несмотря на усталость, было на высоте. В ушах наушники играли музыку. Хотелось подпевать и даже подтанцовывать. Только вот это обстоятельство и не позволило ей услышать со спины быстро приближающиеся шаги. А затем резкая боль в голове и темнота. Приходить в себя она стала лёжа на земле в кромешной тьме каких-то зарослей, куда даже свет от уличных фонарей с трудом проникал. Несколько секунд не могла понять, где она и что происходит.
Лишь резанувшая в затылке боль, как ни странно, прояснила сознание, и она с ужасом поняла, что её насилуют. Вернее, собираются. Кто-то крепко держал её за руки над головой, а другой пытался стянуть с неё брюки, настолько плотно обтягивающие ноги, что так просто этого было сделать нельзя. Тут требовался многолетний опыт.
Насильник сквозь зубы, судя по интонации, явно ругался, но не по-русски. Второй, что держал руки, его торопил на том же «гыр-гыр» наречии. Он умер первым. Юла, даже не осознавая, в порыве самообороны пустила в голове музыку, а в руки ток. Он оказался такой величины, что насильник даже не вскрикнул. Гудение электрической дуги и мгновенное пламя осветило кусты. Вспыхнула одежда на бедолаге.
Второй отскочил, состроив такую перепуганную рожу в свете горящего напарника, что одной ей можно было напугать до инфаркта. Это был азиат, как после вспоминала девушка, но детали она рассмотреть как следует не успела, потому что руки отработали быстрее. Шаровая молния врезалась в морду незадачливого насильника, моментально обугливая и взрываясь уже где-то внутри черепа, всё вокруг забрызгивая кровью и мозгами.
Обезумевшая убийца, нервно утерев испачканное чужой и своей кровью лицо, сбивчиво и в голос дыша, с трудом поднялась. Кое-как натянула джинсы и, не застёгивая, сначала кинулась бежать куда глаза глядят. Но наткнувшись на сплошные заросли, вынуждена была отказаться от прорыва и оглядеться в свете догорающего насильника. Увидела свою сумочку, подняла, а там и просвет заметила.
Странно. Было, конечно, поздно, но не настолько, чтобы ни по пути до дома, до которого ковыляла метров сто, ни при входе в подъезд с окном консьержки, ни в лифте, ни на лестничной площадке она никого не встретила. Ввалилась в квартиру и, сползши по стеночке на пол, зарыдала. Сложно было сказать, что так выбило из равновесия: то ли попытка её изнасиловать, то ли осознание убийства двух человек, да ещё таким изощрённым образом.
А потом начался отходняк и пришла боль. Голова была разбита в кровь, а учитывая, на какой помойке её разложили, лекарка испугалась. Вот только ещё сепсиса со столбняком не хватало. Она лихорадочно принялась обдумывать, что делать, но предпринять ничего не успела, так как в этот момент закрытая на задвижку входная дверь отворилась, и к ней в квартиру прошаркал в своих неизменных тапках Емельян Ефимович, и она потеряла сознание.
Очнулась, а вернее, проснулась Юля в своём кабинете на сорок втором этаже «Ока». Абсолютно здоровая, бодрая, чистая. Даже не сразу сообразила, как это. Лебедева прекрасно помнила вчерашний ужас, и вместе с тем на душе было спокойно, словно ничего экстраординарного и не произошло. В спальню вошла София, как всегда бесшумно, босиком. Села на кровать и поинтересовалась:
— Как самочувствие?
— Нормально, — ответила Юля, присаживаясь и устраивая подушку под спину. — Даже не буду спрашивать, как я здесь очутилась.
— И не надо, — согласилась с ней София, внимательно рассматривая пострадавшую. — Ты прекрасно справилась с эмоциональным потрясением. Твоя психика оказалась более устойчива, чем прогнозировалось. Удивила и порадовала.
И через несколько секунд паузы неожиданно спросила:
— И как тебе убивать людей?
Девушка моментально вспыхнула и, не задумываясь, выпалила:
— Да какие это люди? Это инопланетное зверьё, как их когда-то один мой приятель называл. И теперь я с ним полностью согласна. Я бы их всех уничтожила, если бы разрешили.
Ещё через месяц, пройдя, так сказать, спецподготовку, Лебедева впервые получила своё первое спецзадание. Причём индивидуальное. София командировала её в другой город, указав педофила, изнасиловавшего и убившего двухлетнюю девочку. Надлежало не просто уничтожить мразь, а оставить его жить овощем с памятью и осознанием своего наказания.
Следующие два года она не раз исполняла щекотливые поручения, всё больше входя во вкус. Коллеги по бригаде о левом заработке Юлы ничего не знали. Они всё так же выезжали на задания в пределах Москвы и Московской области и, наоборот, дарили жизни тем, кто, казалось, уже уходил за грань. Но продолжалась эта идиллия лишь до одного случая, который и произошёл четыре месяца назад.
Казалось бы, обычный вызов в один из элитных коттеджных посёлков ближнего Подмосковья. София их снабдила пропуском, поэтому, без проблем проехав КПП, спокойно подкатили на машине Серого к самым воротам двухэтажного особняка. А вот дальше всё пошло не по плану. Калитку в помпезных воротах открыл мерзкий, короткостриженый тип с голым и худым до безобразия торсом, по уши изрисованный наколками. Оглядел бригаду, оглядел машину, взглянул вправо и влево по улице и сиплым голосом поинтересовался:
— Вы чё, шкуряхи, хату попутали?
Молодые люди были настолько обескуражены, что впали в оцепенение. Но только не Юла. Та, с обезоруживающей улыбкой девочки-дурочки, шагнула к пожизненному зеку, якобы с интересом рассматривая изобразительное искусство на его впалой груди, и не успел тот что-либо предпринять, коснулась его рукой, словно хотела погладить. Разряд дуги, и непонятный охранник, закатив глаза, рухнул на землю.
То, что их лекарша обладала электрической лахордой, Серый и Ал прекрасно знали, и в ряде случаев, когда им мешали выполнять задание посторонние, Юла частенько применяла электрошок. Это было нормальной практикой и, в общем-то, безопасной для вредителя. Поэтому не удивились её выходке, совместно затаскивая вырубленного уголовника внутрь участка. Удивились другому. Уж больно колоритным оказался персонаж, и у каждого в голове возник один и тот же вопрос: «Если подобный встречает, то кто в доме?»
Входили в двухэтажный особняк настороженно. Юла впереди, за ней Серый, Ал замыкала. Но никто больше не встретился. Дом казался пустым и безжизненным. Войдя в прихожую, прислушались. Откуда-то из подвального помещения, куда уходила лестница прямо из прихожей, послышались голоса. Говорили трое, и говорили вроде бы по-русски, но абсолютно непонятно.
— По фене ботают, — прошептал Серый, напружинившись, словно вот-вот сиганёт с места, наплевав на фальстарт, в направлении, откуда пришли. — Похоже, дом захватили уголовники. Надо сматываться, пока нас не заметили.
Юла поставила чемоданчик с аппаратурой на пол. Вздохнула, типа: «Извините, не хотела». Оглянулась, осмотрев перепуганных коллег, и спокойно вполголоса скомандовала:
— Ждите здесь. Пока не позову — не дёргайтесь.
Оставив коллег в недоумении, она тихонько принялась спускаться вниз, держась за поручень. Серый хотел было возмутиться, но побоялся, что его услышат, и лишь, посмотрев в перепуганные глаза Ал, прошептал:
— Идиотка.
— Э! — раздался снизу басовитый возглас удивления.
— Привет, мальчики, — звонко и весело ответила ему Юла. — А вот и я подъехала, как заказывали.
Вот только весёлость на последних словах, судя по её интонации, скатилась к недоумению. Словно она обнаружила что-то такое, чего никак не ожидала увидеть. Следом послышались разряды молний, вспышки света и жуткий грохот, будто кто стол со стулом опрокинул. И наступила тишина. Долгая и мучительная для оставшихся наверху.
Только через минуту внизу появилась Юла и тихим злым голосом позвала коллег, вновь скрываясь. Из подвала пахнуло горелой тряпкой и жареным шашлыком. Бригада Серого, подхватив чемоданчик лекарки, с опаской спустились и, пройдя короткий коридор, вышли в большую, хорошо освещённую комнату, где их тут же на пару вырвало.
Прямо у входа лежало три мужских взорванных и обгорелых трупа. Причём у одного из них была в прямом смысле взорвана голова, забрызгав всё от пола до потолка кровью. Вся в каплях крови была и Юла, которая казалась взбесившейся. Глаза налились кровью. Руки, словно в судороге, застыли заточенными когтями. Она стояла напротив входа, опустив голову, и смотрела исподлобья на блюющих коллег.
Первой отошла Ал. Она, вытирая лицо платком, вытаращилась на подругу и, как последняя истеричка, завопила:
— Ты что наделала, дура? Нас же теперь посадят! Ты же людей убила!
— Это не люди, — тоже повысив голос, ответила Юла и, отступив в сторону, ткнула пальцем на то, что было у неё за спиной. — Полюбуйся, чем эти звери здесь занимались!
За ней оказался мужчина, сидящий к ним спиной и привязанный к стулу. Голова его безвольно свисала на грудь, но даже в таком положении было заметно, что у него отрезаны уши. А перед ним стоял массивный бильярдный стол, где лежало ещё два трупа. Женский, в возрасте, и детский, по слабо узнаваемым признакам — девочки лет десяти-двенадцати.
Они были не просто убиты на глазах сидевшего на стуле мужчины, а в буквальном смысле разорваны. Разорваны рты от уха до уха. Отрезаны груди. Область паха была вскрыта от живота до копчика. Пальцев ни на руках, ни на ногах не было.
И вот тут у Ал окончательно поехала крыша. Но как-то по-бабски, абсолютно исключая логику.
— Ну и чем ты теперь от них отличаешься? — заверещала она, подскакивая к бывшей подруге и готовая вцепиться Лебедевой в лицо ногтями, но не успела.
Юла чётко поставленным прямым в челюсть отправила истеричку в нокаут, прямо в лужу крови и на обгорелый, ещё дымящийся труп нелюдя. А тут ещё и Серый сплоховал. Он, бросив оба чемодана, рванул наверх, но, добежав до лестницы, резко передумал и кинулся обратно. За ним в коридорчике, буквально спрыгнув вниз минуя лестницу, объявилась разъярённая фигура оставленного у ворот охранника.
Он даже успел выстрелить в спину убегающему молодому человеку в белых одеждах, но тот поскользнулся на луже крови, и пуля просвистела выше. А вот Юла не промахнулась. На испещрённом татуировками голом торсе уголовника появилась ещё одна тату — только на этот раз сквозная, сантиметров на пять в диаметре.
Почти сразу наверху послышались голоса ребят из реаниматорских машин конторы, которых, кстати, они вызвать ещё не успели. Притом машин приехало аж две. На одной увезли мужчину со стула, который оказался ещё живым. На второй — Юлу. Так распорядилась София. Что с этим домом и его хозяином стало дальше, девушка так и не узнала. Потому что никто, абсолютно никто ни разу не оговорился по поводу этого случая. На этом их дружная тройка распалась.
Врала ли Лебедева Сычёву о якобы драке из ревности и взыгравшей любви между Серым и Ал? Ни капельки. Просто она ему не всё рассказала. Ал действительно влюбилась по уши в старшего их бригады и жутко ревновала к нему Юлу. Хотя последняя относилась к парню как к коллеге, не более. Как мужчина он её не интересовал. Но вот Ал почему-то считала иначе. И ту истерику, и её нападки Юла списала именно на ревность и явный проигрыш своего положения перед ней.
После этого Лебедева осталась одна. София ей даже работу палача прикрыла. Девушка превратилась в подобие секретарши и кадровика в одном лице, потому что всемогущая начальница решила поиграть в набор персонала, заявив, что Юла лично будет отбирать кандидатов в свою бригаду, чтобы потом их не убивать.
Целых три месяца длилась эта карусель. Кандидаты менялись как перчатки. Кого-то сразу отбраковывала София. Кого-то отшивала на испытательном сроке Юла. Это продолжалось, пока не появился он. Сычёв взбесил её практически с первого взгляда. Подобного мужского шовинизма ей в жизни встречать не приходилось. Она всегда довлела над мужчинами, какими бы крутыми они себя ни выставляли.
Она была красива. Очень красива и при желании умела этим пользоваться. Любой мужчина с нормальной ориентацией был ей подвластен. Мало того, обладая и физическим превосходством в виде дара, Юля чувствовала себя на голову выше любого самого брутального самца. Поэтому могла себе позволить раскованное и покровительственное поведение, что мужчин шокировало, подавляло и позволяло ими манипулировать.
А Сычёв довёл её до белого каления в считанные секунды, да так, что она не смогла себя контролировать и врезала по сволочи молнией, впервые в жизни промахнувшись. А тот в ответ устроил ей такое, за что она готова была его потом не только убить, но и надругаться над прахом самым извращённым образом.
Он, сволочь, заставил её испытать чувство, о котором Юля и мечтать не могла. Лебедева на полном серьёзе считала, что любовь придумали слабоумные дурочки, чтобы было хоть чем-нибудь в жизни заняться, потому что другого не умеют. А оказалось, что она тоже на это взрывающее мозг чувство способна. Но буквально через считанные секунды, когда София прервала ментальную атаку Сычёва, Лебедева его возненавидела, осознав собственную беспомощность. Вот только раз попробовав, теперь место себе не находила, желая испытать это чувство заново, словно подсела на наркотик.
Правда, приняв душ, девушка успокоилась. Всемогущая начальница приняла крайне неординарное решение, поставив противников в патовое положение. Ни она ему теперь ничего сделать не могла, ни он ей. Воистину — принуждение к миру. Но то, что в ней пробудилось, не давало покоя. Дожив до этих лет, Юля в первый раз в жизни задумалась о семье, о детях, словно прибив её мороком, он разбудил в ней женщину.
Лебедева не спала всю ночь, впервые в жизни решая: как бы ей наладить личную жизнь. Нет, Сычёва она в своих планах не рассматривала, потому что до мокрых трусиков его боялась. Юля допускала, что с ним, с его-то способностями, секс будет как в кино, в отличие от предыдущих её ухажёров. Но не по-настоящему. И как только он будет снимать воздействие, она его будет ненавидеть. Поэтому, как кандидат в её мужья, он даже в очередь не вставал.
Ближе к утру почему-то неожиданно вспомнила своего школьного Васю и по-доброму улыбнулась. Стало как-то тепло и уютно в одинокой постели. Вот, пожалуй, с кем бы она смогла ужиться. Неумеха в сексе? Ну, может быть, к этому времени он уже успел научиться. А если нет, то, по крайней мере, первый секс с ним не вызвал у Юли отторжение, как второй.
Вот с ним бы действительно можно было бы создать семью, в которой, естественно, она бы сама прописала правила. Да и ребёнка от него могла бы родить, а может, и не одного.
Каково же было её удивление, когда, приехав на работу, в лифтовом холле она увидела своего увальня Васю. Правда, на увальня он уже совсем не походил. Бугай больше напоминал самца гориллы в чёрном костюме и при галстуке. Вымахал метра под два. Видно, что занимается спортом. Плечи широченные, задница узкая.
Увидев Копейкина ещё издали, девушка внутренне обрадовалась, как бывает с людьми, неожиданно встречающими человека, которого просто рады видеть. Подойдя ближе и узнав, что он здесь натворил, от души залилась смехом. Как же она давно так раскованно не смеялась? А когда отсмеялась, у них произошёл короткий разговор. Он оказался арестованным, и отойти для беседы в сторонку не получилось, поэтому и диалог при всех вышел скованным.
Так, перебросились дежурными фразами типа «Как дела?» и им подобными, и всё. Ответы тоже были дежурно-обтекаемыми. Поэтому ни он ей о себе ничего не рассказал, ни она ему тем более. Встретиться и посидеть где-нибудь Копейкин не предложил, хотя Юля очень надеялась. И вообще, девушка неожиданно поняла, даже по этой мимолётной встрече, что её друг сильно изменился. Лебедевой даже показалось, что её Васю подменили.
Одноклассник, казалось бы, знакомый ей с детства до мелочей, внезапно предстал каким-то другим, превратившись из влюблённого школьного увальня в жёсткого, никого не любящего, даже самого себя, мужика. Она не почувствовала на себе знакомого сексуально-озабоченного взгляда, и это обидело. На какой-то миг он напомнил ей Сычёва при первой встрече, но только более жёсткого, и это вообще оттолкнуло.
Простились: «Пока-пока». Даже номера телефона не попросил. Как бы это ни выглядело курьёзно, но это Юлю задело. А поднимаясь на лифте, она неожиданно задала себе вопрос: «А что он тут делает?» Тут же вспомнила его строгий чёрный костюм, такой же, как он всегда носил в школе, играя в «Людей в чёрном». Наверняка и солнечные очки у него в кармане. Он что, продолжает свою игру? Где и кем он работает?
И только тут девушка сама себе объяснила странное поведение бывшего ухажёра. Если для Лебедевой встреча была неожиданностью, то Копейкин ни капли не удивился, увидев её. Выходит, Вася за ней следил. А ведь разобранный лифт этому подтверждение. Он знает, на каком этаже она работает, но не смог туда попасть. Вот и пытался докопаться, в чём здесь фокус. Она, поднимаясь на сорок второй этаж, исчезает. И он подумал, что дело в лифте, который останавливается на потайном этаже только для знающих какой-то его секрет.
Рассказывать кому-либо свои размышления об охотнике за инопланетными пришельцами Юля не стала. В конце концов, София всемогуща, да и Ефимыч ей под стать. Они хоть и не инопланетяне, но явно из другого параллельного мира и смогут Васе рога обломать, если достанет. Хотя его будет жалко. Она на него уже такие планы настроила. Но тут же по новой обиделась, на этот раз за то, что этот придурок все планы порушил одним своим появлением.

Глава 9. Локация 42. В роду круговая порука: ты в ответе за тех, кто тебя породил, и в ответе за тех, кто от тебя народится, но в любом случае ты крайний.
На следующее утро не успел Дима прийти на работу и отдышаться от пространственного перехода, как в лифтовом холле виртуального сорок второго этажа его перехватил Ефимыч. Отыгрывая роль регулировщика движения, ангельская сущность перенаправила Сычёва сразу в кабинет директора, сопроводив указательный жест коротким: «Ждёт».
Дима, будучи иногда послушным, двинулся к шефу без пререканий, примерно представляя, о чём пойдёт речь. Он понимал, что Элемент Космического Разума, да ещё такого масштаба, прекрасно информирована о его достижениях в освоении переходов. Поэтому, вероятней всего, беседа пойдёт на тему начала работы, но что конкретно, даже не пытался представить. Может, проведёт инструктаж с обучением, может, бросит, как Му-му, в озеро с камнем на шее. Мол, захочешь жить — камень сгрызёшь, а там и всплывёшь, как какашка.
В кабинете Пятёрица была одна, что в какой-то степени порадовало Сычёва и придало смелости. В данный момент он работать не хотел и приготовился аргументированно от неё отказываться, пока не урегулирует свои физиологические проблемы с приступами рвотных позывов. Но делать это в присутствии Юлы было стрёмно.
София не сидела за столом, как обычно, а стояла у раскрытого от жалюзи окна и, заложив руки за спину, разглядывала виды Москвы с высоты птичьего полёта. Сычёв, как воспитанный молодой человек, поздоровался при входе, на что директриса никак не отреагировала. Дошёл до своего стула, но садиться посчитал нетактичным. Начальник стоит. Команды «присаживайся» не даёт. К тому же стоит она к нему спиной, и что полагается в этом случае делать, Дима не знал. Поэтому тоже встал возле стула, взявшись за его спинку, и замер в ожидании.
— Ты готов? — спокойным, ровным голосом спросила София, не прекращая своего увлекательного занятия по разглядыванию далей.
Дима на несколько секунд замешкался, прежде чем ответить.
— Странно слышать подобный вопрос от Галактического Разума, знающего обо мне больше, чем я сам, — наконец решился он на озвучивание отказа. — Конечно, не готов.
— Проблемы? — тем же ровным тоном спросила она.
— София, — начал заводиться Сычёв, не понимая, что за игру она с ним затеяла, — ты прекрасно знаешь, какие у меня проблемы. Я буду очень благодарен, если ты поможешь мне их решить.
Директриса плавно повернулась, и Дима с удивлением обнаружил, что, несмотря на исконно рабочее черное платье с рюшечками, непонятно на чём держащимся на её теле, она сменила аватар на холодно красивую женщину возрастом его мамы, и при этом сделавшись из краснокожей бледнолицей. Подобную маску София применила впервые за время их знакомства.
— И как ты себе это представляешь? — поинтересовалась она, слегка улыбнувшись.
— Мне нужна информация по миру духов. Я ничего не знаю о нём. Как он устроен. По каким правилам или законам существует. И почему Искусственный Дух в своё время утверждал, что для каждого сознания он разный. Это как? Я всегда считал, что ад — он и в Африке ад.
София несколько секунд с улыбкой разглядывала попрошайку, после чего без издевательств согласилась:
— Хорошо. Подойди к окну.
Она вновь развернулась и занялась тем, чем занималась до этого: глядела в даль. Диму долго упрашивать было не надо. Он пристроился рядом, тоже созерцая прекрасные виды города. Даже руки сцепил за спиной, подражая руководству.
— Там за окном мир, который вы называете реальностью, — начала она тихо и даже вкрадчиво, словно по секрету открывала тайну целой вселенной. — Как ты думаешь, ты и я одинаково его видим?
Дима даже опешил от столь неоднозначного вопроса. С одной стороны, вот он, мир, один на всех, мы за ценой не постоим, но с другой — видеть его своими глазами и глазами всемогущей сущности — это абсолютно разные вещи. Это же было и дураку понятно.
— Нет, конечно, — ответил он с улыбкой, почёсывая затылок. — Где я и кто ты? Ты наверняка видишь значительно больше. А может, вообще видишь нечто другое, чего я не вижу в виду своей ущербности.
— Правильно, — одной интонацией похвалила его Высшая Сущность. — Хотя я нахожусь в человеческом аватаре и имею обычные человеческие глаза.
София повернула к нему лицо, давая Сычёву возможность эти глаза разглядеть. Действительно. Самые обыкновенные. Карие. С человеческой радужкой без каких-либо заморочек и фантастических фокусов.
— Глаза у всех людей разные, — приступила она к объяснению. — Индивидуальные анатомические и физиологические особенности. По-разному сформирована глазная нервная система. Если бы была возможность вывести на экран телевизора то, что люди видят, то очень бы удивился, осознав, насколько разнятся картинки отображённого восприятия разных человеческих особей.
— Ну, в принципе, согласен, — не стал противиться Дима очевидной логике. — У кого-то дальнозоркость, у кого-то близорукость. Разная детализация, контрастность. Наверняка по-разному воспринимают цвета. И что из этого?
— Это не самое главное, — покачала головой София. — Ты же знаешь, что свет, проходя через кристаллик, отражается на сетчатке глаза вверх тормашками.
— Помню такое. И что? — буркнул Дима, не понимая пока, в какую сторону она гнёт.
— А почему же воспринимаешь всё в правильном положении?
Дима промолчал, задумавшись. Но ответить он не успел, так как она сама ответила:
— Перевёрнутое изображение на сетчатке переворачивается обратно твоим сознанием. Ты ошибаешься в понимании восприятия мира, считая, что видишь глазами, слышишь ушами, нюхаешь носом. На самом деле — это делает твой мозг. Именно он формирует картинку восприятия мира.
— Да, — вновь почесал голову Сычёв, но на этот раз спереди, — и с этим трудно не согласиться.
— На земле восемь миллиардов человек, — продолжила София ликбез, — и нет даже двух одинаковых.
— С этим фактом тоже согласен, — кивнул Дима.
— И главное отличие, — продолжила всемогущая всезнайка, — конфигурация мозга. Люди отличаются сознанием, и разница между двумя индивидуумами колоссальна. Внутривидовая изменчивость человеческого мозга превышает внешне видовую. Иногда у людей меньше разницы с обезьянами, чем друг с другом.
— Понятно, — принял информацию Дима, всё ещё не понимая, к чему она клонит. — И что из этого следует?
— А теперь скажи, — повернулась она к нему лицом, — когда ты переходишь к духам, что туда перемещается?
— Сознание? — предположил Сычёв. — Тело-то остаётся здесь.
— Сознание — это разновидность информации, — не согласилась с ним София, отрицательно покачивая головой, — а как и любая информация, она не может существовать без носителя. Носителем сознания является дух. Именно дух перемещается в тот мир, и всё, что ты там видишь, слышишь, ощущаешь, формируется исключительно в твоём головном мозге, где каждый нейрон имеет ДНК личности. А так как сознание каждого человека индивидуально и неповторимо, то и миры перед ними проецируются персональные. Даже духи, уже находящиеся там, а их за эволюцию человечества скопились триллионы, видят окружение духовного мира каждый по-своему.
София замолчала, давая возможность переварить ученику услышанное. Сычёв переварить-то переварил, вот только в голове наступил ещё больший хаос, чем был до этого.
— Вообще какой-то бардак получается, — пробурчал молодой человек, отворачиваясь и как бы смотря в никуда сквозь стекло. — Ну хорошо. Каждый дух своим сознанием формирует потусторонний мир по-своему. Но изначальная подноготная-то от этого не меняется. Какая она на самом деле?
— Неправильный вопрос.
Дима тут же вспомнил подобное утверждение Царевны-Лебедь по поводу человеческих масок и по аналогии сам себе ответил:
— Совокупность всех виртуальных миров духов вместе взятых.
— Правильный ответ, — с удовлетворением подтвердила его выводы София, расслабленно улыбнувшись.
— А как он выглядит изначально, без заселивших его духов? — не унимался Сычёв, стараясь докопаться до истины.
— Светло-серое ничего без верха и низа и краёв с горизонтами.
— Базовый мир? — изумился Дима, округлив глаза и не верящим взглядом уставившись на Софию.
— Базовый слой, — подтвердила сущность Разума. — Каждая точка вселенной трёхслойна. Всё имеет базовый слой, содержащий исходный код. Синтез или трансляцию, то, что вы называете реальностью, и агрегатор или накопитель, называемый вами потусторонним миром. Суть последнего в биологической жизни — это не духовный мир, как ты думаешь. Это не простое скопление духов разных эпох и поколений. Это мир совокупного сознания, являющийся неотъемлемой частью Планетарного Разума. Духи лишь носители.
— Проще говоря: духи — это своеобразные флешки с программными кодами и информацией в памяти, включенные в единую систему планеты Земля?
— Ты правильно понял концепцию, — вновь довольно кивнула София.
Дима помолчал, обдумывая, а затем задал вопрос, который его почему-то заинтересовал в первую очередь:
— А что такое исходный код?
— Каждая элементарная частица — это сгусток энергии. А что делает этот сгусток структурированным? С помощью чего энергия собирается в атомы, молекулы?
— Структурирование задаётся исходным кодом объекта?
— Правильно.
— А я могу им оперировать?
— Для оперирования им у тебя сознания не хватит. Даже я не возьмусь, хотя способна. Этим занимаются специализированные ЭФИРЫ высшего порядка. Это их функции и зона ответственности.
Дима вновь задумался. На этот раз на пару минут. После чего продолжил пытать Сущность Разума.
— Но если это так, то в накопителе, как ты назвала мир духов, должен быть прописан жёсткий алгоритм их взаимодействия и куча процедур, устанавливающих правила работы этой системы.
— Ну вот мы и подошли к конкретике, — объявила София окончание вводной части, указывая рукой на стол, предлагая присесть для дальнейшей беседы.
Прошли, присели. Сычёв, уже с опухшей головой, решительно приготовился к её дальнейшему опуханию, София — расслабленно-величественно.
— Сначала несколько базовых установок, — продолжила процесс обучения сущность Разума, гордо выпрямив спину и голову. — Первое. Духи — не люди. У них отсутствует душа.
— Помню, — кивнул Дима. — Они лишены социальных эмоций. Только базовые: удушье, жажда, голод, похоть, страх, злость и так далее. От этого все они страдают стопроцентным эгоизмом.
— Верно, — подтвердила Пятёрица. — Второе. В мире духов царит солидарная ответственность. Предки отвечают за потомков, потомки — за предков.
— Это как? — изумился Дима. — Как один эгоист может нести ответственность за другого? У них же нет социальных взаимоотношений.
— Взаимоотношений нет, а ответственность — есть, — развела руки в стороны София, хитро улыбнувшись. — И напоминаю: всё искусственно созданное обязано иметь смысл.
— То есть в эту изначально прописанную процедуру заложен какой-то смысл?
— Это не процедура, а биологический закон эволюции, — поправила его София, — а законы не терпят исключения.
— Любопытно, — задумался Сычёв. — Значит, это как-то связано с константой деградации планетарного масштаба?
— Можно и так сказать, — согласилась с его предположением София. — Для живущего крайне важна духовная иерархия предков. Чем ниже по уровням они расположены, тем сложнее тебе живётся. Каждый предок за нарушения законов вселенной наказывается, и это отражается на живущих. В этом смысле вполне возможна аналогия с константностью деградации.
— Типа родового проклятия? — слёту предположил Дима.
— Типа, — вновь согласилась Сущность Разума. — Как ты понимаешь, оно априори лежит на всех, только мера его воздействия разная. Это зависит от величины наказания. Таким образом, ты своими болячками отвечаешь за непутёвую жизнь предков.
— Мля, — тихо выругался Дима, обдумывая услышанное и соображая, как от этого избавиться.
— Твоя непутёвая жизнь будет влиять на твоих потомков, — продолжила она опускать его чувство собственной важности.
— Да это понятно, — прервал её негодующий Дима. — А я-то как могу повлиять на моих сволочных предков?
— А как ты повлиял на Андрюшу? — в противоход задала вопрос София.
— Ну так это я. Я туда вхож. А остальные? Как это могут сделать обычные люди? — недоумевал Сычёв, но тут же осёкся, вспомнив Тано, и уже менее эмоционально проговорил: — Хотя Искусственный Дух в своё время как-то оговаривался о церковных ритуалах.
— Как вариант. Такая возможность имеется у каждого, — спокойно отреагировала она на его экспрессию и хитро добавила: — Было бы желание. К тому же здесь есть ещё один нюанс. Человеческое стремление к доминантности у духов заменено на стремление к возвышению. Они сами желают подняться. Им только надо помочь.
— Хорошо, — устало согласился Дима, — не буду спорить. Тебе виднее. Ещё вопрос. Как я знаю, каждый дух имеет определённую плотность, которая ограничивает его в возвышении. А если у духа изначально низкий предел? Как его поднять выше?
— Сила любой веры в вере верующих, — загадочно изрекла София. — Да, они истончаются с каждым новым поколением, но только оттого, что про них забывают.
— Во как? — скривился Дима, откидываясь на спинку стула. — То есть, помнить своих предков — это не только дань традициям, но и забота о собственном благополучии?
— Правильный вывод, — улыбнулась Пятёрица, — и вполне бездушно-эгоистичный.
— Понятно, — отворачиваясь, буркнул молодой человек. — Ещё что мне необходимо знать?

Глава 10. Локация 0. И хочется, и колется, и ни в одни ворота не лезет, но очень надо.
Москва — город, который никогда не спит. Это на собственной шкуре прочувствовала бригада верхолазов-высотников, когда их в буквальном смысле слова вытащили из постелей и затолкали в служебный микроавтобус МВД типа «Автозак» — в народе «скотовозка».
Провезли по всему городу и высадили у высотки «Башня Око» в Москва-Сити. Притом прокатили, как положено, по высшему разряду: за решёткой со свето- и звуко-музыкой. Там их дожидались бригада скорой помощи, бригада МЧС с пожарной машиной и аж три бригады полиции с автоматами и в бронежилетах.
Кроме спецслужб, на перекрёстке между четырьмя высотками присутствовала приличная толпа гражданских, имитируя массовку. Также наблюдалась отдельно стоящая кучка гастарбайтеров в ярко-оранжевых жилетах, в рабочих касках, непонятно что здесь строящих. Хотя эти бойцы невидимого фронта, вернее, невидимых строек, сегодня в столице на каждом углу. И вишенкой в этой спонтанной демонстрации непонятно откуда взявшаяся группа китайских туристов с флажком своей страны во главе с экскурсоводом.
Весь импровизированный митинг собравшихся, задрав головы, как заворожённые, пялились на величественный пик «Ока». А там, в районе сорок второго этажа, на верёвках висела тёмная фигура человека, самозабвенно изображающего мойщика окон. Всё бы ничего, но время на московских часах было два часа ночи!
«Понаехавшие» в Москву, наверное, бы и не удивились. А что такого? Ну вышел человек на подработку в ночную смену. Может, он днями плавает в каком-нибудь офисе планктоном, вечерами бегает с каким-нибудь цветным ящиком в службе доставки, а вот по ночам окна моет. Кого сегодня удивить двумя-тремя работами?
Вот только в охране жилого комплекса были исключительно коренные москвичи, которые этого понять были не в состоянии. К тому же начальство никаких распоряжений по поводу одиночного мойщика окон ночью, когда они спать хотят, не оставляло. Поэтому, оповестив, как положено по инструкции, руководство, они заодно оповестили органы внутренних дел. Типа ночь в городе — это внутреннее дело самого города. Вот пусть внутренние органы с этим делом и разбираются.
Прибывший на вызов патруль впал в ступор. Ни снять и арестовать нарушителя, ни докричаться до него по «матюкальнику» не получилось. Зато всю округу подняли на уши и чуть ли не всех жителей «Ока» спровоцировали покинуть апартаменты и собраться на просмотр бесплатного ночного шоу. Стрелять по нарушителю не решились. Уж больно стёкла в этом небоскрёбе дорогие.
Поняв всю беспомощность своего положения, вызвали на помощь всех, кого смогли, чтобы таким образом разделить ответственность на всех, если что. И вот сборная экстренных служб теперь дружно стояли, как и митингующие, задрав головы, чесали репы, мучаясь вопросом в третьем часу ночи: «Что делать и кто виноват?». Вернее, «Как бы слинять и кого бы сделать крайним?».
Когда привезли бригаду промышленных альпинистов, экстренные службы оживились: вот на этих точно можно будет стрелки перевести.
— Майор Ершов, — козырнул полицейский, встретив трёх молодых парней, которых представили ему как профессиональных домолазов по высоткам. — Как нам снять этого придурка?
— Какого? — поинтересовался один из парней, видимо, старший, тщетно пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в темноте в том месте, куда все смотрели.
— Да вон там, — подсуетился сотрудник МЧС, протягивая ему бинокль и конкретизируя пальцем, куда смотреть, — в районе сорок второго этажа на верёвках болтается и делает вид, что окно моет.
Парень взял бинокль и несколько секунд искал объект. Нашёл. После чего непонятно у кого поинтересовался:
— Он что, дебил?
— Для постановки диагноза его надо для начала как-то снять оттуда, — ответил ему кто-то, судя по ответу, врач «Скорой».
