Баррикады. Глава 6. Мастера импровизаций

Серебристый фольксваген мчал по Ингульскому мосту. Громов обеими руками сжимал руль, справляясь с нахлынувшими на него эмоциями. Обычно спокойный и выдержанный, сейчас он не мог прийти в себя и справиться с охватившим его приступом злости.

Не успел Громов пересечь мост, как ему на телефон поступил звонок от Анжелы Байковой.

– Александр Васильевич, делаем всё как вы сказали. Никуда не выходим, никому не открываем. К нам всё время кто-то усиленно пытается попасть. Дёргают ручку, тарабанят в дверь. Сначала спрашивали, где им найти Веронику, а потом начали спрашивать вас. Говорили, что вы им назначили встречу и что просили их подождать в редакции.

– Не верьте. Никому я ничего не назначал.

– Ну, я так и сказала, что вы нам ничего об этом не говорили, а посторонних мы не пускаем. Так потом начали звонить на наш редакционный. И конкретно обращались ко мне: «Анжела Викторовна? А где вы сейчас, на работе?» «Да, я работаю». «А где вы сейчас находитесь?» «Да какое это имеет значение?» «За дверью звучит ваш голос. Вы явно в помещении редакции. Откройте нам». «Я вас не знаю и ни о чём беседовать с вами не хочу».

Услышанное Громова насторожило. Так настойчиво в редакцию к ним ещё никто не вламывался.

– Вот, послушайте, – полушёпотом сказала девушка и, судя по звукам, вышла из дальней комнаты и зашла в то помещение, где находилась входная дверь в редакцию.

Там слышался голос его сисадмина Никиты Железнова и ещё чей-то другой, которого Громов не знал. Как догадался главред, разговор проходил через закрытую дверь редакции.

– Откройте, немедленно! – незнакомец говорил очень требовательно.

– Кто вы? Мы никого не ждём.

– Вы же редакция! Почему вы закрылись?

– Ну, это наше дело – закрываться нам или нет, – отвечал Никита.

– У вас рабочее время со скольки? С девяти часов! К вам пришли люди, а вы закрыты!

– Как нам работать – с открытой или закрытой дверью – это наше внутреннее дело. Мы не общественная приёмная и не орган государственной власти, чтобы принимать посетителей. Мы работаем так, как сами считаем нужным.

Голоса затихли, и в трубке снова послышался голос Анжелы, приглушаемый ладонью. Видимо, она снова спряталась в дальней комнате, чтобы её разговор с Громовым не сильно доносился до непрошенных гостей.

– Держитесь. Я скоро буду. Не открывайте, пока я не приеду. Слышите? Никому!

Через пять минут Анжела перезвонила снова.

– Вы представляете, снова пытаются проникнуть к нам. Теперь представляются работниками водоканала! Говорят, что утечка! Якобы мы затопили кафе на первом этаже. Я звонила в кафе, и просила девочек из салона красоты, с которыми я дружу, спуститься и проверить, что там. Они говорят, что всё нормально, никто их не затапливал. И всё равно стучат, тарабанят и требуют, чтобы мы впустили специалистов проверить трубопровод. Угрожают штрафом за недопуск коммунальщиков и компенсацией за повреждённое имущество! Я выглянула в окно, а там реально стоит машина водоканала и несколько человек в спецовке! Уже из банка к нам стучат – мол, да откройте уже, невозможно работать. Я не знаю, что делать!

– Ни на что не реагировать, никого не впускать! Это – моя команда, можете им так и отвечать! Они ломают комедию! Не поддавайтесь! Держите камеры при себе и всё снимайте! Я уже в дороге! Продержитесь ещё пару минут!

Громов отключился, нажав сильнее на педаль газа. Он поразился такой изобретательности дэгэбистов. То, что силовики, дабы попасть к кому-то в дом или офис, могут представляться газовщиками или почтальонами, он догадывался и раньше. Но то, что для этих целей они могут подогнать настоящий автомобиль водоканала, отрывая их сотрудников от работы, ему было трудно даже выдумать.

«Теперь понятно, почему у нас утечки иной раз не устраняются сутками, – с иронией подумал про себя главред. – Как же ремонтировать, если коммунальщики там, где они нужны дэгэбистам, а не простым горожанам?»

Подъезжая к зданию редакции, он заметил отодвинутую крышку канализационного люка и двух работников, возящихся возле колодца. Громов припарковался, вышел из автомобиля и засучив рукава подошёл к ним.

– Мужики, какие проблемы?

– Да вот, прорвало центральный водопровод. Несколько улиц уже без воды. Надо устранять дефект, срочно.

– И именно поэтому ваши сотрудники сейчас пытаются проникнуть в мой офис? Потому что здесь что-то прорвало? – не выдержал Громов, указывая на второй этаж расположенного рядом здания.

– Подождите, какие наши сотрудники? – удивлённо спросил из них, переглянувшись со своим коллегой. – Наши все здесь! Мы вот этот узел ремонтируем, а не ваш. К вам идёт другая ветка, с ней пока всё в порядке.

– Если ваши, как вы говорите, все здесь, кто же тогда к нам вламывается с претензией, что мы кого-то затапливаем?!

– Я не знаю. Уточните у Сергея Ивановича, – развёл руками водоканальщик. – Мы работаем на этом участке, в ваше здание даже не заходили.

Он указал в сторону тёмно-синего грузовика с изображённой на его бортах башней Шухова – первой водонапорной вышкой города, вокруг которой располагалась надпись «Адмиральскводоканал». Облокотившись о капот грузовика, мужчина лет сорока, худощавый, с угрюмым лицом, в спецовке водоканала общался с кем-то по мобильному телефону. До Громова доносились фразы:

– Да, приехали, на месте. Эти прохиндеи нас пускать не хотят, говорят: «Ждите начальника, он откроет». Я, конечно, и снаружи вскрыть могу, если они такие нерасторопные. Пусть сами потом с ним объясняются, как так получилось.

Человека, который говорил по мобильному, Громов узнал. Это был один из инженеров водоканала, с которым ему не раз приходилось пересекаться, когда они освещали аварии, связанные с порывом труб, либо когда жильцы домов, недовольные разрытыми спецтехникой водоканала проездами, вызывали журналистов.

Главред подошёл ближе, едва сдерживаясь от гнева.

– Я уже здесь. А теперь будьте добры рассказать об истинной причине вашего приезда.

Мужчина замолчал, обернулся на Громова и протянул ему руку для пожатия, после этого извинившись показал на свой телефон.

– Вот уже и журналисты здесь. А этот никак не чешется. Я сказал, что даю ему двадцать минут, чтобы прибыть на место, в противном случае мы самостоятельно вскрываем!

Инженер водоканала был явно чем-то озадачен, но уж точно не проникновением в редакцию «Барррикад».

«Странное дело, – подумал Громов. – Выходит, водоканал действительно приехал на вызов, а ушлые ребята из конторы решили воспользоваться ситуацией».

Когда рассерженный Громов подходил к зданию редакции, он заметил на себе пристальный взгляд мужчины у входа.

Главред зашёл в здание и стал подниматься по лестнице. Мужчина тут же принялся кому-то звонить и что-то докладывать по телефону.

Громов поднялся на второй этаж, огляделся и, достав из барсетки ключ, открыл дверь и прошёл внутрь. Он уже собирался её захлопнуть, как вдруг огромная и крепкая ручища ухватилась за дверное полотно.

