Борис Мокроусов. Мелодии, неподвластные времени

Это какое-то не поддающееся объяснению, невыразимо-ёмкое понятие - музыкальная мелодия…
           Она, эта загадочная и ласкающая слух некая звуковая субстанция, видимо, на генетическом уровне заложена в нас Природой с каким-то духовно-воспитывающем интеллект смыслом. Почему она порой так завораживает наше сознание, что мы всеми клетками организма ощущаем её таинственную над нами власть? Почему она, как никакое другое лекарственное снадобье, лечит наши тронутые лихой хворью несовершенного бытия ранимые души? Почему она просыпается в нас уже даже тогда, когда наше сознание ещё только-только начинает осознавать окружающий нас мир?

Мне кажется, что я начал понимать и любить песенные (да, именно - песенные) мелодии гораздо раньше, чем смысл обращённых ко мне слов. Моя мама, хлопоча по своим извечным домашним делам, постоянно пела. Причём, не просто, как бы неосознанно и отвлечённо, а - с искренней и ясно читаемой чувственностью. Я и мир, окружавший меня с раннего детства, начинал с тех пор воспринимать, как фон знакомых и отзывавшихся тёплым эхом в памяти музыкальных воспоминаний.

А тут ещё и постоянно мурлыкающий то какие-то непонятные разговоры, то опять же красивые мелодии тех лет - репродуктор, висящий чёрной тарелкой в углу комнаты…
И удивительно… когда я однажды, уже будучи старшеклассником, взяв в руки мамин песенный сборник, начал просматривать опубликованные там тексты, то обнаружил, что все их знаю практически наизусть. Но что меня больше всего поразило: автором большинства песен (а это был сборник популярных для того времени песен) был Борис Мокроусов.

Борис Мокроусов… Сейчас-то я понимаю, что талантливейший мелодист того времени был совсем не небожителем, каким я себе тогда его представлял. Не менее талантливые мелодисты жили и при нём, и после него. Но всё-таки жаль, что именно те старые, поцелованные Богом, песенные мелодисты уходят скромно и постепенно из нашей памяти, вытесненные нынешними бойкими и деловито-активными.


1. «Есенин в музыке»

Борис Андреевич Мокроусов родился 27 февраля 1909 года в Канавине, недалеко от Нижнего Новгорода.

Не буду подробно останавливаться на фактах биографии будущего композитора - они описаны практически во всех статьях, касающихся его личной жизни.
Но соглашусь со всеми авторами тех статей, находящими глубинную связь мелодических находок в песенном творчестве Мокроусова со впитанным им с детских лет восприятиям величавой красоты его малой родины. Тенистые, с волнующе-прелыми грибными ароматами леса, поросшие камышами и полные рыбы озёра. Ягодные поляны. Травяные покосы и бескрайние поля. И та знаменитая речная стрелка, где в Волгу впадает Ока. Он и сам не раз говорил об этом, поневоле обращая внимание собеседников на его сходство (не только внешнее) с «певцом деревенской Руси» Сергеем Есениным. Один из бывших приятелей Бориса М.Александров в своих воспоминаниях так и пишет: «Мы тогда только что познакомились, -  Белокурый и светлоглазый волжанин показался чем-то очень похожим на Сергея Есенина. А может, на есенинские стихи. Таким же он был русским и милым, крепким на вид, и  - улыбка открытая».

… После окончания школы (1925 год) 16-летний Борис, наперекор воле родителей, поступает в Нижегородский музыкальный техникум. Нет, для тех, кто дружил с ним и кто его хорошо знал, это неожиданностью не стало. Он к тому времени довольно неплохо играл на струнных инструментах, самостоятельно освоил игру на пианино. И пускай он уже был «переростком» и его знания основ музыкальной грамоты были, прямо скажем, «нулевыми», стараниями прозорливого человека - учителя музыки Нины Николаевны Полуэктовой его на учёбу приняли.
Начались упорные занятия. Особое упорство юноша проявлял в овладении техникой игры на фортепиано.

