53-56 Москвее некуда. Тридцать три 33 года

            МОСКВЕЕ НЕКУДА. (БАЛКОНЫ.)
                2018.   


Всего лишь через два с половиной (2,5) месяца, незадолго до успешного завершения нашего общего правительственного задания, Спартакиады Народов СССР,
она, видимо, испытывая головокружение от быстрого продвижения к намеченной цели, совершила глупейшею ошибку, сделала проигрышный ход, устроила весьма примитивную провокацию.  А я, уже всё понимающий, только ждал весомого повода для завершения отношений.
Для полной ясности, в последнем инциденте я воспользовался знаниями об эффекте Плацебо  и надёжными связями в аптеке.   Сработало безошибочно.
И вот что удивительно: свою песню – отчёт я назвал «Пустышкой», не зная,
что так именно совершенно верно называют такие таблетки сами врачи.
Я, вычитав научное название, так ни разу (0) и не расслышал очевидное сленговое.   
К сожалению, у неё хватило змеиной изворотливости почти мгновенно свернуть на запасную тропинку. И далее, как показала жизнь, отнюдь не «быть честней с другим мальчишкой».   Я и тогда, и сейчас убеждён, что «аварийный вариант» тоже просчитывался заранее.  Скорее всего, не один (1).
Да, чуть не забыл вам сообщить, что всё её прохиндейство осуществлялось на фоне ещё не оформленного развода с предыдущим мужем.
Завершая рассказик о ней, не могу обойтись без крохотного лингвистического экскурса.  Многие, наверное,  слышали, что на польском красота – uroda.
А что, она, пожалуй, сошла бы за полячку.
Хорошо, что всё закончилось без «македонских ассоциаций».
Ведь на македонском языке  красота звучит так – убавина.
А что при этом слышится русскому уху?
Мало того, что чего-то не хватает (убавлено), но ещё и  убийственно.   

                53-56 Москвее некуда.   Тридцать три (33) года.

                53 Москвее некуда. Последний экзамен.
               
Через шесть (6) дней, около полудня я вхожу в огромную чугунную калитку,
затем в не менее впечатляющие  двери и поднимаюсь по широкой лестнице
вместе со всё увеличивающейся стайкой девиц и сразу догадываюсь,
что это и есть  те самые «бухгалтерши», с которыми мне предстоит предстать
перед экзаменационной комиссией.  Впрочем, и для них ясно, кто я такой.
Конечно, сессия длится непрерывно, без выходных, но сегодня второе (2)
июньское воскресенье и в здание пустовато.  Я, правда, не единственный (1) представитель  мужского пола в этой немногочисленной процессии.
Вместе с нами поднимается  немолодой, но подтянутый пожилой человек
с несколькими орденами на тёмном пиджаке. Он здоровается с нами, как со знакомыми, и мы почти хором отвечаем.  Он, этот фронтовик, наверняка
член комиссии, представитель общественности.
Староста, это точно она, на дежурном месте, у окна напротив дверей
кафедральной аудитории. Бумажки разложены на подоконнике.
И здесь моё появление ни для кого не является неожиданностью.      
Я внесён в список, а они, естественно,  «все на связи».
И в этом списке я тоже четырнадцатый (14).  Видимо, существует какой-то издевательский для суеверных людей стандарт  заочных групп.
Тринадцать (13) человек.
Я вижу в этом хорошую примету, я ведь и  год назад, на первом (1)
для меня групповом экзамене тоже дополнил чёртову дюжину,
и всё закончилось весьма приятным образом.
Но численность это единственное (1) внешнее сходство с моей группой.
Здесь все девчонки, все примерно мои ровесницы, и большинство очевидные москвички.  (Непрерывное верещание.  Ты чего мне не позвонила? Я звонила.   
Я заходила, ты где шляешься? Дай помаду. Вот твоя книга. Тебя Слава зовут?)
Наверное, не поступили на дневное отделение, пошли работать в бухгалтерию,
а года через два (2) подобрали институт попроще.
Зато внутреннее сходство полное – абсолютная солидарность.
Как единственный (1) мальчик я интересен, но сейчас экзамен.
Последний перед дипломом.
Происходят последние согласования и обмены.
В аудитории состав участников почти удваивается (2).
Не поленюсь, найду сейчас зачётку (мне удалось оставить и сохранить её у себя,
как достойный военный трофей),   и пересчитаю подписи.  Вот она.
Подписавшихся, а значит, и членов комиссии  шесть (6).
Кроме них присутствует «обслуживающий персонал».
Рассаживаемся с билетами в руках. Аудитория оформлена огромным числом красивых плакатов с крупным шрифтом. Не знаю, весь ли курс здесь,
но мой билет полностью вывешен на стенах.  К тому же я и готовился.
Отвечать иду четвёртым (4).  За пять с половиной (5,5) лет у них, конечно,
отобралась ярко выраженная тройка (3) лидеров.
Рассказываю уверенно, даже бойко, изредка поглядывая на плакаты.
Умудряюсь даже несколько раз (1) ввернуть подтверждающие теорию примеры
из собственной жизненной и трудовой практики, что особенно нравится комиссии.
Настоящей достойнейшей кодой становится последний аккорд – ответ.
Тот самый ветеран обращает внимание на самую первую (1) мою институтскую оценку в сводной ведомости, мою тройку (3) по «Истории партии».  Что ж так?
И я, немного смущаясь, чуть даже сбиваясь, гораздо тише, чем минутою раньше объясняю.  Посмотрите на дату, больше одиннадцати  (11) лет прошло.
Люди взрослеют, меняются.  Что ещё добавишь?
По его глазам вижу – стопроцентное (100%) попадание.      
Знаете, вызвать всеобщее оживление в аудитории во время такой процедуры – дорогого стоит.
После ответов мы остаёмся на своих местах. Все в равных условиях. Все при всех.
Оценки будут торжественно объявлены после окончания экзамена.
Впрочем, всё довольно быстро завершается.
Я получил свою пятёрку (5) по научному коммунизму и приглашение на банкет от девчонок.   Это же последний их, да и мой экзамен – опять вспоминаю я.
Следующий повод только через полгода (1/2), только дипломы.
От меня ничего не требуется, у них всё готово.
Но мой семидесятидневный (70) зимний экзаменационный марафон обучил меня не только железнодорожным наукам,  у меня в дипломате коньяк и коробка конфет.
Староста, Галка, живёт прямо напротив институтских ворот, как раз (1) над дежурной моей кондитерской. По пути к нам присоединяется группа мужей и женихов, с двумя (2) я уже знаком по учёбе.
В большой сталинской квартире хлопочут Галкин муж и двенадцатилетняя (12) дочь.  Ах вот почему она задержалась с поступлением в высшее учебное заведение.
Девочек без сопровождения чуть меньше половины. Есть выбор и соответствующее настроение.  Разъезжаемся уже на рассвете.  Ловим такси на троих (3) с Милкой и Наташкой.  Милка, оказывается, живёт на Кропоткинской.  (Ныне Остоженка.)
Жаль, что мне диплом не с ними (со всеми) защищать.
Кстати, если уж зачётка под рукой.
С первого декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого (1.12.1978)
по восьмое февраля тысяча девятьсот семьдесят девятого (8.2.1979)
за семьдесят (70) дней я получил двадцать одну (21) запись  в зачётную книжку.   

