Как Макарий Лыков водил дружбу с мышами

Жил у нас в слободке богобоязненный с виду, согбенный старичок Лыков Макарий. Скромно жил. Не пил, не гулял. Зла от него никто не видел.

И вот повадились к Макарию мыши. Еду и запасы портят. Что не оставит Макарий на столе, глядь – уже мыши сточили. И в чулане по ночам такой шорох, такой шорох! А потом – все погрызено. Мышь она, конечно, тварь божья, да только кто ж такое терпеть будет.

Решил Макарий ставить на вредителей ловушки. Но пакостники оказались на редкость хитрыми. Всякое утро мышеловки были пусты: ни мышей, ни приманки. Пробовал еще завести Макарий кота. Но тот, вместо того, чтобы мышковать, повадился тревожить соседских кур. Соседи, добрые люди, недолго думая, кота отравили.

Дела это, понятно, мирские. Мелочь. Однако Макарий, прежде усердный в молитве, через то лишился покоя. Старику бы акафисты читать, а тут мыши в чулане бесчинствуют. И все мысли у бедняги о том, как бы негодников извести. Что делать? Обратился Макарий в молитве к Господу за советом. Помолился и лег спать.

Явился Макарию во сне седовласый старец с бородой до пупа. Стоит над кроватью старика, глядит на того с укоризной.

«Что же ты, Макарий, – говорит старец, – ропщешь? Это мертвые к тебе приходят, мертвецы неприкаянные у тебя подъедаются. Неупокоенные, которых ты за пятак жизни лишил. Или позабыл, кем был в прежней жизни?»

Надо сказать, что поселился в нашей слободке Макарий давно и уже тогда казался старым человеком. Где он жил прежде и чем занимался, никто не знал. А был Макарий в молодости душегубом-убийцей. Вырос он к труду неохочим и средства к жизни добывал кистенем. Сколько невинных людей загубил никто сказать не возьмется. Ради пары монет убивал человека.

Но вышло так, что тамошние сыскари напали на след Макария, и, чтоб избежать преследований, суда и неминуемой смерти от руки палача или на каторге, записался убивец в солдаты. Оно и понятно: дело-то ему привычное – жизнь у людей отнимать. К тому же обмундирование и паек, и деньги хорошие посулили.

Отправили Макария на текущую войну. А война – тетка злая. Это тебе не одиноких прохожих из-за угла кончать. На войне, того и гляди, самого убьют. Натерпелся упырь страху в окопах так, что в Бога уверовал. Всякий раз перед боем к капеллану за благословением, а потом с молитвой «Господи, помилуй» из противников дух выбивать. И помиловал Господь. Случилось так, что накрыло отряд, в котором служил Макарий, шквальным артиллерийским огнем. Всех насмерть побило. Один Макарий в живых остался. Только сильно покалечило его. С тех пор и побелел и согнулся. Но все-таки живой остался. Военное ведомство назначило инвалиду войны пенсион, а сам Макарий, поселившись у нас в слободке, решил до конца дней угождать Господу. Но это все, конечно, стало известно потом. До того же удавалось Макарию сохранять свое прошлое в тайне.

И вот теперь явился Макарию во сне Сам Господь Бог с наставлением.

«Ты – говорит, – у людей жизни отнял, глубоко в землю их положил. Сам-то, вон, кости свои, хоть и искалеченные, солнышком согреваешь, пузо свое какой-никакой жратвой набиваешь, тело ежедневным моционом ободряешь. А люди, тобой убитые, лежат в стылой земле, со всех сторон к ним вода ледяная сочится, рот у них забит глиной. И лежат они томятся недвижимы, ни встать, ни костей размять не могут. И никто мертвых не согреет, и никто им не поднесет и не поставит, они сами своей плотью червей кормят. Вот и приходят к тебе мертвецы. А тебе для них крошек жалко!»

Проснулся Макарий весь в холодном поту. Сам-то он думал, что раз уберег его Господь, значит простил старые грехи. Ан нет! Не о том молился Богу душегуб. Бог он потому и Бог, что от него правды не спрячешь. Он ведь не совесть, которой можно равнодушной рукой положить на глаза монетки, и не помнить, что умирать никто не хотел. Не за спасение свое надо было благодарить, а испрашивать прощения за человекоубийство. В том состояла милость Божья, чтобы дать убийце возможность покаяния.

