12. Атис. Бродячая кошка

Автор:   Атис


Августовское солнце упало на верхушки сосен, как большая хурма на вилку, и задержалось дольше обычного. Эразма сразу заметила странность. Посмотрела на часы. Оттуда тотчас выпорхнула кукушка, прокричала шесть раз. Одновременно с кукованием послышался далёкий гудок тепловоза.

– На Москву, – сообщила кукушке Эразма, на что та, ответив невнятным скрипом, удалилась в своё гнездо.

– Старая перечница, – хихикнула Эразма и села в кресло-качалку, начала раскачиваться.

– Интересно. Почему я ни разу не перевернулась, а? Кукуха, выгляни, ответь хозяйке. Сидишь, подлый попугай, молчишь. Выпить не с кем. Борюсик где-то или у кого-то застрял. Слышь ты, попугай, чё-т часто мой бойфренд стал застревать. Ну-ну, только попробуй, холуй, тогда бабки полетят мимо твоего кармана.

Эразма соскочила с кресла-качалки, ойкнула, ухватилась рукой за спину, помассировала, подошла к столу, налила полбокала «Smirnoff» из хрустального графина, опрокинула махом в рот. Длинным ногтем указательного пальца подцепила кусок ветчины, положила на язык, причмокнула.

– Красиво жить не запретишь, а жить красиво помогают идиоты. Главное, сделать секс-картинку, и кретины уже хватают себя за здесь и работают в поте. О, как я могу! Огурчик, иди, голубчик, ко мне. Ха! Ну вот и стих: электричка вонзилась в тоннель, словно огурец солёный в мой рот. Дальше? А, ну его, Борюся допишет, но сначала выполнит обряд любви в реале. В вирте пусть работают жертвы. Хо-хо, а потом и денежки несут. А я всё больше понимаю, что скоро превращусь в Анни Линк. Даже авой жаль называть мой светлый образ. Фу, пересохло в горле. Не пора ли повторить. Да че там слова коверкать. Забухать оно и есть – забухать, пожрать, и…звонит, подлец, припёрся. А кто там сладкой трелью слух ласкает? Мой милый – он не опоздает, – пропела Эразма, впуская боевого друга.

Боевым она назвала его однажды во время переписки с читателями – корчить из себя нежную девушку не так просто – настоящий бой, заставляющий трепетать мужскую плоть, отвечать на глупые комплименты и стишки. Борюсик подсказывал что писать в ответ – ему, всё-таки, виднее.

Едва открыв дверь, Эразма поняла – друг не в духе – карие очи мечут молнии, чувственные губы поджаты, и он, не супер-высокий, кажется двухметровым.

Эразма посторонилась, засеменила за ним, изображая гейшу, кланяясь его широкой спине.

Борюсик неожиданно оглянулся, резко остановился, гаркнул:

– Кончай представление. Подай водки, огурец и марш в спальню. Только прими душ. Чем ты тут занималась – псиной несёт.

– Ничем. Нет, писала стихи, сочиняла. Я ведь поэтесса.

– Больше нечем заняться? Включила рифмоплёт, стихоробот, что попало: смешное, пошлое, эротику. Сколько раз я буду повторять одно и то же. Ты должна отслеживать в сети появление на случайных снимках твоей рожи и убойной фягуры – нежная крошка. А в крошке тонна и ещё немножко. Засветишься – не отмоешься. Если мои несколько трудовых лет изойдут на кизяк, я тебя уничтожу. Усекла?

Эразма открыла рот, собираясь возразить, покраснела, изобразила обиду, подскочила к столу, взяла себя и хрустальный графин в руки. Успокоилась. Поставила бокалы, нацелилась налить, но из часов вывалилась кукушка и гаркнула. Водка пролилась на скатерть. Выругавшись мысленно, потому что бойфренд не терпел мата, поэтесса бросила на мокрое пятно несколько салфеток. Наполнила бокалы, положила на блюдце закуску и поднесла Борюсику, усевшемуся в кресло-качалку.

– Дорогой, продолжи стих: электричка вонзилась в тоннель, словно огурец солёный в мой рот.

– Сегодня кто-то пойдёт на панель, а если нет, то на эшафот, – не задумываясь выдал Борюсик. – Держи и отправляйся туда, куда сказал, – сунул Эразме в руки пустой бокал, начал раскачиваться.

