Последняя невеста

Пролог:
"...Первой была Марья — искусница, каких не видел свет. Она могла стать невестой даже царю, но выбрала меня. Я ведь действительно любил её... но еще больше я любил себя. Я выбрал вечность. Под её руками, на пяльцах, оживали любые изображения, пока я не попросил вышить мой портрет...  Она плакала, когда всё осознала. Я собрал её слезы....
...Василиса... в этот завораживающий голос невозможно было не влюбиться. Она пела так долго, пока не стала эхом в моих коридорах. Теперь её голос звучит лишь на моих свадьбах...
...Алёнушка... прекрасное создание. Слепила мне подарок к нашей свадьбе. Как жаль, что кукла получилась живее своей мастерицы...
...Ни одна из них не смогла заполнить пустоту в моей груди. Они все были так похожи на неё, но никто не смог её заменить....".
Из дневника К. Б.

Глава 1
Галерея "Чёрное зеркало" встречала посетителей холодным блеском хрустальных люстр, отбрасывающих на стены паучьи тени. Выставка молодой, но подающей большие надежды художницы — Елизаветы Фицрой. Фамилия была настоящей — девушка очень гордилась своими французскими корнями, якобы восходящими к древней королевской династии.
Лиза поправила край холста, отступила на пару шагов и замерла. Ей показалось, что её собственное отражение в тёмном стекле витрины стало чужим - слишком бледное лицо, слишком широко раскрытые глаза.
— Так, Лиза, ты просто нервничаешь, - заверила себя художница, глубоко вздохнув и отводя взгляд. Самая большая из её персональных выставок. Казалось, вся её жизнь вела к этому вечеру. Все двадцать пять лет.
— Что, если никто не поймёт, — эта мысль не давала ей покоя. Своими картинами Лиза пыталась заполнить пустоту, что разъедала её изнутри. Ни семьи, ни близких друзей — только Маша, верная подруга с детских лет, шагающая рядом сквозь все жизненные бури. Каждый холст был криком души, попыткой доказать миру — и самой себе — что она чего-то стоит.
Она всегда видела пустоту в глазах людей — будто за их улыбками скрывались нарисованные маски. На своих картинах она изображала это: лица без теней, зеркала без отражений.
С детства ей снились сны, где чужие голоса звали её по имени. Просыпалась она с ощущением, что забыла что-то важное — будто её настоящая жизнь осталась там, за зеркалом.
Посетителей было немного.
Лиза заметила его сразу: высокий, стройный, статный, молодой мужчина. Правильные черты лица, густые, чёрные, как смоль, волосы, острый нос, широкая улыбка. Дорогой костюм с идеальной посадкой, золотая брошь в виде змеи, пожирающей собственный хвост, старомодная черная трость с головой ворона на рукоятке. Его тёмные глаза с золотистыми прожилками изучали картины с почти хищным интересом. В них было что-то неправильное — будто в них были вплетены тонкие нити раскаленного металла. От него исходил запах ладана и свечного воска.
Он появился к самому закрытию, будто из воздуха. Позже Лиза вспоминала, что не видела, чтобы он входил в дверь.
— Добрый день, — заулыбалась художница, - Ищете что-то конкретное или просто посмотреть?
Мужчина улыбнулся, обнажив ровные, белые зубы и протянул руку:
— Вы позволите?
Его длинные пальцы обхватили ладонь девушки. Кожа холодная, сухая. Когда он наклонился к ее руке, змея на лацкане пиджака блеснула,  словно живая — странная игра света. Лиза заметила крошечную золотую иглу с темным пятном на острие. В момент поцелуя, Лиза почувствовала жгучую боль. Отпрянув, она увидела крошечную каплю крови на тыльной стороне ладони.
— Оооочень приятно, Елизавета, — голос мягкий, бархатный, обволакивающий, — я — Константин. С удовольствием посмотрю ваши работы.
Лиза смущённо засмеялась. Она давно чувствовала, что её картинам не хватает глубины. А этот человек смотрел на них так, словно видел в них больше, чем она сама.
— Я давно слежу за вашим творчеством. Особенно мне близка... — он медленно провёл пальцем по воздуху, указывая на одну из её картин, — ...эта работа. Это — моя любимая. Я готов купить её.
Хрустальные люстры галереи замигали, заливая зал холодным светом. Где-то в глубине помещения звякнуло стекло. Девушка обернулась:
— Маш, это ты?
Тишина. Только тени от канделябров колыхались на стенах, будто кто-то невидимый прошел между ними.