Перед Громовым буквально вырос здоровяк в спортивной куртке, напоминающий братков из лихих девяностых. Коротко стриженный с прищуренными хищными глазами. Он смотрел на главреда, как охотничий пёс смотрит на добычу. Резко дёрнув дверь на себя, здоровяк распахнул её практически полностью.

– Это что ещё за…

Главред достал мобильный телефон, но громила перехватил его руку с аппаратом, заломил за спину и прижал Громова к столу у входа, надавив другой рукой на шею.

Связка ключей, которую Громов держал до этого, тут же оказалась в руках незнакомца, и он сунул её себе в карман.

Следом за ним в помещение редакции вошёл статный мужчина лет пятидесяти в строгом кашемировом пальто, идеально скроенном и безупречно сидящем на его фигуре. Всё в его облике указывало на руководителя высокого ранга, начиная от пальто и модельных ботинок из натуральной кожи, заканчивая безупречной стрижкой, придающей его пепельным волосам с проседью оттенок строгости и элегантности, и тонким шлейфом одеколона. Он обладал аристократическими чертами лица, которое можно бы назвать красивым, если бы не хищный, загнутый книзу кончик носа, напоминающий клюв коршуна.

Он вальяжно и спокойно – так, словно у них с громилой это был уже давно отработанный трюк – взял телефон из руки Громова, которую заломил здоровяк, и сразу начал в нём что-то рассматривать.

Ошарашенная светловолосая журналистка, Анжела Байкова, рефлекторно схватилась за камеру и выставила её перед собой, снимая происходящее.

– Анжела, звони в полицию! Вторжение в помещение, применение силы! Похоже на разбой! – крикнул Громов.

– Анжелочка, не надо никуда звонить, – нарочито-ласково произнёс мужчина в пальто, подойдя к журналистке.

Он фамильярно положил бледную руку девушке на плечо, отчего у той по телу пошла мелкая дрожь.

– Положите фотоаппарат на стол. Хватит на сегодня съёмок, – произнёс он тем же тоном, глядя на журналистку белёсыми, как у рыбы, глазами. – И советую вам с нами больше впредь так не делать. Кто мы, откуда и зачем пришли, ваш главный редактор вам потом объяснит. После того, как мы с ним мирно побеседуем.

– Ничего себе «мирно»?! – сдавленно произнёс Громов, глядя то в бычьи глаза громилы, то в белёсые глаза его компаньона.

– А вы, Александр Васильевич, и вправду не понимаете, почему наш с вами разговор проходит именно в такой форме?

Со стула в дальней комнате вскочил сисадмин Никита и, ворвавшись в ближнюю комнату, встал перед дэгэбистом, встретившись с ним недобрым взглядом.

– Не надо стоять передо мной в такой позе. Я этого не люблю, – сказал Железнову мужчина со зловещей полуухмылкой. – Вернитесь, пожалуйста, на ваше рабочее место. К вам вопросов у нас пока не имеется.

Особист обернулся на Громова и говорил уже более грубо.

– Где то, что ты снимал на парковке? Быстро.

– Да вот, при нём. Всё свеженькое, – сказал громила, показывая на барсетку с камерой, которая как раз лежала на столе.

Вошедший взял камеру, открыл экранчик и парой быстрых, отточенных нажатий поставил на воспроизведение последний файл. Запись начиналась из салона авто. В лобовом стекле был виден ведомственный микроавтобус ДГБ с группой людей, стоящих рядом, и каких-то глухих звуков, похожих на удары. Человек, держащий камеру, выскакивает из автомобиля. В кадр попадает несколько человек и какой-то патлатый парень, голову которого бьют об капот автомобиля, оставляя на нём кровавые подтёки. «Эй, вы что, ополоумели?» – слышится на записи голос Громова.

– А теперь видеорегистратор. Живо, – скомандовал вошедший.

Не ослабляя хватки, амбал потянул Громова за шиворот к себе и повёл его к выходу из редакции. Громила достал связку ключей, которые до этого вытащил из кармана Громова, отыскал в ней без труда автомобильный ключ, нажал на кнопку отключения сигнализации, бесцеремонно открыл водительскую дверь и вытащил из регистратора карту памяти. После чего захлопнул дверь.

Другой дэгэбист в этот момент очень злобно посмотрел на второй этаж, где была редакция «Баррикад». Туда же посмотрел и Громов. Анжела Байкова успела спрятаться за стену рядом с окном. Но дело было не в том, что она наблюдала, как дэгэбисты лазят в машине своего начальника. А в том, что в её руках была камера.

Когда они поднялись обратно, дэгэбист тут же подошёл к Анжеле, которая сидела за компьютером, крепко вцепившись в мышку пальцами правой руки.

– Вам же было велено не вести видеосъёмку. Вы когда нарушаете правила, задумываетесь о последствиях?

Вошедший говорил какими-то странными, сложными для восприятия фразами. Что за правила? Какие правила? И Анжела, которая за словом никогда в карман не лезла, встала в ступор и не знала, что ответить.

– Я журналист, и действую в соответствии с законом. Мы находимся у себя в редакции. Я ничего не нарушаю.

Девушка пыталась говорить уверенно, но голос предательски дрожал.

– А то, что сотрудников органов государственной безопасности, находящихся при исполнении, снимать нельзя, вы не знали? Главный редактор вас этому не учил? И в начале нашей беседы я предупреждал вас, чтобы вы этого не делали. У вас короткая память?

Казалось, что его слова имеют вес, причём физический. Всё, что он говорил, давило на мозг очень сильно. Анжела пыталась держать себя в руках и вести себя уверенно, но давалось ей это с большим трудом.

– Это не предупреждение. Это угроза, – выдавила она, наконец, из себя.

– Угроза, значит, – закивал головой дэгэбист, и было в этом что-то зловещее. – Угроз, Анжелочка, ты ещё не слышала. Но учитывая, что ты в такой ситуации оказалась впервые, спишем это на отсутствие опыта и эмоциональное состояние. Отдай устройство видеофиксации. В добровольном порядке.

Он протянул к ней руку так, как протягивают работники таможни ко всем, кто проходит таможенный контроль на границе. Громила снова прижал Громова к столу, но смотрел на Анжелу так, словно готов был и к ней подойти.

– Вы же не будете применять грубую физическую силу к девушке? – спросил Громов, кривясь и стараясь освободить свою руку, которая уже заметно начинала болеть.

– К Анжеле – не будем. Потому что Анжелочка – девушка умная. Она всё видела и сделала для себя правильные выводы. Правда, Анжелочка? И она сама нам всё отдаст на добровольных началах. И больше не будет повторять таких ошибок. Я прав?

Мужчина, похожий на коршуна, говорил вежливо, но смотрел на Анжелу очень пристально. Взгляд его был тяжёлым, и добра в этом взгляде было мало.

Анжела испуганно посмотрела на Громова. Тот кивнул, давая понять, чтобы она выполнила требование визитёров.

Журналистка открыла стол и достала оттуда камеру. Мужчина с носом коршуна включил её, посмотрел, на этой ли камере данная запись, после чего открыл слот и изъял из него карту памяти.

– Заберёте завтра. В ДГБ, после допроса, – холодно ответил он, и к кому он обращался, было не сразу понятно. – Ну так что, Александр Васильевич? Какие выводы вы сделали после сегодняшних событий?

– Вы творите всё, что вам заблагорассудится. Уверены, что всё сойдёт вам с рук. Какой ещё вывод у меня может напрашиваться? – сдавленно произнёс Громов, и здоровяк прижал его к столу ещё сильнее.

Главред застонал. Мужчина нахмурил брови и наклонился к нему.