– Когда ты придёшь? – потупив взор спросила гейша-неудачница.

– Когда ты станешь настоящей Анни Линк.

– Я стану, стану, скажи, что мне сделать?

– Ну утомила. Говорил уже – стань в стишатах недоступной, заоблачной звездой, а не звездой, так хоть махатмой. В своих ты тупо вопишь – возьми меня скорей, а то я так зашибенно талантлива и весела, что если не ты, то полк козлов стоит у двери. Хватит, дуй отсюда.  Думай мозгом, а не сама знаешь, чем.

Эразма пошла в душ, попыталась петь под тугими струями воды, но побоялась получить втык.

Выбралась из душевой кабинки, закуталась в полотенце, стала перед большим зеркалом. Внимательно рассмотрела себя, поняла, что не так стара, как ей рассказали и вспомнила далёкое детство.

Родители назвали её Эразмой в честь Шпачинского Эразма Корнелиевича, с которым какой-то их предок издавал «Вестник опытной физики», после чего вся родня помешалась на физике и математике. В итоге пострадала она, получив мерзкое имя и писклявый голос вместо баса, подходившего к имени больше. В младших классах её били и за имя, и за писк.

Эразма глубоко вздохнула, начала кривляться:

- Девочки, давайте дружить. Я Эразмочка-маразмочка, врежьте мне в глаз пока ещё можно, пока я не стала Анни Линк. Хорошо, сейчас стану Анни, вам нравится? Буду рассказывать сказки и стишки. Вот так я и стала вместо Анни Шмидт, красоткой Анни Линк, кулаками заставляя обращаться ко мне по форме, правильно. Так что ж я до сих пор не превратилась в Анни, где моя чёртова молодость? Рожа вытянута, как у лошади, морщины вокруг глаз, шея старого лебедя. Тьфу.
 
Сбросила полотенце на пол, достала из-под туалетного столика большой плетёный короб, вытащила бусы, накрутила на морщинистую шею. Четыре витка крупных красных бусин скрыли отсутствие молодости. Восхитилась, показала отражению язык, пообещала:

- Ну, погоди, Нана, я те сделаю харакири, чародейка недоделанная. Я ей плачу валютой за любовь Борюсика и превращение меня в прекрасную Анни. И где моя красота? Хотя…прямо сейчас чего-то мне не хватает. О, да, шляпки, как на фотке Анни Линк.

Эразма ринулась в спальню, достала с полки шифоньера фетровую шляпку и меховой воротник, отрезанный когда-то от пальто. Нацепила воротник на поля шляпки, натянула на голову сооружение. В этот момент в спальню вошел Борюсик.

Остановился, уставился на фигуру в бусах и шляпе.

- Что, ослеп от красоты, онемел? Я – Анни Линк, только что взошла на престол. Раздевайся, мужчина, падай ниц! Перед тобой общественно-социальный поэт. Я возглавляю народ, даю ему цель – отрыжку моих чувств, называю явления, указываю путь. Народ внемлет и выражается моими словами. Это народ поставил меня на престол царствовать. Ибо только поэт…

- Ну, мать, ты совсем очумела. Тогда народ надо поголовно посадить в дурдом. Хотя, в этой бредятине что-то есть. Мужикам в самый раз твои картинки и рифмы, чтобы шастать на страницу по несколько раз в день и изливать восторг. Н-да, правильный подход. Стоп, что ты нацепила на голову?

- Нравится? Это шапка Мономаха на поэте, народном предводителе. Теперь я похожа на Анни Линк? Анни – это народная икона. Все приходят, молятся и пускают слюни. А сколько таких аватарок разбросано по сети? Имя и это нежное лицо в шляпке стало иконой. Анни так элегантно держит сигарету и пускает опиумный дым, а стишки так, приманка, причина ответить.

- А ты права, Аннушка, даже я воспрянул. Быстро, на четвереньки, пока момент не сдох.

В гостиной ожила кукушка, бодро проскрипела восемь раз, и завершила свой труд одновременно с Борюсиком.

