Сдача

 
В первой половине 1980-х годов в Советском Союзе жилось труднее, чем в 1950-х: полки магазинов не ломились от продовольственных и непродовольственных товаров. Даже в столице «урвать» кусок сыра, варёной колбасы или пару глазированных сырков можно было, лишь дождавшись открытия универсама и, ворвавшись в него с другими ожидающими-желающими, опустошить несколько маленьких, почти детских магазинных тележек, наполненных вожделенной едой. Еда мгновенно разбегалась по металло-сетчатым корзинам счастливых обладателей, с удовлетворением встававших в очередь в кассу.

В Ленинграде жилось не легче: без очереди можно было купить разве что апельсины, да и то, если повезёт. Поэтому, когда Ивану предложили поехать с семьёй в служебную командировку в Чехословакию, его юная жена Антонина была готова прыгать от счастья: ведь выехать за границу в страны СЭВ считалось большой удачей.

К тому же в Чехии, а именно в эту часть Чехословакии направляли мужа, климат был помягче, чем в Ленинграде, и Антонина надеялась, что их маленький сын, 10-тимесячный Алёшенька, будет меньше болеть и вырастет здоровым, а то осенне-зимние туманы и низкие облака, закрывавшие солнце на берегу Невы, уже начали сказываться на здоровье младенца: малыш дважды успел переболеть, один раз тяжело, до больницы.

Мир промозглых ленинградских улиц в предзимье был окутан серой пеленой, а воздух, пропитанный острой свежестью приближающейся зимы, казался гнетущим, омрачённый внезапной простудой маленького сына.

На оформление документов и прочие формальности ушло почти пять месяцев – в Ленинград пришла календарная весна, но до настоящей весны ещё надо было дожить…

Антонине особенно хорошо запомнился один товарищ средних лет в большом казенном доме: он вызвал Антонину на беседу, усадил за деревянный стол времен гражданской войны на такой же видавший виды деревянный стул, достал из ящика тетрадку толщиной в 96 листов в клеёнчатой обложке, на первой странице написал фамилию, имя, отчество Антонины и велел ей во всё время пребывания за границей внимательно смотреть и слушать, да запоминать либо записывать, кто из иностранцев о чём с ней будет говорить, потому что потом, по возвращении в Ленинград, она должна прийти к нему – он выдаст ей эту тетрадочку, и ей надлежит всё аккуратно изложить с самыми что ни на есть подробностями: датами, именами и фамилиями. Он добавил, что у него таких тетрадочек – тысячи, так что стесняться нечего.

Антонина ответила, что у неё маленький ребёнок, и она вряд ли успеет с местными пообщаться: малыш да хозяйство будут занимать всё её время и внимание. Но суровый товарищ настаивал, и Антонина энергично закивала головой, что, мол, да – по возвращении как штык придёт и всё-всё-всё в тетрадочку запишет. А про себя твёрдо решила, что ноги её больше не будет в этом кабинете: слава Богу, не подневольная!

По прибытии в Чески-Крумлов, славный чешский городок в Южной Богемии на берегу красавицы Влтавы, у Ивана и Антонины голова закружилась от сонма непривычных запахов, звуков и образов, целиком захвативших молодых супругов своей яркостью, силой и необычностью сочетаний, так отличавшихся от родных, любимых, оставшихся в промозглом Ленинграде. Улицы в центре города, украшенные разноцветными зданиями, резко контрастировали со строгим внешним видом домов на окраинах Ленинграда, вызывая у супругов чувство удивления и любопытства.

Над городом возвышался замок XIII века – необыкновенное сочетание готики, эпохи Возрождения и барокко – с огромным садом и барочным театром XVII века. Новые сослуживцы Ивана рассказывали, что с колокольни замка открывается панорамный вид на Старый город и Влтаву, только вот попасть на колокольню было очень трудно.

Пражская весна 1968 года вроде бы осталась далеко позади, да Антонина и не слышала о ней вовсе: событие скупо освещалось в советской прессе и еще меньше – на телевидении, да и было Антонине тогда всего ничего. А теперь, казалось, ничто не могло заслонить голубые небеса над Влтавой и над Иваном и Антониной.