Теперь мне хочется остановиться на чрезвычайно актуальной и тогда, и сейчас проблеме блата.  После всех моих признаний просто смехотворно будут выглядеть мои утверждения, что я категорически против блатмейстерства.
Но, тем не менее, это так.   И дальнейшие рассуждения приводятся здесь вовсе не для моего оправдания.  Я, безусловно, признаю, что вся моя «операция экстернат» осуществлялась с помощью определённых знакомств и связей.   
Более того, я уверен, что звонок отца не был оставлен без внимания.   
При желании, можно и мои тортики с конфетками  засчитать как взятки.   
Но, на мой взгляд, именно этот анекдотический случай позволяет сделать
сразу не одно (1) разграничение.   Внести некоторые уточнения в формулировки.
А затем, возможно, снять некоторые ограничения на использование.
Хотя, конечно, никто и никогда не ждал и не ждет никаких разрешений.   
Но шутки шутками,  прибаутки прибаутками, а правда такова:
мне приходилось несколько раз (1) в жизни (но не в этом случае) пользоваться блатом в самом прямом и точном его понимании.
Но я никогда, ни кому, ни в какой форме не давал взяток.   
Вот такой я жадный.
Практика экстерната присутствовала почти всегда и почти везде.
В заочных вузах она даже активно поощрялась.
Очевидно, что с экстерном меньше хлопот.   
Сказывается ли такая форма на качестве образования.
Иногда да, иногда нет.
А как влияет на качество образования наличие в программе балластных,
абсолютно никчёмных дисциплин, не способствующих не только углублению знаний по специальности, но и никак не участвующих в расширении кругозора и развитии творческого мышления?!
Помню, как многие мои знакомые из других вузов хвалили мой первый (1) институт за то, что у нас на специальности Электронно-Вычислительные Машины (ЭВМ)
не было сопромата.  Напрасно хвалили, на вечернем потоке под тем же кодом и наименованием  сопромат присутствовал.  Прекрасный повод для злобных формалистов считать всех без исключения  выпускников дневного отделения нашего факультета – специалистами, получившими неполноценное образование.
А ведь они присутствуют на руководящих и лидирующих позициях  буквально во всех компьютерных центрах не только Москвы, но, к примеру, и большинства городов США.  Проверьте. Для этого нужно только залезть в OK
и набрать название института.   
Мне, кстати, случилось сдавать сопротивление материалов дважды (2).
Спрашивается: зачем.   Но Бог с ним, с сопроматом. В нём ещё можно найти нечто полезное.  А переизбыток общественных наук?
Отличной иллюстрацией из моей учёбы является второй (2) семестр политической экономии.   Наш преподаватель, известная своей необыкновенной строгостью и принципиальностью, почему-то очень лояльно, мягко отнеслась ко мне.
Я активно прогуливал, не писал конспектов и во всеуслышание заявлял, что такой отрасли знания, как «политическая экономия социализма» просто не существует.
А она, нарушив весь свой устав, к  всеобщему удивлению окружающих, поставила мне на экзамене «четыре» (4).  Согласна, что ли была?
Позже, вы знаете, я долго работал в экономическом институте, и по случаю мне доводилось повторять свою наглую сентенцию.   
Моя шутка постоянно вызывала улыбки, одобрение и согласие экономистов.
Среди них были даже люди очень известные, «энциклопедические».
Уж лучше бы курсы литературы и психологии ввели, для общего развития.
Так что, порицать за «облегчение себе студенческой доли» надо  не тех, кто вовсю уже «крутил компы», гонял тесты, менял ТЭЗы (типовые элементы замены), паял, протягивал кабели,   а тех, кто обеспечивал себе льготы, ошиваясь целыми днями в комитете комсомола.   Вот оно разграничение – не грех помочь тем, кто будет полезен в деле, кто стремится к знаниям, и чьё образование споткнулось часто исключительно по весьма уважительным причинам, но очевидное  преступление раздавать дипломы субъектам, занимающим явно не своё место.
Я делал всё по закону, и по соответствующим бумажкам, которые были и остаются,
к сожалению, зачастую важнее самого человека.
А отец мой узнал название института только весной, когда я решил похвастаться перед  родителями не только заполненной до краёв зачёткой, но и готовым уже дипломом.   И делая свой звонок, он, конечно, руководствовался самими благими намерениями.  Ему хотелось правильно поучаствовать в правильном деле.
То есть, он хотел как лучше, а получилось…
Получился замечательный этюд о том,  когда блат допустим, о том каким блат должен быть, когда он уже и не блат, а добрая, бескорыстная и своевременная помощь, шаг навстречу идущему в верном направлении.   
Мне тогда удалось всё объяснить отцу, он признал свою оплошность
и долго смеялся вместе со мной.
Подобное давление сверху, естественно, приводит к ожидаемым результатам.
Подчинённые не могут не выполнить указания вышестоящих.
Но возникает неизбежный побочный эффект – полная невозможность дальнейшего доброжелательного и конструктивного общения с людьми, обиженными
несправедливым принуждением.
К тому же,  у них есть возможности для сопротивления.
Знаете, что такое work-to-rule?
В переводе с английского – работа по правилам.
Прикрываясь инструкциями, подчинённые могут саботировать  практически любое  распоряжение. А если это их коллективное решение, их никак и не прижмёшь в отместку.  Итальянская забастовка – вот как это ещё называется.
Поэтому, если ты не последний гад и негодяй, и тебе не хочется обижать нормальных людей, если ты хочешь, что бы двери их оставались для тебя открытыми, «блат» должен быть только «боковым», но никак не «верхним».   
Кстати, я возможно и был наказан, за свою (именно свою, нужно было всё верно интерпретировать за ужином с коньяком) ошибку.  Ведь в списки летних защит
я так и не попал, и мне пришлось ждать ещё полгода (0,5 ; 365,25).
Впрочем, мне всё равно удалось частично компенсировать, отыграть ранее потерянное время.               
Но есть ситуации, в которых я за любые методы воздействия.
Предположим, перед вами дверь, за которой восседает заведомая очевидная сволочь.
И обстоятельства понуждают вас открыть.   Единожды (1)!  Второй (2) раз (1) вы
и сами не захотите.  Но  у вас есть скрытые мощные рычаги воздействия.
Разрешите себе дёрнуть за них.
Напугать и построить зарвавшегося бюрократа – святое дело.
Так вы поможете не только себе, но и следующим  в очереди.
Пусть даже одному (1), двум (2).   
               
