Молчание

Сквозь трещины в зеркале мира, которое мы привыкли считать незыблемым, сочится что-то невидимое, липкое, словно дыхание космоса, оседающее на коже до того, как разум успевает осознать, что это "я", и ты уже падаешь туда, где нет ни имени, ни края, ни твёрдой почвы под ногами. Это не так работает, потому что мир, который казался знакомым и прочным, вдруг становится чужим, как будто кто-то сорвал с него покрывало, обнажив бутафорскую, ненастоящую природу всего, что ты считал реальным, и, закрывая глаза, ты ощущаешь, как твоё "я" растворяется, подобно песку, медленно оседающему в бесконечной воде, где забываются буквы, слова, смыслы, и всё, что ты знал, тонет в бездонном потоке, в котором время течёт не вперёд, а боком, а мысли вспыхивают цветами, которых нет в этом мире. Пытаешься потом рассказать об этом, но слова, которые ты подбираешь, кажутся не отсюда, словно ты побывал в другой вселенной, где нет ни верха, ни низа, ни привычных ориентиров, и, вернувшись, стоишь, озираясь, пытаясь объяснить слепому, что такое свет, но опыт этот — как сон, который тает на языке, стоит только открыть рот, и ты понимаешь, что коснулся чего-то огромного, непостижимого, но не можешь унести с собой даже песчинку — ни знаний, ни мудрости, только смутное ощущение, что за занавесом реальности что-то было, или, может быть, не было вовсе. И в этом весь ужас, и в этом же весь смысл, потому что ты проваливаешься сквозь дно привычного, того, что казалось твёрдым и надёжным, и обнаруживаешь под ним бездну, которая всегда была здесь, но ты, в своей слепоте, её не замечал, и теперь, когда ты её увидел, возврата уже нет, потому что возвращаться некуда — тот, кто был "до", тот, кто верил в прочность пола под ногами, уже не ты, или, вернее, ты, но другой, изменённый, и старого тебя, того, что принимал реальность за данность, уже не вернуть. Теперь ты знаешь, что реальность — это всего лишь мимолётный рисунок в бесконечном фрактале под которым пульсирует нечто вселенское, необъятное, а "ты" — это лишь кратковременный сгусток тишины между шумами, которая в любой момент может быть развеяна ветром, и вот ты стоишь посреди этого мира, который остался прежним, знакомым, но уже картонным, с декорациями, которые ты видишь насквозь, понимая их фальшь, и репликами, которые ты произносишь, но которые ничего не значат. Ты играешь роль, зная, что сцена шаткая, а текст пустой, и что остаётся в итоге, кроме молчания, потому что слова — они для старого тебя, которого больше нет, и в тишине, там, где кончается язык, начинается что-то настоящее, что-то, что не нужно объяснять, не нужно облекать в формы, которые всё равно треснут под давлением истины. Я люблю молчать, слушая, как тишина заполняет трещины в реальности, как она стекает в них, словно вода в пересохшую землю, и в этом молчании — всё, всё, что я не могу сказать, всё, что, возможно, и не хочу сказать, потому что там, в тишине, я ближе к тому, что видел за занавесом — или не видел, но знаю, что оно есть, где-то там, за гранью, где слова теряют смысл, а бытие становится осязаемым.