Противостояние

Роберт фон Штубен, сын графа Генриха Бьёрна фон Штубена, владельца замка Розенталер, выезжал на охоту на своем любимом коне Хорсте в сопровождении герольдов, всадников с луками, копьями, собачниками и прочей свитой. День был прекрасный и теплый. Светило солнце, пели птицы, флаги на башнях замка слегка парусили от свежего ветерка, пахло хвоей, свежей травой, весной. Охотничий азарт гонял кровь и возбуждал воображение. Поохотившись какое-то время и подстрелив несколько косуль, зайцев и одного кабана, охотники оказались вблизи дороги, которая вела в замок. Удовлетворенные охотой, они поблагодарили Бога за подстреленную дичь, и уже направились обратно в замок, как вдруг увидели на дороге рыцарей в черных латах, которые преграждали им путь. Еще издалека Роберт разглядел их предводителя – барона Альриха фон Драхеншпильца, давнего врага их рода, коварного и вероломного человека.
***
Много лет назад, еще в молодости барон и граф однажды встретились на рыцарском турнире у короля Герхарда Прекрасного. Оба побеждали в состязаниях на мечах, булавах, в стрельбе из лука, пока не стали соперниками в конном поединке с копьем. Победитель получал приз и мог заслужить честь стать женихом красавицы принцессы Эльзы. Молодой граф фон Штубен одержал верх в честном бою, опрокинув Альриха с коня. Ходили слухи, что фон Драхеншпильц заискивал перед королем и искал династической связи с его дочерью, чтобы увеличить свое влияние в королевстве и его окрестностях.

Поражение от руки графа фон Штубена вызвало у него чувство унижения и нешуточный гнев. Все его планы нарушены. Без победы над графом он может потерпеть неудачу. Он осознавал, что, возможно, потерпел неудачу как возмездие за то, что не всегда честно побеждал своих прежних соперников.

Тем не менее, еще никто не знал, кого выберет принцесса. «Но ведь и проигрывать тоже можно достойно», думал он. Только оправившись от падения в пыльную землю от удара копья, он встал и поднял забрало, чтобы увидеть и оценить ситуацию. Вся турнирная площадь ликовала и аплодировала победителю. Король жестом приветствовал графа, а принцесса радостно хлопала в ладоши.

Граф фон Штубен с открытым забралом и сияющим лицом подъезжал к ложе короля и его свиты. Еще миг и принцесса бросит ему свой платок… Злость и досада клокотали в жилах Альриха, хотелось провалиться сквозь землю. Неожиданно у него появилась идея. Он схватил свое копье, лежавшее в пыли, и, на секунду прицелившись, метнул его в графа. Копье, пролетев, попало всаднику в бок и выбило его из седла. От неожиданности Генрих не успел сгруппироваться. При падении он сильно ударился головой и потерял сознание.

Рев негодования пронесся по арене. К графу тотчас подбежали герольды, пажи, королевский лекарь и начали приводить его в чувства. Альрих ощущал удовлетворение от последствий своего поступка. Король и принцесса, которые только что чествовали победителя, гневно и презрительно смотрели на Альриха и сочувствовали графу, как и все зрители турнира.

Когда Генрих очнулся и встал на ноги не без посторонней помощи, первое, что он сделал – смерил взглядом своего соперника. Граф фон Штубен проявил благородство и не стал отвечать обидчику его же методами. Король осудил поступок фон Драхеншпильца и с позором прогнал его с арены. Его величество подозвал Генриха и объявил его победителем турнира. Принцесса бросила ему свой платок. Смелость и благородство графа впечатлили ее. К тому же он был симпатичен ей. Выиграв турнир, граф не только получил приз – золотой шлем, но и завоевал благосклонность короля и принцессы. Через месяц он стал ее мужем.

Альрих не смог стерпеть этого поражения и в бессильной ярости вынашивал планы мести. Он уехал в свой замок Драхенфельс, а через год решил разгромить замок Генриха и силой отобрать Эльзу. В свое войско он привлек бродячих рыцарей, нанял мечников, арбалетчиков, разведчиков, артиллеристов и пошел войной на графа. Но приближающиеся отряды барона вовремя заметили разведчики Генриха, и об опасности в замке узнали вовремя.

Как только неприятельская пехота и стрелки оказались в поле видимости, артиллеристы на башнях замка открыли огонь из пушек, а со стен замка в неприятеля засвистели стрелы. Внезапная атака застала нападавших врасплох. Под градом снарядов и дождя из острого металла наемники отступили. С тех пор было предпринято еще несколько попыток осадить родовое гнездо фон Штубенов. Однако Генрих никогда не помышлял о том, чтобы разгромить замок Драхенфельс и пресечь нападения барона. Хотя оборона замка отнимала немало ресурсов, не говоря уже о людских потерях. Постоянное беспокойство от ожидания войны угнетало всех жителей замка Розенталер.
***

Последний раз граф фон Штубен отразил нападение барона на их замок семь лет назад. Тогда Роберту было тринадцать лет. Его и его младшую сестру Лею с матушкой Эльзой и прислугой прятали в подземном убежище замка во время осады. Но опасность миновала. Граф с войском не только отразил осаду замка, но контратаковал рыцарей Альриха и заставил отступить, а затем гнал их до самых Черных гор, в результате чего враг потерял до половины войска. Никто не думал, что он вернется опять…

***

Смесь тревоги, возмущения и страха овладела сердцем молодого графа. Быстро присмотревшись вдаль, Роберт попытался оценить количество воинов, окружавших Альриха. С десяток конных рыцарей в тяжелых доспехах, также около десятка арбалетчиков, алебардщики, двуручные мечники и несколько разведчиков. Осадных орудий не было видно. От силы человек тридцать. Наверняка это передовой отряд фон Драхеншпильца. «Бой будет неравный, - размышлял Роберт, - мы ехали на охоту без доспехов и серьезного оружия. Мы уязвимы…»

Как только он понял это, он скомандовал: «Уходим, быстро, пригнитесь!» И весь отряд ринулся в лес с дороги. На другой стороне, конечно же, заметили отряд молодого графа. Барон Альрих, жгучий брюнет с округлой бородой с проседью, горящими ненавистью черно-карими глазами и орлиным носом, также облаченный в черные тяжелые латы и вооруженный двуручным мечом прокричал, указывая мечом на беглецов: «Убейте их! Не дайте им уйти!» Арбалетчики мгновенно прицелились, и залп арбалетных болтов прорезал воздух. Послышалось лошадиное ржание и стон. Две лошади на скаку заваливались в сторону, подминая под собой беспомощных всадников. Трое мужчин в легких кожаных куртках сползли с седел и упали на землю. В их спинах торчали арбалетные стрелы. Кто-то был ранен, но оставаться в седле. Некоторые из свиты Роберта успели на скаку выстрелить в отряд Альриха из лука. Однако это не дало ощутимого результата. Большинство стрел отскочило от щитов и тяжелых лат, некоторые все же ранили менее защищенных наемников. Пешие пажи бросили добычу и побежали что есть сил. Мало кто из них выжил. Псарям больше ничего не осталось делать, как напустить своих питомцев на неприятеля и спасаться бегством. Преданные псы, выполняя команду, бросились на воинов Альриха. Но расстояние до них было не таким уж большим. Арбалетчики спешно перезаряжали свое оружие. Навстречу псам полетели дротики, пики и кинжалы. Те из них, кто успел добежать достаточно близко, были зарублены тяжелыми латниками. Это дало беглецам небольшую фору, чтобы оторваться.

***

Продвинувшись вглубь леса, отряд Роберта разделился. Сын Генриха в сопровождении части конников должен был как можно скорее достичь замка, чтобы предупредить о нападении. Остальная часть отряда, состоявшая из пятнадцати человек, стала на скорую руку организовывать засаду для наемников Альриха. Командовал людьми графа Мартин Фогель – опытный воин, верно служивший графу много лет. Выбрав место по его приказу, лучники и остальные из отряда спрятались в высокой траве. Среди оборонявшихся были охотники, егермейстеры, оруженосцы и несколько солдат из замкового гарнизона. Оставшихся лошадей отвели подальше, на случай отступления. После того, как наемники Альриха расправились с собаками, добили раненых всадников и охотников, придавленных лошадьми, отряд бросился в погоню. По звуку удаляющихся конников Роберта, они предполагали примерное направление их отхода. Впереди ехали конные рыцари в сопровождении следопытов. Отряд фон Драхеншпильца приближался к опушке леса, поросшей высокой травой, где ждали в засаде люди Роберта. Когда они услышали топот копыт, лучники натянули тетивы и замерли. Они понимали, что стрелять нужно в уязвимые места тяжелых доспехов. Все знали, как нужно действовать и ждали сигнала Фогеля. Все понимали, что бой будет неравный, и единственное их преимущество – это скрытность и внезапность. Наемники Альриха замедлили ход, продвигались осторожно, ожидая подвоха.

