Рокировка судьбы

        Откинувшись в глубоком кресле, я утонул в раздумьях. «Стил Корпорэйшн» или «Нэйчэл Индастриз»? Будто под микроскопом я изучил десятки страниц об этих корпорациях: балансы, прогнозы, биографии акционеров и руководителей...
Легкий стук в дверь кабинета выдернул меня из размышлений. «Войдите!» – буркнул я, не скрывая досады. Терпеть не могу, когда меня сбивают с мысли, а встреч на это утро я точно не назначал. На пороге замерла Маша, моя новенькая секретарша, какая-то немного взъерошенная. Она еще не вникла в мои правила и приоритеты.
— Курьер принес посылку, — замялась она. — Подумала, вдруг срочные бумаги...
Я резко качнулся в кресле. «Реклама… Что может быть ещё?» Эти назойливые рекламщики забили спамом электронную почту, а теперь взялись за бумагу! Сделал паузу, чтобы скрыть раздражение и процедил:
— Спасибо, Машенька. Давай ее сюда.
Не прошло и пары секунд, как плотный серый пакет оказался у меня в руках. Адрес фирмы, мои инициалы и фамилия – все на месте, да еще и с пометкой «лично в руки». А вот место для обратного адреса сияло чистотой. «Любопытно... Впервые в руки попадает послание из ниоткуда», – не без иронии подумалось мне. Формат А4, но толщина и солидный вес выдавали содержимое. «Целую книгу ухитрились туда вложить?» – размышлял я, разрезая упаковку. Содрав слои обертки, я обнаружил внутри... старую-добрую складную шахматную доску. Самую что ни на есть рядовую, из СССР, из моего детства. Помню, такие продавались на каждом шагу – от универмагов до газетных ларьков, рубля по три. Задумчиво вертя доску в руках, я изучал ее поверхность. Столько часов детства прошло за подобной доской, партия за партией...

И вдруг взгляд зацепился за кляксу – два крохотных чернильных пятна на клетке А3. Моя? Но откуда? Воспоминания хлынули потоком. Был у меня друг... настоящий! Мишка. Его фамилия «Гусев» так поразительно соответствовала его длинной шее и неуклюжей походке, что прозвище «Гусь» намертво закрепилось за ним с самого первого класса. Мы с ним сошлись за шахматной доской на три года, с шестого класса, играя почти каждый вечер. Это превратилось в настоящую церемонию. В ритуал! Под непрерывные бодрые мелодии радиоточки мы неторопливо передвигали фигуры, степенно отхлебывая чай из кружек. Иногда к чаю шло малиновое варенье – черпали его ложечками из пиалы, иногда хрустели «Хлебными палочками» из пакетика. Дыхание перехватило – в горле застрял невидимый ком.

Пальцы нашли маленький металлический крючок на боку доски. Щелчок – и створки раскрылись, выплеснув на стол деревянное войско. Фигуры застучали, рассыпаясь по поверхности. Я подобрал коня, поднес его к глазам. Черный, с отломанным ухом. Сердце ёкнуло – этот уродливый скол мгновенно воскресил в памяти тот злосчастный день. Мишка тогда откровенно «зевнул» его. Помню азарт, с которым я «срубил» этого коня ладьёй. Потом дурацкий порыв – чтобы рассмешить Мишу или просто от избытка чувств, я впился зубами в деревянную фигуру. После этого случилась наша первая ссора – горькая, настоящая. Эх, молодость. Сплошные эмоции! Мы не разговаривали тогда неделю. Когда тебе четырнадцать, время умеет сильно сжиматься, или, наоборот, удлиняться. Вот и наша неделя бойкота растянулась в мучительную вечность – каждый день тянулся как год, а мир казался серым и пустым без шахматных баталий.
Пальцы нащупали большую белую фигуру. Ферзь. С отклеившейся тканевой накладкой снизу. Тот самый, который при малейшем толчке съезжал с клетки... А вот черная пешка с парой вмятин на макушке. Мы прозвали их «глазками» и потешались над ними. Хотя знали правду: это следы зубов Барсика, Мишиного кота. Он напал на фигурку, когда та случайно свалилась под стол.

