Б. Чичибабин. скачут лошадки бориса и глеба

Это кажется невероятным, но я помню Бориса Алексеевича еще полным сил.
Это сколько же мне лет?
Ну, неважно.
А важно то, что я в 1983 году отдыхал в тогда еще общем Крыму, в Гурзуфе. И в пушкинские дни там, прямо под кронами, читатели встречались с маститыми поэтами - ленинградцем Рейном и харьковчанином Чичибабины. К тому времени о Рейне я уже знал, а вот о Чичибабине слышал впервые. Героиня моего курортного романа, фифа из городской газеты с уже утраченным именем, глянула на меня круглыми от удивления глазами:
-Как, ты и "Проклятие Петру" не читал?
И она тут же, по памяти, прочла его мне . И я сразу захотел встретиться с автором.
Холодно-гранитный Рейн мне не понравился.
А вот Чичибабин...
Это был второй случай в моей жизни, когда я запомнил стихотворение с первого раза. Раньше это были "Зодчие" Кедрина,
И вот теперь "Борис и Глеб" Чичибабина...
... как бы это сказать. По моему стихи, как и поэты, имеют национальность. Ну - не мог русак Чичибабин написать так, как еврей Пастернак, "Звезду Рождества".
Но и Пастернак ни за что не написал бы "Бориса и Глеба" так, как это сделал славянин Чичибабин. Он о себе вообще говорил так:

"У меня такой уклон:
Я на юге — россиянин,
А под северным сияньем
Сразу делаюсь хохлом"

Но я отвлекся.
На записки поэты отвечали во втором отделении встречи. Фифа подала мне розоватую салфетку из сумочки, и синий фламастер. Я написал свой вопрос и передал его из рук в руки на сцену.
И стал ждать ответа.
Борис Алексеевич честно читал записки, но всякий раз, когда на поверхности стопки бумажек оказывался мой розоватый листок, он перекладывал его под самый низ , на ладонь.
Он так мне и не ответил. Как только на ладони его осталась лишь моя записка, он аккуратно свернул её и спрятал в кармашек рубашки.
Контакта не получилось. Хотя как сказать. Я-то понял, что в уходе от ответа и есть ответ. Я остался доволен.
Это было как вчера.
И вот уже Чичибабину сто два года. А я всё жив, и всё так же, от первой до последней строки помню великое стихотворение Чичибабина "Борис и Глеб". Хотите - и вам прочту?
Ну, так слушайте"

...
"БОРИС И ГЛЕБ"

Ночью черниговской с гор араратских,
шерсткой ушей доставая до неба,
чад упасая от милостынь братских,
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Плачет Господь с высоты осиянной.
Церкви горят золоченой известкой,
Меч навострил Святополк Окаянный.
Дышат убивцы за каждой березкой.

Еле касаясь камений Синая,
темного бора, воздушного хлеба,
беглою рысью кормильцев спасая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Путают путь им лукавые черти.
Даль просыпается в россыпях солнца.
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Мук не приявший вовек не спасется.

Киев поникнет, расплещется Волга,
глянет Царьград обреченно и слепо,
как от кровавых очей Святополка
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Смертынька ждет их на выжженных пожнях,
нет им пристанища, будет им плохо,
коль не спасет их бездомный художник
бражник и плужник по имени Леха.

Пусть же вершится веселое чудо,
служится красками звонкая треба,
в райские кущи от здешнего худа
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Бог-Вседержитель с лазоревой тверди
ласково стелет под ноженьки путь им.
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Чад убиенных волшбою разбудим.

Ныне и присно по кручам Синая,
по полю русскому в русское небо,
ни колоска под собой не сминая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.