                54 Москвее некуда. Комсомольский вожак.

Просматриваю уже завершающийся эпизод два (2) и вижу, что всего лишь
два (2) слова связывают его с первым (1).  И сейчас, читая текст как чужой,
я бы наверняка догадался какие.  Конечно, и большинство, если не каждый
из вас, прекрасно поняли, почему они объединены.
Но тогда я даже не догадался задать нужный вопрос отцу.
Вы догадались, но поверьте, Эпизод Три (3) всё равно, не только уместен,
но даже необходим.  И я надеюсь, что мне ещё удастся вас удивить.
Время третьего (3)  действия тысяча девятьсот девяносто третий (1993) год.
Иное государство, иные обстоятельства.
Отец не дожил до предсказанных им самим перемен.
И до меня – иного.
А началось всё… Правильно – в июне.
К этому моменту мы,  академические, экономически подкованные, почти все уже окончательно перестроились.    Значительная часть, целая футбольная команда
с запасными, дублирующим и молодёжным составом отправилась на самый верх,
в правительство.  Благо, в формировании правительства заметную роль играл тоже наш футболист.  Более дальновидные сразу зацепились за банки и совместные предприятия.  А самые свободолюбивые занялись реальной экономикой.
Я уже несколько лет и небезуспешно занимался бизнесом.
Но был он какой-то неорганизованный, несистематизированный.
Наконец, после нескольких удачных операций сформировалась сплочённая, работоспособная, молодёжная, компьютерная команда.
Нужна была фирма. И мы не стали тянуть. Зарегистрировались.
(Теперь уже нет её давно, как, почему – не суть. Но числюсь я до сих пор в некоторых смехотворных интернетовских  бизнес – разведках, и как хозяин, и как президент.)
А тогда мы взялись за дело с капиталистическим энтузиазмом.
Дневали и ночевали в своём подвале. Начального капитала почти не было,
нужны были «удобные» заказы.  И мы их находили, и сами они находились.
Вот тогда-то мне и позвонили из одной (1) только что возникшей конторы
с громким названием и впечатляющим адресом.
Им нужна была и бухгалтерия «под ключ»,  и машины в отдел кадров, и локальная сеть, и техническое сопровождение уже имеющегося парка, и…
В названии присутствовали все главные слова: и «научный», и «сотрудничество»,
и «центр».  И адрес – самая сердцевина города.
У меня и договора сохранились, но я ведь  в самом начале рассказа предупредил,
что не буду в данном случае  помогать читателям с идентификацией персонажа.
Мы отправились сразу втроём (3).
Старинный дворянский особняк в глубине двора за тоже не новыми многоэтажками находился в завершающей стадии варварской реставрации, но шикарно оформленные двери, с вывеской на трёх (3) языках  свидетельствовали о том,
что внутри уже функционируют.   
Встретивший нас по договорённости типичный, почти генетический вышколенный референт в грамотно подогнанном костюмчике повёл несколько странно, не по протоколу. К нам явно не собирались присматриваться.
Он попросил мою молодёжь осмотреть помещение, и высказаться по поводу:
что, где и сколько надо устанавливать и оценить уже имеющееся «барахло».
Создавалось впечатление, что мы сами будем определять размеры заказа.
Меня же он, отрепетировано назвав по имени и отчеству, пригласил к президенту акционерного общества, добавив, что тот меня с нетерпением ждёт.   
Первое (1) недоумение сразу развеивается.  Спустя двадцать один год (21)
я читаю на очень похожей табличке знакомую фамилию.
Он встаёт ко мне из-за стола, широко улыбается, протягивает мне обе (2) руки.
В своё кресло не возвращается, а притягивает меня к другому, трапезному столику.
Секретарша тут же начинает суетиться. Указания определённо были даны заранее.
На столе появляется весьма соблазнительный набор.
Dress code, в отличие от референта, шеф не соблюдает.
На нём джинсы и рубашечка – поло, комплектная куртка небрежно брошена
на один (1) из стульев. Но молодёжный стиль не спасает положения – он очень заметно, существенно больше положенного по паспорту, постарел.
Я тоже не помолодел, но на вид разница в возрасте между нами увеличилась.
Я немного растерян, но он настоятельно переводит наше общение на «ты».   
Дальше моё изложение событий будет несколько сумбурным, но что делать,
если всё так и было – мы обо всём говорили и всё делали вперемешку.
Выбирая компьютерную фирму, они пробивали всех подряд.  Такое количество мошенников развелось.  И вдруг он увидел мою фамилию и велел завершить поиск
и немедленно связаться со мной.
Во-первых (1) он мне доверяет, а во-вторых (2) давно уже хотел со мной повидаться. Или, наоборот, во-первых (1) хотел меня увидеть…
Жаль, Тихоныч, не дожил. «Тихоныч» - это мой отец, и к этому моменту я уже знаю, что так его называл только «близкий круг». Умнейший был человек, рано умер, ему бы ещё жить да жить. Он же был на похоронах.
И тут я понимаю, что перепутал его на панихиде с одним (1) похожим директором автокомбината.  А затем, со стыдом, вспоминаю, что тот директор умер ещё раньше отца.  Бросил пить, начал худеть – и умер
Центр его создан всего четыре (4) месяца назад, да ещё и помещение достойное не сразу нашлось.  Деньги (предоплату, уточняю я) они будут перечислять на наш счёт по частям.  И нам торопиться некуда,  вот ещё и ремонт не закончен, куда в пыль технику ставить.  Ребята, там твои без тебя разберутся, что и как.  Разберутся.
Ну, мои тоже.  Мы тут и отпуска ещё не отгуляли.  В общем, начинайте где-то к сентябрю, и делайте всё спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой.
Главное – закончить всё к первой (1) декаде декабря, чтобы закрыться в текущем финансовом году.  А вот, что сразу нужно сделать, завтра, так это поставить
пару (2)  компьютеров на свой вкус к нему домой.
И учти, младшей дочери только десять (10).  Игрушек побольше.
Сумеешь провести мои как общие.  Вздыхаю в душе. Везде одно (1) и то же.
То так, то этак, а откатить изволь.  Смогу, комар носа не подточит.
И ты уж сам приезжай с ними. И суёт расширенную визитку с домашними координатами.  В гости зовёт. Договариваемся на ближайшую субботу.      
Тут секретарша докладывает, что все уже в переговорной и ждут только нас
для решающей калькуляции и подписей.
Спустя ещё очень быстрый час отправляю ребят, а мы возвращаемся за стол.
Понимаю, пока всё было преамбулой.
Близится вечер, на сегодня служба завершена, но самые «верные» и «рьяные»,
по очереди испрашивают разрешения покинуть рабочее место.
Некоторые, возможно, надеются на приглашение присоединиться.