Да, те самые шахматы. Сомнений нет. Но как? Я ведь отчетливо помню, как разнес их вдребезги и швырнул в мусоропровод после той ссоры. После той РОКОВОЙ ссоры, что навсегда разорвала нашу дружбу. Помню всё до мелочей: я играл белыми. Тридцать второй ход. Моя победа была на расстоянии вытянутой руки – выигрышная позиция, ответы продуманы на все его ходы. Видел, как Миша потел, как надолго замер в раздумьях. Отошел в туалет... Вернулся – и кровь ударила в виски. Его конь, тот самый черный конь с откусанным ухом, стоял не там! На соседней клетке. Невозможно! Мы никогда не жульничали, считали это подлостью. Мы были как братья и вдруг - удар под дых. Я онемел от неверия. А Миша невозмутимо передвинул этого коня – ВИЛКА! Король и Ферзь под двойным ударом. Я ахнул. Бешенство, жгучее и слепое, затопило меня. Мой проигрыш был неминуем, но не он был причиной моей ярости, а вот это – наглое, дружеское предательство! Он клялся, что не трогал фигуры. Я был уверен, что Мишка врёт. Мы орали друг на друга... До драки не дошло, но на лестнице, трясясь от злости, я ударил доской о перила раз, другой – треск фанеры – и обломки доски летят в черную пасть мусоропровода. Навсегда.

Сколько же прошло с тех пор? Сорок? Нет. Целых сорок пять лет! Мне уже пятьдесят девять... Интересно, как бы сейчас я повёл себя в той ссоре? Сложно сказать. Хотя… Да что там! Конечно, простил бы! Простил бы Гуся без колебаний! Теперь-то я знаю цену настоящей дружбе. Приятелей по жизни – вагон и маленькая тележка, а вот друзей… Друзей – почти нет. Они как крупные метеориты: бесценны и появляются крайне редко. И самые верные – те, кто рядом с тобой с детства. Раньше я этого не понимал. Горел юношеским максимализмом и честолюбием. Моя жизнь была как чёрно/белая кинолента – без оттенков серого. Я нёсся вперёд с железобетонной уверенностью: «Ломай преграды, не прощай ни ошибок, ни слабости!» Всё, что не вело к успеху и новым рубежам, без сожаления приносилось в жертву. И что в итоге? Богат? Да. Влиятелен? Да. Известен? Да. Но... Одинок. Безнадежно одинок... Вокруг меня лишь попутчики да падальщики. Ни душевности, ни искренности. Не с кем даже рюмку разделить да душу излить...
Предательская слеза скатилась по щеке и упала прозрачной кляксой на доску рядом с чернильными пятнышками. «Что за черт?! Размяк, как сопляк...» — с досадой подумал я, стирая её рукавом. «И всё же… Откуда здесь эти шахматы? И для чего?»

Я опустился в кресло, не выпуская доску из рук. Неожиданная мысль заставила меня замереть: «Гусь! Где ты сейчас? Жив ли? В какой точке мира?» Помню лишь, через месяц после нашего разрыва его семья переехала куда-то на север. Обычное дело для семей военнослужащих. Я замер, покачиваясь в кресле, ощущая, как прошлое сжимает горло. Пальцы сами нащупали холодную кнопку вызова.
— Слушаю вас, Денис Андреевич, — Маша возникла мгновенно, будто ждала, с блокнотом и ручкой наготове.
— Машенька, срочно. — Голос мой звучал хрипло. — Отыщи мне контакты Михаила Гусева. Тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения. Отчество... отчество не помню. Учился в Москве, школа номер девятьсот три, с семьдесят третьего по семьдесят девятый.
— Поняла. Сделаю все возможное, — кивнула она и исчезла так же стремительно, плавно прикрыв за собой тяжелую дверь кабинета.
И вот через час, вопреки моим сомнениям в успехе этой авантюры, я сжимал в слегка дрожащей руке заветный листок. На нем – адрес и телефон. «Мытищи?» – пронеслось в голове с невероятным облегчением и щемящей радостью. – «Так вот где ты затаился, чертяка! Все эти годы жил у меня под боком, а я ни сном, ни духом!»