– Нет, Александр Васильевич. Не всё что заблагорассудится. Так мы ведём себя только в самых крайних случаях, когда более гуманные методы, которые у нас в приоритете, оказываются неэффективны.

– Какие ещё «более гуманные методы»?

Громов попытался поднять голову и посмотреть на своего собеседника. Но здоровяк опять прижал её к столу.

– Наши люди приходили сегодня к вашей журналистке в больницу. Хотели нормально, по-человечески с ней пообщаться. Калинковой достаточно было просто предоставить нам те записи, которые она сделала вчера на заводе. И ни упрёков, ни претензий в свой адрес она бы даже не услышала. Но в больнице вашей девочки не оказалось. Женщины, лежавшие вместе с ней в палате, рассказали, что ни свет ни заря ей кто-то начал названивать. Камеры наблюдения, установленные на этаже, подтвердили, что она беседовала с кем-то по телефону и была явно чем-то взбудоражена. Потом зачем-то удалялась в уборную и была там достаточно долго. Потом стояла в коридоре у поста дежурной медсестры и подслушивала. Странное поведение в шесть часов утра для человека, который живёт в привычном ритме жизни, не так ли? Потом собрала вещи, проникла в эвакуационный блок и бросилась в бега. Чего ей было так бояться, если она была уверена, что ничего незаконного не совершала? Разве законопослушные, порядочные граждане так себя ведут?

– Не более непорядочно, чем ваши повели себя…

Громов хотел добавить «в трамвае», но громила снова прижал его голову к столу, на этот раз уже гораздо сильнее.

– Александр Васильевич, ну хватит уже приплетать этот трамвай. По этому досадному случаю уже началось служебное расследование, причастных к этой ситуации, вероятно, ждёт дисциплинарное взыскание. Но отчитываться перед вами о ходе этого расследования, как вы понимаете, мы не будем, ибо это внутренняя информация. Давайте подумаем о другом: что мешало Калинковой, которую оперативно разыскали наши ребята, принять приглашение побеседовать с ними? Зачем было их провоцировать? Устраивать этот цирк, прятаться за спиной какого-то деда, который вообще не разобрался в ситуации, подумал, что два здоровых мужика хотят её изнасиловать, снимать их из кабины водителя, куда пассажиры вообще заходить не должны… И когда уже в третий раз наши люди решили к ней подойти, чтобы мирно, цивилизованно побеседовать, она запрыгнула в микроавтобус местного телеканала. Зачем каждый раз, видя наших сотрудников, пытаться от них сбегать? Вы её этому научили, Александр Васильевич? Что, инъекция, которую вы получили семнадцать лет назад, перестала действовать, раз вы начали совершать те же ошибки, только уже не в одиночку, а коллективно? И да, личность человека, который ей звонил, мы установили. Он уже находится у нас в управлении и даёт показания. Теперь поговорим конкретно о вас и вашем недостойном поведении.

Мужчина снова подошёл поближе к Громову. Лицо исказила гримаса брезгливости, а тон стал ещё более осуждающим.

– Понимая, в каком состоянии может находиться ваша журналистка после всего, что было вчера и что было сегодня, и не желая доводить до эскалации и усугублять её состояние, мы пошли не беспрецедентные меры. К ней была направлена не группа захвата из матёрых парней при форме и оружии, как это обычно и делается, а руководитель нашей пресс-службы. Она лично пришла сюда, чтобы поговорить с ней и с вами. Как коллега с коллегами. В непринуждённой обстановке и без лишних бумажек. В общении с ней вы проявили бестактность, неуважение к ней лично и к ДГБ как структуре. Более того, вы применили к нашей сотруднице грубую мужскую силу, что недопустимо, учитывая ваши весовые категории и половую принадлежность вашу и её. Неужели вы считали, что такая дерзость сойдёт вам с рук только потому, что вы журналист и руководитель издания?

Он бросил презрительный взгляд на Громова и прошёл в помещение, где были расположены рабочие места системного администратора и редактора ленты новостей. В помещении повисла тишина, и даже звук нажатия клавиш казался невероятно громким.

– Алексей Эдуардович Яров, правильно? – обратился он к печатающему парню в очках.

Мужчина обошёл стол и стал у того за спиной. Под пристальным взглядом белёсых глаз парень застыл в оцепенении.

– Ну, чего вы так напряглись, будто вам сейчас приговор зачитывать будут? К вам мы претензий не имеем. Во всяком случае пока, – произнёс особист и слегка засмеялся. – Я просто хочу вам задать пару вопросов, на которые вам достаточно просто честно ответить. Вы видели вашу коллегу Веронику Калинкову сегодня утром?

По лбу Алексея скатились капли пота. Он молчал. Тут подал голос Громов, которого здоровяк уже отпустил и лишь наблюдал за тем, чтобы тот не делал никаких резких движений.

– Вы нарушаете закон, допрашивая моего сотрудника без вызова по повестке и без адвоката! Он имеет право на защиту!

Особист ухмыльнулся.

– А вы ничего не нарушили, когда отправили своих сотрудников лазить по предприятию оборонно-промышленного комплекса и вести там съёмку? Поэтому о нарушениях, пожалуйста, молчите.

Он снова переключился на Ярова.

– А Артур Дорогин вам про свою вчерашнюю вылазку на завод не рассказывал?

– Нет.

– А чего так? Вы же друзья. Хотите сказать, что он попал в переплёт и вам ничего про это не говорил?

Яров отрицательно покачал головой.

– Ну вы же виделись с ним сегодня здесь. Вы пытаетесь от нас это скрыть?

– Нет… Его сегодня здесь не было.

Лицо парня побледнело, на лбу выступили капельки пота.

– Стало быть, Калинкова была... – подытожил мужчина в пальто. – Где она сейчас?

Яров лишь нерешительно пожал плечами, не в силах выдавить из себя ни слова.

Мужчина усмехнулся, вышел из комнаты и взглядом указал громиле на дверь, расположенную напротив. Это была дверь в кабинет главреда.

У Громова внутри похолодело, так как недавно он оставил в этом кабинете Калинкову.

Мужчина подёргал ручку, но дверь оказалась заперта. Здоровяк протянул ему связку ключей, которую у этого забрал у Громова.

Дэгэбист покрутил её в руках, внимательно оглядывая, попробовал один ключ, второй, третий. Стало ясно, что ключей от кабинета главного редактора на связке нет.

– Ключ! – произнёс он и требовательно посмотрел на Громова.

– На каком основании? – спросил главред.

– Тебе мало оснований? – спокойно, но с явным раздражением спросил мужчина-коршун в пальто.

Он сделал здоровяку «жест взглядом», тот подошёл, разбежался и высадил дверь в кабинет главреда на глазах у ошарашенных журналистов. Он влетел в кабинет так, словно собрался там кого-то захватывать. Вслед за ним туда же зашёл и второй мужчина.

Сердце у Громова бешено заколотилось. Но Калинковой в кабинете не было. Дэгэбисты прошлись по кабинету, заглядывая под стол и кресла, раскрыв шторы, просматривая шкафы и пространство за ними. Везде было пусто.

Ещё раз обойдя все помещения редакции, мужчина в пальто обернулся в сторону Громова, продолжая держать в руках его телефон.

– Может быть, вы всё-таки скажете, где сейчас Калинкова?

Громов развёл руками. Последний раз он с ней в этом кабинете, поручил ей никуда не выходить, и теперь был безмерно рад, что это поручение она нарушила. И раз дэгэбисты так настойчиво расспрашивают о местонахождении Вероники, стало быть, она не у них. Главреда это успокаивало.

– Почему за последние несколько часов в вашем телефоне нет никаких вызовов Калинковой?