В полной тишине, нарушаемой лишь глухим стуком копыт, пением птиц и поскрипыванием деревьев, вдруг откуда-то издалека послышалось еле уловимое лошадиное фырканье. Это были лошади, которые были на привязи подальше от места засады. Сообразив, что этот звук исходит от отступающих, воины фон Драхеншпильца ускорились и двинулись на звук. Они решили продвигаться по тропинке, не рискуя наткнуться на засаду и ловушки. Риск наткнуться на людей в засаде был велик. Лобовая атака была не желательна для горстки людей графа. Следопыты вели отряд по следам от конских копыт и отпечатков обуви отступавших. Эти следы вели дальше по тропинке. Когда отряд во главе с Альрихом миновал прятавшихся в засаде, так и не заметив их, и повернулся к ним спиной, лучники, не вставая из высокой травы, произвели синхронный прицельный выстрел. Их целью были тяжелые латники и их лошади. Задняя шеренга рыцарей охнула, раненные лошади визжали и валились на бок, а пронзенные стрелами наемники фон Драхеншпильца обмякали и сползали с лошадиных крупов словно капли. Не дав врагу опомниться, следующими атаковали метатели дротиков и ножей. Дротики протыкали самые тяжелые доспехи, ножи достигали цель менее удачно, но все же некоторые из них попали в цель, поразив как рыцарей, так и лошадей. Лучники зарядили луки новыми стрелами и выстрелили снова. Часть стрел воткнулась в щиты, а часть нашла для себя новых жертв… На этот раз наемники все-таки опомнились, построили стену из щитов, защищая себя и барона, который был в ярости, отдавая приказы направо и налево. Арбалетчики развернулись и, спрятавшись за повизы-щиты, дали залп. Но по большей части вслепую. Они не успели заметить, где была засада. Болты просвистели, и только один из них все-таки поразил одного лучника в траве. Метатели дротиков и ножей решили не атаковать и выждать более удобный момент. Услышав стон и увидев пошевелившуюся траву, Альрих приказал атаковать. Сначала он бросил в бой десяток мечников в кожаных доспехах поверх кольчуги. На ходу размахивая мечами по траве, они направлялись к тому месту, где пал убитый лучник. Арбалетчики перезарядились, рассредоточились и внимательно всматривались, выискивая новые цели. Лучники в траве осторожно отходили назад, кладя на руки новые стрелы. Но наемники двигались быстро, так что стрелкам графа оставалось время только на один выстрел. В траве что-то прошуршало. Мечники напряглись. Вдруг один из них в панике закричал «Гадюка!» Другие крикнули «Руби ее!» и принялись энергично махать мечами. Просвистели стрелы… Несколько отвлекшихся воинов получили по стреле в голову и молча упали, не успев издать ни звука. Арбалетчики, отследив траекторию полета стрел, выстрелили в ответ. Из травы еле слышно доносились ругательства раненых лучников. Остальные мечники, забыв про гадюку, ринулись на звук, пригнувшись, закрывшись щитами и выставив острия мечей вперед. Горстка стрелков Роберта отползала к деревьям, стоявшим на краю опушки, где прятались воины с холодным оружием, помогая укрыться раненым. Те, кто еще мог стрелять, спрятались за границей высокой травы, чтобы прикрывать копейщиков и мечников из своего отряда. Когда мечники оказались достаточно близко к ним, Фогель издал воинственный рев, на мгновение оглушивший приближавшихся наемников. Не дав им опомниться, люди графа с холодным оружием кинулись на них, сливаясь в едином воинственном крике. Раздался лязг металла и звуки борьбы. Однако психологическая атака возымела действие, и дезориентированные люди барона были быстро убиты. Но на другой стороне опушки услышали крики и борьбу. Арбалетчики стреляли, пытаясь не попадать в своих. Несколько обороняющихся было убито. Остальные снова спрятались в траву во избежание дальнейших жертв. Альрих приказал атаковать двуручным мечникам. Впереди, прикрываясь широкими щитами, шли арбалетчики.  За ними продвигались вперед воины в черных кирасах с длинными мечами. Выиграть сражение было невозможно.  Выбор был не велик: отступать или погибнуть, задержав врага. Лошадей на всех не хватит. Верные графу люди решили отступить и попытаться присоединиться к Роберту. Лишь единицам удалось оторваться от отряда Альриха.
В это время Роберт со спутниками пробирались к замку Розенталер через графские охотничьи угодья и крестьянские деревни, окружавшие его. Оторвавшись от отряда Альриха, они долго не встречали никого на своем пути. Но на окраине одной из деревень, снабжавших фон Штубенов хлебом, заметили таких же наемников. На виду было несколько мечников, копейщиков и лучников, облаченных в кожаные доспехи. Но у них было несколько баллист и многоствольных пушек, способных превратить в месиво целый полк. Неизвестно, сколько еще людей могло быть в деревенских домах и в местной таверне. Было решено попытаться незаметно обойти деревню по кругу и в первую очередь обезвредить тех, кто был приставлен к орудиям, чтобы завладеть ими. Это позволило бы применить орудия против самих же напавших. Орудия находились по обе стороны деревушки возле ворот. Их охраняло около десятка вооруженных наемников. Отряд Роберта разделился на 4 группы, 2 из которых должны были напасть одновременно на оба эти места, а другие 2 открыть стрельбу из луков и постоянно менять дислокацию. Так они надеялись дезориентировать людей Альриха. Условным сигналом для атаки был звук, напоминающий крик совы.
В деревне орудовал отряд капитана Петера Магнуса. Сам капитан сидел в деревенской таверне и медленно потягивал пиво. Он и его люди чувствовали себя хозяевами положения, заставив местных крестьян предоставить им кров и кормежку. Староста деревни был связан и брошен в погреб вместе с крестьянами, оказавшими сопротивление наемникам. Был уже вечер, солнце золотило стволы сосен, легкий ветерок колыхал кроны деревьев. В общем, полная безмятежность, не предвещавшая ничего особенного. Раздавшийся крик совы был воспринят находящимися в деревне как обычный звук из леса. Однако после этого раздался свист стрел, поразивших с десяток ничего не подозревавших наемников, расслабившихся от обильных харчей и алкоголя… Поскольку стрелы летели из разных направлений, среди людей Магнуса началась паника. Увидев происходящее за окном, Магнус подавился пивом и проорал что было сил: «К оружию»! Сам же и бывшие с ним в таверне вглядывались в лес вокруг деревни и пытались определить, где засели нападавшие. Лучники, находившиеся возле ворот, сделали последний выстрел и приготовились прикрывать нападение. Поскольку им удалось уменьшить охрану возле ворот и орудий, а также обезвредить самих артиллеристов, теперь оставалось сделать бросок на ворота и завладеть орудиями. Мечники Роберта ринулись в атаку. Им удалось перебить оставшихся возле ворот наемников и завладеть орудиями. Но теперь они оказались на открытой местности и по ним открыли огонь вражеские лучники и арбалетчики, забравшиеся на крыши домов. Защищаясь щитами и прикрываемые лучниками, они стали оттаскивать орудия, снаряды и мешки с порохом за ворота. Оказавшись вне досягаемости, они развернули орудия в сторону деревни, зарядили их и огляделись. Большинство уцелело, некоторые были ранены, несколько воинов были сражены стрелами… В деревне была суматоха. Слышались стоны и всхлипывания раненых, крики и ругань. Было ясно, что засевшие в деревне готовятся контратаковать. Через какое-то время послышался топот и лязг металла, а потом кто-то крикнул: в атаку! Люди Роберта приготовились и напряглись. По направлению обоих ворот бежали группы вооруженных наемников. Лучники графа выбежали вперед и выстрелили по нападавшим. Группы поредели, но оставшиеся на ногах продолжали бежать, размахивая оружием. Тогда мечники беглецов ринулись в атаку. Роберт налету вырубил двоих. Завязалась групповая кровавая дуэль. Граф разил направо и налево, пока все нападавшие не были обезврежены. Паника быстро охватила деревню. Успешная молниеносная атака, усиленная градом стрел со всех сторон, вызвала у наемников ощущение, будто они окружены численно превосходящим противником. Крики «В засаде!», «Нас окружили!» эхом разносились по улицам, подгоняя страх. Некоторые бросали оружие и прятались в домах, другие — отступали к таверне, где как раз доедал свою жареную свинину капитан Петер Магнус.
— Что за… — начал он, но не успел закончить, потому что в зале раздался грохот — дверь с силой распахнулась, и в нее влетел один из мечников, весь в крови.
— Господин! Нападение! Мы теряем позиции у орудий, кругом стрелы, засадники! Мы теряем…
— Замолчи, трус! — Петер вскочил, опрокидывая скамью. — Собрать людей, держать оборону, удержать таверну! Мы не отступим! — заорал он, вытаскивая свой длинный меч.
Но было поздно. Через разбитое окно влетела первая стрела, а затем и вторая. Один из телохранителей капитана схватился за грудь и упал. Магнус понял — это не обычный налет. Это месть.
Тем временем Роберт с остальными пробирался через боковой проход между двумя амбарами, направляясь к центру деревни. С захваченной баллистой, уже повернутой к таверне, его люди дали первый залп. Многозарядное орудие выплюнуло поток коротких железных стрел, пробивших стены, окна и тела наемников, засевших внутри.
Крики боли, лязг, дым и паника окутали деревню. Захваченные баллисты работали без пощады, а лучники Роберта продолжали держать натиск.
— Вперед! За Розенталер! — крикнул Роберт, и его люди хлынули через улицы деревни к центру, добивая тех, кто еще сопротивлялся.
Битва за деревню завершилась менее чем за полчаса. Капитан Магнус, раненый в плечо, был схвачен и приведен к Роберту. Молодой граф посмотрел ему в глаза и спросил:
— Кто прислал тебя?
— Барон… фон Драхеншпильц… — прохрипел Магнус, кривясь от боли. — Он… идёт. Это только начало… Ты не знаешь, что тебя ждет…
— Посмотрим, — холодно ответил Роберт. — Вы все узнаете, кто такие фон Штубены.
***
Тем временем в замке Розенталер тревога уже поднята. Башни освещены факелами, часовые сменены на боевые посты, оружие выдано. Старый граф Генрих, хоть и седеющий, облачился в доспехи. В его глазах снова пылал огонь, который много лет назад заставлял трепетать рыцарей в Черных горах.
— Мой сын не подвёл, — сказал он, взяв в руки свой боевой меч. — Теперь я пойду ему навстречу.
А за горизонтом, скрытый вечерним туманом, двигался основной отряд Альриха фон Драхеншпильца — с таранами, баллистами, лестницами и… мрачным флагом, на котором черный дракон разевал пасть в сторону Розенталера.
Когда бой стих, поле было усеяно телами. Роберт стоял среди раненых и павших, сжимая окровавленный меч. Он тяжело дышал, глядя на лица своих людей — тех, кто еще минуту назад был рядом. К ним подбежали лекари и оруженосцы, пытаясь оказать помощь тем, кто еще подавал признаки жизни.
— Где Гевин? — спросил Роберт, обернувшись.
— Здесь, милорд, — отозвался высокий рыжебородый воин, прижимая к плечу окровавленную тряпку. — Плечо, пустяк. Но Гарольд...
Роберт уже знал, что услышит. Он подошел к лежащему юноше — совсем еще мальчишке, которого он когда-то взял в свой отряд для охоты. Гарольд не двигался. Его глаза смотрели в серое небо, не мигая. Роберт опустился на одно колено и закрыл ему веки.
— Мы похороним его с честью, — тихо сказал он.
Когда лагерь был разбит и первые раны перевязаны, Роберт велел собрать всех, кто мог еще держаться на ногах. Отряд медленно двинулся вглубь деревни. Улицы были пусты, двери — выбиты, дома — разграблены и выжжены. Запах гари, гнили и страха витал в воздухе.
— Открывайте! — крикнул один из воинов, ударив кулаком по двери амбара.
Из темноты начали выходить люди — измождённые, запуганные, но живые. Старики, женщины, дети. За ними — мужчины, худые, в лохмотьях, многие с синяками и порезами на лицах. Это были крестьяне, которых люди барона держали в плену — за неповиновение, за слова, за попытку восстать. Их держали впроголодь, били, пугали, ломали волю.
Роберт подошел к ним и громко сказал:
— Вы свободны. Петер Магнус побежден, его люди мертвы или в плену.
На какое-то мгновение стояла тишина. Потом кто-то упал на колени. Кто-то заплакал. Старик с трясущимися руками поднял кулак и произнёс:
— Да здравствует Роберт!
Один из воинов подвёл группу деревенских мужчин к Роберту. Среди них были бывшие ополченцы, кузнецы, пастухи, но в их глазах снова зажёгся огонь.
— Мы готовы сражаться, — сказал один, — если придёт новая беда.
Роберт кивнул. Он приказал собрать всё оружие, доспехи и щиты, оставшиеся на поле боя. Доспехи снимали с убитых солдат барона, оружие чистили, латали, передавали в руки тем, кто мог сражаться.
— Возьмите всё, что нужно, — сказал он. — С сегодняшнего дня вы не рабы. Вы защитники нашей земли.
Деревня оживала. Женщины растапливали печи, дети помогали носить воду. Мужчины тренировались под присмотром солдат Роберта. Страх уходил из лиц, уступая место надежде.
А Роберт, стоя на крыльце разрушенной усадьбы, молча смотрел на это. Он знал: он дал этим людям не только свободу, но и ответственность. И если угроза снова придёт, они не станут ждать, пока кто-то другой их спасёт.
Роберт спешил. Его отряд, пополненный деревенскими ополченцами, двигался быстро, почти без отдыха. Он должен был достичь замка Розенталер раньше, чем это сделает Альрих. 
На закате барон добрался до окраины владений графа Генриха. Подкупленные проводники показали ему близлежащую ферму. Там он схватил местную девушку — молодую, испуганную, но знавшую окрестности. Под угрозой смерти она указала на старый тайный проход в замок, известный только старожилам.
— Этого достаточно, — бросил Альрих, и, не выслушав больше ни слова, хладнокровно перерезал ей горло. Её тело скатилось в овраг, исчезнув среди трав. В ту же ночь, укрытые тенью, Альрих и его наёмники вошли в подземелье.

***

В подземном туннеле царила мрачная тишина. Только всплески шагов по мокрому камню напоминали, что в темноте кто-то идёт. Альрих шёл первым, держа факел в левой руке и короткий меч в правой.
— Осторожнее, потолок здесь низкий, — бросил он одному из наёмников за спиной. — И не шуметь. Если нас заметят — всё пропало.
— А мы уверены, что ход не обрушен? — пробормотал один из бойцов.
— Я сам видел карту, — холодно ответил Альрих. — А теперь замолчи.
Они вышли к чугунной решётке. Замок был старым и проржавевшим. Один удар молотом — и проход открыт.
Внутренний двор замка был погружён во тьму. Вдалеке слышался храп дежурного. Альрих поднял руку, и наёмники рассыпались по двору, будто тени. Один за другим они скрывались за колоннами, бесшумно вырезая стражу.
Альрих прошёл в главное крыло, направляясь к тронному залу. Там, по его расчётам, должен был находиться граф Генрих. Он хотел сам убить его.
Генрих стоял у очага. Он был уже в доспехах, меч в руке, взгляд твёрдый.
— Я ждал тебя, Альрих, — сказал он, не оборачиваясь. — Я знал, что ты не придёшь в лоб. Ты — змея, что жалит исподтишка.
Альрих вышел из тени. Его лицо было спокойно, почти равнодушно.
— Ты слишком много чести приписываешь себе, Генрих. Но ты просто устарел. Мир больше не принадлежит вам, старым львам.
Генрих повернулся, глядя ему прямо в глаза.
— Я — не лев. Я — волк. А волки умирают стоя.
Он шагнул вперёд и нанёс первый удар. Мечи звякнули. Искры сыпались на каменный пол. Альрих отступал — Генрих бил мощно, тяжело, с яростью отца, потерявшего всё. Но Альрих был ловок. Он ждал. Смотрел. И когда старик сделал шаг с запозданием — ударил.
Клинок вошёл под ребро. Генрих захрипел, упал на колени.
— Ты... не знаешь, что такое кровь рода... — прошептал он.
Альрих наклонился:
— Я знаю, что она быстро остывает.
Он выдернул клинок. Затем поднялся и обернулся к своим людям:
— Сжечь замок. Праху — прах.
Пламя охватило стены. Стрелы огня вырывались из окон. Дым клубился в небо.