Посетителей в зале не осталось. Только она и этот странный незнакомец.
Художница шумно вдохнула, почувствовав, как под пальцами дрожит край картины.
"Автопортрет с треснувшим зеркалом". На холсте она изобразила себя, смотрящую в старинное зеркало с паутиной трещин. Но сейчас, при ярком свете, Лиза заметила странность — в отражении на картине не было её силуэта. Только пустота.
—  Она... она не продаётся, — её голос дрогнул, — эту картину я планировала оставить себе.
Он улыбнулся. Слишком широко.
— О, простите, — но в его глазах не было ни капли смущения. — Прекрасная идея. Вы изображаете людей на своих картинах без отражения и теней, словно лишенных души. Как интересно...
— Вы так внимательно рассматриваете детали, — Лиза очень не хотела, чтобы он уходил. В нем было что-то цепляющее и, одновременно, пугающее, — Вы художник?
— Нет, просто ценитель... прекрасного.  Хотя. Я тоже кое-что коллекционирую.
По спине девушки пробежали мурашки.
— На улице совсем сыро, — протянул Константин, — Могу я вас подвезти? Кажется, вы скоро закрываетесь?
В этот момент в зале погас свет. На три долгие секунды галерея погрузилась в полную тьму. Лиза замерла на месте, прислушиваясь: до нее доносилось только собственное учащённое дыхание и лёгкий шелест, будто кто-то водил рукой по стене.
Когда свет вернулся, первое, что увидела Лиза — новую картину на дальней стене. Темный силуэт девушки в свадебном платье. Художница нахмурилась — это совершенно точно была не её работа.
— Вам нравится? — прошептал Константин, оказавшись прямо за её спиной. Его холодное дыхание коснулось её шеи. — Это моё скромное дополнение к вашей выставке.

Глава 2
Утро встретило Лизу пульсирующей головной болью. Всю ночь её преследовал один и тот же кошмар: она заперта в собственной картине, в автопортрете, а её отражение в треснувшем зеркале будто жило отдельной жизнью.
— Ты станешь моим новым шедевром, — шептали тени на стенах. — Твои картины — это двери. Ты сама не понимаешь, какую силу в них вложила. Я научу тебя не бояться пустоты.
Лиза вскочила с постели, глубоко дыша. В тусклом утреннем свете она разглядела царапины на своих руках.
— Откуда, — прошептала она в пустоту, — я же не могла сама себя так во сне...
В ванной Лизе показалось, что отражение в зеркале на долю секунды опаздывает за ней. Она потрясла головой. Вода из крана потекла ржавой струйкой.
— Вот черт, — вырвалось у неё. Она ударила рукой по поверхности воды и брызги окрасили зеркало в кровавые пятна.
Художница пришла в галерею позже обычного — хотя опоздания были для неё, такой педантичной, несвойственны. Растрепанные светлые волосы, бледное, землистого цвета, лицо, под глазами — темные тени.
— Бессонная ночь? Ты в порядке? — Маша, владелица галереи, тревожно разглядывала подругу.
Лиза машинально взглянула в зеркало.
— Да нет, нормальная вроде, — пробормотала она, отводя взгляд. В отражении что-то мелькнуло за её спиной.
Маша нахмурилась, скрестив руки на груди.
— А с кем это ты ушла вчера? Я вышла попрощаться, а ты уже садилась в машину с каким-то типом.
Лиза моргнула, будто пытаясь стряхнуть с глаз невидимую дымку. 
Воспоминания о вчерашнем вечере всплывали обрывками: бархатный голос Константина, его холодные пальцы, обхватившие её ладонь, обещание показать свою коллекцию...