– А почему они должны были быть?

– Полтора часа назад вам звонила Агата Мичман. О чём она с вами общалась?

– О том, что ваши сотрудники проводят обыски в лабораториях АКУ, – пожал плечами Громов. – А потом я имел наглядную возможность убедиться в методах вашей работы. Последний раз – минуту назад.

Громов скривился и прошёлся рукой по шее, которую чуть не раздавил своей огромной лапой здоровяк из ДГБ.

Дэгэбист продолжал пристально смотреть на Громова, переводя взгляд на сообщения в его телефоне, но надменная ухмылка с его лица куда-то исчезла.

– У нас есть информация, что Калинкова это здание не покидала. Камеры наружного наблюдения зафиксировали, как она сюда зашла. Мы не будем перерывать здесь все офисы, крышу и подвалы в её поисках, поэтому предлагаю вам самим оказать нам в этом содействие. Что будет с вашей стороны очень благоразумно.

Дэгэбист сунул руку во внутренний карман своего пальто и достал оттуда три бумажные полоски. Это были повестки с вызовом на допрос – на имя Громова, Калинковой и Дорогина. Всех троих вызывали завтра на девять часов утра.

– А если я не окажу? – спросил Громов, разглядывая повестки.

Его крупный напарник бесцеремонно подошёл к расположенному у выхода кофейному автомату, взял картонный стаканчик и поставив его в окошко, заказал двойной эспрессо.

– Ну тогда вас троих доставят на допрос принудительно. И, поверьте, ни вам, ни вашим сотрудникам от этого лучше не будет, – предупредил дэгэбист.

В повисшем молчании был слышен только звук работающей кофе-машины, которая тщательно молола зёрна и подогревала воду.

Громила вытянул стаканчик с дымящимся напитком, захватил своей огромной ручищей охапку сахарных пакетиков, одним движением разорвал их и сыпанул в стакан.

– Если у вас появится какая-то другая информация, которая может помочь в её поисках, до завтра не ждите, сообщите сразу. Надеюсь, вы проявите благоразумие, как и в тот раз.

– А если не проявлю? – съехидничал Громов.

Здоровяк несколькими глотками осушил картонный стаканчик, поставил его на стол и ударил по нему толстым кулаком, смяв тот практически в блин.

– Проявите, Громов, проявите.

С этими словами седовласый дэгэбист в пальто положил на столик с кофейным автоматом рядом со смятым картонным стаканчиком телефон Громова, а сверху – свою визитку.

Он снова сделал своему крупному напарнику знак взглядом, тот после чего мужчины развернулись и ушли.

Главред повернулся в сторону Байковой, которая смотрела на удаляющихся по коридору напуганным взглядом.

– Простите, что так вышло. Я пыталась снимать незаметно… Вы же видели… У меня ничего не вышло.

– Не надо ничего объяснять и тем более оправдываться. Не всякий бы так держался перед этими уродами так, как держалась перед ними ты.

Анжела была девушкой из разряда тех, кого называют «пробивными». Несмотря на свой возраст и женственность, там, где надо, она проявляла невиданную настырность. И в моменты, когда ей в очередной раз удавалось попасть туда, куда журналистов пускать не хотели, или что-то разузнать, Громов в шутку коверкал её фамилию с «Байкова» на «Бойкова». Но в этот раз Громов заметил у неё то, чего никогда не замечал ранее. Её руки дрожали. Было видно, что даже видавшую виды Байкову эта ситуация впечатлила.

Он глянул на визитку, которую недавно оставил ему в редакции один из непрошенных гостей. На чёрном фоне позолоченными буквами в две строчки читалась надпись: «Департамент государственной безопасности. Управление в г. Адмиральске». От имени и фамилии собственника визитки их отделяла золочёная полоса. «Артамонов Виктор Всеволодович. Заместитель директора», – прочёл Громов ниже.

Эту фамилию он помнил, хоть и не сразу узнал человека, подпортившего ему карьеру во много лет назад, во времена, когда Громов был тележурналистом и работал на городском телеканале.


* * *


В тот день их съёмочная группа была направлена на Прибугскую дистанцию железнодорожного узла, проходящего недалеко от посёлка Гранитный. Страшная железнодорожная авария, в результате которой с рельсов сошёл «Южный экспресс» – фирменный поезд, курсирующий из Адмиральска в столицу Причерномории и обратно.

Тогда несущийся на огромной скорости экспресс протаранил застрявший на рельсах автомобиль. Машинист включил экстренное торможение, в результате чего с рельсов сошли три первых вагона, а находящиеся в них пассажиры были травмированы. В салоне автомобиля находилась молодая женщина, которая, по словам очевидцев, попыталась обогнуть закрытый шлагбаум и застряла на путях. Вместе с ней погиб и станционный смотритель, который пытался её вызволить из застрявшего на рельсах авто.

Последствия не были бы так фатальны, если бы Южный Экспресс ехал в своём обычном режиме, а не на максимальной скорости. Превышение скорости перед железнодорожными переездами запрещено, но поезд задержался на узловой станции из-за тепловоза, застрявшего на путях, а фирменный поезд не должен опаздывать.

К моменту приезда съёмочной группы, кареты скорой помощи увозили пострадавших, а на переезде работали эксперты-криминалисты. Сняв, как медработники оказывают первую помощь пассажирам вагонов, Громов с оператором направились к переезду. Оператором у них тогда работала Нелли Картавцева – женщина лет сорока. Одетая по-мужски, с короткой стрижкой, всегда острая на язык и с непробиваем стальным, как казалось Громову, характером. Выезжать на места происшествий, где было много крови, и «снимать людские туши», как она называла пострадавших в результате всевозможных перестрелок и поножовщин, было для неё делом привычным. На канале она слыла как «баба с яйцами». Учитывая её внешний вид, это можно было бы счесть за сарказм. Но подразумевалось под этим совершенно другое: всегда свою работу она выполняла с хладнокровием и непрошибаемостью, которым могли бы позавидовать многие её коллеги мужского пола.

Директором телеканала у них тогда был Леопольд Поликарпович – человек смешной, но не в меру педантичный. Всех представителей СМИ, которых кормит не только голова, но и язык с ногами, он делил на три категории – homo filmans («человек снимающий»), homo scribens («человек пишущий») и homo loquens («человек говорящий»). Всем трём видам он приводил в пример Нелю, говоря о том, что любой работник СМИ, будь то оператор, журналист, ведущий или диктор, должен быть эмоционально стойким и не реагировать ни на какие раздражители. Нелли Картавцева отвечала этому критерию на все сто. И, казалось, нет на свете вещи или явления, которое могло бы вывести её из равновесия.

Снимая рельсы и шпалы, забрызганные кровью, и жуткое месиво из человеческого мяса и костей, намотанное на железные колёса паровоза, её рука ничуть не дрогнула. Но когда они дошли до протараненной поездом и смятой, как пивная банка, золотистой иномарки, из которой спасатели буквально вырезали раздавленное женское тело, её стошнило. С бледным лицом и стеклянными глазами Неля передала камеру Громову, промычала какие-то извинения заплетающимся языком и ватными ногами поковыляла прочь от места аварии.

Взяв камеру из рук оператора, Громов продолжил съёмку. Лицо пострадавшей превратилось в сплошную кашу, или даже красную мякоть арбуза или подгнившего помидора, осыпанную, как кусочками льда («косточками, Громов, косточками») мелкими осколками лобового стекла. «Арбузная мякоть» стекала по её длинным светлым волосам, которые казалось были облиты вишнёвым вареньем. Её тело нанизало на металлический каркас авто, как шашлыки на вертел.

