Альтруистка Часть 3 Глава 9
Вначале, когда Александр только вступил на большой камень, нависший над широким в обхват и мелким в глубину ручьём, настроение его было столь же безмятежным, как природа вокруг. Всё-таки блуждание, иногда - совершенно без цели, тёплое весеннее солнце, неожиданно сменяющееся проливным дождём, который сек насквозь и капал даже под рубашкой, свежие фрукты, горный ветер и трели маленьких птиц, прячущихся где-то глубоко в кронах деревьев, - всё это, несомненно, пошло Александру на пользу в деле преодоления своих чувств. И вот когда уже казалось, что он полностью избавился от своей грёзы, Нина явилась перед ним, нагая, как греческая богиня Афродита, рождённая из пены морской.
Она не видела его и была уверена, что находится в полном одиночестве, а он видел её всю, как на ладони: натянутое струной тело (в очередной раз Александр удивился, надо же, какая смуглая! Он полагал, что цвет её кожи - это просто загар тех честей тела, - головы, шеи, рук, - которые вынуждены постоянно находиться на солнце. Он сам под исподнем был белее. Но тут нет: Нина была удивительно смуглокожей, и этот оттенок ровно покрывал всё её тело), чёрные пряди волос, завивавшиеся вокруг упругих грудей с розовыми венцами сосков, возвышавшимися над поверхностью воды…
Ему нужно было бы отвести взгляд, не смотреть, отступить назад и даже больше - поскорее бежать отсюда, не разбирая дороги… Но Александр словно окаменел, потеряв власть над своим телом, внутри которого против воли разгоралось живое, бушующее пламя. Плечи его осели, руки покорно повисли плетьми. Он приказывал себе не смотреть на неё, и у него это даже получалось, - но разве только на мгновение, после которого глаза упорно возвращались в точку сосредоточения всей вселенной.
Александру стало грустно и даже печально в этот момент, - так бывает, когда смотришь на грандиозные и впечатляющие пейзажи: горы, извержение вулканов, поднимающееся на дыбы море, которое в своём порыве старается слизнуть красно-белый леденец маяка, - и спрашиваешь себя, как так случилось, что ты всю жизнь провёл в душной комнате и ни дня не путешествовал? Весь мир науки, казавшийся ранее безграничным и бесконечным, - которому Александр отдавал всего себя, - сейчас представлялся ему серыми стенами этой комнаты с одним наглухо занавешенным оконцем и вечно запертой дверью. Он смотрел на это тело и не мог не признать, что перед ним - настоящее скопление всяческих тайн и всевозможных сюрпризов, - к которым он ни разу не приложил руку. Неправда! Ведь он лечил и столько раз приходилось ему по долгу службы видеть раздетых людей. Но на больном теле, точно так же, как на теле ребёнка или престарелого человека, лежит печать неприкосновенности, табу, которое врач чувствует инстинктивно. А сейчас было другое: он видел перед собой здоровое, вошедшее в возраст любви девичье тело, и понимал, что смотрит на него не как врач и не как учёный… а как бессильный калека, который ничего не может привнести в это величайшее творение на земле. Он мог только восхищаться и благодарить, что есть такая красота и что у него есть глаза, дабы эту красоту видеть…
А потом случилось неожиданное: всё тело Нины медленно с головой опустилось под воду и оставалось там с минуту, дольше, ещё дольше… Он начал волноваться: было совершенно непохоже, что девушка наслаждается импровизированной ванной… Александр уже готов был выскочить из своего укрытия и спешить на помощь, когда тело Нины содрогнулось в конвульсии и, жадно хватая воздух, фыркая и отплёвываясь, вынырнуло из воды. Не успел Александр выдохнуть от облегчения, как долину огласили рыдания, вырвавшиеся из искаженного рта девушки.
Он перестал понимать, что происходит, и снова замер. Настал момент истины, - когда ты, наконец, понимаешь, что перед тобой - не просто красивое тело, а тело одухотворенное, со своими тревогами и болями, со своей историей и призраками прошлого. И ты больше не можешь воспринимать это тело как тело, как физическую массу, состоящую пусть даже из самых прекрасных изгибов и округлостей, и ты вторично осознаёшь свою ничтожность, потому что ни полностью постигнуть этот мир, ни заполучить его ты не в силах. Ты этот мир можешь только полюбить или от него отвернуться.
