Глава 7. Мдааа, делааа

На уговоры-разговоры ушло около полугода. Мы методично просматривали жизни Габриэлл, пытаясь понять, что именно в них так сильно цепляет Сильвестра и зачем он обязательно убивает, точнее, начинает убивать с Габриэллы Кантолини. Потом следует охота на ведьм, где вначале погибают те, кто более-менее на неё похож, потом уже все без разбора, просто по навету завистников.
До костров мы больше не доводили, иначе муж бы не на шутку переполошился, а я наверняка потеряла бы доверие к любому огню, даже от свечи и электрической лампочки.
Примерно на тридцатой Габриэлле я согласилась с тем, что ни одна из них ничего по-настоящему ужасного не сделала, чтобы её на костёр отправлять:
- Слушай, ну это действительно какой-то фарс. Он просто её ненавидит, вот как бывает любовь с первого взгляда, а тут ненависть. Иногда через любовь с первого взгляда, иногда сразу. Это по меньшей мере странно.
- Согласен, а теперь давай вернёмся в события твоей жизни. Любовь у вас тоже с первого взгляда была, через месяц в ЗАГС побежали, а ещё через два ты уже жила в его доме.
- Не в его, в нашем.
- Это тогда он вашим был, теперь его.
- Ты специально сейчас на жадность давишь?
- Я подчёркиваю факты. Как к ним отнестись – твоё дело.
- И это все факты, которые ты хочешь подчеркнуть или есть ещё что-нибудь болезненное?
- Собственно, болезненного для тебя там много чего есть, это ты сама как-нибудь обдумаешь и простишь. А вот история вашего развода скорее для него болезненна.
- Ха, что ему там больно? Что кричать больше не на кого? Рыбкам в аквариуме по фигу, а нас с Феденькой нет, не на ком злость сорвать?
- Микаса, скажи, пожалуйста, ты разве не обманула Аркадия?
- Нет, я поступила по справедливости, - и скрестив руки на груди, я эпично обиженно свернула губки в трубочку, в надежде, что Миракс всё это видит и отстанет.
- То есть, когда Аркадий попросил у тебя доверенность ...
- Он просил генеральную, по которой можно было со мной всё что угодно сделать, даже признать виновной в смерти Кеннеди.
- Кеннеди убили задолго до твоего рождения, Микаса.
- А что ты к словам цепляешься? Ты же понимаешь, о чём я! А что с ребёнком по этой доверенности можно было бы делать? На это я пойти не могла, я же не дура! Но без неё он отказывался давать мне развод. Так что я воспользовалась своим единственным шансом и дала доверенность на дарение квартиры ребёнку в обмен на согласие на развод и отказ от претензий. И мне очень повезло, что это возможно было сделать вот так, курьером, что всё вот одновременно и быстро: вначале он прислал документы, и я отдала свои тому же человеку. И курьеру хорошо, и нам.
Говоря всё это, я уже потихоньку распалялась. Вот понятно, же кто в этой истории плохой, а Миракс заставляет меня, бедняжечку, снова переживать тот страх за себя, за свою жизнь, за ребёнка. Что ему за удовольствие такое? То на костёр меня физически тащит, то морально... Ну зачем нам вообще про этого гада Аркашку речь вести? Я же зла на него не держу? Ну да, нехороший он человек, так сама ведь выбрала! Неважно по каким причинам, важно, что решение моё было! Вот и злиться не на кого. А простить 101 физический костёр и 1 моральный – задача со звёздочкой, и мне точно никак не помогут подобные сегодняшнему разговоры!
- Микаса, себя-то обманывать зачем? Тебе повезло трижды: во-первых, удалось сбежать с ребёнком, во-вторых, удалось получить официальный развод, в-третьих,  Аркадий поступил гораздо честнее по отношению к тебе, нежели ты по отношению к нему.
- Ты что, хочешь сказать, что я не права? – я накинулась на Миракса, как разъярённая львица, – По-твоему мне надо было дать ему генеральную доверенность на себя и тем самым погубить свою жизнь? Будто мало тебе 101 далматинца, в смысле 101 Габриэллы на костре. Хочешь для разнообразия ещё и Микасу туда же отправить?
Я была вне себя от ярости и откровенно нападала, и мультфильм приплела, и костёр ... А ведь сейчас на Венере запрещены казни. По крайней мере в тех странах, в которых я жила и бывала точно запрещены. Просто мне жутко не нравилась мысль, что я поступила подло. Ну вот, если посмотреть на всю ситуацию глазами Аркадия, то Я поступила действительно подло.
– Скажи, Микаса, а почему ты не пошла к адвокату?
– Как же? Я пыталась найти адвоката в Молдавии, но они все либо отказывались браться за это дело, либо ставили слишком странные условия для начала работы над делом о разделе имущества. Мне ещё очень повезло, что одноклассница взялась за сам развод. Иначе вообще не знаю, как бы оно всё сложилось!
– А почему ты не пошла к швейцарскому адвокату?
Вопрос застал меня врасплох, я остановилась, не закончив движение, затаила дыхание, закатила глаза и выдохнула:
– А что так разве можно было?
– Конечно. Почему нет?
– Не знаю. Я же тогда ещё не была гражданкой Швейцарии, с чего бы им меня защищать?
– Адвокаты деньги за это получают.
Такая простая мысль не пришла мне в голову тогда, и теперь, благодаря Мираксу, я поняла, что сильно сглупила. Ведь же действительно: адвокат получает деньги за то, что выполняет свою работу. И, раз в Молдавии не было человека, желающего получить за такую работу денег и лишиться рабочего места, а возможно и жизни (или я сильно преувеличиваю?), то швейцарским ребятам ничего такого не грозило. А денег заработать все хотят.
– Мдааа, делаааа – протянула я расстроенно, весь запал как ветром сдуло. – А я-то все эти годы считала, что поступила наилучшим образом, мудро и хитро.
– И это так, Микаса, на тот момент ты бы не смогла поступить лучше.
– Но ведь выходит, что по факту…
– По факту, моя дорогая, выходит следующее: ты – единственная версия себя, которая не горит по милости Сильвестра-Аркадия ни на каком костре, а наоборот, процветает и радуется жизни, оскорбив и сбежав.
– Ну, так на это тоже можно посмотреть, – уныло ответила я, думая о масштабах моей подлости в той ситуации. Курьер, понятное дело, не виноват, он просто привёз от меня ответ. Аркадий честно дал то, на что я рассчитывала, а я соврала, нагло, дерзко, некрасиво. И сейчас мне уже стало жаль моего инквизитора, но Миракс не дал углубиться в сожаления:
– Микаса, ты же понимаешь, что Аркадий-Сильвестр наконец-то готов заплатить за 101 костёр и остановить эту череду издевательств над Габриэллой?
– Да заплатил уж… поступил, наверное, впервые в своей жизни, как порядочный человек и получил от меня пощёчину.