***

И тут — звук. Стук шагов. Топот.
Из тайного подземного хода выбежал Роберт, за ним — его воины. Он застыл.
— Отец?! — его голос сорвался на крик.
Он бросился вперёд. Тело графа лежало среди обломков, рука с мечом вытянута в сторону, как будто он всё ещё пытался защитить замок.
Роберт упал на колени.
— Нет... нет... — он схватил руку отца. — Кто... Кто это сделал?!
Один из воинов опустился рядом, глядя в сторону исчезающей тени вдали.
— Это был Альрих. Он уже уходит...
Роберт сжал челюсти. Его взгляд застыл на теле.
— Я найду его, — прошептал он. — Клянусь этой кровью. Клянусь этим пеплом. Я найду. И не будет пощады.
***
Густой дым всё ещё стлался над выжженными залами. От былой красоты не осталось почти ничего: рушились своды, пепел покрывал мозаики, над почерневшими стенами кружили вороны.
Роберт стоял в броне, закопчённой, как и его лицо. Он командовал коротко, почти без эмоций:
— Подайте воду! Песок — вон туда! Закройте пролом в южной башне! Если ветер сменится, огонь перебросится на двор!
Люди спешили выполнять приказы. Пленные крестьяне, которых он освободил в деревне, помогали, кто как мог. Те, кто взял оружие, теперь ходили по залам, вытаскивая тела, наспех отпевая погибших.
— Роберт! — позвал один из старых рыцарей, подбегая. — Восточное крыло спасено, мы сдержали огонь у старой библиотеки. Кладовые не затронуты.
— Хорошо, — кивнул Роберт. — Держи людей в готовности. Через час выходим.
— Выходим? Куда?
— В погоню. Он ещё недалеко. Альрих оставляет за собой следы — кровь, страх, мертвецов. Мы их найдём.
Старик взглянул на него с уважением и тревогой:
— Ты стал таким же, как твой отец. Упрямый и решительный. Он бы гордился.
Роберт ничего не ответил, только сжал рукоять меча и смотрел, как пепел сыплется на тело Генриха, которое уже готовили к погребению. Ему казалось, что он всё ещё слышит голос отца.

***

Отряд Роберта шёл быстро. Доспехи скрипели, кони храпели от усталости, но никто не жаловался. Воины были полны ярости — они видели сожжённый замок, смерть правителя, и теперь хотели возмездия.
— След свежий, — заметил один из разведчиков. — Вчера они были здесь. Лагерь маленький. Похоже, часть их отряда отделилась.
— Альрих был среди них? — спросил Роберт.
— Не думаю. Слишком мало следов, слишком... хаотично. Он бы шёл иначе. Хладнокровно.
Роберт нахмурился.
— Значит, это приманка.
— Мы напали на них? — уточнил другой рыцарь.
— Конечно.
Атака была стремительной. Отряд Альриха не ждал нападения. Пятьдесят наёмников разбросались в панике, как только увидели стальные щиты с гербом Генриха.
— За графа! — крикнул Роберт, врываясь в ряды.
Стычка длилась недолго. Многие сдались. Те, кто сопротивлялся, были перебиты. Один, раненый, попытался бежать, но Роберт настиг его и сбил с ног.
Он приставил меч к горлу пленного:
— Где Альрих?
— Не знаю, — задыхаясь, прошипел тот. — Он ушёл... ещё ночью. С двумя... телохранителями. Сказал — "дело сделано". Ушёл на юг. Всё.
— Ты врёшь?
— Клянусь. Клянусь! Он... он не сказал, куда. Только — что теперь всё изменится.
Роберт медленно убрал меч.
— Нет. Ничего не изменится. Пока он жив — всё только начинается.
Он встал, огляделся. Вокруг были трупы, дымящиеся костры, запуганные пленные.
— Связать этих. Остальных — похоронить. Мы возвращаемся в замок.
Он повернулся, и солнце за его спиной окрасило край его плаща кровавым светом.

***

Факелы снова горели в стенах. Хотя огонь ещё пах гарью, жизнь постепенно возвращалась: воины чинили проломы, кухарки готовили горячую пищу, кто-то молился в часовне среди обугленных стен. Роберт стоял во внутреннем дворе и смотрел, как его люди возвращаются с пленных.
Старый рыцарь по имени Эдгард, с перебинтованной рукой, подошёл к нему.
— Уцелело больше, чем я думал, милорд. Починим. Если дадите время — замок будет стоять.
— Замок — да, — устало ответил Роберт. — А вот отец... не встанет.
Эдгард кивнул. Молчал.
Роберт посмотрел на костёр, возле которого сидели крестьяне. Несколько вооружённых мужчин, получивших доспехи после боя в деревне, теперь чистили мечи, готовясь стать гарнизоном замка.
— Надо провести похороны, — сказал Роберт. — Без отца стены пусты.
— Мы всё подготовим.
— И дозор удвой. Альрих может вернуться, когда мы меньше всего будем ждать.
— Думаешь, он вернётся?
Роберт молча кивнул.
— Он не закончил. Убийца не уходит просто так. Ему нужно ещё кое-что… может, власть. Может, моя голова. А может, сам замок.
— Тогда он получит лишь могилу, — пробормотал Эдгард.

***

Роберт сидел за длинным столом с несколькими рыцарями и советниками. На столе лежала карта, закопчённая и прожжённая местами.
— Мы проверили все тропы на запад, — докладывал один из разведчиков. — Его отряд распался. Кто-то бежал, кто-то залёг в деревнях. Но он — как будто сквозь землю провалился.
— Не мог далеко уйти, — задумчиво сказал Роберт. — Альрих не просто убийца. У него есть план. Цель. Он подбирался к отцу из мести.
— Вы думаете, он теперь пойдёт на кого-то ещё? — спросил один из советников.
— Я думаю, он уже на пути в свой замок Драхенфельс, — тихо ответил Роберт. Его голос звучал глухо, словно сквозь сталь.
Все в зале переглянулись. Название этого замка произвели на всех зловещее впечатление.
Роберт указал кинжалом на карту — чёрное пятно среди лесов и холмов на западе.
— Отсюда до Драхенфельса — неделя хода, если не сбиваться с пути. Но тропы петляют, и почти все патрули исчезают в этих лесах. Кроме того, Альрих владеет еще несколькими замками по пути в Драхенфельс. И в каком замке он остановится, я не знаю.
— Вы хотите идти туда? — спросил советник, побледнев.
Роберт кивнул.
— Нет. Я хочу, чтобы он подумал, что мы не идём.
Он откинулся на спинку кресла, сцепил руки.
— Мы приведём замок в порядок, соберём отряд из тех, кто был с отцом. Добавим тех, кого освободили. Нужно подготовить осадное снаряжение. И ночных разведчиков. Мы выждем. А потом будем осаждать замок за замком, пока не доберемся до этого негодяя.
— А если он соберёт новую армию? — спросил кто-то из молодых рыцарей.
— Тогда он сам поведёт её — и мы встретим его на равнине, где каждый наш меч будет говорить за Генриха.
Молчание затянулось.
Роберт встал.
— А пока... приведите пленных. Возможно, они скажут, что нам пригодится.

***

Через час к залу ввели двоих мужчин — уставших, избитых, в лохмотьях.
Один из них, согнувшись, посмотрел на Роберта с неясным страхом и ненавистью.
Роберт подошёл, посмотрел пристально.
— Ты кто? — спросил он строго.
— Я... я слуга одного из замков барона Альриха, — пробормотал пленник. — Имя моё — Ханс.
— Что знаешь о замках по пути в Драхенфельс? — холодно спросил Роберт.
Ханс замялся.
— Там несколько... Но главный — замок Ротенбург. Там барон часто ночует.
— Где он сейчас? — Роберт шагнул ближе.
— Я не знаю точно. Но в Ротенбурге было много приготовления к обороне. Мы готовились к осаде...
— Значит, туда и пойдем, — тихо сказал Роберт.
Он повернулся к советникам.
— Начинайте сборы. Осадное снаряжение. Всех, кто может держать меч. Война ещё не закончена.
Зал наполнился тихим гулом — планы начали обретать форму, а в глазах рыцарей зажёгся огонь решимости.
Советники зашевелились, один из рыцарей — пожилой, с седой бородой и налитым кровью глазом — встал:
— Роберт, разрешите сказать.
— Говори, Рудольф.
— В Ротенбурге высокая стена, толстая, с башнями по углам. Старый бастион, ещё с тех времён, когда там держали гарнизон имперцы. Штурмом не возьмём с ходу, если только голыми грудями на стрелы не идти. Надо хитрее.
— Ты что предлагаешь? — спросил Роберт.
Рудольф прищурился.
— Переодеть часть отряда. В их цвета. У Альриха на знамёнах чёрный дракон, да?
— Да, — кивнул Роберт. — На красном фоне.
— Тогда возьмём пленных, пусть расскажут, как их отряд приветствует своих. Каков пароль. Если удастся пробраться в замок под видом их людей — мы откроем ворота изнутри. Если нет... — он пожал плечами, — всегда останется тараны и лестницы.
Роберт помолчал, затем кивнул.
— Одобрено. Рудольф, ты поведёшь ложный отряд. Возьми лучших — тех, кто не дрогнет. Говорить будете мало, действовать быстро. Остальные готовят осаду.
Он вновь взглянул на карту.
— Мы выступаем через три дня. За это время замок должен быть готов к обороне. Если Альрих ударит первым — он не должен нас застать врасплох.

***

Три дня прошли в напряжённой работе: в кузне били молотки, в конюшнях седлали лошадей, из леса тащили брёвна для новых баллист. Воины тренировались на дворе — и старые ветераны Генриха, и освобождённые крестьяне, и даже пара женщин, не пожелавших покидать оружие.
На четвёртое утро, когда серое небо низко нависло над долиной, Роберт стоял у открытых ворот и наблюдал, как выстраивается его войско. За ним — замок, ещё пахнущий гарью, но уже с поднятым новым стягом: синий щит с серебряной звездой — герб дома Генриха.
— Пора, — тихо сказал он сам себе и сел в седло.

***

К вечеру второго дня пути в лесу начали попадаться следы: надломленные ветки, выбитая тропа, следы подков. Разведчики, посланные вперёд, вернулись с тревожными вестями.
— Замок Ротенбург укреплён. У ворот часовые. На башнях — арбалетчики. Но и внутри неспокойно: вроде бы Альрих не в замке. А кто-то из его людей туда прибыл совсем недавно.
Роберт кивнул.
— Значит, всё по плану. Рудольф, твой отряд — вперёд. Остальные скрываются в лесу на расстоянии. Если ты не откроешь ворота к утру — начнём лезть.
Рудольф хмыкнул.
— Уж постараюсь, милорд. Только не бейте по нам, если будем сверху махать.

***

Ночью Рудольф и его люди, в тёмных плащах и с чужими знамёнами, приблизились к воротам Ротенбурга.
— Кто идёт?! — крикнул стражник с башни.
— Лейтенант Клаус, отряд с севера! — крикнул Рудольф, подделывая акцент.
— Пароль!
— «Дракон знает», — отчеканил Рудольф.
Небольшая пауза. Потом звук засовов.
— Проходите.
Рудольф крепче сжал рукоять меча, когда ворота начали открываться.
Он обернулся к своим, шепнув:
— Теперь или никогда.

***

Когда ворота Ротенбурга распахнулись и тени бойцов Рудольфа скользнули внутрь, всё вокруг словно застыло. Лес позади был темен, только луна освещала верхушки деревьев. Изнутри замка веяло сырым камнем и гарью — как будто сам воздух помнил прежние сражения.
— За мной, — коротко бросил Рудольф, первым ступив на брусчатку внутреннего двора.
— Ты где был? — спросил один из охранников, подходя ближе, но не успел сказать больше.
Резким движением Рудольф ударил его кинжалом в горло. Стражник захрипел и упал. Почти одновременно ещё два удара в разных концах двора — другие часовые были убраны так же быстро и тихо.
— На башню! — скомандовал Рудольф. — Откройте ворота! Поднимите решётку!
Один из его людей, худой юнец с ловкими пальцами, бросился по каменной лестнице. Через несколько минут раздался глухой скрежет железа — ворота замка распахнулись настежь.
— Вперёд! — крикнул Рудольф в ночь, и из темноты с глухим топотом вырвались десятки всадников — армия Роберта вошла в Ротенбург.

***

Внутри вспыхнул бой. Несколько десятков человек из гарнизона Альриха всё ещё были в замке — солдаты, спящие в казармах, охрана склада. Их разбудил шум и крики. Они выскочили, не понимая, кто враг, кто свой — и тут же попадали под мечи.
— Не убивайте тех, кто сдаётся! — приказал Роберт, ворвавшись во внутренний двор. — Нам нужны языки!
Один из молодых воинов срезал охранника у ворот башни и прокричал:
— Мы взяли склад оружия!
В это время другой рыцарь втащил пленного — измазанного сажей и раненного.
— Он был на верхнем посту. Говорит, Альрих здесь не появлялся уже пять дней.
Роберт подступил к нему.
— Где барон Альрих?
— Он ушел в другой замок, Гогенштайн.
— Проклятье, — с досадой проговорил Роберт. — Уведите пленного, он мне больше не нужен.
Пленного увели, а Роберт созвал совет опытных рыцарей и воинов. На совете было решено остаться в Ротенбурге на ночь, залечить раны и привести в порядок амуницию.

