Необъяснимое

Сруб Пятаковых с почерневшими от времени брёвнами стоял особняком в деревне. Огороженный невысоким частоколом, дом мрачно взирал покосившимися глазницами окон вдаль простиравшегося с двух сторон поля. Мухи, каждый год по весне просыпавшиеся в полусгнивших рамах, и теперь вились вокруг Вали, жужжа и тыкаясь ей в сонное лицо. Рассветные лучи летнего солнца едва-едва развеяли ночной морок и ещё несмело пробрались сквозь дыру размером с ладонь в старой запылённой шторе. Храп Лёньки из соседней комнаты окончательно стряхнул с женщины остатки приснившихся нелепых событий. Теперь она лежала и размышляла о происходящем в их семье последние дни. Кот Тимофей, до сих пор тихонько свёрнутый клубком на одеяле между укрытых стоп Вали, словно почувствовал, что хозяйка уже не спит, и довольно потянулся, развернувшись на спину.
- Эх, Тимочка-любимочка... - шёпотом, боясь спугнуть мужа, произнесла Валентина. - Один ты меня понимаешь...
Леонида Васильевича в деревне все знали как рукастого работягу, который мог с закрытыми глазами трактор разобрать и собрать. Фенечку собственно Леонид сам в "массы" и продвинул - никто никогда подтверждений его словам делом не просил. Жил он тут - на Черноземье - с измальства с отцом-матерью, а после - один, пока Валя с Кубани к нему не прибилась.
Анорексичная, длинноногая девушка, едва окончила школу - упорхнула из родительского гнезда. Было из-за чего. Вернее - из-за кого. Типичная на Руси история - пьющий скандальный отец и жертвенная мать. Сначала Валя уехала недалеко - в ПТУ соседнего городка. Жила в общежитии, училась на повара. А потом решила и вовсе не возвращаться. Вместе с подругой рванула в Москву. Вдвоём сняли комнатку в Мытищах, вдвоём устроились в столичный ресторан официантками. Но будучи "зажатой" недотрогой, Вале никак не удавалось вписаться в индустрию развлечений 90-х. Она даже упорно продолжала одеваться привычно по-деревенски. Если на работе её видели в униформе, то до и после некоторые коллеги-модницы втихаря между собой потешались над ней. И было над чем. Светлая юбочка плиссе до икр, лёгкий бесформенный свитерок, длинная коса, спускающаяся до попы из-под косынки, а на ногах 40-го размера Валя абсолютно всегда носила белые носки и полу-мужские грубые сандали. Она и теперь, прожив в браке с коренастым крепышом Леонидом почти тридцать лет, выезжая в город, одевалась неизменно также.
Как получилось, что их совместная жизнь стала похожей на ролевую модель её родителей, Валя не могла осознать. Сначала Леонид стал выпивать по выходным. Нет-нет, дело своё он знал хорошо - то посевная у него, то уборка урожая, то шабашит у кого-нибудь в ближайшем городе как "муж на час", то соседям помогает... Но в какой-то момент сорвало крышу мужику. Припомнил Вале, что вышла за него не по любви, а по расчёту. Забыл только, что сам ей после первого секса и брякнул:
- Только не подумай чего, не люблю я тебя.
Подразумевалось, что когда-нибудь Леонид встретит свою большую настоящую любовь. А с Валей - так, потребность организма, как поесть и в туалет сходить. Обиду девушка молча проглотила, и при случае (а крутиться возле неё - парень крутился) ему выдала:
- На самом деле я тоже тебя не люблю.
На полгода или даже на год, Валя не помнила уже, они тогда расстались. Но однажды позвонил Леонид, пригласил в кафе, наболтал ей, что забыть не может, что хочет жениться. Про любовь, правда, промолчал. Поразмыслив, Валентина согласилась, объяснив ему, что надоело мыкаться по съёмным комнатам.