Парень задрал бинокль на самую верхотуру здания и продолжил:
— Надо найти, где он заякорился, и оттуда либо спустить вниз, если верёвки хватит, либо поднять наверх.
— Так в том-то и дело, — подключился к обсуждению новый голос, — непонятно, где он заякорился. Мы наверху уже всё обыскали. На смотровой площадке — нет. Вентиляционный и лифтовый техэтажи проверили. Да и не вскрывали их. Там сигнализация.
— Ну, значит, с какого-то окна верхнего этажа спустился, — продолжил предполагать бригадир верхолазов, заканчивая рассматривать темноту и отдавая бинокль обратно.
— Как? — неподдельно удивился последний голос, оказавшийся, судя по строгому одеянию, либо сотрудником ФСБ, либо охранником высотки. — В этом здании окна не открываются. Для проветривания имеются вентиляционные щели типа форточек, но туда человек при всём желании не пролезет, даже ребёнок.
— А попасть на сорок второй этаж изнутри нельзя? — продолжил старшой бригады альпинистов, оглядывая собравшихся.
— Хозяев нет, и запасных ключей от этого этажа нет. Изъяты по распоряжению свыше, — ответил тот же охранник, скривившись и выражая всем видом недовольство. — Мы в первую очередь попытались. Хотели сфотографировать эту сволочь, а то и попробовать поговорить через форточку. Он там висит уже второй час. Ни вверх. Ни вниз. Словно кого-то караулит. Один из наших даже предположил, что это, возможно, наёмный убийца-психопат.
— А вы сможете на своём оборудовании спуститься к нему? — влез в разговор майор полиции.
— А вы гарантируете, что он не начнёт стрелять? — моментально задал ему вопрос в противовес верхолаз, зацепившись за предположение охранника.
Полицейский сплюнул и тихо выругался, а альпинист задумался.
— Ладно, — после долгой паузы согласился он, — я могу аккуратно спуститься со смотровой площадки и попробовать найти его якорь. А там уж вы сами вытаскивайте дебила наверх и разбирайтесь.
— И то дело, — резко оживился майор и тут же начал руководить операцией, спонтанно спланированной на коленке.
Все сразу оживились. Началась движуха. Вот только ненадолго. Через пару минут раздался удивлённый возглас спасателя — обладателя бинокля.
— Э... А его уже там нет.
Майор задрал голову и приложил ладонь ко лбу козырьком, словно солнце в кромешной ночи мешало разглядеть объект ловли. Затем по привычке, то есть нагло, отобрал бинокль у смотрящего и принялся крутить юстировочный винт. Убедившись, что возмутитель спокойствия сбежал, зло выругался и, не отдав прибор обратно владельцу, который делал несмелые попытки отобрать бинокль, заорал что было мочи:
— Перекрыть все выходы! Отцепить здание! Никого не впускать, никого не выпускать! Брать живым гада!
А когда бравый командир в порыве выполнения служебного рвения выхватил пистолет из кобуры, спасатель бросил попытку вернуть бинокль и кинулся бежать от греха подальше.
Вася Копейкин дремал в пустом изоляторе районного отдела МВД, который специально под него освободили. Причина задержания капитана полиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей, была самая банальная. Когда он, нагруженный огромным рюкзаком, спустился на лифте в холл бизнес-центра «Око» и попал под дула автоматов, то вместо того, чтобы вести себя как законопослушный работник внутренних дел, согласно служебной инструкции, достал корочки и послал майора в жопу.
Руководителю группы захвата одного этого хватило признать Васю виновным во всех грехах и преступлениях и отдать команду на жёсткое задержание. Повязали быстро, потому что Вася даже не сопротивлялся. Отобрали корочки, табельное оружие, мобильник. Выгребли всю мелочь из карманов и под конец экспроприировали рюкзак с верхолазным снаряжением. Надели наручники.
Но до этого прибежал врач — глазной рентгенолог, ну, это тот, что болезни на глаз определяет, и шустро выдал заключение, правда, только на словах, что пациент адекватен, а они только неадекватных лечат, и скрылся. Больше всего Васю достала охрана, приступив к допросу прямо на ходу, пока его вели в передвижную кутузку. Но Копейкин остался ещё тем партизаном и ни в какую не выдал секрета, где и как он умудрился спуститься.
Привезли в полицейские апартаменты, усадили в изолятор. Областной опер даже возгордился принадлежностью к органам внутренних дел: как профессионально и качественно было произведено его задержание коллегами из Москвы. Одно заглядение. В их бы отделе до сих пор бы сопли жевали на месте преступления, не зная, что с ним делать.
Гордился недолго. В скором времени расслабился, опёрся спиной на стену и задремал до самого утра. Дрёму прервал лязгающий замок. Вася встрепенулся, быстро протёр глаза, делая вид, что и не думал расслабляться. В камеру вошёл хорошо одетый по гражданке и солидно выглядящий мужик лет пятидесяти в сопровождении полицейского офицера в форме, видимо, дежурного, судя по связке ключей.
Вася удивился. Судя по чёрному кожаному кейсу в руках незваного гостя и его внешнему виду, к нему зачем-то привели адвоката. А это уже тянуло не на административку, к которой он был морально и материально готов, а как минимум на уголовное дело по весомой статье.
Словно послав майора в жопу, он нанёс ему тем самым тяжкие повреждения здоровью. У Копейкина по этому поводу возникла лишь единственная мысль: майор, сука, попытался выполнить его пожелание в прямом смысле, но не пролез, застрял и задохнулся.
Мужчина внимательно оглядел даже не собирающегося подниматься со шконки преступника. Затем обернулся и сделал дежурному жест рукой, означающий: «Оставьте нас». Полицейский зло зыркнул на Васю, брякнул ключами, как бы припугнув арестованного, мол, дёрнешься, и вот этой вот связкой оприходую, мало не покажется. После чего вышел из камеры, прикрывая массивную дверь за собой.
Мужчина подошёл к сидельцу вплотную. Достал из внутреннего кармана пиджака корочку и, ткнув разворотом капитану в лицо, представился:
— Полковник Зверев. Главное управление собственной безопасности МВД.
Вот тут Васе совсем поплохело. Он прекрасно знал, кто такой полковник Зверев, хотя воочию увидел его впервые. Копейкин предпринял попытку встать, но безопасник, положив руку ему на плечо, усадил обратно, тут же присев рядом и уложив дипломат на колени.
— Ну что, Василий Васильевич, — устало начал допрос Зверев, — рассказывайте, как докатились до жизни такой?
Появление такого человека мгновенно нарушило все планы Копейкина на отговорки по поводу своих действий. Вот сейчас уже врать не имело смысла. К тому же не представитель спецслужбы к нему явился, а собственники, и он как-то разом решился на откровенное признание. Вася понадеялся на то, что коллеги оценят по достоинству «оружие», за которым он охотился, и, одобрив рвение, официально поручат ему дело, что начал раскручивать по собственной инициативе.
Бугай тяжело вздохнул и, посмотрев на усталого с утра полковника, попросил:
— Прикажите вернуть мобильник.
— Кому собрался звонить? — спокойно поинтересовался Зверев.
— Легче один раз показать, чем сорок раз рассказывать, — объяснил свою просьбу Копейкин. — Там есть очень интересное видео, которое всё объяснит.
Полковник подумал несколько секунд, после чего щёлкнул застёжками кейса и достал из него мобильник. Вася тут же его разблокировал, нашёл нужный файл и запустил, протягивая безопаснику. На видео три голых мужика ползали по грядкам, питаясь зеленью. Зверев, даже не досмотрев его до конца, обернулся к Васе и спросил:
— И что? Ты не поверишь, капитан, но я над этим видео уже угорал в Управлении, когда оно у вас только появилось. Как это объясняет твою выходку?
Бугай Вася опять по-богатырски вздохнул, отобрал мобильник, что-то в нём пощёлкал и вновь протянул его полковнику, пояснив:
— А это видео было сделано до того, как. И вы вряд ли над ним угорали, потому что не видели.
Зверев взял телефон и всмотрелся в экран. Лицо его моментально изменилось со спокойно-уставшего на обозлённое. Это были кадры, запечатлевшие «Людей в белом», которые Вася не стал показывать никому, оставив исключительно в личное пользование.
На этот раз полковник внимательно досмотрел видео до конца. Подумал о чём-то с минуту и, опять став усталым, спокойно потребовал объяснений:
— Как ты вышел на «Людей в белом»?
— Да просто всё, — не стал припираться Вася, — я знаю обоих. С Юлькой знаком ещё с детского сада. В школе сидели за одной партой. Она была моей первой любовью. А пацан этот проходил у меня по делу. Три года назад он без вести пропал, а три месяца назад был обнаружен на обочине Бетонки, на сто тридцать втором километре, в женской ночной сорочке, залитой свиной кровью.
— Любопытно, — проявил интерес к истории полковник, — и как объяснил?
— А никак, — хмыкнул Вася, — якобы память напрочь потерял. Личность установили, предпосылок для его дальнейшего задержания не было, поэтому отпустили, но я за ним приглядывал. По собственной инициативе. Вот так и вышел на сорок второй этаж «Ока». И тут как в бетонную стену упёрся. Ничего не понимаю. А обладать такими технологиями, как у них, МВД бы точно не помешало.
— Понятно, — на этот раз вздохнул Зверев, в очередной раз о чём-то задумываясь и постукивая пальцами по крышке дипломата. — Я, в общем-то, так и предполагал.
После чего решительно открыл дипломат, доставая из его внутренностей тонкий прозрачный файл с документами и шариковую ручку. Он протянул то и другое Васе и буквально в приказном порядке потребовал:
— На, внимательно ознакомься. После чего забудь, словно не читал никогда, и распишись в расписке, что ни уха ни рыла об этом ничего не знал, не знаешь и знать не будешь. Последствиями пугать не буду. Не маленький.
В файле оказался двухстраничный приказ министра МВД под грифом ДСП. Лист ознакомления с впечатанной Васиной фамилией и подписка о неразглашении с запугивающей до смерти аннотацией. Копейкин, как и требовал полковник, внимательно прочитал приказ, хотя скрупулёзность в его изучении не требовалась. Смысл его сводился к простому требованию: «ООО «Люди в белом» не трогать». Причём ни коим образом, ни под каким соусом и вообще этого ООО нет и быть не может.
Вася в очередной раз по-богатырски вздохнул, поняв, что влез туда, куда ему лезть по рангу не положено. Подписал везде, где было надо, и вернул подписанное полковнику. Тот в ответ отдал ему мобильник, его удостоверение, что оказалось в том же дипломате, и, вставая, подытожил короткую встречу:
— Я надеюсь, ты всё понял и больше глупостей делать не будешь. Личное оружие получишь у дежурного. И забудь об этих двоих. Не советую тебе даже с ними просто неожиданно повстречаться на улице. Не порти себе карьеру, капитан.
И с этими словами вышел, на входе в камеру отдав распоряжение дежурному, который караулил, стоя на шухере:
— Он всё подписал. Можно выпускать.
Но Васю выпустили только через час. Полицейскую бюрократию не мог отменить даже полковник Управления собственной безопасностью МВД. Выйдя на свободу с замаранной совестью, Копейкин хмуро огляделся по сторонам, даже не порадовавшись утреннему солнышку и не вонючему воздуху. Взглянул на часы мобильника: начало десятого.
Настроение было поганым. У него словно отобрали любимую игрушку. Да какую игрушку? Цель в жизни! Он же так надеялся всё последнее время на бонус в своей борьбе с нелюдями. Вася уже на полном серьёзе рассматривал получение фантастической технологии, с помощью которой он всю эту нечеловеческую гниль, в которой от людей уже ничего не осталось, стёр бы с лица Земли.
Ловить этих уголовников, вышедших из зон на очередную охоту на людей, и всего-навсего депортировать их обратно на так называемое перевоспитание, Копейкину претило до кома в горле. Ну кому ещё не понятно, что этих зверей уже не перевоспитать. Это грёбаные инопланетные «чужие», которых просто как заразу надо уничтожать. Жёстко и бескомпромиссно. Чтобы они в своей вселенной под названием «Зона» не плодили себе подобных, распевая на все лады про воровскую романтику.
Да, капитан тоже охотился на них и убивал, как одуревших хищников, подхвативших бешенство. Но это всегда требовало тщательной подготовки и огромных трудозатрат. Не оставить следов. Не оставить тел. Ничего от них не оставить и себя не засветить. Была мразь — и нету мрази, как и не было. Но это было очень сложно. Несколько раз по грани прошёл, чуть не подставившись.
Причём по его следу не собратья шли, а нелюди, их авторитеты. И Васе прекрасно было известно, что он у воров в законе на особом счету. Пару раз уже «предъявы» выставляли, старались взять на понт, наезжая жёстко, нахраписто. Но во всех случаях Копейкину удавалось соскочить. Они ничего не смогли доказать, а как всем известно, особенно им: не пойман — не вор.
Безоблачное Васино детство закончилось, когда ещё сопливым пацаном впервые посмотрел «Люди в чёрном». Эта знаменитая франшиза произвела на мальчика эффект разорвавшейся бомбы. Он настолько уверовал в наличие подобной всемогущей тайной организации, что эта вера затмила ему всё. Все его пацанские мечты были направлены лишь на работу в этой межгалактической компании по контролю за инопланетянами.
Повзрослев и с горечью приняв, что «Люди в чёрном» всего лишь красивая сказка, он неожиданно нашёл мечте замену. Эта идея пришла в голову, когда служил в армии. Наткнувшись на беспредельную дедовщину, Вася неожиданно осознал, что бороться нужно не с представителями с других планет, а нелюдями на собственной.
А когда после армии пошёл работать опером в милицию, параллельно учась на заочном в юридическом, и столкнулся с действительно потерявшими всякую человечность отбросами, понял, что именно к этой борьбе он и готовился всю свою жизнь. Детская мечта превратилась в цель. Он был не просто идейный опер, а до мозга костей законник человеческой цивилизации.
Да, он сам нарушал законы этого слюнявого либералистического общества, порождающего импотентных правозащитников, позволяющих разрастаться раковой опухоли преступности. Их метастазы уже везде: в политике, бизнесе, но самое для Васи обидное — в образовании. Школа перестала заниматься воспитанием, и эти суки охотно принялись воспитывать из подрастающего поколения своих подручных шестёрок, а из тех смену.
Сегодняшняя молодёжь буквально отравлена преступной романтикой. Шансон, фильмы про удачливых воров, вседозволенность, базирующаяся на культе силы. Воровской сленг молодняк знает лучше, чем родной язык. Подумаешь, грохнул козла. Подумаешь, трахнул тёлку. Подумаешь, прибрал к рукам то, что плохо лежало. Они с подросткового возраста мнят себя хозяевами жизни. И им плевать на последствия, правда, только до тех пор, пока эти последствия не припирают мордой к стенке.
Вася ненавидел всю эту уголовщину и, было бы его право, выдирал с корнем любую её поросль. Он сам объявил себя священным инквизитором человечности, создав в единственном числе компанию «Люди в чёрном». По долгу службы сталкивался с преступлениями. По долгу службы проводил расследования. По долгу совести устраивал суд, устанавливая: перешёл ли подсудимый границу от человека к нелюдю. После чего выносил приговор и сам же приводил его в исполнение. И приговор у него был только один — смерть.
Столкновение с тайной организацией «Люди в белом» всколыхнуло все его детские мечты, уже, казалось, забытые с годами другой, взрослой жизнью. Интересовала ли его их технология, которая позволяла не марать руки о всякую мразь, превращая нелюдей в безобидные «овощи»? Да, конечно. Но, размышляя, медленно вышагивая по пешеходной дорожке, он неожиданно вынужден был сам себе признаться, что куда больше его интересует сама организация.
В голове гвоздём забился неразрешимый вопрос: как к ним попасть? Как мечту превратить в реальность? Он очень хотел работать в этой организации. В случае на садовом участке они сделали то, чем занимался и он. Только, в отличие от Копейкина, сделали это на каких-то своих законных основаниях. Таких, что сам министр им потворствует. А может, кто и выше. Вася допустил, что министр сам мог получить подобную команду чуть ли не от президента.
Выходя из дворов, ему на глаза попалась уже знакомая аптека, и Вася резко остановился, приходя в себя от размышлений. Он неожиданно вспомнил, что опять руки не помыл после казематов. Постоял. Посмотрел на вывеску с часами работы и решительно вошёл внутрь. В аптеке, как и в прошлый раз, картина повторилась один в один. Перепуганная знакомая пигалица стояла у раскрытого стеллажа в центре зала и, кажется, не дыша, пялилась на него широко открытыми глазами, явно узнав раннего посетителя.
Вася, не сказав ни слова, сразу направился к раковине. Благо дверка в служебное помещения была распахнута. Девушка, как сомнамбула, двинулась следом, проводив его до самого туалета.
Продолжая в голове поиск путей проникновения в организацию «Люди в белом», он не торопясь помыл руки. Огляделся в поисках полотенца. Увидел халат провизора, что, как зомби бледная, не подавая признаков жизни, стояла в дверях, но вытереть о девочку руки не успел. Она резко дёрнулась и откуда-то выдернула полотенце, протягивая его нахальному чистоплюю.
Копейкин взглянул в её расширенные глаза, оценил, что девчонка на мордашку так себе — колхоз и даже без навозного макияжа. Прошёлся наглым взором по фигуре, зафиксировав, что и комплекция тоже неопределённая, но в форточку пролезет. Взял протянутое полотенце. Медленно и тщательно вытер руки, не сводя бесцеремонного взгляда с провизора, словно рабовладелец производил оценку при покупке рабыни бросовой категории. Вернул тряпку и, так же не говоря ни слова, отправился на выход. Живой товар не заинтересовал.
— Пожалуйста, — тихим, приятным голоском она постаралась укорить нахала за бескультурье.
Но толстокожий бабуин никак не отреагировал на её колкость, что, похоже, ещё больше раззадорило девушку, и она уже резче, с издёвкой стрельнула в спину гамадрила фразой, когда он неспешно выходил из служебки в зал:
— Что, и даже таблеток от наглости не купите?
— От бешенства уколы колют, — пробасил бегемот в строгом чёрном костюме, так же неспешно пересекая торговый зал.
— Я говорила не о бешенстве, а о наглости, — неожиданно позволила себе тявкнуть бесстрашная Жучка на слона Васю.
— Вот и не беси меня, — не оборачиваясь, рявкнул наглый бугай, покидая аптеку, так и не удосужившись сказать ни здрасьте, ни до свидания.
— Спасибо. Я и не собиралась, — сама себе прошипела девушка, поджав губки от злости, и, чтобы хоть немножко почувствовать себя выше этого ничтожества, громко оскорбила закрытую входную дверь: — Быдло гориллообразное.

Глава 11. Локация -4. У мужиков жизнь укорочена, потому что через одного ведутся на слабо.
Переодевшись во всё лёгкое, то есть трусы и майку, Сычёв решительно улёгся, на этот раз на кресло-реклайнер, и только приготовился к переходу, спохватился, словно при выходе из дома вспомнил, что утюг забыл выключить. До него как-то резко дошло: в чём ляжешь, в том и выйдешь перед Святым Духом. То есть, по сути дела, в неглиже.
Проворчав под нос привычное многофункциональное ругательство, встал и пошёл приводить себя в божеский вид, заодно осознавая, почему они «Люди в белом». Путешествовать в таком виде по загробному миру — предпочтительней. Выглядишь, как чистый ангел среди грязной нечисти. А к белым ангелам априори больше доверия, чем к чёрным не пойми кому.
Чистилище встретило привычно: вертолёт перед глазами, дурнота до комка рвоты в горле. Пересилил. Отдышался. Унял дрожь в ногах. Выпрямился и тут же с почтением поклонился стоявшему перед ним Церковнику.
— Здравствуй, Святой Дух, — поздоровался Сычёв.
Параллельно пришла шальная мысль: а правильно ли подобным образом здороваться уже с неживым? Но дух молчал. Не поучал, не поправлял. Поэтому Дима сделал вывод: не имеет особого значения. Главное — проявить уважение, что он и продемонстрировал. Но вот как быть дальше, не знал. Поэтому просто спросил по существу своей проблемы:
— Церковник, у меня проблемы с переходом из мира в мир. Плохо переношу. Как выяснил, причина в одном из моих предков. Не поможешь его отыскать? Надо бы исправить этот косяк.
Опять поклонился, полагая, что от лишнего проявления уважения спина не переломится. И тут же вновь потерялся от очередного приступа. На этот раз аж до слёз. Одно радовало. Как только отдышался и проморгался, понял, что уже в нужном месте.
Он оказался на берегу большого водоёма, понимая, что это Москва-река. Набережная была каменная, но не такая, которую Сычёв привык видеть в своё время. Он понял, что это прежняя, более ранняя по времени версия. Прошлого, а то и позапрошлого века. Вот только передвижная морозильная камера с мороженым стояла тут ни к селу ни к городу.
Вокруг ни души, вернее, только две души: Церковник, вставший изваянием у лотка с мороженым, и странный мужик, вытаращенными глазами смотревший на Диму, что оказался между ним и Святым Духом. Странность мужика заключалась в том, что в руках он держал ярко-розового поросёнка, гладя его, как ручную миниатюрную собачку.
Мужик очень был похож на Андрюшу, только выглядел постарше и одет был значительно попроще, больше напоминая крестьянина, чем городского жителя. Но Сычёв тут же забыл про своего предка не пойми в каком колене, как только разглядел то, кого тот держал. Это оказался не поросёнок, а чертёнок! На это указывали маленькие рожки и хвост, ну совсем не поросячий. Дима, даже при наличии больной фантазии, ни в жизнь бы не придумал ничего подобного.
— Ну, здравствуй, предок, — начал знакомство молодой человек. — Меня зовут Дмитрий, сын Вячеслава, живущего в двадцать первом веке. А ты кто будешь?
— Василий я, — ответил мужик, задирая жидкую бородёнку кверху, поглаживая промеж рожек дивную нежить. — Тимофеевич.
Дима почему-то сразу вспомнил про Андрюху и выдвинул предположение:
— А Андрюха Васильевич, случаем, не твой сын будет?
— Был у меня младшенький, — подтвердил предок, с неким вызовом продолжая смотреть на потомка.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул Дима. — Сын от отца на пьянке недалеко падает.
— Ты про что? Какая пьянка? — вскинул брови предок, словно жена на горячем застукала, а он, естественно, в отказ пошёл.
— Яблоня от яблока, говорю, недалеко падает, коли спилить, — продолжил хохмить потомок, наблюдая растерянность в глазах Василия свет Тимофеевича.
— Мудрёно речишь, — насупился мужик. — Вродь по-русски, а вродь — дебил. Несёшь всяку сумятицу.
— Ладно, Василий Тимофеевич, — примирительно закончил знакомство Дима, подходя вплотную и с любопытством заглядывая в глазки-бусинки свино-чертёнка.
Миленький такой. Прямо муси-пуси. Взгляд, как у побитого шпица. Так и хочется погладить и утешить. Предок, заметив нездоровый интерес к своему питомцу, сделал пол-оборота корпусом, всем своим грозным видом говоря: «Не трожь, моё».
— Мля, — протянул Дима, не прекращая изучать дивную зверушку потустороннего мира, — и где такие водятся?
— Не твово ума дело, — начал злиться её хозяин.
— Не мово, так не мово, — легко согласился молодой человек, переводя взгляд в мутные глаза предка, начав допрос: — А скажи-ка, Василий Тимофеевич, по какой причине ты покинул жизнь?
— Не твово ума дело, — буркнул предок, насупившись.
— А вот тут ты не прав, — пристально смотря в забегавшие глазки предка, постарался продавить его препирательства потомок. — Твоя смерть всем твоим потомкам боком вышла. В том числе и мне. Так что уж будь добр, кайся. Мне с твоим косяком, что в горле комом стал, жить тяжко. Поэтому исправлять будем. Ты, я надеюсь, осознал свою вину за столько-то лет и не против вознестись выше?
Василий Тимофеевич как-то сразу сник, потупил глазки и чуть не плача признался:
— Не смогу я помочь, сынок. Не в силах. Жуть как подняться хочу. Аж ломат всего, как хочу. Но не могу. Боюсь я эту лестницу проклятущую, пуще чёрта с дьяволом боюсь.
— Лестницу? — удивился Дима. — Какую лестницу?
Он огляделся по сторонам и за спиной, в метрах тридцати, действительно увидел широкую мраморную лестницу, уходящую в облака. Архитектурный шедевр выглядел эпично. Именно так и должна, наверное, выглядеть дорога в рай, подумал Сычёв. Белоснежный мрамор с божественной подсветкой. Только ангельского хорала не хватало для озвучки.
В голове всплыли наставления Софии по поводу лестниц. Вывод: предок по имени Вася боится высоты. И у него тут же созрело решение: взять за ручку, как дитя малое, и проводить, сыграв роль эдакого ангела-помощника. Но прежде, чем вести пугливого несмышлёныша, решил всё же уточнить:
— Так как ты погиб, из-за лестницы?
— Нет, — с горечью признался мужик, — по дурости. По пьяни купился на «слабо».
— Это как? — продолжил допытываться Дима, но, видя, что предок не спешит отвечать, додавил: — Надо рассказать, Василий Тимофеевич. Надо. Если не буду знать все подробности, то не смогу помочь ни тебе, ни себе.
Мужик тяжко вздохнул и, хоть и нехотя, но начал рассказ.
— Сидели мы как-то в кабаке на Троицу со товарищами по плотницким делам. Работу мы сробили. Заплатили нам чин по чину. Вот и отмечали. Изрядно набрались. Товарищи знали, что я жутко высоты боюсь, вот и начали подзуживать. А я спьяну и завёлся. А Митька возьми да с вызовом заголоси мне в лицо, мол, слабо на колокольню залезть.
— Так вы в кабаке пили или в церкви? — тоже начал подзуживать Дима, стараясь раскрепостить рассказчика.
— В кабаке, — огрызнулся Василий Тимофеевич, — тольк церковь супротив, вокурат через площадь. С окна видно было. Ну, слово за слово, народ поднялся. Об заклад биться стали. Кто копейку на меня, кто против. Такая меня злость на Митьку взяла, чуть в морду не дал. Довёл он меня до белого каления. Ну, психанул и пошёл доказывать.
— Один пошёл? — спросил Дима для поддержания диалога.
— Почему один? — уже на взводе переспросил предок. — Всей гурьбой двинулись. Они внизу остались, а я стал по лестнице подниматься. Пока злой был, как собака, эту лестницу чуть ли не бегом пробежал, а как к колоколам вышел, злость возьми да пропади. А когда в проём выглянул, чтобы доказать всем, что поднялся, тут и беда случилась. Страх, как оковами сковал. Ноги подкосились, вниз падать стал. Хотел было руками за ограду ухватиться, да куда там. Руки со страху отказали, словно деревянными стали. Так я через перила вниз головой и сиганул.
— Да, дела, — почесал бочину Дима. — А откуда у тебя страх высоты-то взялся?
— Так с детства, — с горечью махнул рукой Василий. — Вроде как роняли меня. А ещё мальцом помню, с дерева упал. За яблоками лазил. Убился сильно. Я всегда высоты боялся.
— Да, — задумался Дима, — судя по всему, кто-то и из твоих предков с высотой накосячил.
— Так прадед мой, — тут же признался Василий. — Бабка сказывала, что от неразделённой любви бросился с крепостной стены и шею себе свернул.
— Мля, — протянул Дима, соображая, что и предкам с бабами не везло, но тут же встрепенулся. — Погоди. А откуда же у него дети, если убился?
— Так женат он был, — удивился такому вопросу предок, — куча детей имел. А тут под седой волос — бес в ребро. Бабка сказывала: ведьма его приворожила. Как пить дать ведьма. Да так его, бедного, скрутила, что жить без неё дальше не захотел.
— Странно, — задумался Сычёв, соображая, а не наведаться ли к тому парашютисту без парашюта, да не попытать ли его на предмет ведьм, поперёк рода вечно через дорогу перебегающих, но, поборов любопытство, переключился на решение насущней задачи. — Ладно, Василий Тимофеевич, бери меня за руку, отведу я тебя в высший свет.
С этими словами он подал руку, словно ребёнку, которого надо перевести через дорогу. Но предок заартачился:
— Не пойду я никуда.
— Почему? — удивился Дима. — Ты же сам говорил, что хочешь подняться, аж всё чешется.
— Да какой подняться, — как-то быстро взъелся мужик, тыча рукой в сторону лестницы, — ты глянь на неё. Как по ней можно подняться?
Дима в недоумении посмотрел на возбуждённого предка. Затем на широкую светящуюся лестницу. Снова на предка. И тут до него дошло.
— Василий Тимофеевич, а какой ты её видишь, эту лестницу?
— Какая есть, — вновь указал он на средство для подъёма. — Три доски, и те гнилые. Да чуть ли не через одну вообще ступеней нет. Она ж на ладан дышит, и вон, глянь, её ж от ветра качает.
И вот тут Дима выпал в осадок. Лестницу они видели, но только разную. И как быть? Переубедить его не получится. Он как видит гниль, так и будет видеть. Попробовать раззадорить в нём злость и перевести её в силу воли, на которой перебороть страх? Как вариант, можно попробовать. На злость он заводится с пол-оборота. А что, если его тем же концом да по тому же месту?
— Трус, — с презрением обозвал его потомок, решив взять мужичка на то слабо, за которое предок и погиб, посчитав, что этот вариант будет быстрей и легче.
— Я не трус, — моментально принялся заводиться Василий.
— Тряпка, — продолжал потомок, состроив злую рожу и выговаривая предку обидные слова прямо в лицо. — Хуже бабы.
Предок дошёл до состояния «сейчас взорвусь» мгновенно.
— Да я тебя, щенок…
Что он его, Василий Тимофеевич рассказать не успел, так как этот мерзкий потомок с нахрапистым гонором пресёк его.
— Дай сюда.
И молодчик самым наглым образом вырвал из рук уважаемого предка розовую хрюшку с рожками. Та, бедная, от подобного обращения завизжала, как недорезанная, а грабитель, схватив животинку подмышку, рванул в сторону лестницы. Дух, взревев раненым зверем, кинулся вдогонку.
Дима, не оглядываясь, издевательски хохоча над почтенным мужчиной, всячески оскорблял его на бегу, опускаясь порой до мата. Мужик ему в фольклоре не уступал, визжа за спиной взбесившейся бензопилой, что только не обещая с ним сделать. На что вор лишь заходился в истерике, перепрыгивая через несколько ступеней. Василий Тимофеевич не отставал.
Закончился забег резко. Лестница хоть и казалась бесконечной, но в результате, пробежав по ней не больше ста метров, бегуны оказались в другом мире. На лугу с зелёной травкой и солнышком в высоком небе. Дима от неожиданности затормозил, отчего преследователь врезался в него со всего маху, уронив потомка на землю.
Свинка-чёрт вырвалась на свободу и, повизгивая со страху, рванула куда глаза глядят. Дима, быстро сориентировавшись, заорал предку, указывая на улепётывающую скотинку:
— Лови её!
Предок с выпученными глазами растерянно заозирался, а потом со всех ног рванул вдогонку, зовя питомца: «Муля! Муля!» А наглый потомок, расхохотавшись, завалился на траву спиной и, утирая слёзы, расслабленно закрыл глаза от удовольствия. Он только что сделал переход, и никаких последствий. Дело сделано.

Глава 12. Локация 0. Человек — самая живучая тварь на Земле, которая переживёт даже тараканов.
На вызов поехали каждый на своей машине. Юля в его «Ауди» ехать отказалась на том основании, что у неё своя имеется. Железобетонный аргумент. А у Димы уже нервов не хватало кататься в её огромном «китайце» в качестве манекена для краш-теста.
Лебедева водила автомобиль, как истинная девочка, которой по определению все должны уступать дорогу, независимо от знаков, разметки и прочей для неё ненужной дребедени. А если кто из водителей-мужчин считал её виновной в создании аварийной обстановки, то немедленно должен был почтительно извиниться подачей звукового сигнала. И не дай бог, если она сочтёт его «би-би» непочтительным, то сам виноват, ибо она вообще встанет и никуда больше не поедет.
Адрес вызова оказался не то чтобы на окраине столицы, но и до МКАДа было значительно ближе, чем даже до Третьего Транспортного Кольца. По меркам сегодняшней Москвы и ближайшего Подмосковья район старый, годов 50-х — 60-х. Панельные пятиэтажки, заросшие дворы, больше напоминающие дикорастущие парки. Лавки у подъездов с непременными бабулями.
Нужный дом нашли быстро. Вернее, его навигатор нашёл. Сами бы они заблудились и ни в жизнь бы этот дом не нашли. Благо был день, и большая часть жильцов оказалась на работе, поэтому с местом парковки у подъезда заморачиваться не пришлось.
Забрав дежурные чемоданчики и оглядев друг друга: Юля — с головы до ног, Дима — в обратном направлении, и не найдя причин придраться к внешнему виду, эпично направились в четвёртый подъезд, как было указано на пластиковой карточке вызова. Диме пришлось нести два чемодана. Алхимика в их бригаде не было, и её роль взвалила на себя Лебедева, а Сычёв взвалил на себя лишь переноску химического оборудования.
Две бабули, сидевшие к ним спинами, парадный марш «Людей в белом» проглядели. У этих конкретных наблюдателей глаз на спине не оказалось. Но вот когда бригада промаршировала мимо, в изумлении сели по стойке смирно. А когда пипкой открыли подъездный электронный замок и вошли внутрь, то, кажется, вообще выпали в осадок с заклинившим вопросом в обезумевших глазах: «Эт кто ж такие? На наркоманов с проститутками вроде не похожи. А другие к нам не наведываются».
Подниматься далеко не пришлось. Нужная квартира находилась на первом этаже. Металлическая самопальная дверь, наверное, ещё со времён постройки дома, и окрашенная, видимо, в те же времена, по углам почему-то была отогнута и в тех местах махрово проржавела. Дима с Юлей остановились перед раритетом, значительно старше их по возрасту, и в недоумении переглянулись. Чем ближе они подходили к объекту, тем мрачней становилась обстановка.
Девушка потянулась к дверному звонку, но Дима её остановил:
— Не надо. Нам ведь не просто так ключи выдали. Да и посмотри на этот звонок. Скорее он коротнёт и весь дом без света оставит, чем зазвенит.
Юля ещё раз хмуро осмотрела оплавленные остатки кнопки с оголёнными проводами и решительно достала ключи из кармана фирменного белого блейзера. Каково же было их удивление, когда за железной дверью оказалась ещё и деревянная. А ключ был только один. Дима, недолго думая, просто толкнул её внутрь, и та, чуть не вывалившись, со скрипом распахнулась. Она, бедная, казалось, висела на петлях из последних сил. Толкни посильней, и рухнула бы в малюсенькую прихожую.
Даже не входя внутрь, у молодых людей случился парный когнитивный диссонанс. Пахнуло протухшим препаратом из разряда химического оружия массового поражения с примесью давно просроченного биологического оружия той же массовости. Всё это было густо перемешано в нечто смертоносное, не оставляющее биологической жизни даже надежду на выживание.