Но у нас чётко обозначенный всеми деталями тет-а-тет.
Секретарша, естественно, ещё понадобится.
И она здесь, но превратилась в невидимку.
Высокая  дрессура персонала.
Разговор, как бы, не прерывался ни на мгновение, но внезапно выясняется,
что он ещё и не начинался.
Помните, там, выше по тексту, я написал:
«Надо же, и так бывает – вскоре подумаете вы».
Самое главное я узнаю с самого начала.   Ту строгою, «тёмную» повестку,
тот вызов и воспитательную беседу организовали не спецслужбы и не комсомольские вожаки, заботящиеся о моральной чистоте молодёжи.
Вся инициатива, весь план операции  полностью принадлежал моему родному отцу.
Сообщая мне об этом, собеседник особенно акцентирует на определении «родной».
Самому ему всегда нравились мои песни. У него дома есть даже и другие записи.
Ему и тогда, и позже, когда ребята, с которыми я начинал, стали один (1) за другим подниматься на самый верх, было непонятно, почему мой отец постоянно мешал моим творческим замыслам. И опять мне кажется, что одно (1) из слов фразы намерено выделено – «постоянно».  И надо же, какой человек против песен,
умный, весёлый и сам ведь всю жизнь что-то сочинял.
Он возражал, не соглашался, но разве Тихонычу откажешь.
И какое облегчение тогда почувствовал, услышав о сданном последнем экзамене (том последнем, там последнем – уточняет он). Получилось ведь, что поручение оказалось выполненным самым наилучшим образом и без особых усилий.
Вот почему, разговор тогда так лихо свернулся.
Его вообще заинтересовала, задела «моя тема».
Он немного следил за моей жизнью, вспоминал, обдумывал и, даже, сделал какие-то записи – выводы. Вот, «к сегодня» листочки пока не нашлись.   
Внутри у меня чёрте что.  Об этой подлости я слышу впервые (1).
Но время истерик, экзальтаций и аффектов давно позади.
Я как-то поддерживаю разговор, но молчу.
Молчу об ответах на «зачем и почему мешал», которые по сути мне давно известны.
Молчу о том, что и сам отец пришёл к выводу, что ошибался и не правильно меня понимал и оценивал.  И в последний год повторял и уточнял свои слова не раз (1).
Молчу и о злополучном, ставшем когда-то знаменитым, а потом и совсем забытом, моём дне рождения, когда отец выгнал моих гостей – нескольких истинных светил русского рока.  Он не раз (1) потом сетовал, что не присмотрелся.
Молчу, что продолжаю писать.
Молчу, наконец, и о том, что об объявленной гадости и подлости слышу
в первый (1) раз.  Стыдно за папу. В этом он мне не признался. А в чём ещё?
Говорю лишь, что рад за ребят, и что они там, где им и должно быть.
А я там, где я есть.  И у меня всё неплохо.
Собеседник добавляет забавную деталь. Тот третий (1) был, оказывается, ответственный в комсомоле за музыку (что это? должность? звание?) и активно выдвигаемый  тогда молодой композитор. Расчёт был на то, что я его узнаю.
Предельно глупый расчёт – молчу я.
Так вот, он-то меня хвалил и в дальнейшей травле участвовать отказался.
Фамилию вспоминаю, но похвалить в ответ его песню про комсомольскую стройку
я просто не в состоянии. Впрочем, он уже умер. Мы прекращаем смеяться.   
И мне не хочется переключаться на мрачное.  Я ведь всегда всё понимал.
Хочется выпить – и выпивка не проблема.  И не провожают – задерживают.
И домой добраться просто – прямо за аркой остановка «семьдесят девятого» (79) троллейбуса (может быть тогда он был ещё «семнадцатым» (17), а он привозит
прямо под наши окна.
А у хозяина для меня ещё и вторая (2) глава, та о которой все вы наверняка уже догадались. Да, это он тогда, четырнадцать (14) лет назад, в тысяча девятьсот семьдесят  девятом (1979),  рулил в соответствующем райкоме партии.
Вполне естественный карьерный рост.
Оказывается параллельная (||) сюжетная линия моего эпизода два (2) началась
и получила серьёзное развитие ещё в субботу, второго июня (02.06.).
Выкинув меня у метро, машина отца не продолжила предписанное дежурным маршрутом прямолинейное движение, а свернула налево (я, кстати, видел поворот, но не придал ему никакого значения), и спустя буквально десять минут (10)
отец уже звонил в дверь моего сегодняшнего собутыльника, благо степень
связности позволяла подобную лёгкую бестактность.
Доводы его просты и доходчивы. Он вообще хорошо умеет объяснять.
И вот они уже звонят ректору. Но он, в отличие от них, на даче.
И в отличие  от Серебряного Бора на его дачу не так-то легко позвонить, только через правление.  Но они упорны, и вечером отец едет знакомиться с ректором.
Деканатских  начинают трясти уже в воскресение.
Вторая (2) часть истории, гораздо приятнее первой (1).
В каждой фразе подтверждение моей полной самостоятельности и независимости.
Во всяком случае, она явственно наблюдается  до событий второго июня (02.06.)   
При этом я хорошо понимаю, что и как могло тогда говориться, и мне опять, спустя много лет, представляется возможность восхититься великодушием деканата.
Я бы вряд ли сумел простить виновника.
Мой собеседник всё знает о развитии тех событий.  Но, в соответствии со своими мировоззрениями, резюмирует. Туго тебе пришлось, но куда бы они делись.
Я не возражаю, «всё хорошо, что хорошо кончается».
Вполне искренне благодарю, «лучше поздно, чем никогда».
И признаюсь, что ничего не знал о его участии.  Да. Он кивает головой.
Так со всеми и договаривались.   
Теперь мы прощаемся, он обещает мне обязательно найти свои заметки,
ему и самому интересно, вдруг он что-нибудь упустил.
Я недооценил его гостеприимства, он поручает неожиданно возникшему шофёру сначала отвезти меня домой.
 - В конце концов, это десять – пятнадцать (10-15) минут.
Демонстрирует он свою осведомлённость.
- Десять (10), я живу ближе мамы.
Я ещё успеваю застать свою четырёхлетнюю (4) дочь бодрствующей.
Как нельзя кстати, только она в состоянии отвлечь меня от поднявшихся
в очередной раз (1) гнетущих мыслей о перманентном предательстве родителей.
Наутро мучаюсь отнюдь не с похмелья, напитки были качественные.
Похоже, ко мне возвращается моя диагностированная бессонница.
Я звоню в подвал, и даю Толику «ценные указания», в которых он абсолютно не нуждается. Все мои  устные  начальственные уточнения и дополнения к договору ему уже известны от того самого референта.  Его, оказывается, зовут Васька, и он сегодня ночевал у нас в офисе.
Я звоню Юрке – Кобре.  Он единственный (1), кого я сейчас смогу вытерпеть.
Мои любимые, обе (2), в детском саду.  Жена там работает.
Я не звоню в институт. Некому.
День. Другой. Приближается суббота. Очень не хочется ехать.