Вот как он несколько лет спустя рассказывал об этом своему товарищу по консерватории: «...Я не мог, как все, добросовестно, до конца выучить этюды Черни или другие традиционные и обязательные для начинающих сочинения. Ленился? Какое там! Часами один сидел в музыкальном классе, играл. Но только играл-то не заданное. Своё играл, то, что просилось само, настойчиво рвалось наружу. Играл, понимаешь, ночами. Уборщицу-старушку обманывал. Она, бывало, перед тем, как запереть училище, кричит: «Все ушли? Есть кто?» Молчу. Уйдет - вот мне раздолье. Что играл? Сначала вроде знакомое. У нас на Волге песен богато. Многоголосие...  - красота древняя, русская. Потом незаметно на своё переходил...».
Не в те ли мгновения занятий и закладывались задатки композиторского мастерства будущего маэстро?

… А дальнейшая его судьба - на первый взгляд довольно удивительна. Молодого парня, окончившего всего только первый курс техникума, ещё только-только получившего первые минимальные основы музыкальной грамоты,  направляют учиться на рабфак Московской консерватории. Но эти так называемые рабочие факультеты и были организованы для той целеустремлённой и высокоорганизованной части молодёжи, которая была способна освоить необходимые для профессии знания в самые короткие сроки.

А ещё через год Мокроусова перевели на композиторский факультет консерватории.
«Он был любознательным, пытливым,  - пишет в своих воспоминаниях о нём его бывший однокурсник  Борис Терентьев, - Много читал, изучал клавиры и партитуры. Очень любил играть на рояле. Как сейчас вижу его руки на клавиатуре - легкие, мягкие. Было что-то нежное, «женственное» в том, как Борис прикасался к клавишам... Не раз мы бывали вместе в Третьяковке. Борис Мокроусов очень любил все русское - классическую живопись, литературу, поэзию. Любил читать и советских поэтов, но к ним подходил более «потребительски» — критично и придирчиво отбирая то, что могло послужить основой для его собственного творчества...


2. Неповторимая музыкальная красота

Творческое наследие Бориса Андреевича Мокроусова - многогранно и (как и у любого одарённого человека) уникально.
 
Его композиторское мастерство ярко выражено в музыкальных произведениях крупных форм. Ещё в студенческие годы им были написаны Симфоническая сюита (1931г.), «Пионерская сюита» (1932г.), Симфоническая поэма (1934г.), Концерт для тромбона с оркестром (1935г.), Струнный квартет (1934г.), Сюита для квартета медных духовых инструментов (1934г.), Соната для фортепиано (1933г.). Фрагменты балета в клавире, а также «Антифашистскую симфонию» для хора и большого симфонического оркестра молодой композитор представляет в качестве дипломной работы.
Он и после окончания учёбы в консерватории продолжает работу над крупными музыкальными формами…

Но живущие в нём с детских лет и впитанные в его духовную память песенные мелодии однажды выходят-таки наружу.
Уже первые песни на музыку Бориса Мокроусова поражают своей искреннестью, простой, небезыскусной мелодичностью и удивительной созвучностью с поэтическим текстом.

Я позволю себе напомнить хотя бы ту небольшую часть его песен, которые тронули однажды и продолжают тревожить мою душу своей неповторимой музыкальной красотой:

           - «Заветный камень». Стихи А.Жарова, 1942 г.

Написана на основе реального события. Последние уходившие из Севастополя моряки положили в шлюпку своего тяжело раненного товарища, который сжимал в руке кусок камня, отбитого снарядом от парапета набережной. Умирающий моряк поклялся вернуться в Севастополь и положить камень на место. Известный в своё время исполнитель Л. Утёсов считал «Заветный камень» лучшей песней о войне: «У нас есть царь-пушка, есть царь-колокол, а теперь есть и царь-песня».

                Заветный камень

Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Черное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.

И грозный, соленый, бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли,
Ушли далеко корабли.

Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела волна штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:

"Когда покидал я родимый утес,
С собою кусочек гранита унес...
И там, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли».