— Мля, — выругался Сычёв, протирая глаза рукой в белой перчатке, потому что защипало до слёз.
— Я туда не пойду, — тут же заявила Лебедева, отскакивая от двери и закрывая лицо платочком. — Проскачи внутрь, открой окна.
— А почему я? — завозникал Сычёв, не желая умирать так быстро.
— Потому что ты мужчина, — уверенно заявила девушка.
— Ну да. Раз мужчина, то меня не жалко.
— Конечно, — не понимая его возражений, изрекла Юля, уверенная в последнем.
Дима спорить не стал. Бесполезно. Глубоко вздохнул, поставил оба чемодана на пол, задержал дыхание и нырнул в квартиру, прямым ходом направившись к наглухо зашторенному окну. Распахнул шторы, подняв облако пыли, и раскрыл окно, которое, на удивление, оказалось почти новым стеклопакетом.
В комнату ворвался сквозняком свежий воздух. Из комнаты косяком рванули мухи. Даже эти «гордые навозные птицы», похоже, держались в квартире из последних сил и при первой же возможности депортировались с насиженной помойки к чёртовой матери. Оказывается, даже мухам жить хочется.
Вместе с воздухом в комнату проник солнечный свет. Дима, не отходя от окна, чтобы не задохнуться, оглядел притон бомжей. По-другому это лежбище назвать было нельзя. До предела замызганный и рваный диван у стены. Перед ним стол-тумба, разобранный наполовину и превращённый в помойку. Пустые бутылки, в основном пивные. Гора костей и шелухи от сушёной рыбы. Открытые консервные банки с окурками. Пол заблёван и этой же субстанцией затоптан на всей площади. Ну вот как по нему ходить в белой обуви?
Сычёв с брезгливой жалостью посмотрел на свои белоснежные туфли. Благо пробежал путь от двери до окна по сухому, вернее, уже по засохшему. Сквозняк продолжал дуть как в трубу, и, видимо, почувствовав свежий воздух, в двери решилась войти Лебедева. Она, закрывая нос и рот платком, прошла прихожую и замерла на входе в комнату, так же, как и Дима, осматривая засранное логово алкашей.
Клиента в помещении не наблюдалось, да и вряд ли он бы здесь выжил. Рядом с Димой оказалась ещё одна закрытая дверь, видимо, во вторую комнату. Причём закрыта она была основательно. Поверх полотна накинута простыня с той стороны, и вот с этой прокладкой дверь плотно прижималась к дверной коробке.
Сычёв долго на неё смотрел, не решаясь прикоснуться, но деваться было некуда. Надо было найти клиента, если он ещё жив в этой непригодной среде для выживания. Дима толкнул дверь. Простыня тут же соскользнула на пол. Вошёл в комнату и замер. Первое, что бросилось в глаза, — сломанное инвалидное кресло. Может, оно и не было сломано, но с него было снято большое колесо, сиротливо стоящее у стеночки. Только после этого он увидел её.
Скелет, обтянутый кожей, когда-то принадлежал женщине, судя по слабо узнаваемым чертам высохшего лица и каштановым волосам, собранным на иссушенном черепе в огромный колтун. На фоне провальных глазниц отчётливо выделялся нос, который при жизни, похоже, был достаточно крупным. Она уже не дышала. По крайней мере, Дима не наблюдал никаких признаков жизни.
— Кажется, мы опоздали, — скривившись, проговорил он, не в силах заставить себя приблизиться, ибо до жути боялся покойников.
Переборов себя и тщательно смотря под ноги, во вторую комнатку вошла Лебедева, отодвигая напарника в сторону и решительно подходя к усопшей.
— Не говори ерунды, — осекла она его, пристраивая чемодан в изголовье кровати и раскрывая. — София к трупам не посылает. А если и посылает — значит, есть все основания реанимировать. Помоги лучше.
Дима вернулся в подъезд за чемоданами, поставил их на, как это ни странно, чистый пол в этой комнате и подошёл ближе.
— Что делать? — поинтересовался он.
— Раздень её. Надо поставить капельницы и подключить рекланты.
Что это за звери такие «рекланты», Дима спрашивать не стал. Брезгливо стянув одеяло и бросив его на старое продавленное кресло, что стояло в ногах кровати, он, скривившись, замер. Перед ним лежало подобие египетской мумии, только вместо бинтов закутанная в грязную ночную сорочку до колен. Торчавшие ниже мослы ног были тоньше его запястья. Причём раза в два. На несколько секунд замешкался, разглядывая невидаль. Прикасаться к ней ну очень не хотелось. К тому же простынь, на которой лежала клиентка, расходилась из-под неё жёлтыми кругами, видимо, она давно уже использует её в качестве туалета. Пахнуло от мумии так, что чуть не вырвало.
— Мы что, будем это лечить? — оставаясь в ступоре, спросил Дима, стараясь оттянуть время.
— Нет, — продолжая суетиться, ответила девушка. — Мы с тобой даже не бригада, а мальчик на побегушках и девочка по вызову. Мы оперативники. Наша задача — оказать первую помощь и не дать умереть.
Сычёв слушал, мрачнел и злился. Как-то не так он представлял свою работу в «Людях в белом». Уж больно всё мрачно, грязно и отвратительно выходило.
— Ну что стоишь, раздевай, — скомандовала Юля, тем временем включая компьютер, но, видимо, мельком взглянув на пациентку, тут же дала отбой. — Хотя, на.
С этими словами она протянула ему хирургические ножницы, пояснив:
— Половую тряпку, что на ней, выбросишь.
Дима осмотрел странной конструкции ножницы. Пощёлкал ими, примеряясь, откуда лучше начать стричь: сверху или снизу.
— Ди, давай быстрей, — поторопила напарница, — теряем время.
Он начал снизу. Располовинив упокоительный наряд, но не оголяя тело, поинтересовался:
— Полностью снимать?
— Полностью, — не поворачиваясь, ответила коллега, продолжая что-то цокать по клавиатуре.
Сычёв расстриг короткие рукава и только после этого распахнул половую тряпку, которую когда-то покупали как ночнушку, и в очередной раз замер в шоке. Вот такого он точно никогда не видел. Перед ним лежал человеческий скелет, обтянутый тонюсенькой, почти прозрачной кожей. Рёбра веером. Живот с кишечником отсутствует как класс. Острые, выпирающие клыками тазобедренные кости. Лобок, торчащий вздыбленным бугром, покрытый лёгкой растительностью. Ниже, оставляя просвет между собой сантиметров пятнадцать, — ноги-спички. От вида рук вообще можно было заплакать.
Несмотря на неопровержимые доказательства половой принадлежности трупа к особи женского пола, признаков наличия грудей не просматривалось. Даже подобия сосков не было. Вместо них присутствовали две дырки, и довольно глубокие. Пройдясь по высушенному телу сверху-вниз и снизу-вверх, Дима неожиданно наткнулся на впалые глазницы с чёрными кругами и с ужасом осознал, что труп смотрит на него. Едва раскрыв щёлки глаз, откуда-то из глубины провалов она за ним наблюдала. По крайней мере, ему так показалось.
— Всё, отойди, — скомандовала Юля, наконец готовая к работе.
В помещении отчётливо запахло спиртом. Напарница первым делом принялась обрабатывать нужные ей для работы точки на теле пациентки. Дима отошёл к зашторенному окну, но, прежде чем распахнуть толстые тряпки, всё же решил поинтересоваться:
— Свет нужен? Шторы открыть?
— Нет, не надо, — отрывисто запретила лекарка. — Света достаточно. Лучше приберись в квартире.
— Я? — изумился молодой человек, с детства не приученный к подобной унизительной для мужчины процедуре.
— Ну не я же, — прибила его недоумение оперативница по вызову. — Или иди за меня капельницы ставь и проги запускай.
Дима, конечно же, не пошёл ставить капельницы. Стиснув зубы, он вышел в загаженную комнату, и только сейчас до него дошло, что входную дверь за собой не закрыли. Так и стоит нараспашку. Заходи кто хошь, выноси что хошь. Хотя в эту квартиру хмуль кого загонишь даже под дулом пистолета. Да и выносить здесь уже нечего, кроме мусора.
Засранный до безобразия туалет его не удивил. Он примерно подобное и ожидал, а вот кухня изрядно обескуражила. Дверь в неё была закрыта, и это сразу насторожило. А когда с опаской приоткрыл, заглядывая в щель и молясь, только бы там не было трупов, то впал в очередной ступор. Реальность превзошла все ожидания. Трупы там были. И их были тысячи. Вся кухня оказалась завалена дохлыми тараканами, и тут Сычёв понял, откуда так несло химической отравой. Зашёл в кухню, открыл окно нараспашку.
Закончив инспектировать квартиру, он тяжко вздохнул и принялся за уборку. Не найдя ни одного пакета, куда можно было бы сложить мусор, он использовал для этой цели простынь, на которую была закрыта дверь в спальне. Через два часа кропотливой и унизительной работы набрал полный баул отходов, но тащить его на мусорку средь бела дня не решился, оставив посреди комнаты. Осмотрел с горем пополам оттёртый ногами и подметённый пол. Руки в белых перчатках следовало беречь, поэтому и так сойдёт. К окончанию сухого клининга гадюшника в зал вышла уставшая Лебедева.
— Ну как? — поинтересовался Дима, стоя у открытого окна, так и не решившись присесть на бомжовый диван или на один из двух еле живых стульев.
— Жить будет, — ответила Лебедева, — но там такие проблемы, мама дорогая. Но это уже не наше дело.
— Что дальше? — поинтересовался Сычёв, намереваясь как можно быстрей отсюда слинять.
— Надо сначала от края её оттащить, а то не доедет до стационара. Она сильно обезвожена. Ещё бы чуть-чуть, и мы бы не успели. А сейчас подкормим, минимально восстановим системы жизнеобеспечения, хоть немножко в чувство приведём.
— Судя по засохшей блевотине и остаткам гулянки, в этом доме уже минимум дня три никого не было, — огласил свои догадки Дима. — А судя по отсутствию каких-либо вещей и пустом отключённом холодильнике, сюда в ближайшее время даже не собираются возвращаться. По всем признакам женщину бросили здесь умирать.
— Девушку, — грустно поправила его Юля. — Программа определила её биологический возраст как девятнадцать лет.
— Мля, — протянул раздосадованный такой несправедливостью Дима. — И в какую больницу, и каким образом мы её повезём? Скорую вызовем?
— У нас есть свой стационар в заповеднике «Лосиный остров». Как будет транспортабельна, так и вызовем извозчиков.
— И на кой я тогда здесь мучился с уборкой? — в негодовании и злости уставился на неё Сычёв.
— Ну, во-первых, в такой кунсткамере я бы лично сдохла от вони, а во-вторых — чтобы не мешался под руками.
— Мля, — недовольно промычал Дима, почувствовав себя дебилом, которого только что поимели как лоха. — А сейчас-то что будем делать?
— Ждать, — пожала она плечиками. — Привыкай. Такие случаи, как этот, — явление обычное. Нам постоянно придётся чего-то ждать. Предварительный диагноз вообще неутешительный: организм полному восстановлению не подлежит.
— Если бы не подлежал, София бы нас не направила.
— Да вот только это и воодушевляет, — согласилась с ним Лебедева. — У девочки сломан позвоночник, и, судя по швам, её несколько раз пытались оперировать. Но неудачно. Моя чудо-машинка вообще отказывается его даже анализировать без устранения первопричины, которая уже давно на том свете. И вторая проблема, за которую аппарат не берётся, — это какой-то непонятный сбой в программе обмена веществ. Компьютер по этим двум пунктам выдаёт отказ, указывая на продолжающееся воздействие из потустороннего мира.
Сычёв ничего не ответил, лишь кивнул в знак понимания.
Уже во втором часу ночи к подъезду подкатила новенькая реанимационная машина скорой помощи. Подкатила тихо, но с мигалками. Два здоровенных мужика спортивной наружности погрузили уже ожившую пациентку и, не чувствуя веса, кроме самих носилок, перенесли инвалидку в машину. Капельницы к этому времени Лебедева сняла и упаковала в третий кейс, что таскал Дима. Бригада «Люди в белом» в скорой не поехали, попрыгав каждый в свою машину, отправились следом за мигающей, но не включающей сирену неотложкой.
Дороги были практически пусты, но кавалькада машин ехала неспешно. Даже медленнее, чем дозволялось правилами. Через час пути по пустой Москве остановились у шлагбаума в лесу. Скорая проехала, не останавливаясь. Лебедеву пустили после изучения документов. А вот Сычёва не пустили совсем, потребовав пропуск, которого у Димы не было.
Пока он разводил руками перед охраной КПП, доказывая, что он великий специалист компании «Люди в белом», Лебедева благополучно скрылась за поворотом, даже не подумав, что его напарник здесь впервые и допуска на строго охраняемый объект не имеет. Пришлось отогнать машину на рядом расположенную стоянку и схватиться за мобильник.
Вместо «Алло», «Я слушаю» и тому подобного, в трубке нудным голосом раздалось:
— Да, да. Тебя не пустили. Я уже поняла. Жди. Сейчас что-нибудь придумаю. Хотя что тут можно придумать — ночь на дворе.
И с этими словами прервала вызов. Дима даже слова не успел вставить.
— Вот же сучка крашенная, — прошипел он сквозь зубы, начиная заводиться.
Но несколько раз проговорённые вслух привычные уже мантры и спокойная музыка в стиле Chillout, звучащая из динамиков автомобиля, привели молодого человека в состояние умиротворения. Он, откинув назад сиденье, тупо решил поспать. А зачем ночное время зря терять? Но поспать ему не дали, хотя точно успел задремать. В стекло постучали.
Дима спохватился, соображая, где он и что здесь делает. Но быстро поняв, поднял кресло, опустил стекло и уставился на коротко стриженного мужика в полувоенной форме.
— Дмитрий Вячеславович Сычёв? — сверля недобрым взглядом, от которого мурашки побежали по Диминой спине, поинтересовался мужик.
— Да, — через пару секунд задержки ответил он.
— Можно ваши документы? — продолжил в чём-то подозревать блондина стриженный мужик бойцовской наружности.
Дима, не снимая белых шёлковых перчаток, достал паспорт из внутреннего кармана, подал и только после этого поинтересовался:
— А что, собственно, случилось?
Грозный мужик, подсвечивая себе мобильником, пролистал документ. Причём все страницы. После чего вернул, а следом протянул пластиковую карточку.
— Ваш пропуск. Следуйте за мной.
И больше ничего не говоря и не слушая, что там ему из машины в ответ бормочут, направился к КПП, где светил фарами огромный квадратный внедорожник. Ну, а что ещё Диме оставалось, кроме как протереть перчатками заспанные глаза и завести машину, чтобы проследовать за угрюмым провожатым.
Ехать оказалось недалеко. В глубине леса спряталось ещё одно КПП в огороженный забором комплекс, состоящий из нескольких двухэтажных домиков и приличных размеров парковкой, на удивление наполовину заставленной машинами. Внедорожник остановился у входа в одно из зданий. Мужик по-молодецки выпрыгнул и, как заправский регулировщик, принялся махать папкой в руке, указывая, куда Диме надлежит парковаться.
«Китайца» Лебедевой Сычёв заметил сразу и, не мудрствуя лукаво, пристроил свою «Ауди» рядом. Достав чемоданчик из багажника, закрыл машину с пульта и, обходя, со всей дури пнул рядом стоящую Лебедевскую таратайку по колесу. А та как обидится. Как начнёт верещать. И что удивительно, но эта автоистерика как-то сразу успокоила обидчика. Дима даже облегчённо вздохнул всей грудью лесной воздух и улыбнулся. Много ли человеку надо. Сделал гадость, и на душе радость.
— Зачем? — спросил стриженный мужик бойцовской наружности, когда Сычёв подошёл.
Дима напрягся и приготовился было прибить этого явно начальника всей охраны Славой, но всё же прежде ответил:
— Накипело.
Мужик хмыкнул и, резко сменив угрюмый тон на панибратский, понизив голос, проговорил:
— Юлу мало кто любит.
— Мало? — с наигранным удивлением переспросил Сычёв, как-то резко расхотев того эмоционально калечить. — А есть такие, кто любит?
— Мне неизвестно, — сухо отрапортовал тот и, протягивая руку, представился: — Сёма. Семён Павлович Раструхин — начальник службы безопасности комплекса.
— Ди, — пожал ему руку в ответ Дима, не снимая перчаток, чем, наверное, проявил невоспитанность, но пальчики важнее.
— Я в курсе, — перебил его безопасник, не дав до конца представиться, показывая лицевую сторону папки, которую держал в руках.
На кожаной обложке золотыми буквами было напечатано типографским тиснением: «Сычёв Дмитрий Вячеславович. Личное дело». Ниже какие-то буквы-цифры, типа шифра. Сверху разноцветные значки, назначения которых Дима не понял.
— Пойдёмте, — сделал безопасник приглашающий жест, — вам надо расписаться за пропуск и получить ключи от номера.
— Номера? — переспросил Дима, не понимая пока, о чём идёт речь.
— Да, — ответил Сёма. — Сам лечебный комплекс находится под землёй, а на поверхности лишь гостиничные блоки. Учитывая специфику вашей работы, бывать вам здесь придётся часто и жить подолгу.
— Понятно, — с тяжёлым вздохом выдал Дима, заходя в здание.
Расписался в дежурке за пропуск, и безопасник повёл его по длинному коридору-переходу между зданиями. На полпути Семён притормозил, поравнявшись с Димой, и, заискивающе смотря на него, попросил:
— Не утолите моё любопытство?
— В чём? — поинтересовался Сычёв, вопросительно посмотрев на безопасника.
— Вот в этом, — и Семён постучал пальцем по значку на папке его личного дела.
Там красовалась белая лилия Бурбонского типа в красном круге.
— Понятия не имею, что это такое, — пожал плечами Дима.
— Я впервые сталкиваюсь с подобным грифом, — признался по-военному стриженный мужик, убирая папку от лица. — Он означает, если сказать по-простому, то вы «особо опасный». К вам надлежит проявлять учтивость и не бесить.
Дима хмыкнул, расплываясь в улыбке.
— Ну так не бесите. Приятно, что хоть здесь оценили по достоинству.
— А как же Юла? — с подозрением исподтишка зыркнул на него безопасник. — Мне трупы здесь не нужны.
— Не переживайте, — успокоил его Дима, продолжая улыбаться. — Во-первых, трупы — не моё, хотя бы потому что я их терпеть не могу. А во-вторых, ей меня бесить можно. София разрешила. Впрочем, как и мне её. Поэтому нам ничего не остаётся, как только по мелочи пакостить друг другу. Считай это нашей совместной программой перевоспитания.
Семён не поддержал дальнейший диалог, но крепко задумался.
— А что, там в личном деле ничего не написано по этому поводу? — постарался разговорить его Дима, молча идти было скучно.
— В том-то и дело, что нет, — не выходя из задумчивости, подтвердил его догадку Семён. — На деле Юлы, с её-то способностями жечь всё и всех налево и направо, и то подобный гриф отсутствует.
— Ну извините, Семён, — перестал улыбаться Дима. — Вы же понимаете, если в деле нет, значит, и вам знать об этом не положено. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Я знаю уже столько, господин Сычёв, — огрызнулся безопасник, — что уже давно не сплю.
Здесь коридор закончился, и они вошли в следующее здание, где их встретила статная женщина. Явно в годах, но настолько ухоженная, что реальный возраст угадать было затруднительно.
— Здравствуйте, Нина Евгеньевна, — учтиво поздоровался с ней Семён, — вот, новенького к вам веду.
— Здравствуй, Сёма, — почти пропела женщина, при этом пристально рассматривая Диму.
А тот с дуру возьми да нырни в её эмоции. Шандарахнуло так, что уже через секунду очутился стоящим на корячках, разглядывая пол и стараясь собрать глаза в кучу. А когда собрал, то пробурчал под нос:
— Мать моя девственница опосля шести абортов.
После чего, справившись с головокружением, с трудом поднялся. Женщина продолжала стоять, как стояла, только руку в сторону вытянула, как бы преграждая путь безопаснику, видимо кинувшемуся на помощь новенькому. Дима отряхнул колени и взглянул на пока непонятно кого. Но секундное изменение глаз встречающей на глубокий звёздный космос тут же расставило всё по местам. Тётка оказалась ангельской сущностью.
Сычёв с должным почтением поклонился в пояс и извинился, как порядочный.
— Прошу прощение. Не ожидал.
— Ты ступай, Семён, — заговорила Нина Евгеньевна, обращаясь к ошарашенному безопаснику, явно не понимающему, что за хрень только что произошла, — дальше мы с молодым человеком сами. Я и номер покажу, и чаем напою. Ступай.
— Есть, — по-военному буркнул Раструхин и чуть ли не строевым шагом отправился обратно.
— Ну, здравствуй, Ди, — по-доброму улыбнулась женщина, когда безопасник отошёл на приличное расстояние.
— Здравствуйте, Нина Евгеньевна, — поздоровался в ответ Дима. — Извините за вмешательство.
— Напротив, — улыбнулась хозяйка комплекса, — попытка зачтена. Очень грамотно выполнено. А главное, даже меня застал врасплох. Перспективный подрастает инквизитор. Нечего сказать. Ну да ладно, пойдём. Покажу твои апартаменты. На первый раз напою, накормлю и дам выспаться, потому что мять постель тебе сегодня не придётся.
И тут Дима округлил глаза. Пить резко расхотелось. Чувство голода исчезло, словно только что наелся от пуза, и состояние стало бодрым, будто выспался и ни разу не будили. Понимая, откуда подобное взялось, он вновь поклонился и поблагодарил:
— Спасибо.
— Пожалуйста, но в будущем особо не наглей. Столовая у нас бесплатная. Готовят так, как в элитных ресторанах не умеют. Да и сборища там бывают интересные и полезные для общения. Так что мной не злоупотребляй.
— Понял, — подтвердил услышанное Дима, расцветая в улыбке, следуя за моложавой Ниной Евгеньевной.
До него дошло, что, в отличие от Ефимыча, с местным Господством договориться вполне получится. Может быть, не до такой степени, как в мире Кона, но всё же. Злоупотреблять он этим не собирался, но и упускать такую возможность не в его правилах.
Хозяйка завела в одноместный гостиничный номер, не люкс, конечно, но и не эконом. Мило, уютно, ничего лишнего. Прошла в центр комнаты, развернулась и протянула очередную пластиковую карту.
— Твой ключ. Открыть им сможешь только ты. Поэтому давать его кому попало не имеет смысла. Личную жизнь уважаю, но и после загулов помогать восстанавливать здоровье не буду.
Дима забрал карту и решил прояснить всё же, кто она такая.
— Вы Господство этого комплекса?
— Нет, — с улыбкой ответила Нина Евгеньевна. — Этот комплекс реален. Его создали люди.
Он с удивлением посмотрел на ангельскую сущность, ничего не понимая.
— А кто вы тогда?
— Я ЭФИР, — продолжая улыбаться, созналась хозяйка комплекса. — По вашей земной классификации — ангел, чин второй, разряд Силы. Наша основная функция — баланс светлой и тёмной энергии вселенной. На своих хрупких плечах поддерживаю закон: всё есть баланс.
— Тёмной энергии в каком плане?
— В физическом. Ты же наверняка знаком с дискуссиями ваших астрофизиков по поводу тёмной энергии в космосе?
— Знаком, но понятия не имею, что это такое.
— Не переживай. Они тоже не имеют.
— А по-простому, на пальцах, это можно как-нибудь объяснить? По крайней мере, чтобы я хотя бы приблизительно понимал.
Ангел задумался, но ненадолго, довольно быстро найдя простое объяснение:
— Ты помнишь, какой функцией описывается электромагнитная волна?
— Синусоидой.
— Так вот, положительная полуволна; этой синусоиды относительно абсциссы — это часть светлой энергии, фиксируемой как сгусток энергии, называемый вами фотоном. Благодаря конфигурации в виде полуволны;, этот сгусток может вести себя в одном случае как полноправная волна, а в другом — как отдельная частица. Отрицательная полуволна; — это область тёмной энергии.
— Типа антифотон?
— Типа. Только законы физики там действуют несколько другие. Антифотоны, как ты их назвал, формируют единое поле во вселенной. Конкретному фотону реальности может быть противопоставлен любой антифотон вселенной виртуальности. Именно на этом эффекте построены принципы перемещения как в пространстве, так и между слоями.
— То есть вы отвечаете за те переходы, которыми я пользуюсь?
— Нет. Я отвечаю только за баланс энергий. Вселенная трёхслойна.
— Я уже знаю: база, синтез, накопитель.
— Правильно. База, реальность, виртуальность, — переиначила она на более человечный язык. — Базовый слой един для всего. Светлая энергия создаёт реальность. Тёмная — виртуальность.
— Но как же астрономы зафиксировали тёмную материю в реальности?
— То, что они видят, — несколько другое и относится к физике сверхвысоких энергий. Объяснения дать?
— Нет, спасибо, — тут же спохватился Дима, понимая, что астрофизика — это не его предмет беззаветной любви, и, подумав немного, спросил: — То есть, как я понял, вы формируете слои реальности и виртуальности для всего, что есть во вселенной. А кто тогда отвечает за переходы?
— Переходы осуществляются с помощью ключей. А вот ключниками у нас числятся ЭФИРЫ второго чина, разряд Власти. С одним из них, кстати, ты знаком. Вы зовёте его Ефимыч.
— Так Ефимыч тоже не Господство?
Дима аж вспотел от избытка информации, поэтому вынужден был утереть пот с лица.
— Всё, стоп, — скомандовал он, поднимая руки в жесте «сдаюсь». — Это следует осмыслить, а то у меня, кажется, сейчас начнётся информационное несварение. По крайней мере, мозговой запор я, кажется, уже заработал.
Заболела голова. Он хотел было попросить представителя Силы помочь, но Нина Евгеньевна его опередила. Боль резко прекратилась, и даже мозги местами прояснились.
— Спасибо, — поблагодарил Дима ангельскую сущность, поняв, что это её рук дело.
— Пожалуйста.

Глава 13. Локация 0, -0, -1. Анекдоты не придумывают, их воруют у жизни.
Лифт оказался единственный, но, как ни странно, ждать долго не пришлось. Ему предстояло спуститься в лечебный корпус на самый нижний, минус пятый этаж. От ознакомления с подземными блоками Нина Евгеньевна отказалась, мотивировав это довольно просто, мол, сам пройдись, осмотрись, не заблудишься — негде там блудить.
Дима послушался совета ангельской Силы и, спустившись, вышел в просторный светлый коридор, слева и справа которого за стеклянными стенами располагались одноместные реанимационные палаты. Притом многие были пусты. В четвёртой слева он увидел двух мужчин в белых халатах и ту самую мумию, что они привезли. Последнюю, похоже, отмыли и каким-то волшебным образом умудрились расчесать. Скелет в коже выглядел почти новеньким.
Один из медиков, устроившись за столом со стационарным компьютером, что-то при этом высчитывал на большом бухгалтерском калькуляторе. Он отчаянно грыз карандаш и его остатками черкался на листах бумаги, выложенных в рядок. Мужчина сидел спиной и стояние Сычёва за стеклом не видел. Второй медик колдовал с пациенткой, вернее, с её капельницей. Диму он заметил, но, видимо, приняв за вольно шатающегося туриста, тут же отвернулся и продолжил работу. Молодой человек, подумав, решил пока не мешать спецам и проследовал дальше.
Коридор оказался длинным. Метров сто, не меньше. Во всех палатах горел свет, даже в пустых. Что удивило: там, где лежали пациенты, практически ни в одной не было врачей. Дима даже подумал, что парочка в его палате единственная на всём уровне. Но это оказалось не так. Где-то примерно посередине из правого бокса вышел парень чуть младше Сычёва, в тренировочных штанах, футболке с эмблемой «Пума» и той же фирмы кроссовках.
Выглядел он не то уставшим, не то только что проснувшимся. Заметив Диму во всём белом, парень встал как вкопанный и удивлённо на него уставился. За стеклом палаты, откуда вышел этот спортсмен, просматривались две женские фигуры, суетливо колдующие над лежащим пациентом. Одна явно молоденькая, другая, судя по комплекции, достаточно зрелая. Причём обе были также одеты по-спортивному, что выглядело непривычно для больничного корпуса и тем более для реанимации.
— Привет, я новенький. Зовут Ди, — первым представился Сычёв, подойдя вплотную и наблюдая растерянность в глазах парня.
— Привет, — взаимно поздоровался «спортсмен», протягивая руку в белой перчатке, такой же, как и у Димы, — я Серый. А ты, как понимаю, новенький при Юле?
— Это она при мне, — пожимая протянутую руку, без доли сарказма ответил Дима.
— Ну-ну, — тоже не думая веселиться, «пронукал» явно уставший парень и, демонстративно отказываясь продолжать диалог, пошёл себе дальше.
Сычёв проводил его взглядом. Пожал плечами и продолжил обход.
В конце коридора палаты закончились и начались служебные помещения. Туалеты, душевые, мини-столовая, представляющая собой четыре стола с четырьмя стульями у каждого. То, что это столовая, Дима понял по нехитрым приборам на столах: соль, перец, подставка с салфетками. Где выдают еду и чем её едят, было непонятно. Кругом чистота, порядок и не то что лишнего, вообще больше ничего.
Одного прохода оказалось достаточно, чтобы понимать, что здесь и как. Поэтому, уперевшись в бронированную дверь, как в бомбоубежищах, закрытую на огромный вентиль и опломбированную, предназначенную, видимо, для аварийной эвакуации, он направился в начало, где ему и предстояла первая работа по профилю.
Дима вновь остановился у прозрачной двери нужного ему бокса, рассматривая внутреннее убранство и почему-то не решаясь войти. Палата выглядела достаточно скромно: две многофункциональных реанимационных кровати, стоящих вплотную. На одной — пациентка с капельницей, другая была пустой, и он интуитивно понял, что вторая дожидается его.
Слева от лежачих мест располагалось два сидячих. Письменный двухтумбовый стол с компьютером, за которым на простецком стуле сейчас восседал мужчина во врачебном халате и шапочке, продолжающий что-то черкать обгрызенным карандашом. Рядом какая-то приборная стойка с кучей мониторов и лампочек. У стойки также имелась столешница и стул, на котором сидел другой врач, также спиной к Сычёву.
Дима тяжело вздохнул, убеждая себя, что сколько бы не отлынивал от работы, работа его всё равно «отлынит» в конечном итоге по полной в хвост и гриву. Поэтому, взбодрив в себе рабочий настрой, уверенно вошёл в реанимационную, с порога представившись и как должное поинтересовавшись:
— Меня зовут Ди. Ну-с, как у нас дела?
— Погуляй ещё пару минут, — вместо ответа, не поворачиваясь, скомандовал тот, что огрыз с карандаш.
— Угу, — буркнул себе под нос Сычёв, осматриваясь вокруг, боковым зрением отмечая, что второй тоже не удостоился повернуться к нему передом.
Знакомство как-то сразу не задалось. Заметил в углу обычную стойку-вешалку, резко вспомнив, что неплохо бы скинуть с себя, наконец, пиджак с галстуком. Да и брюки с рубашкой снял бы, но ведь не так поймут. Облегчив себя на вес лишнего одеяния, он подошёл к пациентке, лежащей абсолютно голой, и без зазрения совести начал разглядывать. Заметил, что та также смотрит на него, и раз коллеги по реанимационной с ним разговаривать не желают, то решил поговорить с пациенткой.
— Тебя хоть как звать-то, болезная? — улыбнулся он ей по-свойски, наклоняясь.
— Она ещё не говорит, — поспешил разочаровать его рядом сидящий врач, тыкая одним пальцем по клавиатуре и следя за сменой графиков на экране.
— Света, — тут же опровергла коновала шёпотом пациентка.
— Света, — ёрничая, передразнил её Дима, устало присаживаясь на койку, игнорируя врачей так же, как и они его. — Как же тебя угораздило, Света, дожить до жизни такой?
Та промолчала. Да Дима и не надеялся на ответ. Он поднялся со вздохом. Обошёл тандем кроватей и улёгся на свободную, пока не понимая, как проводить процедуру перехода с пациенткой. Он ждал, когда лекари освободятся от своих очень важных дел и введут его в курс дела. Потому что ведут они себя так, словно уже уведомлены, что Сычёв должен прийти, а значит, и должны знать, что это первое его рабочее погружение. При этом Дима ни капельки не волновался. Даже сам удивлялся собственному спокойствию.
— Молодец, — тут же ожил медик с карандашом, уже цокая по клавиатуре и параллельно дожёвывая карандаш, — полежи пока. Она возбуждена, судя по показаниям. Сейчас ещё чуть-чуть, девочка успокоится и уснёт. Как установится нужная фаза сна, я дам отмашку на переход. Ваши кровати ментально связаны, поэтому окажитесь в том мире вместе. А там уж тебе и карты в руки.
— Понял. Жду, — равнодушно ответил Сычёв и закрыл глаза, расслабляясь и уже по привычке начитывая мантры.
Ждать пришлось недолго. Дима даже не рассчитывал, что спецы так быстро справятся. Минуты три-четыре, и кто-то из медиков, которые так и не представились, дал отмашку:
— Можешь переходить. Она готова.
К этому моменту Сычёв и сам окончательно успокоился, поэтому переход прошёл как по маслу.
Чистилище встретило привычным пейзажем. Рядом появилась девочка лет пятнадцати на вид, но никак не девятнадцати. В скромном сарафанчике в цветочек и лакированных туфельках на низком каблуке. Дима подошёл к ней вплотную и внимательно осмотрел. Девочка выглядела растерянно, но страха не проявляла, наоборот, излучала жуткое любопытство. Причём она рассматривала не окружающий инородный пейзаж, что любого новенького встречал мурашками по спине, а Диму.
Здесь она не выглядела скелетом, но и упитанной её назвать было нельзя. О таких принято говорить «недокормленная, кожа да кости». Каштановые волосы до середины спины кудрявились крупными завитушками. Наверное, если их выпрямить, то будут доставать до задницы. Лицо красивым назвать было затруднительно. Нос всё портил. Да и вообще черты лица были далеки от идеальных. Не уродина, конечно, но и не фотомодель. Хотя какая-то изюминка имелась: лицо запоминающееся.
Дима почему-то подумал, разглядывая её, что девчонка имеет явные еврейские корни. Что-то было в ней такое. Грудь практически отсутствовала. Под платьицем бюстгальтера не просматривалось в виду отсутствия необходимости. Зато карие глаза подкрашены и губы с признаками помады.
— Это ад? — первой, без каких-либо признаков испуга, начала разговор Света, оторвавшись от мужчины и оглядываясь по сторонам. — И что мы здесь будем делать?
— Ты такая худая от природы или тебя по жизни не кормили? — спросил Сычёв вместо ответа.
— От природы, — уверенно, не проявляя даже признаков страха, ответила Света. — У меня такая конституция. Я никогда не буду толстая. И мама была худая, и бабушка. У нас все женщины в роду такие.