                55 Москвее некуда. Июнь разгадок.

На счастье, он сам звонит, и откладывает все дела на «после отпусков».
Первые (1)  деньги приходят на счёт только в августе.   
День, правда, был обозначен заранее.  И неукоснительно  соблюдён.
И потом, каждые две (2) недели, всегда по вторникам.
Заказ курирует сам Толик, он у нас лучший, да к тому же, по совместительству
и коммерческий директор.  Никаких взаимных претензий с клиентом.   
Все всем довольны. Периодически обмениваемся нужными для отчётности бумажками.  Толик, без напоминаний, по собственной инициативе, докладывает – рассказывает.  С бухгалтерией закончили.   Они с видеонаблюдением, и, вообще
с телевизорами попросили помочь.  Ну, мы помогли.  Они доплатят. Подпиши вот.
Ездил к шефу домой.   Всё поставил.  И приветы постоянные.  Обмениваемся.
Мне ведь ещё и Васька всё дублирует, и деловую информацию, и приветы.
Он к нам что-то зачастил, и всё подсматривает, как ребята компьютеры собирают.
Случается, ему и самому ребята что-нибудь сделать доверяют, под наблюдением.   
Где и когда он переодеваться успевает.
Осень та, девяносто третьего (93) была абсолютно сумасшедшей.
Если вы не знаете, или, хуже того, забыть стараетесь, зачёркиваете, то мне и говорить… Впрочем, Бог с вами.   А я помню.
Но мы работали и всё делали в срок. И даже раньше срока.  И чтобы был прок. Грамотно? Грамотно!
Был обычный ноябрьский день.  Типичное противное московское предзимье.
И мысли в голову лезли соответствующие – мерзкие.  (Частично мерзкие, точнее.)
Через пару (2) недель  сыну исполняется восемнадцать (18), уже восемнадцать (18). Не оплошать бы с поздравлением.  (Это нормально.)
И уже следующая получка на академической службе будет без алиментов.
(А это как? Надо же было такое вспомнить, когда с деньгами всё в порядке,
бизнес на полном ходу.)  Нет, не моё это, не от меня.
Обстановка в стране, погода,  да что и кто угодно, но только не я.
Толик входит и кладёт на стол пачку бумаг.   
- Всё. Закончили с Центром.  Печати им понаставь. Васька заберёт.
- Ну, что там?
- Да всё нормально.
- А хозяин как? Поклоны передал.
Толик растерян.
- Ты что не слышал? Он же умер. Неделю уже как похоронили.
Ах, да! Тебя ж не было. Извини.
Он ещё смотрит на меня, и достаёт из шкафа куртку.
- Пойду куплю чего-нибудь.
Я мгновенно подсчитываю, что ему было только пятьдесят четыре (54),
и у меня возникает уверенность, что смерть его связана с  последними политическими событиями.
Просматриваю бумаги, и привычно громко шлёпаю печатью.
Но она не ударный инструмент, при соприкосновении со стопкой бумаг
возникает своеобразный аккорд.  Я и раньше обращал на это внимание.
Но сейчас, когда каждый раз (1) оттиск накрывает его изящную подпись,
я вдруг понимаю – с таким треском падают жалюзи примитивной конструкции.
Звонит Василий, интересуется, видел ли я документы.
Впрочем, он сегодня не заедет – девятый (9) день.
- Мы тоже поминаем.
Мы разговаривали только дважды (2) в жизни, да ещё с перерывом
в двадцать один (21)  год.  Заявленная мною история, с участием песенки
«Зачарован красотой», очевидно, пришла к завершению.
Как бы не так! Есть ещё и «Эпизод Четыре (4)».   
В начале третьего (3) тысячелетия (1000) я довольно длительный период
(если быть совсем точным, пять (5) лет и восемь (8) месяцев) торговал книгами  в великолепном, уникальном старом здании московского педагогического университета.  Бизнес этот был для меня совсем не нов. Я долгие годы занимался букинистической литературой, сотрудничал со многими книжниками, неплохо зарабатывал на книгах, а лучшими пополнял свою домашнюю библиотеку.
Местечко в педе было знакомо не первый (1) десяток (10) лет.
Я дружил с хозяином, участвовал в его делах.   
И вдруг обстоятельства изменились, университетский Книгорь (так я его называю) получил весьма перспективное предложение, и столь любимый множеством людей киоск  вот-вот должен был осиротеть.  Я был свободен и заинтересован.
За несколько часов он ввёл меня в курс дела, и просто отдал все ключи.
И начался один (1) из самых замечательных кусочков моей жизни.
Именно сюда приходили ко мне порой совершенно необыкновенные люди.
Именно здесь возникла моя «седьмая (7) генерация  друзей».
Впрочем, это абсолютно отдельная, самостоятельная тема.
И чего я только не написал уже в этом направлении.
А сейчас, здесь лишь частный случай.
Так случилось, что среди десяти (10) успевших подружиться со мной потоков студентов - филологов, самым «моим» оказался двухтысячный (2000) год поступления.  Отсюда пришёл ко мне самый близкий (несмотря на огромную разницу в возрасте) мой нынешний друг. (Кстати, выросший сейчас  в известного уже писателя и учёного.)  Хорошо знаком я был  и практически