Окраина, на которой разместились Иван и Антонина, сильно отличалась от центра города, напоминая провинциальный советский городок. Когда молодые супруги обустроились в своей скромной новой (на вид совсем не новой) квартирке, в которой каждый предмет старой фанерной мебели имел на боку крупный инвентарный номер, первое, что их поразило, – это тепло весны и обилие еды: рыночные прилавки ломились от свежих фруктов, овощей и бесчисленных сортов хлеба.

В первые же выходные, взяв драгоценные кроны, Иван с Антониной пошли на рынок. Пока Антонина шла по рынку, у неё перехватило дыхание:

– Ванечка! Посмотри на эти яблоки, Ванечка! Ни одной червоточины! – Молодая женщина смотрела на большое блестящее красное яблоко на свет, восхищаясь его совершенством. Стоявший неподалеку торговец улыбнулся и начал предлагать Антонине сезонные овощи: капусту белокочанную и краснокочанную, редьку зелёную и чёрную, лук трёх цветов и чеснок.

Но капустой да редькой наших не удивишь. А вот обилие мясных и колбасных изделий, разнообразие сыров да множество сортов хлеба, ещё теплого, только что из печи, удивляли и радовали одновременно. И аппетитные запахи кружили голову и будоражили воображение.

Иван с Антониной брели дальше по рынку и вышли в ту часть, где в витринах появилась одежда. И какая одежда! Разноцветная, нарядная, с яркими узорами, необычных фактур и стилей, так отличавшихся от скромных, даже аскетичных цветов и стилей отечественного ширпотреба.

Супруги задержались у входа в бутик, со сдержанным восторгом наблюдая за мальчиком, кружившемся в магазине в ярко-красном (!) пальто. Искренний смех лился из его уст, заставляя прохожих невольно улыбаться. Рядом стояла женщина в джинсах – Иван с Антониной видели такие только в кино. Джинсы выглядели удобными и стильными, и совсем... нездешними…

Вернувшись домой, Антонина приготовила ужин, экспериментируя со свежими, только что купленными продуктами. Иван играл с Алёшенькой, и речь мужа и смех малыша наполняли её сердце таким теплом, что хотелось петь – и Антонина напевала весёлую песенку и наслаждалась ароматом блюд, заполнившим кухню.

Вскоре Антонина позвала своих любимых мужчин на кухню – Алёшеньку усадили в только что купленный детский стульчик, муж сел слева от сыночка, Антонина справа, чтоб удобнее было кормить чадушко с ложки, и пирушка началась! Стол был уставлен деликатесами: салат овощной, салат рыбный, салат «Оливье» с полукопчёной колбасой, пикантные жареные овощи, тушёная телятина с ароматными травами, жареная картошка, настоящий окорок, копчёные колбаски, разноцветный сыр, хрустящий свежий хлеб. Иван смотрел на Антонину, сияя от гордости:

– Всё так вкусно, что даже трогать страшно – боюсь испортить эту красоту, – сказал он, и супруги рассмеялись, чувствуя необъяснимую радость и наслаждаясь своими новыми ощущениями, запахами, вкусами...

Дни превращались в недели, по выходным семья продолжала исследовать окрестности, любуясь архитектурой старинных замков и наслаждаясь неспешными прогулками вдоль Влтавы. Иван и Антонина начали понимать и принимать ритм жизни, которая, казалось, текла легко и непринужденно. Они находили новые радости не только в еде и одежде, но и в людях, которых встречали повсюду, – дружелюбных соседях, улыбавшихся им при встрече, чешских коллегах на новой работе Ивана, мамочках, гулявших на детской площадке со своими малышами и каждый раз приветливо кивавших Антонине…

Поначалу Иван и Антонина никак не могли поверить, что встретившее их в Чехословакии изобилие продуктов завтра не исчезнет, и в магазинах по-прежнему будет и мясо, и сыр, и колбаса, и фрукты, и хлеб разных сортов. Молодые ленинградцы сначала закупались с избытком: очень хотелось попробовать и этого, и того, и ещё вот того, оранжевого сырика, обсыпанного зеленью, и копчёных колбасок, и рульку – вот эту, самую маленькую… Но к хорошему быстро привыкаешь, и вскоре Иван с Антониной поняли, что закупаться впрок необязательно: и сырик, и колбаски, и рулька сегодня были снова на своих местах, как будто их и не покупали вчера …

«Как можно так жить?» – невольно подумала Антонина, изумляясь тому, как ярко сияет здесь жизнь. Ощущение было такое, словно она попала на страницы прекрасной книги волшебных сказок народов мира, которую её отцу с трудом удалось купить на какой-то книжной выставке-ярмарке. Эта книга изобиловала чудесными картинками, и чудеса в ней казались безграничными.

