Лебедь и скорпион

Давно я не ездил на электричке в область. Бывает, одолевает ностальгия, как сейчас, и наконец-то я хоть что-то об этом напишу. К тому же есть что написать. Не пропадать же интересной истории.

Эти старые зелёные электрички, как в песне Цоя. Что хорошего в них? А я вздыхаю. Кстати, в современных появился туалет? Помню, раньше не было, а мне до дачи ехать два часа. Приходилось быстро делать свои дела между вагонами. Романтика.

Давно так не ездил… на электричках. Много лет. Машину купил. Если честно, то и на дачу перестал ездить. Отец срубил берёзу, которую посадил дед, так я почему-то и перестал. Как обрубило. Да и на берегу озера стали, говорят, землю скупать — не хочу на это смотреть. Единственное, ради чего можно было бы поехать туда, — так это ради тишины в лесу. Послушать, о чём скрипят сосны, о чём молчат камни. Что там натворили люди на берегу? Я знать не хочу.

Электрички. Отчётливо помню запах пирожков, которые продавали бабки. Что это было за масло? Кислое и горькое. Помню, однажды, когда я уже поступил в универ и приезжал в деревню наскоками, а не как раньше, на три месяца, сел мне в этой самой электричке на уши один весельчак, которого я сразу для себя назвал Томом Бомбадилом. Такой кельтско-немецкий дядька, румяный, толстый, в коричневых брюках и с подтяжками, на которых были нарисованы ананасы. Ну, просто какой-то несвойственный месту и времени человек. Чудак, одним словом, но хороший чудак.

Скамейки были пустые, я читал «Generation П», как раз тот момент, когда Татарский жрал мухоморы, и вот садится именно ко мне совершенно не вписывающийся в моё настроение Том и с козырей заходит:

— А знаете, что я когда-то служил пограничником? — сказал он.

Я, если честно, в голове прокручивал варианты, что мне делать. Не понимаю почему, но я не могу постоять за свои интересы в таких ситуациях и начинаю просто слушать, улыбаться и кивать. До сих пор такая тема. Наверное, об этом вся эта теория про личные границы? К тому же человек был приветливый, добрый вроде бы — сложно отказать, не хочется обижать. Что-то я промямлил про то, что теперь, видимо, знаю, а он продолжает тараторить.

— Да-а-а-а-а, — сказал Том и задумчиво посмотрел в окно, где мелькали бетонные столбы, сосны, ёлки, кусты и ещё песчаные обрывы. — А знаете, тут жили такие народы, которые уже и совсем позабыты.

Для меня Карельский перешеек был населён только финнами (их остатками) и русскими, но если прокручивать в памяти воспоминания, то, действительно, на месте одного только Петербурга жило столько всяких народов, десяток уж точно, если считать только местных. Всякая чудь, водь и прочие. Разговор мне уже начинал нравиться, я был заинтригован.

Том начал с пары скучных и непонятных историй про то, как в советское время он служил в каком-то незнакомом для меня месте, где-то под Приморском. Там, как он говорил, были волшебные грибные места, а теперь — огромный ядерный могильник. Как он мне описывал, в тех местах были марсианские ландшафты, покрытые хвойными растениями. Пока одни армейские перлы сменялись другими, до меня не могло дойти, как он мог служить пограничником там, где не проходила граница с Финляндией. Может, он имел в виду, что служил на границе миров? Или какая-то застава, или что-то в этом роде. ХЗ. Он много говорил про грибы и ягоды, и корзинка на его коленях выдавала в нём большую любовь к собирательству; про то, что в армии есть было особо нечего, а в лес спокойно пускали, а в лесу — столько всего. С одной стороны, он мне начинал уже надоедать, а с другой — мне совсем не хотелось возвращаться к Пелевину, и я закрыл книгу.

— И вот однажды, — сказал Том, который так и не назвал своего имени, — сбил я фуражкой осиное гнездо! И как побежал! А они меня, заразы, всё равно покусали. Ох, как я бежал! Корзинку даже оставил. На обратном пути, кстати, нашёл.

Долго он описывал, как быстро бежал и как его всю дорогу кусали осы.

— Вдруг оставили они меня в покое — не кусают. А я оглянулся и понять не могу, где я. Место такое красивое… Знаешь, не обычное, а такое, в котором прямо древность ощущается. Огромный валун, скала, на нём наверху деревья и мох, а под ним — я… И прохладно. Ручеёк бежит по камушкам. Песок такой крупный там, с камнями. Мох. Так душисто пахнет этим лесом, дух захватывает. А укусы начинают ныть. Трогаю — лицо раздуло. Шишки каменные. Птица укает какая-то.

Я почувствовал интерес.

— Вот и думаю, куда мне идти. А ещё болит, и что-то мне лениво. Слышу, хрустнуло рядом. Старуха! Я аж подпрыгнул! — сказал Том и засмеялся. — В чёрной одежде, нос горбатый — вылитая Баба-яга.
— Ой, как тебя покусали, — говорит старуха.