со всеми его сокурсниками и сокурсницами (в основном).  И вот, одна (1) из таких девочек,  чуть ли не каждый день четыре (4) учебных года подходившая ко мне
со всевозможными вопросами, в июне две тысячи пятого (2005), уже после защиты диплома, буквально подстерегла меня в парке усадьбы Трубецких.
Я заметил её заранее, и сразу понял, что она, давно зная мой маршрут к дому, поджидает именно меня.  По-видимому, с разговором, нуждающимся в сокрытии от посторонних.  Она не стала отпираться. И сразу ошарашила меня, сообщив свою фамилию.  (Да, вот чего я не знал, так это всех фамилий.)
Да, она его младшая дочь.  Правда, почти ничего не помнит.
Ей же только десять (10) лет было.  Она ещё несколько раз (1)  повторит в разговоре эти фразы (как рефрен).  Мама и сестра рассказывали.  Сестра намного старше, на четырнадцать (14) лет. Уже взрослая была.   Они уже давно поняли, «что я – это я»,
но разговор решили отложить на «после получения диплома».
Ну, что ж, предусмотрительно.
Я вдруг вспомнил, как он сказал мне  - отложим на «после отпусков».   
Нет, не из-за нас.  Про отца и сына Куроптевых они слышали только позитивное.
Не всё хочется вспоминать о своём отце. Она заметно волнуется.
У всех «свои скелеты», успокаиваю я её.
Нужная цитата. Что может быть убедительнее для учителя – словесника.
Когда Ельцин вместо Гришина пришёл, он папу сразу с работы выгнал.
Он тогда чуть ли не всех секретарей московских райкомов разогнал.
Так мама говорила.
А на многих ещё, в том числе и на отца, завели уголовные дела.
Мучили довольно долго, папа переживал, в больнице лежал.
Но потом всё-таки отстали, и, когда Борис Николаевич сам попал в опалу,
отец почему-то оказался в его подчинении в строительстве.
А после СССР, в тысяча девятьсот девяносто втором (1992),
отец воспрянул духом, его поставили на «международный центр».
Они тогда сразу соседскую «двушку» (2) к своей «трёшке» (3) присоединили.   
Как стенку ломали, как вместо кровати сестры шведскую стенку ставили,
и как у неё совсем своя комната появилась – это, конечно, она и сама помнит.
Её тогда в первый (1) раз (1) за границу взяли, и сразу в Италию.
И она запомнила трамвай в Венеции, а на картинках и по телевизору были только лодки.  Летом у отца всё было хорошо. Вот тогда-то вы с ним и встречались.
В июне – уточняю я,- до Венеции.
«И тогда наступила осень». (Кажется, из мультфильма, поставлю кавычки.)
Осень того злополучного года.  Отца почти не было дома.
Приезжал то мрачный, и тогда выпивал мензурку (была у него, любимая, стограммовая (100))  коньяку и ложился спать, выключая телефон.
То, наоборот, перевозбуждённый, часто не один (1).  Тогда соткой (100)
не ограничивалось, сидели в столовой, с гостями, или вдвоём (2) с мамой,
наполняя всю квартиру табачным дымом.
- Поставил не на ту лошадку. – До сих пор язвит сестра.
Никакого уважения к памяти.
Говорят, что в октябре всё время повторял:
- В этот раз (1) я уже не перенесу.
Запомнился день похорон. На поминках был большой скандал.
Какой-то спортивного вида старик, весь в орденах громко кричал,
что его (ох, чуть не вставил имени, потом бы, конечно, всё равно отредактировал)
убили  враги коммунистической партии и советской власти.
Мне вспоминается мой экзаменационный ветеран.  Может и он – тот же район.
Киваю. Повод для скандала присутствует.
Но по сути-то, дед был прав.
Наконец, она протягивает мне папку.  На ней лаконичное «В.В.К.»   
Похоже, что мне.  Извиняюсь, и в нетерпении открываю.
Внутри только накладная и счёт. Никаких записей.
- Вот и мама удивилась. Были ещё листочки. Может быть где-то другая папка?
Документы понятные, на их  домашние компьютеры.
Всё в них, как в сотнях (100;N) других аналогичных.
Понятные, но, тем не менее,  удивительные для меня.
Во-первых (1), я не помню, чтобы видел их или их копии раньше.
Во-вторых, мы вообще не так договаривались.
Зачем он хотел мне их показать?
(Дома, минут пятнадцать (15) посвящаю их изучению.  И просто выбрасываю.
Абсолютно понятно – правда не достижима.)
Помнит хорошо, узнала бы мальчишку (так и сказала), который привёз компьютеры.  Он приехал в выходные утром.
Сначала довольно долго делал что-то у сестры.  У неё был готов под установку специальный компьютерный стол.
А потом часов пять (5),  до самого вечера они с ней играли в бесчисленное количество игр. Он показывал  их одну (1) за одной (1) и объяснял в чём суть и на что когда нажимать. Оторвать от новой игрушки её уже  в час ночи (01.00.)
смог  только вернувшийся домой отец.   