Муж в будни с утра до вечера пропадал на работе, а Антонина с Алёшенькой были на хозяйстве: занимались покупками, готовкой, уборкой... И вот, осматриваясь по соседству с их домом и наблюдая за поведением местных жителей, Антонина обнаружила, что многие соседи ходят в небольшой частный магазинчик, стоящий на холме среди цветущих слив и вишен, и тоже стала покупать там продукты, приходя с малышом, висящим у неё на груди в только что приобретённой «кенгурушке» (чудо чудное, в Ленинграде невиданное!).

Магазинчик был маленький – в нём продавались только сыры и мясоколбасная продукция. При входе в магазинчик тренькал маленький колокольчик на доводчике двери, и Антонине казалось, что весёлый звон колокольчика как будто переносил её с Алёшенькой в другую реальность, где было много сортов сыра и колбас, и они никогда не кончались: это забавное маленькое чудо неизменно повторялось всякий раз, когда Антонина приходила в магазинчик.

Молодая женщина только начала осваивать чешский язык и сначала лишь здоровалась по-чешски “Ahoj!” и благодарила “D;kuju!”, но вскоре добавила к своему скудному запасу “Sbohem!” («До свидания!») и “Pros;m, dej mi to” («Дайте мне, пожалуйста, это»), а потом начала осваивать цифры, но пока ещё называла их по-русски.

Хозяин магазинчика, пожилой корпулентный темноволосый чех с большими усами, сразу понял, что Антонина русская – он никогда ей не улыбался, но был вежлив. Он привык к иностранцам: его магазин полюбился немцам из Восточной Германии, которые по традиции приезжали сюда, чтобы купить вкусной чешской еды дешевле, чем в ГДР. Но он хорошо помнил Пражскую весну, и понимал, почему русская женщина с ребёнком живёт в Ческом-Крумлове.

Сначала Антонина не могла сдержаться и накупила слишком много еды: хотелось попробовать всего и сразу, но постепенно пообвыклась и стала покупать меньше и приходить в симпатичный маленький магазинчик в цветущем саду на холме через день, а то и через два-три дня. И магазинчик неизменно радовал её разнообразием сырно-колбасных деликатесов. Жизнь шла свои чередом: Антонина и Иван начали привыкать к хорошей жизни и немного расслабились. Всё было хорошо.

Наступило лето. Деревья в саду отцвели, но зацвели садовые цветы в палисадниках и полевые цветы на лугах вдоль Влтавы – мир наполнился новыми, летними красками.

И вот однажды Антонина с Алёшенькой, как обычно, зашла в полюбившийся ей магазинчик на холме – колокольчик на двери приветливо звякнул. Антонина выстояла короткую очередь, мельком разглядывая нового продавца – молодого светловолосого парня с юношескими прыщами на лице. Перед Антониной стояли три человека, но, по мере приближения к прилавку, за ней тоже выстроилась небольшая очередь.

Подойдя к прилавку, Антонина попросила 300 граммов телятины, 250 граммов сыра и шесть коротких тонких копчёных колбасок, которые так понравились её мужу. Хотя она сказала “Dobr; r;no!” («Доброе утро!») и “D;kuju!” («Спасибо!») по-чешски, Антонина была ещё «на Вы» с чешским языком, и ей пришлось указать рукой на выбранные товары в витрине и назвать количество граммов на ломаном чешском и русском языках. Продавец понял, что она не немка и спросил её: «Русская?» Антонина не могла солгать и подтвердила. Она отвлеклась на малыша, запрыгавшего в «кенгурушке» и не следила за происходящем на прилавке.