***

Сумерки опускались на Ротенбург, когда один из часовых доложил: к замку подъехал всадник из Розенталера.
Роберт вышел на стену сам. Всадник ждал у ворот, покрытый пылью дороги, с потемневшим от пота капюшоном. Он увидел Роберта и сразу спешился, отвесив короткий поклон.
— Милорд, — сказал он, поднимаясь. — Меня прислали из Розенталера. Замок в порядке. Ваши люди укрепили западную стену и выслали дозоры. Но...
Он запнулся. Роберт молча смотрел на него, не перебивая.
— Сегодня днём к воротам прибыли посланники из замка Нойвальд. От имени леди Гертруды.
— Сколько их было?
— Пятеро. Без оружия. Их разведчики узнали о нападении на Розенталер. Они сказали, что прибыли выразить соболезнования вам, милорд, в связи с нападением и пожаром. Леди Гертруда услышала об этом и… сочла нужным явить знаки уважения.
— Уважения, — усмехнулся Рудольф, стоявший рядом.
— Она просит о встрече? — спросил Роберт.
— Она хотела бы выразить свои соболезнования лично Вам, милорд, — ответил гонец. — Если Вы сочтёте возможным прибыть в Розенталер, возле которого она с людьми разбили лагерь в данный момент.
— Рудольф, Мы выступим утром. Десять человек со мной. Остальные — под твоим командованием, удерживайте Ротенбург. Усиль северную стену, проверь склады.
— Хорошо, граф, как скажете, — хмуро ответил Рудольф.
Роберт повернулся к гонцу:
— Передай: я прибуду завтра к закату.
Тот поклонился, уже понимая, что его миссия выполнена.
Роберт смотрел вглубь ночи, за черту огней и теней.
— Время узнать, что за женщина прячется за вежливыми словами. И что за игра на другом конце стола.
***
Утро было холодным. Ветер с востока тянул по равнине, цепляя края плащей и играя с флагом Ротенбурга, как с куском изношенной ткани. Роберт выехал первым, не дожидаясь, пока караван окончательно соберётся. Остальные девять — проверенные люди, молчаливые, как и он, — ехали следом.
Дорога к Розенталеру, несмотря на близость, не была спокойной. Пепелища деревень, покинутые хутора, следы телег, уводимых в спешке. Война ползла по краю, как змея — не яростно, но методично, прожигая всё, к чему касалась.
К вечеру они заметили дым от лагеря — ровный, небоевой. Несколько шатров стояли на пригорке, под защитой рощи. У знамени с чёрной розой — дозор. Люди выстроились в шеренгу, когда увидели всадников.
К Роберту вышел человек в неброской серой тунике, без оружия.
— Леди Гертруда ждёт вас, милорд. Просила сопроводить к шатру, — сказал он, чуть кланяясь.
— Веди, — коротко бросил Роберт.
Когда они подошли, из-под парусины вышла женщина. На вид лет двадцать. На ней было тёмно-синее платье под дорожной накидкой, волосы заплетены просто, без жемчуга и лент, только серебряная застёжка на воротнике. В её лице было что-то гордое, словно память о роде, в котором никто не склонялся до конца — даже под топором.
— Милорд Роберт, — сказала она тихо, без церемоний, — благодарю, что откликнулись.
— Удивлён, что вы пришли ближе к моим землям, а не наоборот, — ответил он. — Это жест или проверка?
Она чуть склонила голову:
— Если бы я хотела проверить, послала бы не гонца, а стрелу. Если жест — пусть он будет воспринят как жест мира, пока он возможен.
Роберт молча смотрел на неё. Они стояли друг против друга, как два полководца, вынужденные улыбаться до того, как загремят цепи.
— Ваш замок сожжён, — продолжила она, — и вы взяли Ротенбург. Альрих ещё не ответил, но он ответит. Я пришла не за тем, чтобы предлагать союз. Я пришла напомнить: между холодной сталью и тёплой кровью есть ещё слово.
— И это слово — вы?
— Пока да, — спокойно ответила она. — Но не надейтесь, что я останусь нейтральной, если пламя подступит к моим стенам.
Роберт кивнул. В этом не было угрозы — только честность.
— Тогда скажите прямо, леди. Зачем вы на самом деле здесь?
Она посмотрела ему прямо в глаза. Глаза серые, как лёд над рекой весной.
— Потому что мне надоело ждать, как мужчины будут делить землю вокруг меня. Потому что ваш враг уже когда-то стучался в мои двери. А вы — пока нет.
Она сделала шаг назад и открыла рукой вход в шатёр.
— Прошу. Внутри — вино, хлеб… и разговор, если вы готовы говорить.
Роберт бросил короткий взгляд на своих людей — те остались снаружи, по знаку. Он вошёл внутрь.
Игра начиналась.
***

Внутри шатра было тепло. На небольшом столе — кувшин вина, хлеб, сыр, миска с орехами и сушёными фруктами. Ничего лишнего, но всё — тщательно подобрано, как и сам шатёр: скромный, но безупречно чистый.
Гертруда села первой, слегка отодвинув складки плаща. Роберт остался стоять, не торопясь, будто прислушивался не к ней — к пространству вокруг.
— Вы не ждёте засады, — заметила она. — Это хорошо. Значит, мы оба ещё верим в остатки здравого смысла в этих землях.
— Или в тех, кто говорит просто, — ответил он, усаживаясь напротив. — Вы говорите прямо. Мне это… непривычно.
Гертруда наполнила кубки. Рука у неё была уверенная, но движение — мягкое, почти изящное. Она подала ему кубок, не глядя в глаза. Только после — подняла взгляд.
— Когда вокруг только ложь, правду слышат как угрозу. А я предпочитаю быть предсказуемой. По крайней мере — пока могу выбирать.
— Я привык, что женщины в политике улыбаются, чтобы заткнуть клинок за спиной. Вы — не похожи.
— Я умею улыбаться. Но предпочитаю — делать это по делу.
(пауза)
— К тому же вы уже видели моё лицо. Теперь мне невыгодно вам лгать.
Он усмехнулся краем губ. Первый раз с начала разговора. Гертруда подалась чуть ближе:
— Ваш отец бы вам не поверил. Он ведь, как говорят, был железом снаружи и льдом внутри.
Роберт замер, затем медленно поставил кубок.
— Вы знали его?
— Я помню его. Он проезжал через Нойвальд, когда мне было лет двенадцать. Я пряталась за шторами, наблюдала из окна. Он не говорил ни слова, но в комнате стало холодно. Даже свеча трепетала, как живая.
Роберт не ответил сразу. Только спустя мгновение сказал:
— Он действительно не любил слов. И не верил в женщин с мечами.
— А вы?
Он взглянул на неё. Впервые — по-настоящему. Без политической маски, без расчёта. И сказал:
— Я начинаю в них верить.
На миг — ни шатёр, ни война, ни флаг на холме. Только два человека, каждый — у края собственного одиночества.
Гертруда отвела взгляд. Тихо сказала:
— Я не искала союза, Роберт. Но, возможно… мы оба слишком долго были одни среди врагов.
Он наклонился вперёд, подбородком опершись на руки.
— Я не отрицаю, что умею воевать. Но иногда — хочется встретить тех, кто умеет не воевать. Особенно — когда у них такой голос.
Гертруда улыбнулась впервые. Тихо. Без вызова. По-человечески.
И в этот вечер, среди лагерного холма, без подписей, без тостов и без крови — был заключён первый союз.
Хрупкий, как стекло. Но настоящий.
***

На некоторое время повисла тишина. Огонь в латунной жаровне потрескивал, пламя вырывалось вверх, освещая её лицо мягким золотом. Роберт слегка откинулся назад, глядя на винный осадок на дне кубка.
— Мой отец, — сказал он негромко. — Уже не проезжает ни через Нойвальд, ни через что-либо ещё.
Гертруда чуть приподняла брови.
— Я слышала только… слухи.
— Он ушёл, — сказал Роберт. — Только не по своей воле. Его убили.
В её лице не дрогнул ни один мускул, но глаза задержались на нём чуть дольше, чем требует вежливость.
— Кто?
— Альрих. В его зале. Подле его трона.
Слова прозвучали без пафоса, сухо. Как сводка. Но за ними чувствовался ледяной гул. Тот, что остаётся в человеке, когда уже невозможно кричать — только помнить.
— Это меняет многое, — тихо сказала Гертруда.
— Это меняет всё, — поправил он.
Она встала и подошла к краю шатра, откинув полог. За ним — вечерний ветер, флажки над лагерем, силуэты сторожевых постов.
— А вы?
— Что — я?
— Вы были там?
— Нет. Но я нашёл его умирающим. И тех, кто поджигал наш замок. Я пришёл в Розенталер. Или, точнее, в то, что от него осталось.
Гертруда всё ещё стояла спиной. Наконец, повернулась.
— Почему вы не сказали этого сразу?
— Потому что сначала я хотел знать, кто вы. Увидеть. Услышать.
Теперь я знаю.
Она подошла к столу и вновь села. Но уже иначе — ближе, как будто между ними исчезло что-то невидимое.
— Мне жаль, Роберт.
Он кивнул. Не благодарно — просто как человек, который устал спорить с судьбой.
— Вы — первая, кто сказал это. Не по долгу, не по дипломатии.
Она посмотрела прямо:
— Я знала, что Альрих способен на подлость. Но чтобы так...
— Он больше не человек. Он — страх в броне. И тени идут за ним.
— Тогда, — медленно сказала она, — у нас с вами больше общего, чем я думала.
Он впервые за вечер позволил себе лёгкую улыбку:
— Что же именно?
— Потеря. И жажда — не просто победы. Справедливости.
Она потянулась за кувшином и долила ему.
— Пейте. Сегодня вам больше не придётся притворяться камнем. А завтра — снова.
***

Когда разговор подошёл к концу, Роберт поднялся первым.
— Вам, как гостье, оставляю шатёр. Он тёплый, и у вас — своя свита. Мне же достаточно стен, к которым я когда-то привык.
Гертруда чуть склонила голову.
— Вы щедры, милорд. Впервые вижу, чтобы мужчина отдавал женщине поле переговоров и место для отдыха в один вечер.
— Просто я умею распознавать, когда поле уже не моё. А вот покой — пусть будет вашим. Сегодня.
Он вышел, не дожидаясь ответа. В свете ночного костра его фигура на миг удлинилась, став призрачной. Гертруда смотрела ему вслед — и долго не отводила глаз.
***

Он добрался до замка пешком.
Розенталер встретил его полутьмой и гулкой тишиной. Поднявшись по главной лестнице, он прошёл по коридорам, где когда-то звучал голос отца, шаги воинов, звон стали. Теперь там остался только слабый запах копоти и старого камня, будто стены пытались забыть, но ещё не успели.
Он не пошёл в старые покои. Зашёл в одну из гостевых комнат — с облупленным камином, но уцелевшей мебелью. Растопил огонь сам, без слов, без слуг. Просто — как мужчина, который когда-то был мальчиком в этом доме и всё ещё знал, где хранятся лучины.
Огонь трещал мягко. Роберт сел в кресло, не снимая доспехов. Только перчатки бросил на стол.
Тишина в родном замке была другой. Не как в Ротенбурге, не как в лагере. Она дышала памятью — и смотрела ему в спину.
«Ты больше не сын графа. Ты — тот, кто несёт его тень.»
Он облокотился на колени, глядя в пламя.
Вспомнил лицо Гертруды — неподвижное, но живое. В её словах не было обета, но была искренность. Тонкая нить между двумя воинами, каждый из которых уставал от роли врага.
Он вдруг поймал себя на мысли:
«Если бы она попросила остаться… Я бы не отказал. Даже не спросил зачем.»
Ветви за окном шептали, как голоса в старом сне. Где-то в подвале скрипнула балка — не угрожающе, а как дыхание старого дома.
Он поднялся, бросил в огонь полено и прошёл к окну.
С шатровой долины поднимался лёгкий дым. Где-то там — она.
И в этот раз, лёжа на простом ложе с видом на внутренний двор, он действительно уснул. Не потому, что устал.
А потому, что что-то в нём начало оттаивать.
***

Проснулся он до рассвета. В комнате было ещё темно, только зола в камине слабо тлела. Роберт сел на постели и, как всегда, в первые мгновения дня помолился. Потом поднялся, умывшись холодной водой из кувшина, и вышел в коридор.
Внизу, в главном зале, его уже ждал Рудольф — бодрый, с привычно мрачным лицом.
— Всё спокойно, — коротко бросил он. — Лагерь Гертруды в порядке. Люди на месте, ни движений. Один её всадник уехал на восток ещё ночью.
— Посыльный?
— Скорее разведчик. Или… кто-то личный.
Роберт кивнул. Направился в сторону малой столовой, но у двери в зал его остановил юный оруженосец.
— Милорд… — мальчик поклонился. — Это… передали вам. Сегодня, с рассветом. От женщины из шатра, что прибыла вчера.
В руках у него был свёрнутый кусок пергамента. На нём — печать с оттиском розы, но не восковая: роза была нарисована чернилами, быстро, почти небрежно — как знак, который не для протокола, а для тех, кто понимает без слов.
Роберт развернул письмо. Строчка была одна: «Я знала вашего отца как тень. Но хочу узнать вас — как человека. Позвольте мне остаться ещё на день.»
Подписи не было. Но почерк — ровный, острый, с лёгким наклоном — не мог принадлежать никому, кроме неё.
Он перечитал.
Потом снова.
— Ответить? — спросил оруженосец.
Роберт свернул пергамент и убрал в нагрудный карман.
— Нет. Пусть думает, что я раздумываю. А на деле — пусть знает, что я не возражаю.
Он прошёл мимо, и, может быть, в его походке было чуть меньше тяжести.
Он шёл не к битве. Не к присяге.
Он шёл… туда, где впервые за долгое время кто-то ждал — не по долгу, а по желанию.
***