Осознание того, что я вовсе не такая уж белая и пушистая, как мне думалось всё это время, вызывало во мне физически ощущаемую горечь и я не хотела ни с кем говорить, а только прожить это, отругать себя, осудить, казнить... Но у Миракса были другие планы:
– Микаса, вспомни те 30 пережитых тобою Габриэлл, хоть раз был там порядочно поступивший Сильвестр?
– Да ну при чем тут он? Я поступила непорядочно! Понимаешь? Я не имею никакого права ...
– Микаса, твои мысли пошли не в ту сторону.
– Мои мысли, наконец-то, пошли в сторону правды, Миракс, и правда такова ...
– Что человек, 101 раз поступивший подло и низко, впервые за все 102 жизни поступил честно, один раз. И это означает, что он готов увидеть обратную сторону монеты.
– Какой монеты, Миракс? Он, может, впервые в жизни, поступил правильно потому, что решил жить по правде, а тут такой сигнал! Просто обухом по голове: вот, видишь, ты с ней по-честному, а она тебе вон какую гадость в ответ! Нельзя жить честно! Глупо и бессмысленно!
– Микаса, если ты не прекратишь самобичевание, нам придётся навестить какую-нибудь Габриэллу на костре.
– Ага, хорошее решение. Особенно для той, кто свято верила в свою кристальную честность и справедливость.