Бабуля, в общем, оказалась доброй. Она сразу нашла какую-то траву, как-то её пережевала, наложила на укусы, и они чудесным образом перестали болеть. Том-пограничник поинтересовался, откуда она и где живёт. Оказалось, что она отшельница, единственная оставшаяся из какого-то древнего карельского народа, название которого я не запомнил.

— И вот что странно, — сказал Том и сделал такую паузу, что я посмотрел на его лицо.

Он всё время был весёлый и живой, а тут улыбка просто взяла да и ушла с его лица, глаза стали стеклянными, лицо — гранитным, и он смотрел в окно.

— Она мне рассказала, как возник наш мир, — сказал Том.

Конечно, сейчас я смотрю на это как на какую-то небылицу. С другой стороны… Да в общем, сказки это всё… Но тогда мне было очень любопытно, это было нечто совершенно необычное, и я тогда любил всякую психоделию.

Так вот, история сотворения мира такова. Сначала был просто Свет. Изначальный Свет. Потом в Свете возникло то, что мы бы назвали вопросом. В этот момент Свет разделился на пять элементов: четыре видимых и один невидимый, который и сообщает всему живому и неживому о себе. Дух.

Четыре элемента: огонь, вода, земля и ветер. Они стали перемешиваться, взаимодействовать, и в итоге появились звёзды, планеты и живое на них. А ещё возникли два самых могущественных во всём мироздании существа: Лебедь и Скорпион.

Они начали выяснять, кто из них главный, кто правит. Никак не смогли они решить и поэтому согласились поделить между собой элементы. Лебедю достались воздух и земля, а Скорпиону — огонь и вода.

Они разошлись в разные углы Вселенной, чтобы не мешать друг другу, но заметили, что гармония мира стала рушиться, и не просто гармония — всё видимое стало разрушаться. Исчезали не просто галактики — целые миры превращались то в пыль, когда земля оставалась только с ветром, то в пар, когда оставались только огонь и вода. Но и Лебедь, и Скорпион заметили, что элементы тяготеют друг к другу. Пыль находила пар и формировала новые звёзды.

Тогда и поняли Лебедь и Скорпион, что в мире есть какая-то тайна, высшая сила, какая-то пока непостижимая гармония, которая на самом деле владеет Мирозданием, к которой надо стремиться и ни в коем случае нельзя разделять элементы между собой. В танце элементов они вдруг заметили, точнее ощутили, услышали пятый элемент — дух. Он сказал им, что вода, земля, ветер и огонь должны соединиться в Изначальный Свет, и дал им неизречённый закон, который можно было бы назвать вселенским законом гармонии. Точнее, некоторое интуитивное понимание лишь части этого закона, которое словами можно было бы описать так: «К гармонии надо стремиться во всём и всегда, без исключений».

И тогда Лебедь и Скорпион решили, что они посвятят жизнь и всю свою власть тому, чтобы каждый мир, каждое живое существо, маленькое и большое, каждый элемент духа, проникающий в каждое существо, стремился бы к гармонии. Никто никогда не узнает, когда же этот путь будет пройден, но он будет пройден.

Скорпион стал наполнять живое чувством и желанием, а Лебедь — наделять живое разумом, который останавливает желания, дабы они не разрушали жизнь и дух. В то же время Скорпион даёт новое желание, чтобы живое не останавливалось. Так они и гармонизируют движение духа повсюду, во всём мироздании.

В общем, старуха была необычная. Последняя из своего народа, травница. Начало темнеть, Тому надо было возвращаться, и она ему сказала идти на пение птицы, и он так и отыскал свою часть.

— Такие вот чудесные бывают находки в этом мире, там, где и не ждёшь. А теперь там ядерный могильник, и жить там нельзя, — сказал Том и почему-то засмеялся. — Вода там отравлена, и земля, и воздух. Нельзя. Вот так…

Всё, что было сказано, на меня весьма угнетающе повлияло. Мне как будто рассказали историю, как умрёт человечество.

— И не хочу я туда ехать даже, если честно… А места чудные там были, ну что поделаешь, — сказал Том.
— Да уж, — сказал я и искренне тяжело вздохнул.
— Ну, вот и моя станция, — сказал Том, а за окном было унылое, опутанное проводами, бетонное Мурино. Том помахал на прощание: — Всего доброго.
— И вам, — сказал я.

Том скрипнул суставами, крякнул и отправился в тамбур. Я наблюдал, как он, держа в руках покрытую платком корзинку, топчется, продвигаясь по сантиметру к выходу вместе с толпой. Поезд остановился, люди вышли.

Вот уж и не знаю, чего это я вспомнил про эту историю, но вспоминаю я её иногда. Особенно когда по работе заезжаю в какое-нибудь Кудрово или на Парнас. Смотрят на меня человейники тюремными взглядами, а я думаю: «А тут когда-то была жизнь». Странная, конечно, модель мира, когда два могущественных существа гармонизируют каждый атом во Вселенной, а вокруг вырастает такое уродство. Разве это гармония? Хотя, может, это она и есть? Я имею в виду всё, что происходит. Да в общем, не берите в голову.