— Ну почему, мы с тобой чуть позже разберёмся, а сейчас пойдём накрутим хвост той, по чьей вине ты парализована.
— Как? — неподдельно удивилась девочка, округлив глазки.
— Вот так, — пресёк её Дима, беря за руку и направляясь по дороге из красного грунта в сторону перекрёстка, где, словно памятник, их дожидалась чёрная фигура Церковника. — Судя по твоей оговорке, мама уже умерла?
— Маму я видела только на фотографиях. Она умерла при моих родах. Я жила с отцом.
— А бабушка?
— Бабушка ещё раньше умерла. Папа сказал, что от рака.
— Дай угадаю, — хмыкнул Дима, — от рака матки?
— Таких подробностей не знаю, — потупилась Света.
— Отсюда следует, — сделал вывод молодой человек, корча из себя крупного диванного специалиста, — что всем женщинам твоего рода уготована смерть от причинного места в той или иной степени. Вот сейчас мы эту суку, ой, прости, родственницу твою дальнюю, за кого твой бабий род страдает, и будем от вашего общего наказания освобождать.
— Как? — вновь непонимающе вскинула она вопросительный взгляд на сопровождающего.
— Для начала запомни следующее, — как можно увереннее принялся негромко поучать Дима. — В любом роду существует обязательная солидарная ответственность. Ты отвечаешь за прегрешения предков, твои потомки ответят за твои косяки в жизни. Но ты, живущая сейчас, имеешь возможность исправить прошлое. Для этого надо найти грешницу, помочь ей осознать содеянное, простить и отпустить. Поняла?
— Поняла, — тем не менее непонимающе глядя на Сычёва, ответила та, задавая следующий вопрос: — А как мы её найдём?
Она явно начала волноваться. И, судя по всему, девочку пугал чёрный призрак, бездвижно стоящий на перекрёстке, к которому они направлялись.
— А вон видишь впереди Святой Дух стоит, нас дожидается. Вот он и проводит. И предупреждаю. Это чистилище, девочка. Шаг влево, шаг вправо, и ты отсюда уже в реальный мир не выберешься.
Света понимающе кивнула и ещё сильней вцепилась в его руку.
— Делай всё как я, — шёпотом скомандовал Дима, когда они уже подходили к проводнику.
Девочка, сосредоточенно смотрящая на фигуру в монашеском одеянии со спрятанными в рукава руками и полностью скрывающим лицо капюшоном, напряжённо кивнула. Остановившись на расстоянии, как в прошлый раз, чтобы между ними уместился камень чистилища с пойманным в нём духом, Сычёв почтительно поклонился в пояс. Света, как кукла, повторила это действие.
Разогнувшись, они оказались возле плазменного костра на могильном камне. Девочка от вида подобной невидали перепугалась, чуть ли не подпрыгнув, и тут же попыталась спрятаться за Диму, но тот не позволил.
— Я за тебя с этой тварью, прости, твоей родственницей, разбираться не буду, — тихо проговорил Сычёв, всматриваясь в обезумевшего духа.
Девочку заколотила крупная дрожь, и она заметно побледнела. Дима, испугавшись, что Света сейчас рухнет в обморок, нагнулся и, всматриваясь в её искажённое страхом лицо, как можно спокойней проговорил:
— Соберись. Тебе здесь ничего не грозит. Входи с ней в контакт.
— Как? — чуть не плача, давясь, вполголоса проскулила трусиха.
— Коснись духа рукой.
— Я боюсь, — зашипела девочка, судорожно вцепившись в Диму обеими руками.
— А ходить снова хочешь? — зашипел он в ответ, резко став злым. — А дожить до старости хочешь? Это бестелесный дух. Он ничего не сможет тебе сделать. Подумаешь, слегка похолодит. Но общаться с ней придётся тебе. Так что давай. Я буду помогать подсказками.
Девочка ещё с минуту боролась сама с собой, затем, на удивление, решительно сделала шаг вперёд и протянула руку, при этом другой ещё крепче вцепилась в Димины пальцы, чуть не стягивая перчатки. Она, оказывается, решившись на подвиг, закрыла глаза и не видела, как дух рванул из камня ей на шею, поэтому не так сильно испугалась, как это сделал Дима в свой первый раз. Почувствовав холод, лишь слегка дрогнула, но глаз так и не открыла, продолжая стоять как замороженная.
— Спроси, — начал молодой человек своё суфлёрство, — как её зовут и кем она тебе приходится.
— Её зовут Мария, — с неким удивлением ответила Света спустя с десяток секунд, открывая глаза. — Маша. И она бабушка моей бабушки.
— Заставь её признаться в прегрешении и следи, осознала ли она то, что натворила?
Наступила гнетущая тишина. Света ничего не стала говорить, но, судя по её выпученным глазам и общему выражению лица, она внимательно слушала.
— Да как же ты могла? — минут через пять с детским негодованием выдавила из себя девочка, но продолжила слушать дальше.
Ещё через некоторое время она с тяжестью в голосе и слезами в глазах проговорила:
— Я прощаю тебе всё, что ты со мной сделала. Что сделала инвалидом и приковала к кровати. Что так рано оборвала жизни мамы, бабушки и прабабушки, наверное. Мне кажется, мы все сделаем из этого урока выводы. Я отпускаю тебя, Мария.
Дух из бесформенного моментально преобразился в худую до безобразия женщину с печальным ликом, явив собой образчик современных анорексичек. Отстранился от девочки, повиснув тряпкой напротив. Печально улыбнулся и отправился на возвышение. Первое дело сделано.
Света шагнула назад, поравнявшись с Димой, и, взглянув на него, продолжая удерживать плаксивое выражение на лице, спросила:
— Мне обязательно тебе рассказывать о том, что она наделала?
— Нет, конечно, — почесал Сычёв как-то сразу зачесавшийся нос. — Но до жути любопытно. Прям в одном месте так и свербит. Интересно же, за какие грехи так наказывают. Мы ведь живём и творим чёрт знает что, даже не подозревая о последствиях. Ну хотя бы в общих чертах, чтобы самому на подобные грабли не наступить.
Девочка впервые за время пребывания в этом жутком месте, несмотря на слёзы в глазах, улыбнулась.
— Вам, мужчинам, это не грозит. А у меня на подобное ни ума, ни фантазии бы не хватило. Если бы кто рассказал другой, решила бы, что меня просто дурят. В общем, дело было в гражданскую войну. Мужа убили, и она осталась одна с маленькой дочкой на руках без средств к существованию. Кругом разруха. Голод. Она не нашла ничего лучше, как пристроиться к армейскому обозу Деникина в качестве полковой жены, работая шлюхой за еду. Хотя, как утверждает, спала только с офицерами.
— И что, за проституцию такое наказание? — удивился Дима, думая, что в этом и является нарушение законов мироздания.
— Нет, — хитро улыбнулась Света. — Кто-то из них «наградил» её венерическим заболеванием. Она не знала названия. Лечить было некому, да и денег не было. Она обиделась на всех мужиков разом и пошла налево и направо их всех заражать. Притом бесплатно, и не только офицеров. По несколько десятков за день. В общей сложности почти полторы тысячи белогвардейцев вывела из строя. А когда до них дошло, то её поймали и зверски убили. Сожгли на костре, посадив на него тем местом, которым она их удовлетворяла.
— Мля, — необдуманно при Святом ругнулся Дима, — жёстко. Вот уж по истине: «нарочно не придумаешь». Да. За лишение полутора тысяч мужчин детородной функции, а лечиться им тогда было негде и некогда, подобное наказание вполне допускаю.
И посмотрев на застеснявшуюся от своего рассказа девочку, спросил:
— Идём дальше?
— Идём, — согласно кивнула та, как бы говоря, а что ещё остаётся делать.
Они вновь почти синхронно поклонились проводнику по потустороннему миру, а разогнувшись, оказались посреди каменистой пустыни. Дима в подобном месте оказался впервые. Пейзаж на удивление напоминал марсианский, каким он выглядит на снимках с марсоходов. Красноватый песок. Красноватые камни. Красные холмы пересечённой местности, и всё. Это, конечно, было уже не чистилище, но недалеко от ада с котлами-самоварами.
Между ними и Церковником размазалась единственная душа во всём обозримом пространстве. Именно размазалась. Тётка, сложно определить возраст, но уже не девочка, прозрачная, но чуть плотней, чем плазма в чистилище, широко разбросав слоновьи ножищи, буквально растеклась жиром по песку среди булыжников. Сколько в ней было весу, Дима ещё больше затруднялся ответить, чем на вопрос о возрасте. У него в глазах весов не было, поэтому на глаз никогда не мог определить вес другого человека.
Тётка беспрестанно рыдала и что-то жрала эфемерное. Только съест, как в ручищах тут же появляется опять нечто съедобное, и она, не прекращая рыдать, снова приступает к его поеданию.
— О, — со смешком воскликнул Дима, — кажется, мы нашли ту, кто весь ваш род объедает, делая из будущих поколений доходяг: кожа да кости.
— Это кто? — раздельно проговаривая слова, поинтересовалась Света, разглядывая безразмерную тётку.
— А что тут непонятного? — продолжал ехидничать Сычёв. — Это родственница твоя, не знаю в каком колене. Не исключаю, что данная особь и померла от обжорства. Вот только почему она такое значительное наказание получила, что тянется на все будущие поколения — непонятно.
— Это грех чревоугодия? — осторожно поинтересовалась Света.
— Девочка моя, — наставительно проговорил Дима, — ты про грехи церковные забудь. Здесь это не работает. Нет, какие-то и здесь значимы, но только если они влияют на процесс эволюции. Обжорство, оно, конечно, грех, но это касается, в первую очередь, конкретной персоны. И за подобное человек ещё при жизни карается болезнями. Другое дело, если обжорство конкретно этой особи не позволило ей нарожать детей, что было свыше запланировано. Но почему её наказание отражается в виде вашей худобы, а не как-то по-другому?
— Может, она не смогла осознать свой грех? — позволила себе высказать предположение Света.
— Может быть, — задумчиво проговорил Дима, — но вряд ли. Видишь, она ревёт. Скорее всего, она понимает, но ничего с этим поделать не может. Она не может преодолеть стремление постоянно жрать. У неё, видимо, не хватает силы воли. Если она у неё вообще имеется.
— И что делать?
— Ну, сначала иди познакомься. Порасспрашивай за жизнь.
Света кивнула и сделала пару шагов к давно умершей родственнице, при этом потащив за собой и Диму, не желая ни при каких обстоятельствах отпускать его от себя. Встав на этот раз рядом и смотря на девчонку, он с удивлением сделал для себя ещё одно открытие: девочка говорила, но Сычёв её не слышал! И тётка что-то ей отвечала сквозь слёзы с набитым ртом. Духа Дима тоже не слышал, но с этим, в принципе, был согласен. Здесь родственные диалоги, его не касающиеся.
Разговор продолжался недолго. Света повернулась к своему поводырю, и вот тогда он её услышал.
— Ты оказался прав. Она не может себя заставить не есть и от этого страдает. Она думает, что это её наказание, и поэтому не сопротивляется. У неё совсем нет силы воли, — девчонка смешно завалила голову набок и надула щёки. — Это, — она ткнула пальчиком свободной руки в обжору, — бабушка той самой Марии, которую мы только что отпустили.
— Прекрасно, — совсем нерадостно проговорил Дима. — Что-то у тебя через поколение косяк за косяком.
— И что делать?
— Сейчас бы зеркало сюда, — углубившись в рассуждение, проговорил Дима себе под нос, напряжённо соображая, как решить возникшую задачу.
Света, простота душевная, повернулась к Церковнику и по-простому поинтересовалась:
— А можно зеркало?
У Димы глаза на лоб полезли, когда рядом на камне сверкнула запрошенная принадлежность. Небольшое, десять на пятнадцать сантиметров, в деревянной оправе. «А разве так можно было?» — заклинила у него в голове мысль. Но, придя в себя от столь нежданного подарка, он поднял зеркало. Улыбнулся, смотрясь на себя красивого, и приступил к обучению, как оказалось, вполне толковой девочки.
— Сила воли имеет простую формулу: только заставив себя, можешь себя заставить.
— А она не может себя заставить.
— Не перебивай, — взглядом строгого учителя одёрнул он торопыгу. — Заставить себя — это воля, а вот сила у этой воли — злость. Внутренняя злость на самого себя. Её ещё называют спортивная злость. Злость — это энергия воли.
— Понятно, — кивнула Света.
— Ничего тебе ещё не понятно, — продолжая отыгрывать строгого учителя, скривился Дима. — Когда мы перестаём злиться на себя, мы становимся вот такими, — и он указал на ревущую и жрущую тётку. — А теперь для чего нужно зеркало. Можно было, конечно, и без него, но с ним легче. Видишь ли, Света. Каждая наша эмоция отражается на лице в качестве мимики.
Девочка кивнула, соглашаясь и при этом продолжая внимательно слушать.
— Так вот, обратный процесс тоже имеет место быть. Если ты состроишь на своём личике гримасу какой-нибудь эмоции, например безудержной радости, и будешь удерживать эту искусственно наложенную маску, то уже через минуту, несмотря на настрой до этого, будешь ощущать радость. Именно так, например, артисты входят в роль перед выходом на сцену. Они садятся перед зеркалом в гримёрке и надевают на лицо ту эмоциональную маску, которую им необходимо будет отыграть в спектакле. Поняла?
— Да, — неуверенно ответила девочка.
Дима, видя её колебания, протянул зеркало и предложил:
— На, попробуй на себе.
Света взяла, повертела его и уточнила:
— А что пробовать?
— Давай начнём с радости. Изобрази на лице безудержное веселье и держи маску до тех пор, пока не скажу.
Она, понимая, что будет выглядеть полной дурой, тем не менее скромно сама себе улыбнулась.
— Сильней, ярче, — приказал учитель, неудовлетворённый практикой ученицы.
Та послушалась и начала откровенно корчить гротескные рожицы, но Дима её не останавливал, потому что все они так или иначе выражали безудержное веселье.
— Хватит, — прервал он её дурачества примерно через минуту и отобрал зеркало.
На лице девчонки осталась удивительно лучезарная улыбка, которую молодой человек тут же отметил как её достоинство. Улыбающаяся, она выглядела значительно симпатичнее.
— Прикольно, — изрекла расцветшая в радости Света. — А действительно прикольно. И что, так можно любую эмоцию в себе вызвать?
— Почти, — остановил её ликование Дима, не собираясь детально разбирать этот процесс. — Так вот, тебе надо заставить твою пра-пра, не знаю кого, разозлиться на саму себя. Надо запустить в ней ядерный реактор свершений. Заставь её строить самой себе злые рожи, ну, в общем, ты поняла. И отпусти ты мою руку. Мне бежать здесь некуда.
После выданного инструктажа он вручил ей обратно инструмент преображения настроения и указал на цель.
Спектакль продолжался больше часа, наверное. Дима как фильм посмотрел, удобно устроившись на жёстком камне. Только фильм был нудный. Одно и то же. Одно и то же из пустого в порожнее. Но девчонка оказалась упорной. Видимо, годы, проведённые в инвалидной коляске, давали о себе знать. Вырвавшись на просторы потустороннего мира, она развила такую бурную деятельность, что были бы тут черти — им бы стало тошно.
Сначала ей ни в какую не удавалось разозлить рыдающую обжору, но зато сама рассвирепела, сделавшись краснее песка. Дима не слышал их препирательств, так как кино было немым и без музыкального сопровождения под расстроенное пианино. Но смотрел на эмоционально насыщенную картину с удовольствием. По началу. Приелось достаточно быстро.
Но вот когда под конец тётка начала сдаваться и хоть эпизодично, но корчить злую моську в зеркале подносом, которым ей тыкала в лицо Света, картина поменялась. Она всё больше и больше заводилась. Начала орать на собственное изображение, тем самым забывая про корм в руках. А под конец так завелась, что из её призрачных глаз искры посыпались. Вернее, изо рта слюни брызгами с кусочками корма.
Она перестала реветь и жрать, забивая рот непонятно чем. С этого момента тётка резко начала худеть. Прямо на глазах. А чем стройнее она становилась, тем больше уплотнялась и яростнее накидывалась на своё отражение в зеркале. Дима тогда ещё неожиданно вспомнил: «Вроде как привидения в зеркалах не отражаются. Но может, это зеркало какое-то особое? Как раз для них?» В подробности вникать не стал и у Церковника спрашивать не собирался. Работает, и ладно.
В конечном итоге тётка похудела до такой степени, что, явно уплотнившись в своей прозрачности, принялась плавно отрываться задницей от камня, на котором восседала. И тут Дима словно опомнился.
— Света, — жёстко и достаточно громко скомандовал он, в надежде, что она его услышит, — прощай и отпускай её. Она готова.
Девочка услышала. Продолжая удерживать зеркало перед лицом родственницы, она сначала обернулась, вопросительно уставившись на Диму, но потом, видимо, вспомнила, для чего она вообще всё это затевала, спрятала зеркало за спину и, смотря женщине в призрачные глаза, проговорила:
— Я прощаю тебя и отпускаю.
Как ни странно, но Сычёв услышал эту фразу, словно она в этом ритуале особенная и к внутреннему родственному диалогу не относится. Призрак замолчал. С улыбкой и удивлением смотря прямо в глаза потомку, словно пытался запомнить её лицо и, кивнув, медленно поплыл вверх, запрокинув голову и смотря куда-то в красновато-хмурое небо.
Довольная, раскрасневшаяся девчушка подскочила к Диме и торжественно вручила ему зеркало, всем видом гордясь собой, типа, вот она какая. Тот поднялся с камня, отряхнулся. Положил на него зеркало, понимая, что подобный артефакт вынести отсюда не получится. Погладил Свету по головке, как маленькую девочку, на которую она и была похожа. И, как и положено учителю, похвалил:
— Молодец. Пятёрка тебе.
Посмотрел на стоящего памятником Церковника. Тот, не скрываясь за капюшоном, улыбался, тоже, похоже, довольный работой девочки. Дима взял подопечную за руку, давая понять, что пришла пора прощаться с этим негостеприимным миром, и они синхронно поклонились в пояс Святому Духу, благодаря за помощь.
Переход сработал в очередной раз как часы. А вместо мерзких ощущений у Димы на душе стало тепло и радостно. Вот только реальность встретила его невесело. Громко пищала аппаратура, а к его вене на сгибе локтевого сустава тянулась капельница. Да всё бы ничего, но над ним нависла небритая морда мужика в белом халате, в глазах которого бушевало желание убивать.
— Ты дебил? — заорал он на возвращенца с того света. — Ты вообще (мат, констатирующий высшую степень неадекватности реципиента)? Ты что вытворяешь?
Очередной мат, указывающий, какой он нехороший человек.
— Ты чего орёшь? — взаимно повысил голос Дима, пытаясь подняться.
Но доктор, применив недюжую силу, уложил его обратно и в психе выдернул иглу из вены, вкладывая вместо неё бинтовой тампон и с такой же силой сгибая руку в локте, чуть не ломая бедную, но при этом начиная успокаиваться.
— Лежи. Я ещё рекланты не снял.
И только тут Сычёв осознал, что не только к капельнице был пристёгнут, но и к аппаратуре. Эти рекланты, больше походившие на хитро устроенные датчики без проводов, оказались на всём его теле, начиная с головы и заканчивая ногами. Как на верхнюю часть тела прилепили, было понятно: рубашка расстёгнута и распахнута. Но как на ноги в застёгнутые брюки — закралось подозрение. По крайней мере, для того чтобы их снять, ему пришлось оголяться до трусов в положении лёжа.
Время, потраченное на отцепление его от шайтан-машинки, успокоило всех окончательно. Наконец, поднявшись с реанимационной кровати и застегнув рубашку, Дима поинтересовался:
— Что случилось? В какой ларёк панику завезли?
— Случилась почти двенадцатичасовая кома, — уже спокойно ответил второй доктор, укладывая разноцветные ампулы в белый чемоданчик.
— Вы хотите сказать, что мы с ней ходили двенадцать часов? — не поверил Сычёв в озвученную информацию, так как, по его внутренним ощущениям, он был там от силы часа два.
— Вот именно, — подтвердил лекарь. — Так долго нельзя без последствий там находиться. Разве ты не знаешь, что время в том мире не линейно? Иногда один к одному, иногда один к пяти. Вот ты сколько там был по ощущениям?
— Пару часов, — признался Дима.
— А здесь прошло двенадцать. Вот и посчитай коэффициент. Но знаешь, что нас больше всего в этой ситуации взбесило? — вновь начал заводиться небритый мужик в халате, и тут же сам ответил на свой вопрос: — То, что твой организм никак не отреагировал на столь длительную кому. Вообще никак. Даже в простом сне происходят изменения в организме. Но, похоже, только не в твоём случае. Ты кто такой?
— Я человек, — недовольно ответил Дима, смотря прямо ему в глаза, как-то сразу вспомнив подарок Нины Евгеньевны на сегодня. — И это вы могли прекрасно диагностировать, раз подключили свою шайтан-машинку.
— Но так не бывает, — принялся докапываться врач.
— Всё, — Сычёв резко прервал дебаты, — закончили орать на эту тему.
Затем сделал вид, будто прислушивается к собственному организму, и добавил:
— И не врите. Есть изменения. Жрать хочу, — и, взглянув на Свету, которая, несмотря на полное истощение, заметно улыбалась, рявкнул уже на неё: — А ты чего ржёшь? Тебе, кстати, тоже теперь надо жрать, как твоя родственница. Как, кстати, её хоть звали?
Девушка прошептала одними губами, но из-за пищащей аппаратуры Дима не расслышал, поэтому наклонился ухом к самым губам. После чего выпрямился и повторил, что услышал:
— Марфа Никаноровна, — хмыкнул он и добавил: — Вот и начинай жрать, как твоя Марфушенька-душенька. Как не в себя.
Сычёв забрал с вешалки пиджак, по-пижонски закинул за плечо и вышел вон из палаты.

Глава 14. Локация 0. Научный атеизм непоколебим, пока гром не грянет и атеист не перекрестится.
Несколько дней безделья, куда от обыденности плавно влились и фитнес-тренировки, и тренировки по переходам, заставило Сычёва задуматься о досуге. Однообразие достало. По большому счёту, следовало бы куда-нибудь сходить, обогатить себя культурной программой. Но «следовало бы», как оказалось, это ещё не «хочу». Поэтому, просмотрев в интернете, куда бы ему культурно сходить в Москве, понял, что некуда. Вернее, предложений завались, но ни одно не тронуло струну желания.
Вот уж воистину: есть возможности — нет желания, есть желания — нет возможностей. Оставалось только напиться под застольные тосты, чтобы эти две концепции воссоединились, найдя друг друга. Или напиться до такого состояния, когда и желаниям, и возможностям уже по барабану: где и с кем. Вот только Сычёв не мог этого сделать. Пить в одиночку — явный признак алкоголизма. Хотя, с другой стороны, постоянно бухать в коллективе — это уже не признак, а призрак алкоголизма, «бродящий по Европе».
Для нагула аппетита желаний или поиска приключений на задницу отправился просто бродить по близлежащим окрестностям в надежде само-собой наткнуться на что-нибудь интересное. Ножками пошёл. Без применения какого-либо транспорта. Шёл, куда шагалось. Сначала глазел по сторонам, рассматривая дома и прохожих, бессовестно влезая в их эмоции, но вскоре, и это надоело. Перестав обращать внимание на окружение, он задумался. Сычёв всегда, когда ходил, непроизвольно начинал думать, и, как правило, о глобальном.
После встречи с Ниной Евгеньевной, Дима, наконец, возжелал разобраться со структурой ЭФИРОВ как следует, но все попытки разговорить представителя Власти в виде Ефимыча ни к чему не привели. Дед оказался ещё тем партизаном и не только отказался говорить о себе, но и о своих коллегах, сделав вид, что впервые слышит о Функциях Всевышнего.
Даже несмотря на то, что его с потрохами сдала ангельская Сущность Силы, он до последнего упирался, мол, врёт баба; да им с покон веков веры нет. С одной стороны, Дима с этим утверждением был согласен, но с другой — подобным плюгавым дедкам веры ещё меньше. София тоже не поддержала его стремление в дополнительном образовании и с пояснениями, как обычно, не явилась. Идти к ней на прямую старый хрыч не советовал, а это уже что-то значило.
Из чего, гуляя, Сычёв сделал вывод: всё, что знает об ЭФИРАХ на сегодняшний день, — достаточно. Знать большего — нет необходимости. На этом и успокоился. Вторая тема для размышлений в шагающую по пешеходным дорожкам голову, пришла неожиданно: а в чём, собственно, заключается духовное, душевное и прочее, пока неизвестное программирование, о котором упоминала София?
Никаким элементам сверхъестественных языков его не обучают. Хотя при заманивании в компанию требовали именно способность к программированию, а не к чему-либо другому. А это в первую очередь математический склад ума, логика, плюс нестандартное мышление, позволяющее находить оптимальные решения по принципу: всё гениальное — просто.
Но вместо прикладной космической математики его заставили бродить в виртуале реального мира и с помощью какой-то там матери аналогово исправлять косяки предков. Хотя ведь наверняка имеется программный инструмент для коррекции этих залётов на уровне ДНК живущего. Ну не поверит он, зная не понаслышке о возможностях Высших Сил и о математически безупречной конфигурации вселенной, что не существует аппаратного способа вмешательства в человеческую жизнь.
Зачем София всё так усложняет? Или для того, чтобы вмешиваться в работу организма пациента на уровне ДНК, следует понимать подноготную косячных процессов? Может быть, может быть. Надо же понимать, какие поступки к чему приводят и, наоборот, какие вмешательства к чему приведут. А для этого нужна вдумчивая практика, и чем больше, тем лучше.
Молодой пафосный блондин медленно вышагивал по тротуару, тупо разглядывая асфальт под ногами, когда, неожиданно завизжав тормозами из левого ряда, ему наперерез рванул белый внедорожник, резко остановившись рядом, ткнувшись в бордюр колесом. Вслед ему истерично заверещала легковушка, напуганная дебильным маневром внедорожника, и, объезжая урода, мужик-водитель что было мочи выматерился из открытого окна, успев в паре слов высказать всё, что он на данный момент думает об уроде.
Дима, откровенно испугавшись, отпрыгнул от проезжей части, но, увидев за рулём Юлу, поддержал водителя-матершинника бранным словом, но, в отличие от последнего, вполголоса. Лебедева, имеющая в своей засранной тараканами голове собственные правила дорожного движения, сначала зло показала средний палец удаляющемуся седану, а затем Сычёву указательным на пассажирское место возле себя. Ни водитель иномарки, чуть не въехавший в зад Лебедевского «китайца», ни тот, ради кого она сотворила предпосылку к ДТП, на её махи пальцами не отреагировали.
Тогда девушка опустила стекло и заорала на тупо уставившегося на неё напарника:
— Сычёв, мне нужна твоя помощь!
Вот это оказалось действенным. Дима даже брови вскинул от удивления. Мало того, что она впервые обратилась к нему по фамилии, так ещё впервые попросила о помощи. Невиданное дело. Хотя, скорее, не попросила, а потребовала. Но тоже хлеб.
Забравшись в машину, он даже не успел пристегнуться, как та рванула с места. Молодой человек укоризненно посмотрел на напарницу, но, увидев её красные, зарёванные глаза, высказывать своего недовольства не стал. Вместо этого поинтересовался:
— Что случилось?
Через длительную паузу девушка сквозь слёзы проговорила:
— Бабушка умирает.
Сычёв промолчал, хотя на языке так и вертелся вопрос: «А я-то тут при чём?» Подумав немного и поняв, что в данной ситуации лучшее — это проявить сочувствие и по возможности оказать посильную помощь, он решил уточнить нюансы:
— Сколько ей лет?
— Семьдесят восемь через две недели исполнится, — принялась она вводить его в курс дела. — Я, пользуясь служебным положением, слежу за здоровьем родных. Только Софии меня не сдавай.
Эх, подумал Дима, знала бы ты, кто такая София, девочка, то подобным бы не заморачивалась. Она не только слышит твои мысли, где бы ты ни находилась, но и знает всё, что ты делала, делаешь и будешь делать в будущем. Тем временем Лебедева продолжала:
— Ещё позавчера она скакала, как коза на своём огороде. Я была у неё в гостях. Клубникой с молоком объедалась. Диагностику провела. Все системы жизнеобеспечения были в норме. А вчера она позвонила отцу и попросила забрать. Типа какие-то дела в городе резко нарисовались. Папа после работы съездил, привёз. Она никому даже словом не обмолвилась, что ей стало плохо.
— Так она сейчас дома?
— Дома, — вновь принялась лить слёзы Юля.
— Так, всё, успокойся! — рявкнул на неё Сычёв, хлёстко шлёпнув ладонью по её голой ляжке, хотя первоначально хотел залепить пощёчину. — Иначе мы не доедем до твоей бабули, оказавшись на том свете быстрее её.
— Прости.
Она, утирая лицо и потирая ляжку, кое-как обуздав эмоции, схватилась за руль, вновь став злой и сосредоточенной. Дима решил больше не дёргать её расспросами, чтобы не искушать судьбу, а провести дознание, когда прибудут на место, но, успокоившись, Лебедева вновь продолжила:
— Родители утром собрались на работу и удивились, что та не вышла из своей комнаты. Обычно, когда бабуля дома, то встаёт раньше всех и завтрак готовит. Естественно, заглянули к ней в комнату, а она при смерти. Еле дышит. Позвонили мне. Я примчалась, наверное, собрав все штрафы по пути. Подключилась. Все системы плавно уходят в разбаланс. И ничего с этим сделать не смогла. Сейчас лежит под надзором компа, но как долго он сможет её удерживать — не знаю. Тебе позвонила — ты трубку не берёшь.
— Мля, — тихо выругался Дима, — я телефон на зарядке оставил. Думал, прогуляюсь пару часиков. Кто ж знал. А ты раньше с подобным сталкивалась?
— Первый раз. Я вообще ничего не понимаю. Она как-то резко постарела. Та, что была позавчера, и та, что я увидела сегодня, как небо и земля. Бабуля за сутки лет на десять состарилась. Словно из неё кто-то жизнь насосом выкачивает. Ди, найди эту суку. Это явно кто-то с того света.
— Я пока не понимаю, как это возможно, — задумчиво ответил ей напарник, смотря в боковое окно, — но попытаюсь сделать всё от меня зависящее.
Уже через полчаса Дима сидел в кресле у кровати умирающей и внимательно разглядывал старушку, находящуюся в беспамятстве. Она не спала, а именно находилась без сознания. Он это буквально почувствовал, непонятно каким образом. Что-то с этой бабулей было не так, как с обычными пациентами, но что — не мог врубиться. Сычёв даже попытался влезть ей в голову. Получилось, но там оказалась звенящая пустота. Не та, как у Юлы под защитой, когда проваливаешься с чувством свободного падения, а просто вакуум, вообще без каких-либо эффектов.
Тем временем напарница соорудила привязку, и под тремя парами встревоженных глаз он совершил переход. Привычная картина чистилища встретила, как дом родной. Вот только проводника на посту не было. И старушки рядом не оказалось, хотя сопряжение должно было перенести её вместе с ним. Он стоял один. Совсем один. Подобная ситуация породила недоумение, вызвавшее массу вопросов: «Что делать? Куда бежать?» и так далее.
С минуту он тупо вертел головой по сторонам в надежде хоть что-нибудь приметить необычного, до чего можно было бы докопаться. Тщетно. Чистилище выглядело мирным, с работающим как часы конвейером. Где-то в высь взмывали духи умерших, где-то плазменными кострами дёргались грешники. Всё как обычно. Он даже хотел было дойти до перекрёстка и там, пользуясь своими инквизиторскими полномочиями, попытать одного из стражей, но не успел.
Резко захотелось спать. Да так, что начал терять сознание. Ноги подкосились, и он с трудом успел подставить руки при падении, но и это особо не спасло от удара головой об утрамбованную до состояния асфальта красную землю. Сычёв отчётливо услышал звон, но боли не почувствовал, моментально погружаясь в сон.
Первое, что он осознал — перед ним открытый космос, хотя вокруг зияла кромешная темень. Ни звёзд, ни привычной космической иллюминации. Второе — что от него остался только взгляд. Тела не было. Ничего не было. Только взгляд, отчётливо понимая, что он и есть его сознание. В беззвёздном космосе неожиданно разглядел тёмное солнце, словно оно выделялось едва заметными контурами на чёрном фоне.
Пролетев насквозь погасшую в этом мире звезду, перед стремительно летящим взглядом забрезжил единственный источник света в этом мире мрака. Полоса слабого золотистого свечения, но не сплошная, а какими-то пятнами, проплешинами. В одних местах ярче, в других — тусклее. Где-то вообще пустые дыры. Пришло понимание — это планета Земля.
Движение сквозь космос напомнило ему прилёт души в этот мир. Только на этот раз движение было значительно медленнее. И чем ближе он подбирался к планете, тем ещё больше замедлялся. Пятна света постепенно распались на миллиарды крохотных золотых звёздочек, и чем больше укрупнялся план, тем отчётливее они становились. Тёмная планета напоминала вид с космического корабля противоположной от светила стороны, расцвеченной электрической иллюминацией городов. Один в один, только свет был золотистый.
Взгляд приближался к поверхности. Дима догадался по конфигурации, что большое скопление светлячков перед ним — это город Москва. Вот он приблизился ещё и ещё, укрупняя масштаб. И наконец, влетев в жилой массив, резко остановился. В чёрном прямоугольнике Лебедевской квартиры, которая осознавалась непонятным образом, светились четыре капсулы. Они очень напоминали прозрачные ампулы, или как их там называют в аптекарском деле. Дима не знал их научного названия. В подобных продают современное лекарство. Такие капсулы, оболочки которых растворяются в желудке.
Внутри этих капсул — светящаяся золотистая жидкость. В каждой из четырёх разного уровня. Пятая колбочка, которая по расположению принадлежала бабушке, оказалась пуста. В ней с секундным периодом проскакивала золотистая искорка, мгновенно угасая.
И тут потоком полилась информация по поводу увиденного. Дима отчётливо осознал, что с ним общается ангельская сущность высшего порядка посредством понимания. Он словно всё это знал, но почему-то забыл, а вот теперь вспомнил.
Проснулся резко, осознавая: кто он, где он и что тут делает. Будто не из сна, а из соседней комнаты вернулся. Открыл глаза. Прямо перед ним сидела Лебедева и гипнотизировала немигающим взглядом.
— Ну что? — спросила она в нетерпении.
Сычёв промолчал. Состояние было двойственное. С одной стороны, ликование после общения с тем, с кем общаться даже теоретически было невозможно. Дух захватывало. А с другой — паршивая роль вестника глобальной неприятности. Он буквально разрывался между двумя этими состояниями.
— Ты через минуту выпал из летаргического сна и впал в обычный, — не выдержав его молчания, накинулась девушка. — Что случилось? Тебя кто-то выбросил с того света?