— Да, новый знакомый. Он меня подвёз. Слушай, Маш, я давно не чувствовала себя такой... он понимает меня, как будто мы знакомы всю жизнь, — голос её вдруг стал тёплым, почти мечтательным, — мы говорили об искусстве.
Она вспомнила, как Константин рассуждал о вечности. Лиза чувствовала, как что-то внутри откликается.
Маша невольно дотронулась рукой до её плеча – кожа была ледяной, будто у фарфоровой куклы. 
— Тебе не кажется, что он какой-то странный?
Лиза не ответила. Он вдруг замерла, уставившись в стену: 
— Маш, а ты зачем эту картину перевесила?
 С портрета, расположенного теперь прямо по центру выставки, на них смотрела Лиза.   
В раме, среди мелких трещин, виднелась чёрная визитка с золотым тиснением:
"Константин Бессмертных.
Сеть ломбардов "Золотые горы".
На обороте, словно чья-то шутка, дописано от руки: "Принимаем драгоценности, антиквариат, души".

Он снова появился к самому закрытию. 
— Лиза, — раздался бархатный голос. 
В его руках — черные розы, словно вырезанные из ночного неба, перевязанные кроваво-красной лентой.
— Вы прекрасно выглядите. Я проезжал мимо и не мог не заглянуть! 
Он протянул букет. Лепестки, холодные как лёд, слегка покрылись инеем от соприкосновения с теплым воздухом галереи. 
Лиза замерла. В груди что-то дрогнуло — будто забытый страх или, наоборот, предвкушение. 
— Я... я не ждала вас. 
— А я пришел. 
Он улыбнулся, и в этот момент свет в зале на мгновение моргнул. 
Маше, наблюдавшей из окна своего кабинета, показалось, что ворон на его трости беззвучно двигает клювом. 
Константин открыл дверь и провел рукой в воздухе приглашающим жестом: 
— Если вы закончили с работой, я бы хотел вас пригласить. Вы так точно передаёте пустоту, будто сами ищете, чем её заполнить. Позвольте мне показать вам настоящее искусство. 
Лиза нерешительно кивнула — она сомневалась, но любопытство пересиливало страх. 
— Он понимает меня, — пронеслось в голове.
Она очень хотела верить, что это не просто лесть. Ведь если он видит пустоту в её картинах — значит, видит и её саму. Не Лизу-художницу, не Лизу-сироту, а ту, что прячется за зеркалом, царапая стекло изнутри.
Она сделала шаг вперёд, и в тот же миг холодные пальцы Константина мягко обхватили её запястье.
— Лиза, подожди — раздался голос из темноты.  Маша выскочила из кабинета, чтобы остановить их, но было уже слишком поздно. 
Галерея, свет, даже знакомый шум улицы за окном — для Лизы всё вокруг исчезло, будто растворилось в чернильной тьме. Остались только чёрные розы, мерцающие в темноте, да его голос, звучащий теперь прямо в сознании: 
"Настоящее искусство... всегда требует жертв."

Маша осталась стоять в пустом зале, сжимая лишь холодный воздух между пальцами.

Глава 3

Утро встретило галерею "Чёрное зеркало" неестественной тишиной — ни одного посетителя за весь день. Только пылинки лениво кружили в лучах осеннего солнца, пробивавшегося сквозь витражные окна. 
Лиза в этот раз не просто опоздала — она не явилась вообще. Маша нервно сжимала в руке телефон. Издевательски спокойный женский голос в трубке в сотый раз вторил:
— Абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже.
В зале царил беспорядок, невидимый для постороннего глаза. Картина, которую вчера так восхищённо рассматривал тот странный посетитель, исчезла. На её месте осталась лишь пустая рама, из которой сочилась липкая, тёмная субстанция. В углу, у плинтуса, Маша заметила мазок краски — кроваво-красный, застывший в форме слезы.
Именно тогда она увидела трость. 
Чёрное дерево, отполированное до зеркального блеска, лежало у стены, будто кто-то нарочно оставил его там. Трость оказалась неестественно тяжёлой, словно вместо дерева внутри неё были камни. Голова ворона на рукоятке выглядела слишком живой: пустые глазницы следили за каждым её движением.
Внезапно ворон щёлкнул клювом. 
Маша вздрогнула. Её взгляд упал на пол — под пустой картиной лежала вчерашняя визитка. Золотые буквы на чёрном, бархатном фоне. Ни адреса, ни телефона.
— И где теперь искать этого кавалера? — вздохнула Маша и потянулась за телефоном.