            - «Песенка фронтового шофёра» («Эх, путь-дорожка, фронтовая! Не страшна нам бомбёжка любая»).  Стихи Н.Лабковского и Б. Ласкина, 1945 г.

           - «Хороши весной в саду цветочки» («…ещё лучше девушки весной. Встретишь вечерочком милую в садочке, сразу жизнь становится иной»). Стихи С.Алымова, 1946 г.

          - «Одинокая гармонь» («Снова замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь»). Стихи М.Исаковского, 1946 г. Потрясающая песня с недосказанным финалом. После первого же исполнения по радио её запела вся страна, а мелодия стала позывной радиопередач, посвящённых войне.

          - «Услышь меня, хорошая» («…услышь меня, красивая, заря моя вечерняя, любовь неугасимая»). Стихи М.Исаковского, 1946 г.

         -  «Вьётся вдаль тропа лесная» («…светят звёзды ранние. Буду здесь всю ночь без сна я ждать с тобой свидания»). Стихи Н.Лабковского, 1949 г.

         - «Земля моя раздольная» («…широкие поля. Богатая и вольная, красавица земля»). Стихи А.Фатьянова, 1950г.

         - «На крылечке твоём» («… каждый вечер вдвоём мы подолгу стоим и расстаться не можем на миг», из к/ф «Свадьба с приданым»). Стихи А.Фатьянова, 1952 г.

         - «Куплеты Курочкина» из к/ф «Свадьба с приданым» («Хвастать, милая, не стану, знаю сам, что говорю»). Стихи А.Фатьянова, 1952 г.

         - «Всегда ты хороша» («Весёлая и грустная, как русская душа, как наша песня русская, всегда ты хороша»). Стихи Н.Глейзерова 1952 г.

         - «Костры горят далёкие» («…луна в реке купается, а парень с милой девушкой на лавочке прощается»). Стихи И.Шамова, 1953 г.

         - «Осенние листья» («… шумят и шумят в саду. Знакомой тропою я рядом с тобой иду»), стихи М.Лисянского, 1953 г.

         - «Когда весна придёт, не знаю» из к/ф «Весна на Заречной улице» («пройдут дожди, сойдут снега»), стихи А.Фатьянова, 1956 г.

         - «Где ты» («… где ты, где ты, друг любимый мой? Буду до рассвета я встречи ждать с тобой»). Стихи Н.Черкеза.

         - «Я за реченьку гляжу в голубую даль» («Никому не расскажу про свою печаль»). Стихи Г. Строганова.

         - «Ясной ночкою весенней при луне» («Мой товарищ задавал вопросы мне»). Стихи Е. Долматовского.

         - «Мы с тобою не дружили, не встречались по весне» («Но глаза твои большие не дают покоя мне». Стихи М. Исаковского.

         - «Заправлены в планшеты космические карты» («… и штурман уточняет в последний раз маршрут»). Стихи В. Войновича.

         - «Жди солдата» («Ой, красивы над Волгой закаты. Ты меня провожала в солдаты…»). Слова С.Острового, 1956 г. Стала одной из самых популярных строевых песен в армии.

         - «Вологда» («Письма, письма лично на почту ношу, словно я роман с продолженьем пишу…»). Слова М.Матусовского. Эту песню первые исполнители не сразу прочувствовали, потому и не смогли донести её прелесть до слушателя, пока на эстраде не появились «Песняры».

         - «Сормовская лирическая» («Над Волгой широкой, на Стрелке далёкой гудками кого-то зовёт пароход»). Стихи Е.Долматовского, 1951 г.

                Все эти песни пелись так же легко, как поются народные песни. А легко, не только потому, что у них была очень красивая мелодия, но и потому, что мелодия была искусно переплетена с простыми и профессионально подобранными под неё словами. Ведь большинство своих песен Борис Мокроусов написал, именно первоначально придумав для них свой неповторимый мелодический рисунок.
Для меня лично остаётся загадкой, почему композитор отдавал свои музыкальные шедевры  в руки порой далеко не именитых поэтов. При всём при том, что у него были в соавторах такие корифеи песенного жанра, как А. Фатьянов, Е. Долматовский, М. Исаковский, М. Матусовский. Но, видимо, он каким-то своим чутьём понимал, кто лучше поймёт его творческий замысел.

