Оппозиционер поневоле. Части 1. 2

Оппозиционер поневоле. Часть 1

Я родился в поезде, шедшем по маршруту Акмолинск-Одесса, в послевоенный год. Я, ещё будущий, вместе с мамой, бабушкой и старшей сестрёнкой возвращался из эвакуации. Поезд постукивал колёсами, в купе пахло углём и махоркой, а взрослые, усталые, но полные надежд, шептались о будущем.

Именно в том поезде моя едва начавшаяся жизнь круто изменилась. Меня, тёпленького и запелёнатого, неосторожно уложили на газету, лежавшую на столике в купе. Всё бы ничего, но положили — прямо на передовицу, где красовался портрет усатого дяди, явно важного, судя по суровому выражению лица. Я полежал минуту-другую и внёс свои «правки» в печать.
Никто сразу не заметил моего конфуза. Но когда разобрались, в вагоне наступила мёртвая тишина. Газету спешно отправили в топку титана, где кипятили воду. Пелёнка, на которой отпечатался портрет, разделила её судьбу. Мама потом шутила, что я с пелёнок метил в диссиденты.
Так я стал оппозиционером поневоле. Судьба, видно, предначертала это мне.

С тех пор я вечно влипал в истории. Говорить я начал поздно — не говорил, а, скорее, мечтал. Когда пришло время идти в детский сад, родители надеялись, что в компании других детей я быстрее заговорю. Но там я продержался всего три дня.
В коридоре садика висел большой плакат с важными дядьками. Проходя мимо, я всегда показывал на них пальцем и выдавал:
— Гы-гы, гы-гы!
Что это значило, я до сих пор не знаю. Но директор, который, по слухам, ещё с Будённым воевал — хотя, может, и не воевал, — выглядел так, будто только что слез с коня. Он, видно, посчитал, что я издеваюсь и глумлюсь над ними. Каждый раз, встречая меня, он багровел, глаза его лезли на лоб, и он грозно махал пальцем. А я с испугом представлял его на коне — с шашкой вместо пальца.

Однажды он подошёл и сказал, что если я не прекращу, он мне что-то оторвёт. Я, на всякий случай, закрыл уши руками. Эту сцену увидели родители, но промолчали. А утром, собираясь в сад, я вдруг чётко сказал:
— Я в садик больше не пойду.
Родители принялись меня пугать — или, как говорил мой старший брат, «показывать кота». И только тогда до них дошло, что я заговорил!
На радостях папа открыл бутылку коньяка — хотя он почти не пил. А я тихо, чтобы никто не слышал, повторил:
— Сказал: «Не пойду в садик — и не пошёл».

Кстати, папа тоже не пошёл на работу — не смог.
Мой папа работал в военкомате. Ту самую бутылку армянского коньяка ему подарили за то, что он одному парню косоглазие вылечил. Я сам слышал, как сосед благодарил отца:
— Спасибо, что помог моему Федьке от армии откосить.

Но время шло, и настала пора идти в школу.
В школе я сразу отличился: на первом же уроке совершил свой первый «террористический акт». Взорвал самодельную петарду прямо в классе. Дым заполнил комнату, учительнице, кажется, стало плохо с сердцем, а директор побагровел, будто сам сейчас взорвётся. Одноклассники же визжали от радости — политинформация была сорвана!
Меня наказали: забрали портфель и сказали:
— Отдадим, когда родители придут за тобой.
Я подумал: «Вот лафа, уроки на сегодня для меня закончены!» Но родители пришли только вечером, и дома меня ждали крупные неприятности. По опыту старшего брата я знал: скорее всего, меня исключат из школы дня на три. Так и случилось.

Пока я был «в изгнании», я разглядывал свою коллекцию рогаток и думал, что пора готовиться к новым испытаниям. Старший брат, вечно подбрасывавший мне идеи, как-то притащил обрывок журнала с рецептом «настоящей дымовой шашки» — думаю, пригодится в будущем.
Так началась моя школьная оппозиционная жизнь.

А впереди меня ждали пионерия, комсомолия, строительство коммунизма и прочие «радости» жизни, которые я, по традиции, не мог оставить без своей "авторской" правки.



Оппозиционер поневоле. Часть 2

Забрезжила на горизонте опасность: загреметь в пионеры.

Хорошо, что я уже частично приготовился. Главный лозунг пионеров: «Пионер — всем ребятам пример!» Ну и какой с меня пример?

Во-первых, я уже точно знал: чтобы вступить в пионеры, надо хорошо учиться. Тут проблемы нет. Классуха говорит: «Пионер — всем ребятам пример! А ты, Юг, — пример того, как не надо!»

Проблема в другом: нельзя переступить красную черту. Будешь хорошо учиться — точно в пионеры загремишь и будешь галстук носить. А у меня на него определённо аллергия.

Не то чтобы настоящая аллергия. Но каждый раз при виде «образцовых» пионеров у меня начинался зуд где-то в районе совести.

Будешь учиться плохо — отправят в спецшколу для отстающих. Хотя это, в принципе, тоже не так уж и плохо. Вот у меня друг Вовка — дважды оставался на второй год. На третий год у нас в школе не оставляют — отправили его в ту самую спецшколу.

Когда Вовка вернулся после первого дня, он сиял: «там, Гарри, учительница по математике спросила, сколько будет дважды два? А когда я спросил: «Сколько примерно?» — она ответила: «А сколько чувствуешь, Вовочка?»»