Гугл выдал лишь один результат — пожелтевший скан из "Городских ведомостей" за ноябрь 1892 года. Статья об открытии ломбарда "Золотые горы" сопровождалась размытой черно-белой фотографией: высокий мужчина в викторианском сюртуке со змеиной брошью на лацкане. Его рука покоилась на плече девушки в явно дорогом, сшитом из атласа, платье.
Маша, насколько смогла, приблизила изображение. По её спине тут же пробежал холод. 
Светлые волосы, мягкая улыбка, печальный взгляд. Девушка на фото была слишком похожа на Лизу. 
В этот момент трость в её руке дёрнулась. Ворон легонько клюнул её в висок. Перед глазами девушки вспыхнули чужие воспоминания — словно кто-то вложил их в её сознание. 

Юноша с тёмными волосами стоял перед Константином, сжимая в руке горсть золотых монет. Его голос дрожал от гнева:
— Ты ведь обещал мне бессмертие. Ты обманул меня! С таким, как ты, вообще никто никогда не будет иметь дел!
Константин заулыбался:
— Ты получишь, что просил. А ты уверен, что никто не будет? Может быть, это будешь ты?
Жуткая боль пронзила тело. Маша услышала хруст костей. Почувствовала, как перья пробиваются сквозь кожу. Юноша в её голове закричал, но голос сорвался, превращаясь в громкое воронье карканье.
Константин с ехидной ухмылкой поднял с пола трость с вороньей головой — новую темницу для несчастного юноши.
— Теперь ты будешь служить мне. Вечно.
Ворон попытался уцепиться клювом за его палец. Константина это повеселило:
— Какой самоуверенный молодой человек. Я все предусмотрел. Заклятие не позволит тебе причинить вред своему хозяину.

Воспоминания рассеялись. Маша вздрогнула, встретившись взглядом с пустыми глазницами ворона.
— Ты тоже его жертва, — прошептала она. 
Ворон медленно кивнул, словно давая понять: «Помоги мне — и я помогу тебе». 

Глава 4

Я не всегда носил это имя.
Когда-то меня звали иначе — тем именем, что давно уже выцвело на страницах церковных книг.
Моя мать шептала мне на ухо перед сном: 
— Ты — сын Чернобога, бога тьмы и перерождения. Ты особенный. 
Её пальцы, шершавые от работы в поле, обводили родимое пятно у меня на плече — тёмное, как запёкшаяся кровь, спираль, уходящая вглубь кожи. 
Соседи крестились, когда мы проходили мимо, но я видел: за их страхом скрывалось любопытство. Все хотели прикоснуться к чужой тайне, но боялись обжечься. 

Я родился в деревне, приютившейся у подножия Чёрного леса. Там, где корни старых дубов впивались в кости старых, давно забытых богов. С детства я видел то, чего не видели другие: тени, шепчущие из колодцев, кукол, поворачивающих головы вслед. 
— Кащей проклятый, — шипели соседи за спиной, завидев издалека мою худую, высоченную фигуру, бледную, как снег. 

В двадцать пять лет я утонул. Но на третий день, когда положено хоронить, я выкашлял речную воду и открыл глаза. Мать, побледнев, прошептала: 
— Ты не должен был вернуться... Но я упросила его... твоего отца...
В ту же ночь испуганные соседи подожгли наш дом. 
Я до сих пор чувствую запах горящей соломы, слышу, как мать истошно кричит за дверью. Но огонь не причинил мне вреда. Когда дверь рухнула, я вышел сквозь пламя, вынося её обгоревшее тело. 