- Не вздумай выйти отсюда без одежды. Шляпу, сеятель слов, будешь надевать, во время переписки с народом о высоком. Тогда, для настроя можешь себя увенчать, раздеться наголо и курить, пуская дым в монитор. Короче, гони деньги. Мне пора.

- Деньги в моём кармане. Жди теперь, пока оденусь. Ты что, даже не выпьешь за успех? Хотела ещё кое-что рассказать, - крикнула Анни Линк, стремительно превращаясь в Эразму, пытаясь задержать Борюсика.

- Что ещё? Только не включай свет. Полумрак сохранит мне настроение. А голосок реально такой, какой мог быть у аватарки, молоденькой Анни, - сказал, подошёл к столу плеснул водки в бокал, выпил, ожидая, что придумает его напарница.

Эразма оделась, подняла с пола шляпку, надела, сняла, пытаясь почувствовать изменения в душе, отложила опыты на потом, с томным видом вошла в гостиную.

В комнате царил синий полумрак, возле стола стоял её мужчина, тишина заполнила все углы, жизнь обещала ей победу. «Отступись, останься собой» - пискнул внутренний голос, задавленный сию минуту воспоминаниями о сексе и мечтами о влиянии на умы поклонников.

- Помнишь бабку с первого этажа? Ты же раскланиваешься с ней во дворе. Не  делай удивлённое лицо. У нас такая в единственном экземпляре - высокая, худая карга с копной кудрявых седых волос. Она ворожка, колдунья, и она мне помогает.

- Ты с дуба рухнула?

- Нет, не рухнула. Она заговорила портрет Анни Линк и теперь в него все влюбляются. И мою страницу в Фейсбуке заговорила, каждый стих, каждую картинку.

- Погоди, жуть моя ненаглядная, как старуха могла заговорить страницу на сайте в интернете? Сидит перед ящиком и заговаривает?

- Нет, я ей распечатала фото. Она сказала, что я сама умею. Ну, сама такая, только забитая.

- Услышь себя, колдунья. Ладно, давай проверим. Вот тебе пустой бокал, сдвинь, пусть упадёт на пол, и я больше не возьму у тебя ни копейки. Ну!

Борюсик поставил бокал на край стола, уставился на Эразму. Та напряглась, начала отчаянно думать о бокале, будто он упал и разбился, но бокал на краю стола мёртвой хваткой вцепился в скатерть и не шевелился.

- Всё, хватит, усекла? Стоп. Ты ей платишь? Если да, то вали на балкон, а я ушёл. Запомни, узнаю, что я каким-то боком жертва, задушу, не снимая этой дичи с твоей вялой шеи, - развернулся, выскочил из квартиры.

- Дурак. Порядочные фирмы давно так делают. А тебя привораживать нах надо, мои деньги работают круче. Конечно, без твоей помощи мы бы не засадили моего великого воен-мужа Павла в психушку. Живи долго, любимый муж, корми нас с Боренькой, это твоя карма – кормить. На фиг! Напьюсь и позову очередной раз чёртову брехливую колдунью в гости. Нана Перуанская! Надо же придумать такое имя, завидую немного. Мало того, что она бывшая подружка моей свекрухи, так ещё имя зачётное отхватила.

Эразма налила бокал до краёв, задумалась о правильном ударении – нАлил или налИл? Отпила, покосилась на часы с кукушкой. Развеселилась от мыслей о тупости механической птички. Ополовинила бокал, набрала номер телефона ворожки.

- Привет, Нана, хочешь забухать? Суперово! Тогда поднимайся ко мне. Борюсик? Умчал, не трясись.
 
Дожидаясь прихода Наны, надела «шляпку Мономаха» и закурила сигарету. Расхаживая по квартире, останавливалась, картинно отводила руку с сигаретой в сторону, пускала дым, цитировала по памяти восхваления поклонников. Звонок в дверь свалил с небес на землю. Она мигом стряхнула с себя поэтический бред, впустила гостью.

- Здравия тебе, подруга. Ну, ты даёшь, соседка – что на башку-то наворотила? - низким прокуренным голосом проговорила Нана.

- А, это? Шапка Мономаха, ибо поэтесса Анни Линк коронована на царствование народом.

- Поклонниками? Или куда повыше метишь? В парламент, что ли? – спросила Нана, делано серьёзным тоном. – Похоже, ты недавно проведывала Павлика. Угадала?