Сад за восточной стеной Розенталера давно зарос. Когда-то здесь росли лекарственные травы и белые розы, выведенные по особому рецепту покойной матери Роберта. Теперь — крапива, мята, дикий лопух. Но каменная арка в конце аллеи всё ещё стояла.
За ней — старая капелла. Без крыши, но с уцелевшим алтарём и мраморным саркофагом в глубине, под потемневшим витражом. Там, где покоился граф Генрих фон Штубен.
Роберт вошёл первым. Стража осталась у входа, по его приказу. В капелле было прохладно и пусто. Пахло камнем, мхом и чем-то… личным.
Он встал у саркофага и долго смотрел на высеченное лицо отца. Резьба была строгой, угловатой. Даже в мраморе — взгляд добрый, подбородок волевой. Как будто и после смерти он продолжал молчаливо ободрять сына.
Через несколько минут лёгкие шаги прозвучали за спиной. Роберт не обернулся сразу.
— Я подумала, что вы именно здесь, — прозвучал голос Гертруды. Он был ниже обычного. Мягче.
— Где ещё искать сына мёртвого графа? — ответил он, не поворачиваясь. — Разве не у его тени?
Гертруда подошла рядом. Несколько мгновений они стояли молча.
— Он был хорошим человеком, — сказала она наконец. — Я видела его всего дважды. Один раз — когда мне было одиннадцать. Другой — когда мне было уже семнадцать, и я только вступила в управление Нойвальдом. Я надолго запомню его доброту и поддержку.
— Здесь мне легче дышать, — ответил он. — Только здесь я не чувствую, что всё на грани.
Она подошла ближе.
— Я всегда думала, что граф Леонард — человек жёсткий, непоколебимый. Но сейчас… его лицо другое. Как будто он знал, что сила — не в страхе.
— Он был сильным. Но — тёплым. Просто умел прятать это от чужих. А мне… иногда показывал.
Роберт поднялся и взглянул на неё.
— Он не учил меня быть стальной рукой. Он учил — держать слово. Быть тихим, когда все кричат. И идти первым, когда страшно.
— Тогда он успел передать главное, — сказала Гертруда. — Потому что именно это — и есть вы.
Он вздохнул.
— Мне казалось, что я расту в его тени. А оказалось — он просто держал меня, чтобы я не упал раньше времени.
Гертруда тихо кивнула. Несколько мгновений они стояли рядом, глядя на камень, не нуждаясь в лишних словах.
Потом она заговорила снова — совсем другим тоном, мягким, почти личным:
— Я бы хотела знать, каким вы были мальчиком. До всего этого.
— Я был… добрым. Но пытался казаться сильным. Он — видел это и не смеялся. Просто позволял мне быть тем, кем я ещё не стал.
— Мне кажется, вы всё ещё — тот мальчик. Только с мечом и бронёй.
Он посмотрел на неё.
— А вы?
— Я? Я всё ещё та девочка, которая боялась быть слабой. Только теперь — с замком и тенью от десяти мечей за спиной.
Она улыбнулась впервые за утро — просто, тепло.
— И, возможно, мы можем дать друг другу то, чего нам всегда не хватало.
Роберт ничего не ответил. Только положил ладонь на саркофаг — вторую, поверх её пальцев.
И капелла стала на мгновение живой.
***

Роберт медленно убрал руку с саркофага. Воздух в капелле стал тяжелее — как будто сама тень Генриха внимала каждому слову.
— Ты спрашивала, кто я, — заговорил он, не глядя на неё. — Сейчас скажу.
Я — тот, кто был на коленях возле умирающего отца. Кто видел, как из зала вывели поджигателей — и казнили.
Кто видел глубокую рану в его груди.
Я — тот, кто поклялся, что имена, стоявшие за этим, исчезнут с этих земель.
Он обернулся.
— Альрих не просто жестоко напал. Он сделал то, чего давно желал, убить моего отца. И все за то, чтобы отомстить за давнишнее поражение на турнире много лет назад, когда барон и мой отец были молодыми.
Гертруда слушала молча. Руки сложены перед собой, взгляд — прямой.
— Я не ищу мести из ярости, — продолжил он. — Я не хочу расправы.
Но я должен восстановить порядок. Если я этого не сделаю — он победит не только на поле. Он победит в памяти.
Гертруда ответила не сразу. Она подошла ближе, провела пальцами по прохладному мрамору, как будто проверяя, осталась ли в нём жизнь.
— И что ты сделаешь, когда дойдёшь до него?
— Посажу перед судом. Или сам стану судом.
— Даже если для этого придётся сжечь ещё один город?
— Даже если придётся сжечь себя.
Она нахмурилась.
— А если… — сказала осторожно, — он скроется за церковной печатью?
— Он уже в сговоре с одним инквизитором. Они забрали из замка и захватили мою старшую сестру Грету. По слухам инквизитор хочет обвинить ее в колдовстве. Её — воспитанную при отце, говорящую на латыни, знавшую псалмы наизусть с девяти лет…
Он на мгновение замолчал, пытаясь подавить что-то, что вырывалось сквозь железную внешность.
— Альрих знает, что я не пойду к нему в бой сразу. Он делает ставку на страх, на святость…
Он вцепился в мою кровь через закон и церковь.
Гертруда сжала губы.
— Это уже не месть. Это ловушка. Он хочет, чтобы ты сам пошёл против Инквизиции. Чтобы тебя назвали бунтовщиком. Еретиком.
— Пусть называют, — прошептал Роберт. — Но если он коснётся её…
Если хоть один ложный свидетель скажет её имя под пыткой — я вырву истину из его рта лично. Даже если это будет в святом храме.
Гертруда стояла напротив. Её лицо оставалось сдержанным, но голос стал твёрже:
— Роберт.
— Ты не должен идти туда один.
— У меня есть люди, которые знают, как действуют церковные трибуналы. Есть те, кто должен был гореть, но не сгорел.
Он взглянул на неё, впервые по-настоящему внимательно.
— Ты хочешь вмешаться?
— Я хочу, чтобы твоя месть не стала её гибелью.
Альрих играет грязно. Но мы можем играть — умно.
Она приблизилась вплотную:
— Я помогу тебе. Мы вытащим Грету. Но ты должен обещать, что после — ты выберешь путь не ярости, а правды.
Он долго смотрел на неё. А потом, впервые с тех пор, как вспыхнул Розенталер, произнёс:
— Клянусь.
Если Грета будет жива — я не стану чудовищем, даже если весь мир меня к этому толкает.
Гертруда протянула руку, и он пожал её. Не как лорд — а как брат.
Гертруда убрала ладонь, но их договор остался ощутимым, словно горячий след на коже.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Значит, сначала – Вартенштейн. Я вышлю двух гонцов к отцу Рафаэлю: он служит при кафедре, но не любит инквизитора Анастасиуса. Без его ключа в архив трибунала не пробраться.
— А я возьму Рудольфа и троих из ночного рейда, — ответил Роберт. — Остальные останутся в Ротенбурге. Пусть Альрих думает, что мы сидим за стенами и зализываем раны.
На лице Гертруды промелькнула тень сомнения:
— Ты понимаешь, что после Греты Анастасиус обрушит гнев на любого, кто ему помешает?
— Понимаю, — коротко кивнул Роберт. — Но я переживу Инквизицию, если придётся. Альрих — нет.
Он поднял взгляд на мраморное лицо отца.
— Сперва я вытащу сестру, сорву с неё их «святой» ярлык.
Потом — я всё-таки дойду до Альриха.
Пусть весь край увидит, кто он есть на самом деле.
Гертруда всмотрелась в него и медленно кивнула:
— Главное, чтобы, когда этот день придёт, ты ещё помнил сегодняшнюю клятву.
— Напомнишь? — улыбнулся он уголком губ.
— Если понадобится — встану между тобой и огнём, — сказала она твёрдо. — Но даже тогда не дам тебе свернуть с дороги чести.
***

В тот же вечер в старой оружейной Розенталера разложили карту:
    • Вартенштейн — два дня пути на юг;
    • монастырь св. Флориана — там держат Грету;
    • городские ворота закрываются на закат — значит, нужен тайный вход по речному каналу.
Рудольф выслушал план, хмуро провёл пальцем по маршруту и буркнул:
— Берём лёгкое вооружение, кольчуги под плащами. Переоденемся купцами. Если всё пойдёт по-хорошему — вывозим девицу и бумаги. Если по-плохому… — он взглянул на Роберта. — То пусть за нас говорит сталь.
Роберт одобрительно кивнул, но добавил:
— Сталь — последнее слово. Сначала — правда. Инквизитор боится дневного света больше, чем любого меча.
Он резко свернул карту:
— Альрих ещё не знает, что мы идём за ним. И пусть думает, что сестра — приманка.
На самом деле приманка — он сам.
Рудольф ухмыльнулся:
— Тогда пора ловить зверя.
***

Ночь опустилась тихо. Со стен замка ещё было видно далёкое полыхание лагерных костров Гертруды — она оставалась под стенами, словно немой знак союза.
Роберт стоял у бойницы, вглядываясь в темноту.
Впереди — спасение Греты, затем — долгий путь к дню, когда имя Альриха фон Драхеншпильс будет произнесено в зале суда… или заглушено ударом меча.
Он сомкнул ладонь на эфесе.
«Я выведу тебя на свет, старый враг.
И мир увидит, как падает гордость, сотворившая зло».
На рассвете отряд из шести коней выскользнет из ворот, идя по речной долине.

***

А в это время в Вартенштейне…
Кафедральный колокол пробил вечернюю молитву. Узкие улочки Вартенштейна уже погрузились в серо-синий полумрак, но в монастыре святого Флориана окна всё ещё светились ровным жёлтым светом. За стенами было тихо. Тишина, которую не нарушала даже тень совы — как будто сама природа боялась заговорить.
Грета сидела на коленях в хоровой капелле, одетая в простое серое одеяние без знаков рода. Волосы подстрижены до плеч, руки сложены на коленях. Взгляд — неподвижный, устремлённый вперёд, но в нём читалась не покорность, а сосредоточенная внутренняя борьба.
В зале пахло воском, ладаном… и влажным камнем. Здесь всё говорило: "смирись". Но Грета молчала иначе — не из покорности, а из вызова.
Дверь за её спиной открылась.
— Сестра Грета, — раздался размеренный голос. — Встаньте.
Она поднялась медленно.
На пороге стоял инквизитор Анастасиус Доминико из Вартенштейна — высокий, худощавый, с тонким ртом и глазами, в которых не было ни света, ни тьмы. Только холод. Его ряса была безукоризненна, как и походка. Позади него — два стража в церковной ливрее.
— Завтра утром ты предстанешь перед трибуналом, — произнёс он спокойно. — Ответишь на обвинения, подтверждённые показаниями двух свидетелей. Одного — уже мёртвого. Другого — живого, но почти без языка.
Грета молчала. Доминик шагнул ближе.
— Ты не заговоришь? Не будешь просить? Ни милости, ни чуда?
Она подняла голову.
— А вы их боитесь?
Он приподнял брови.
— Кого?
— Милости. И чуда. Вы всё прячете за формулой, протоколом, печатью. Но если бы чудо случилось — вы бы его сожгли.
На мгновение угол его рта дрогнул. Почти усмешка. Почти признание.
— Хорошо. Разговорчивость — признак ума. Но не всегда добродетели.
Он сделал знак стражам.
— Отведите её в келлию. Завтра — публичный допрос. Пускай народ увидит, что закон — слеп, но не глух.
Грета не обернулась. Но её шаг стал твёрже.
Ночью один из монахов, старик с дрожащими руками, положил под её дверь маленький свёрток. Внутри — кусочек ткани с гербом фон Штубенов. Ни записки. Ни слов.
Но этого было достаточно.
Грета знала: он идёт. И, возможно, он уже в городе.