Александр растерялся. В тот момент он не знал, что делать с её болью. Предположительно что-то из биографии Нины ему было известно, за что он мог ухватиться, чтобы утешить её. С другой стороны, он был снедаем совершенно ненужным и откровенно варварским в настоящей ситуацией желанием обладать этой девушкой. Самым правильным Александр посчитал теперь просто уйти. Не спасать, не утешать, не стремиться проникнуть в её мир, чтобы вдруг не оказаться там лишним.
Он шагал по горным тропам так стремительно, что шаги отдавались эхом у него в затылке. Его мысли бегали из крайности в крайность: от идеи дать русской княжне денег и отпустить на все четыре стороны до хаотичного желания жениться на ней. Лишь одно было ясно - более таинственной и не поддающейся трезвому анализу персоны он не встречал в своей жизни. Может быть, плохо смотрел, а, может быть, Нине суждено быть единственной, кто пробудил в нём подобные чувства. Александр попытался успокоиться, - хотя внезапная встреча с Ниной обратила в прах всё восстановленное за эти дни самообладание и хладнокровие, - и мыслить разумно.
К примеру, впору было задаться вопросом, отчего Нина, пережив нападение, которое, по её словам, столь напугало её, разгуливает по окрестностям в одиночестве, да ещё и купается голышом? Никто не знает, кто и в какой момент может повстречаться на этих пустынных дорожках? Или она больше не боится? Такое, конечно, бывает: это называется после перенесённого потрясения перестать жалеть себя и подсознательно искать опасности, рисковать, отключив голову… Но это опять не вяжется с реальностью: глупо искать смерти, так счастливо избежав её! Или она просто ищет средства воссоединиться с любимым на том свете, - это объяснило бы всё…
Александр чувствовал, как эта история, увлекая его всё больше и больше, не позволяет ему, как раньше, всецело отдаваться науке. Он разрывался между Ниной и лабораторией, ни в чем не находя себе утешения: с Ниной он не мог думать о работе, а без Нины работа его как будто утрачивала всякий смысл и краски. Он не понимал, зачем берётся за то или иное и даже иногда забывал на ходу, что собирался сделать. Нужно было решать раз и навсегда: если княжна его не любит, душить в себе всякое чувство, кроме тех, привычных и комфортных, которые были до появления Нины на его противоинфекционный станции в Нячанге.
Волей-неволей нужно было возвращаться домой, в лаборатории и на ферме скопились дела, которые никто кроме него не переделал бы. Каково же было удивление Александра, когда в следующий раз он повстречался с Ниной! Это случилось в манговой роще, куда несколько работников, в том числе, как оказалось, и княжна, пришли собирать плоды. Мужчины устанавливали возле стволов лестницы, а женщины взбирались на них и по цепочке передавали вниз манго, которые затем укладывали в большие плетёные корзины с двумя ручками по бокам. Крупные плоды достаточно быстро наполняли корзины, и работники, разбившись на пары, запылённые и мокрые от пота, подхватывали корзины, уносили их на кухню и возвращались за следующей партией.
Манго брали и зрелые - для конфитюров, и джемов, которые распорядился готовить Александр по рецептам своей маменьки, каш и пюре, а также незрелые - которые добавляли в традиционные аннамские блюда с рыбой, креветками и рисом. Наступало жаркое лето, и Йерсен выдумал сушить тонкие ломтики фрукта на солнце. Для этого он хотел подобрать фрукты спелые, но не мягкие, которые не расплывались бы под ножом, - и собственной персоной пришёл в рощу.
