Аромат лета
Сергей — молодой архитектор из Москвы, сбежавший от бесконечных проектов, душного офиса и надоевшего ритма жизни, казался в этом месте чужаком. Даже холщовая рубаха и поношенные джинсы выдавали его столичное происхождение.
Алина — местная травница, знала каждую тропинку в округе, но мечтала о чем-то большем, хотя и не понимала, о чем именно.
Их свела случайность, вернее, старый сеновал на краю деревни, где Сергей остановился передохнуть в тени большого стога, а Алина собирала зверобой с чабрецом.
— Ты не местный, — сказала она, поглядывая на него с любопытством.
— Откуда знаешь? — он усмехнулся, смахивая каплю пота с виска.
— Есть в тебе… что-то чужое.
— А в тебе… что-то родное, — ответил он, копируя ее интонацию.
Она рассмеялась, и звук этот был похож на перезвон колокольчиков. Девушка подошла ближе, и он рассмотрел ее глаза — светлые, с золотистыми искорками, как спелые колосья на закате.
— Точно не здешний, — повторила она. — Городской. В тебе все другое. Даже пот пахнет не так.
— А как пахнет? — он поднял бровь.
— Химией. Дорогим мылом. Тоской.
Он тоже засмеялся и пристально посмотрел в лицо незнакомки. Ее рыжеватые волосы, собранные в небрежный пучок на затылке, веснушки на смуглой коже, медовые глаза переливались на солнце так ярко, что он на мгновенье зажмурился.
— А ты пахнешь… летом, — продолжил Сергей разговор.
— Летом?
— Да. Травой, медом и чем-то еще, от чего кружится голова.
Девушка улыбнулась, но будто опомнилась и, поправив корзинку с цветами на локте, отвернулась, чтобы уйти.
Как же ее остановить? Что придумать?
— Да, я не местный. Может, проведешь экскурсию по здешним красотам? Расскажешь о деревне. Я скоро уезжаю, а так и не узнал — для чего… вот эта лестница? — нашелся архитектор, указав на высокую деревянную стремянку возле стога.
Алина задумалась, убрала за ухо волнистый локон и прозвенела:
— Знамо, для чего: чтоб удобней на стог залезать. Как же ты утопчешь и уплотнишь сено без лестницы-то? — Внезапно по ее миловидному лицу пробежали тени сомнений. — Но… некогда мне. Пойду я.
Следующим утром Сергей сидел на крыльце съемного деревянного дома и пил чай с мятой, сорванной около забора. Солнце лениво ползло к зениту, окрашивая поля в янтарные тона. Воздух струился запахом теплой смолы; парного молока, которое соседка только что пронесла в жестяном ведре; свежескошенной травы, смешанной с тонкой горчинкой полыни. Где-то за сараем зажурчали сверчки, их стрекот сливался с мычанием коровы на дальнем выгоне. Из-за речки донёсся звонкий смех ребятишек — купались, наверное. Благодать. Та, о которой москвич читал в книгах, но не верил, что она существует.
«Кто я в городе? — рассуждал Сергей, наслаждаясь деревенской идиллией, — Еще один архитектор в стеклянной коробке офиса, человек-функция, подписывающий чертежи. А здесь...»
В деревне он чувствовал себя человеком. Настоящим, живым, нужным. В его памяти всплыла вчерашняя травница — причина ночной бессонницы. С глазами прозрачными, как утренняя роса. В них не было городской хитринки, только доброта и искренность.
Мечты унесли его далеко-далеко: вот он строит для них дом — не бетонную коробку, а настоящий сруб, с резными наличниками; они разводят пчел, и Алина задорно смеется, когда видит, как он боится укусов. У них трое детей — два мальчугана и девочка с мамиными веснушками. А по вечерам жена поет старинные песни, голосом чистым, как родниковая вода...
«Господи, да я влюбился как мальчишка!» — Сергей рассмеялся самому себе, но в груди что-то сладко заныло.
В этот момент ветер донес запах дыма — где-то растопили баню. И вдруг он понял: город больше не манит его стеклянными башнями. Здесь, среди этих простых истин, и есть его настоящее счастье. Сверчки, будто согласились с ним и застрекотали еще громче.
Внезапно вдалеке мелькнул знакомый рыжий пучок волос — Алина возвращалась с луга, неся охапку душистых трав.
Парень резко встал и побежал навстречу, чувствуя, как учащается пульс.
— Травы для новых отваров? — спросил Сергей и перегородил девушке дорогу.