***

Вартенштейн спал натянуто, как струна. Его улицы были освещены факелами, но тускло. Как будто свет здесь не для людей, а чтобы прятать правду. Внизу — тёмная река, у северного моста — сторожевая вышка. А чуть выше, за готическими арками, темнел монастырь святого Флориана.
Шестеро верховых въехали в город на рассвете под видом купцов из Берна: шерсть, переписанные накладные, три бочки, где в двойном дне лежали клинки, кольчуги и письмо от одного из союзников Гертруды.
Роберт ехал впереди, лицо скрыто под капюшоном, рядом — Рудольф, за ними — юный оруженосец Томас.
Они добрались до заброшенной часовни у южной стены аббатства, где, по договорённости, их должен был ждать монах по имени Бруно.
— Слишком тихо, — проворчал Рудольф. — Если ловушка — то на ней уже трава проросла.
— Нет, — сказал Роберт. — Если бы хотели ловушку — стража уже была бы здесь. А здесь только птицы. И… книги.
Дверь скрипнула.
Изнутри вышел монах — сутулый, с сединой, густыми бровями и взглядом, который прятал то ли страх, то ли воспоминание.
— Вы — сын Генриха? — спросил он негромко.
Роберт снял капюшон.
— Я — граф Роберт фон Штубен.
Бруно дрогнул.
— Он был… добр ко мне. Когда я служил переписчиком при вашей библиотеке. Он когда-то защитил меня от клеветы. Я обязан ему — и вам.
— Тогда помоги мне спасти мою сестру, — просто сказал Роберт. — Пока её не сожгли.
Бруно кивнул.
— Следуйте за мной. Говорить будем в подвалах.
Они шли через узкие ходы старого скриптория. В стенах капала влага, запах был тяжёлый — смесь пыли, плесени и затхлости.
— Анастасиус не хранит Грету в темнице, — начал Бруно. — Он держит её в башне послушниц, среди «искуплённых». Там она в одежде младших сестёр милосердия. Но её изолировали. К ней не допускают никого, кроме одной женщины — наставницы. Стража у башни сменяется каждые четыре часа. Показания против неё сфабрикованы: один «свидетель» уже мёртв, второй — калека, подкупленный.
— Что за обвинения? — спросил Рудольф.
— Зелья. Книги. «Языки демонов». Всё — ложь. Но официально они ссылаются на тайную исповедь, якобы бывшую в аббатстве. Это значит — доказательства не нужны. Только «божественная уверенность» Анастасиуса.
Роберт сжал кулак.
— Значит, он может сжечь её, и даже не объяснить почему.
— Именно, — кивнул Бруно. — Но есть одна вещь, которая может его остановить.
Он подошёл к узкой арке, вынул из трещины в камне свёрток и подал Роберту.
Внутри — копия письма, перехваченного несколько дней назад.
— Переписка между Анастасиусом и человеком, подписавшимся как A.D. — Альрих фон Драхеншпильц. В письме он обещает Доминику участок земли в обмен на «дисциплину по отношению к девице фон Штубен».
Роберт прочитал быстро. Потом — второй раз. Лицо стало холодным.
— Этим мы можем ударить?
— Ещё нет. Но если письмо появится на заседании трибунала, в руках светского представителя, то дело Анастасиуса станет шатким. В лучшем случае — он откажется от обвинения, чтобы спасти лицо. В худшем — вызовет казнь немедленно.
— Тогда у нас будет только один шанс, — тихо сказал Роберт. — И мы должны бить в самое сердце.
Он повернулся к Бруно:
— Ты сделаешь ещё одну вещь для меня?
— Всё, что смогу.
— Передай письмо в канцелярию городского совета. А копию — отцу Рафаэлю, с которым связалась леди Гертруда. Пусть эти два глаза увидят — и начнут шевелиться.
А мы…
Мы подготовим освобождение.
Бруно кивнул.
— Это будет трудно. Но возможно.
***

Снаружи снова ударил колокол. Улицы Вартенштейна просыпались.
А в подвалах старой часовни зарождался план, который мог спасти Грету…
И обнажить гниение под мантией святости.

***

Когда они вышли из подземного хода, воздух Вартенштейна был ещё холодным, но уже тянул утренней сыростью и запахом печного дыма. На башнях аббатства лениво колыхались флаги — тёмно-красные, с вышитым золотом крестом и чёрным ключом.
Роберт остановился у поворота, откуда открывался вид на башню послушниц. Узкое, почти лишённое окон строение, тянущееся к небу, словно застывшая молитва. Но внизу, у входа, стояли два стражника в кольчугах и шлемах с забралами. Один лениво зевал, другой мял в руках кожаный ремень.
— Смена будет через два часа, — тихо сказал Рудольф, сверяясь с крошечными солнечными часами на цепочке. — И это единственное время, когда можно подойти близко.
— Мы не подойдём близко, — отрезал Роберт. — Мы войдём.
Томас вскинул брови, но промолчал.
Они двинулись в сторону рыбного рынка — там шум и запахи могли скрыть их передвижение. На деревянных прилавках лежали корзины с хеккой, речным угрём, вяленой щукой; над головой — гул голосов, спорящих о цене соли и муки.
Бруно шёл с ними, но держался чуть сзади, кутаясь в свой потертый плащ. В какой-то момент он догнал Роберта и шепнул:
— В полдень в скриптории будут читать хроники перед визитом прелата из Линдау. Это отвлечёт часть стражи от башни. Но учти: наставница послушниц, мать Элиза, не покидает свою комнату, кроме ночных молитв. Если вы хотите вывести Грету, нужно перехватить их обеих.
Роберт кивнул, в голове уже выстраивалась карта.
— Мы зайдём через западный ход, — сказал он Рудольфу. — Томас прикроет отступление у стены сада. Бруно — ты знаешь, где достать ключи?
— Я… — монах замялся. — Да. Но это будет означать, что меня заметят.
— Тебя и так заметят, если мы ничего не сделаем, — твёрдо сказал Роберт. — Сегодня ночью мы заберём её.
***
К полудню город наполнился звоном колоколов и тяжёлым стуком копыт — прибыл конвой прелата. На главной площади толпились зеваки. Именно в этот момент трое людей в серых плащах, с корзинами в руках, поднялись по боковой улочке к западной стене аббатства.
Под куполом часовни, в тени витражей, они переоделись: Роберт и Рудольф — в рясы монахов, Томас — в одежду послушника. Бруно передал связку ключей.
— У вас есть меньше часа, — тихо сказал он. — После молитвы стража вернётся.
Они двинулись к башне.
Коридоры аббатства были гулкими, полы вытерты до блеска, в нишах — статуи святых с опущенными глазами. Вдруг — женский голос.
— Кто здесь?
Из-за поворота появилась женщина в чёрной вуали. Мать Элиза. Её взгляд был холодным, как вода в монастырском колодце.
— Мы по приказу Анастасиуса, — произнёс Роберт, стараясь говорить ровно. — Для перевода узницы.
Она задержала взгляд на нём, потом — на ключах в его руках.
— Это странно… но если приказ…
И тогда, в её полоборота, Роберт заметил дверь с решёткой, за которой — знакомый взгляд.
Грета.
***
Он сделал шаг вперёд, сердце колотилось в висках.
— Откройте, — тихо, но твёрдо сказал он матери Элизе.
— Это не положено… — начала она, но Рудольф, не теряя времени, вынул из рукава пергамент с поддельной печатью.
— Лично от Анастасиуса. Срочно.
Элиза всмотрелась в печать. Этого хватило, чтобы Роберт вставил ключ в замок. Замок щёлкнул, и дверь с протяжным скрипом открылась.
Грета стояла у стены, бледная, в грубой серой рясе, но глаза горели.
— Роберт… — выдохнула она.
Он взял её за руку.
— Тише. Мы выходим.
Но Элиза вдруг заметила Рудольфа с ключами и поняла всё.
— Стража! — крикнула она, и в ту же секунду по коридору зазвенели шаги.
— Томас! — крикнул Роберт.
Юноша, как и было задумано, открыл боковую дверь в сад, где на стену вела старая каменная лестница. Они побежали. Вслед раздался топот и звон мечей.
***
В саду монастыря воздух был влажным, пахло мятой и влажной землёй. Грета едва поспевала за Робертом, но он держал её крепко.
— Быстрее! — Рудольф прикрывал отход, выхватывая меч.
Один из стражников попытался перехватить их у лестницы, но Томас ударил его рукоятью меча в висок, и тот повалился в кусты.
Они поднялись на стену. Внизу — ров, на другой стороне — переулки Вартенштейна. Верёвочная лестница, спрятанная утром, была уже закреплена.
— Лезь! — приказал Роберт сестре.
Когда последний из них спрыгнул вниз, на стене показались силуэты преследователей. Но было поздно — они уже скрылись в переулках.
***
Через час, в тёмной комнате дома союзника Гертруды, Роберт достал из сумки копию письма Анастасиуса.
— Вечером заседание трибунала. Это письмо попадёт на стол городскому советнику и отцу Рафаэлю одновременно.
— А если он отдаст приказ сжечь меня немедленно? — тихо спросила Грета.
— Тогда, — Роберт посмотрел на неё твёрдо, — мы уже будем далеко.
***
Зал трибунала был наполнен свечами и гулом голосов. Анастасиус сидел в кресле, высоко над залом, с холодной улыбкой.
— Дело девицы фон Штубен…
Но не успел он договорить, как в зал вошёл городской советник, держа в руках раскрытое письмо.
— До оглашения обвинения, — сказал он, — мы должны огласить кое-что…
Тишина стала вязкой. Анастасиус побледнел, увидев знакомую печать.
— Это доказательство, что обвинение было заказано… за землю и влияние.
По залу пронёсся шёпот. Несколько монахов переглянулись.
— Трибунал приостанавливает рассмотрение, — произнёс советник. — Узница освобождается до выяснения обстоятельств.
Роберт сжал кулаки, едва сдерживая улыбку. Грета была жива.
А Анастасиус — впервые за годы — выглядел человеком, которому нечего сказать.
***
Вечер в Вартенштейне был тих, почти обманчиво мирен. Небо на западе окрасилось медью, и последние лучи солнца отражались в воде реки.
В доме на окраине Грета сидела у окна, завернувшись в плащ. Роберт и Рудольф проверяли лошадей во дворе.
— Уходим на рассвете, — сказал брат, входя в комнату. — Дальше на север, к нашим людям. Здесь мы слишком заметны.
Грета кивнула, но в её взгляде читалось что-то большее, чем облегчение.
— Он не остановится, Роберт. Анастасиус будет ждать, когда мы оступимся.
— Пусть ждёт, — мрачно ответил он. — Теперь он знает, что мы можем ударить.
Снаружи Томас вернулся с рынка, держа под мышкой свёрток.
— Письмо от леди Гертруды, — сказал он. — Она пишет, что в Совете появились люди, готовые выступить против Анастасиуса. Но нужны свидетели… и доказательства, которых пока нет.
Роберт взял письмо, но в этот момент в окне мелькнуло что-то странное — отблеск, как от металлической пластины. Он вышел во двор и увидел на крыше соседнего дома фигуру в чёрном плаще. Фигура стояла неподвижно, глядя прямо на них, и через мгновение исчезла за крышей.
— Что-то мне это не нравится, — тихо сказал Рудольф.
Роберт снова посмотрел на сестру.
— Мы уходим завтра. Но, Грета… будь готова, что эта история не закончена.
Она ответила лишь тихим:
— Я уже готова.
Ветер усилился, зашатав старые ставни. Где-то далеко, в северной части города, ударил колокол.
А в темнеющих улицах Вартенштейна уже шёл тот, кто принёс с собой новую игру — и новые ставки.
***
Утром чуть свет, попрощавшись с Бруно, Роберт и сестра с воинами выдвинулись в путь. Путники были в темных плащах с капюшонами, чтобы их никто не узнал, и чтобы сталь доспехов не блестела на солнце и не привлекала внимания. Достигнув замка, Роберт заметил, что шатер Гертруды все еще на месте. Воспоминания о Гертруде нахлынули на молодого графа, всколыхнули сердце и чувства, особенно чувство благодарности за оказанную помощь.