Громов ужаснулся своим гастрономическим ассоциациям. Видимо, так молодая психика защищалась от ужаса, к которому он не привык. Но от которого нельзя было отводить глаза, потому что надо было снимать. И картинка в кадре не должна дрожать, так как это непрофессионально.

А ещё Громов уловил этот странный запах, и думал о том, где же он мог ощущать его ранее. Что-то очень знакомое, но такое, что раньше никогда не ассоциировалось ни со смертью, ни с опасностью. И тут Громов вспомнил. Мясной павильон. Такой запах он ранее слышал на рынке в мясном павильоне. Запах свежего мяса, исходящего от прилавков, весов и разделочных досок.

Закончив съёмку, Громов оглянулся, ища глазами напарницу. Облокотившись о стену будки смотрителя, Неля сползала по ней. С камерой на плече Громов бросился к напарнице. Присел рядом с ней на корточки и проверил пульс.

– Я нормально, Сашка. Не ходи наверх, – дрожащими губами произнесла операторша, словно стараясь отмахнулся от того, что она только что видела.

– А что там? – спросил Громов и осёкся.

Изнутри будки слышались тяжёлые глухие удары. Звуки напоминали те, как если бы тяжёлый мешок картошки швыряли из стороны в сторону и били им по стенам. И вдруг среди звуков ударов Громов смог разобрать человеческие всхлипы и тяжёлые стоны вперемешку с кашлем, как будто издающий эти звуки выплёвывал внутренности. Отбросив предостережение напарницы, Громов ринулся наверх. Что бы там ни было, с ним была включённая камера – его защита и его тотем.

Вот тут-то Громов и увидел его – мужчину со звериным оскалом и хищным выражением лица, загнутым книзу носом, похожим на птичий клюв. Его фирменный модельный пиджак и сорочка из белой ткани были забрызганы кровью. Под ним в буро-красной луже валялось тело пока ещё живого человека. Ступая по луже своими лакированными туфлями, он обошёл вокруг, оставляя кровавые следы, и пнул бедолагу носком туфля прямо в грудь. Тот тяжело закашлялся.

Почувствовав на себе чужой взгляд, мужчина развернулся и увидел стоящего в дверях молодого парня со включённой камерой. В порыве ярости он направился к нему. Подхватив камеру Громов практически сбежал со ступенек и стремглав бросился к автобусу съёмочной группы, до которого чудом доковыляла Неля. Действие происходило как будто в каком-то кошмарном сне. Представители инспекции по безопасности на железнодорожном транспорте (в народе их называли просто – ЖД-полиция) молча смотрели на эту сцену и никак не реагировали.

– Поехали! – закричал Громов водителю, заскакивая в автобус и вталкивая туда операторшу.

Громов сидел рядом с водителем и всю дорогу, пока они ехали до Адмиральска, напряжённо глядел в лобовое стекло. Его трясло. Видеокамеру, на которой хранились компрометирующие записи, он спрятал под задним сидением.

Сейчас он даже не думал о том, под каким соусом и в каком виде их лучше преподать – он больше был озабочен тем, как ему их довезти до редакции и самому добраться до неё живым. Громов не знал, кто были эти двое, но был уверен, что стал свидетелем жестоких криминальных разборок. За само наличие таких записей его могли просто убрать – пристрелить или, в крайнем случае, подстроить ДТП. Иначе чем тогда объяснить смерть некоторых журналистов, политических деятелей или свидетелей серьёзных преступлений, которые погибали при странных обстоятельствах – непредвиденных и никем потом так и не расследованных.

Они пересекли мост, выехали на улицу Пушкинскую, которая отделяла их от кольца и поворота на проспект. А дальше до телецентра рукой подать. И только когда в окне показалась родная телебашня, Громов выдохнул. На проходной им раскрыли ворота и автобус въехал на территорию.

С камерой в руках, на которой была сенсация, Громов бросился искать руководителя новостного отдела. Сжимая заветную кассету в руке. Однако того на месте не оказалось. На звонки Громова он не отвечал. Стоя у широкого обзорного окна в холле Громов обратил внимание на два чёрных автомобиля, заехавших на территорию телецентра. Он ещё раз набрал начальника. Тот не ответил. И тогда Громов сделал поступок, который разделил его жизнь на «до» и «после» – позвонил в полицию, сказал, что он журналист городского телеканала, что на его глазах зверски убивали человека и что у него есть видеофиксация этого преступления. Он назвал место, где произошло избиение, и описал внешность жертвы и нападавшего. Оператор на том конце связи ответил ему, что направит экипаж прямо на телецентр.

Не теряя времени, Громов помчался в монтажный отдел и принялся перезаписывать отснятый материал с кассеты на компьютер. Неля в окружении двух ассистенток сидела с кружкой мятного чая в руках и говорила, как тогда показалось Громову, бессвязные вещи.

– Такие букеты красивые рисовала. Охапки сирени… Бутоны распустившиеся в стеклянном чайнике… Всё настолько живое, что хочется потрогать… А пейзажи какие – как с другой планеты. Смотришь на эти два солнца на горизонте – одно восходит, другое заходит… Или это звёздное небо на поверхности родника – ты словно в него погружаешься, растворяешься в нём…

Громов понимал, что его напарница пережила шок. Он точно знал, что где-то у девчонок была валерьянка и какое-то успокоительное на травах. Может быть, именно под его воздействием его напарница выдавала столь галюциногенные перлы.

– А игры как теперь без неё проходить будут? Кто теперь будет проводить Эльфийский бал и Ночь русалок?

Кассета копировалась очень медленно. Громову казалось, что намного медленнее чем обычно – будто само время его испытывало на прочность. А Неля продолжала бормотать про каких-то эльфов с огромными глазами, смотрящими прямо тебе в душу.

– И доченька у неё осталась. Настенька… С кем же она теперь будет? Какое будущее её ждёт? Ей же только четырнадцать. Как она это перенесёт? Бедная Настя…

Запись, наконец-то, скопировалась и Громов начал просматривать отснятый материал на большом экране. При виде кадров со смятой машиной и изуродованным молодым женским телом, находящимся внутри, бессвязная речь шокированной напарницы наконец-то приобрела смысл. Оказалось, что она знала погибшую. Ею была Майя Ветрова – адмиральская художница и руководитель клуба ролевых игр «Песнь Миров». Оказывается, Неля и сама входила в клуб, отыгрывая лучников, воинов света и мифических персонажей. Майя была как богиня этого сообщества. Её любили все. Неля говорила, что до сих пор не может поверить в то, что это произошло.

Кадры с места аварии сменились скудным интерьером железнодорожной будки. И тут заглянул звукорежиссёр и сказал, что Громова к себе вызывает главный. Остановив запись и спрятав кассету в карман, Громов направился к выходу.

Обычно в кабинете начальника пахло кофе и коньяком, сейчас же в воздухе витал запах неприятностей. За широким овальным столом сидели трое полицейских, видимо приехавших по вызову, и ещё двое мужчин в чёрных пальто. Руководитель телеканала стоял у окна, сжимая какую-то бумажку.

– Громов Александр Васильевич? – начал один из мужчин в чёрном. – Предъявите ваши документы.

Он сверил данные со своего листка с громовским паспортом, после чего сухо поставил перед фактом:

– Собирайтесь. Вы проедете с нами.

Громов бросил взгляд на своего начальника – тот лишь вздохнул и развёл руками.