***

Завел с тех пор Макарий с мышами дружбу. Прикармливает, молочко им ставит. Сам, бывало, не доест, а мышам кусочек положит. До того мыши к старику привыкли, что стали к нему на молитву по вечерам приходить. Макарий на коленках перед образами тропари читает, а мыши тут как тут. Соберутся кучкой поодаль и сидят слушают, только изредка попискивают тихонько.

Так бы, пожалуй, и дожил старик свой век никем необеспокоенный. Человеку ведь для спокойствия многого не нужно, лишь бы начальствующие лица к нему не вмешивались. Но где-то там в столице заскучал царёк. И от скуки решил облагодетельствовать своих подданных: извести в своем царстве бедность на корню. Суматоха поднялась страшная! Взялись дьяки да подьячии переписывать да пересчитывать, повсюду разослали проверяющих, везде свой нос засунули, всю страну перетряхнули, как перину. Где-то шапки полетели вместе с головами, новые люди в начальство повылазили невесть откуда. И к нам в губернию нового воеводу прислали. Тот согнал народ на городскую площадь и объявил, что «милостию царя и усердием государевых людей мы достигли небывалого снижения бедности. И потому отныне принято считать, что бедность в государстве побеждена. Так восславим же царя-батюшку и возвеличим» … и все в таком духе.

Макарий тоже на том сборище был. Богобоязненный человек и тот не стерпел. Плюнул в сердцах и сквозь зубы процедил: «Ты-то, падла, небось, точно бедность победил. А тут порой бывает, что и пожрать не на что купить. Передохнем скоро от вашей заботы, чтобы приятную для начальства отчетность не портить». Просто как раз после всей этой борьбы с бедностью военное ведомство пересчитало и макарьев пенсион. И на бумаге вышло так, что пенсион подрос, а на деле – клади Макарий зубы на полку. Вот и не стерпел старик. Но то еще не беда, то полбеды. Кто-то на том собрании слова Макария подслушал и, пылая гневом оскорбленной невинности, сообщил куда следует. Вот тогда-то на старика за неосторожно оброненное слово обрушилась вся мощь дефензивы. Объявили Макария иностранным шпионом, замышляющим против основ государственности и самого царя-батюшки. Стали копать, кто таков да откуда. Тут вся подноготная наружу и вылезла. Старика, конечно, в застенок.

***

Каземат – учреждение казенное. Все по расписанию: утром и вечером гнилой хлеб с тухлой водой. В течение дня, чтобы заключенные не скучали, тюремный персонал устраивал им процедуры: разговоры по душам и разминание боков сапогами. От такого распорядка Макарий очень скоро слег. Но не роптал. Лучше уж здесь пожать плоды совершенных злодейств, чем на том свете мучиться.

Когда уже собирался старик отдать Богу душу, откуда ни возьмись появились в камере мыши. «Угости, – говорят, – нас хлебом, Макарий». Макарию старым знакомым хлеба не жалко, да только там не хлеб, гниль одна. И в другой раз пришли мыши просить у старика хлеба. А на третий раз говорят: «Хлеб-то у тебя весь гнилой, не то что у нас». Тут Макарий стал просить мышей принести ему немного их хлеба поесть. «Нет, – отвечают мыши, – не можем мы тебе нашего хлебушка дать. Кто нашего хлеба отведает, не сможет среди живых оставаться».

Вот опять явились мыши к Макарию, обругали казенные харчи, а свои расхваливать стали. Подумал Макарий, подумал: все одно – помирать. И когда мыши в третий раз стали расписывать, как у них хорошо да сытно, попросился старик с ними.

– Это оно можно, – решили мыши. – Да только путь не близкий. Вставай.

А Макарий уж три дня как с нар не вставал. Но мыши запищали, забегали. Шум! Возня! Кое-как поднялся Макарий. Мыши выстроились кружком посреди камеры, для Макария место оставили. Занял свое место Макарий. И начали они по кругу ходить. Ходят кругом, ходят, да все ж в камере! А у Макария ноги подкашиваются и в глазах темнеет.