***
В комнате пахло ладаном и влажным камнем. Грета сидела у окна, её руки лежали на коленях — тонкие, с чуть заметными синяками на запястьях.
— Ты вернёшься? — спросила она.
— Вернусь, — тихо ответил Роберт. — Но, может, ненадолго.
Он коснулся её плеча — и почувствовал, как она едва заметно вздрогнула. Не от страха. От того, что за эти дни она слишком привыкла к тишине, в которой шаги слышны, как удары сердца.
Роберт пошел к воротам. Стража отворила створы, и Роберт вышел на холодный воздух раннего вечера. Снег и дождь смешивались в серое крошево, которое липло к плащу.
Тёмный силуэт шатра был виден издалека из замка: ткань цвета воронова крыла, два факела по бокам, и флюгер с гербом, который колыхался на ветру.
Гертруда ждала, стоя у входа. Она не сделала ни шага навстречу — только прищурилась, когда он спешился.
— Ты говорил с ней? — спросила она.
— Да. Она… держится. Но у нас мало времени.
Он вошёл под навес, и ткань шатра за его спиной опустилась, отрезая звук ветра. Здесь пахло смолой и сухими травами.
***
Гертруда слушала, не перебивая, пока Роберт отряхивал с плаща остатки дороги.
— Город... — начал он, и голос сел. — Вартенштейн гниёт изнутри. Улицы полны слухов, каждый второй боится назвать имя Анастасиуса, а каждый третий — служит Альриху.
Он сел на лавку, опершись локтями о колени.
— Я видел подкупленных свидетелей. Видел, как монах, что дал мне письмо, теперь скрывается в подвалах, потому что за ним охотятся. Там не просто страх — там их власть держится на нём, как замок на ржавых петлях.
Гертруда присела напротив, сложив руки.
— Значит, петли можно сорвать, — сказала она тихо. — И мы знаем, за что дёрнуть.
— Да, — он кивнул. — Но они будут биться до конца. Альрих — за своё имя, Анастасиус — за свою непогрешимость.
Он посмотрел на неё.
— Грету не отдали бы, если бы не ты. Я знаю это.
Она чуть нахмурилась, но в её глазах мелькнула тёплая искра.
— Ты сделал своё. Я — своё.
— Нет, — покачал он головой. — Ты сделала больше, чем я просил. И я это запомню. Когда этот долг придёт взыскивать — ты сама выберешь, чем.
Гертруда молчала секунду, потом коснулась ладонью его предплечья.
— Тогда давай сделаем так, чтобы расплата была не в крови, а в правде.
— Будет и то, и другое, — сказал Роберт. — Но начнём — с правды.
***
В шатре Гертруды вечернее солнце окрашивало карту кровавым оттенком. Роберт стоял рядом, руки сжаты в кулаки, взгляд — стальной.
— Я беру на себя Драхеншпильца, — сказал он. — Его замок Драхенфельс — крепость, но я поймаю его. И разберусь, что скрывает каждый угол.
Гертруда кивнула, не отрываясь от карты:
— А я займусь тем, что осталось в Вартенштейне и у Анастасиуса. Тебе не придётся отвлекаться на лишние интриги. Местные советники и монахи уже на моём контроле.
— Так значит, мы бьём в два конца, — тихо сказал Роберт, его голос был ровным, но тёплым. — Я вернусь не один, если понадобится, но сначала — правда о нём.
— И ты найдёшь её, — уверенно сказала Гертруда. — Я заберу Вартенштейн под контроль, и если Анастасиус решит мешать, он пожалеет о своём выборе.
Роберт повернулся к ней и, впервые за весь день, позволил себе чуть улыбнуться:
— Спасибо тебе, Гертруда. Без твоей помощи я бы застрял на полпути. Ты даёшь мне шанс идти вперёд и не утонуть в ярости.
Она слегка кивнула, сдержанно, но глаза её блестели:
— И ты не утонешь, Роберт. Мы сделаем это вместе.
Они разошлись по своим направлениям. Роберт направился к замку Альриха, тень его шагов растянулась по каменной мостовой, а Гертруда осталась в шатре, выстраивая план для Вартенштейна и Анастасиуса, где каждая фигура на карте могла оказаться последним звеном в цепи справедливости.
***
Раннее утро застало Роберта и его людей на подступах к замку Драхенфельса. Над склонами клубился дым от костров, а первые лучи солнца падали на блестящие доспехи солдат. Вдали замок возвышался мрачной массой камня, с башнями, словно сторожевыми глазами, наблюдавшими за каждым шагом.
Роберт приказал расставить пушки вдоль склона, а рядом установили осадные башни — высокие конструкции на колёсах, с которыми штурмовые отряды должны были приблизиться к стенам, не подставляясь под стрелы и огонь защитников.
— Начинаем с артиллерии! — скомандовал Роберт.
Грохот орудий разорвал утреннюю тишину. Каменные ядра обрушились на крепостные стены, вызывая трещины и обломки, которые с грохотом падали во внутренний двор. Стража замка тоже ответила пушечным залпом с орудий, находившихся на башнях замка. При этом были убиты и ранены бойцы роберта. Но молодой граф дал приказ арбалетчикам, находившимся в осадных башнях, дать залп по воинам, управлявшим пушкам, а также лучникам, чтобы выстрелили огненными стрелами по пушкам. Что и было сделано. В дальнейшем враг пытался отвечать стрелами, но подкреплённая укрытиями, армия Роберта продвигалась медленно, но неумолимо.
Когда первая осадная башня приблизилась к южной стене, солдаты с криками ринулись на стены замка. Стража метала стрелы и разжигала факелы, пытаясь поджечь древесину башни, но бойцы Роберта удерживали позиции, отбивая врагов мечами и копьями.
— Ни шагу назад! — кричал Роберт, когда осадная башня приблизилась к северной башне.
Каждый метр стен давался трудом: падали солдаты, щиты разлетались на куски, камни обрушивались с башен, вызывая хаос. Рудольф сражался рядом с Робертом, отбивая врагов, а Томас переправлял подкрепления через осадные башни.
Наконец, артиллерийский огонь разрушил ворота внутреннего двора. Башни заехали внутрь, и штурмовые отряды ворвались на территорию замка. Уличные бои разгорелись мгновенно: дым, крики, топоры и мечи, разлетающиеся щиты. Каждый угол двора, каждая дверь — всё давалось кровью и мужеством.
— За мной! — крикнул Роберт, врываясь в личные покои Альриха.
За стенами замка бой продолжался, но Роберт двигался хладнокровно, внимательно осматривая каждую комнату. Каждый документ, каждая комната, каждый секрет — всё становилось оружием против Альриха.
Наконец, он достиг донжона, где Альрих пытался скрыться. Роберт шагнул вперед, меч наготове, глаза горели. Перед ним стоял враг, уверенный, что стены спасут его, но теперь он видел — камни не защитят его от правды.
— Альрих, — крикнул Роберт, голосом, который не допускал лжи. — Всё, что ты скрывал, станет известно. И теперь я спрошу то, что никто не смеет спрашивать.
Замок гудел ещё от остаточного шума осады, но для Роберта это была тишина перед решающей встречей.
***
Роберт поднялся по узкой винтовой лестнице, каждая ступень которой скрипела под его весом, и звук эхом отдавался в каменных стенах башни. По обе стороны прохода раздавались отголоски боя: где-то падают тела охранников, где-то слышны крики. Каждый шаг приближал его к Альриху, но и опасность росла.
На первом этаже он встретил двух телохранителей — крепких, как дубы, вооружённых длинными мечами. Мгновение — и бой разгорелся. Роберт увернулся от удара, парировал контрудар, выскользнул в сторону и одним резким движением обезоружил первого, второму сломал клинок. Кровь запёклась на камне, но он не останавливался.
Следующий зал был большим, с низким сводом. Здесь охранников было трое, с дубинами и кольчугами. Роберт бросился на них, используя стены как трамплин, отражая удары, выхватывая оружие. В воздухе пахло железом и гарью от факелов, а звуки боя отдавались гулким эхом.
Наконец, лестница вывела его на верхний этаж башни. Перед дверью стоял ещё один охранник — высокий, с тяжёлой алебардой. Роберт заметил слабость в его защите, двинулся стремительно и с точным ударом лишил его оружия.
И вот — дверь в последнюю комнату. Роберт толкнул её, и перед ним оказался сам Альрих фон Драхеншпильц. Он сидел за письменным столом, окружённый пергаментами, письмами и печатями, словно все эти бумаги могли защитить его от меча.
— Так вот ты, Роберт фон Штубен, — сказал Альрих с холодной усмешкой. — Думал, стены спасут меня?
— Не стены спасут тебя, — ответил Роберт, меч направленный прямо в грудь врага, — а правда.
Альрих вскочил, пытаясь схватить кинжал из-под плаща, но Роберт уже был быстрее. Мгновение — и они стояли лицом к лицу, дыхание обрывистое, глаза полны решимости.
— Все твои хитрости, интриги, письма, ложные свидетели — всё это станет известно. Ты больше не скрываешься за стенами, — сказал Роберт.
Альрих побледнел. Он понял, что никакие замки, никакие тайные письма не спасут его теперь от Роберта.
— Итак, начнём, — пробормотал Роберт, ступая к столу с документами, — сначала правда, а потом — наказание.
Башня гудела от звуков осады снаружи, но внутри было тихо, как в пасти зверя, готового выпустить зубы. Роберт был готов узнать всё — и наказать всех, кто посмел угрожать Грете и порядку, который он поклялся восстановить.
***
Роберт обошёл стол, разворачивая свитки и письма. Пергаменты были густо исписаны, печати ещё пахли воском — их не успели спрятать. Среди документов он нашёл письма Альриха к его союзникам, в которых открыто обсуждались подкуп судей, фабрикация обвинений против невинных и попытки использовать церковь для личной власти.
— Вот оно, — пробормотал Роберт, сжимая бумаги. — Твоя правда не спрятана.
Альрих шагнул к двери, но Роберт, словно предвидя это, одним движением взял его за плечо и повернул к стене.
— Думаешь, сможешь скрыться? — холодно сказал Роберт. — Ты будешь ждать суда… в подземелье моего замка. Там, где никакая интрига не спасёт тебя.
Охранники Роберта, стоявшие за дверью, быстро закрепили Альриха. Его глаза блестели от злобы и страха, но Роберт не позволил ни единого слова.
— Я дам тебе время подумать, — сказал он тихо. — Время, чтобы понять, что правда не поддаётся манипуляциям.
***
Когда ворота замка Альриха наконец были сломаны и сопротивление подавлено, Роберт не стал терять времени. Вместе с небольшим отрядом проверенных рыцарей он эвакуировал пленника и самые важные документы, чтобы никто из союзников Альриха не успел их вернуть или уничтожить.
Путь к замку Штубенов был долгим и опасным. Они шли тихими лесными тропами, обходя дороги, где могли быть засады. Ночью их палатки стояли тихо, а стража держала круговую охрану, чтобы Альрих ни на шаг не вырвался.
Утром, когда первые лучи солнца коснулись стен замка Штубенов, Роберт и его люди пересекли последний склон холма. Главные ворота распахнулись, рыцари ввели Альриха внутрь, а сам Роберт держал его крепко за плечо, не позволяя ни взгляду, ни слову проскользнуть.
— Добро пожаловать домой, — сказал Роберт, подходя к массивной решётке подземелья. — Здесь ты будешь ждать суда.
Документы, найденные в замке Драхенфельс, Роберт аккуратно передал в надежные руки своих советников. Затем Альриха спустили в холодное, сырое подземелье, где каменные стены и железная решётка надёжно удерживали его.
— Время подумать, — тихо произнёс Роберт, закрывая решётку. — И помни, ни одна твоя хитрость больше не спасёт тебя.
Замок снова наполнился тишиной, но в сердце Роберта уже горела решимость восстановить справедливость и защитить тех, кто доверял ему.
***
Пока Роберт сражался и овладевал замком Драхенфельс, Гертруда уже стояла у стен Вартенштейна, где воздух был пропитан дымом от недавних столкновений и запахом смолы. Она быстро оценила ситуацию: Анастасиус всё ещё держал город под контролем, используя страх и веру как оружие.
Гертруда не собиралась идти в лобовую атаку. Вместо этого она действовала хитро, как опытный стратег. С небольшой группой проверенных сторонников она провела скрытую разведку: узкие переулки, тайные проходы под городскими стенами, заброшенные склады и подвалы. Каждый шаг приближал её к тем, кто мог помочь ослабить власть инквизитора.
— Нам нужно вывести людей, которые готовы действовать, — сказала она своим союзникам. — И найти того, кто может ослабить хватку Анастасиуса изнутри.
С помощью переписанных приказов, украденных документов и тайных свидетелей она пошатнула позиции Инквизиции: подкупленные чиновники замолкали, недовольные горожане получали сигнал к действию, а стража, не уверенная в своих приказах, стала медлить.
На рассвете Гертруда устроила тихую атаку на северные ворота, где стоял гарнизон Анастасиуса. Без шансов на внешнюю помощь, солдаты города были вынуждены отступить к центральной площади. Каждая улица, каждый дом становились частью её стратегии: она открывала тайные проходы, чтобы жители могли укрыться, и постепенно подбиралась к монастырю святого Флориана, где Анастасиус концентрировал свои силы.
Её действия были точными и безжалостными. Она не хотела проливать кровь больше, чем необходимо, но знала: каждый метр города — это шаг к правде. К концу дня Гертруда уже контролировала ключевые позиции Вартенштейна, создав условия для того, чтобы Альрих и Анастасиус потеряли власть над городом.
Вечером, когда над Вартенштейном уже тянулись тяжёлые облака и звон вечернего колокола разносился по улицам, к шатру Гертруды пробился гонец. Лошадь его была покрыта пеной, сбруя звенела, как колокол на ветру. Стража у входа в лагерь насторожилась, но, заметив знак дома фон Штубен на плаще, пропустила его.
Гертруда встретила его прямо у костра. Её лицо было сосредоточенным, но в глазах мелькнула искра, когда гонец, тяжело дыша, опустился на одно колено и протянул запечатанное письмо.