Дима молча осмотрел присутствующих, несколько дольше задержав взгляд на бабуле, после чего заговорил:
— Нет. Никто меня оттуда не выбрасывал. Там просто делать нечего. Но благодаря тебе, за что, кстати, спасибо, я умудрился пообщаться с тем, с кем пообщаться, вроде как, нельзя по определению.
— Вы говорили с богом? — неожиданно вмешалась Юлина мама с таким видом, что подтверди Дима её предположения, она безоговорочно бы поверила.
— Нет, Ирина Николаевна. Я общался с сущностью куда повыше земных богов. С самим Вершителем. Эдаким тележным колесом с глазами и крылышками. Эта ангельская сущность высшего звена определяет в этой вселенной начало и конец абсолютно всему. В том числе: каждой конкретной человеческой жизни.
Он замолчал, снова переживая незабываемые секунды получаемых пониманий.
— Её жизнь закончилась? — тихо спросила напарница, но уже без надрыва, а как бы констатируя факт.
— Да, Юля, — кивнул с доброжелательной улыбкой Дима. — Притом благодаря тебе она до самого последнего дня жила насыщенно и полноценно. Без старческих болезней, при ясной памяти. И умерла легко, без страданий. Кстати, она уже несколько часов мертва. Душа покинула тело, а вот дух удерживается исключительно твоей шайтан-машинкой. Его нет на том свете. Ты его не отпускаешь. Оживить без души всё равно не получится. Поэтому отпусти. В конечном итоге: будет желание, я тебя провожу к ней пообщаться. Если, конечно, пересилишь себя.
Юля, насупившись, молчала. Ну хоть в истерику и драку не кинулась, и то хорошо. На удивление, адекватно повели себя и её родители. Хотя двум хирургам, повидавшим столько в этом отношении, что Диме и не снилось, смерть не была чем-то эмоционально взрывным. Привыкли. Насколько Сычёв знал, бабушка была папина мама. Но, судя по виду, сноха переживала больше, чем сын. Хотя она же женщина. Так и должно быть.
Предложив родственникам проститься с покойной, Сычёв вышел на кухню, где, самовольно найдя чай в пакетиках, включил кипятиться чайник. Через пять минут траурная процессия семьи Лебедевых молча появилась на кухне. Юля унесла уже собранный кейс в коридор и тоже присоединилась к родителям. Первой заговорила Ирина Николаевна, почему-то обращаясь к Диме:
— И что нам теперь делать?
Сычёв состроил такую физиономию, что всем сразу стало понятно: «А он-то откуда знает?» Выручил папа Алексей Алексеевич.
— Я вызову скорую для констатации. А ты, — обратился он к супруге, — оповести родню. Тебе проще будет.
— Я Диму отвезу и приеду на помощь, — подала голос Юля.
— Да напои хоть человека чаем, — одёрнула её мама и, подумав несколько секунд, скомандовала: — Давайте-ка все за стол. Хоть без спиртного пока помянем.
Расселись. Заварили чай. Хозяйка накрыла на стол: белый хлеб, сыр, масло, колбаса, красная икра и какая-то зелёная намазка. Поминали молча, жуя, кто до чего дотянулся. Первой не выдержала молчания Ирина Николаевна, опять обращаясь к необычному гостю:
— Дима, а вы экстрасенс?
— Нет, — удивился Сычёв вопросу. — С чего вы взяли?
— Ну, как я поняла, вы ходите в загробный мир, общаетесь с духами, — натурально застенчиво начала она беседу, нервно намазывая масло на кусок хлеба.
— Это может проделать каждый, — спокойно ответил молодой человек, облизывая ложечку после съеденного варенья. — В этом деле важны не способности, а элементарные знания. А вы кого-то хотите там навестить? Маму?
Все трое Лебедевых синхронно хмыкнули.
— Нет, Дмитрий, — улыбнулась Ирина Николаевна, — моя мама ещё жива, слава богу.
— Тёщи бессмертны, — буркнул Алексей Алексеевич, отхлёбывая чай.
— Лёша, — строго упрекнула его супруга, одной интонацией делая замечание нерадивому мужу, порываясь поставить того в угол.
После чего с минуту опять сидели молча, каждый думая свои мысли о второй бабушке Юли.
— А вот с папой я бы поговорила, — резко прервала затишье Ирина Николаевна, отложив бутерброд на стол и уставившись прямым взглядом на гостя.
Дима тоже отставил чаепитие. Подумал, что сказать, и начал ликбез:
— Ну что ж. Есть несколько путей. Можно заключить контракт и отработать проход. Можно, как я, попасть туда, имея ключ в кармане.  Но для вас, как для женщины, удобней будет третий. Он завязан на эмоции, а для женщины — это вещь более привычная.
— Что за эмоция? — нетерпеливо поинтересовалась Ирина Николаевна, принимаясь теребить тканную салфетку.
— Сейчас объясню методу, и поймёте, — остудил её нетерпение Сычёв. — Самое простое для вас — это купить туда проход. Я объясню, как это делать, но не спрашивайте разъяснений. Сам не знаю. Не пробовал.
— Хорошо, — согласилась женщина, в очередной раз принимаясь за бутерброд.
— Идёте в любую церковь, — начал инструктировать Дима, — лучше в старую и значимую, где на паперти имеются попрошайки. Много платить не надо. Ста рублей хватит. Вот только подаяние должно быть подано не просто так, а непременно с эмоцией, что отдаёте нечто важное. Хоть одну монетку можете в банку бросить, но при этом заставить себя почувствовать, что отдаёте последнее и как жить после этого, даже не знаете. Понимаете, о чём я?
— Примерно, — неуверенно ответила Юлина мама.
— Высшим Силам наши деньги ни в одно место не упёрлись. Они им без надобности. Им важна эмоция, которой вы расплачиваетесь, потому что эмоции — это энергия, из которой они и состоят. Хоть для них это и капля в океане, но они и каплей не брезгуют.
— То есть их надо обмануть? — удивилась Ирина Николаевна.
— Их обмануть невозможно, — со вздохом разочарования ответил Дима. — Вы при всём желании этого сделать не сможете. Я говорю о самообмане. Надо не сделать вид, а породить в себе это чувство утраты. Надо обмануть себя, чтобы эмоция получилась настоящей. Хотите без обмана? Пустите все деньги на ветер, а с последней сотней пойдите на паперть, проливая слёзы и мучительно ломая голову, что же я, дура, наделала и как теперь жить дальше без средств к существованию. В этом случае эмоция вообще будет натуральной. Но я всё-таки советую не доводить до подобного. Самообмана вполне будет достаточно.
— Поняла, — отмахнулась женщина, которая сразу сообразила, но, как и положено изначально, сделала вид благопристойности.
— Да я тоже думаю, что поняли, — продолжил Дима, с самого начала разговора сидевший в чувствах инструктируемой и следящий за её реакциями. — Дальше заходите в церковь. Покупаете свечку. Выпиваете святой воды из жбана или в чём она там будет храниться. Подходите к алтарю. Слева от врат будет Богородица, справа Спас. На ваше усмотрение можете подойти либо к ней, либо к нему. К Богородице стоит обращаться как Мать Сыра Земля. К Спасу — Отец Небо. Зажигаете свечу, здороваетесь с поклоном и просите о свидании с усопшим духом, называя его по имени. Заранее благодарите и идёте домой. Если сделали всё правильно, то свиданка будет предоставлена во сне, но необычном, а в осознанном. Всё.
— Как-то всё просто, — недоверчиво проговорила Ирина Николаевна.
— Просто? — удивился Сычёв. — Вот мне — просто. Открыл ключом проход, и всё. Ну, в принципе, могу туда сводить, если Юля синхронизирует. Но в этом случае я буду присутствовать при вашем разговоре. Вас это устраивает?
— Спасибо, Дима, — резко сменила настроение женщина с недоверия на любопытство. — Я сначала хочу попробовать через церковь. Самой интересно стало.
— Вот и я о том же, — с улыбкой развёл руки совратитель с пути научного материализма.
Траурное чаепитие закончилось, и каждый занялся делами. Юля и Дима поехали в офис молча. Но уже подъезжая к «Оку», Лебедева неожиданно спросила:
— А что за контракт?
— Какой контракт? — не понял Сычёв, о чём идёт речь, занятый своими мыслями.
— Ну ты сказал, что можно купить проход, а можно заключить контракт.
— А, ты об этом, — дошло до него. — Тебе это однозначно не подойдёт.
— Просто любопытно, — пожала плечиками Юля.
— Можно не платить попрошайкам, а в той же церкви у Троицы попросить работу, выполнив которую, в качестве награды получить желаемое. Хотя что она даст в награду — не знаю. Сам не пробовал. Но Искусственному Духу, что мне в своё время всё это рассказывал, верить можно. По крайней мере в этом отношении.
— Это у иконы Святой Троицы просить надо?
Дима уставился на неё, словно впервые увидел. Чтобы трусиха Лебедева заинтересовалась подобным — нонсенс какой-то. Но, наблюдая не праздную заинтересованность, всё же ответил:
— Троица — это планетарная сущность Разума. Хотя они предпочитают называть себя не сущностями, а элементами Разума. Троица триедина и включает в себя Отца Неба, Мать Сыру Землю и Святую Воду. Православная церковь её интерпретирует в качестве Спаса, Богородицы и Святого Ильи. Поэтому, как и с покупкой билета на проход, следует подходить к тем же иконам. А с чего это ты этим заинтересовалась?
Но девушка, вместо того чтобы ответить, задала вопрос, который вообще загнал Сычёва в ступор.
— А твой амулет защитит от ментальных атак нежити?
Дима пялился на крашеную блондинку выпученными глазами, даже не соображая, что не соображает. К этому времени Лебедева уже заехала на подземную парковку, поставила машину на своё забронированное место и заглушила двигатель, но выходить не спешила. Только в полной тишине Сычёв опомнился.
— Да хмуль его знает, — начал он. — Вообще-то без ограничений он способен защитить от воздействия даже от элементов Космического Разума, что шастают по нашим мозгам, как у себя дома. Но, повесив тебе на шею, Пятёрица внесла себя в исключения. Поэтому он не будет противодействовать её ментальному вмешательству. Как читала твои мысли, так и будет продолжать. Вполне возможно, что и против ЭФИРОВ, то есть ангельских сущностей, работать не будет, таких как Ефимыч, Нина Евгеньевна и им подобным. А вот по поводу духов и тем более нежити — понятия не имею. Как-то ни разу не приходилось пробовать. Да и с нежитью я вообще не сталкивался. Честно говоря, даже не знаю, к какой категории эта хрень относится.
Наступила гнетущая тишина, которую, естественно, после услышанного робко прервала Юля:
— София — Пятёрица?
— Да, — с тяжёлым выдохом ответил Дима. — Троица — это планетарный элемент Космического Разума, Четвёрица — Звёздный. Она хозяйка солнечной системы. А Пятёрица — Галактический Элемент Разума. Хозяйка нашей галактики Млечный Путь.
Лебедева сидела словно примороженная к сиденью автомобиля. Лицо замерло, не выражая никаких эмоций, тупо смотря куда-то перед собой. И, не выходя из этого состояния, она безэмоционально поинтересовалась:
— И сколько их всего?
— Элементов Разума? — переспросил Сычёв, тут же отвечая: — Во вселенной семь. Начиная с Троицы и заканчивая Девятирицей. Я знаком пока только с первыми тремя.
— А Ефимыч — ангел? — продолжила она равнодушно, но, кажется, уже на грани помешательства.
— Ангельская сущность, — уточнил Дима. — Он Энергетическая Функция Искусственного Разума. Сокращённо — ЭФИР. Этих функций девять разновидностей. Ангел — это самая низшая разновидность, занимающаяся конкретно человеком. Архангелы — функции планетарного уровня, отвечающие за биологическую жизнь на планете вообще. Начала, с которыми по определённым причинам меня ещё не познакомили, олицетворяют с тем, что называется силами природы. Эти три категории формируют нижнее звено или по-церковному лик. Среднее звено — это Господство, Силы и Власти. Господство ещё называют демиургом. Он создатель миров, в том числе виртуальных. Но он не создаёт в этих мирах жизнь. Он, как бы, только подготавливает декорации. Силы отвечают за баланс во вселенной. А Власти, к которым относится наш Ефимыч, ответственен за процессы. Проще говоря, он ключник САР-ключей, или лахорд в твоём понимании.
— Мама, — выдавила вполголоса обескураженная девушка и продолжила шёпотом: — Так значит, они не переселенцы из другого мира?
— Нет, конечно, — хмыкнул Сычёв, расплываясь в ехидной улыбке. — И можешь не стараться играть в партизана. София нас слышит, где бы мы ни находились. По крайней мере, в пределах своей галактики — точно. Причём она слышит не только то, что ты говоришь, но и то, что думаешь. Только, как ты уже поняла, она не человек, и ей глубоко плевать, какого ты о ней мнения. У Космического Разума отсутствуют эмоции, вернее, они полностью обнулены. Она — исключительно голая логика. Хотя в человеческом аватаре София искусно демонстрирует чувства, но только для того, чтобы общаясь с нами, как можно правдоподобней походить на людей. Она играет в какую-то только ей понятную игру. И всё, что с нами происходит, происходит по её замыслу. Вселенский Разум вообще не умеет делать что-то просто так. Всё, что он совершает, обязательно имеет смысл. Но понять его у нас мозгов не хватит. Даже не старайся.
Наступила очередная пауза тишины. Минуты две просто сидели и молчали. Неожиданно девушка принялась каяться, рассказывая напарнику то, что, наверное, никогда и никому бы в жизни не рассказала.
— Я с детства боюсь бабаек. Наверное, всех ими в малолетстве пугали. Почему-то взрослые считают, что это просто безобидные страшилки на сон грядущий. Может, и я бы со временем перестала их бояться, вот только мне не повезло столкнуться с этой тварью воочию. Мне было семь лет, я училась в первом классе, когда эта нежить попыталась убить меня.
— Убить? — удивился Дима, поворачиваясь к девушке.
Та лишь кивнула в ответ и продолжила:
— Я спала в своей кровати, когда здоровенный бородатый мужик, килограммов под сто, сел мне на грудь, вдавив в матрац. Проснулась, глаза открыла, а ничего больше сделать не могу. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни рукой, ни ногой пошевелить. Словно в бетон замурована. А когда начала задыхаться, этот чумазый монстр резко обернулся на меня и, увидев, что я уже не сплю, моментально исчез. Меня аж подбросило на кровати, когда груз с груди пропал. Я испугалась так, что даже закричать не могла, словно парализовало. Сползла на пол и на четвереньках добралась до родителей. Трясу, реву и слово сказать не могу. Вот как прибило. Потом долго по врачам и больницам таскали. Я несколько дней говорить не могла, будто разучилась.
Юля замолчала. По её щекам потекли слёзы. Дима понимал, что надо как-то не дать ей скатиться в истерику, поэтому попытался разговорить, уводя в сторону:
— А с чего ты взяла, что это был бабайка? Может, это домовой был или кто там ещё у них водится.
Девушка перевела взгляд на напарника, не вытирая слёз, улыбнулась и устало проговорила:
— Сычёв. Перед тобой главный специалист в стране по бабайкам. Ты не представляешь, сколько я литературы перелопатила за эти годы. По скольким бабкам фольклор собирала. Я по этим скотам диссертацию могу написать. Я знаю о них столько, сколько ни один человек не знает. Причём знаю их не поверхностно, как подавляющее большинство сказочников, а изначальную их сущность, которую они приобрели ещё с незапамятных времён последнего оледенения. То, что ты назвал Троицей, в те времена называлось Вал — великое и ужасное божество, имеющее три лика. Это уже потом, значительно позже, он разделился на Отца Неба, Мать Сыру Землю и Святого Во;да.
— Во;да? — удивился Дима, впервые услышав, что вода, оказывается, могла быть мужского рода.
— Ты не ослышался, — подтвердила Лебедева, вытирая слёзы со щёк и отстёгивая ремень безопасности, но выходить из машины не спешила. — Согласно Ригведам, на реке Дон и его притоках: Медведица, Хопёр, Северский Донец и прочих, располагалась легендарная Страна Рек — предки степных культур, таких как скифы, сарматы, гунны, готы и прочие. Вот в те времена и зародились эти грёбаные бабайки.
— В смысле зародились? — уже на интересе подключился Дима.
— В прямом, — усмехнулась девушка. — Почему, думаешь, нежити раньше было полно, а сейчас вроде как они все выродились?
— Наверное, потому, что раньше в это от души верили.
— Да фиг тебе, — Лебедева откровенно развеселилась, понимая своё превосходство в познании над этим неучем. — Нежить сама по себе ниоткуда не берётся. Её порождают знающие люди себе в помощь.
— Это как? — набычился молодой человек, не очень понимая услышанное.
— Вот тебе и как, — передразнила Лебедева со вздохом. — Бабы раньше рожали без ограничений. Одного за другим. От этого семьи были большие. Мужик весь в работе. Притом, как правило, в работе выездной, сезонной. А то и воевать ушёл, да сгинул где. Как с таким приплодом-погодками справиться?
— Да я бы с ума сошёл.
— А они не сходили. Бабы для помочи, как тогда называли, нежить рожали. В кавычках, конечно. Кутных девок заводили за хозяйством приглядывать. В последствии их перевели в разряд домовых. Кикимору — за детьми.
— Кикимору? — удивился Сычёв, услышав знакомое.
— Представь себе. Главная задача кикиморы при доме заключалась в укладывании детей спать и содержании их в спокойствии и послушании. Дети, как бы ни были возбуждены, от одной её команды засыпали в считанные секунды.
— Первый раз слышу такое.
— Ещё бы, — хмыкнула девушка. — Сегодня мало кто знает главное предназначение нежити, но зато все знакомы с последствиями. Вся проблема в том, что баба, их породившая, имела короткий век, а вот нежить на этом свете по несколько сот лет может колобродить. Вот только потеряв хозяйку, они к другой не приручаются. Даже по кровной связи. Без хозяйки нежить становятся сущими адовыми тварями. Будто в них вся доброта со смертью породивших их умирала, превращая в источники зла и ненависти ко всему живому. Раньше с этими тварями умели бороться. Как какая баба уходила на тот свет, за ней дом зачищали, не давая нежити разбежаться по округе и бед натворить.
— А со временем забыли?
— Да не сколько забыли, сколько прекратили этим заниматься сознательно. Началась эра войн. Налетит супостат на такое поселение, дома сожжёт, жителей побьёт или в рабство угонит. А брошенная нежить сотнями лет потом в тех местах бесчинствует. Стало больше минусов, чем плюсов. Да и прерываться стали обычаи, теряться.
— Понятно, — согласился Дима, — а бабайки какую роль играли изначально?
— Ты знаешь, кто такие гадалки?
— Конечно.
— Так вот, в те времена этой хренью не занимались. Жители Страны Рек умели на судьбу влиять непосредственно. Прописывать её наперёд.
— Это как? — удивился Дима. — Колесо судьбы?
— Речники изначально жили на реках и колёс не знали. Зато у них были лодки, на которых большое весло, управляющее плавсредством, как раз и называлось бабайка.
— Во как. Ты хочешь сказать, что с помощью бабаек управляли судьбами?
— Не совсем. С помощью них прописывали путь по жизни. И прописывали его сажей. Если человека сжечь полностью, то от него остаётся только пепел. Развеянный ветром пепел исчезает, не оставляя следов. Смешанный с землёй, он в ней растворяется бесследно. А вот смешанный с речной водой или кровью, он превращается в сажу, которая след оставляет. Эту нежить порождали в весле-бабайка, заправляя сажей, как чернилами, и он чертил путь по жизни. А вот когда лодка тонула или весло ломалось, то нежить вырывалась на волю. Ей уже не нужна была сажа для корма. Она начинала кормиться человеческими страхами. Специально пугала людей до обмоченных портков или, как меня, до состояния паралича и упивалась страхом. Причём чем больше она страха выпила, тем больше человек боялся. И пила его до тех пор, пока жертва концы не отдаст. Бабайки не хотят убивать. Они просто хотят есть. И самое страшное — эти сволочи ненасытны.
— Подожди-подожди, — вскинулся Дима. — Это всё, конечно, интересно, но с хмуля ли они сегодня объявились? Откуда он вылез? С тех времён прошли тысячелетия, а ты сама говоришь, что живут эти твари несколько сот лет.
— Двести-триста, редко больше.
— Ну, — набычился Дима. — Тем более. Откуда он в наше-то время взялся? К тебе, как понимаю, не просто дух приходил, а кем-то порождённая нежить во всей красе.
— В том-то и дело, что во всей красе. А откуда взялся — ума не приложу. Мало того, я уверена, что он до сих пор не развеялся. Значит, породили его не так давно: лет сто, может, двести назад. И живёт эта сволочь либо в Реке-Москве, либо где-то рядом с ней.
— А ты, такая подкованная, развеять его не можешь?
— Не мо;гу, — передразнила она Сычёва. — Не знаю, как это сделать. По этому поводу информация утеряна. По крайней мере, я ничего не нашла. Но знаю, как от него можно избавиться, чтобы больше не приходил.
— А он ещё приходил?
— Нет, — отмахнулась от него Юля, словно перекрестившись. — Но сегодня я его не так боюсь, как раньше. Я теперь вооружена и опасна. А с твоим амулетом ещё и защищена, я надеюсь. Мне надо во что бы то ни стало победить в себе этот страх. А для этого перейти в тот мир, где они большую часть времени обитают, сразиться и победить. Мне надо убить свой страх.
— Неправильная постановка задачи, — резко изменил тон Сычёв на менторский, откидываясь на спинку кресла. — Страх нельзя победить без последствий для жизни. Страх — это одна из систем жизнеобеспечения человека. Тебе ли не знать.
Девушка впала в ступор. Действительно. Ей ли, лекарю, оператору баланса систем жизнеобеспечения, не знать. Это понимание выбило её из настроя уверенности и подтолкнуло к панике.
— И что делать?
— Страх — это наша защита, но в определённых условиях — офигенно мощное оружие. Его надо не уничтожать в себе, а научиться им управлять. Сделать его подвластным твоей воле. Страх усиливает всё, к чему прикасается. Именно страх позволяет перепрыгивать пропасть и трёхметровый забор. Переворачивать машины и ставить рекорды на скорость. А секс, соединённый со страхом, даёт такой выплеск эмоций, что от удовольствия сдохнуть можно. Поверь. Я знаю, о чём говорю. Дважды уже это проделывал. Словами хмуль опишешь.
— Ты мне поможешь?
— Соединить секс со страхом? — неподдельно удивился Дима, округлив глаза. — Извини, но третий раз я этого не переживу. К тому же это не виртуал, а реальность. Здесь можно сдохнуть по-настоящему.
— Я не про секс, — возмутилась девушка, резко обозлившись на грёбаного мужлана, у которого одни письки на уме. — Я про умение управлять страхом.
— А, с этим? — почесал Сычёв затылок и скорчил на лице облом. — С этим помогу. Чего не помочь? Ладно. Ты в офис или сразу домой поедешь?
— Зайду, — резко успокоилась Юля. — Надо у Софии отпроситься.
Дима ничего не сказал, но скорчил такую рожу, что Лебедева сразу поняла, что он только что обозвал её дурой.
— Ты думаешь, она уже всё знает?
— Я думаю, что она знала это ещё до того, как.

Глава 15. Локация 0, 42. Любой бриллиант когда-то выглядел в земле невзрачным камушком.
Приснилась как-то Васе мышь серая, но не в виде привычного грызуна, а в виде мелкой аптекарши, об которую он руки вытирал. Да такая заводная она в этом сне оказалась, что, проснувшись, дивился пожизненный бобыль, как это он стойком трусы не порвал и матрац не продырявил. Приснится же такое.
Да всё бы ничего, вот только этот сон словно жвачка к волосам прилип. Не выдрать, не расчесать, только под корень выстригать проплешину. Яркий, запоминающийся, назойливый. Как начал с утра в ванной умываться, вспоминая мытьё рук в аптеке этой невзрачной девицы, так до самого вечернего туалета весь день, словно назойливая песня, она в голове крутилась. Вот же прилипла. И ведь ничем её было не перебить: ни работой, ни посиделками в баре, ни заказанной проституткой.
На следующую ночь вроде не снилась, но как только спросонок сунул руки под струю воды, как она тут же нарисовалась в воображении. Даже зло взяло. И Фома-неверующий Вася даже, грешным делом, подумал, а не приворожила ли эта пигалица его, красавца писанного, тем сраным полотенцем. Ведь никакой жизни не стало: ни личной, ни на благо общества. Прилипла, как банный лист, да не за столом будет сказано в каком месте.
Промучившись три дня, Копейкин, полный решимости, направился в ту проклятую аптеку свои порядки наводить и на всякий случай запугать эту ведьму до усрачки, чтобы не повадно было над ним, мужиком, издеваться. Непонятно по какой причине, но опер был абсолютно уверен, что виновата в его психическом расстройстве эта мелкая дрянь. И ни одного довода не нашёл против.
Приехал к закрытию, чтобы в самой аптеке не светиться на камеры, которые наверняка имелись и о которых он только что вспомнил. Москва в последнее время жить без этой дряни не может. Всюду электронные глаза натыканы. Тем более в подобном учреждении, куда по дурости могут и одичавшие наркоманы наведаться в надежде ломку сломать какой таблеточкой. Да и боярышник никто для алкашей в аптеках не ликвидировал. Стоят родные флаконы в витринах, манят болезных своей доступностью.
В назначенный на вывеске час «Пи» рабочего времени на крыльце нарисовалась нужная особь неброской наружности. Одна. Вася тут же отметил для себя этот факт, задаваясь вопросом: «А не одна ли она тут работает?» Он ещё ни разу не видел её коллег. Девушка включила сигнализацию, заперла дверь и притормозила на высоком крыльце, тщательно заталкивая ключи куда-то в глубь рюкзачка.
Опер воспользовался тем, что провизор уткнулась в свой мешок на лямках, неспешно, стараясь не привлекать внимание, вышел из укрытия наблюдательного пункта. И когда «мышь» спустилась по ступенькам, всё ещё не смотря по сторонам, он уже был рядом, подхватывая под локоток.
— Стоять, бояться, уголовный розыск, — вполголоса, злорадно промурлыкал он ей на ушко, отчего та так вздрогнула, что вырвалась из цепких рук оперативника, чуть не заехав ему головой по зубам.
Освободившись от захвата, аптекарша резко развернулась, округлив глаза до невообразимых размеров. Выдала короткое: «Дурак», врезала ладошкой по всё ещё протянутой руке мужчины и заревела. В голос, от всей души. В каких только ситуациях не оказывался опер в своей жизни, с его-то работой, но в подобной — впервые. Её поведение напрочь выбило из бугая всякую нахрапистость, заменив её безмерной жалостью к ребёнку. Никогда ещё Вася не испытывал подобного чувства. Он вообще детей не любил, считая каждого спиногрыза говнюком от рождения. А тут — на тебе.
— Извини, — буркнул он, тушуясь. — Я не думал, что ты такая пугливая.
Девушка не успокаивалась. Она прижала к груди рюкзачок и, уткнувшись в него, продолжала надрываться, но уже молча, только вздрагивая. И тут Копейкина охватил стыд, да такой, что прямо почувствовал, как лицо залила краска, отчего то занялось жаром. Он места себе не находил, готовый провалиться сквозь землю, и когда стыд достиг своего предела, то лопнул, переходя в злость.
— А ну не реви мне тут, — рявкнул он, готовый зажать ей рот, чтобы только не слышать её всхлипов.
Девушка в очередной раз дёрнулась, резко перестав изливать слёзы и уставившись мокрыми глазами на зверя в человеческом облике, подобно храброй Моське, как на слона, тявкнула:
— А ну не командуй мне тут.
Вот тут Вася совсем расклеился и выпал в осадок. У него даже челюсть отвисла и глаза стали, как у варёного рака — навыкат.
— Чего тебе от меня надо? — продолжила она напирать, растирая слёзы по лицу, напрочь лишённому какого-либо макияжа. — Чего ты пристал ко мне, как банный лист?
— Я пристал? — недоумению мужчины не было предела. — Это ты уже третьи сутки прилипла ко мне, как жвачка к волосам.
— Я прилипла? — девушка отзеркалила его недоумение. — Да я тебя знать не знаю и знать не хочу. Это ты, как слон в посудной лавке, по моей аптеке колобродишь. А тут ещё и на улице начал пугать. Что я тебе сделала?
— Да не хотел я тебя пугать, — проревел басом Вася, выходя из себя, чем в очередной раз заставил девушку вздрогнуть. — Я пришёл просто…
И замолчал. Он забыл, зачем пришёл. Сделав глубокий, шумный вдох-выдох, ошарашенный опер принялся ходить туда-сюда, успокаиваясь и приводя мысли в порядок. Сделал три больших шага к дороге. Развернулся. Прошёлся обратно во двор. Опять развернулся. Повторил шагистику мимо замершей девицы. Та, оставаясь на месте, только успевала поворачиваться, чтобы держать в поле зрения обезумевшего орангутана, нервно мечущегося перед ней туда-сюда, словно в клетке.
Наконец Вася вспомнил, зачем пришёл. Остановился перед ней и уже спокойно доложился о цели своего визита. Вот только за эти несколько секунд цель эта невообразимым образом поменялась.
— Я хотел извиниться за своё хамское поведение и пригласить тебя поужинать в ресторан, — но, оглядев прикид серой мышки, тут же поправился: — Ну или в кафе какое. По крайней мере, во «Вкусно — и точка» тебя пустят.
Девушка хмыкнула, поняв его замешательство. Тоже осмотрела себя, понимая, что в рестораны, наверное, в таком виде действительно не пускают. И в результате отказалась.
— Извини. Но ты напугал меня до мокрых трусиков. А с таким конфузом даже во «Вкусно — и точка» не пустят.
— А у тебя что, запасных нет? — не подумав, ляпнул Вася.
И вот тут она засмеялась так же от души, как и с минуту назад ревела. Смех у неё оказался удивительный. Опера словно «приятным» током всего передёрнуло. Он даже не подозревал, что такой в природе имеется. А когда этот разряд прошёлся по дружку в трусах, тот резко ожил и принялся топорщиться, ещё больше вгоняя в конфуз хозяина. Хотя, казалось, куда больше.
— Нет, — наконец отсмеявшись, ответила хохотушка, в очередной раз утирая лицо от слёз. — Знаешь, я как-то не готовилась к подобной встрече и поэтому запасных не прихватила.
— Понял, — расхрабрился Вася, окончательно придя в себя и отойдя на шаг, принялся разглядывать собеседницу в том месте, где мокрые трусики, без зазрения совести поинтересовавшись: — А какой у тебя размер?
— Зачем? — вновь впала в недоумение девушка, не понимая его намеренья.
— Следующий раз захвачу запаску, — добродушно улыбнулся Вася, довольный своей шуткой.
— Дурак, — беззлобно отругала она его, но тоже улыбаясь.
— Не дурак, а Вася, — представился Копейкин, протягивая лапищу.
Девушка представляться не спешила, но в очередной раз удивила. В её глазках сверкнула хитринка, и она, бесцеремонно отстранив протянутую руку, шагнула к нему вплотную и, распахнув полы его пиджака, уткнулась мордашкой в рубаху и шумно принюхалась. С её ростом пигалица упёрлась мужчине в грудь. Вася в очередной раз выпал в осадок, продолжая удерживать вытянутой руку, как парализованный.
Отшагнув назад и светясь, как лампочка, она наконец вложила в его огромную ладонь щуплую ручку и закончила знакомство:
— А меня Маша.
Не выпуская тёплой и влажной от слёз ручки, Вася тихонько спросил:
— А зачем ты меня обнюхала, кошка?
— Ты, когда ещё в первый раз пришёл, от тебя так удивительно возбуждающе пахло, что я даже растерялась и напугалась заодно, — неожиданно призналась девушка, откровенно заигрывая. — Ну прямо самец-самец.
— Фу, какой у вас дурной вкус, сударыня, — улыбаясь, подыграл ей Вася. — Я тогда в местной кутузке ночь отсидел. Был грязный и вонючий.
— Ты даже не представляешь, какой ты был вкусный, — продолжила флиртовать серая мышка, неожиданно преобразившись в пушистую мартовскую кошку.
Руку она вырвала из его зацепа с трудом. Даже основательно напрячься пришлось. Отшагнула ещё на шаг, впервые осматривая его могучую фигуру оценочным взглядом. После чего надела за спину рюкзачок и выдала вердикт:
— Ни в ресторан, ни в кафе я с тобой не пойду.
Вася как-то резко сник.
— Почему?
— Потому что ужинать я тебя приглашаю к себе домой, — ошарашила его Маша. — Правда, надо будет по пути в продуктовый зайти, купить что-нибудь. Содержимое моего холодильника на такого борова, как ты, не рассчитано.
Опер, находясь в прострации, погрузился туда ещё глубже. Вот такого он точно не ожидал.
Ужин удался на славу. Маша расстаралась. Вася тоже в грязь лицом не ударил, отрабатывая ужин, только уже в постели. Ночь выдалась бессонной, но не в том плане, как можно было подумать. Просто она пролетела в обнимку за разговорами. Копейкин кололся о своей жизни, как на допросе. Почти всё рассказал, сдав себя со всеми потрохами. Девушка ответила взаимной исповедью. Всё-всё о себе поведала.
Главной неожиданностью для Васи оказалось то, что Маша давно уже была не девочка. Причём к двадцати четырём годам у девушки было аж два мужчины, и оба ей в папы годились. Любимые обманули, оказавшись женатыми, за что оба были посланы на три объекта: к жёнам, к детям, к семейным обязанностям.
Хотя, по её недовольному признанию, по-прежнему преследуют, подарками заваливают, уверяя, что только одно слово — и они разведутся и приползут к ней на коленях. Вот только рушить семьи она не собирается. Поэтому подарки не принимает и видеть их больше не желает ни в женатом, ни в разведённом виде.
Вася тут же клятвенно заверил, что он-то чист, аки ангел в этом отношении, задокументировав свои слова паспортом с чистыми страницами. Маша тут же метнулась из-под одеяла за своим аусвайсом, и, наблюдая за голой девушкой, Вася с большим затруднением сглотнул. Она оказалась обладательницей на удивление красивого и соразмерно-соблазнительного тела. Вот прям женский идеал какой-то.
Да и от секса с ней у Копейкина чуть крышу не снесло. До чего было приятно. Никакие эскортные «прости-господи», которыми он пользовался, работая в полиции, рядом не лежали. А когда профессионально ознакомился с предъявленным паспортом, задумался. Девица по документу оказалась Марией Александровной Синицыной, уроженкой далёкого Челябинска, где мужики унитазы пользуют только из нержавейки, потому что керамика под их струёй лопается. Прописка там же. Московской не было. Но не это его напрягло.
— Я так понимаю, ты сознательно превратила себя в серую мышку? — принялся он пытать красотку даже без макияжа, на предмет сокрытия своей привлекательности.