Расписавшись в ЗАГСе, никого из родственников и знакомых не ставя в известность, они зажили себе сначала с энтузиазмом - в домохозяйстве у них всё спорилось в четыре руки. Однако с годами пыл поугас. И теперь Вале едва хватало времени и сил, чтобы приготовить еду, вырастить что-то в огороде, пособирать и просушить на зиму лечебные травы, связать на продажу какие-нибудь вещи и вести блог с сельскими лайфхаками в интернете. А желания чем-либо заниматься так и вообще не осталось. "Как ты мне опостылел!" - вспоминались ей в особо унылые моменты реплики матери отцу. Так же думалось и о Леониде, с той лишь разницей, что она не произносила эти слова вслух. Пил Пятаков по-чёрному последние лет пять. И скандалил, выгонял среди ночи из дому. Уйти бы Вале от него, да куда уйдёшь? Куда глаза глядят? Навела она справки о родителях, рассчитывая на их мизерную жилплощадь, но как и предполагала, квартиру отец пропил после того, как мать в могилу загнал.
Стала ездить она по воскресеньям в городскую церковь. Предлагала и мужу присоединиться к ней. Тот только зло отмахивался и грубо посылал её подальше. А Валя смиренно плакала и молилась, плакала и молилась.
И вот на днях она заметила перемены. Лёнька стал высказывать ей пьяно-психозные претензии абсолютным тоном её отца. Валя не могла это себе объяснить. То есть малейшие интонации отца, манеры, слова (например, язвительное-ехидное обращение "Валенька", от которого её буквально трясло в детстве, или фразочка "Прекрати меня лошить", обращённая к её матери) - всё непостижимым образом вернуло её в прошлое, от которого она бежала. И ладно бы она рассказывала про это или познакомила мужа с отцом, но не встречались они никогда. Не мог Лёнька намеренно скопировать её батю, чтобы побольше нагадить ей в душу. Подумалось - может Бог посылает ей это испытание, чтобы закрыла она свой детский гештальт? Или сглазил кто её? Или колдовство? Мистика? Что?
А давеча вдруг, ни с того ни с сего, Леонид стал поучать её... тоном хорошей знакомой из церкви. Старушка, с которой она подружилась на одной из воскресных служб, часто ей говорила: "Уверуй в Бога! Пойми, он любит тебя! Он всегда с тобой рядом! Никакие беды не страшны, если жить с Богом в сердце!".
- Ты же не уверовала в своего мужа! - назидательно, как и Мария Антоновна в церкви, вещал Леонид, точно также плавно, мелодично расставляя акценты в словах и повторяя некоторые по нескольку раз. - Уверуй! Он же любит тебя всем сердцем! Честно! Это же легко! Честно! Честно! Честно! Честно!..
Валентина весь мозг себе сломала, раздумывая, что бы это всё значило. А позапрошлой ночью муж вообще стал угрожать ей наказанием этими же интонациями под предлогом, что она не уверовала. И ей пришлось сбежать из дома в сад, пока он не угомонился. Стоя под яблоней и наблюдая как между звёздами мигают точки самолётов, Валя мучительно силилась понять, как ей быть. И вот дверь дома открылась, в тёмном проёме показался Леонид, завёрнутый в одеяло, будто священнослужитель в фелони.
- Ты чего там? Иди домой! - сказал он примиримо.
Вале подумалось: "Зачем я живу?"
...Она потянулась, как и белый пушистый Тимофей в её ногах, присела на кровати, медленно распустила косу, потом тихонько встала, перешагнув скрипучую половицу, прошла через зал, где по-прежнему храпел Леонид, в коридор, взяла деревянный гребень и расчесала волосы. И тут неожиданно снизошло решение: "Уйду в монастырь. Не кончать же жизнь самоубийством! Грех это. Нельзя".
Подбежавший кот, мурлыча, потёрся о ноги. И пока Валя наливала ему молока, передумала.
- Тимочка, с тобой-то в монастырь не возьмут! Не брошу я тебя, не брошу. Любимый мой...
Босиком женщина вышла на крыльцо и села на деревянные влажные ступеньки. Прямо перед ней, за забором, простиралось бескрайнее поле с миксом из лаванды, иван-чая, мяты и множества других разных трав, красиво окутанных утренним позёмным туманом. Где-то у соседей прокричал петух, следом забрехал пёс.
"Ладненько, поживём-увидим, как Бог распорядится нами всеми", - устало вздохнула Валентина.