- Не знаю, может быть, мама всё-таки согласиться с вами поговорить, или бумажки найдутся. Мы обмениваемся сотовыми.
- Да, вот ещё что. Вам привет от тёти Гали, дяди Валеры и  двоюродной (2) сестры Машки.    Помните, вы у них в гостях были после государственного экзамена.
Вы там пели,  вы там всем понравились.
Тётя Галя, мамина младшая сестра. Они от нас за прудом живут.
Господи! Староста бухгалтерш! Разве я у них выступал?
Конечно, помню. Конечно, всем приветы.
Дома сразу лезу на карту Москвы. Благо, все адреса известны.
Памятный путь Метро. Арка. Их дом поперёк. (Сюда я ни разу (0) не заходил.)
Потом, через узенькую улочку, пруд
Потом Аркашкин дом. (Впрочем, в семьдесят девятом (79) я ещё с ним не знаком.)
Потом «Кондитерская». (Действительно за прудом.)
                56 Москвее некуда.  Что-то остаётся.

И тут же чугунные ворота. Институт.   
Как тесен всё-таки мир,  как мал наш огромный город, и как удивительно тонка прослойка.  Просто нанотехнология  какая-то.

Да, я  и там специально побывал, где тот Центр находился, благо от дома недалеко.
Не сразу, правда, уже в третьем (3) тысячелетии (1000).
Хотел посмотреть,  для кого всё-таки отреставрировали.
Догадываетесь?  Правильно.  Снесли!   

Во всём другая история второй (2) песенки.  Разное с нами происходит. Разных людей встречаем. Разные книги читаем.  Разные фильмы смотрим.
Вот и пишутся разные песни. Просто, но интересно.   
А иногда и до просмотра кино дело не доходит.  Услышал название и…
Начало лета тысяча девятьсот семьдесят третьего (1973), вот-вот начнётся московский кинофестиваль.   Я не часто хожу в кино, но по нечётным годам,
в конце июня превращаюсь в самого настоящего фаната.   
У меня есть возможность, и я стараюсь посмотреть максимальное количество фильмов.  Обязательно два (2), часто четыре (4), случается и шесть (6) в день.
На столе пухлая пачка билетов во все задействованные залы города.
Я уже знаю многое о некоторых лентах, кое-что о многих, и почти все названия.
Среди них и «И дождь смывает все следы».   Мне хватило.
(И отнюдь не мне одному (1), посмотрите – в инете целый список композиций
под одним названием.)
В общем, фильм я ещё не посмотрел, и решил, что «и» в моём названии
вовсе не обязательно.   

    ДОЖДЬ СМЫВАЕТ ВСЕ СЛЕДЫ.   (73.)   Песня.
 (Вступление. 1) 1-я и 3-я струны на 4-м ладу.  2) + 4-я на 3-м.  3) 1,3,5 на 4-м.
                1.
Дождь смывает все следы,               
След Христа, и след пирата.               
Словно занавес театра,               
Серая стена воды.               
Нет вчерашних декораций,               
Завтра будет другой спектакль,            
И он будет меняться каждый день.      

Дождь смывает все следы,               
Разве вы не замечали,               
Разве вы не замечали это.               
                2.
Дождь смывает все следы,
След охотника и зверя.
Дождь, как запертые двери
От неведомой беды.
Что за ними, никто не знает.
Может быть, там мусорный ящик.
А, быть может, земля иная там.