— Угу, — подтвердила кошечка, ластясь на его могучей груди. — Я с самого детства, по непонятной для меня причине, пользовалась особым вниманием у мальчиков. Вниманием в хорошем понимании. Мальчишки в школе из-за меня дрались, хотя я среди девчонок никогда не считалась красавицей. Больше половины класса были куда красивее. Из-за этого у меня не было подруг. Девчонки считали меня ведьмой.
— Как есть ведьма, — тут же согласился с ней Вася, вспомнив последние три, а теперь и четыре дня.
— Не-а, — не согласилась с ним Маша, нежно пробуя пальчиками его колючую, как проволока, щетину на подбородке. — Наоборот. Я всячески старалась отвадить от себя ухажёров. Но они почему-то не отваживались. Я позже поняла для себя, что красавицы, понимая, что красивы, начинали выпендриваться, строя из себя тех, кем, по сути, не являлись. А я всегда была той, кем была. Я не играла. Я со всеми была предельно честна и откровенна. Наверное, это и подкупало противоположный пол.
— Выходи за меня замуж, — неожиданно припечатал Вася, прижав её к себе, будто боялся, что она вырвется и упорхнёт из его объятий.
Маша вырываться не стала, а буквально выскользнула, вывернувшись юркой змейкой, и, сев, даже не думая прикрываться, подозрительно сурово на него посмотрела.
— Мы с тобой знакомы всего одну ночь, — проговорила она тихо.
Вася хотел было возразить, даже начал переворачиваться на бок, но она опередила:
— Я согласна.
Копейкин в очередной раз потерял дар речи. Ну вот непредсказуемая она. Абсолютно непредсказуемая. Как бы он ни пытался предвидеть её реакцию на свои слова и действия, у него ничего не получалось. Она постоянно вела себя вразрез его ожиданиям. Пока Вася находился в ступоре, Маша продолжила:
— Я в тебе вообще ничего плохого не чувствую. Даже когда ты меня напугал сегодня — это только возбудило. Я трусики не описала, Вася. Я от тебя потекла, как под конским возбудителем. Чуть не кончила. Со мной впервые такое.
Она игриво захихикала.
— Ну, — протянул он басом с явным самодовольством, — пугать и наезжать — это самое моё любимое занятие. Могу хоть каждый день устраивать.
— Не надо каждый день, — тут же не согласилась она, снова пристраиваясь на нём, заваливая мускулистого бугая на спину. — Лаской у тебя получается лучше.
Заявление они подали в тот же день, никого не оповещая, даже родителей. И расписаться решили так же втихаря. Она почему-то не захотела свадьбу, а ему так вообще словно гора с плеч. Он любую обязаловку терпеть не мог. Так началась хоть ещё и незарегистрированная, но уже семейная жизнь.
Квартиру Маша в Москве снимала, но переезжать к нему отказалась. От работы далеко. Хотя уверила, что попробует подыскать место провизора поближе к его дому. Вот тогда и соединятся они на его жилплощади. Вася посчитал это разумным. Ему было проще. Он был на колёсах.
Вот только идиллия продолжалась ровно неделю, до тех пор, пока Маша, по простоте душевной, не поделилась своим счастьем с коллегами, двумя тётками-бабками, которые без зазрения совести эксплуатировали молодку в хвост и в гриву. Девушка, как самая молодая, первой начинала работать, прикрывая опоздания коллег. Она же по той же причине последней уходила с работы, когда как тётушек за час до закрытия и след простывал.
Новость о замужестве тут же натолкнула коллег на дурные мысли. Вот уж поистине: каждый думает в меру своей испорченности и судит о людях исключительно по себе, потому что по-другому не умеет. Мол, выйдет замуж, пойдёт в декрет. А после декрета с дитём по больничным. А им это надо? Кто работать будет? Поэтому незамужние старые девы от обиды и зависти проявили корпоративную бдительность, тут же настучав хозяйке, которая приходилась им подружкой.
Та восприняла информацию по-своему, как недалёкий работодатель: дополнительные проблемы, непредвиденные расходы. Поэтому просто решила её уволить, а на её место найти другую покладистую дурочку. Но, понимая, что Машка по собственному не уволится, недолго думая, оперативно объявила о сокращении штата. Так добрая душа осталась без работы, даже не успев подыскать новую.
Но каково же было её удивление, когда, возвращаясь в съёмную квартиру в растрёпанных чувствах после объявления об увольнении, в почтовом ящике, с квитанцией ЖКХ, обнаружила письмо от некой компании «AL-BA» о предложении работы по специальности, но с указанием зарплаты, на которую за год всю её бывшую аптеку можно купить. Но больше всего удивило девушку не это.
Вася вернулся поздно. Уставший и голодный. Она, как порядочная баба Яга, его в первую очередь накормила-напоила, помыла в ванной в виду отсутствия бани, после чего, уложив, принялась собеседовать.
— Меня сегодня уволили по сокращению, — просто и без обиняков начала она.
— Как уволили? — была первая реакция гражданского мужа-полицейского в законном порыве: всех порву и рассажу по клеткам, но тут же осознав услышанное, он резко поменял настрой: — Да и фиг с ними. Вот повод переехать ко мне. Быстрей новую работу найдёшь.
— А я уже нашла, — хитро улыбнулась Маша, помахивая письмом у Васи перед носом.
Копейкин, как только увидел титульный лист с логотипом, моментально принял стойку. Усталость как рукой сняло. Он, забыв о нежности, что демонстрировал всю неделю, резко вырвал лист из рук Маши, чуть не порвав, чем опять напугал девушку, и испепеляющим бумагу злым взглядом впился в текст. Но лишь прочитав первые строки, чуть не потерял сознание. По крайней мере, листок из рук выпустил, и тот спланировал на одеяло. А текст, который вызвал у него подобную реакцию, гласил:
«Уважаемые Мария Александровна и Василий Васильевич. Компания «AL-BA», рассмотрев ваши резюме, предлагает вам работу по вашим специальностям».
Дальше он уже читать не смог. Он даже дышать не смог, задержавшись на выдохе. И что особо обескуражило перепуганную Машу, по его щекам потекли слёзы.
— Вася, Васенька, что с тобой? — спохватилась благоверная, кинувшись к мужчине и принимаясь сцеловывать его дорожки слёз.
Бугай медленно сграбастал девушку в объятия и сквозь слёзы запричитал:
— Маша, какая же ты у меня Маша. Это же предложение мечты всей моей жизни. И ты предложение всей моей жизни. Да ты моё счастье.
К этому времени Маша уже рыдала вместе с ним на пару. Так, не расцепляя объятий, они, не откладывая на потом, занялись любовью, при этом не прекращая реветь и облизывать слёзы друг друга. Синицына не понимала причин его реакции, но ей этого и не требовалось. Она ощущала его счастье и поэтому сама была счастлива. Письмо-приглашение они хоть и не порвали, но основательно замяли своими телами, вспомнив о нём, лишь когда успокоились друг другом.
А потом была очередная бессонная ночь. На этот раз в основном говорил Вася. Маша уже была вторая девушка, которой он поведал свою детскую мечту. К тому же, идя работать в «Люди в белом», он отдавал себе отчёт, что неминуемо встретит там первую — Лебедеву. И в сложившейся ситуации это его напрягало. Если сначала он совсем не хотел ворошить прошлое и рассказывать о своих бывших, тем более о Юле, то сейчас был вынужден признаться во всём. По крайней мере относительно Лебедевой.
Маша восприняла его исповедь довольно спокойно. А когда он заверил, что последняя их встреча однозначно дала понять, что между ними всё в прошлом и будущего не предвидится, то лично заткнула его фонтан словоблудия и оправданий поцелуем. На этом было принято решение больше не трясти грязное бельё ушедшего времени.
Второй проблемой стал Васин рапорт. Скандал в отделении был феерический. Ать-два рвал и метал, притом именно его рапортами. Грозил разжаловать и перевести в патрульные. Затем опомнился и принялся уговаривать, обещая всё простить и повысить в звании. Причём заранее прощал абсолютно всё, даже ещё им не совершённое. Бился Копейкин с ним аж пять дней. Тот рвал рапорта и ни в какую не подписывал, всякий раз поливая капитана сначала помоями, а затем осыпая обещаниями ништяков. Но когда Вася отнёс рапорт в вышестоящую управу — сдался. Но пообещал припомнить.
И вот новоиспечённые безработные молодожёны, проживающие в гражданском браке на съёмной квартире, явились на проходную бизнес-центра «Око». Естественно, никто их здесь не ждал. Оповестить по телефону работодателя, указанному в письме, они не удосужились, почему-то решив, что само по себе письмо, выглаженное утюгом и кое-как приведённое в надлежащий вид, станет для них пропуском.
Когда пропуск не сработал, Вася, навалившись на стойку ресепшена, решил всё же прозвониться, но молоденькая девушка, сидевшая на посту, его неожиданно успокоила:
— Да вы не волнуйтесь. Вот увидите. Не пройдёт и пяти минут, как за вами спустятся. У них тут, похоже, где-то скрытые камеры установлены, и они отслеживают всех, кто к ним приходит.
И действительно. Только прошло не пять, а десять минут, и к ним с улыбкой голодной акулы спустилась сама Юля Лебедева во всей красе. Вся в белом. Вся в макияже. Вся при понтах с бриллиантами. Сверкала, как новогодняя ёлка.
— Мать моя девственница опосля шести абортов. Кого мы лицезреем? — приветствовала она Васю любимой присказкой своего напарника, демонстративно не обращая внимания на спутницу бывшего бойфренда. — Не мытьём, так катаньем, Копейкин. Пищу;, да лезу.
— Попроще будь, — тихо пробасил Вася, делая грозную рожу. — Или у вас тут завсегда человек человеку скотина? Я ведь так понимаю: нам работать вместе придётся.
— Не обольщайся, — жёстко прервала его Лебедева с наигранным пренебрежением, наконец обратив внимание на мышь серую, прижавшуюся к её уже бывшей перспективе на замужество. — Тебе ещё испытательный срок тянуть. А за последние полгода только один из сотни прошёл.
Всё это она высказывала Васе, но при этом беззастенчиво прожигала взглядом соперницу. Маша взгляд гадюки выдержала. Мало того, под её напором даже выпрямилась и приняла более свободную позу, отлипнув от любимого, но продолжая держать его под руку. На что от такой наглости у Лебедевой по-бабьи крышу сдвинуло, в результате чего на ладони блондинки засверкала шаровая молния. Нет, она не пыталась швырнуть смертельный снаряд в угонщицу её мужчины. Она лишь решила основательно её припугнуть, мол, знай своё место, безродная.
Реакция в холле оказалась молниеносной. Вася, шагнув вперёд, закрыл собой Машу, резко отодвигая её себе за спину. Девочки на ресепшене, все четверо, попадали на пол. Охранник за спиной разбушевавшейся блондинки сунул руку к скрытой кобуре и метнулся за рамку металлоискателя. Народ за его спиной, шедший к выходу, рванул обратно, перепрыгивая турникеты. Люди, входящие в холл через крутящуюся стеклянную вертушку, прокрутились обратно на улицу. Пять секунд, и наступила тишина. Все замерли.
— Ой, простите, — придурковато-заискивающе принялась расшаркиваться Лебедева, гася молнию. — Я не нарочно. Просто так получилось. Мне так неловко.
Но тут же, состроив зверское выражение на милом личике, жёстко скомандовала:
— Следуйте за мной.
После чего по-военному развернулась и направилась к пустующим турникетам.
— Сука, — выругался шёпотом Вася, поглаживая по спине Машу с перепуганными глазёнками.
— Я всё слышу, — громко объявила шагающая белоснежная бестия, даже не обернувшись.
— Да насрать, — так же громко и зло ответил ей Копейкин, беря супругу за руку и устремляясь за стервой. — Сочтёмся.
В лифте поднимались молча. Белобрысая встречающая, как-то резко растерявшая всю свою нахрапистость, откровенно нервничала. Вася весь подъём был предельно насторожен и внимателен, поэтому этого невроза не пропустил. Гадать о его причинах было некогда. Он поднимался в неизвестность, но поднимался решительно. Вася был в себе уверен, как и в Маше. Даже решил где-то на середине подъёма, что если встанет вопрос между работой мечты и Машей, то на этот раз однозначно выберет последнюю. Мечта мечтой, а лучше Синицына в руках, чем «Люди в белом» с Лебедевой в облаках.
И наконец он впервые попал на заколдованный сорок второй этаж. Их встречал странного вида дед. Словно со съёмок кинофильма сбежал, забыв вернуть костюмеру реквизит крепостного крестьянина. Старенький, плюгавенький, но Лебедева при виде его заметно вздрогнула, а значит, боялась. Этот дедок тут же подтвердил его предположения спокойно сказанной фразой в её адрес:
— Будешь наказана.
Та кивнула, соглашаясь с приговором, и, опустив голову, уже не столь бодро направилась в правое крыло от лифтов. Дед жестом показал, чтобы новенькие следовали за ней. Ну они и последовали. Лебедева вошла в апартаменты и, не оглядываясь, захлопнула прямо перед Васиным носом дверь. Копейкин вопросительно обернулся на деда. Тот ухмыльнулся и махнул рукой, мол, двигайте за ней. Мужчина приосанился и уверенно открыл дверь во входной коридор, в конце которого резко обернулась Юля, открывая рот, чтобы наорать на наглых гостей, врывающихся в её дом, то есть кабинет, без приглашения. Но, увидев за их спинами деда, рот тут же закрыла, так и не выразив своего недовольства.
Скрывшись за поворотом, до Васи с Машей донеслось её:
— О, да у меня тут общее собрание, — и тут же сменив тон, добавила: — Прости, София. Бес попутал. Я даже не подозревала, что такая собственница. Вот сто лет был не нужен, а как другая прибрала, аж взбесило. Виновата. Больше не повторится.
Но вместо некой Софии ей ответил мужской голос.
— Замуж тебе пора, Юла. Или мужика для регулярного секса, чтобы успокоить гормональный баланс.
На этих словах в комнату вошла парочка будущей четы Копейкиных, явно чувствуя себя не в своей тарелке, постоянно осматриваясь по сторонам и фиксируя вокруг поголовно белую роскошь.
Перед ними на длинном белом диване сидели трое: молодая женщина лет тридцати в старинном платье с открытыми плечами и босиком. Тело её выглядело обгорелым на солнце. Знакомый уже Васе Сычёв, как и Лебедева, во всём белом и изрядно дорогом. Одни часы чего стоили. Бывший опер опытным взглядом оценил. Только блондин сидел с выпученными глазами, не мигая уставившись на новенькую. Ну и сама Юля, устроившаяся на другом краю дивана от Сычёва. Наступила пауза для пристального разглядывания друг друга.
Сказать, что Дима был в шоке, — значит ничего не сказать. Вошедшая девушка одним своим видом его парализовала. Потому что он её прекрасно знал ещё по сукубским мирам. Это была та, что в шатре на Тассили изображала Святую. Один-в-один, только одеяние современное, но не узнать он ту, что его обнюхивала, не мог.
Он лихорадочно влез в эмоции новенькой. Испуг, застенчивое не нахождение себе места, неопределённость. Вполне привычная картинка. Но как только запросил её архетип, восторженно протянул своё: «Мля», вскакивая с дивана и подходя к невзрачной, но очень хорошо знакомой девушке. Та встрепенулась, не понимая, чего ожидать от этого блондина. Вася тут же надулся, как индюк, выступая вперёд и загораживая своё сокровище.
— Вася, — успокаивающе проговорил Дима, поднимая руки ладонями вперёд, понимая по её поведению, что она его не узнаёт, — ничего личного. Просто белая зависть. Дай посмотреть, не жопься. Никто у тебя её отбирать не собирается. Да и невозможно это. Она, похоже, уже тебя выбрала.
— Быстро ты, — с язвительной ноткой поддела его София, улыбаясь от уха до уха. — Надо будет при случае Суккубе объявить благодарность за её педагогическую деятельность.
И она издала звонкий смешок, который заставил всех без исключения обратить на неё внимание.
— Да кто она такая? — не выдержала Юля, тоже вскакивая с дивана и заходя для рассматривания «дива невиданного» с противоположной стороны от Димы.
— Пред тобой редчайший экземпляр женщины, Юла, главенствующим архетипом которой является святость, — принялся тоном начитки лекции просвещать её Дима, словно они здесь не конкретного человека разбирают на косточки, кстати, прекрасно их слышащего, а скульптуру в музее обсуждают.
— Святость? — переспросила Лебедева, не понимая.
— Да, — кивнул до жути довольный Сычёв. — Перед тобой Святая. — И тут же, переведя взгляд на бугая, жалостливо констатировал: — Вот угораздило же тебя, Вася.
— И что это значит? — набычился здоровяк, с хрустом сжимая кулаки и готовясь биться до последнего за свою любовь.
— Так, всё, — хлопнула в ладоши София, поднимаясь с дивана. — Об этом опосля потолкуете, а ныне я вам пистоны вставлять буду. Быстро расселись на жёрдочки и сделали внимательный вид.
Все безоговорочно послушались. Начальница, встав перед ними, хмуро обвела присутствующих взглядом и начала раздавать обещанные пистоны:
— По началу расселитесь, — обратилась она к новеньким. — Апартаменты Ерофей Ефимович вам покажет. Так как вы уж неделю спите вместе, то и дальше вам второй кровати будет не надобно. У него же получите пропуска и банковские карты. Что с ними делать, вот этот красавчик расскажет, — ткнула она в Диму пальчиком. — А заодно и возьмёт на себя обязанность помочь вам пройти испытание. Юла будет наказана. Неделю безвылазно в стационаре.
Лебедева отреагировала на удивление спокойно. Даже кивнула с секундной задержкой в знак согласия, не поднимая на Софию глаз.
— САР-ключи для вас определю позже, — продолжила тем временем начальница инструктировать новеньких. — На всё про всё даю четыре седмицы. Справитесь — премию дам. Не справитесь — накажу. Отныне на работе у вас нет ни имён, ни фамилий. Ваши позывные: Коп и Маха. Ваши напарники, соответственно, Ди и Юла. Не советую пренебрегать данным правилом. Особенно в этих стенах. Почему? Ди поведает.
— Да я сам не знаю, — вклинился удивлённый Дима. — Знаю, что нельзя, но не знаю почему.
— А ты подумай, — грозно посоветовала Пятёрица ученику. — Иногда полезно бывает.
— Есть подумать, — присмирел взбунтовавшийся было Сычёв.
— Всё, — вновь хлопнула в ладоши София, — разбежались по норам, приступили к выполнению.
— А мне-то куда бежать, — недовольно пробубнила Юла, поднимаясь, — я в своей норе.
— Твоя нора на неделю — стационар, — грозно припечатала её Пятёрица, сверкнув чернотой в глазах. — И чтоб духу твоего здесь не было.
Вот тут Лебедева сорвалась на бег, как по выстрелу стартового пистолета. Даже чуть Ефимыча, шаркающего из-за угла, не вынесла обратно, вовремя сменив траекторию полёта, отчего просторную рубаху дедка ветром колыхнуло. Новенькие только хлопали глазками, не понимая, что тут вообще происходит. Ефимыч, проводив недобрым взглядом убежавшую, смачно сплюнул и, обернувшись к новоявленным Копу и Махе, по-старчески недовольно скомандовал:
— Айда за мной.
И зашаркал на выход.

Глава 16. Локация 0, -13. Как воспитают в детстве, так потом и будут перевоспитывать всю жизнь.
Юля, ещё поднимаясь в лифте с новенькими, уже знала, что её накажут. Правда, не знала как. Лебедева была умная девочка, пока в её ум не врывались эмоции и не устраивали там кавардак, превращая в дуру. Куда при этом ум девался — непонятно. В этом состоянии она почему-то сначала творила невесть что, и только потом думала: «Что же я, дура, наделала?»
Она уже давно для себя уяснила, что причиной подобного агрессивного поведения является страх. Да-да — элементарный страх. Юля не стеснялась обзывать себя крысой, загнанной в угол, которая, вместо подумать, всякий раз кидается в драку, не соизмеряя уровень угрозы. Именно этот сценарий поведения, как правило, превалировал в её жизни, потому что она боялась всего.
Не только бабаек и нежити со всем их потусторонним миром, но и людей, которые её окружали. Вбила в голову, что все вокруг жаждут над ней расправы, пытаются облапошить и всячески унизить её святое чувство собственной важности. Начав работу в «Люди в белом», эта ситуация несколько нивелировалась. Она получила оружие против мерзких людишек, но не перестала их бояться. Она так же боялась, когда шла на ликвидацию упырей по заданию, но именно эта эмоция и позволяла ей расправляться с нелюдями, всегда со страха действуя на опережение.
Вот только получив оружие, на неё распространилось и правило: сунул нож в карман — готовься сесть на нары. Кто носит нож, тот обязательно кого-нибудь зарежет, даже если этого не будут требовать обстоятельства. Словно оружие само по себе заставляет его применить в любом удобном и неудобном случае.
И самое паршивое — она боялась отношений с противоположным полом. Личная жизнь у девушки не задавалась от слова «совсем». Юля не просто боялась подпускать к себе мужчин, но и даже думать об этом. Она могла себе представить семейную жизнь в качестве соседей в одной квартире, но спать в одной постели, да ещё заниматься с ним сексом, было и страшно, и противно.
Вася, к которому привыкла с детства, как раз подходил под вариант «на соседей», вот только она его упустила после школы, а он за это время изменился не в лучшую для неё сторону. А когда увидела его в сопровождении какой-то невзрачной простушки, просто взбесилась. Хорошо хоть вовремя одумалась. Убила бы ни в чём не повинного человека, тогда бы на её жизни вообще можно было ставить крест. София бы не простила. Саму бы уничтожила.
Юля всё чаще начинала задумываться о судьбе, что исподволь подталкивала её на связь с Сычёвым. Красив, умён, в постели наверняка супер. По крайней мере, она внушила себе, что в сексе с ним получит всё и даже больше. Но вместе с тем она его и боялась больше остальных. В своих извращённых фантазиях он то превращал её в безвольную секс-рабыню, то, растоптав девичью честь, ходил гулять налево и направо. А всякий раз, вспоминая полученный от него удар Славой, начинала бояться собственных чувств. Даже в мечтах.
Лебедева понимала, что эту ситуацию необходимо менять. Сычёв объяснил, как и каким инструментом страхами можно управлять. Показал, рассказал, заставил пройти тренинг. Именно последние с ним занятия натолкнули её на мысль, что неплохо бы побороть в себе страх перед ним и попробовать наладить для начала поверхностные отношения. Нет, она не станет вешаться ему на шею, но хотя бы даст понять, что не против там повеситься. Он мужчина грамотный, в этих делах обученный, должен будет догадаться и начать действовать.
Но всё же в первую очередь Юля решила разобраться с самым застарелым своим страхом — бабайками.
Когда София назначила наказание в виде недельного заключения в стационаре, Лебедева даже обрадовалась. У неё тут же, не сходя с дивана, родился план, по которому она, наконец, пересилит себя и набьёт рожу этой нежити. Для этого, в принципе, сложились все условия. Поэтому, сбежав из собственных апартаментов, девушка не рванула в Лосиный Остров, как предписывалось, а сначала заехала в свой загородный коттедж.
Переоделась во всё скромное, насколько смогла. Вот только скромное, по её понятию, всё равно выглядело в глазах окружающих вызывающе-неприличным. По крайней мере, брючный костюм и блузка, хоть и просвечивающая, но застёгнутая под горло, скрывали тело полностью. Почему она пыталась скромничать? Да потому что впервые в жизни решилась на посещение церкви для заключения контракта.
Она, конечно, представляла себе, в каких нарядах женщины ходят молиться в храмы, но таких у неё не было. Не ехать же в секонд-хенд или на рынок ради одного выхода в верующие люди. Поэтому, посчитав, что, полностью прикрыв красоту собственного божественного тела, она выполнила минимальный дресс-код православия.
Церковь Лебедева выбирала, как и положено современной верующей девушке, — по фотографиям в Яндексе, выстраивая их в рейтинг по красоте убранства. Второй критерий — она должна быть большой, так как Юля была девочкой хрупкой и внешне утончённой, то, согласно комплексам, любила всё огромное. У неё был огромный дом, общей площадью как гипермаркет «Глобус». Она приобрела самую большую машину, имеющуюся на тот момент в автосалоне. И мужчины ей импонировали до определённого времени только могучие, такие, как Вася.
Выбранной церковью оказался храм Христа Спасителя. Кто бы сомневался. Вот только припарковать возле него машину не получилось, поэтому, обозлившись и плюнув, поехала в стационар, решив перенести страшное заключение контракта с Высшими Силами на потом. Но по пути к месту наказания неожиданно увидела старую церквушку. И место для парковки имелось, как специально. Посчитав это за знак свыше, вновь поменяла намеренье, решив всё же попробовать сделать то, что решила.
Потопталась у входа, морально собираясь с духом. Как приличная девушка, постучалась, прежде чем войти. В предбаннике было пусто. Она и там потопталась пару минут. Никого. Никто в церковь не ломился, никто из неё не выламывался. Наконец, решившись, вошла в зал, оглядываясь по сторонам, трепеща от страха и предвкушения чего-то сверхъестественного. Вот только всю её трепетность развеяла бабка за прилавком, рявкнув в пустые своды:
— Ну куда не покрытая-то прёшься!
С Лебедевой всё наваждение сакральной возвышенности как ветром сдуло, моментально превращая её в крысу, загнанную в угол.
— Я тебе что, корова, чтоб меня покрывать? — не полезла она за словом в карман, готовясь к драке, пусть даже и словесной.
Бабка в ответ, состроив злую рожу, со всей силы принялась долбить себя кулаком по лбу, воистину уверовав, что долбит по тупой башке залётной прихожанки. На шум непонятно откуда вынырнул, как чёрт из табакерки, седенький старичок в церковной рясе и бородой по грудь. Завидев явление богоподобной Лебедевой православной церкви, размяк, расплылся в елейной улыбке и, получив беса в ребро, поспешил на помощь молоденькой овечке стада божьего.
— Дитя моё, — начал он своё учтивое обхождение, облизывая Юлину фигурку масляными глазками. — Женщинам в храм без покрытой головы нельзя. Там в притворе платочки имеются.
И он указал на дверь, в которую девица только что бесстрашно шагнула. Она обернулась, рассматривая предбанник через грязное дверное стекло, увидела вешалку с кипой разноцветных платков. Поморщилась. Мало того, что они были все тёмные и не подходили под её белоснежный наряд, так ещё и б/у, непонятно кем ношенные. Священник тем временем, облизав глазками, распустил ручонки, поглаживая красавицу по плечику, продолжая елейно петь ей в уши:
— Пойдёмте, милая, я помогу.
А когда открыл перед ней двери, то и за спину подержался, по ходу дела заговаривая ей зубы:
— Вы впервые в храме божьем?
Такое обхождение несколько успокоило психованную крысу в её башке, и она даже позволила дедку за ней поухаживать, быстро сообразив, что, прикинувшись придурковатой блондинкой, она может рассчитывать на снисхождение за нарушения кучи церковных догм и обычаев, которых априори не знала. Пускай поп проведёт ей экскурсию, она послушает. От неё не убудет. Ей бы только до нужной иконы добраться.
Как бы ни было противно, но платок на голову накинула, хотя завязывать наотрез отказалась, выставляя напоказ золотой артефакт ментальной защиты. Выяснив, что деточка некрещёная, священнослужитель тут же разрекламировал услугу по экспресс-крещению по доступным ценам. Та в отказ не пошла, но и не согласилась, дипломатично заявив, что подумает. Спросив, как правильно следует креститься, поп, поглаживая её по спине трясущейся рукой, заявил, что ей, мол, без надобности. Крест на себя накладывают только крещёные. Но свечку иконе поставить и помолиться своими словами разрешил. Смилостивился.
Так, за богоугодными речами за праведность, подошли к бабке с торговым прилавком. Юля с улыбкой девки недалёкой ткнула пальчиком в свечу из красного воска. Понравилась она ей из всех представленных на витрине. Открыла изящную сумочку «Birkin 30» по цене, как вся эта богадельня вместе взятая, и достала золотую банковскую карту для оплаты, демонстрируя её продавщице в надежде вызвать у старушенции приступ лютой зависти. Та в ответ вылупилась на богатейку, как на невидаль, а на её иссушенной моське отчётливо читался вопрос: «Ты дура, чё ли, совсем?»
Юля дурой не была, но прикидывалась мастерски. Она, не снимая идиотской улыбочки, принялась глазками искать кассовый аппарат, куда следовало приложить заветный кусок пластика. Не нашла. Тут явно расстроенный поп уведомил:
— Эти карточки для церкви небогоугодны. В храме расплачиваются наличными.
— Наличные? — изобразила Лебедева на своём личике недоумение, не прекращая улыбаться. — Но это самая грязная грязь. Наличка на себе столько заразы несёт, что, не помыв после неё руки, можно в больницу загреметь.
Бабка за прилавком шумно выдохнула носом, имитируя дракониху, только без спецэффектов в виде дыма и пламени. Поп тоже издал выдох, но сожаления. Он, используя служебное положение, взял запрошенную свечу даром и протянул девице со словами:
— Держите, дитя моё. Бог милостив. Какой иконе хотели бы её поставить?
— Иконе Отца Неба, — не подумав, ляпнула блондинка, но тут же, спохватившись, исправилась: — Спасу. Тому, что справа, вон от той калитки.
Она крутанулась и пальчиком показала направление. Бабка перекрестилась с возгласом: «Господи помилуй», но, судя по интонации, за этими словами ещё следовало не сказанное: «дуру». Поп опять только вздохнул и сделал приглашающий жест, типа, пойдём, непутёвая, доведу, а то ведь и в пустом зале заблудишься.
Пройдя наос, девушка с удивлением отметила, что в церкви, кроме неё и этих двух старых пердунов, вообще больше никого нет. То ли время для народной давки не поспело. То ли, наоборот, иссякло.
Подойдя к иконе, она принялась готовиться. В первую очередь морально. Осмотрелась. Подпалила свечу от масленой лампадки. Воткнула в одну из множества дырочек. Подобралась, выдыхая, как перед прыжком в воду. Скосила глаз на попа. Тот стоял за спиной и, завидев её недобрый взгляд, покивал и отошёл чуть дальше, вроде как не мешая и не подслушивая.
Лебедева внимательно рассмотрела икону. Ещё раз шумно выдохнула и начала ритуал подписания контракта. Поклонилась в пояс и шёпотом поздоровалась: «Здравствуй, Отец Небо». И тут началось что-то невообразимое. Ей в лицо словно плотным морозным воздухом ударило, как зимой сквозняк из распахнутой двери. Да так, что она, не устояв на месте, вынуждена была отступить на шаг и балансировать руками, чтобы не упасть.
Волосы под платком встали дыбом и словно в таком положении замёрзли. Ресницы распахнулись выше бровей и обратно запахиваться не собирались, будто тоже концами ко лбу примёрзли. Рот сам собой открылся, и от холода заломило зубы. Лебедева перепугалась так, что её парализовало, как когда-то при встрече с реальной нежитью. Только она теперь была не первоклашкой, а экзекуторшей нелюдей, с целой бешеной крысой в голове. Вот последняя-то и помогла, окрысившись. Тут же вспомнился урок Сычёва. Она моментально аккумулировала в себе злость, отчего страх потерялся, словно его сдуло.
Несмотря на то, что холод продолжал вымораживать, девушка подобралась, сжимая окоченевшие пальцы в кулачки. Закрыла рот с замёрзшими зубами, сузила глазки, где слёзки превращались в льдинки, и как можно спокойней прошептала:
— Я Юля Лебедева пришла к тебе заключить контракт на работу. Я хочу приручить собственный страх к нежити, что мешает мне жить. Спасибо.
И тут всё резко пропало. И давление холода, и внутренняя злость, и понимание, что вообще тут происходит. На девушку мгновенно напала лютая прострация до головокружения с потерей ориентации. Ноги подкосились, и она больно шлёпнулась на пятую точку. Лебедева не понимала: где она, кто она и она ли она. В голове царила растерянность. Платок с головы слетел. Волосы как стояли дыбом, так стоять и остались.
Подскочил священник, что-то голося нараспев, и, плюхнувшись перед иконой на колени, принялся как заведённый креститься. Непонятно, что он видел, что чувствовал, пока Юля общалась с Высшими Силами, но дедок был перепуган до смерти.
Только отчитав молитву, он подхватил всё ещё сидящую на попе придурашную туристку подмышки и потащил волоком по гладкому полу подальше от иконостаса и поближе к выходу. Но тут по ней побежали разряды молний, ударив деда током. Того отшвырнуло за колонну, из-за которой он больше не показывался. То ли действительно ток был велик, то ли со страху сиганул, вспомнив армейскую молодость, отрабатывая действия по команде «Граната!». Непонятно.
Зато бабка-продавщица подоспела, кудахча, как курица на насесте. Но, увидев искрящуюся девку, ошибку святого отца совершать не стала, предпочитая голосить на безопасном расстоянии.
Юля тем временем неожиданно осознала, что опять разучилась говорить. Тут же напугалась, следом обозлилась, гася в себе и страх, и электрические разряды. А после этого ни с того ни с сего вспомнила, что кое-что забыла. Она жалостно посмотрела на бабку и неожиданно для самой себя заговорила:
— Я забыла святой воды попить.
— Ой, Господи, — всплеснула руками перепуганная продавщица свечей за наличку и пулей кинулась к жбану, сообразив, что сразу надо было святой водой эту дуру отливать.
Лебедева не помнила, как покинула церковь. Не помнила, как и на чём добралась до стационара. Не помнила, как оказалась в своём номере и откуда в нём взялась Нина Евгеньевна. Она осознавала только то, что ей холодно. Очень холодно. И как бы она ни обхватывала себя руками и ни куталась в одеяло, согреться не получалось. Тело осознавалось, как куриная тушка в морозильнике. Только когда ей в руки вложили горячую кружку с чаем, впервые почувствовала тепло. Сначала еле заметное, но тепло.
Отхлёбывая парящий чай, холод постепенно отпускал свои цепкие объятия, но при этом прострация сдавать позиции не собиралась. В Лебедевой словно что-то сломалось внутри или заморозилось напрочь. Она не понимала как, но чётко осознала, что стала другой. Совсем другой. Будто подменили.
— Что со мной? — продолжая ничего не соображать, тем не менее начала она разговор с усевшейся напротив Ниной Евгеньевной.
— Принято решение о твоей корректировке, — спокойным, ровным голосом ответила хозяйка комплекса. — Ты же помнишь, что тебя направили сюда не для работы, а на перевоспитание.
— В наказание, — безэмоционально поправила её Юля.
— Любое наказание обязано нести в себе элемент воспитания, иначе оно не имеет смысла, — наставительно проговорила главная по стационару.
— Я что-то в церкви сделала не так? — перескочила девушка на другую тему, стараясь всё, что с ней произошло, как-то воссоединить в нечто целое.
— Церковь здесь ни при чём. Там ты заключила контракт. Уснёшь, тебе его выставят. Но не скрою: мы воспользовались моментом.
— И я теперь всегда буду такой замороженной и с волосами, стоящими дыбом?