Громова вывели к одному из чёрных автомобилей, стоящих у здания телецентра. Мужчины усадили его на заднее сидение. Один сел на место водителя, двое других – по обе стороны от Громова.

– Могу я поинтересоваться, что произошло?

– Вы проводили незаконную съёмку, – ответил один из мужчин.

– А куда вы меня везёте? – спрашивал Громов.

Он не мог понять, почему мужчины в чёрном увозят его с телецентра на глазах у полицейских, а его начальник лишь разводит руками.

– Скоро узнаете, – прозвучал холодный и неинформативный ответ.

Громов подумал, что под незаконной съёмкой, возможно, имелась в виду съёмка железнодорожной инфраструктуры – рельсошпальной решётки, переезда и шлагбаума с семафорами. Но о том, что их снимать нельзя, никто не предупреждал. Да и как бы они могли снять происшествие, не снимая места, где оно произошло?..

Они подъехали к монолитному шестиэтажному зданию с огромным гербом на фасаде и большой гранитной лестницей, ведущей к главному крыльцу. По обе стороны лестницы стояли то ли гранитные, то ли мраморные грифоны с огромными щитами в передних лапах. Нависала над всей этой инсталляцией огромная надпись, начертанная объемными золотистыми буквами: «ДЕПАРТАМЕНТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПРИЧЕРНОМОРИИ».

Однако к этому входу его не повезли. Машина свернула на соседнюю улицу и помчалась к задней части квартала. В здание ДГБ Громова заводили через чёрный ход.

Громова доставили в отдельный кабинет, где сотрудник в чёрной форме с погонами стал вести протокол. Сначала он спрашивал у Громова анкетные данные. После вопросов о месте жительства, работы и образовании последовали вопросы, что он делал на ЖД Прибугской дистанции, как получилось, что камера оказалась у него, а не у оператора, и какова была цель съёмки. Для Громова все эти вопросы звучали странно.

– Кому вы собирались передать эти записи?

– Своему телеканалу, – сказал, пожав плечами, Громов.

– С какой целью вы их показывали сотрудникам телецентра?

– Потому что они должны быть частью телерепортажа?

– Чем было мотивировано вашей желание включить их в телерепортаж?

– Подождите! Вы что, пытаетесь сделать виноватым меня? Это я избивал человека? Может быть, и аварию, по-вашему, я спровоцировал?

– У вас неверное представление о нашей структуре и методах нашей работы. – Сотрудник ДГБ говорил спокойно, но как будто на автомате. – Каждый отвечает исключительно за свои действия.

– И какие же действия инкриминируют мне?

– Вы производили незаконную съёмку, а затем скрылись с места происшествия.

– Так я же не был его участником!..

Ничего не отвечая, он вывел на печать протокол и дал Громову, чтобы тот поставил свою подпись.

В протоколе Громов прочитал, что он пытался объяснить, что, выполняя свои должностные обязанности как корреспондент городского телеканала, приехал на место железнодорожной катастрофы, в результате которой поезд протаранил автомобиль и сошёл с рельсов. Громов был в составе съёмочной группы, кроме него на место прибыли также оператор телеканала Нелли Картавцева и водитель, который находился в транспортном средстве, принадлежащем телеканалу, и из него не выходил. Осуществляя съёмку на месте аварии, оператор не смогла справиться с нервами, так как выяснилось, что в этой катастрофе погибла её близкая подруга Майя Ветрова – художница и руководитель клуба «Песнь миров», в который входила Картавцева. Увидев изуродованное тело подруги, Картавцева поняла, что не в состоянии вести съёмку, и передала камеру ему, своему корреспонденту, а сама отошла к будке станционного смотрителя, чтобы успокоиться. Громов продолжил съёмку на месте аварии и после её окончания направился к домику станционного смотрителя, чтобы узнать, как себя чувствует Картавцева. Когда он подошёл к своей коллеге, она сказала, что в этой будке избивают человека и что он истекает кровью. Решив, что Картавцева стала свидетелем криминальных разборок, Громов помог ей подняться и вместе с ней побежал к микроавтобусу. Он попросил водителя быстрее ехать в город, объяснив это тем, что оператор нуждается в медицинской помощи. Об услышанном от оператора он водителю не говорил. Как только они прибыли на телецентр, Громов сразу же позвонил в полицию и рассказал о возможном преступлении. Описание инцидента и его фигурантов он взял со слов оператора, Нелли Картавцевой. Но сказал, что видел это сам, поскольку понимал, что позвонить в полицию лично Картавцева сейчас не в состоянии. А поскольку и сам пребывал в состоянии шока, адекватно оценивать ситуацию он не мог.

– Я под таким расписываться не буду, – замотал головой Громов. – При чём здесь Картавцева? Я лично был свидетелем избиения! Я фиксировал происходящее на камеру! Эти записи спрятаны в надёжном месте, и если я отсюда не выйду – они будут обнародованы!

При этих словах опрашивающий его дэгэбист изменился в лице.

– Чего вы хотите?

– Справедливости и наказания виновных! – решительно заявил Громов. – Когда я зашёл в будку смотрителя, увидел там двоих. Один лежал в луже крови, а другой забивал его. Рядом находилась железнодорожная полиция, вероятно всё это слышала, но ни на что не реагировала. Этот подонок бил ногами человека и вёл себя очень вольготно.

– Подбирайте слова, господин Громов! – угрожающе металлическим голосом произнёс дэгэбист.

– Да кто он такой, что вы его защищаете?! Криминальный авторитет? Или… – Громов вдруг начал догадываться. – Это был один из ваших сотрудников, и я зафиксировал на камеру процесс дознания?

Мужчина в форме молчал, но его взгляд, устремлённый на Громова, пронизывал насквозь. Судя по всему, Громов попал в точку.

– Кто этот человек? Отведите меня к нему. И пусть он мне в глаза скажет, что ничего этого не было и что я это всё придумал!

– Это невозможно, – ответил дэгэбист.

– Значит, вынуждать меня оговорить мою напарницу для вас возможно, а устроить мне встречу с человеком, которого я снял, невозможно? Тогда невозможна и моя подпись под этим бредом!
 
Дэгэбист посмотрел на Громова с сочувствием и снисхождением, как смотрят электрики с опытом на жителей квартир, пытающихся собственноручно заменить розетку или поставить автомат. В другой ситуации он бы, возможно, даже рассмеялся. Но вместо этого он внезапно поднялся и вышел из кабинета, оставив Громова одного. Журналист ждал, глядя на круглые механические часы, висящие над входной дверью и отсчитывающие секунды. Минутная стрелка медленно ползла по кругу. Дэгэбист не появлялся – возможно, дал Громову время подумать и подписать протокол.

Громов подошёл к выходу и осторожно приоткрыл дверь. По обе стороны коридора стояли молодые парни. Они мгновенно уставились на него. Поняв, что уйти так просто не получится, Громов вернулся обратно в кабинет и продолжил смотреть на минутную стрелку.

Он ещё раз прочитал протокол и отложил обратно, так и не подписав.

Тишину нарушало только тиканье часов. Минутная стрелка описала полный круг. Тут дверь снова приоткрылась и вошло два человека в форме с висящими на поясе пистолетами в кобуре.

– Пройдёмте с нами, – требовательно произнесли они.

Громова провели по коридору и вместе с ним поднялись на лифте на третий этаж. Они шли через огромный холл с мраморной отделкой. Пол был устлан ковровым покрытием.

По одну сторону находились массивные дубовые двери кабинетов, с другой располагались панорамные окна и стоящие в проёмах статуи.