Дождь смывает все следы,
Разве вы не замечали.
Разве вы не замечали это.
                3.
Но он же ходит неустанно,
Вслед влюбленным и убийцам.
Дождь меняет чьи-то лица,
С них смывая грим обмана.
Что под ним? Нам важно это.
Может быть, там глаза пустые.
Может быть, там душа без света. Ночь.

Дождь смывает все следы,
Нет, что-то всё-таки остаётся.
Что-то всё-таки остаётся нам.

Видите, перед текстом словесное описание «вступления».
Вовсе не инструкция, как играть. Для игры на музыкальном инструменте,
в данном случае, гитаре, хватило бы нот.
Я сразу заявляю – надо не играть, а  пытаться имитировать  дождь (и не только).
И гитара, возможно, не лучшее устройство для реализации этой цели.
Об этом первая (1) часть моих комментариев.
У меня ещё раньше возникли мысли, что в песни, в музыку  надо впускать, встраивать внешние шумы.  Голоса природы и города.
Вставлял в записи и как фон, и как кусочек (семпл?!),  например, звук пилы.
Делал это, правда, примитивно, в накладку, на обыкновенной бытовой «Комете».   
Мне казалось, что идеальным аккомпанементом для «Дождя» была бы «партитура» вообще без участия музыкальных инструментов.
Я называл это для себя «сонором».  Слово не моё, услышанное, возможно, не совсем точно мною употребляемое.   Я и сейчас уверен, что не только новая классика,
но и  живой рок, как интерактивное общение с залом, явление, как бы это выразиться, помоднее, повыкобенистее, - не только постмелодичное,
но и не поддаётся стандартной полифонической записи.      
Вот именно этого  и не понял,  новоявленные интерпретатор.   
Возможно, он слушал запись, где я сам пою мелодию  по старинке.
Такое случалось. Во всяком случае, он либо не слышал тех моих рассуждений,
либо не запомнил их (что хуже), либо просто проигнорировал (что совсем плохо).  Наверное, ему показалось, что его прочтение круче авторского.
Видел, по крайней мере, в одном месте, что чужая фамилия появилась и в авторских скобках, не знаю уж, по чьей инициативе.
Но каких-то добавленных нот в новом старомодном варианте не наблюдается,
а важные аутентичные «звуки»  потерялись за украшательством.
Лучшие исполнители потому и лучшие, что хорошо понимают авторский замысел.
Исполнением, конечно, можно испортить любое произведение.
И самый низший, мерзкий уровень –  испортить «до неузнаваемости».
Но никакое «новое прочтение» не может улучшить «до неузнаваемости».

Может быть, я зря привлекаю к рассуждениям об одной песне, песню другую,
к тому же, очевидно, идеологически более значимую.
Но очень хочется проиллюстрировать, до какой иступлённой авторской категоричности доводили меня порой исполнители.

                СТОП - АРТ.
                (27.7.88.)   Песня.               
               
1.
                Мое дело вырастить ель               
                и это на каждый день,               
                А ваше - развесить к празднику               
                игрушки аранжировки.               
                Итак, исполнительский стиль
                по мне просто дребедень.
                Доползшие до оазиса
                не требуют газировки.
                Стоп-арт!               
                Искусство не может быть последействием.         
                Стоп-арт!
                Вот квазиискусство в автобусе рейсовом.
                Вторичность,    третичность,   100тичность,            
                статичность, стоп-арт!               
               
                2.
                Мое дело плюнуть на роль,
                не прав старина Шекспир.
                Актером быть недостаточно,
                актером быть недостаток.
                Вы дружно вращаете руль,
                но курс не меняет мир.
                По вашим визитным карточкам
                отпущены суррогаты.
                Стоп-арт!
                Искусство одно рождено планировать.
                Стоп-арт!
                Все формы заказа его нивелируют
                До пышек, до пушек, до туша,
                до чуши - стоп-арт!
               
                3.
                Мое дело пить горький эль,
                ваять пирамиду слов,
                Хотеть только права выбора
                и быть свободным от счастья.
                Для вас корчит клоуна Белль,
                альтиста-орла Орлов.
                Зачем вам на шее выродок
                и задница, словно ластик?
                Стоп-арт!
                Искусство и средство, и цель, и премия.
                Стоп-арт!
                Оно градиент человека во времени,
                Наш способ прорыва,
                все прочее просто стоп-арт!
               
                4.
                Мое дело вылечить быль,
                не ампутируя боль.
                Извлечь из нее энергию,
                непоправимую пользу.
                А в ваших наборах пилюль
                здорового духа 0.
                Изменчива мода нервная,
                на колее ее скользко.
                Стоп-арт!
                Искусство отныне не знак бессмертия.
                Стоп-арт!
                Смертельная хворь - катаракта коммерции.
                Контракты, контроли, конторы,
                казармы - стоп-арт!
               
                5.
                Мое дело искренне жаль,
                поскольку я самодур.
                Мой почерк самодостаточен,
                мое дело, что с ним делать.
                И вот, не включая рояль,
                бросаю листок в сундук.
                И только точными датами
                я дорожу, спелась спелость.
                Стоп-арт!
                Искусство всегда было в оппозиции.
                Стоп-арт!
                Искусство по сути своей прекогниция.
                Рекламность, режимность,
                и даже тиражность - стоп-арт!
               
               
                Диагноз искусства - стоп-арт!
                Начало регресса - стоп-арт!
               

Впрочем, категоричность всегда приводит к внутренним противоречиям.
После всех лозунгов, я очень внимательно отнёсся к аранжировке этой песни.
А как сконструированы и «аранжированы» сами стихи.
Но, согласитесь – песня хороша!
И «Дождь..» тоже отличная песня!
А какой искусствоведческий  фрагмент сформировался!
Перерыв сделаю.  Позазнаюсь с полчасика (1/2).

Продолжение следует.  57МН…   
15 страниц.  783 строчки.