Пурга

                ПУРГА
            Таёжный рассказ из Советского прошлого.

   -Однако надо в Корлики ехать, пушнину сдавать, - сказал хант оленевод-охотник Аркашка Кунин своей жене Ульке, в девичестве КурАковой, что по-русски могло бы звучать как Грачёвой, Курак – грач, в честь крупной, но вещей чёрной птицы, а могло бы и как старинная родовая княжеская фамилия Куракины…
   -Да, надо! - согласилась Улька, - крупы надо купить, макаронов, хлеба, овощей, сахара. Совсем продукты закончились.
   Она откинула полог и склонившись вышла из чума. В каждом её движении,
 ощущалась, породистая природная женская грация.
   Неподалёку на высоком навесе, недоступном для собак и других зверей, только не росомахи, эта проныра куда хочет заберётся, среди шкур и всякой необходимой в кочевом хозяйстве утвари, у неё хранились на морозе запасы продуктов.   
   Взобравшись наверх по корявой, сделанной из тонких сосновых стволов и палок лесенке, она выбрала подходящий кусок оленьего мяса и понесла его варить в чум.
   Был тихий зимний день, их чум стоял в редком сосняке, продуваемом всеми ветрами западно - сибирской низменности, Нижневартовского района,  Тюменской области.
   Местность, где находилось стойбище, была ещё не тундра, но уже и не тайга, что-то среднее – лесотундра, так называемая.
   Стойбище было небольшим, насчитывало всего несколько чумов. Снег вокруг был утоптан людьми, оленями и собаками.
   Оно, это стойбище состояло из нескольких, это значит трёх-четырех, но никак не больше чумов, как мы их себе представляем, по романам Фенимора Купера, типа индейских вигвамов, утепленных оленьими шкурами, положенными на длинные жерди, связанные вверху в пучок и по силуэту больше всё же похожие на чумы, а не вигвамы, как мы все к ним привыкли.   
   А не привыкли, так привыкнем, от сумы и от чумы не зарекайся… И от Чума тоже…
   У казахов, в прошлом тоже кочевого народа, и чей быт автору знаком гораздо ближе, поскольку он тут живёт, в четырнадцати-этажной юрте, на седьмом этаже с лифтом, вытяжное отверстие в куполе юрты называется шанырак.
   Но у казахов юрты, а у хантов чумы. И казахи давно уже не кочуют, а в юртах теперь только этнографические народные праздники устраивают, с бешбармаком, баурсаками, кумысом и всякими вкусностями из конского мяса… Блин, аж слюнки потекли!
   Давайте всё - таки вернёмся к нашим оленям, в лесотундру и в чум.
   Куда как раз направилась с хорошим куском мороженной оленины, северная красавица Улька.
   Она прошла мимо тут же неподалёку возившегося в снегу с собаками маленького сынишки Айсанчика, ребёнка двух лет от роду, одетого в меховую оленью малицу с капюшоном и детские расшитые бисером торбасы.   
   Пунцовые щёки его рдели как яблоки, знаменитого сорта Алма-атинский апорт и он таскал здоровенного охотничьего альфа-кобеля из породы лаек, то за ухо, то за нос. К обоюдному удовольствию обоих.
   -Малыш, не мучай собаку, - с показной строгостью, весело крикнула Улька и ушла в чум.
   Улька совсем не боялась, что Айсан замёрзнет во время прогулки, потому что он был одет в оленьи меха. А остевой волос оленьей шкуры внутри полый и наполнен воздухом, так же как у полярных медведей и поэтому малица получается очень тёплой и долго держит тепло, как термос.
   Ну и вот, посадите- ка вы своего мальца в термос и что, думаете он в нём замёрзнет? Это вряд – ли…
   Улька не была хантейкой, это была чувашская девушка с румяным скуластым миловидным лицом и рыжими волосами, заплетенными в две косы. 
   Имя Улька это не уменьшительно ласкательное от имени, скажем, Ульяна, а вполне полное имя Улька, от слова Улла, что у на востоке означает Бог, Аллах. И поэтому имя Улька, означало не только мудрая, но и отмеченная Аллахом, Уллой, Богом. А Ульку, судя по её внешности, Улла в лоб поцеловал.
   С Аркашкой Куниным у них получилась настоящая любовь, с романтикой и конфетно-букетным периодом. Правда у них он был более мясо - рыбным и клюквенно-брусничным, чем конфетно - букетным, но, думаю, от этого не стал менее романтичным и изысканным.
   После того, как сиденье под цветущими гроздьями, свисающей на лица молодых, черёмухи и обнимания по укромным кустам багульника, в поисках волшебного цветка папоротника, закончилось, и подошло время сватовства и венчанья. Настал ответственный момент!