Сначала он даже не узнал Нину. Произошедшая в ней внезапная перемена и всех остальных ввела в ступор. Женщины понимающе перемигивались друг с другом и загадочно улыбались. А произошло вот что: накануне рано утром Нина взяла экипаж, куда-то исчезла на весь день, а когда вернулась, продемонстрировала соседкам удивительное платье из легкого молочного крепдешина с воротником стоечкой, рукавами буф и струящейся юбкой. Изюминкой нового наряда были скромные, непритязательные, но в то же время элегантные кружева, пущенные по рукавам, лифу и воротничку. Но дело было даже не в платье, а в том, как вдруг преобразилась в нём русская княжна, скинув зимнее серо-зелёное платье-футляр и засияв тёплым светом, как ангел. Походка из тяжёлой поступи превратилось в легкое касание земли кончиками башмачков, - казалось, Нина отныне парила в воздухе, и эта лёгкость самой ей кружила голову так, что даже на лице не осталось следов прежней угрюмости и напряжения, которые заставляли окружающих поостеречься. Морщинки вокруг глаз и между бровями разгладились, и Нина стала выглядеть совсем девочкой. Движения её приобрели плавность и даже какое-то внезапно кокетство, - отныне она дарила направо и налево очаровательные улыбки, - а мужчины глупо, по-дурацки улыбались ей в ответ и прикидывали, на что же они могут теперь решиться.
Несколько минут Александр пристально смотрел на девушку, узнавая в ней ту прежнюю Нину, с которой он был знаком. Это было нелегко, - в основном, потому, что он был далеко не один, кто разглядывал её, поражаясь её лучезарности и невольно сравнивая с той, какой она была ещё совсем недавно. Какой она, сама того не зная, предстала перед ним в горной купели: несчастной, потухшей, отчаянной. Тогда в ней горел нерв страдания, а что же Александр видел теперь? Эта перемена его поразила, взволновала, как в топку, подлила в его воспалённый мозг порцию керосина.
- Мэтр Александр, вы не могли бы подойти, пожалуйста? - голос Нины звучал мягко, призывно. - Вот здесь есть как раз те плоды, которые вы ищете.
Плодов, которые подыскивал Александр, было на самом деле предостаточно, но, полученные из рук Нины волшебным образом казались самыми подходящими. Окружающие одаривали эту парочку красноречивыми, а порой - и ревнивыми, взглядами.
- Что с вами произошло, Нина? - тихо спросил Александр. - Почему вдруг такая перемена?
Александр оказался всего в футе от стройного стана Нины, балансировавшей на своей лесенке, словно птичка на жёрдочке. Он не противился этому, отдаваясь чувству, которое вспыхивало в нём с новой силой. Взглядом он обвёл округлости девичьих ягодиц, которые угадывались под драпировкой легкой, летящей юбки.
- Какая перемена? - наивно спросила Нина.
- Я полагал, что вы носите что-то наподобие траура по вашей… по вашему…
Александр подыскивал слово, которое не обидело бы Нину.
- Просто сейчас весна, и у меня хорошее настроение! - ответила Нина, не дожидаясь, пока Александр закончит фразу.
- Это радует!
- Я спускаюсь. Не поможете мне?
- С удовольствием! - он подал ей руку, которая на ощупь оказалась тёплой и мягкой.
И Нина сделала то, что было вполне предсказуемо в данной ситуации и особенно - что соответствовало её замыслу. Она «оступилась» на перекладине лестницы и съехала на одно деление вниз, к счастью, не успев зашибить пятую точку, потому что Александр с молниеносной реакцией поймал её за талию обеими руками. Их взгляды на мгновение выровнялись и, линейные, прошили друг друга. Нина мило улыбалась, и даже шрам на её лбу стал как будто незаметен. Его полуоткрытые губы вздрогнули.
Александр вздохнул - и одним движением поставил Нину на землю. Лето начиналось хорошо. Солнце с самого утра обливало горы, поля, угодья, ферму с животными, рощи и трудившихся здесь людей своим живительным светом. С каждым днём становилось всё жарче. Княжна носила лёгкие платья, не забывая при этом кокетливо размахивать юбкой. В лаборатории всё вернулось на круги своя: Александр оказывал ей прежнее доверие, а она демонстрировала прежнее усердие в устройстве быта и наведении чистоты. Можно было даже сказать, что он ввёл Нину в святая святых своей научной работы и не просил взамен ничего, кроме, пожалуй, радости всё чаще брать её за руку и бросать на неё всё более нежные взгляды…
Продолжить чтение http://proza.ru/2025/08/21/1035
Свидетельство о публикации №225081701599