У меня такая работа

Грустно стало не потому, что всё заеб@ло, а потому что просто стало темно. В этих широтах, если темно становится к одиннадцати вечера, значит скоро ****@ц... Осень... Красиво будет, но холодно, бл@дь, просто ох*еть. Такие вот вводные.

Ну, вы посмотрите на это лицо! О****@неть просто. Типичный, бл@дь, зумер, ни в п@зду ни в красную армию... Что за Шаламе такое, ёб твою мать? [ ;\_(;)_/; РКН ;\_(;)_/; ] вид такой, я х*ею, на что я обречён? Кутается так демонстративно от прохладного ветерка. Да ты г@вна не нюхал, мальчик мой. С*чка. [ ;\_(;)_/; РКН ;\_(;)_/; ] Я вам говорю! ****остр@дания сплошные. Смотрит, понимаешь, то на дерево, то на воду, то на дерево, то на домик, то на воду! Пусечка моя. Слабак!

— Да заткнись уже, — сказал мальчик.
— Это ты мне, ах ты ж с*ка! Да я тебя!
— А что ты мне сделаешь? Ты только говорить гадости можешь, а больше ничего ты и не можешь, вот такой вот ты... Дуралей.
— Это я-то дуралей! Я-то дуралей! Щенок! Я тебя сейчас! Я тебе яйца отморожу, скотина.
— Ещё тепло, а у меня просто ангина. И что ты на меня взъелся? Что я тебе сделал такого? — сказал мальчик.
— Да просто мало тебя еб@ли ещё по жизни, щенок! Мало! Ну что ты тут расселся? Заболел? Или лечись. Ни работы... С учёбы ушёл. Ни учёбы... Что ты за человек? Все люди как люди... Ой, что говорить, ****@ц...
— А, может, я не человек, — сказал мальчик. — Может, я вампир?
— Что, это ты обсмотрелся своих ютюбов?
— Да с вами обсмотришься тут, как же... Всё запрещаете.
— А я-то тут при чём? М?
— Иди к чёрту!

[ ;\_(;)_/; РКН ;\_(;)_/; ]

Ну вот и сидим теперь... Думаем... Встал... Идёт. На Петроградку идёт. Знаю, куда идёт, деньги вон щупает. Нет, хороша всё-таки Петроградка осенью. Сейчас какое-то очень уж мрачное небо, и фонари не зажгли. Я не люблю фонари, вот было бы здорово, если бы фонари не зажигали совсем. Мрак. А вот в окнах свет надо зажигать, в витринах. И лампочками накаливания, не иначе. Таким, тёпленьким жёлтым светом. Вот и наш дурила шлёпает тут в сторону кабака, я уверен. Деньги щупает в кармане. Сколько там? Крохи какие-то... Крохи... Намокло всё.

— На пиво мне хватит, — сказал мальчик.
— Да тебе больше и нельзя!
— Отстань.

Ну вот он вошёл. Тут полупусто. Маленький такой барчик в подвале, почему-то на стенах картины с изображениями гномов, гоблинов, волшебников... Девяностыми пахнуло. Эти картины подошли бы для оформления альбомов «Короля и Шута». Но только самых ранних. Но художественная ценность у этих картин выше, чем эти поделки...

— Мне нравится «Король и Шут»... — сказал мальчик, целуя пену чёрного пива.
— Насмотрелся сериалов.
— Иди в задницу.
— Осмелел?
— А что ты сделаешь?
— Увидишь.

Вы только посмотрите. В углу сидит старая бл@дь. Ей не хватает сигаретки для того, чтобы она полностью выразила готовность к минету и не только. Вот бл@дища. Декольте, платье и волосы причепурены химией. Вот бл@дь! Вот с*ка! Она смотрит на этого дубину малолетнего. Хочет с ним еб@ться. А он!