Эразма сжала губы в нитку, заперла дверь, махнула рукой в сторону стола.

- Иди уже, гадалка недобитая, и расскажи подробно, где обещанная мне красота? Кто сказал слиться душой и телом с этой, замусоленной похотливыми взглядами, фоткой? Вот я и сливаюсь. Тьфу на тебя, аж хмель слетел. Наливай, а то я уже с перепугу сто грамм на скатерть того, плеснула из-за той дряни в часах. Пойду, притащу пару бутылок.

- Не сердись, красавица. Видишь, молодой мужик от тебя не отлипает. Кому ещё так повезло в твоём-то возрасте? – схитрила Нана, хрустя маринованным корнишоном.
Со стороны кухни раздался грохот, приправленный матами, потом хохот и между приступами веселья выкрикиванием:

- Они подвывают хором: – милая девочка, внучка, шкодница, юная дэвушко, возьми скорей меня, зачэм насилуешь коня?

- Пионэркой зовут?

- Бог миловал, - пропела Эразма, вскинув вверх руки с бутылками «Smirnoff». – Как думаешь, Нана, увидь они меня в натуре, какую бы дали кликуху, как бы обращались? Мадам, ваша жизнь уже спета, из глаз ваших выпал монокль. Хоть бы один парень у меня на странице задержался. Сваливают. Только старперы толкутся, приобщаются, блин. И тётки ненормальные. Наливай, чего рот раззявила.

- А ты, дорогуша, не горячись. Огонь-то и сжечь может. К примеру, лишить мозгов, - добавила тихо, улыбнулась солнечно, разлила водку по бокалам. – За тебя, Анни Линк, за твой успех и вечную молодость.

Выпили, закусили, налили снова. Эразма включила подсветку подвесного потолка. Голубоватый рассеянный свет скрытых лампочек смягчил наплывшие в комнату сумерки, изменил настроение на лирическое.

- Хочешь, расскажу тебе, колдунья, страшную сказку о растоптанной девичьей яркой любви?

- Почему нет? Валяй. Можешь даже рыдать. Буду как в кино. Перебазируюсь на диван. Слушай, Анни, прикати журнальный столик к дивану, засядем с комфортом. Я помогу переставить закуски.

- Уболтала, Перуанская. Скажи, ты сама придумала фамилиё? Хоть на сцене выступай. Вечно кто-то лучше меня сочиняет.

- Нет, куколка моя, это фамилия, а предков чёрт принёс в эту чудную страну. Поверь, твоё имя тоже сшибает с ног, но давай сменим тему – любовная трагедия интереснее. Так-с! Огурчики, ветчинка, сырок. Ты даже салат сварганила? Не думала, что умеешь готовить. Не зыркай. Кати столик.

Ночь вывесила за окном звёзды, промчалась электричка на Москву, в доме проснулся сверчок, Эразма вздрогнула и начала говорить, наливая водку в бокалы:

- Это было десять лет назад. Только не язви, Нана, слушая мой голос. Из-за него многие думали, что мне двадцать пять, и сейчас продолжают так думать. Молчи, и не произноси слово пенсия, а то замолчу я.

- Не, ну ты реально повёрнута на своей старости, посмотри на меня – уже не помню, сколько лет получаю эту несчастную пенсию и не маюсь дурью. Не отвлекайся, соловей, пой дальше. Давай накатим – за твои двадцать пять!

- И личико как у Анни Линк!

Эразма допила до дна, решительно поставила бокал на журнальный столик и зло сказала:

- А теперь слушай внимательно и попробуй меня осудить. Десять лет назад я зарегилась в Фейсбуке – сайт такой, общалка-болталка. Ну, сама знаешь, ты там  колдуешь над моей страницей. Конечно, повесила рожу Анни Линк, чтобы соблазнять мужичьё. Да, да, да, Павел тогда был рядом со мной, но он, как тебе сказать, чтобы оправдаться? Я была сукой, потому что боялась – бросит меня. Он - красавец-военный, младше на пять лет и ходил за мной по пятам. Думаешь, тогда я была милашкой? Такая же лошадиная морда, очёчки с толстыми стёклами и жирные бока.