Алина вздрогнула, но тут же улыбнулась:
— Для бабушки. Она готовит снадобье. А еще она говорит, что городские злые, хитрые и безответственные. Так что отойди в сторону.
— Возможно, бабушка ошибается? Я очень ответственный и совсем не злой, — сказал Сергей и сделал шаг вперед.
— Возможно. Хотя какая разница? Ты все-равно уедешь…
— Как догадалась? — перебил он, взял девушку за руку и ощутил нежность ее пальцев. — Давай вечером сходим куда-нибудь? Встретимся в семь возле нашего сеновала? — неожиданно ляпнул архитектор и удивился своей дерзости.
— Нашего? — Алина рассмеялась, — Гляди-ка, быстро к месту привык.
Девушка не слишком настойчиво попыталась высвободить ладонь.
— Ну что мне сделать, чтобы ты согласилась? Я не чудовище и тебя не обижу. Хочешь, стойку на руках сделаю, чтобы ты поверила?
Алина застыла в нерешительности.
— Не надо стойку, лучше имя свое скажи.
— Сергей, — представился архитектор, притянул девушку к себе, и их губы почти соприкоснулись, — Давай договоримся: сегодня вечером мы встретимся, а завтра я никуда не уеду.
Ее дыхание участилось, и он почувствовал дрожь в девичьем теле.
— Я… не могу, не должна, — потупила она взгляд, смущенно перебирая складки сарафана, а в следующий момент вырвалась и побежала прочь, не обернувшись.
— Как зовут-то тебя? — крикнул он вдогонку.
— Алина! — донесло эхо ее имя, которое Сергей повторил несколько раз и улыбнулся.
Он долго ждал, ходил вокруг стога сена, поглядывая на часы. Когда луна поднялась высоко, и тени стали длиннее, с досадой подумал, что потерпел фиаско, как вдруг услышал шаги.
Алина стояла возле сеновала освещенная лунным светом, словно лесная нимфа. Длинный сарафан соблазнительно облегал ее бедра. Узкие бретели сползли с плеч, обнажив хрупкие ключицы. Легкая ткань сарафана шевелилась при каждом дыхании, намекая на изгибы женского тела: округлость груди, талию, которую так и хотелось заключить в объятия. Ноги босые. На голове венок из васильков и ромашек. Цветы слегка подвяли, отдавая сладковатый аромат ее волосам, которые выбились из венка и волнистыми прядями легли на плечи. Она сделала шаг, и сарафан колыхнулся, обнажив стройные колени. На запястье блеснул самодельный оберег в виде браслета.
— Ты пришла… — прошептал он.
— Я не смогла не прийти, — ответила она тихо. — Знаешь, зачем собирают сено? — спросила девушка, глядя в его глаза и дотронулась до сухой соломы.
— Чтобы зимой кормить скот?
— Нет, — Алина улыбнулась. — Чтобы помнить, как пахло лето.
Он не удержался и прикоснулся к ее руке.
— Я тоже хочу его запомнить… — прошептал Сергей.
Они встретились в поцелуе нежном, жадном и жгучем, как крапива у ручья. Звезды пылали ярко, а в воздухе пахло чем-то теплым и родным. Алина запустила раскрытую ладонь в копну его волос и слегка запрокинула голову. Он притянул возлюбленную ближе и прижал к стогу сена, который зашелестел, опадая золотыми искрами. Ее губы прошептали что-то невнятное, от чего кровь застучала в висках. Они не говорили. Зачем слова, если каждый вздох и стон звучал яснее признаний? Алина была ласковой и податливой, а его руки — твердыми и уверенными. Тела влюбленных слились в танце голода и жара. Сверчки запели так горячо и звонко, будто сама природа спрятала молодых от посторонних взглядов хором страстных трелей.
Позже, когда луна скрылась за тучами, а сеновал стал остывать, девушка прильнула к его груди и прошептала:
— Завтра ты уедешь…
Он ничего не ответил, лишь крепче сжал в объятиях.
Сергей не стал обещать, что вернется. Алина не стала просить. Но когда утром он уходил по пыльной дороге, то обернулся и увидел ее, стоящую у сеновала с охапкой свежего сена. Она поднесла его к лицу, вдохнула — и улыбнулась.
***
Через неделю Алина нашла в почтовом ящике конверт без марки. В нем лежал засушенный колосок пшеницы и записка:
«Встретимся на нашем сеновале в семь?
P. S. Я больше никуда не уеду»
— Вот еще! — счастливо взвизгнула она, прижала колосок к губам, вдохнула теплый аромат и распустила волосы…
Свидетельство о публикации №225081801393