Годы скитаний стёрли во мне всё человеческое. Мой отец при рождении наградил меня даром — и я, наконец-то, научился им пользоваться.
Я научился брать то, что мне было нужно. Богатство? Люди сами несли его мне — кто из страха, кто в обмен на тёмные услуги. Деревни, через которые я проходил, пустели, а в моих руках оседали золотые монеты и драгоценные камни, выменянные на жизнь, на здоровье, на удачу. Я думал, что золото принесёт мне радость. Но ничто не могло заполнить пустоту в моем сердце. Так я бы и зачах над своим богатством.
Пока я не встретил её. 

Марья.
Она сидела у дороги, вышивая золотыми нитями по шелку. Её игла скользила так легко, будто шила не по полотну, а по самой плоти. Говорили, что её стежки могли зашить раны души. Редкий талант.
Я остался с ней. Она, единственная во всём мире, видела во мне человека, а не чудовище. Даже тёмные силы стали покидать меня, и я начал стареть. Мне, впервые за много лет, стало страшно.

Однажды, дождливой ночью, когда её игла мерцала в свете свечи, я попросил невозможного: 
— Сделай нас бессмертными. Ты ведь можешь вышить даже вечность. 
Она замерла. Подняла глаза — те самые, что я когда-то так любил. В них было столько жалости, что я возненавидел её в тот же миг. 
— Жизнь ценна потому, что конечна, Костя. 
Но она все же вышила мой портрет.  Я заставил её. Когда последний стежок был сделан, она прошептала: 
— Ты будешь жить, пока цело полотно. Но никогда не полюбишь снова.
Её тело рассыпалось в прах у меня на глазах.  Её последние слезы я собрал в крохотный флакон. В них — последнее, что осталось от её благословения. 
Её последняя вышивка стала моим бессмертием.
Её слезы — моей смертью.
Не описать словами, сколько раз я об этом пожалел. Сколько раз я пытался воскресить её. Сколько раз хотел заменить её. И каждый раз — провал.

С Лизой все будет иначе. Я чувствую, что она сможет заполнить мою душу. Она этого пока не знает, но её картины тоже оживают. Я узнал её — она не просто художница... Она — её кровь. Марья вышила мою вечность золотыми нитями, а Лиза... Лиза нарисует её красками. Слезы Марьи — моя погибель, но картины Лизы... Эта пустота, которая может поглотить даже меня.

Глава 5

Машина резко, с глухим стоном, остановилась перед ветхим зданием, покрытым вековой пылью. Паутина густая, словно вуаль, оплетала углы, переливаясь в лучах закатного солнца. Покосившаяся вывеска над дверью: «Золотые горы — место, где искусство становится жизнью». Краска совсем облупилась, некоторых букв не хватало - остались только грязные следы клея на их месте. Сквозь трещины в стенах пробивались ветки плюща, обнимающие здание своими тонкими, зелёными пальцами.
Дверь была заперта массивным, совсем проржавевшим замком. Константин прикоснулся к двери своими худыми пальцами: замок внезапно выдохнул — двери распахнулись с жутким скрипом. В нос ударил запах пыли, ладана, воска и... свежей краски. Слишком свежей, будто её только что выдавили из тюбика.
За запыленным стеклом витрины, среди старинных монет и потускневшего серебра, сидела кукла. Лиза поёжилась.
Это была детально точная копия Константина.  Его золотисто-карие глаза неотрывно следили за ней.
— Прошу, — Константин жестом пригласил девушку войти. Его губы расплылись в неестественно широкой улыбке.
Лиза, попятившись назад, наткнулась на холодный бок машины.
— Что это за шутки? Куда вы меня привезли?
Её голос дрожал, как осенний лист на ветру.
Константин подтолкнул её ко входу, мягко, но неумолимо:
— Ну же, я настаиваю. Это дом, где рождается вечность.
Дверь захлопнулась с глухим стуком. Сердце Лизы замерло.