   По старому обычаю, доставшемуся нам, в смысле им, от далёких предков.   
   Несмотря на то, что ондатра была завезена на север из Америки в двадцатом веке, корни обычаев, особенно если учесть генетическое родство северо - американских индейцев с тюркскими племенами Сибири, а кто тут не тюрки? Выходи по одному! Ладно сидите!
   Хотя, даже Владимир Высоцкий признавал, что, если кто и влез к нему, так и тот татарин, а татарин и есть тюрк!
   Так вот, ханты женихи перед свадьбой едят мясо ондатры, которое обладает могучим тонизирующим действием на все функции, необходимые в предстоящую первую брачную ночь молодому человеку. Так что счастливую жену он за ночь не раз удивил своим жизненным тонусом, и она через девять месяцев родила мальчика, которого, по настоянию Ульки, что означает мудрая, назвали Айсан, что у чувашей означает живучий.
   Ну… Сразу видно, что мудрая Улька, ещё при входе поняла, куда она попала, и что за выживание тут придётся побороться, и что борьба уже началась!
   Она поставила варить кусок оленины в котелке на печке буржуйке, посреди чума. Подкинула мелких берёзовых щепок, чтобы огонь горел жарче.
   Весь кусок в котелок не поместился, и когда одна сторона поварилась до готовности, как решила Улька, то она перевернула кусок и стала варить его с другой стороны. В чуме вкусно запахло парным мясом.
   Ханты живут в чумах. Хотя это не совсем так, в чумах они спят, а живут ханты в тайге и домом считают весь свой ареал обитания. Олени живут в стаде. При этом непонятно кто при ком живёт, то-ли ханты при оленях, то ли олени при хантах. Просто симбиоз живчиков получается!
   Олень, это такая животина, которая сама себе на уме. А оленье стадо, это вообще стихия. Вот решит самый главный олень, что ему тут ягеля достаточно и оленятки, пыжики и важенки довольны, так он и будет тут кормиться. А как начнёт его гнус донимать, покусывая за нежные места, так и взбрыкнёт он своим копытом, боднёт обнаглевшего москита рогами и подумает, да ну, его к чёрту!
    И пойдёт туда, куда глядят его оленьи глаза с воловьей поволокой. А хантам и прочим северным олене-зависимым народам приходится уж тогда сниматься с насиженного, и по-доброму унавоженного стойбища, как Санкт-Петербург культурным слоем, и отправляться вслед за стадом, лишь старательно, но безуспешно оберегая его от хищников и наивно пытаясь направить в нужную человеку сторону. А как ты его направишь? Оно же сти-хи-я!
   Улька выглянула из чума и крикнула сынишке, - Айсанчик, Иди домой, мой сладенький!
   Малыш оставил в покое собаку и неуклюже, как все двухлетние дети, которые только, только научились ходить, поковылял к чуму.
   Вобщем, в этот день, слегка перекусив трёхкилограммовой оленьей лопаткой, Аркашка Кунин с Улькой решили отправляться в Корлики.
   Улька после завтрака, опять выглянула из чума и заметила, что позёмка усиливается и начинает покручивать снежок в форме завитушек на хвосте тетерева-косача.
   -Однако, позёмка начинается, кажется, пурга может быть, - сказала она Аркашке.
   Но, тот легкомысленно махнул рукой и ответил,
   -Ничего, прорвёмся, где наша не пропадала, тут недалеко.
   Недалеко это по хантейским меркам километров тридцать, в принципе на оленях, со средней скоростью 10-12 километров в час можно добраться до Корликов часа за три.
   Аркашка запряг в нарты четверых оленей, и одного привязал к нартам.
   Погрузил мешки с пушниной.
   Посадил молодую жену, маленького сынишку, и не обращая внимания на ветерок, молодые люди отправились в путь до Корликов, по известной, только одному Аркашке дороге, или по приметам, или по чутью. Никто не знает, как они дорогу находят в голимой лесотундре, где все холмы одинаково белЫ, как кошки, которые все ночью сЕры.
    Олени бежали быстро и ровно, сипло и шумно выдыхая из лёгких горячий воздух. Встречный ветер свистел в ушах, Айсанчик закапризничал и начал вырываться из рук матери, настойчиво и целеустремлённо, так, что в конце концов, она отпустила его, и малыш переполз на задний конец нарт, и стал махать привязанному и бежавшему следом за нартами оленю и разговаривать с ним на понятном обоим языке, но совершенно непонятном взрослым. Да и вообще, что эти взрослые понимают? Олень кивал и во всём с Айсанчиком соглашался. У них возникло полное взаимопонимание.
   Улька улыбнулась, оглянувшись на сына, и привалилась к Аркашке, который правил оленьей упряжкой, направляя их длинной палкой, которая называется хорей.