                Исполнить песни Б.А.Мокроусова считали за честь лучшие певцы 1940 – 60-х годов – Георгий Абрамов, Владимир Нечаев, Георгий Виноградов, Владимир Бунчиков, Иван Шмелёв, Марк Рейзен, Георг Отс, Зоя Рождественская, Виктория Иванова, Ружена Сикора. И приходится очень сожалеть, что их исполнения на телевидении не были записаны, да и в аудиозаписи их практически не встретишь.


3. Автор ненаписанной песни

Когда читаешь многочисленные (и практически пересказывающие друг друга) статьи в интернете о Борисе Мокроусове, то сразу возникает вопрос: «А почему никто из их авторов не попытался докопаться до истоков духовного мира композитора? Почему кроме пересказывания фактов его биографии нет даже попытки узнать о личной жизни этого непростого и очень ранимого человека?». Конечно, я имею в виду не ту «желтизну», какую любят смаковать «эстэты от журналистики», а то, что принято именовать «чувственным мироощущением».

В этой связи хотелось бы привести воспоминания старейшего журналиста из г. Нижнего Новгорода Александра Цирюльникова, которые хотя бы ненамного приоткрывают всегда плотно сокрытые для окружающих створки духовного мира Бориса Мокроусова.

«Случилось так, что в ноябре 1963 года Борис Андреевич приехал на Горьковское телевидение. Его пригласил для участия в передаче «Солдатская чайная», посвященной Дню ракетных войск и артиллерии. После передачи вечером мы собрались на ужин в гостинице «Москва» в люксе у Мокроусова. Здесь командовала парадом Марианна Ивановна, жена композитора, энергичная женщина, само олицетворение одесского характера. Если принять во внимание, что Даниил Кантерман (организатор передачи. Автор статьи.) тоже из Одессы и тоже олицетворял одесский характер, то обстановка вокруг быстро стала шумной и веселой.

Вспоминается такой момент. Пока Марианна Ивановна, Кантерман и Дегтярев возились у стола, Борис Андреевич сел за пианино, которое было в номере, и, подозвав меня, сказал: «Сейчас я сыграю один свой давний музыкальный эскиз, который так и не стал у меня законченной песней».

Мокроусов легко прошелся по клавишам, сыграв мелодию, которая вызвала у меня недоумение. И он, заметив это, спросил: «Что, узнали?».  «Конечно, это же «Подмосковные вечера»! А почему вы мне сейчас их сыграли?», - с недоумением ответил я. «Потому что семь лет назад, только-только набросав и запомнив этот мотив, я на радостях сыграл его одному композитору, и тот его сразу уловил и запомнил. Это был Соловьев-Седой…». «А что было дальше?». «Как что, песня «Подмосковные вечера»!». «И вы ему ничего не сказали?». «Ну, а что прикажешь говорить? У него готовая песня со стихами Матусовского, которую тогда запела вся фестивальная Москва. Сам я дурака свалял, нельзя коллегам наброски показывать  -  украдут! Между прочим, песню на фатьяновские стихи о соловьях на войне кто первый написал? Марк Фрадкин, её Утесов пел и даже на радио записал. А Лёша Фатьянов встретил Соловьева-Седого на фронте, отдал ему текст и даже фрадкинский припев напел, не сказав, чей он. А слух у Леши был отменный. Он часто сам подбирал музыку под свои стихи и показывал их композиторам вместе со своей мелодией. Вот и вышло, что Седой припев целиком и полностью у Фрадкина под диктовку Фатьянова списал. Нехорошо получилось. Утесов негодовал, ругался. Фрадкин обижался на Алексея. А что сделаешь, если соловьевская песня уже пошла?».

В тот же вечер я поинтересовался о том, как создавалась «Сормовская лирическая». И я был просто ошарашен его ответом: «А я эту песню не написал!». «Как вы не написали? А чья же тогда музыка?». «Музыка моя! Но песню эту я так и не написал. У меня ничего не вышло».