Перед ними открылся бесконечный коридор. Стены, оббитые черным бархатом, были увешаны портретами. Десятки молодых женщин в свадебных нарядах разных эпох. Каждая — идеально написанная, и каждая — с пустотой в глазах. Они были такими разными, но одновременно такими похожими. Лиза вздрогнула. Они были похожи и на неё.
— Галерея несостоявшихся невест, — пояснил Константин, — моя уникальная коллекция.
Лиза дрожала. Язык будто прилип к нёбу, не давая сказать ни слова.
Девушка на первом портрете держала незаконченную вышивку. Золотые нити тянулись к пустым пяльцам, образуя причудливый узор.
— Знакомьтесь, Марья, — Константин прикоснулся к раме, и Лиза заметила, как нити на картине дрогнули, — моя первая невеста.
Лиза заметила, как мужчина занервничал. Его пальцы непроизвольно сжали брошь. Змея зашипела, обнажая крошечную иглу с черным острием. Он закрыл глаза, словно пытаясь заглушить нахлынувшие воспоминания.
— Потом были другие — все они были попыткой... Заменить её, мою Марьюшку. А я… я так и не научился умирать.

Константин вдруг остановился у одной из картин:
— Вот, например, Василиса. Ах, этот голос! Когда она пела, даже фонари на улице начинали мерцать в такт. Настоящее искусство. Я встретил её в джаз-клубе, талантливую, но такую потерянную. Я предложил ей вечность. Благодарную аудиторию. Какое это было зрелище - когда её голос начал жить отдельно от тела! Сначала она пела от страсти, потом от ужаса, потом... просто пела. Теперь её голос звучит только на моих свадьбах, запертый в хрустальных шкатулках. Но это оказалось лишь эхом, а не музыкой.
Константин печально вздохнул и внезапно дотронулся рукой до еще одного экспоната.
— Алёна... милая, наивная Алёнушка. Слишком быстро наскучила мне. Она верила, что может создать мою идеальную копию. Она думала, что знаете меня настоящего. Но когда кукла ожила под её руками... Она не захотела остаться со мной в вечности. Глупая девчонка. А ведь она могла бы стать последней.
В конце зала, под черным покрывалом, стоял последний холст.
Лиза содрогнулась, когда Константин коснулся её плеча.
— Ваша очередь.
Лиза бросилась к холсту и резко сорвала ткань.
На портрете была она сама - в свадебном платье цвета ночного неба. Но самое ужасное было в зеркале на картине.  Её отражение в зеркале медленно моргнуло, в то время как сама Лиза застыла в ужасе.
— Ты не просто художница, — прошептал Константин в самое ухо. Он руками обвил её шею, как удав. — Ты даришь души холстам. Стань моей женой, моим новым шедевром. Мы обретём вечность, вместе. Я чувствую, ты особенная. Не такая, как они.
Мир поплыл. Лиза почувствовала, как земля начала уходить из-под ног. Последнее, что она увидела - как её собственный двойник на портрете протянул к ней руки.

Глава 6

Маша провела остаток дня в попытках найти хоть какую-то информацию о Константине. Она не заметила, как уснула прямо в кабинете, но сон не принёс ей покоя. Ей снились бесконечные зеркальные коридоры, портреты с живыми глазами, следящими за ней, и Лиза в чёрном свадебном платье, царапающая ногтями невидимый холст. 
— Помоги мне..., — шептала она.
Голос прозвучал так близко, что Маша вскрикнула и проснулась. Сердце бешено колотилось, словно пойманная птица. На столе перед ней лежала визитка Константина. На обороте, будто сквозь бумагу, темными, как кровь, буквами проступил адрес. 
— Там же одни развалины... — охнула Маша.
Она со злостью сжала визитку в ладони. Бумага обожгла ладонь. Девушка понимала, что это ловушка, но не могла просто так сдаться.
Лиза была для нее не просто подругой.
Воспоминания нахлынули волной. "Сестра от другой мамы" — шутили они.
¬Вместе — с пелёнок. Родились с разницей в один день. Одна группа в детском саду, потом - один класс. Вместе разбили мамину вазу. Вместе курили со старшеклассницами в школьном туалете. Вместе красили волосы в синий из одной банки и вместе рыдали, что краска не смывается перед выпускным. Вместе организовали первую выставку. Вместе пришли к успеху — Маша в бизнесе, а Лиза в искусстве.
Они прекрасно уравновешивали друг друга. Меланхоличная, неторопливая Лиза и пробивная, громкая Маша.
— Мы же договаривались — в старости вместе в Италию махнём, будем носить дурацкие шляпы и клеить местных пенсионеров, — пронеслось в голове. 
Кровь в висках застучала громче. 
— Нет, сволочь, ты её не получишь.