Эразма похлопала себя по бёдрам, глубоко вздохнула:

– А что у меня высшее образование, и училась я не на воспитательницу – кого это волновало? Тьфу, а не работа – заведующая детсадом. Вечно проблемы, жалобы, дуры-воспитательницы. Мало того, наверх – отстегни и глаз не поднимай. На это говняное место стояла очередь из дур и поджаривала мне хвост. А я писала стихи! Стихи! Понимаешь? О подлости мира, о предательстве и о любви. Я кожей чувствовала, как меня, в образе Анни Линк хотят, как сидят, пялятся, получают кайф от меня, даже не подозревая какое мерзкое существо с другой стороны тарахтит по клаве, какая на вид эта молоденькая шалунья и сколько ей годков уже брякнуло. Они писали километры, я – два слова и мульён улыбочек, от которых и ради которых эти невостребованные болваны писали кипятком. Самый кайф был в том, что маразматиков любили шизофренички, ревновали и устраивали мне истерики. А их мужики, ну, ты поняла! – залилась хохотом Эразма. – Наливай, Нана, за это стоит выпить.

- Разве никто не просил адресок или телефончик?

– Просил, давала и нежно ворковала, а козлы блеяли, читали свои тупые опусы, произносили поэтичные речи, рассказывали о себе всякое, а я потом издевалась над ними в стишках и что? Хоть бы один возмутился или перестал приползать на мою страницу.

–  А ты не боялась проколоться?

–  Нет! Ты что, не слышишь мой ангельский, чистый как слеза, голосок шлюхи? Мне и бабки присылали, чтобы я к ним припорхала на белом лайнере, а они бы меня имели уже вживую и не выпускали из своих волосатых вонючих лап. Потом, когда я никак не могла припорхать, бабло дарили за юную свежесть лица и неповторимость поэзии.

Эразма допила водку, плеснула себе ещё.

– Знаешь, сколько у меня в нычке под кухонным шкафом? Много. Люблю раскладывать пасьянс на полу. Уже б давно прикупила квартирку в Испании или где получше, но Борюсик не хочет уезжать из этой дыры, и денежки мужа надо получать тут – я ж чёртов опекун , и…эээ, не помню, что-то еще. И тут появился Валера. Пошли на балкон. Покурим, а?

Они вышли на балкон. В синих сумерках нарисовалась картина, очертаниями напоминающая Неву и дворцовый мост Санкт-Петербурга.

Эразма замерла, вглядываясь в небесный пейзаж и вдруг беззвучно заплакала.

– Это я от жалости к себе, дубине осиновой. Так, по порядку. Сначала я была любимой женой Павла. Не верила в его любовь, не понимала, за какую тонкую душу он меня любил – стихи не слушал. За что ещё можно любить высокую очкастую бабёху с лошадиной мордой? Я не верила. искала подвох, следила за ним. Ничего не находила и психовала. Однажды на мою старничку зашел он, Валера. Похоже, привлекло название "Бродячая кошка". Кстати, ты так и не заценила название.

– Заценила, не психуй. Ты же назвала лит-притон в честь себя? Ясно, киваешь. Ну,
 и что Валера?

– Нет вдохновения на мат. Короче, я в него влюбилась. Он спецом это подстроил. В конце признался, что метод ни разу не дал осечку. Ну, восхищался моими стихами, исчезал, томно молчал. Потом говорил, что напивался вдрабадан и слушал джаз. Он понимал - я не брошу мужа, не приеду в Питер, не стану его музой. Потом были всякие глупости типа – сфоткай правую руку, левую ногу и прочее, а я буду на них молится и рыдать под звуки джаза, потому что любовь реальна только в мечтах.

– А что ты?

– Уже сказала тебе секунду назад - влюбилась. Даже попёрлась в Питер на свидание. Но он не пришёл, и я бродила всю ночь по улочкам, мостам, вдоль Невы и писала стихи о вечной любви. Короче, скоро ему все мои сопли и слюни надоели. Он исчез. Потом появился. Начал крутить романы с бабами на моей странице, и внезапно исчез окончательно. А я чуть не спилась. Ты...зараза! Смеёшься надо мной, Перуанская?

– Нет, не над тобой. Мы все дуры. Пошли в комнату. И продолжай рассказ. Я налила. За любовь, подруга!