— Повторить? — сказал бармен.
— Хах... Ну... Мне разве что только самое... А, в смысле, ладно... Не надо... Я собирался уходить.
— Как скажете... — сказал бармен.
— Уёб*вай отсюда поскорее, хватит цедить, — это уже я тут вмешался, чтобы спасти глупца.
— Молодой человек, позвольте, я вас угощу, — подошла эта баба, и от неё пахло очень удушливо духами.
— А... эммм... я не могу...
— Вы всё можете, — положила она руку ему на ляжку. Ёб твою мать... Точнее, еб@ть её, она же чья-то мать. Наверное... — Какое вы любите пиво?
— Тёмное.
— Вы такой мрачный, и пиво такое... Хотите присоединиться к моему столику?
— Я...
— Не отказывайте... Мне не с кем поговорить сегодня, да и вы один.

Одно могу сказать, ей лет уже сорок пять или пятьдесят, но не каждая женщина так может сохраниться. Да, уже видны какие-то морщины, но вот заговорила — и даже у меня привстал! Понимаете, что уж говорить об этом дубине!

Ну вот они и сели, голубки. А у моего Шаламе розовые щёки.

— Ебл@н! Куда ты лезешь?
— Отъеб@сь от меня, — сказал мальчик.
— Простите? — сказала баба.
— Я не тебе, не вам, — сказал мальчик.
— Хммм... Ты странный... Но такой красивый, — сказала баба и дотронулась немного уже сморщенной, но всё же витальной рукой до юной и девственной руки мальчика.
— Спасибо, — сказал мальчик, и баба засмеялась.
Она смотрела на него заплывшими от ботокса, густо накрашенными глазами.

— С*ка! — прозвучало откуда-то от входа! — Бл@дь ты такая!

Мужик орал. Орал и шёл, кажется, к столику, где сидел мой парень! Баба испугалась и отдёрнула руку.

— Ты, бл@дь, снова, шлюха, тут! — орал мужик с красной мордой.
— Извините, я не... — сказал мальчик и тут же получил по роже. Потом ещё и ещё, мужик его бил. Вроде бы не слишком сильно, но звуки были, как будто бьют ногами по бахчевым.
— П@зди! П@зди его, Олег! — послышалось из хищного рта бабы. — Сильнее! Сильнее п@зди!
— Пошли домой, сейчас я тебя выеб*!
— Ахххх, — ответила баба, и мужик-Олег поволок её прочь из бара.

Парнишка мой трогал разбитую губу, глаз уже начал заплывать. Удивительно, но Олег не пролил пиво.

— Доигрался, бл@?
— Отстань, пожалуйста, сколько можно? — ответил мне Шаламешный мой парень.

Вот он встал, допил пиво. Подошёл к спокойному бармену, тот поглядел на него и сказал:
— М-да...
— Они заплатили? Они вместе были? — бессвязно начал бормотать парень.
— Не беспокойся, они тут каждую неделю такую фигню устраивают, — сказал бармен.
— И вы... А полиция? — сказал мальчик.
— А что полиция? — сказал бармен.
Мальчик пошатнулся, опустил глаза и сказал:
— Наверное, ничего... Наверное, ничего...

И пошёл, мямля, на улицу. Уж лучше бы... Я не знаю, действительно, полицию бы вызвал, беспредел. Какие-то две малолетние курвы посмеялись над мальчиком моим. Ну, как это у зумеров бывает. Такое громкое «ха-ха» и изогнуться. От чего они защищаются этим смехом? Прекрасная Петроградка... Прекрасная, я так её люблю всё-таки... И мальчик мой... Ну, так, дурила, ну куда он полез.

— Ну и чего ты молчишь? — сказал он.
— А чего мне сказать?
— Ты только гадости и говоришь... — сказал он.

Возле «Горьковской» было явно неприятно многолюдно... И он свернул к маленьким улочкам у Кронверкского. И что-то как-то мне вдруг жалко его стало, что ли... Он зашёл на самую тихую улицу, зашёл в самый тихий двор, лёг почему-то на асфальт и смотрел в небо. Небо стало капать дождём. В небе летали огромные воздушные кони, как это бывает в стихах, а над ними — космос. А мальчик — в этой яме, а вокруг шелестит одурманенный каменный город. И листвы не остаётся совсем. И даже я замолчал. Что говорить... Я же его всегда понимал... Просто... У меня такая работа.