Трость с вороньей головой стояла в углу. Пустые глазницы вдруг засветились ядовито-зелёными огнями, а из клюва капнула смола, прожигая старый паркет.
Ворон повернул голову и прошипел: 
— Опаздываешь.
Тень от трости на стене вытянулась, приняв человеческие очертания, а на полу появились влажные следы босых ног, ведущие к выходу.
За окном уже стемнело. По дороге к ломбарду Маше казалось, что улицы сужались, будто сжимая её в невидимые тиски. Старые фонари, покрытые инеем, мерцали в темноте. Даже воздух стал более плотным и густым — словно они шли не по городским улицам, а сквозь годы, в прошлое.

Глава 7

Заброшенный ломбард встретил её запахом плесени и неестественной тишиной. Дверь была закрыта на массивный, проржавевший замок. Дверь не поддавалась. Маша ударила плечом — один раз, другой, третий — пока дерево не треснуло с жалобным скрипом. Ворон на трости тревожно заморгал пустыми глазницами. Замок щёлкнул и дверь распахнулась.
Маша осмотрелась. Вместо ожидаемого хаоса — идеальный порядок: витрины с драгоценностями сверкали, как новые, а в воздухе витал запах роз. Тени на стенах шевелились, словно тянулись к ней, как щупальца. 
Одна из теней на её глазах отделилась от стены, принимая облик человека. Константин вышел из пустоты, поправляя брошь на груди.
Маша в ужасе отшатнулась.
 — Какая настырная, — мрачно усмехнулся он, — Но ты мне не нужна. Ты обычная. У тебя нет таланта. Хотя, раз уж ты здесь… не хочешь ли взглянуть на мою галерею? Если найдёшь подругу — она твоя.
Он рассмеялся.
Щелчок пальцев - и сотни зеркал ожили, отражая Лизу: в одном она плакала кровавыми слезами, в другом - смеялась с закрытыми глазами, в третьем — беззвучно кричала, разбивая зеркало изнутри. Стены дрогнули. Комната удлинилась, превратившись в бесконечный коридор дверей.
Маша скрипнула зубами. Ком в горле не давал нормально вдохнуть. Она толкнула первую дверь.
Внутри оказалась старинная мастерская: пяльцы с незаконченной вышивкой, золотые нити, паутиной свисающие со стен. На стуле сидела Лиза с иглой в руках — но, когда Маша приблизилась, та подняла голову: лицо было пустым, без глаз и рта, только стежки шрамов.
Нити натянулись, опутывая Машу. Она с криком бросилась к выходу, разрывая нити. На её руках появились шрамы в виде спиралей, точно такие же, как родимое пятно Константина.
Следующая комната напоминала прокуренный бар. На стенах были расположены зеркала, в каждом — отражение Лизы. Одна пела, другая смеялась, третья била кулаками по стеклу.
— Мой шедевр, — прошептал Константин, проведя рукой по воздуху и коснувшись одного из зеркал. Стекло задрожало от прикосновения, словно гладкая поверхность воды от ветра.
Маша бросилась к третьему зеркалу и со всей силы ударила по нему каблуком. Стекло с грохотом лопнуло. Она зажмурилась и закрыла лицо ладонями.
— Помоги мне, — шепнула Лиза где-то рядом.
Когда Маша открыла глаза, перед ней уже стоял холст, накрытый чёрной тканью. Она услышала, как кто-то внутри стучит по стеклу.
Девушка бросилась вперёд, но Константин щёлкнул пальцами: 

Тени девушек на картинах ожили, хватая её за руки. Фарфоровая кукла заползла на спину, сжимая горло.  Пол под ногами превратился в холст, её ноги провалилась в краску.
Маша судорожно сжала в ладони трость. Ворон резко повернул голову и впился клювом ей в палец. Кровь закапала на пол, образуя рисунок. Змея, пожирающая собственный хвост.