Молодой продавец неаккуратно завернул товар в бумагу, и одна колбаска с тихим стуком упала на прилавок. Продавец кинул её в сумку Антонины, не упаковывая, и по-чешски назвал сумму покупки. Антонина быстро сообразила и подала ему банкноту. Молодой человек взял банкноту, положил её в монетный ящик кассы и обратился к мужчине средних лет, стоявшему за Антониной: “Co chce;?” («Чего желаете?»)

Покупатель обратился к продавцу по-немецки и начал перечислять, что именно он желает пробрести. Продавец отвечал ему на сносном немецком.

Антонина подсчитала, что продавец должен был вернуть ей примерно четвёртую часть от номинала купюры, что в её понимании было немало. Пока Антонина стояла в очереди, она видела, что продавец скрупулёзно отсчитывал сдачу с каждой поданной ему купюры. Замешкавшись у прилавка, слегка озадаченная Антонина сказала “Promi;!” («Простите!») мужчине, которого уже начал обслуживать молодой продавец, и обратилась к продавцу: “Zm;na, pros;m!” («Сдачу, пожалуйста!»).

Молодой человек медленно перевёл взгляд на Антонину и, как-то нехорошо ухмыльнувшись, с тихим свистом переспросил: “Zm;na?”

Антонина кивнула. От ухмылки продавца ей стало не по себе, и она, повинуясь необъяснимому порыву, отступила от прилавка на шаг назад.

“Zm;na?” – почти крикнул ей в лицо продавец. Не зная, как реагировать, Антонина отступила ещё на шаг.

По-прежнему ухмыляясь, белобрысый чех открыл монетный ящик кассы и, зачерпнув пригоршню самых мелких геллеров – «галишек», как называли их в обиходе местные жители – швырнул их Антонине в лицо.

Монеты веером полетели в молодую женщину, она едва успела чуть повернуться и прикрыть обеими руками златокудрую голову сына, но монеты больно ударили её в шею, лицо, руки. Несколько монет попали в «кенгурушку», в которой висел Алёша, и малыш недовольно закряхтел.

Поражённая внезапным выпадом продавца Антонина, конечно, и не думала поднимать рассыпавшиеся по полу монеты – она на мгновение замерла, глядя прямо в глаза молодому чеху, слёзы затуманили её глаза. Белобрысый чех продолжал ухмыляться, его взгляд был дерзким и вызывающим – он явно был доволен собой. Сердце Антонины переполнили стыд, боль от незаслуженной обиды и опасение за здоровье сына. Она высоко подняла голову, повернулась и, сдерживая слёзы, быстрым шагом вышла из магазина, прикрывая ребёнка руками и небольшой сумкой с продуктами.

Покупатели, стоявшие в очереди за ней, переглядывались, две пожилые дамы, стоявшие у самого выхода, посторонились, оживленно вполголоса обмениваясь впечатлениями.

Немец средних лет, стоявший в очереди за Антониной, молча проводил её взглядом. Повернувшись к прилавку, он сделал продавцу знак рукой, приглашая его придвинуться ближе. Молодой чех, явно довольный собой, заинтересованно придвинулся – немец мгновенно схватил молодчика за шею и ударил его лицом об открытый монетный ящик. Белобрысый продавец отскочил назад, но один геллер прилип к жирной коже его потной щеки. Немец дотянулся, схватил горсть более ценных монет и выбежал из магазина вслед за Антониной, которая медленно спускалась вниз по холму, по щекам беззвучно лились горькие слёзы. Немец окликнул её, назвав по-немецки «фрау» и протянул ей монеты. Антонина поблагодарила его “Danke sh;n”, но от монет отказалась, покачав головой. Попыталась улыбнуться, ещё раз сказала “Danke” и “Auf Wiedersehen” и пошла дальше вниз по склону, крепко прижимая сына к груди.

Немец не спеша вернулся в магазин, обошёл очередь. Молодой продавец, увидев его, отступил назад и вжался в стену, вытирая рукавом кровь, струившуюся из носа. Немецкий господин извинился перед пожилой чешкой, стоявшей у прилавка, дотянулся и аккуратно ссыпал все монеты обратно в монетный ящик. Сказал по-немецки “Schei;e” / «Дерьмо», ещё раз извинился перед старушкой и вышел из магазина, чтобы больше, как Антонина, не возвращаться туда никогда.