Ни с того, ни с сего открылось окно и порыв ледяного ветра отхлестал меня по щекам, что вывело меня из мрачных размышлений о характере и жизни.

– Микаса, в жизни каждого человека есть разные периоды. То, что случилось у вас двоих – аномалия. Так не бывает, чтобы столько разнообразных жизней и всегда один финал. Бывает, что одна и та же жизнь повторяется множество раз, с очень небольшими отклонениями. А в вашем случае отклонения достигают 99%, так не бывает. Единственный способ остановить это – причинить Аркадию ту же боль, которую он причинял Габриэлле. Собственно, ты это уже начала, но боишься довести до конца.
– Потому что я не злюка. Я – за светлую магию! Что тут неясного?
– Микаса, магия – это не то, чем мы тут с тобой занимаемся.
– А чем мы занимаемся? Прожить, понять и простить?
– Именно!
– И что мне тут простить? – я снова кричала, наверное, от бессилия и от понимания того, что в этой жизни роль тёмного персонажа выполняю я... Хотя изначально так и не казалось.
– Вот-вот, роли меняются так быстро! Вначале ты была страдалицей, потом мучительницей, теперь пора стать освободительницей!
– Миракс, что ты несёшь? Как я освобожу Аркадия и от чего? Ему и так больно было. А сейчас ты предлагаешь прокрутить в ране засунутый туда ржавый гвоздь.
– С чего ты взяла, что у него рана появилась? Твоя маленькая ложь заставила его посмеяться, позлиться и снова посмеяться. Он просто отнёс документ знакомым мошенникам, те сделали дубликат с нужным ему текстом, и всё, квартира полностью в его распоряжении. Какая рана? Просто немного дороже вышло, чем хотелось бы.
– Ты уверен, что это так?

Миракс не удостоил меня ответа, из чего можно было заключить что угодно, но я предпочла думать, что задала глупый вопрос. И посему продолжила, наконец-то закрыв окно (холодный ветер помог остудить шальные мысли, и чтобы не замёрзнуть окончательно... А, кстати, кто всё-таки открыл окно? Может быть Миракс не такой уж бесплотный, как мне кажется? И откуда такой ледяной ветер?):
– Миракс, а почему ты не даёшь мне прожить разочарование в себе? Это разве не часть процесса?
– Потому что ты делаешь выводы, беря в расчёт только одну жизнь. Если смотреть на ситуацию так, то ты права, но это путь в никуда. Ведь ситуация создалась много раньше этой жизни и, если рассматривать её комплексно, то ты увидишь, что Сильвестр очень старался тебя убить, чтобы сделать тебя жертвой, и убийство ему прекрасно удавалось. А вот жертвой всё равно был всегда он и только он.
– Это что ещё за извращённая теория? Меня сжигают заживо, а жертва – тот, кто это устроил?
– Тебе больно физически, но морально ты страдаешь всего несколько дней, за это время в тебе развивается страх, что, конечно, тоже небезобидная штука. А вот в Сильвестре-Аркадии живёт много лет чувство ущербности: то его отвергли, то он сам неверный выбор совершил. Он всю жизнь мучается, независимо от того, когда тебя встретил, он постоянно ждёт принятия и не получает его.
– Допустим. Выглядит всё, конечно, очень странно, но какая кривая логика заставляет тебя считать, что мой поход в суд освободит инквизитора и даст ему принятие?
– Микаса, мысленно пробегись по увиденным жизням Габриэллы, добавь туда свою нынешнюю и те линии судьбы, что мы уже закрыли, ничего не замечаешь?