— От графа Роберта фон Штубен, миледи, — выговорил он, едва удерживая голос.
Она быстро сломала печать и пробежала глазами строки:
"Драхенфельс пал. Альрих — в цепях, в моём подземелье. У нас есть документы. Я возвращаюсь в Розенталер, чтобы укрепить стены и собрать совет. Теперь всё зависит от тебя. Доведи до конца дело с Анастасиусом. Пусть каждый знает — ложь не спасёт его, даже если он прикроется крестом."
Гертруда перечитала письмо ещё раз, потом сложила его и спрятала во внутренний карман плаща. На её лице не было улыбки — но вся её фигура словно выпрямилась, наполнилась новой силой.
— Передай моему брату, — тихо сказала она гонцу, — что его победа — начало, но не конец. Пока Анастасиус держит Вартенштейн в страхе, победа не будет полной.
Гонец поклонился, и его увели к костру — напоить и перевязать лошадь.
Гертруда осталась одна на миг, глядя в сторону тёмных башен аббатства. Там, за сводами, шевелилась тень инквизитора. Теперь она знала: пора.
Она позвала ближайшего рыцаря:
— Готовьте людей. Сегодня ночью мы идём к собору. Если Роберт нашёл ключ к Альриху, то я найду ключ к Анастасиусу.
***
Ночь была холодной, костры на улицах чадили, и ветер разносил дым между крышами. Гертруда со своими людьми двигалась узкими переулками к кафедральному собору. У ворот аббатства стояли стражники в чёрных плащах инквизитора. Их факелы бросали тени, вытянутые, словно когти.
— Не вступать в бой, — шёпотом сказала Гертруда. — Мы идём не ломать стены, а вытаскивать правду.
У неё в руках был свёрток — копия письма, которое Бруно передал Роберту: переписка Анастасиуса и Альриха. Теперь, когда Альрих был в цепях, это письмо стало оружием.
Они вошли в собор, когда уже шло позднее богослужение. Внутри горели сотни свечей, и каменные своды гудели от пения хора. В центре, под иконами, стоял сам Анастасиус — высокий, в белоснежной рясе, с лицом резким, словно вырезанным ножом.
Гертруда шагнула вперёд. Её появление вызвало шёпот в рядах прихожан.
— Милорд инквизитор, — её голос прозвучал ясно, — я пришла не с мольбой, а с истиной.
Анастасиус медленно повернул голову. Его глаза сузились.
— Леди Гертруда фон Рабенхорст, — сказал он холодно. — Ты вмешиваешься в дела трибунала. Это опасно даже для дворянской крови.
Гертруда подняла руку, и свёрток развернулся.
— А это — твои дела. — Она бросила свиток на алтарь, и пергамент раскатился, обнажив подписи, печати, строки, где Альрих фон Драхеншпильц благодарил Анастасиуса за покорность и обещал ему землю.
В соборе поднялся гул. Священники перешёптывались, прихожане крестились.
Анастасиус побледнел, но удержал голос:
— Подделка. Клевета.
Но Гертруда уже сделала знак. В зал вошёл отец Рафаэль, седой клирик, которого многие знали как противника жестоких практик трибунала. Он поднял свиток и развернул его вновь.
— Я свидетельствую, — сказал он громко, — что это письмо было доставлено мне из надёжных рук и хранится в копиях. Я клянусь перед Господом: оно подлинно.
Толпа в соборе зашумела ещё сильнее. Кто-то выкрикнул:
— Позор!
— Сговор с дворянами!
— Где справедливость?
Анастасиус поднял руку, словно хотел перекричать всех, но шум стал лавиной. Гертруда сделала шаг вперёд, её голос пробил гул:
— Ты судил невинных, опираясь на страх. Но теперь суд идёт над тобой.
И в этот миг колокол собора ударил — долгий, раскатистый, словно подтверждая её слова.
Анастасиус отступил, его стража сомкнулась вокруг. Но уже было ясно: его власть рушилась прямо на глазах, как башня, в которую угодил первый камень.
Гертруда спокойно перекрестилась и шепнула Рафаэлю:
— Теперь он сам в клетке. Осталось лишь закрыть дверь.
***
Толпа у собора не расходилась. Люди стояли плотным кольцом, лица освещены дрожащими факелами, и каждый шёпот множился, превращаясь в гул. То был не просто ропот — то было начало бури.
Анастасиус пытался сохранить достоинство. Он поднял руку, но стража вокруг него дрогнула: теперь и они чувствовали взгляды сотен горожан.
Гертруда не спешила давить. Она шагнула вперёд и сказала твёрдо:
— Вартенштейн устал от крови. Я не прошу вас поднимать оружие. Я прошу лишь смотреть. Смотреть на то, кто называл себя судьёй и палачом, а на деле продавался за золото и землю.
Отец Рафаэль раскрыл свиток, зачитав вслух строки переписки. Каждое слово падало, как камень в воду. Люди шептались, крестились, кто-то всхлипывал.
И тогда женщина в толпе крикнула:
— Мою дочь он сжёг без суда!
Её голос прорезал воздух.
— Моего брата тоже! — закричал мужчина.
— Он называл нас еретиками, а сам — слуга Драхеншпильца!
Гул стал ревом. Камень ударил в стену собора. Второй — в щит стражника.
Анастасиус понял, что ситуация выходит из-под контроля.
— Взять её! — выкрикнул он, указывая на Гертруду.
Но никто не двинулся. Стража переглядывалась, некоторые сами опустили копья. В этот миг Гертруда обратилась прямо к ним:
— Вы хотите снова быть орудием для его лжи? Когда завтра толпа придёт к вашим домам — он вас защитит? Или тоже назовёт еретиками?
Копья качнулись. Несколько стражников отошли в сторону. Толпа взревела одобрительно.
Анастасиус, белый как мел, отступил к алтарю. Его губы дрожали, он пытался найти слова, но голоса заглушали его.
Гертруда подняла руку:
— Я не призываю к расправе. Пусть он предстанет перед истинным судом — городским советом и епископом. Пусть его деяния будут записаны и засвидетельствованы. Мы не опустимся до его уровня.
Толпа шумела, но её слова действовали: вместо хаоса в воздухе появилось чувство, что здесь вершится справедливость.
Отец Рафаэль обратился к людям:
— Я возьму его под стражу церковную, но не инквизиторскую. Отныне трибунал Анастасиуса недействителен. Пусть решает совет и епископ.
Стража, колебавшаяся секунды назад, опустила оружие окончательно. Анастасиус закричал — но его голос утонул в криках. Его схватили за руки, сняли крест с пояса, а люди на улице загудели, словно сама ночь выдохнула облегчённо.
Гертруда отошла в сторону, не празднуя победы. Она знала: падение Анастасиуса — только часть борьбы. Альрих был в руках Роберта, но сети его влияния тянулись дальше.
Она глянула на Рафаэля:
— Держите его в живых. Пусть отвечает не только перед Богом, но и перед людьми.
И тихо добавила про себя:
— А завтра я должна отправить гонца к Роберту. Ему нужно знать — в Вартенштейне пламя погасло. Теперь очередь за Драхеншпильцом.
***
Подземелье Розенталера хранило прохладу и сырость. Там, за решёткой, сидел Альрих фон Драхеншпильц — ещё вчера властный, теперь с рваными рукавами, с лицом, покрытым пеплом и пылью. Его глаза всё ещё полыхали злостью, но руки были закованы в железо.
Роберт спустился к нему с факелом. Несколько мгновений они смотрели друг на друга сквозь решётку.
— Ты хотел власти, — тихо сказал Роберт. — Теперь у тебя есть стены, но они не твои. И стража — тоже не твоя.
Альрих усмехнулся сквозь кровь на губах:
— Думаешь, ты победил? Пока мои люди живы, пока церковь с тобой не кончила — ты сам пленник своей гордыни.
Роберт хотел ответить, но в этот момент по каменной лестнице вниз спустился оруженосец Томас, запыхавшийся от бега:
— Милорд! Прибыл гонец. От леди Гертруды. Срочно.
Роберт поднялся наверх. В зале его уже ждал гонец — молодой парень, в пыльном дорожном плаще, с гербом Гертруды на печати письма. Он преклонил колено и протянул свёрток.
Роберт разломил сургуч, прочёл несколько строк и нахмурился.
Гертруда писала:
«Анастасиус пал. Его схватили у собора. Толпа готова была растерзать его, но мы сохранили видимость суда. Теперь он пленник совета и епископа. Вартенштейн дышит иначе. Но это только начало: без твоего шага вперёд всё, что мы сделали, может обернуться прахом. Держи его, Роберт. И держи крепко. Наши дороги сходятся в нём.»
Роберт сжал письмо так, что хрустнула бумага. Он поднял глаза и сказал тихо, но твёрдо:
— Я напишу леди Гертруде ответное письмо. Роберт позвал писаря, продиктовал текст письма, запечатал сургучом и подал гонцу.
Гонец поклонился.
Роберт обернулся к своим людям:
— Вартенштейн стоит за нами. Теперь мы должны довести дело до конца.
Внизу, в подземелье, Альрих услышал шаги и ударил кулаком в решётку. Но теперь его голос был не грозой, а эхо — слабым, пустым.
***
Гонец въехал в Вартенштейн под вечер, когда город уже затихал, но костры на площадях ещё горели. Он был весь в пыли, конь его хрипел от усталости. В шатре Гертруды, поставленном возле собора, гонца встретили слуги, а вскоре он был допущен к самой леди.
— От графа Роберта фон Штубена, — произнёс он, низко поклонившись и протянув свёрток.
Гертруда развернула письмо. Почерк был строгим, резким, будто каждый знак выводили на грани между решимостью и усталостью:
«Гертруда.
Держу Альриха в цепях в подземелье моего замка. Но не решаюсь вершить суд здесь — слишком тесны стены, слишком много памяти о войне. Вартенштейн — место, где падёт его ложь.
Вопрос мой к тебе:
Должен ли я выставить его одного? Или — вместе с Анастасиусом, чтобы их грехи соединились в одном огне?
Ответь быстро. Время работает против нас.»
Гертруда быстро прочла письмо. Потом взяла перо и тихо сказала сама себе:
— Один виновен в предательстве, другой — в святотатстве. Но их сила была всегда в союзе. Пусть и суд их настигнет в союзе.
Её ответ был краток, но решителен:
«Роберт.
Судить нужно вместе. Раздельно они будут искать оправданий, перекладывать вину друг на друга. Вместе — они станут зеркалом, показывающим всю гниль власти.
Вартенштейн примет их обоих.
Ты — не мститель, а тот, кто восстановит справедливость.
Гертруда»
Она запечатала письмо и вложила его в руки гонца.
— Отнеси, не останавливаясь. Пусть граф знает — теперь у него есть ответ.
Гонец поклонился и исчез в ночи.
***
Ночь в замке фон Штубен была тягучей, как свинец. В подземелье за толстыми стенами глухо стонали цепи: Альрих, лишённый власти и оружия, сидел на каменном полу, и его дыхание отдавалось эхом.
В верхнем зале горел один лишь факел. Роберт стоял, склонившись над картой земель, когда двери распахнулись, и внутрь вошёл гонец. На плаще его лежала дорожная пыль.
— Письмо, милорд, — сказал он и протянул запечатанный свёрток.
Роберт узнал печать сразу. Лак треснул под его пальцами. Он прочёл строки — и словно на миг стал неподвижным, будто каменная статуя.
«Судить нужно вместе. Раздельно они будут искать оправданий. Вместе — они станут зеркалом, показывающим всю гниль власти. Вартенштейн примет их обоих…»
Роберт поднял взгляд, и в его глазах не было прежнего сомнения.
— Значит, вместе, — произнёс он. — Пусть один отвечает за ложь и предательство, а другой за святотатство и кровь. И пусть все увидят, что их сила была только в сговоре.
Он сжал письмо в руке, подошёл к окну, где внизу мерцали факелы стражи.
— Готовьте обоз, — велел он. — Мы везём пленника в Вартенштейн. Но судить будем не его одного…
Рудольф, стоявший рядом, нахмурился.
— Ты хочешь вывести и Анастасиуса?
— Да, — кивнул Роберт. — Мы разомкнём их союз там, где он думал быть неприкасаемым. На площади Вартенштейна. На глазах у людей.
Он обернулся к гонцу.
— Передай леди Гертруде: её слово стало моим решением. И если этот суд состоится — он будет первым истинным судом после долгих лет лжи.
Факел потрескивал, отражаясь в стали его лат. Роберт впервые за долгое время выглядел так, словно не просто воюет — но знает, куда ведёт его дорога.
***
Вартенштейн жил напряжённым дыханием ожидания. На улицах появилось больше стражи: по приказу совета усилили караулы у ворот, проверяли каждого въезжего, а у кафедрального собора подняли дополнительные баррикады.
В ратуше, под тяжёлыми гобеленами, заседали городские старейшины, купцы и нотариусы. Слух о том, что в стены Вартенштейна везут сразу двух пленников — Альриха фон Драхеншпильца и инквизитора Анастасиуса, — разлетелся по городу быстрее колокольного звона.
Люди шептались на рынках и в трактирах:
— Альрих? В клетке?
— И сам инквизитор? Перед судом?
Одни не верили, другие молились, третьи ждали кровавой расправы.
Гертруда в эти дни почти не покидала совета. Её шатёр стоял по-прежнему у городских стен, но днём и ночью она появлялась в ратуше, обсуждая порядок суда.
— Мы должны сделать это открыто, — говорила она. — Суд не за закрытыми дверями, а на площади. Чтобы народ видел, что отныне ложь и насилие больше не прикрываются печатями и сутанами.
Отец Рафаэль, сухощавый священник с ясным взглядом, склонил голову.
— Это будет опасно. Но только открытое слово способно пробить стену лжи.
В это время в городе начали собирать письменные доказательства: записи из аббатских архивов, показания тех, кто пострадал от Анастасиуса, а также письма, найденные в покоях Альриха. Гертруда лично следила за перепиской и распорядилась, чтобы всё было заверено нотариусами.
— Ни один из них не должен отвертеться, — сказала она. — Если они станут обвинять друг друга, это лишь укрепит правду.
Тем временем на главной площади рабочие возводили деревянный помост. Там должны были поставить кафедру для судей и скамьи для обвиняемых. Колокол собора был готов возвестить начало трибунала.
А в дороге, медленно и тяжело, двигался конвой Роберта. В железной клетке — Альрих, прикованный за руки.
И весь Вартенштейн ждал того дня, когда эти двое предстанут перед людьми и перед правдой.