Они остановились у третьей двери. Громов бросил взгляд на табличку «Артамонов Виктор Всеволодович. Начальник отдела по вопросам сохранения государственной тайны». И один из мужчин в форме постучал.

– Войдите, – прозвучал изнутри грубый мужской голос.

В широком кожаном кресле сидел тот самый человек с хищным лицом и носом, напоминающий птичий клюв. На нём была идеально отглаженная и сияющая белизной рубашка, а на ней – безупречно сидящий на фигуре пиджак.

Двое мужчин завезли в кабинет Громова и практически усадили на стул перед ним, после чего отошли к двери и стали возле неё.

– Оставьте нас одних, – приказал мужчина с хищным лицом.

Те обеспокоенно переглянулись. Один достал из-за пояса наручники и пошёл по направлению к Громову, чтобы их на него надеть.

– Не стоит, – произнёс мужчина, властно восседавший за столом. – Господин Громов острый только на язык. Другого оружия он при себе не имеет.

«А с безоружным я справлюсь», – добавил Громов у себя в голове, вспоминая, с каким хладнокровием и безжалостностью он избивал человека в станционной будке.

Охранники кивнули и вышли.

Когда Громов прочитал надпись на табличке, где была указана должность хозяина кабинета, и когда узнал в человеке, занимающем этого кабинет, того, кого он так бесцеремонно снял в станционной будке, когда тот избивал до полусмерти человека, он обалдел. Из предыдущей беседы он уже догадывался, что скорее всего на его запись попал работник спецслужбы. Но того, что он заснял руководителя такого ранга, Громов даже не предполагал. Ему казалось, что подобные действия начальство подобных ведомств всегда поручает тем, кто ниже, и никогда не марается ими само. И находясь в этом кабинете и глядя на своего оппонента, он начал понимать, что ничего хорошего от разговора с ним ожидать не приходится.

Когда Громов рассматривал интерьер, его взгляд устремился на фотографию женщины в рамочке, стоящую на столе. Блондинка с распущенными волосами, развевающимися на ветру, в романтичном белом платье, посреди усеянного ромашками поля. Женщину на фото он узнал. Это была та самая Майя Ветрова – известная адмиральская художница, погибшая сегодня в железнодорожной аварии.

Перехватив взгляд Громова, мужчина в ту же секунду отвернул от него фотографию.

– Вы хотели со мной поговорить. О чём?

– О том, как и зачем я здесь оказался. Я стал свидетелем ваших незаконных методов дознания? Этот человек в будке железнодорожного смотрителя украл какую-то гостайну?

– Остроумно, господин Громов, – ответил его собеседник.

Его рот даже не расплылся в ухмылке. Обычно, отвечая на подобные фразы, собеседники пытались изобразить усмешку и вложить в свои слова хоть какие-то эмоции. Лицо же этого человека не выражало ни эмоций, ни мимики, не было ни ухмыляющимся, ни раздражённым. Скорее, было задумчивым.

– Почему я здесь? – повторил свой вопрос журналист. – Что мне вменяют?

Мужчина за столом посмотрел на него, как на дурачка.

– Кажется, человек, который вас опрашивал, вам это объяснил.

– Ваш сотрудник предлагал мне заняться оговором. И свернуть всё на женщину, которая и так перенесла стресс.

Взгляд дэгэбиста наполнился яростью.

– То есть, вы считаете, что кроме неё больше никто не перенёс стресс? Только у НЕЁ умер близкий? Значит, только ОНА пострадала? – говорил Артамонов так, словно бил молотом.

– Почему же? Пострадал-то как раз человек, которого вы избивали! Я же своими глазами всё видел! – с вызовом говорил Громов. – Где он сейчас? Что с ним? Небось тоже в этих застенках?

Тот едва заметно вздёрнул брови и посмотрел на Громова ещё более пристально и серьёзно, словно пытаясь окончательно убедиться в том, уж не придурок ли он.

– И вы, конечно же, решили, что я изверг, избиваю ни в чём не повинного человека, и потом из этой сторожки вынесут его тщательно запакованный труп, – сказал мужчина спокойно и размеренно, но дожидаться ответа или другой реакции Громова не стал. – На самом деле, этот выродок начал врать, покрывая своё начальство. Нёс пургу про отказавшие тормоза. И не хотел признаваться, кто ему дал приказ гнать с превышением скорости. Боялись, что это может отразиться на репутации «Южного Экспресса».

В его голосе внезапно послышался надлом металла.

– Так это был машинист поезда? – спросил Громов.

Мужчина за столом лишь отвёл взгляд – как показалось Громову, на фотографию, которую до этого он отвернул от его глаз.

– Простите, а… какое это имеет отношение к государственной тайне? У нас графики хождения «Южного экспресса» стали государственной тайной? – полюбопытствовал Громов, и невпопад процитировал слоган из рекламы: – «Южный экспресс. Никогда не опаздывает». Настолько «никогда», что если это вдруг случается, оно становится гостайной, которую необходимо охранять.

Громов сказал это как бы в шутку, ни на что не намекая. И сразу же осёкся, поняв, что для сидящего перед ним сверхсерьёзного мужчины его фразы могут прозвучать издевательски, и его реакция на них может быть непредвиденной. Но тот молчал, отстранённо глядел куда-то в сторону и Громова словно не слышал.

Громов невольно повернул голову, пытаясь понять, куда направлен его взгляд, и увидел, что он устремлён на картину – огромный во всю стену пейзаж с водопадом, освещённым двумя солнцами. Возле него стоит фантастическая девушка в длинном полупрозрачном платье и набирает воду в хрустальный кувшин. Её волосы переливаются в закатных отблесках и развеваются на ветру. Пейзаж был оформлен в дорогой багетной раме, которую написавший картину художник вряд ли мог бы себе позволить. «Или художница», – внезапно поправил себя Громов.

Его взгляд упал на угол нижний правый угол картины, где стояла подпись. Он разглядел там две прописные буквы – «М», стилизованную под морские волны, и «В», похожую на мачту с парусником. Это были инициалы Майи Ветровой. Той самой, чей портрет стоял на столе у дэгэбиста.

– Простите, я не сопоставил… Вероятно, вы её тоже знали.

Мужчина перевёл взгляд с картины на Громова, и взгляд этот был тяжёлый и злой.

– Кассета. Где она? – металлическим голосом произнёс он.

Громов молчал.

– Вы хотели справедливости и наказания виновных. Они будут наказаны. Все! До одного!

Глаза стали ещё более жуткими, казалось всё его естество выжигало огнём, бушевавшим внутри оболочки. Ещё немного – и слова стали бы похожи на рычание.

Громов был в шоке и замешательстве. Он понял, чем была вызвана такая жестокость, с которой этот мужчина избивал машиниста. Это был не метод дознания, применённый к машинисту за то, что не хотел сдавать своё начальство. Это была именно месть. Личная трагедия. На рельсах погиб человек, фотография и картина которого украшали его кабинет и который для него что-то значил.

Поняв, что эта женщина была для него не простым человеком, Громов спорить не стал, достал из сумки кассету и спокойно положил её на стол. Его собеседник взял кассету и положил в верхний ящик стола.

Как по негласной команде двери кабинета распахнулись и двое сотрудников – тех, что привели сюда Громова – направили его к выходу.

Они повели его по лестнице вниз. Наверх по этой же лестнице поднимался другой молодой человек, перешагивая через две ступеньки. Он был возраста Громова, на нём был пиджак, под мышкой он нёс какие-то папки. Громов был озадачен, сам в себе, и не смотрел на лица. И вдруг от человек, поднимающийся по лестнице, его окликнул.