Я закрыла глаза, чтобы лучше представлять себе всё, но неожиданно увидела Алишаха, его пылающий дворец, ужасный крик наложниц и жён... Снова я в его теле, все эти крики где-то далеко, огонь подступает, мне нестерпимо жарко, уже слышен запах горящей плоти, а перед глазами лишь улыбающееся лицо Гюльчатай и её вишнёвые глаза.
Я тут же открыла глаза, нервно прошлась по комнате, выпила водички:
– Миракс, это ужасно. Зачем ты мне снова показываешь Алишаха? Что я могу сделать для закрытия его линии судьбы? Ты же сам сказал, что моя мама – его потомок. Я тут при чём? Зачем? – я говорила всё это, физически ощущая душевную боль Алишаха, поэтому голос был хриплым и надрывным.
– Просто досмотри, просто доживи.

Я снова закрыла глаза, огонь тщательно облизывает пальцы на ногах, но ни Алишах, ни я, не чувствуем боли физически. В нашей голове лишь одна мысль:
– Эта женщина оказалась сильнее меня. Я – сильный, смелый, мудрый мужчина. Я – лучший воин во всём мире! Побеждён слабой, беззащитной женщиной. Я не смог ничего сделать ни с ней, ни со своими мыслями о ней. Я – слабак. Нет, хуже, я – баба, истеричная баба, а Гюльчатай – сильный, прекрасный, светлый человек, которого я погубил, своими руками, вот этими самыми руками!

Говоря это, Алишах поднимает руки к своим глазам, рассматривает, насколько это возможно, то, что происходит с его плотью, и кладёт горящие руки на голову:
– Горе мне, горе, нет мне прощения. Разве жестокость – признак силы и мужественности? Я – баба, а не мужик!

Возможно, он ещё что-то сказал, но я перестала воспринимать его мысли. Это было нереально странно. Вот же уже не первый костёр проживаю, а впервые больно не физически, больно морально. Больно и стыдно до такой степени, что я снова вошла в ступор, и Миракс на сей раз не мешал.

Далеко не сразу я заметила, что гуляю по лесу и говорю вслух, хорошо, что рядом никого (Да хорошо, а ледяной ветер в конце июля откуда? Ну точно, Миракс гораздо более реальное существо, чем мне казалось! Ладно, это успеется):
– Так, что мы имеем? Когда-то, в незапамятные времена была сильная, успешная гейша Каори. Силы её чувств и эмоций хватило на то, чтобы создать две противоположные личности, которые жили в одно время и любили друг друга. Слово «любовь» тут звучит, пожалуй, странно, но другого что-то в голову не приходит. Ладно, не суть. Я сумела закрыть линию судьбы Каори и Гюльчатай, потому что я тоже являюсь частью них. Или это они во мне живут? Ладно, тоже не сейчас. Но я также могу слышать и видеть, и проживать Алишаха, потому что он тоже часть Каори. А вот мама – часть Алишаха, которую я уже не могу ... Или могу? Ай, тоже потом. И что же я видела сейчас? Алишах считает себя безвольной бабой, находясь в объятиях огня, всячески сожалеет о произошедшем и поливает себя грязью.

А попали мы сюда потому, что хотели понять, что общего в жизнях Габриэллы и моей...

И вот, значит, я страдаю от почти животного страха по отношению к Аркадию, который появился из страха Габриэллы, попавшей множество раз на костёр по милости Сильвестра. Ну, этот вывод мы давно сделали, он нас дальше никуда не привёл.

Впрочем, нет, привёл снова к Алишаху, который на костре думает о мужественности. И он на костре, и Габриэлла... Таааак... Нет, что-то не стыкуется, не может же быть что Габриэлла – это Алишах? У неё характер совсем другой, нет этой ярости, нет желания править.