Теперь мы с Вовкой школу окончим одновременно. Он доволен. Там он уже стал почти отличником. Правда, единственное плохо — списывать ему не у кого. Так что теперь он списывает у меня. А я — у соседки по парте, Зойки.

Зойка разрешала списывать при двух условиях: 1) если я «искренне старался»; 2) если клялся «исправиться». Я всегда клялся. Она всегда верила. Странная девчонка.

Зойка, чувствую, ко мне неровно дышит. Всё пытается подтянуть меня в учёбе: то ко мне домой напрашивается, то к себе зовёт. Намекает, что если бы я стал хорошистом, у нас, мол, могло бы «всё сложиться».

Не понимаю, что она имеет в виду. В то же время я представлял, как это бы «сложилось»: я и она в пионерских галстуках, оба поём хором «Взвейтесь кострами». Жуть.

Но дело даже не в этом. Во-первых, она — отличница, а это противоречит моим принципам. Во-вторых, она, конечно, девчонка ничего… но конопатая.

А тут её ещё старостой класса назначили. Совсем жизни не стало. И я понял: чтобы выжить среди всех этих галстуков и отличников, пора создавать подпольную ячейку.

Решил собирать команду. Первые кандидаты — Вовка, его младший брат Васька и Витек.

Васька был идеальным агентом — в свои 10 лет выглядел на 7 и мог пролезть куда угодно под предлогом «я потерялся, честно!».

Витек не подходит. Во-первых, у него мама — учительница. Во-вторых, к ним домой каждый субботу в 18:00, как по часам, приходит дядя Федя «проверить газовый счётчик». А я-то знаю, что он настоящий милиционер.

Кстати, Витек тоже мечтает стать милиционером. Интересно, если он им станет, получится, что пошёл по стопам дяди Феди, который ходил к его маме?

ЗДОРОВО! Сможет у бабушек семечки конфисковать.

Настоящий подвиг: конфискация семечек у бабуль на лавочке во имя светлого будущего.

Раньше у Вовки дома семечки ели — его отец с работы приносил, мама нам жарила.

Но его отца как главного охранника мельзавода уволили «по собственному желанию начальства». Что-то он там недоохранял.

Надо будет встретиться с ними.

Моя мама работает заведующей библиотекой. У них все 55 томов подготовили к списанию. Интересно, что они будут делать из отходов? Не иначе как что-то дефицитное... Неужели... — подумал я, но тут же отогнал эту мысль. Точно будут печатать книги следующего секретаря. Круговорот в природе.

Один том (первый) у меня уже есть, надо будет ещё один стащить из маминой библиотеки. Буду прятать там запрещёнку.

«Запрещёнка» — это у нас: ну очень интересные фотографии, сигареты и рецепт дымовой шашки от брата.

Там точно искать никто не будет.

Кто же будет искать крамолу в собрании сочинений Вождя? Разве что самый отпетый диссидент. Ну, то есть я.

Кстати, завтра день рождения Ильича. Надо бы как-то отметить. Я решил прокатиться в день рождения Ленина на велосипеде без рук, против часовой стрелки, вокруг памятника в центральном парке.

Почему не по часовой? Я рассудил так: если по часовой — то к коммунизму. А ничего хорошего в этом нет, потому что всё будет бесплатно, а если бесплатно — всё сразу расхватают. И останется надежда только на американский ленд-лиз, на какие-нибудь куриные окорочка. А езда против часовой — это уже НЭП, а это хорошо, я у Ленина читал. Езда против часовой — это вам не «Вперёд, к победе коммунизма!».

В день рождения Ленина город замер в торжестве. Центральный парк — как застывшая открытка. Милиция строго следит за порядком.

Даже голуби на площади держались парами, как на демонстрации.

И тут — сюрприз. К юбилею решили сделать новую клумбу вокруг памятника. Торжественно повесили ленточку. А я не знал.

Ленточка была красной, разумеется, как и всё в этом городе: от флагов до лица директора школы после моего очередного «подвига».

Велосипед был моим оружием. Я тренировался месяцами — езда без рук, по часовой стрелке, против.

Каждый сантиметр трассы был изучен. Каждый поворот — рассчитан.

Мчусь без рук. Против часовой стрелки. Прямо сквозь ленточку.

И — о чудо! — влетаю прямиком в объятия милиционера. Точнее, он меня в объятиях...

В школе на следующий день все только и говорили об этом.

Даже завуч, который обычно говорил только «Не беги!» и «Запиши!», оживился и добавил к своему репертуару: «Как тебе не стыдно!»

Стенгазета, которую выпустили, чтобы высмеять, превратилась в мой личный плакат.

Классная, указывая на карикатуру, язвительно бросила: «Ты совсем отбился от рук». Я ухмыльнулся: «Буквально».

Это был мой первый в жизни каламбур. И, возможно, последний в этой школе, если бы вы видели её лицо.

Зойка теперь от меня не отходила. Расспрашивала каждую деталь, просила научить кататься без рук.

В её глазах плескался азарт: «А что, если „правильно“ — это не всегда „по правилам“?»

А дома — суровый приговор: месяц без мороженого и без велосипеда.

Отец еле сдерживал смешок, мать делала максимально строгое лицо.

Отец понимал: настоящий мужчина должен уметь стоять на своём. Даже если это стоило ему мороженого.