Собрав волю в кулак, я сделал шумный вдох – будто перед прыжком в ледяную бездну – и потянулся к мобильнику. Набрал номер. Каждый гудок будто бил молоточком по виску. Наконец, тишина – и сухой, отрывистый голос в трубке:
— Слушаю.
— Д-добрый день, — я вложил в слова всю возможную теплоту. — Мне бы Михаила...
— Я слушаю, — повторил голос. Вопрос исчез, но настороженность осталась.
Сердце колотилось, угрожая выскочить из груди. Я сглотнул камень, застрявший в горле.
— Привет, Миш... Это я... Денис.
— Денис? — Голос дрогнул от непонимания. — Какой Денис?
— Э-э... — я крякнул, пытаясь прочистить перехваченное горло. — Ну, Денис... Твой школьный друг. «Профессор», — выдавил я своё детское прозвище, чувствуя, как горят уши.
— Профессор?! — Пауза. Длинная-длинная. — Де-е-енис?! — Голос сорвался на крик изумления. — Ты?! Боже... Да как ты разыскал меня?!
— Очень захотелось — и «вуаля», — неловко пошутил я.
— Денис... — протянул Михаил, явно не слыша моих слов. Он был далеко. — Я ведь о тебе думал. Часто. И каждый раз собирался найти... Но знаешь, как бывает? То одно, то другое... Совсем затянуло житейское болото! Да еще эти вечные переезды — я ведь пошел по стопам отца, стал военным. Теперь вот на пенсии... — Голос его дрогнул от нахлынувших чувств. — Боже, как я рад твоему звонку!
— Взаимно, Миш! Давай встретимся?
— С превеликим удовольствием, Профессор! — отозвался он, и по голосу было слышно, как он улыбается.

Уже через час я сидел в кафе, предвкушая встречу. Миша явился минута в минуту — военная точность. Одет не приметно: потёртые джинсы, футболка, кроссовки. Время основательно поработало над ним: грузная фигура, изменившееся лицо со множеством морщин и седая голова. Не узнал бы и прошел мимо, если бы не его взгляд! Вот он остался тем же – острым, внимательным, умным.
Несколько секунд друзья внимательно изучали друг друга, разделенные судьбами и годами. И вдруг – рывок навстречу! Мужское объятие, тугое и долгое, стало красноречивее любых слов. «Профессор...» – хрипло выдохнул Миша, и в этом старом прозвище прозвучала вся теплота утраченной юности.
Бокалы звонко стукнулись – «За встречу!» Плотно закусили. А потом – будто прорвало плотину: хлынули школьные байки. «А помнишь, как Ванька Гончаров... записку-то любовную не Ефимовой, а Соловьёвой в портфель сунул?» «Ха! А трудовик наш... мешок с опилками – бах! – прямо в Матросова запулил!» «А Ленка Горелова на физру в таких шортах пришла! ...эх, глаз не оторвать было!» Смех гремел, искренний и молодой, стирая седину и морщины, унося их в тот беззаботный мир, где главной трагедией была полученная «тройка». Но веселье, как и детство, не вечно. Разговор нырнул глубже – в пучину прожитых лет.
Я, вкратце поведал о своей судьбе: головокружительные карьерные взлеты, ослепительный, но холодный блеск вершин. И вторая сторона этой роскоши – ледяное одиночество в просторных кабинетах. И пустота. Звонкая, как хрусталь.
У Миши судьба сложилась иначе – гарнизоны, чемоданы, пыль полигонов, солдатская круговерть, груз ответственности. «Жена... не потянула кочевую жизнь. Разошлись, когда Леночке стукнуло семь» – бросил он вскользь, будто о погоде. Но в глазах друга читалась давняя боль. Рассказ о службе сменился буднями отставника в Мытищах. Жалоб не было, но между строк проступали спутники его нынешней жизни: скромная пенсия, борьба с возрастными болячками и тяжелая тишина пустой квартиры.