Нет, она больше похожа на Гюльчатай, такая же мягкая, независимая, упрямая. Но именно это и привело Алишаха к мысли, что он – истеричка. Так ведь и прав! Только истеричная баба бьёт посуду, а мужик – морды. А мужик, который бьёт бабу – не только истеричка, но и трус. Почему? Потому что женщина наверняка слабее, а значит сдачи не даст. И что выходит? Алишах – всеми уважаемый воин и завоеватель на смертном одре понимает, что это всё далеко от реальности? Это картинка для других? Для него самого его поступки видны в ином свете. Он теперь видит, насколько немужским было его поведение по отношению к Гюльчатай. Признать в ней великого воина он не смог, поэтому избивал, в надежде, что это принесёт ему победу. Ну что ж, хотя бы умирая он увидел и признал свои ошибки, молодец, на это тоже большая сила воли нужна.
Ой, что-то жарко, искупаться что ли?
– Если ты у меня спрашиваешь, то не вижу препятствий.
– С чего ты взял?
– С того, что ты давно вслух разговариваешь, и ход твоих мыслей абсолютно верен. Я снова горжусь тобой, Микаса.
– Знаешь, я и сама собой горжусь! И вот теперь понимаю, насколько ты был прав, не давая мне готовых ответов.
Искупавшись,
– Так что ж это выходит, Миракс, женщина сильнее мужчины и это осознание заставило Алишаха раздвоиться?
– Брава, Микаса! Ты просто супер умница! Алишах не принял своих слабостей, пока была жива единственная любимая женщина, единственная, кто мог ему помочь. Его воспитывала мать, отца убили в боях, мать старалась всячески, чтобы не слюнтяй вырос. И перестаралась. Алишах не знал нежности, ценил лишь силу и грубость. Он и подумать не мог, что хрупкая девушка окажется более мужественной, чем все известные ему воины.
– И любовь Алишах считал слабостью, нежности – глупостью. Грубая сила – признак великого воина и все обязаны перед ним склониться. Помню, как же!
– При этом, единственное, чего ему по-настоящему хотелось, и были те самые нежности и любовь Гюльчатай. Умирая, он понял, что и в слабости есть некая неподвластная ему сила. И теперь, всё, чего он хочет, это принять самому, что он поступает не всегда так уж хорошо и правильно, как ему кажется.
– Точнее, что он почти никогда хорошо не поступает. Ты же это имеешь ввиду? Тогда соглашусь.
– Ему всё так же кажется, что он поступает, как подобает сильному и смелому мужчине, а убив тебя, понимает, что на самом деле, это вовсе не мужской поступок.
– Иными словами, Алишах, Сильвестр, Аркадий не смогли заметить в себе ту капельку женского начала, которая становится им очевидна после убийства любимой женщины?
– Да, они убивают не тебя. Они убивают себя, свои слабости. Ну а почему именно ты являешься их воплощением, ты уже знаешь.
– Мдааа, делаааа. Алишах, признавший своё поражение, создал Габриэллу и Сильвестра, чтобы с их помощью разобраться во всём и признать, что женские черты и мужчинам присущи?
– И наоборот. Собственно, женскими и мужскими, их называете вы. По факту, это просто набор психологических черт, реакций на проявления внешней среды. И все они пола не имеют.
– Нет, Миракс, давай об этом как-нибудь в следующий раз? На сегодня с меня достаточно сложностей. просто скажи, я правильно поняла: Аркадий так себя со мной всегда вёл потому, что видел не меня, а себя, свои женственные черты во мне и не хотел их признавать?
– Да, Микаса. Он всегда ощущал, насколько ты более мужественная и сильная, чем он. В вашей семье мужчиной была ты. Как и во всех историях Габриэллы – Сильвестра.
– Ты преувеличиваешь.
– Ни капельки! Вот скажи мне, кому по закону оставляют жильё после развода?
– Женщине, кому же еще? Ой...
– Продолжай.
– Ооооййййй, это я снова заставила его почувствовать себя бабой?
– Именно! Он, конечно, хорохорится, бахвалится друзьям... Но по ночам плохо спит. Он попытался стать сильным наконец-то и ему это снова не удалось. Только на сей раз обошлось без убийств и ощущает он это почти постоянно. Он живёт в том же городе, в той же квартире, и наказывает себя с упоением, но безрезультатно.
– Потому что не пробудился еще?
– Потому что не хватает тебя. Снова физически не хватает тебя. Раньше ты была уже мертва, когда до него доходило, теперь ты жива и можешь его освободить. И его, и себя.

И вот тогда я согласилась пойти к адвокату. Мы составили заявление в суд и отправили его по почте.