– Я бы вычеркнула слово любовь навсегда, но не успела. Муж до такой степени раздражал, что я решила его куда-нибудь деть. У меня есть подруга. Работает старшей медсестрой в психиатричке. Она и помогла. Приносила какие-то психотропные. Я травила Павла. У него начались мигрени. Это совпало с его командировками в точки конфликтов. Если кратко - засадила его в психушку. Причём быстро.

– А он что, сирота? У тебя, вроде бы и сын был.

– И есть. Жиёт в Германии. Со свекровью. Она там давно. Забрала сына ещё в школе. А сейчас он окончил универ. Теперь физик. Мне назло. А мать Павла меня прокляла. Пожелала свихнуться и попасть в психушку. Ха-ха-ха!
 
Эразма зло засмеялась и вдруг разъярилась, вскочила, стала носиться по комнате, выкрикивать:

– Болт тебе, сука немецкая! Я великий поэт, несу свет народам мира. Ты сама загремишь на дурку!

Нана поймала Эразму, усадила на диван.

– Не бузи, поэт, лучше выпей и забей на своих врагов. Ты не рассказала про Борюсика.

– Да! Борюсик не только помог оформить опеку над мужем, но и спас меня. Стал девятым валом и смыл бред дурацких чувств к Валере. Борюсик - красавец с небольшим пузцом, почти Апполон, но любит меня реально. Воспитывает, ценит мой талант. Он и сам пишет в "Бродячую кошку" миниатюрки, иногда стишки. Типа это я пишу. Оборжаться. Так выпьем, подруга!

Они выпили, добавили, ещё выпили. Водка окончилась. Не долго думая, Эразма нацепила шляпку, накинула длинный атласный халат, схватила сумку и уверенно произнесла:

– Иду к народу. Жди тут.

– Давай пойдем вместе, царица мира, – без энтузиазма предложила Нана.

– Нет, колдунья, жди. Я сама подгоню нам живительный напиток. И вообще – поклонники принесут меня домой на руках!

Нана вышла на балкон и, увидев стремительный полёт Эразмы к супермаркету, набрала номер телефона полиции и скорой помощи, сообщила о полуголой ненормальной, только что вбежавшей в магазин. И, не долго раздумывая, вскрыла на кухне тайник, вынула деньги. Затем взяла телефон Эразмы, нашла имя - Борюсик, позвонила:

– Привет, узнал? Точно, я - Нана, соседка Эразмы. Наша красавица слетела с катушек. Не буду тянуть – приезжай, помогу отжать её квартиру и засадить поэта в психушку.

Бросила телефон на диван, вынула из кармана свой телефон, позвонила в Германию.
- Алё, здравствуйте, Маргарита Генриховна. Да, Нана, соседка Эразмы. Дело сделано. Приезжайте. Теперь сможете забрать своего сына. Помогу. До связи.
Нана забрала из шкафа документы на квартиру, спрятала в сумку.

Через полчаса приехал Борюсик.

- Ну вот, голубь сизокрылый, а ты не верил в мои чары. Твоя Эразма застрянет надолго. Воспользуйся своими связями и найди медсестру, что травила Павла. Пришла очередь его жены. Око за око. Ну, чао. Буду наведываться, поливать цветы. Не забрасывай "Бродячую кошку". Она перспективная.

Нана рассмеялась и оставила Борюсика в одиночестве.

Через несколько дней из Германии прилетела Маргарита Генриховна и через две недели увезла своего сына Павла домой.

Перед отъездом посетила Эразму в госпитале.

Та вышла в холл и, увидев Маргариту Генриховну, приняла торжественную позу, начала читать стихи.

- Слушай моё стихо:
В пихушке свой дом отыскала царица -
Бродячая кошка, девица-блудница.
Мой путь завершён. В заточении, в гробнице
Теперь я я живу, а была вольной птицей.
А это написал про меня Гоша Иванов:
Царица лунной шелухи,
Сердец, которые не бьются,
Где только мучатся стихи
И никогда не создаются.

Эразма взмахнула рукой, удалилась.

Августовское солнце спряталось в сосновом лесу. Оранжевые тучки растворились в бледном небе. Приближались сумерки.