«Привал!» – кричат мыши. Макарий так и повалился на пол. А мыши в сторонку отбежали: «Не подходи пока к нам, ты еще не остыл». Отдохнули сколько-то и снова в путь. Да только опять все по кругу! Макарий уже едва живой. Опять мыши командуют: «Привал!» Макарий рухнул как подкошенный. А мыши снова в сторонку сбились: «От тебя еще пахнет дымом. Держись поодаль, пока не остынешь». Отдохнули и снова в путь. И опять по кругу. Чувствует Макарий, что помрет сейчас, и взмолился: «Друзья мои маленькие! Помру сейчас! Когда же хлебушка-то дадите?» «Потерпи, Макарий.» – отвечают ему мыши. И завели песенку:

За далеким лесом,
за зеленым плёсом,
за глубоким оврагом,
за густым буераком,
в комнатке темной,
в суете стремной,
за левым плечом
ждет-пождет
тётка в белых одеждах,
чтобы в твой черед
смыть все надежды
на берегу речки
из звенящего хрусталя.

Сложится земля
и рассыплется в пыль
с леденящим «дзинь».
Померкнут все звуки,
потухнут все краски.
И в открывшейся тишине
о тебе, о тебе
вой
безликой, ужасной,
бестелесной, прекрасной.
Той,
что придет,
когда уйдут все.
Придет за тобой,
придет за тобой
смерть.

И вдруг ощутил Макарий легкость небывалую во всем теле. Смотрит, а вокруг не стены тюремные, а неописуемой красоты пейзаж, и с ним рядом не мыши, а красивые высокие люди.

«Ну, – говорят Макарию его спутники, – скоро и хлебушком можно будет угоститься». А старику уже и есть не хочется. Идет Макарий, по сторонам глазеет: что за дивный мир вокруг! Все сверкает и переливается и ото всюду струится свет.

Долго ли коротко ли, пришли они к небольшому домику, окруженному цветущим садом. По саду разгуливали молчаливые люди в белых балахонах и с грустными лицами. Они не смотрели ни друг на друга, ни по сторонам, а только молчали.

– Что это за заведение? – поинтересовался Макарий.

– Это пристанище для тех, кто был убит на войне. Не мешай им, – пояснили Макарию его спутники.

Пошли они дальше. Чем дальше они шли, тем легче становились шаги Макария и вроде как какая обуза спадала с его плеч. Иногда видел Макарий в отдалении красивые домики с садами и людей с безучастными лицами. Но все же в стране той было немноголюдно.

И вот подошли они к огромной стройке. Множество инструментов безо всякого человеческого участия возводили каменные дома. И не один, не два дома. Сотни! Или может быть даже больше.

– А для чего ведется здесь это строительство? – полюбопытствовал Макарий.

– Это строятся города для тех, кого скоро убьют. – ответили Макарию его спутники.

– Но зачем же так много!? – удивился Макарий.

– Так ведь людям, пока они живы, все тесно на земле. Вот они и убивают друг дружку. И потом… – Но тут они внезапно замолчали.

– Что же еще?

Спутники Макария немного помялись, но все же ответили, хотя и с явной неохотой:

– Вот ты думаешь, что твоей страной правит царь. А в другой стране другой какой царь. Но, правду сказать, есть в вашем мире Некто, который умер, но сумел обмануть смерть. Вот он-то всеми вами и правит. И будет править, пока смерть его не найдет. А чтобы она его не нашла, он заваливает ее работой, посылает ей все больше и больше людей. Так ей за ним гоняться некогда. А как проще всего убить побольше народу? Воевать! Так что здесь теперь ждут прироста населения.

Тут взяла Макария злоба, захотелось ему расправиться с тем, кто свое пребывание среди живых покупает такой ценой.

– Ох, друзья мои! Возвращайте меня назад. – говорит Макарий. – Хочу я этого кровопийцу найти и убить. Последний раз убью, так хоть ради благого дела.

– Напрасная затея, – отвечают Макарию его спутники, – искать мертвого среди живых.

И пошли дальше. Макарий пока промолчал.

Шли они, шли и видит Макарий в отдалении небывалой силы сияние золотое. Но откуда оно исходит, не видно.