— Брошь... — прошелестел голос Марьи из всех зеркал одновременно — В ней его смерть. 
Константин замер. В его глазах мелькнул ужас:
— Марья... 
— У меня нет таланта, зато у меня есть зубы, — крикнула Маша и что есть силы швырнула трость.
Клюв ворона сомкнулся на металле, словно он ждал этого момента веками. Золотая змея зашипела, раскрыв пасть и обнажая иглу с чёрным остриём. Эхом раздался тихий звон — брошь, сорвавшись, упала на холодный мрамор. 
Константин вскрикнул: 
— Ах ты предатель! Я сказал убить девчонку, а не помогать ей!
— Ломай брошь! — закричала Лиза, яростно стуча кулаками в попытке вырваться из картины. 
Маша со всей силы ударила ногой. Игла с треском надломилась под её подошвой - черная капля растеклась, превратившись в слезы с золотистым отблеском.
Константин схватился за голову. Его кожа трескалась, как высохшая краска на холсте.
— Марья... — голос его скрипел, будто заезженная пластинка. — Ты... простила меня?
— Нет, Костя, — девушка на портрете покачала головой. — Ты просто наконец-то умер. 
Лиза шагнула через холст:
— Прощай. 
Ворон сорвался с трости и каркая, и сел Маше на плечо. Девушка прижалась к нему щекой, чувствуя, как его перья дрожат. 
— Спасибо, — прошептала она. — Теперь ты свободен. 
Ворон медленно кивнул. Его пустые глазницы на миг вспыхнули тёплым светом, словно в них отразилось давно забытое солнце. В воздухе закружились чёрные перья, растворяясь в золотистых искрах. 
На мгновение перед Машей возник силуэт юноши — темноволосого, с мягкой улыбкой. Он облегченно вздохнул, словно тяжесть веков наконец-то отпустила его. Тихий голос произнес:
— Наконец-то... 
Его тень неторопливо рассыпалась прахом, тут же подхваченным невидимым ветром. На холодном мраморе лежала деревянная трость — теперь совершенно обычная, словно в ней никогда не было проклятия. 

Утром, когда первые лучи солнца проникли в ломбард, освещая пыльные витрины, на полу осталась лишь горстка пепла, покрытая инеем, да завядший букет чёрных роз, повязанный красной лентой.

Эпилог

В галерее «Чёрное зеркало» пахло краской и свежесваренным кофе.

Сегодня стартует новая выставка: восходящая звезда современного искусства Лиза Фицрой — "Галерея обретенных теней".
Первые утренние лучи падали на стены, где теперь висели портреты с тенями — живыми, глубокими, настоящими. Марья с её золотыми нитями, Василиса с застывшей песней на губах, Алёнушка с куклой в руках и десятки других девушек, каждая — с историей, каждая — с улыбкой. Их глаза больше не были пустыми. 

До открытия галереи оставалось ещё полчаса. Лиза задумчиво стояла перед своим новым полотном. Её движения стали увереннее, а в глазах больше не было той бездонной пропасти, что грызла её изнутри. Теперь в них читалось понимание — той самой цены, которую

платят за истинное искусство, и той силы, что скрывается в каждом мазке. 
— Ты стала другой, — улыбнулась Маша, протягивая ей чашку с ароматным напитком. 
Лиза кивнула.
— Я научилась видеть не только пустоту, но и то, что её заполняет. Знаешь, я решила разузнать о своих родителях. Кажется, я унаследовала от них не только внешность.

В центре зала стоял чёрный холст. На нём – лишь смутный силуэт, окружённый розами, чьи лепестки были похожи на вороновы перья. Поверх холста была приколота золотая брошь — змея, пожирающая собственный хвост.
Маша поправила табличку под картиной. Подпись: «Все мужи смертны».
Внизу, мелким Лизиным почерком дописано: «Даже бессмертные».

Галерея, наполненная светом, наконец-то обрела покой.