Несколько мгновений мы молчали, переваривая откровения друг друга. Наконец я глухо проговорил:
— Узнаёшь? — И осторожно положил на стол шахматную доску.
— Боже... Неужели она? Та самая? — изумление Михаила не знало границ. — Ты же её уничтожил!
— Да, тот самый набор… Сам не понимаю, как он уцелел и откуда взялся — развёл я руками. — Но не суть. Помнишь ту партию?
— Как её забудешь, — голос Миши стал каким-то приглушённо-печальным. — Мистика... Я ведь тогда правда не трогал коня. Но и ты не врал. По глазам видел — ты был абсолютно уверен. До сих пор не пойму, как так вышло.
— Ты серьёзно? — голос мой дрогнул. — Я думал, ты признаешься, а ты опять за своё...
— Совершенно серьёзно. И готов повторить. Потому что это правда.
Мы впились взглядами друг в друга, пытаясь разглядеть истину. Первым не выдержал я и отвел глаза. И тогда меня осенило.
— Послушай, — я мягко положил свою руку на его. — А давай... переиграем ту партию?
— Переиграем? — Недоумение в глазах Миши сменилось пониманием. — Думаешь, получится?
— Почему-то уверен, что да.
— Что ж... Давай.
Фигуры встали на знакомые клетки. Я снова начинаю белыми, как и тогда. И делаю свой обычный первый ход: пешкой на e4. Гусь на миг задумался, борозды на лбу углубились – он восстанавливал в памяти начало той давней игры. Затем уверенно передвинул пешку на e5. Сделали ещё по паре ходов. «Берлинская защита! Именно так мы и начали тогда!» – радостно мелькнуло в сознании. Фигуры оживали, ход за ходом, пробуждая в памяти знакомые очертания позиций, а за ними – всё новые пласты напряжённых воспоминаний. Время для нас обоих словно замерло. Две партии – та, из глубин прошлого, и эта, настоящая, – сплелись незримой пуповиной. Одинаковые ходы, знакомый ход мыслей. Казалось, синхронизировались не только игры, но и само время, закольцовываясь в единый миг. Меня накрыло ощущением падения в бездонные океанские глубины...

Очнулся я лишь на тридцать втором ходу. На том самом. У нас получилось! Позиция, столько раз являвшаяся мне во снах, стояла передо мной воочию. Взгляд намертво приковало к черному коню. К тому, что без уха. И тут меня пронзил ледяной пот. Конь стоял здесь! На той самой клетке, на которую, я был уверен, его передвинул Миша… Теперь я видел это с жуткой ясностью: он стоял здесь изначально! Значит, ошибся я.
Уходя в уборную, запечатлел в голове иллюзию, а вернувшись решил, что Мишка сжульничал и набросился на друга… Боже, какой позор! Из-за собственной слепоты я потерял друга на десятилетия! И не только это – сам очерствел душою, превратившись в расчётливого, бесчувственного стратега. Стыд жгучим румянцем полыхнул по лицу.

– Ну что, Профессор, тебе вилка! – голос друга, неожиданно юный и звонкий, вывел меня из шахматного ступора. Мишина рука, удивительно тонкая, переместила коня на новую позицию, поставив под удар одновременно моего Короля и Ферзя. 
«Что за чёрт?!» – взгляд рванулся вверх от фигур.
Мир перевернулся. Резко, как при смене декораций. Увиденное ошеломило: вместо полумрака кафе – залитая солнцем комната детства. Я ощутил под собой ворс старого ковра, узнал узор линолеума, выглядывавшего из-под него. Вдохнул знакомый коктейль запахов: варенье, индийский чай из кружки и пыль с книжных корешков. Пыльный луч света, пробивавшийся сквозь дырку в занавеске, подсвечивал шахматную доску.

Не было ни паники, ни крика. Ни единой мысли «как?» или «почему?». Было лишь кристально-ясное, радостное осознание: я здесь. В теле четырнадцатилетнего себя. В точке бифуркации. В тот самый миг, когда всё пошло наперекосяк. Тонкий голос Миши, его чуть взъерошенные вихры, его доверчиво-ожидающий взгляд – всё это было не сон, а плотная, осязаемая реальность.
Что это – фантастический подарок судьбы, сбой в механизмах времени, магия старых шахмат или мистическая сила повторенной партии? Загадка. Впрочем, не важно! Главное, что я получил новый шанс. Шанс на новую партию в игре с судьбой. И я принял этот подарок. Спокойно и без лишних эмоций.
— Сильный ход, Гусь! — прозвучал мой голос, чистый, ещё не тронутый горечью лет. — Твоя взяла!
— Завтра сыграем? — Миша сиял, укладывая фигуры в доску.
— Обязательно. И послезавтра. И ещё тысячу раз, — я широко улыбнулся и похлопал Мишу по плечу. Внутри теплилась мысль: «Эту партию я проиграл. Но сделал сильный первый ход в новой партии. В партии с судьбой!»