Борис Андреевич был слегка под хмельком и радовался моему недоумению: «Вот сам подумай. Как такое может быть, песню я не написал, а музыка моя и песня, выходит, моя!».

Кое-что Борис Андреевич пояснил нам тем вечером.
.. Летом 1949 года завод «Красное Сормово» отмечал свое столетие. Празднование намечалось грандиозное. Директор завода генерал-майор технических войск Ефим Рубинчик решил, что лучше всего будет заиметь к юбилею завода оригинальную новую песню о Сормове и сормовичах. Кто её напишет? Рубинчик считал, что автором мелодии может быть только Борис Мокроусов, земляк, нижегородец, хорошо знавший довоенное Сормово. А поэтом? А пусть Мокроусов сам определит себе соавтора. Мокроусов назвал Долматовского.

«Нас поселили в гостинице «Плес» на улице Коминтерна, - вспоминал Борис Андреевич. - У меня был огромный номер, куда из Дворца культуры привезли пианино. В парткоме завода нам с Евгением Ароновичем сказали, что нужна боевая, маршевая песня, которая звучала бы как гимн «Красного Сормова». Когда об этом узнал Рубинчик, то посоветовал марша не писать: «У нас и так есть с чем ходить на демонстрации! Нам нужна песня на все случаи жизни, чтобы е пели везде - на государственных праздниках и во время семейных застолий, чтобы она грела душу и пожилым, и молодым. Тогда она сама собой станет гимном сормовичей». Рубинчик показывал нам цеха завода, знакомил с людьми, создавалось впечатление, что он всех их знает по имени, отчеству и фамилии, приводил нас в рабочие общежития, где обитала молодежь. И везде от нас ждали новой песни. Долматовский с сюжетом определился довольно быстро, с наивным, скажу тебе, сюжетом: парень ждет девушку на свидание, а она не пришла, потому что до утра зачиталась романом про чью-то любовь. Но стихи получились песенными, в них было много простора, воздуха. Казалось, мелодию к ним написать очень просто. А ни один из сочиненных мной вариантов мне самому не нравился… А время торопило. И тут интересный ход нашел Долматовский. При следующей встрече расскажу подробно…
Но следующей встречи у нас с Борисом Андреевичем Мокроусовым не было. Но в начале 1970-х годов была встреча с Евгением Ароновичем Долматовским. Он участвовал в одной из моих телепередач. Признаюсь, я даже не сразу вспомнил, что могу от него узнать то, что не узнал от Мокроусова. А вспомнив, пересказал Долматовскому разговор с композитором и его слова: «Я эту песню так и не написал, хотя музыка моя…». Долматовский рассмеялся: «Я действительно набрёл на интересное решение. Напевал свой текст на все лады, пока Борис не почувствовал, что стихи точно ложатся на его музыку к песне из спектакля «Макар Дубрава». Он был поставлен в Малом театре по пьесе Александра Корнейчука. Спели стихи на эту музыку раз, потом другой, третий. Потом сказали: есть, то, что надо! Слова с музыкой составили единое целое. Какой же это грех, если хорошая мелодия получит новую жизнь с новыми словами, тем более что песню из спектакля слышали только его зрители, а в народ она не пошла? А «Сормовская лирическая» ушла в народ молниеносно. И жители многих городов стали доказывать, чтс и зорьки у них яснее, чем в городе Горьком, и девушки по красоте не уступят сормовичкам. Я получал сотни писем из разных мест страны. На мелодию Мокроусова сочиняли слова, где вместо Горького и Сормова звучали названия других мест.