— И отогреешься, и волосёнки твои прилягут, не выпадут, — как-то резко перешла Нина Евгеньевна на домашний тон, успокаивая, словно любимую внучку. — А какая станешь — от тебя зависит. Сейчас ты чистый лист. Тебе позволено переосмыслить и скорректировать жизнь, — женщина с хитринкой прищурилась, как-то резко постарев. — Вот этим и будешь заниматься все эти дни. На сколько ума хватит, на столько и изменишься.
С этими словами, забрав из рук девушки кружку с недопитым чаем, тихо скомандовала: «Спи».
Лебедева тут же потеряла сознание, погрузившись в сон.
Она оказалась на просеке странного, сказочного леса, стоящего сплошными тёмными стенами хвойных зарослей слева и справа. Деревья высотой с пятиэтажный дом росли настолько плотно и выглядели настолько устрашающе, что желания войти в чащу даже не возникло. Наоборот, появилось стойкое ощущение, что надо от этих дебрей держаться подальше.
Осмотревшись по сторонам, неожиданно обнаружила возле себя маленькую девочку лет семи, с большим луком за спиной.
— Ты кто? — спросила она ребёнка, округлив глаза от удивления, что слона-то она и не приметила.
— Принцесса, — ответила та робко. — Мне надо на поезд успеть. Он там, за поворотом на высокой насыпи проходит, — и девочка указала пальчиком прямо по просеке, которая в метрах ста резко поворачивала вправо.
— И что? — не поняла девушка, продолжая рассматривать принцессу с жидкими косичками, в простом цветастом платьишке и почему-то стоящую босиком.
— Я боюсь, — скуксилась девочка, собираясь зареветь. — Там бабайки.
Лебедева лишь шумно выдохнула, словно сдуваясь. Вот тебе и контракт. Вот тебе и намёки на коррекцию жизненного пути. Ситуация складывалась в высшей степени сволочной. С одной стороны, она сама их боялась до усрачки, но с другой — не будет же это показывать ребёнку. Стрёмно как-то. Юля сразу поняла, вернее, предположила, что контракт, который запросила, — это работа в качестве телохранителя этой пигалицы. Но не угадала.
— Ты обещала моему папе, что научишь меня не бояться этих страшных чумазых дядек, — неожиданно раскрыла принцесса суть её задания, впервые подняв на неё глазки, где уже формировались слёзки.
— Я? — изумилась Лебедева, но промолчала, что сама их боится до одури, а как их не бояться, знает лишь теоретически.
— Ты, — с уверенностью подтвердила девочка. — Пойдём, а то на поезд опоздаем. Он там на повороте останавливается, и можно будет забраться в вагон. Если опоздаем — он уедет.
Юля ещё раз шумно выдохнула, стараясь собрать в себе крупицы уверенности. Для поддержания чувства собственной важности создала для пробы лахорду шаровой молнии. Сработало. Это заметно успокоило.
— Ух ты, колдовство! — воскликнула девчушка, увидев искрящийся шар на ладони учительницы. — А меня научишь?
Лебедева глянула на светящуюся радостью принцессу и, недолго думая, как отказать, просто заявила:
— У тебя для этого лук есть. Я по контракту должна научить тебя не бояться бабаек, а не колдовству. Так что давай каждый будет со своим оружием их не бояться. Пошли.
И они пошли.
По просеке вилась широкая тропинка, по которой парочка осторожно вышагивала, взявшись за руки. К страху страшного леса добавлялась гнетущая тишина. Птички не пели. Мухи не жужжали. Деревья стояли, словно каменные изваяния или из железа сваренные и тёмно-зелёной краской покрашенные. Даже дуновения слабого ветерка не было. Трава и та была какая-то бесшумная. Юля пнула по ходу одну травину, похожую на полынь. Та качнулась. Пыль с неё взвилась облачком. Вот только звука при этом не было. Но зато собственные шаги — слышала. Хрень какая-то.
Дойдя до резкого поворота просеки, почти под прямым углом, они остановились. Не сами по себе, а вынуждено. В шагах пятидесяти нарисовалась толпа бородатых чёрных мужиков. Человек десять, может чуть больше. Все как один под копирку, на одну морду. Здоровые, напоминая Копейкина. Лохматые, как она после церкви. Чумазые, как принцесса, размазывающая слёзы по лицу грязными руками. Одеты под средневековых купцов с русского севера. Добротно, богато, демисезонно, то есть многослойно.
Так и замерли друг против друга. Со стороны леса — дюжина горилла-образной нежити, страшащих одним своим видом и присутствием. Со стороны просеки — две перепуганные девчонки, готовые, если не с визгом дать дёру, так в трусы напрудить, попадав в обморок. Как не готовила себя Лебедева к встрече с этими уродами, как не старалась обмануть себя, что уже большая девочка и сама запугать может кого угодно, но вот так встретившись в упор со своим детским страхом, опять схлопотала паралич.
И самое гадкое, что не только тело было обездвижено, но и мозги словно на паузу поставили. И изнутри их включить не получалось. Мысли отсутствовали. Думать и принимать решения было нечем. Она бы, наверное, так бы и простояла как вкопанная, но, как ни странно, помогла зарёванная девчушка.
— Тётенька, я боюсь, — захныкала маленькая принцесса, дёргая за руку. — Что мне делать?
Малышка одной этой фразой у Лебедевой словно рубильник включила. Юля резко и быстро задышала, тут же сообразив, что не дышала до этого. Затем так же резко обозлилась, мгновенно доведя себя до точки кипения. Посмотрела злыми глазами на плаксу. Перевела испепеляющий взгляд на толпу нежити, продолжающих стоять и ничего не делать. Будто в их задачу входило лишь дорогу перегораживать.
Затем присела на корточки, закрывая собой принцессу, чтобы в первую очередь та бабаек не видела, и, смотря прямо в глаза, принялась выводить ребёнка из этого пугливого состояния.
— Посмотри на меня, — жёстко потребовала она, неожиданно вспомнив, что даже не познакомилась с принцессой. — Как тебя зовут?
— Принцесса Афелия, — представилась девочка, переставая лить слёзы и уставившись на красивую, но очень злую тётеньку.
— А меня Юла, — продолжая нагонять жути жёстким голосом, назвала себя Лебедева. — А теперь тебе надо разозлиться. Ты умеешь злиться?
Девочка скорчила рожицу, как бы спрашивая: «А зачем?» Юля ответила:
— Потому что они боятся нашей злости. Чем мы злей, тем им страшней. Ну-ка, сострой злое личико.
Девочка попыталась, но получилось не очень. Лебедева сама чуть собственную злость не растеряла, потому что захотелось рассмеяться.
— Не верю, — принялась она корчить из себя театрального режиссёра. — Ну-ка, злись по-настоящему, дрянная, грязная девчонка.
— Да как ты смеешь? — прорезалась в принцессе сначала обида, а потом и первые признаки злости. — Я папе всё расскажу, как ты меня обзывала.
— Вот так, — продолжая находиться глаза в глаза, злила принцессу Юля. — Делай злое лицо, сказала. Ещё злее. Злее.
Примерно через минуту, когда Лебедева добилась нужного результата, она резко встала и, указывая на всё ещё продолжающих стоять столбами мужиков, грозно спросила:
— А теперь посмотри на эту трусливую нежить. Ты боишься их или злая на них?
— Злая, — уверенно ответила девочка.
— Тогда вперёд! — закричала предводительница девичьего отряда по истреблению нежити, накручивая в себе азарт. — Поубиваем их к чёртовой матери!
— Поубиваем к маме! — заголосила принцесса, и они быстро и уверенно зашагали навстречу своему бывшему страху, по пути продолжая себя накручивать.
Лебедева начала атаковать ещё издали, швырнув в толпу электрический сгусток, да так удачно попала, что сразу три чёрных мужика мгновенно превратились в дымные облачка, а на землю посыпался чёрный пепел. Это ещё больше воодушевило атакующих. Вторая шаровая молния испепелила ещё двоих. Следом полетела стрела Афелии, развеяв ещё одну нежить, которые продолжали стоять на месте, только нервно задёргавшись из стороны в сторону. Складывалось такое ощущение, что они не могли с этого места никуда уйти, а очень хотели.
Истребление страшной толпы чёрных мужиков у девочек заняло не больше минуты. Ликованию по поводу победы не было предела. Лебедеву обуяла эйфория счастья, словно из долгого плена вернулась на свободу. Афелия радостно прыгала босиком по пятнам сажи, что осталась от нежити. Но праздновать долго не удалось. Где-то вдалеке раздался паровозный гудок, и обе опомнились.
Только сейчас Юля заметила, что слева, вместо леса, тянулся длинный травянистый подъём на гору, поднимающуюся выше леса.
— Бежим, — радостно выкрикнула она, хватая принцессу за руку и отбирая у неё лук, чтобы той было легче бежать.
И они побежали наверх. По пути Лебедева вспомнила о своём задании и, несмотря на крутизну подъёма, ни капли не запыхавшись, начала закреплять пройденный материал со своей ученицей.
— Теперь ты поняла, как надо бороться со страхами?
— Поняла, — выкрикнула радостная девочка. — Надо на эти страхи обозлиться.
— Надо обозлиться не на то, что тебя пугает, Афелия, а на саму себя. Эта злость должна быть только твоей и ничьей больше. Нельзя злиться на кого-то или что-то. Злиться можно только на саму себя. Если научишься в нужный момент собирать эту внутреннюю злость, то сможешь сделать всё что угодно. Горы свернуть, реки развернуть. Страхи приручить. Ты не просто сможешь это делать, а сможешь заставить себя это сделать. Поняла?
— Да, — уже с серьёзной мордочкой подтвердила принцесса, забравшись на высоченную насыпь, с которой открывался фантастический вид на бесконечный лес во все стороны до самого горизонта.
На этом Лебедева проснулась, в первую очередь поймав себя на том, что улыбается.

Глава 17. Локация 0, 42, 312. Человек даже к хорошему привыкает долго, потому что ленив, как слон.
Когда денег нет, то проблема возникает только одна: где их взять. А вот когда их девать некуда, то проблемы сыплются как из рога изобилия. На будущее семейство Копейкиных было выделено аж двести миллионов, когда как из дорогих покупок значилась одна квартира на двоих и одна машина. Маша категорически отказалась от личного автотранспорта. И сколько Дима её не уговаривал и не рекламировал все блага цивилизации в области научно-технического прогресса, достучаться до её меркантильных глубинных слоёв сознания у него не получилось.
Зато Маша довольно легко поддалась на внешнее преображение в салоне красоты, в котором завсегдатаями были и Юля, и Дима, и ещё, наверное, многие из их коллег. Вообще Ленусь, а по-другому Сычёв не знал, как хозяйку салона звать, на фирме «AL-BA» себе многомиллионный капитал сделала. Там не только мыли, красили, макияжили и ногти стригли, но и одевали сотрудников «Люди в белом» с головы до ног на все сезоны. А так как Маша особо никуда не тратилась, кроме как на Ленусю, то бизнесвумен от красоты резко стала лучшей подругой на все её миллионы.
С первого же дня знакомства молодожёны попытались выведать у Димы особенности их будущей работы. Последний прикинулся глухим, немым и очень тупым овощем, абсолютно не понимающим, что от него хотят. Но бывший опер бывшим не бывает. Он не мытьём, так катаньем выдавливал из коллеги крупицы информации. Тогда Сычёв не выдержал и откровенно признался, что это не он партизан, а София запретила.
Дима объяснил это просто, а главное, доходчиво. Стажёры на испытании, и в компанию пока не приняты, поэтому допуска к корпоративным секретам не имеют. И до тех пор, пока они не преобразятся в статусных представителей человеческой цивилизации, внутреннюю кухню компании им никто не раскроет. На этом новички успокоились.
Маша довольно быстро вошла во вкус. По мере знакомства с доминирующими брендами на рынке моды появилось должное отношение к статусным вещам, неброским, но дорогим украшениям, обусловливающим положение в обществе. Она изменилась кардинально, буквально на глазах сопровождающих её мужчин, превратившись из гадкого утёнка в прекрасного лебедя. Вернее, из серой мышки в породистую кошку для выставки.
В конце концов разорилась на покупку отдельной квартиры в новостройке в центре, но не для себя, а для родителей. Купила, подарила, а затем неделю уговаривала их по телефону, если и не переехать в Москву насовсем, то хотя бы прилететь на несколько деньков и оценить подарок собственными глазами. На что отец отмахнулся от дочери, как от назойливой мухи, с безразличием заявив: дарёному коню в зубы не смотрят, а в дарёной квартире новоселье не устраивают. Почему? Он не смог аргументировать. Выдал перл и как обрезал. Без комментариев.
Через неделю родители всё же заявились, притом примчались, как на пожар, стоило только доченьке, преобразившейся до неузнаваемости, заявить, что вышла замуж. Вот эта замануха оказалась беспроигрышной. Причём сначала не поверили, а когда по видеозвонку; узрели богатого, как шейх, зятя, да ещё в апартаментах люкс с видом на Москву с высоты птичьего полёта, то, резко бросив все свои челябинские дела, примчались его пощупать и оглядеть как следует, потому что тот полностью в экран мобильника при переговорах не помещался.
Как оказалось, у Маши ещё был младший брат, высоченный акселерат шестнадцати лет от роду. Сеструху он не любил, как честно признался с порога аэропорта, но лишь до «сегодня». Спасибо сказал, вредина, за квартиру в столице. Мол, родаки всё равно свой говянный Челябинск не бросят, хотя бы потому что у них там сад некопаный и урожай несобранный, а продать они его не могут, потому что легче застрелиться. Поэтому хата в центре Москвы у Красной площади по-любому его. И как только школу кончит, то есть взорвёт её к чертям, то сразу переберётся на новое место жительства. В общем, пацан оказался вполне адекватным и не без юмора.
Неделю молодожёны возили челябинскую родню по экскурсиям. Маша, не умолкая, на все лады рекламировала прелести проживания в столице, по-всякому, как только могла, склоняя их к переезду. Но как горох об стену. Мама охала, восхищалась, но папа был непробиваемый. А что с него взять? Челябинские мужики настолько суровы, что кофе заваривают в оцинкованных вёдрах, даже не распаковывая жестяные банки. Они не прогибаются под обстоятельства, а ломают их об колено, не поднимая задниц с нержавеющих унитазов.
В конце недели съездили познакомиться с родителями Васи. Произошёл изрядный конфуз. Дело в том, что родители жениха узнали о столь фееричном событии в жизни сына ровно за час до приезда новых родственников. Васин батя, бугай ещё более массивный, чем сынок, за счёт многолетнего отложения жиров, резко обиделся и встретил гостей прохладно, без должного радушия. А когда узнал, что отпрыск ещё и из органов уволился, занявшись непонятным бизнесом, вообще чуть морду ему не набил при посторонних свидетелях.
Правда, три бутылки дорогого коньяка к окончанию их распития примирили стороны, поменяв отцовскую неприязнь на «пролетарии всех стран, соединяйтесь». Как выяснилось, оба свата оказались из рабочего класса, заводские, поэтому быстро нашли общие темы для бурной дискуссии. Были затронуты внешнеполитические темы, проблемы мировой экономики, глобальные вопросы войны и мира, а также какого хера «Спартак» за иностранцами гоняется, когда как своя классная школа имеется. Единственное разночтение в этой области получилось: батя Васи болел за футбольный «Спартак», а папа Маши — за хоккейный «Трактор». Но хрен редьке не слаще.
На следующий день, с похмелья, папа Маши заявил, что без любимого красного дыма завода ему в этой сраной Москве дышать темно, и родственники начали собираться на родину. Приехали с челябинскими подарками в виде банок с заготовками на зиму, а уехали с московскими, обчистив один из торговых центров по весу: сколько смогли унести. Вот на родителей дочь тратилась без ограничения. Ещё и налички маме насовала полную сумочку.
Маша программу минимум в испытании, в принципе, выполнила уже к концу первой недели, чего нельзя было сказать о Васе. Вот с кем Дима намучился. Прижимистым оказался бывший мент. Квартиру он купил, но не новую, а вторичку, хоть и «Сталинку». Машину большую, но российскую, марки «УАЗ». Патриот хренов. Причём машину цвета хаки, что противоречило уставу компании. Отговорить его от этой покупки Диме не удалось.
Из собственного преображения согласился только постричься. Из смены гардероба — лишь на пару чёрных костюмов и четыре белых рубашки с четырьмя парами обуви. И всё. Ну, часы ещё Дима заставил поменять на приличные, хотя и здесь Вася выбрал ни дорогие, ни престижные, а так себе. В общем-то, за это и поплатился. При первом же показе себя начальнице был выгнан вон со словами: «Чтоб я тебя в таком виде больше не видела, смерд».
Пошла вторая неделя уговоров упрямого бычка Васи, к которым подключилась и Маша. Она к этому времени променяла фитнес-клуб на какой-то танцевальный подвальный кружок, уверяя, что там куда лучше себя в форме держать, чем на тренажёрах, и записалась на модельный тренинг, объяснив это тем, что с детства мечтала научиться ходить по подиуму, как модель. И Вася, и Дима махнули на хотелку рукой. Чем бы женщина ни тешилась, лишь бы жир не копила, чтобы беситься было не с чего.
Вася также забраковал фитнес, вложив энную сумму в некий мордобойный клуб родного двора, отвалив от щедрот денег на косметический ремонт и закупку спортивного инвентаря. Но это, скорее всего, он долги свои пацанские отдавал, так как заниматься в нём при всём желании не сможет. Далековато от нового жилья. А спортивную форму он уже давно, как выяснилось, дома поддерживал. Без всякого железа. Ему собственного веса хватало в качестве утяжелителя.
За неделю уговоров Копейкин сдался на серый дорогой костюм, но какие-либо цацки вешать на себя отказался категорически. Выглядеть стал респектабельней, но всё же, как заявила София, не более чем охранник при статусном хозяине. Она, видите ли, желает видеть его господином, а не слугой. На этом повторно выгнала.
На третью неделю Вася сдался окончательно, понимая, что своим упрямством может не только лишиться работы мечты, но и отобрать у Маши свалившееся на её голову счастье. Вот последнее и сыграло решающую роль. Его отдали в руки Ленуси, и, находясь под конвоем в виде супруги-надзирателя, девочки салона принялись за него основательно. А тот даже не рыпался, идя за любимой, как бычок на убой, безропотно.
Только с третьей попытки София, с горечью махнув на него рукой, мол, горбатого могила исправит, принялась за их обучение. Васю снабдила температурным САР-ключом, что выглядело хоть и фантастически, но на Диму впечатления не произвело. Подумаешь, заморозка всего при прикосновении до минус ста и разогрев до тысячи. Хотя Пятёрица заверила, что, тренируясь, он значительно раздвинет температурный диапазон.
А вот на Машин ключ Сычёв тут же сделал стойку, как кот на жирного голубя. Ей достался САР лечения души, как выразилась София. А так как ключ оказался ментальным, то визуально никак не проявлялся. И чтобы понять его действие, начальница предложила шибануть этой дрянью по Ди непутёвому, мол, всё равно у него душа на три копейки. Его не жалко.
Сычёв хотел было возмутиться, но, вовремя сообразив, нырнул в эмоции стажёрки. А когда та ударила его душевной лечебкой, тут же отзеркалил и как должное записал на свою подкорку заупокойный хорал её ключа. Это было очень похоже на его Славу, только атака девушки вызывала не любовь, а стыд. Запредельный стыд. Такой, что даже бесстыжего скрутит в самобичевании в бараний рог. Ещё одно отличие от Диминой Славы: Машин стыд был направленного действия, а не по площадям: только в направлении открытых ладоней.
Маша, получив зеркальный ответ, взвизгнула и тут же, приседая, постаралась прикрыться ручками, словно стояла голой посреди толпы мужиков. Это заставило прервать атаку, а Дима от себя добавлять не стал. Поэтому её ментальный удар быстро сошёл на нет.
— Теперь поняла, как это будет действовать на других? — тут же, ехидно улыбаясь, спросила её София, давая понять, что не просто так подставила под удар Сычёва, а точно знала, что тот, пройдоха, не упустит такой возможности и отзеркалит стыд обратно.
— Господи, как стыдно-то было, — тяжело приходя в себя, проговорила вполголоса Маша, оглаживая платье, которое мгновение назад, казалось, напрочь на ней отсутствовало.
При этом девушка зашуганно косилась на Диму, а тот лыбился, как обожравшийся хряк в луже. Затем Сычёв обернулся к начальнице, поклонился в пояс и непонятно для Маши за что-то поблагодарил. На что София, небрежно махнув на него, ответила:
— Должен будешь. Но работу у неё не смей отнимать.
— Никогда, — кивнул Дима. — Мне чужого не надо. Своё бы унести.
С этими словами он вновь перевёл взгляд на уже пришедшую в себя Синицыну и, словно он тут босс, а не София, поинтересовался у девушки:
— А ты поняла, почему душевная лечилка вызывает стыд?
Девушка не ответила, лишь неуверенно помотав головой.
— Стыд — это основа души. Её фундамент, — начал блондинистый умник свой пафосный ликбез. — Душу потерять нельзя, как и продать, заложить, отдать. Её можно лишь утончить до такой степени, что она становится никчёмной. Бесстыжий человек — это человек со стёртой под ноль душонкой. Восстановить душу можно, привив изначальный стыд, который заставит его самокритично переосмыслить жизнь и пересмотреть отношение к обществу.
Дальше развить тему София не дала. Выгнала. Мол, идите к себе, там и занимайтесь культпросветом. Ну они и пошли в апартаменты к Диме. Сычёв, как хозяин, приготовил всем кофе, кроме Васи, который заявил, что кофе — это яд, и сам заварил себе чай. Но от сообразившего хозяином бутербродов из того, что было в холодильнике, не отказался. А заглянув в его нутро, он понял, что сущность Власти дурака не валяет, в надежде, что хозяин этого огромного белоснежного агрегата обожрётся и сдохнет раньше времени. Холодильник был забит вредными вкусностями на нескончаемый перекус.
На диване рассиживаться не стали, окружив накрытую поляну прямо на барной стойке, и после вступительных слов: «А теперь слушайте меня внимательно», сказанных в стиле кухонных политэкспертов-конспираторов, у Васи с Машей наступил когнитивный диссонанс.
Дима рубил правду-матку наотмашь, не щадя коллег. Рассказал о строении вселенной. О её законах, с краткими комментариями. Об ангельских сущностях, об элементах космического Разума. О духах, что знал, хотя честно признался, что знает о них пока очень мало. Только, так сказать, занялся этим вопросом вплотную. Молодожёны слушали раскрыв рот, но по глазам было видно, что пока не до конца верят во всё услышанное.
И на самом интересном месте лектор был безжалостно прерван. В их уже сдружившуюся за месяц компанию заявилась пропащая Лебедева. Её явление вызвало у Димы шок, что заставило молодого лектора заткнуться на полуслове с открытым ртом и куском буженины в руке.
Это была Юля и не Юля одновременно. Лёгкие широкие брюки, полностью скрывающие стройные ножки. А ведь она никогда раньше не упускала возможности ими покрасоваться. Исчезла с показа упругая попка, а спереди не просматривалась верблюжья лапка, доводившая встречных мужиков до кипятка в трусах. Сверху полупрозрачная блузка, однозначно демонстрирующая на девушке лифчик, чего Дима в жизни на напарнице не лицезрел. Волосы приобрели естественный цвет, превращая пожизненную блондинку в обычную шатенку.
— Привет, — поздоровалась Лебедева, подходя бесшумно к накрытому столу, из чего Дима сделал вывод, что она в какой-то мягкой обуви и абсолютно без каблуков, что делало её ненамного выше Маши.
Все присутствующие неуверенно поздоровались в ответ, расступаясь. Отбывшая наказание подошла к стойке, оглядела нарезку и, посмотрев на Диму, застенчиво попросила:
— Ди, сделай мне кофе, пожалуйста.
Только сейчас офигевший Сычёв понял, что на красавице ни капли косметики, что однозначно переводило её из разряда замораживающей своей красотой стервы в обычную красивую девушку: мягкую и тёплую. Дима тут же про себя отметил, что так ей даже больше идёт. Но вот что всё это могло означать?
— Конечно, — ответил ей недоумённый хозяин фешенебельного кабинета, шагнув к кофемашине. — Тебя вместо недели не было три. Что-то случилось? Работой завалили?
— Я не работала, Ди, — спокойно ответила преобразившаяся Юля, формируя себе бутерброд с сыром. — Я находилась на перевоспитании.
— Ну и как, — с ехидством влез своим басом Вася, — перевоспитали?
— Перепрошили, если точнее, — никак не восприняв его сарказм, ответила Лебедева и, вновь обратившись к Диме, поинтересовалась: — Их уже ввели в курс дела? Они знают, на кого работают?
— Да вот как раз довожу нужную информацию, — задумчиво ответил ей напарник. — На кого работают — знают. Но, судя по эмоциям, не верят. Вернее, у них это пока в головах не укладывается. Там каша.
Юля по-деловому осмотрела кардинально изменившуюся парочку и профессионально поинтересовалась:
— Какими лахордами София наградила?
Те не поняли вопроса и синхронно перевели взгляды на Диму, как на переводчика для получения разъяснения.
— Лахордами она называет САР-ключи. В переводе с латыни это означает «аккорд». Я так вообще для себя называю их «хор». Они звучат у меня в голове, как хоровое пение.
Первым отреагировал Вася. Он кивнул, удовлетворённый объяснением. Затем взял в руку бутон белой розы, что стояла в фарфоровой вазе на стойке. Отломил, произведя стеклянный «дзынь». Повертел в руке, а затем, имитируя баскетболиста, закинул его в раковину, как в корзину. Бутон со стеклянным звоном рассыпался на мелкие осколки. Затем взял чайную ложку, показал её хозяину и, явно выпендриваясь, спросил:
— Металл плавить будем?
— Не надо портить корпоративное имущество, — безэмоционально прервал его выпендрёж Дима, выключая кофемашину и подавая готовый напиток Юле.
— Понятно, — спокойно, никак не отреагировав на Васин выпендрёж, проговорила Лебедева, принимая чашку кофе, и, обратившись к Маше, спросила: — А у тебя?
— Я бы не хотела на тебе это показывать, — застеснялась Синицына, опуская глазки.
— А у тебя и не получится, — со смешком прервал её Дима, возвращаясь к стойке. — У Юлы полная защита от ментальных атак. А вообще, Маша у нас теперь душевный лекарь, — принялся он объяснять уже напарнице. — Если я генерирую всепоглощающую любовь, то она — всепожирающий стыд. А стыд, как известно, есть основа любой души. Вот путём восстановления основы у условно бездушных она и будет души лечить.
Идиллию перекуса вновь прервали. На этот раз в апартаменты заявилась сама София.
— Оголодали, чё ли? — бестактно, развязным тоном поинтересовалась начальница, проходя в холл. — Бросайте свои огрызки и рассаживайтесь на диван. Дело есть.
Реакция бригады «Ух» была незамедлительной. Быстро бросили перекус. Быстро расселись наперегонки, словно огромного дивана на всех не хватит. Пятёрица встала напротив у телевизора, висевшего на стене. Обвела взглядом всю четвёрку, задержав внимание на Юле, пристально её рассматривая с головы до ног, словно рентгеном просвечивала, и, не отрываясь от процесса сканирования, начала тихим, но жёстким голосом, отметая всякое разгильдяйство:
— Из колоний строгого режима бежало семеро заключённых. Среди них нелюди. Но не все. Зверей — в расход. Тех, в ком есть ещё крупица человечности, — на излечение.
С этими словами она оторвалась от Лебедевой и уставилась на Синицыну, как бы подчёркивая: «Это, девочка, тебя касается». Та понятливо кивнула. София перевела взгляд на Васю и продолжила:
— Уголовники матёрые, с хорошо развитым звериным инстинктом самосохранения. От погони ушли легко. Засады обошли играючи. Бегут, мастерски запутывая следы. Даже служебные собаки сдались.
Сам по себе включился телевизор, и на экране высветилась карта в виде аэрокосмического снимка. По центру почти круглое озеро в окружении лесов. На берегу слева — селение в двадцать домов с ровными, видимо, асфальтированными дорогами. На противоположном от селения берегу озера замигала точка. София продолжила:
— К вечеру доберутся до цели. С восточной стороны озера имеется полуразрушенный сарай — бывшее владение рыбконторы. Там для них оборудован схрон с одеждой, едой и документами. Пособник — один из жителей деревни. Он вашей целью не является.
Она замолчала, продолжая смотреть на Копейкина. Тот понял это как приглашение к обсуждению исходных данных.
— Устроим засаду в сарае? — предложил он очевидное.
— Почувствуют, — покачала головой София. — Обойдут засаду и пойдут в деревню. Будут жертвы. Там сплошные комфортабельные коттеджи. Много детей завезли на каникулы.
— Значит, засада должна стать приманкой, — тут же поменял план Вася, — мимо которой они не смогут пройти.
— Продолжай, — одобрительно кивнула начальница.
— Как давно они в бегах? — был следующий вопрос опера.
— Трое суток, — ответила София. — Четвёртые пошли.
— Национальность беглецов? — продолжал уточнять Вася.
Маша посмотрела на него с видом: «А это тут при чём?» А вот Пятёрица одобрительно улыбнулась, отвечая:
— Все семеро — кавказцы.
— Наверняка имеют боевой опыт и знакомы с диверсионным делом, — не спросил, а как бы констатировал опер.
— Правильное предположение, — подтвердила София. — Все бывшие моджахеды, а ведёт их опытный полевой командир.
— Матёрый противник, — подвёл итог своим мыслям Вася, но тут же задал следующий вопрос: — Вооружение?
— Один автомат. Забрали у убитого конвоира.
— Это плохо, — тяжело выдохнул Копейкин, смурным взглядом осматривая двух хрупких девушек и красавчика блондина, из которого вояка не лучше, чем из первых двух.
Наступила пауза. Думал только Вася. Остальные тупо ждали его решения, заранее отдавая бразды правления в будущей операции. В конце концов, он профессиональный оперативник. Ему всяко лучше знать, что надо делать в подобных ситуациях. Но Васю тяготила непонятка: он лишь поверхностно знал о возможностях своих коллег и никогда ещё не участвовал в совместных операциях. Хотя больше всего его напрягал автомат — дистанционное оружие, которому у них в волшебном отряде вообще нечего противопоставить. Даже теоретически.
— Нам оружие дадут? — не надеясь на положительный ответ, всё же спросил опер.
— Вы достаточно вооружены, чтобы с ними справиться, — моментально обрезала его хотелки София, одной фразой давая понять, что это не просто задание, а некий экзамен на профпригодность.
— Тогда у меня только одно предложение, — наконец начал Копейкин выкладывать свой план. — Опасно, конечно, но не вижу другого варианта. Устраиваем на берегу озера пикник с шашлыками, чтобы на всю округу воняло. Они голодные. Это должно сместить ориентиры беглецов в сторону: «Не проходите мимо». С виду мы угрозы не представляем, ну, может, кроме меня. Две хрупкие девочки и прилизанный мажор, больше похожий на голубого, их не только не спугнут, но и однозначно приманят.
Дима, услышав в свой адрес столь нелестную характеристику, тем не менее в драку кидаться не стал. Даже в словесную, прекрасно понимая, что Вася прав. В глазах матёрых уголовников, да ещё моджахедов, он именно так и выглядит. Мало того, Сычёв решил даже подыграть, уже продумывая, как бы ему погламурней одеться на плановый пикник, чтобы у зеков вообще все сомнения в его нетрадиционной ориентации отпали.
— Как мы туда доберёмся? — был следующий вопрос самопровозглашённого бригадира.
— Я открою переход. На берегу лодка. Её оставили для них, но беглецы об этом не знают и вполне могут решить, что вы на ней приплыли из деревни, чтобы насладиться романтикой по полной.
— Принято, — кивнул Вася. — Сколько у нас времени на подготовку?
— Максимум четыре часа. Так что поторопитесь.
Уложились впритык. И то, если бы не Вася, спец по вылазкам на природу, не успели бы. Закупили всё необходимое для приготовления шашлыка. Целое пластмассовое ведро уже замаринованного полуфабриката. Коробку пива, и ни на что другое Копейкин не согласился. Спорить никто не стал: пиво так пиво. Мангал с шампурами, мешок угля с розжигом, раскладной столик с такими же раскладными стульчиками. Соусы, хлеб, одноразовую посуду. Ещё всякой дряни по мелочи. Вроде бы всего ничего, а два туристических рюкзака набили под завязку.
Перешли к месту уже в сумерках, но благодаря открытому пространству озера, расположенного как раз на закат, было ещё довольно светло. Осмотрелись. Прислушались. И приступили к обустройству пикника, стараясь выглядеть как можно естественнее. Дима собрал мангал и атрибуты мебели. Девчонки помыли овощи и нарезали их на большие пластиковые тарелки. Вася занимался мясом, накалывая их на шампуры и выкладывая на мангал, который сам же и запалил без розжига своим САР-ключом. Тихо играла музыка из Машиного мобильника.
Уже через пять минут по берегу распространился сводящий с ума аромат жарившегося шашлыка. Все четверо подошли к воде и любовались закатом. Вечер удался тихим, умиротворённым, если бы не комары. Вот только все четверо были напряжены как пружины, в восемь ушей прислушиваясь к шорохам и отдалённым звукам. Где-то в деревне залаяли собаки. Где-то совсем рядом плеснула большая рыбина. Повсюду квакали лягухи, мешая прослушивать лес за спиной.
Стало темнеть и холодать. Бригада перебралась поближе к мангалу и столику. Вася вертел шампуры. Дима с девочками уселись за столик, на котором светил большой китайский светодиодный фонарь, освещая всё вокруг на несколько метров. Хороший фонарь. Комары окончательно достали, и Маша, вынув мазь из рюкзака, принялась натираться зловонной субстанцией. И тут раздался оглушительный выстрел…
Диму мгновенно сдуло в траву вместе с раскладным стульчиком. Он принялся в панике метаться, лёжа на пузе, не понимая, откуда стреляли. Мельком заметил, что девчонки тоже распластались на земле и также, находясь в панике непонимания происходящего, крутят головами. Наконец заметил Васю. Вернее, сначала услышал шум падающего тела, а потом увидел его лежащего лицом вниз без признаков жизни.
Маша, завизжав, кинулась к любимому. И только тут Сычёв услышал топот подбегающих зеков. Он, не раздумывая, врубил Славу на полную катушку. Топот резко сбился с темпа, и почти тут же бандиты стали останавливаться. Дима, трясясь от страха и захлёбываясь адреналином, медленно поднялся, уставившись на толпу замерших перед ним худых и оборванных кавказцев, у одного из которых в руках был автомат, направленный прямо ему в голову.
Сычёв попытался успокоиться, понимая, что держит их крепко на ментальной привязи, но тут произошло нечто такое, что разрушило устоявшиеся в его голове каноны. Трое из семи неожиданно по-звериному зарычали и, блестя чёрными глазищами от света фонаря, с радостными мордами сумасшедших рванули на него. У Сычёва аж сердце биться перестало. Но он ничего не успел сделать. Три росчерка молний, и вся троица с дымящимися головами сломанными куклами полетела в траву, не добежав до Димы всего пару шагов.