   Постепенно тайга стала сгущаться, и вскоре они въехали в сосновый бор.
Снег повалил гуще и окружение стало напоминать обстановку из песни Поля Беранже «Зима, метель и в крупных хлопьях, при сильном ветре снег валит!»
   Нарты иногда потряхивало на кочках. Улька беседовала с Аркашкой об их семейных делах, планах, на лето, о предстоящих в Корликовском магазине покупках, на те деньги, которые Аркашка получит за сданные в ПОХ шкурки соболей и белок.
   -И песцов, однако, - добавил Аркашка.
   - И песцов, - согласилась Улька.
   -И пыжика, однако, и пыжики у меня есть.
   - И пыжики, - согласилась Улька
   А пыжик, однако, это совсем не птичка чижик-пыжик, обуреваемая пагубным пристрастием к алкоголю, как раньше думал автор, судивший по песенке «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил».
   И так думал не только автор этого рассказа, но, судя по всему, и автор вышепроцитированной песенки.
   Так вот пыжик, чтоб вы знали, это детеныш оленя! А шапка из пыжика, это шапка из невинно убиенного младенца оленьей породы. Вот теперь, обладатели таких шапок, и думайте, что у вас на голове.
   Ветер крепчал, как маразм времен правления Кремлёвских старцев, и вскоре превратился в настоящую пургу, которая ревела волчицей и швыряла в лица крупные хлопья снега, как будто рыла нору и откидывала снег лапами.
   Но, слава богу, вскоре показались огоньки Корликов, и Аркашка лихо подкатил прямо к конторе ПОХа. Промыслового охотничьего хозяйства.
   Отворачиваясь от ветра, он подхватил мешки с пушниной и понёс в контору.
   Улька осталась сидеть в нартах. Она огляделась вокруг, но в округе мало что было видно из-за снега и бросила взгляд на сына, который находился в нартах. Но Айсанчика в нартах не было…
   Улька обомлела и спрыгнула с нарт. Заглянула под них, обежала вокруг, но ребёнка нигде не было. Она громко завизжала от ужаса, и кинулась в контору, куда зашёл Аркашка.
   Тот как раз торговался с охотоведом Алонцевым по поводу окончательной суммы за меха.
  -Аркадий, - крикнула Улька, -где ребёнок? – надеясь, что не заметила, как Айсанчик ушёл за отцом.
  -Что значит, где ребёнок? - недоумённо спросил Аркашка
  -Сын пропал, - крикнула Улька и зарыдала, - наверное выпал из нарт по дороге. Поехали скорее искать!
  -Так, - сказал Алонцев, - у вас ребенок пропал, сколько лет ребёнку?
  -Два года, - простонала Улька, опускаясь из-за внезапной слабости в ногах, на стул.
  -Я сейчас народ соберу, подождите тут, - крикнул Алонцев и выбежал из конторы.
   Он вскочил на «Буран» и быстро оповестил весь посёлок. Вскоре у конторы ПОХа собралась толпа всего мужского и женского населения Корликов.
   Народ был настроен решительно. И дышал глубоко, поскольку был взволнован! Все пришли с фонарями. В наличии присутствовали все три Корликовских «Бурана», тогда это был ещё экзотический вид транспорта. Один у начальника ПОХа, Павла Петровича Алонцева, другой у охотоведа Сашки Софронова, и третий у егеря, мужа директора школы Борьки Колунова. (Кстати, тем, кто ратует за чистоту литературного языка и пеняет мне на мою безграмотность, как вам нравится словосочетание «муж директора»? По-моему, очень в духе нашего времени середины двадцатых годов 21 века?). Так что в те далёкие, наивные восьмидесятые годы прошлого столетия и тысячелетия, это был всё-таки муж директорши школы, а не директора.) Тут же были Фельдшер Андрей Белый, и учителя из Корликовской школы -интерната, даже учитель трудов Виктор Дмитрич Сазонов прибежал со своего края посёлка, где он жил на отшибе. Женщины утешали и отпаивали Ульку,
   - Ничего, ничего, успокойся, найдут, разыщут твоего Айсанчика, - и поили валерьянкой, а мужчины расспросив у Аркашки с какой стороны они приехали.
   -С той стороны, где речка Лукасьёган, там наша стоянка - ответил Аркашка.
   -А! Так это недалеко, - сообразил бывалый таёжник Борька Колунов.
   Быстро выдвинулись в сторону Лукасьёгана по следу Аркашкиных нарт, который уже почти занесло снегом, громко крича, светя в белёсую пелену фонарями и зовя Айсанчика. Айсан! Айс-а-а-ан! Айсанчик!