– Что это? – обратился Макарий к сопровождающим.

– А это там за горизонтом дворец Живого Мертвеца. Однако нам в другую сторону, скоро уже придем и накормим тебя как следует. Все печали твои позабудутся.

– Ну, уж нет! Дудки! – заартачился старик. – Вы можете, конечно, идти, куда вам вздумается. А если хотите, подождите меня здесь. Только я схожу посмотрю на эту падлюку, может все-таки смогу его прикончить.

– Ничего у тебя не выйдет. Даже если ты до него дойдешь, тебя к нему близко не подпустят. Много людей вокруг него. Он им посулил, что, ежели они служить ему будут, получат все, чего только пожелать смогут и при жизни, а более того после смерти. Там и не разберешь, кто из них еще жив, кто уже мертв: все на одно лицо. Они ради него ни себя, ни других не жалеют.

– Все одно попытаюсь.

Пошел Макарий в сторону, откуда сияние разливалось. Долго идти пришлось. Вот уже дворец виден. Отяжелели ноги у старика, едва волочатся. Кое-как доковылял. Смотрит, перед ним дворец высоченный, облака за крыши цепляются. И сияет так, что глазам больно смотреть. Стал Макарий вход искать, а входа-то и нет. Кругом дворца ров глубокий, во рву том гады кишат, и ни мостика, ни лесенки. Только в одном месте тоненький ивовый прутик из земли растет, ровнехонько на краю рва. Пригнул Макарий прутик через ров и по тому прутику ров перешел. А как ров перешел, тут же перед ним ворота появились. Выходит из ворот бравый молодец, шапка набекрень. Только вместо глаз пустые глазницы.

– Кто таков? Зачем пожаловал? – спрашивает он Макария.

– Человек я. – отвечает ему старик. – А хочу я злостного мертвяка прикончить. Может людям на земле жить легче станет.

– Какой же ты человек?! – смеётся ему в лицо молодец. А сам стоит подбоченясь. – Ты же просто кусок мяса. Да еще такой, что и собакам бросить стыдно!

Макарий терпеть не стал. Сгреб он этого молодца рукой за горло, повернулся ко рву и в ров его бросил. Изо рва вырвался огненный язык и пожрал удалого.

Повернулся Макарий обратно к воротам, а перед ним другой точно такой же молодец. Как две капли воды на первого похож:

– Кто будешь? Чего пришел?

– Человек я. Пришел мертвяка вашего посмотреть.

– Не человек ты, а говна кусок. Пошел вон!

Макарий и этого в ров. Глядь, а перед ним другой такой же.

– Ты кто? Чего надо?

– Червяк я ничтожный. Хочу господину вашему поклониться, ножки ему облобызать.

– Облобызать можно. Пошли за мной.

Идут они по дворцу. Все кругом сияет такой роскошью, какой человек себе и представить не может. Пришли, наконец, в тронный зал. Зал битком набит совершенно одинаковыми людьми. Лица у всех выражают беззаветную готовность служить, а глаза пустые. По стенам зала оружие всевозможное развешано. В дальнем конце зала стоит хрустальный трон, на троне восседает золотой идол. От него-то сияние и расходится, да такой силы, что лица идолова не разобрать. Позади трона водопад, только вместо воды струиться в нем черная кровь Земли и по всему залу от неё разносится запах вечности.

– Падай ниц, ты же падаль! – прогремел голос идола. И казалось, что звучит он сразу со всех сторон. – Падай и ползи, падаль!

Макарий от такого громового голоса пошатнулся и, чтобы не упасть, прислонился спиной к стенке. А заодно спер незаметно со стены какой-то кинжальчик. Плюхнулся старик на колени и пополз к трону. А идол поганый смеется громовым смехом, радуется, что человек перед ним пресмыкается.

Подполз Макарий к трону и вроде как потянулся губами к ноге идола, чтобы облобызать, как и обещал, но вместо этого вскочил и полоснул идола прихваченным ножиком. Скользнуло лезвие по золотому болвану, искры во все стороны и такой лязг, такой скрежет! Макарий даже зажмурился.