«Сормовскую лирическую» пели многие замечательные солисты, до сих пор звучат записи. Но самыми первыми исполнителями ее были самодеятельные артисты из Сормовского Дворца культуры Маргарита Рыбина и Геннадий Баков. Они исполнили ее на торжественном вечере в честь 100-летия завода. Маргарита Николаевна, которой уже за восемьдесят, вспоминает, что действовал строгий запрет постановщика концерта, главного режиссера областного театра драмы, народного артиста РСФСР Николая Александровича Покровского: песню на людях до праздника не петь. Но удержаться было трудно: «Идём с Геннадием вечером после репетиции по улице, смотрим, никого нет, и как запоём! После юбилея где мы только не выступали с этой песней – на выборах, на торжественных собраниях…

Сормовская лирическая

На Волге широкой, на стрелке далекой
Гудками кого-то зовет пароход.
Под городом Горьким, где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет.
В рубашке нарядной к своей ненаглядной
Пришел объясниться хороший дружок:
Вчера говорила — навек полюбила,
А нынче не вышла в назначенный срок.
Свиданье забыто, над книгой раскрытой
Склонилась подруга в окне золотом.
До утренней смены, до первой сирены
Шуршат осторожно шаги под окном.
Ой, летние ночки, буксиров гудочки,
Волнуется парень и хочет уйти.
Но девушки краше, чем в Сормове нашем,
Ему никогда и нигде не найти.
А утром у входа в ворота завода
Влюбленному девушка встретится вновь
И скажет: «Немало я книжек читала,
Но нет еще книжки про нашу любовь».
На Волге широкой, на стрелке далекой
Гудками кого-то зовет пароход.
Под городом Горьким, где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет.


4. А кто любит правду-матку?

Что особо вызывает сожаление, это дружное перепевание во всех статьях о Борисе Мокроусове его, якобы, постоянную склонность к «весёлой гульбе» и пристрастие к «зелёному змию». Да, по воспоминаниям друзей молодой композитор действительно любил модно одеваться и, естественно, встречаться с близкими по духу сверстниками в весёлых компаниях. Но разве это не свойственно большинству из нас в молодом возрасте?

А факт, приводимый в качестве аргумента в тех статьях (иногда с самодовольно ехидной долей сарказма) о якобы пропитой в придорожной забегаловке композитором всей его Сталинской премии, вообще не выдерживает никакой критики. Если бы авторы тех домыслов не поленились бы узнать размеры купюр и номиналы тогдашних денег, то, наверное, не стали бы утверждать, что Мокроусов, задумав своё «пьяное дело», выходя из дома, «рассовал всю премию по карманам».

Ещё будучи студентом консерватории, будущий композитор не раз выказывал свой ершистый, бескомпромиссный характер. «Он был человеком, способным к анализу происходящего, активным комсомольцем. - пишет в своих воспоминаниях его сокурсник и друг - Борис Терентьев.  - Не раз выступал в печати со статьями по самым злободневным вопросам советского творчества и быта. В суждениях часто бывал резок. Такое впечатление возникало оттого, что Мокроусов всегда говорил прямо, без обиняков, говорил то, что думает,  -  правду. А она нередко бывает горькой, особенно тогда, когда речь заходит о творчестве, о том или ином сочинении композитора. Эту откровенность высказывания не всегда верно понимали и принимали. За критику многие товарищи по перу Мокроусова недолюбливали. И, может быть, это делало Бориса Андреевича человеком замкнутым, малообщительным, трудно сходившимся с людьми. Но он не мог иначе. Правдивость была свойством его натуры. К тому же в собственном творчестве он, сколько мог, был беспощадно требователен к себе...».

Не в этом ли и кроется главная причина того, что заслуги талантливого композитора явно недооценивали в Союзе композиторов.

                Борис Андреевич Мокроусов умер в больнице от сердечного приступа 27 марта 1968 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 6).

Режиссёр «Неуловимых мстителей», написание мызыки к которой было последней работой композитора,  Эдмонд Кеосаян так описывает его похороны: «Когда я вспоминаю о Борисе Андреевиче Мокроусове, великом русском песеннике (я не преувеличиваю  - великом!), перед глазами встаёт картина… Гроб… И некому поднять… Поднимали мы его со своими «неуловимыми»  - четверо пацанов 14-15-летних и я… Нет, не так должно было проводить в последний путь Бориса Андреевича Мокроусoва. Не так!».