   Айсан потянулся рукой к морде оленя, бегущего следом за нартами, его покрытая инеем морда с влажными ноздрями была совсем близко и неожиданно, от того, что нарты тряхнуло на кочке, выпал в снег. Олень шарахнулся от него в сторону и нарты поехали дальше.
   Когда Айсанчик выбрался из снега, то услышал лишь удаляющийся топот оленей и скрип полозьев по снегу. Его обступила тишина и огромные сосны, устремившиеся своими стволами в светлое небо.
   -Мама, учила, что если потерялся, то надо оставаться на месте и ждать, когда тебя найдут. – вспомнил он, и сел на дорогу, оставленную оленьей упряжкой. Было тихо, только в ветках сосен завывал ветер, и снег летел крупными хлопьями. Ребёнок был в зимней тайге совсем один. На много километров вокруг ни одной живой души. Он был обречён или замерзнуть или умереть от голода и замерзнуть. Но умереть в любом случае.
   Однако мальчика не зря назвали Айсан, что по-чувашски значит «живучий», и помирать он пока не собирался. Он сидел на открытом месте и терпеливо ждал, когда придёт мама. Постепенно его заносило снегом, но он отряхивался и упорно оставался на месте.
   Конечно, его могли сожрать волки, или медведь шатун заломать. Но в лесу было тихо и никаких волков не наблюдалось.
   А что вы думаете? Если тайга, то тут вам и медведь шатун всю ночь шатается и волки злющие воют и жрут всех кого ни попадя? Нет, это только в передаче в «мире животных» вам такого не покажут, а в настоящей тайге, чтобы медведя людоеда встретить, надо за ним ещё побегать не один километр. Да ещё надо быть настолько аппетитным, чтобы медведь оставил в покое сосать свою любимую лапу, а захотел вас сожрать и прославить на весь интернет, за то, что вы ему поспать до весны не дали.
   Но в те годы интернета ещё, в том объёме как сейчас, не было, и медведи людей ели безо всякого аппетита. А просто потому, что белковая пища в рационе медведя необходима, поскольку зверь он всеядный, и ему надо как-то зиму перекантоваться.
   Волки тоже баз всякой цели по глухой тайге не рыщут, а если и рыщут, то с определённой целью и смыслом. То есть крутятся, где нибудь возле оленьих стад, где можно отловить оленёнка или отошедшего в увлечённом добывании ягеля из-под снега взрослого оленя.
   Ещё волки зимой крутятся возле людского жилья, где вкусно пахнет продуктами человеческой жизнедеятельности.
   А кто в глухую, засыпанную на метр снегом тайгу, зимой попрётся? Я бы на месте волка не пошёл. Ничего в той тайге зимой съедобного нет. Ну, разве только зайцы, так они в основном по руслам замёрзших речек скачут, тоненькие побеги ивняка обгрызают. А в бору, где нерадивые растяпы родители потеряли маленького ребёнка, им делать и обгрызать нечего.
   Так же как и волкам, они же не знают, что там сидит один маленький  мальчик, несчастный и вкусный.
   Айсанчик сидел на месте уже несколько часов, иногда подрёмывая в своей тёплой меховой малице или кухлянке как ещё иногда называют оленью шубу.
   Снег постепенно прекратился. Но стало смеркаться. Северный день короток.
   Уже почти совсем стемнело, когда неожиданно в темноте ребёнок увидел какое-то огромное приближающееся со всех сторон чудовище с горящими глазами. Айсанчик испугался и громко заплакал.
   -Мама, мама! Какой-то шайтан хочет меня съесть! – громко закричал он, конечно, выговорить этого он ещё не мог, но проплакать очень даже смог!
   Горящие глаза приблизились и вдруг оказалось, что это папа с фонарём в руках. И другие горящие глаза тоже неожиданно, к великой радости малыша, оказались людьми.
   -Нашли! Нашли! – закричали люди.
   Помните, что в начале рассказа автор удивлялся, каким шестым чувством ханты находят дорогу в тайге? Так вот, автор так и не понял!
   Айсанчик тут же оказался в крепких папиных руках и не переставая плакать крутил головой оглядывая радостные лица незнакомых ему людей. Теперь пугаясь уже их горящих от радости глаз. И навязчивых: «Уй, ти, муси, пуси!»   
   Вскоре его посадили вместе с папой позади какого большого дядьки, на какую-то рычащую зверюгу и отвезли в посёлок, где его ждала мама. Увидев сына, она схватила его в охапку, и всю дорогу уже не выпускала, даже когда они ехали обратно на каких-то твёрдых мешках и свёртках. А маленький найдёныш, так счастливо уцелевший в этой страшной ситуации, живучий Айсанчик крепко спал в маминых объятиях, под свист ветра и сиплое дыхание бегущих домой к родному чуму оленей.