Концентрация слетела. В ушах долбил учащённый пульс. Воздуха не хватало. Дима растерялся, почему-то вспомнив термин «паническая атака».
— Ди, работай, — послышался слева спокойный голос Юлы, что моментально привело в чувство.
Он вновь включил Славу. Оставшиеся четверо бандитов вообще не успели сориентироваться, что с ними происходит, поэтому при потере ментального давления только растерянно озирались, напрочь забыв о своих первоначальных намереньях. А тут и заново прибило.
Вот только у Димы не к месту в голове засверлил вопрос: «И как долго я смогу их удерживать?» Он неожиданно вспомнил, что, породив Славу впервые и продержав несколько секунд, он потом сам чуть дуба не дал от бессилия. А здесь держит куда больше и даже не чувствует оттока сил.
Он не понимал, в чём дело. Может, адреналин помог, может, тренировки, а может, и София поспособствовала, чтобы его ментальная атака работала как родная. Но чем дольше он продолжал давить, тем больше нервничал, получая дополнительную неуверенность в своих силах.
Слава у Димы работала по площади, поэтому ему не было необходимости держать уродов в зрительном контакте. Он обернулся. Вася как лежал у мангала лицом вниз, так и продолжал лежать, не подавая признаков жизни. Маша разлеглась рядом, не добежав до суженного пару шагов. Юла с шаром в руке пристально следила за оставшимися зеками, выискивая, кого из них прибить. Наконец она погасила шаровую молнию и, посмотрев на Диму, спокойно, как удав, проговорила:
— Подержи их. Я пойду посмотрю, что с нашими стажёрами.
Сычёв сначала кивнул, но тут же осёкся:
— Подожди. Прикрой.
С этими словами он медленно подошёл к замершим зекам. Тот, что держал автомат, нервно дёргал одной половиной лица. То ли с неимоверным усилием боролся с его воздействием, то ли моджахеда сдерживали три трупа и красавица, поигрывающая в руках колдовством шайтана.
Судя по всему, это и был их полевой командир. Диме очень не понравилось кривляние главаря. Дрожь в ногах снова усилилась, но, сжав зубы и обозлившись на себя уже чуть ли не автоматически, шагнул к зеку вплотную и, взявшись за ствол автомата, как можно спокойней проговорил:
— Отдай мне. Он тебе больше не нужен.
Как ни странно, но тот с лёгкостью подчинился, хотя по-прежнему проявлял на лице нешуточную борьбу. Отобрав оружие, Дима, не поворачиваясь к прибитым Славой спиной, осторожно пошёл обратно, по ходу повелительно отдав команду:
— На колени. Руки за голову.
Те, кто с радостью, кто скрипя сердцем, команду выполнили. Сычёв в оружии не очень разбирался, но автомат Калашникова всё же держал в руках на военной кафедре. Он отстегнул магазин и тут же невесело хмыкнул. Рожок был пуст. Передёрнул затвор. В стволе патрона тоже не оказалось. Оказывается, моджахеды вышли на них с единственным патроном в стволе, который использовали, выбив из группы мирно отдыхающих единственного, на их взгляд, кто мог оказать сопротивление. Видимо, измотались за три с лишним дня беготни так, что не рассчитывали на свои силы, даже имея такое количественное преимущество. Грамотно.
Дима выбросил автомат и рожок в траву, чтобы руки были свободны, и, дойдя до стола, тихо, почти шёпотом уведомил Лебедеву:
— Юла. Я долго не продержусь. Что делать будем?
Напарница задумалась, поигрывая шаровой молнией в руке.
— Может, прибьём от греха подальше? — наконец предложила она.
— София запретила, — но тут же радостно встрепенулся. — Стоп!
Слава погасла, а Дима, повернувшись к стоящим на коленях зекам, выставил вперёд ладони и включил Стыд. Ох как беглые заизвивались. Словно их стало корёжить непонятной силой. Обхватив голову руками, они как один принялись маятниками биться лбами о землю, как при молитве, притом неистовой.
— Юла, — уже увереннее скомандовал Дима, — приведи в чувство в первую очередь Маху. Она в обмороке. Похоже, Славой прибило. На эмоционально слабеньких девочек она действует убойно, до потери сознания. Пусть она меня заменит. Потом вместе посмотрим, что с Копом.
Лебедева кивнула. Загасила молнию. Взяла полторашку с минералкой со стола и спокойно пошла приводить напарницу в чувство. На это ей потребовалось чуть больше минуты. Маша после воды в лицо пришла в чувства достаточно быстро, только начала ныть и кукситься, что-то бормоча и причитая, пока до Димы не долетел звонкий шлепок. Судя всего, по лицу. Пощёчина привела Маху к адекватности лучше всякого лекарства.
Потом Юла ещё с полминуты яростно на неё шипела, наставляя на путь истинный, после чего к Диме подошла мокрая, но до озверения злая Маха, встав рядом и выставив вперёд руки, включила свою душевную лечебку. Все четверо зеков от двойной порции повалились на траву, потеряв сознание. Слабоваты оказались. То ли от голода, то ли измотанные физически за трое суток беготни. То ли то и другое вместе взятое.
Дима потушил мрачный хорал в голове, тут же ощутив бешенную усталость. Хотелось лечь рядом с моджахедами и поспать часиков до утра. Но встрепенулся, обозлился и заставил себя идти помогать Юле. Проходя мимо стола, присосался к бутылке с газированной минералкой. Горло ободрало углекислотой, но добавило бодрости.
Лебедева уже перевернула бугая на спину и, разорвав рубаху на груди, замерла, выставив ладони над раной, из которой слабой струйкой вытекала кровь, но это её почему-то не сильно беспокоило. Пуля влетела в верхнюю левую часть грудины между сердцем и ключицей. Могло сложиться впечатление, что лекарка заживляет рану колдовством, но Дима прекрасно знал, что она так не умеет.
— Что ты делаешь? — тихо спросил Сычёв, падая мешком с отрубями на колени рядом.
— Пытаюсь пулю достать, — так же тихо, но с явным напряжением ответила Лебедева. — До сих пор как следует не научилась пользоваться телекинезом. Но вроде потихоньку ползёт.
Тут из раны хлынула густая бурая субстанция, напоминая извержение вулкана. Девушка сунула ухоженные ноготки в эту смесь и через секунду выудила, как пинцетом, окровавленную пулю, уронив её на грудь раненного.
— Уф, — облегчённо выдохнула лекарка, и по её руке заискрились маленькие молнии.
Она, без зазрения совести наплевав на чувство брезгливости и элементарную санитарию, сунула палец в рану на всю глубину. Моментально запахло палёным мясом. Дима поморщился, но прекрасно понял, что она делает. Запах напомнил о шашлыке. С большим трудом поднялся. Собрал шампуры с обгорелым мясом. Сначала хотел выбросить их в траву, но, посмотрев на лежащих без сознания голодных зеков, отнёс их на стол. Взял бутылку и залил угли. Огляделся.
Фонарь на столе едва высвечивал беглецов, и это было не очень хорошо. Подойдя к ним вплотную, Дима поочерёдно сунулся в их эмоции. Невнятные, слабые импульсы. Зеки спали как убитые. Это успокоило. Со спины подошла Маша.
— Они без сознания? — шёпотом спросила она.
— Спят, — так же шёпотом ответил Дима.
— Посторожи их пока, — попросила девушка и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом пошла к Васе, где тут же начала самобичевание.
— Какая же я дура, — вполголоса принялась она убиваться. — Всё собрали, кроме аптечки. Ему нужна скорая. Мы его до больницы не довезём.
— Не гунди, — прервала её Юля. — Пулю достала. Рану обработала. Главное, кровь остановила. Ничего с ним не будет. Сейчас полежит и очухается. Сердце работает. Лёгкие дышат. У него просто болевой шок.
Резко стало светло. Все находящиеся в сознании вскинулись. Возле сарая открылся переход, и из него, шаркая по траве, вышел Ефимыч. Встал, огляделся. Выдал недовольное «Да» и направился к бригаде скорой помощи, ворча по пути:
— Вот же срач тут развели. Путное мясо пожгли. Продукты перевели. А прибираться кто будет?
Дошаркал до раненого. Ещё раз оглянулся вокруг, словно видит в темноте, и громко скомандовал:
— Марш домой, бездари, — и, обращаясь к бессознательному Васе, добавил: — А ты чё разлёгся, как на курорте? Вставай давай. Шагай звездюлей от матушки Софии получать.
Вася резко открыл глаза. Хлопнул себя лапищей по ране, от которой и след простыл. Сел, вытаращив глаза и ничегошеньки не понимая. После чего, обращаясь к Маше, спросил:
— И что это было?
Но вместо неё ответил Дима, уже вразвалочку направляясь к открытому переходу.
— Пошли отсюда. Дома разборки будем устраивать.
И они пошли. Дима с Юлей как должное. Вася с Машей, словно в штаны навалили.

Глава 18. Локация 42. Блин комом, несъедобным не бывает.
Вышли, откуда зашли: Димины апартаменты. Только в отличие от начала операции работодатель и наёмники поменялись местами. София восседала на диване, закинув ногу на ногу, руки — на широкую спинку мягкой мебели, как орлица, распустив крылья. При этом злая, как собака. Четвёрка грязных по уши, а кое-кто оборванных в хлам туристов выстроилась неровным строем напротив.
— Поздравляю, — приступила к плановому разносу начальница в душевном образе мегеры. — Тест на командное взаимодействие вами провален. Задание не выполнено.
Вся бригада разом осунулась, разглядывая грязь на кроссовках, массово соображая: и откуда она только взялась, когда на берегу песочек был.
— Что за дела? — неожиданно пробасил насупившийся Вася, изображая собой упрямого бычка-переростка. — Я ничего не помню.
— Ещё бы тебе помнить, раненный в жопу боец молодой, — вскинулась София, определив первую жертву для расправы. — Ты каким местом засаду продумывал? Медаль решил себе заработать, кидаясь на амбразуру с шашкой наголо? Ты же знал, что у них огнестрельное оружие. Зачем вылез на всеобщее обозрение? Спрятаться до поры до времени ума не хватило? Убили тебя, командир хренов. Сразу же и убили. Поэтому ты не можешь ничего помнить.
— Да живой он был, — неуверенно запротестовала Лебедева. — Пулю я вынула. Рану прижгла. Кровопотерю остановила. Жизненно важные органы вроде не задеты.
— Вроде? — перекинулась София на вклинившуюся в разнос девушку. — А ты бы до больницы его довезла?
Вот тут лекарке возразить было нечего. В обычных условиях вполне возможно, что они бы не довезли его даже до деревни. А дождаться скорой однозначно бы не смогли, в той-то глуши. Крыть Юле было нечем. Она для себя уже осознала свою ошибку: мало того, что не взяла с собой волшебную шайтан-машинку в кейсе, так ещё и элементарную аптечку прихватить не додумалась. А София продолжила её добивать.
— И чё это была за показуха? С чего бы это опытному в таких делах экзекутору столь эффектно швыряться молниями? Описалась со страху, чё ли? Или ты бы их шокером не успокоила, семерых да чахлых?
— Виновата, — повинилась Юля, готовая провалиться от стыда сквозь землю.
Она не могла сознаться вслух, что Сущность Разума сразу её раскусила. Она действительно испугалась, но не за себя, а за остальных. Впервые в жизни Лебедева испугалась за кого-то кроме себя. Она сама не понимала, как это произошло. Просто события завертелись столь стремительно, что анализировать было некогда. Зеки же остановились, хапнув Димину любовь. Все. А что у этой троицы в мозгах замкнуло? Непонятно.
А ведь именно замкнуло. Те трое, что ломанулись, как раз и были в беглецах звери, на которых даже Слава не подействовала. Вернее, подействовала, да не так, как на людей. Нелюди обезумели от вожделения, уже ничего не соображая. Исключительно на инстинктах. Ими вместо нейронов управляли одичавшие гормоны, уровень которых зашкаливал.
— А когда встали как вкопанные, — продолжала разбор полётов начальница, — ты какого на них пялилась и перед ними красовалась? Почему не обездвижила и не повязала?
Вот тут каявшаяся Лебедева впала в ступор, вздёрнув бровь. А действительно, почему шокером-то их не уложила в траву? Ведь это было так просто. Что с ней случилось? Почему она перестала действовать как раньше? Она что, с перепрошивкой все навыки забыла?
— А ты что, клоун, вытворял? — тем временем София взялась за Диму, почесавшего затылок, чем обратил на себя не нужное в этой ситуации внимание. — Ты кого Славой пытался прибить? Они тебе чё, бабы, чё ли?
— Но ведь подействовало, — хмыкнул Сычёв, разводя руки в стороны, мол, пардон, мадам, но победителя не судят.
— Подействовало? — повысила голос Пятёрица и, указывая на Машу, уже криком продолжила: — Вот на неё она подействовала! Мало того, что с самого начала потеряли боевую единицу, так ты ещё и вторую прибил, лишившись душевного лекаря, работа которой, между прочим, была одним из обязательных условий выполнения задания.
Диме возразить было нечего, и он принялся разглядывать изгвазданные в грязи кроссовки. Тем не менее про себя упрямо стоял на своём: «А что ещё оставалось делать, когда на тебя семеро зеков ломятся с автоматом наперевес?»
— Башкой надо было думать, — тут же ответила ему София на невысказанный вопрос всё тем же ором. — Ты изначально был назначен на роль жертвенного агнца. Кто тебе сценарий переписал? Кто тебя вообще просил лезть, куда не просят?
— На автомате получилось, — буркнул жертвенный агнец или козёл отпущения по сценарию, не желая сдаваться. — Как ни готовились, а всё равно получили нежданчик.
— И во-вторых, — пропустив мимо ушей его оправдания, продолжила распекать Диму София, — ты сколько времени можешь держать Славу, до того как сдохнешь?
Сычёв пожал плечами. Он сам над этим думал, но ответ не нашёл.
— Ты со своими САР-ключами не боевик, — продолжила разошедшаяся София. — И забудь на будущее о передовой. Не твоё это. Понял?
— Понял, — буркнул недовольный Дима, даже обидевшись за свою никчёмность как бойца.
— И в-третьих, — не успокаивалась Сущность Разума, добивая нерадивого ученика. — Я тебя предупреждала, чтобы ты не хватался за работу Махи?
Вот тут Дима сник окончательно. Действительно предупреждала, и он давал обещание, которое не выполнил.
— А ты чего мне тут глазки строишь? — резко переключилась София на последнюю из четвёрки. — Мало того, что пала смертью труса под жалкой ментальной атакой, так и свою работу умудрилась запороть. Вот казалось бы, как можно такую работу изгадить? Но ты ведь умудрилась!
Маша в ответ только ротик открыла, но сказать ничего не успела.
— Тебе была поставлена задача по восстановлению ущербных душ, а ты что натворила? Шандарахнула так, что те, вместо того чтобы каяться, попадали в голодный обморок и преспокойненько отправились баиньки. Полечила, называется. Как были полузвери, так полузверями и остались. Ты же чувствовала, что этот малохольный стыдом их давит. Зачем ещё со своим полезла?
— Я думала, лучше будет, — промямлила Маша. — Сильней пристыдим на пару.
— Пристыдила? — рявкнула на неё София, да так, что не только Маша вздрогнула, но и все остальные.
Но если все остальные только вздрогнули, то душевный лекарь собралась зареветь.
— Бездари, — уже тихо и якобы только для себя выдохнула Сущность Разума, резко успокаиваясь и отводя от четвёрки взгляд в сторону окна.
Наступила тишина. София делала вид, что думает. Остальные делали вид, что ждут не дождутся, когда это всё закончится к чёртовой матери. Пауза затягивалась.
— София, — спокойно, что совсем не походило на Лебедеву, обратилась лекарка к разъярённому руководству, — а почему мы всех семерых не казнили? Шансов, что хоть кто-то из них ещё станет человеком, равны нулю. Ты же сама это прекрасно понимаешь.
— Да им за счастье было бы умереть от твоих рук, — уже обычным тоном не согласилась с ней начальница, продолжая смотреть в окно, — вместо того, что с ними сотворил этот малохольный. Он своим усердием у двоих поменял половую ориентацию, а у второй парочки теперь неизлечимые проблемы с потенцией.
— Мля, — выразил восторг самому себе Сычёв, довольно лыбясь.
Лебедева лишь хмыкнула, как-то сразу осознав всю прелесть наказания. Брутальные абреки больше не абреки. Да, в этом случае им было бы лучше сдохнуть от её молнии, чем с этим жить. Успокоившаяся Пятёрица посмотрела жалостливым взглядом на Юлю и излишне спокойно спросила:
— А ты в борьбе добра и зла на чьей стороне?
Этот странный вопрос заставил оторвать глазки от пола всю четвёрку. Что за идиотский вопрос? Конечно же, они на стороне добра. Как ещё может быть по-другому?
— Раз мы чистим мир от зла, значит, стоим на стороне добра, — не понимая, что имела в виду София, отрапортовала Юля.
— Неправильный ответ, — припечатала Сущность Галактического Разума, повергнув всех в состояние выпученных глаз.
— В смысле? — резко проснулся раненный в жопу боец молодой по имени Вася.
— Всё есть баланс.
София резко сменила тон с панибратски-разносного на величественно-возвышенный, прямо на глазах перевоплощаясь в статную сказочно красивую женщину за сорок, наряженную в роскошное платье, усыпанное драгоценными камнями с головы до ног. И если на Диму это не произвело никакого эффекта, он привык к подобным фокусам в виртуале, то у остальных преображение вызвало паралич. С такой сказкой они явно сталкивались впервые.
— Борьба добра со злом — борьба вечная, как и любая борьба противоположностей. Их противостояние — как электрические полюса. Чем напряжение больше, тем больше энергии для совершенствования. Вселенная не терпит однобокости. Превалирование одной из крайностей для неё смертный приговор. Поэтому любое отклонение она нивелирует. Её инструмент балансирования — Разум. Вы — будущие инквизиторы, обязанные стоять на страже законов вселенной и быть выше добра и зла. Вы вообще больше не люди. Вы — арбитры, уравнители этой биологической системы. Примите это.
Она грациозно поднялась с дивана и, кажется, не касаясь пола, поплыла на выход, оставляя ошарашенную четвёрку на самоедство.
Первым из оцепенения вышел хозяин апартаментов. Сычёв, словно ничего не случилось, прошлёпал в грязных кроссовках в кухонный блок, оставляя на чистом полу чёткие следы. И, раскрыв холодильник, нырнул в него с головой, проворчав из его утробы:
— Вы как хотите, а я жрать хочу, как зек после трёх дней голодовки.
Оставшаяся троица ожила, но Диму не поддержала.
— Я к себе, — убитым голосом заявила Лебедева. — Умыться, переодеться, подумать.
— Мы тоже, наверное, к себе пойдём, — пробасил Вася за двоих, как бы извиняясь. — Мне так тем более гардероб поменять надо.
Он демонстративно распахнул дырявую рубаху без пуговиц, залитую уже застывающей кровью.
— Держи, — неожиданно обратилась к нему Юля, проходя мимо и протягивая в испачканной кровью ладошке вынутую из него пулю. — Шрама, как медали, тебе не видать, а вот из этого можешь себе сделать сувенир, как напоминание о скоротечности биологической жизни.
Но подарок перехватила Маша, успев быстрее мужа-увальня сцапать свинцовый цилиндрик с ладони напарницы, тут же плотно зажав в кулачке.
— Спасибо, Юля, — от всей души поблагодарила она спасительницу.
— Юла, — поправила её Лебедева, уже выходя из зала.
Минута, и Дима остался один на один с холодильником. Что скрывать: философия инквизитора его ошеломила. Но кушать, после того как выложился чуть ли не насухо, хотелось больше, чем размышлять над высокими материями. И только наевшись до состояния «больше не лезет», он смог переключиться на другое. Но это опять касалось не размышлений, а гигиены. Под конец набивания желудка он неожиданно осознал, что ест грязными руками, резко переключаясь в воспоминаниях, где это он свои перчатки потерял. А там и про ноги вспомнил, и вообще про весь свой внешний вид: валяние по сырой земле красоты не добавило.
Скинув с себя в каморке со стиральной машиной всё и забросив это всё в корзину для грязного белья, он с минуту глядел на изгвазданные в грязи кроссовки, соображая: «А это-то куда закинуть?» Не найдя подходящего приёмника, зашвырнул их следом в ту же корзину, нарочито громко захлопнув крышку, демонстрируя в первую очередь для себя окончание процесса утилизации грязи. После чего в чём мать родила прошлёпал в душ, но пока дошёл до лейки — передумал и залез в ванну, решив, что при отмокании в горячей воде на полной расслабухе всяко будет лучше думаться. А поразмышлять было о чём.
Итак: добро и зло — понятия относительные и очень расплывчатые. Они зависят от точки зрения, потому что субъективны. Одно и то же деяние, в зависимости от выбранной позиции, может иметь неоспоримые доказательства причисления его как к добру, так и злу. Любой каприз за деньги заказчика. Также эти понятия зависят от времени действия: деяние, причисляемое к добру в настоящий момент, в конечном итоге приводит ко злу. Благими намереньями выстлана дорога в ад.
И наоборот, зло в виде принуждения или боли, причинённое человеку сейчас, в конечном итоге оборачивается благом. Умника из дурня делают только розги в процессе образования: не заставишь — не научишь. Да и лекарь зачастую лечит через боль: болезненный укол в ту же задницу иногда спасает голову. Изначальное зло впоследствии оборачивается добром. Так что считать добром, а что злом?
Дима, расслабившись в пенной ванне, решил для себя, что критерием всё же следует выбрать не эти размазанные понятия, а простую человеческую злость. Добро — это «я сегодня добрый», злость отсутствует. Зло — «я злой и лучше не беси меня». И вот тут в голове сложилась очень любопытная картинка, которую он принялся детально анализировать, исследуя крайности.
Допустим, в определённом обществе победила всеобщая доброта, а злость исчезла как биологическая ненадобность. Наступило светлое будущее, к которому так стремятся некоторые фантазёры от политики. Человек человеку друг, товарищ, брат. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Или, например, удалось создать социальное равноправие, искоренившее общественные изъяны человека, поднимая его до вершин сознательного общества всеобщих прав и свобод.
Или цивилизация победившей морали. Но так как на сегодняшний день основа морали имеет христианские корни, то светлое будущее в одночасье превратилось в рай на земле. Ближний возлюбил ближнего. Кругом благодать и засеянная добром земля. Зло побеждено и уничтожено. Всеобщее счастье и патологическая радость, как у собаки при встрече хозяина.
Что произойдёт с человечеством в этом случае? Да ничего хорошего. Оно исчезнет. Совсем исчезнет как вид. Добродетель — это социальная импотенция, а импотенты не дают потомства. После эры всеобщей добродетели на земле воцарится пустыня. Злость — это ядерный реактор свершений, основа воли. Отсутствие внутренней злости — отсутствие свободы воли. Добродетельное человечество будет не способно к созиданию чего-либо. В том числе и себе подобных.
Всеобщее счастье? Но чувство счастья — это психическое отклонение от нормы, то есть заболевание, связанное с нарушением системы восприятия окружающего мира. Абсолютно счастливые люди — это дауны в режиме обострения заболевания. Вот эти счастливы безгранично, испытывая патологическую радость абсолютно по любому поводу. Им ссы в глаза, для них всё божья роса. Они безвольны и без посторонней помощи нежизнеспособны.
Так почему нас так упорно толкают к построению подобного общества? Целенаправленно из всех источников получения информации призывают сеять добро, на все лады восхваляют добродетели. Призывают к всеобщей любви и постройке счастливого будущего.
Ответ напрашивается сам собой: такое общество максимально легко в управлении. Безвольные, инфантильные импотенты, потерявшие возможность к созиданию, имеют только стадные инстинкты. Они агнцы божьи. И всё. А вот те, кто нам навязывают данную концепцию, себя к стаду не относят. Они видят себя пастухами человеко-овец. И для управления подобным стадом не нужно иметь семи пядей во лбу. Главное — вовремя застолбить место в пастушьей элите любым способом.
Да. Такое доброе общество однозначно вымрет, оставив после себя одних пастухов, которые в конечном итоге передерутся насмерть в очередной мировой войнушке и на этом прекратят существование человеческой цивилизации. Общество победившего добра — смертный приговор биологической жизни.
А что произойдёт с миром победившей злости? Подобное общество будет обладать максимальной возможностью созидания и такой же сказочной разрушительностью. В нём каждый индивид — клубок эгоистичных проблем, обладатель несгибаемой силы воли, супериндивидуал со своими целями и задачами, для достижения которых без зазрения совести шагающий по головам.
Способно ли подобное общество к саморегулированию и управлению? Да никогда. Миллиарды собственных мнений в нечто единое не объединяются. Количество населения будет тождественно количеству суждений. Сколько просуществует такой мир? Да они перебьют друг друга быстрее, чем продлится агония общества всеобщего добра. Передушат, перережут, перетопчут. Люди уничтожат сами себя быстро и с особой жестокостью. Анархия, конечно, мать порядка, вот только эта мать, которая «роди меня обратно».
Отсюда вывод: крайности смертельны, а значит, нужна золотая середина. А контролировать извечную борьбу добра и зла можно только в обществе, в котором победила разумность. А можно ли построить разумное общество, вообще обходящееся без добра и зла? Допустим, теоретически, что в интеллектуальном будущем человечество каким-либо образом избавится от эмоциональной составляющей. Ведь добро и зло, по сути, эмоции, чуждые холодной логике.
Ну и что, что люди перестанут радоваться и грустить. Навалить большую кучу. Зато восторжествует логика и целесообразность. Ну и что, что исчезнет искусство за ненадобностью. Оно и сегодня уже никому не нужно, кроме тех, кто на нём зарабатывает, и тех, за счёт кого они это делают.
Человечество навсегда избавится от кучи болезней хотя бы потому, что, как утверждают сами медики, все они от нервов, одни срамные — от удовольствия. А психические заболевания даже на уроках истории изучать не будут, так как подобное лишится смысла. Будут учить логику, анализ и доказательно сформулированные научные концепции.
Уйдут в небытие основная масса преступлений, совершённых на той же нервной почве. Восторжествует жёстко регламентированный законопорядок. Смеяться над поговоркой «Сила есть — ума не надо» не будут только потому, что смеяться разучатся, ибо «смех без причины — признак дурачины». Биологическое самопроизводство — в высокотехнологичных инкубаторах. Численность населения — подконтрольное. Сколько надо, под какие задачи — решается легко и просто.
Половая гормональная система будет блокироваться ещё в подростковом возрасте по мере включения и тут же атрофироваться за ненадобностью, возвращая функции обратно щитовидке. Люди уже по молодости станут обладать старческой мудростью в поступках и деяниях. Вся энергия будет брошена на обучение и умственное развитие.
Но тут может возникнуть возражение: «Аллё, гараж», но это же будут уже не люди, а биороботы какие-то. Ну это как посмотреть. Они на нас с высоты своего положения будут смотреть точно так же, как мы сегодняшние на человекообразных обезьян. Мы для будущего будем дикими человекоподобными животными. Их далёкими предками. А вот они как раз будут считать себя продвинутой человеческой цивилизацией, изучая нас по допотопным источникам информации и диву даваясь, какими мы были психованными, неуравновешенными и тупыми.
Вот только построение подобного общества — тупиковый путь развития. Почему? Да потому, что таланты в таком обществе будут создаваться по плану и графику в инкубаторах, а вот гений в нём не родится никогда. Гениальность — это способность создавать что-то новое, которое ещё никем не создавалось. А это, как Дима уже выяснил, возможно лишь на грани между реальностью и виртуальностью собственного внутреннего мира. На тонком льду между нормальностью и шизофренией. Отсутствие в обществе гениев застопорит развитие цивилизации, заставив топтаться на месте.
Человечество потеряет способность к биологическому развитию и, несмотря на супертехнологии, деградирует. Причём на уровне духа, то есть ДНК. Поэтому подобная цивилизация, несмотря на кажущуюся жизнеспособность, будет уничтожена. Эволюции ноль, а константа деградации никуда не денется.
Путь добродетели — это, по сути, превалирование душевности. Путь озлобленной свободы воли — стопроцентная духовность. Путь безэмоционального разума — потеря эволюционной составляющей. Вот тебе и весь расклад. Дима лишний раз сам себе подтвердил, что Высшие Силы просто так ничего не делают. Человек — третичная система, существующая в третичной вселенной. И каждая из составляющих жизненно необходима.
Выходит, что баланс необходимо соблюдать не только между добром и злом, но и разумом. Этакий тройничок получается. Контроль, конечно, надо держать сознанием, но и его следует отпускать иногда с тормозов. Как в своё время Господство учил? «Баланс — это не нахождение в точке равновесия, а пребывание или в одной, или в другой крайности в разные моменты времени, суммарно их нивелируя. Только наличие больших амплитуд противоположностей создают напряжение в обыденности, а с ним и неповторимый вкус жизни. Достигнув совершенства в крайностях, получишь совершенство баланса».
Получается, тройной баланс, как живой организм, постоянно находится в колебательных движениях, уравнивая отклонения составляющих. Но это же классическая задача трёх тел, создающая в системе хаос. А не тот ли это хаос, что порождает в мозгу мысль? Как же можно контролировать эту систему сознанием, когда оно — один из его элементов? Временно его изолировать? Наделал дел по дурости — сядь, подумай, как исправить и поумнеть на будущее.
Наверное, так и надо. Контроль над сознанием будет заключаться в умении в нужное время его включать или выключать. Выключил — хаос со всеми красками жизни. Включил — ужаснулся наделанному. Стабилизировал, сбалансировал и опять во все тяжкие. Красота. Правда, это весело, пока не прибьют последствия. Хаос в жизни персональным не бывает. Он обязательно захватит в свои орбиты других таких же хаоситов. А может, и разумным достанется, лишний раз напомнив, что от сумы и тюрьмы не зарекайся.
Но самое сложное и нерешаемое для Димы было другое: откуда взять понимание, в какую сторону качнулась система в глобальном масштабе? Вот грохнули они трёх уже «нечеловеков». Понизили баланс зла. А что, если в мире на этих троих приходились десять блаженных моралистов? И так был перекос в сторону духовности, так они, получается, ещё добавили. И как, простите, ликвидировать этот разбаланс? Душить ни в чём неповинных благих старцев прикажите?
Несмотря на то, что София анонсировала их новый статус, заявив, что они теперь не люди, на добропорядочных граждан у него лично рука не поднимется. Но, с другой стороны, насколько он уже знал, подобных задач Пятёрица ни разу не ставила. По крайней мере, он об этом не слышал.
А что, если проявление душевности воспринимать как барьер деградации? Деградация пассивна, как и добро. Добродетель и агрессия — вещи не совместимые. Бьют по левой — подставь правую. Тогда получается, что эту систему можно регулировать, оказывая влияние лишь на духовный фактор человечества: либо отпуская во все тяжкие до определённых пределов, либо прижигая калёным железом, если не на шутку разойдётся. А ведь, похоже, вселенная так и работает.
Его размышления прервало явление Софии. Сущность Разума бесцеремонно вошла в ванную комнату, встала напротив плавающего в чугунном корыте молодого человека и принялась потрошить его голову взглядом. У Димы аж круги поплыли перед глазами, и он схватился за бортики, чтобы с дуру не утонуть, потеряв ориентацию. Правда, это продлилось считанные секунды, после чего резко отпустило, и в голове образовалась свежая ясность, словно он только что её не ломал над мучительными философскими вопросами и не кормил себя фантазиями на разные темы.
Мозги стали чистыми, ясными, незамутнёнными ни единой мыслью. Даже вопроса не возникло: «Какого хмуля она тут делает?»
— Размышления и выводы далеки от канонов, — начала София, уставившись Диме в глаза, — но в принципе верны. Только ты забыл о главном: ни добро, ни зло, ни сознание сами по себе не имеют значения. Значение имеет их проявление в поле законов мироздания. Инквизитор не просто осуществляет баланс системы, он выявляет и устраняет нарушения законов. И устраняет, не прерывая существования объекта. Инквизитор — не палач. Духовности следует прививать душевность, душевности — духовность. А ещё действеннее — это перепрограммирование верой.
Вот тут Дима встрепенулся. В голове всплыли слова Кона, и пришло понимание.
— То есть изменение архитектуры мозга? — спросил он в недоумении.
— Правильное понимание, — кивнула София, — но с верой у тебя пока проблемы.
— Тяжело, знаешь ли, стать верующим и молиться тем, кого чуть ли не ежедневно лицезреешь. Пока ты не увидел объект веры воочию, ты в него веришь. После того как увидел, ты уже не веришь, а знаешь, и можешь только верить ему. Но стоит тебе познать его ближе, как перестаёшь ему верить и возникает желание послать его в дальние дали. Это так же, как с людьми.
— Ты рассуждаешь не о вере, а религии. Религия лишь результат использования веры, — грустно констатировала Пятёрица. — Тебе же требуется освоить технологию веры как инструмент биологического развития. Вера — это апогей абстрактного мышления, седьмая, наивысшая у вас система жизнеобеспечения.
— Знаю, — подтвердил Дима. — И знаю, что есть ещё восьмая и девятая.
— Для того чтобы получить следующую, требуется раскачать предыдущую. Только в совершенстве освоив веру, ты способен будешь создать в своей голове предпосылки для возникновения восьмой системы жизнеобеспечения.
— И что это за система, если не секрет? — с надеждой на ответ поинтересовался Дима.
— Предвидение, — спокойно ответила София, даже не собираясь делать из этого тайны. — Но не в мистическом смысле, как это делается в вашем мире и зачастую является шарлатанством, а как результат глубокого анализа большого массива данных и синтез результата с большой долей вероятности.
У Сычёва тут же хаотично возникло воспоминание, мгновенно оформившееся, как понимание.
— Так значит ведьмочку-Верочку не просто так занесло на ваши орбиты. Допускаю, что и мы четверо из той же партии.
— Да, — не стала его разубеждать Сущность Разума. — На данный момент у определённой части землян сформировались зачатки восьмой системы жизнеобеспечения.
— А заполучив эту восьмую систему, у народа голова не лопнет? — неожиданно спросил Дима, в режиме всё того же хаотичного мышления представив себе, что будущие люди будут выглядеть уродливыми головастиками.
София по-доброму улыбнулась, читая, а может быть, и просматривая его фантазии.
— Не лопнет, — продолжила улыбаться она наивности смертного. — Большой объём мозга вам не прокормить. А вот возможность работать им на независимых от планеты частотах — вещь посильная.
— То есть, — встрепенулся Дима, — обзавестись собственным тактовым генератором в голове?
— Правильно.
— И мы перестанем быть планетарными паразитами?
— И опять верно, — согласилась с ним довольная София. — Обзаведясь восьмой системой жизнеобеспечения, вы родитесь как космическая цивилизация. Перед вами откроется вселенная.