***

Открыл Макарий глаза, – глядь, –  нет ни дворца, ни людей безглазых, ни трона, ни идола. Только пустое во все стороны пространство. Обернулся старик, а позади него стоит маленького роста человечек с редкими волосенками на плешивой башке и оттопыренными ушами. Стоит к Макарию спиной.

– За что же это ты меня, старик, убить хочешь? Я тебе ничегошеньки плохого не сделал? – тихо так говорит маленький человечек Макарию.

– А за то, – отвечает ему Макарий, – что ты кровь людскую пьешь; людей на погибель отправляешь; свою жизнь ценою чужих жизней покупаешь.

– Ишь ты! – хихикнул маленький человечек. – Праведник. Давно ли сам-то из людей дух вышибал? Или запамятовал?

– Вышибал, – угрюмо буркнул старик. – Сейчас и тебя прикноплю, так люди на земле, может, вздохнут с облегчением.

– Думаешь? – опять усмехнулся человечек. – А не подумал ты о том, что без меня на земле людям жить станет незачем.

– Говори, говори – Макарий протянул руки к шее маленького человечка. – Готовься, сейчас я тебя кончать буду. Бог мне это зачтет.

– Бог? – и опять человечек гнусно захихикал. – Так ведь я и есть ваш Бог. Другого бога вы не знаете. Вы жизни свои ради меня кладете, не доедаете, не досыпаете, недолюбливаете, – и все ради меня, все ради меня. Потому что это я даю вам все, чего вы хотите. Я Бог!

А Макарий уже взял его за шею.

– Убьешь? – тихо-тихо проговорил человечек. – Убей, сделай милость. Только прежде подумай вот о чем: ты меня из людской жизни вычеркнешь, а что взамен им дашь? Да люди без меня от скуки и врожденного зверства скорее сами себя изведут беспрестанным человекоубийством! Благодаря мне они живут, во мне они видят смысл жизни и хотя бы чем-то заняты. Ну, поубивают во имя мое чутка друг дружку, что ж с того? И так вас сверх всякой меры расплодилось. Да без меня люди посходят с ума и еще больше убивать станут! А так вроде делом заняты, да за шкуры свои трясутся, боятся с нажитым расстаться. И все от жадности и любви ко мне. Подумай-ка об этом!

Макарий начал сдавливать человечку шею. И вдруг у того кожа на шее покрылась крупными мурашками и выступил пот, холодный, липкий и обильный. В нос Макарию ударил запах лежалого мяса. Голова человечка стала медленно поворачиваться. Тогда старик увидел лицо Мертвеца: плоское и будто слепленное из серого суглинка. В крошечных глазках на этом лице плескались два бездонных колодца с темной ледяной водой. Макарий увидел в этой воде плавающих утопленников с разбухшими телами. И они тоже увидели Макария и начали двигаться к нему, протягивая свои руки с лопнувшей на пальцах кожей.

«Меня нельзя убить, – хихикал маленький человечек, и Макарию казалось, что его голос как червь заползает под кожу и движется там. – Меня нельзя убить, потому что я уже мертвый».

А руки утопленников лезли из глазных орбит Мертвеца и трогали Макария за лицо. Голос-червяк пробрался Макарию в голову, обосновался в области между глазами и затылком и тихонько нашептывал:

засыпай
слышишь мёрзлый стук
засыпай
никакого «вдруг»
ничего не жди
спи

не держи
пусть оно уйдет
не желай
пусть оно уснет
не огонь, не пепел
снег

тебе не встать
и не поднять рук
не услышать в груди
тук-тук

«потом» и «когда-то» –
уже без тебя

в холоде страха
в тишине снега
в одиночестве тьмы
спи

Старик погрузился во мрак.

***

Очнулся Макарий, а над ним стоят его спутники и причитают: «Чуть не сгинул! А ведь говорили тебе: не ходи, не ходи. Поперся! Есть такие места, которых даже умершие боятся».

Оклемался Макарий, двинулись дальше. Старик идет понурившись, а спутники ему расписывают, какие угощения ждут их в конце пути. Никогда в жизни он такого не пробовал! Вот уже и домишко их показался, и кто-то призывно машет рукой с крыльца. И тут Макарий заметил, что идут они берегом речки. Речушка вроде бы неширокая, а того берега не разглядеть.

– Что это за река? – спрашивает Макарий.

– Это – река, – отвечают ему спутники.

– А за рекой что?

– А за рекой другой берег.

– И что же там, на другом берегу?

– Этого никто не знает.

– Как же так? – удивился старик. – Река рядом с вашим домом, а вы никогда не были на том берегу?

– Эта река – граница здешнего мира. Что за ней неизвестно. Рассказывают, что однажды здесь появился необычный человек. Он прошел всю эту землю ни разу не остановившись, не осмотревшись. Он шел прямиком к берегу этой реки. Шел без спешки, спокойно и уверенно. И так же спокойно и уверенно прямо по воде перешел на другой берег. Больше его никто не видел.

– Так значит на том берегу есть этот необычный человек! – обрадовался Макарий.

– Нет, – ответили ему его спутники. – Про того, кто перешел на тот берег, нельзя сказать, что он есть.

– Выходит, его там нет?

– И так про него тоже нельзя сказать.

– Так он есть или нет?

– Не то и не это.

– Значит ли это, что его нет и в то же время он есть?

– Нет, это неправильно.

– Как же? Не понимаю, – сдался Макарий. Он стоял и безотрывно смотрел на реку.

***

«Представь себе огонь», – услышал старик голос в своей голове. Макарий представил огонь. «И что его питает?» – «Дрова». – «А теперь представь, что огонь погас». Макарий представил, что огонь погас. «Куда, по-твоему, ушел огонь, который погас? Направо, налево, назад или вперед?» – «Но про огонь, который погас, так сказать нельзя! Он никуда не ушел. Когда прогорели питавшие его дрова, огонь просто погас». – «Вот также и с тем, кто перешел на другой берег: про него нельзя сказать, что он там или здесь, или и там и здесь, или ни там и не здесь. У него больше нет того, что питает человека. Поэтому тот, кто все еще человек, не может ничего знать о том, кто перешел реку. Он освободился от всего, что связано с формой, от всего, что связано с чувством, от всего, что связано с восприятием и сознанием, и потому его невозможно обозначить хоть чем-то, что известно человеку. Он неизмерим, глубок и его невозможно описать».

***

– Ты с кем это разговариваешь? – дергали Макария за рукав спутники.

Макарий вдруг как-будто очнулся ото сна и уверено заявил:

– Я перейду реку!

– Не надо, друг. – принялись увещевать старика. – Не надо. Пойдем с нами. Дом уже близко. Посмотри, нас уже встречают. В доме есть вино и хлеб. Пойдем с нами, Макарий.

– Спасибо, друзья. Но мне больше не хочется.

Макарий, не оборачиваясь, пошел к реке, ступил на ее воды и спокойно прямо по воде пошел на другой берег. А когда он достиг его, то… Однако мы не можем ничего сказать о том, кто достиг другого берега.

***

Перед отбоем тюремщик принес в камеру Макарию хлеб и воду и увидел, что тело старика висит плашмя в воздухе в четырех локтях над полом. Испуганный солдат выронил хлеб и кружку с водой, выбежал из камеры и до конца своей вахты даже не заходил в коридор, ведущий к камерам заключенных. Но на следующее утро на пост заступил другой солдат, который не боялся ни бога, ни черта. Увидев парящее тело старика, которое к тому же стало распространять вокруг себя мягкое свечение, служивый скинул с плеча ружье, прорычал: «не положено!», – и саданул Макария прикладом в висок. Тело старика безжизненно рухнуло на пол, а свечение погасло. Когда же после плотного обеда с комендантом тюрьмы слегка подвыпивший тюремный врач пришел засвидетельствовать смерть узника, в камере не нашли ничего, кроме стариковских грязных лохмотьев и пучков седых волос, разбросанных там и тут. Все это собрали и зарыли на тюремном кладбище.

Позже в листке губернских новостей писали, что всемилостивый государь-император, учтя преклонные лета и бывшие военные заслуги взятого под стражу душегуба Лыкова Макария, великодушно того помиловал. Но заключенный настолько преисполнился благодарности и любви к царю, что помер от радости. Так и написали. Однако какой дурак верит тому, что пишут в губернских новостях!


июль-август 2025