– Букварь! Какими судьбами? – внезапно услышал Громов его голос.

Голос, который был ему знаком своими интонациями. Голос, который произнёс его школьное прозвище. Произнёс удивлённо и как будто даже обрадовано.

Перед ним стоял высокий блондин, стройный и симпатичный. В его выражении лица удивительным образом сочетались обаяние и высокомерие. Это был Кирилл Егоров, с которым ещё в школьные годы они играли в КВН. Егоров возглавлял команду юридического лицея с соответствующим названием «Гражданин начальник». Громов был капитаном команды «Буквари», школы имени Владимира Даля. Команды считались лучшими в городе и соревновались за первенство в городской лиге.

– Егорка! – удивился Громов, назвав его точно так же по прозвищу.

Тот нисколько не обиделся.

– Вот уж не думал тебя в своей конторе увидеть! – сказал Егорка с ещё более широкой улыбкой.

Неискренней улыбка не была. Казалось, он действительно был рад этой встрече.

– Это ж сколько мы не виделись? С момента вручения кубка «Весёлого Роджера»! Ё-моё, это ж сколько лет прошло?

– Восемь, – сдержано улыбаясь проговорил Громов.

– Восемь лет. Надо же! Слушай, а ты почти не изменился! Я тебя сразу узнал. Пойдём хоть ко мне в кабинет, потолкуем за жизнь.

Громов пожал плечами и указал взглядом на идущих рядом с ним сотрудников ДГБ.

– Парни, я могу его забрать? – обратился Егоров к сопровождавшим Громова мужчинам. – Однокашника своего встретил.

Те переглянулись и отпустили Громова вместе с его бывшим товарищем.

Кабинет Егорки находился на втором этаже, в самом конце коридора. Пока они шли по длинной ковровой дорожке, протянувшейся через весь коридор, Громов рассматривал надписи на дверях кабинетов, а его визави продолжал восторгаться их встрече и расспрашивать про товарищей и общих знакомых.

– Я ж после городского первенства так тебя ни разу и не видел. Слышал, что ты на телевидение подался. Ну а я, как видишь, здесь.

– Не удивлён, – усмехнулся Громов.

– Недавно должность новую получил, – продолжал делиться его собеседник. – Теперь у меня есть личный кабинет. Не привык ещё, обживаюсь. Вот уж не думал, что тебя на новоселье приглашу.

Что это за должность, Громов узнал по табличке на двери его кабинета: «Начальник отдела по борьбе с терроризмом и экстремизмом».

– Я смотрю, теперь ты Гражданин Начальник не только на сцене, но и в жизни, – усмехнулся Громов.

Егоров дёрнулся на подколку товарища, но тут же выдавил из себя улыбку.

– Пацан сказал – пацан сделал, – ответил Егоров, и обоим было понятно, о чём речь.

Он поднёс к замку ключ-карту – и дверь с лёгкостью отворилась. За ней открылся довольно просторный кабинет с добротной мебелью и двумя витражными окнами с видом на одну из центральных улиц и здание полиции напротив.

– Я бы, если честно, тебя на пиво пригласил, – залихватски говорил его товарищ, потирая руки. – Но, как ты понимаешь, нельзя – работа. Поэтому примем мы с тобой сейчас по кофейку.

Егоров включил кофейный автомат и достал из серванта две фарфоровые чашки с нарисованными на них букетами луговых трав.

Подобные кофе-машины тогда ещё были редкостью, и чтобы такой автомат стоял в кабинете одного из сотрудников, для Громова было в новинку.

Громов сел за стол, и как только взял в руки миниатюрную чашечку с чёрным содержимым и принялся размешивать сахар, Егоров сделал рукой останавливающий жест.

– Секундочку. Это ещё не всё.

Он открыл дверцы серванта под кофейным автоматом и достал оттуда две бутылки элитного алкоголя – коньяка Martell и рома Diplom;tico, и две небольшие рюмочки. Распечатал одну из бутылок, капнул себе и поставил перед Громовым.

– Пей, не подделка. Изъят из контрабандной партии, – сказал он, подмигнув Громову, и демонстративно опрокинул содержимое рюмки себе вовнутрь.

Они сидели, болтали, ностальгировали по былому. Егоров рассказывал о выпускниках юридического лицея, членах своей команды КВН, расспрашивал о тех, которые играли в команде Громова, вспоминал миниатюры и шуточки, с которым они выступали на сцене. Громов немного расслабился, начал улыбаться, и даже мутный осадок от всего того, что с ним произошло сегодня, стал отходить на второй план.

Его собеседник был радушен. Достал какой-то сыр с прожилками голубой плесени, который после такого тревожного и напряжённого дня показался Громову невероятно вкусным. Распечатал упаковку с ломтиками непонятного мяса тёмного цвета (оказалось, что это хамон), открыл банку оливок в каком-то особом маринаде. Вероятно, тоже контрабандных, как и всё остальное.

– Я смотрю, вы тут с голоду не помрёте. У вас отдел по борьбе с контрабандой работает явно лучше, чем всё остальное, – сыронизировал Громов.

Дэгэбист громко рассмеялся и подлил себе и Громову в чашки ещё немного заграничного пойла. Громову даже начало казаться, что он немного опьянел.

– Работу других отделов ты просто не видел, – ухмыльнулся Егоров. – Мою, например.

Громов поймал себя на мысли, что результаты работы Егорова он видеть как раз и не хочет.

– Но скажи спасибо контрабандному отделу, что они с тобой хотя бы делятся, – вновь сострил захмелевший Громов.

– Ну, нам с ними тоже есть чем поделиться, – Егоров улыбался, но взгляд оставался пронзительным. – Информацией, например. Терроризм и экстремизм – это тебе не бумажки из папки в папку перекладывать, и не сыр с хамоном на границе изымать. Тут порой и внедряться приходится, и негласным следствием заниматься.

Легко и беззаботно, словно анекдот, Егоров рассказывал Громову про свою недавнюю командировку. Как они ездили обмениваться опытом к коллегам из Европы. Гости даже приняли участие в операции по поимке иностранцев, нелегально пересёкших границу для осуществления диверсий на территории ФРГ. Группа причерноморских дэгэбистов во главе с Егоровым замаскировалась под нелегалов, чтобы внедриться в их логово. И тут их отловила местная полиция, приняла за настоящих нелегалов и вынесла решение о депортации.

Он рассказывал, как дэгэбисты в рваных джинсах и потрёпанных куртках, вооружённые ножами и кастетами, на ломанном немецком пытались объяснить педантичным полицейским из Гамбурга, что они – их коллеги из Причерномории и что находятся здесь на законных основаниях.

– А один из немцев тогда спросил, то ли в шутку, то ли всерьёз: «Это что, у вас в Причерномории такая униформа?» – Егоров заливисто засмеялся. – Другого больше интересовало, являются ли изъятые у нас ножи и кастеты – табельным оружием.

В дверь постучали. Лицо Егорова вмиг стало серьёзным. Он встал, поправил пиджак и направился ко входу. Громов обернулся и увидел, как стоящий в дверях человек в служебной форме передаёт Егорову какие-то листы.

– Вот и отлично. Спасибо, Лёш. Можешь быть свободен, – сказал Егоров подошедшему, после чего тот кивнул и вышел.

Он вернулся на своё место и положил листы перед собой.  И снова посмотрел на Громова.

– Так чем закончилась история? – спросил тот.

– Какая? – удивился Егоров, оторвав взгляд от принесённых ему только что бумаг.

– Ну, с немецкой полицией.

– А, ты про это? Ну что, отправить нас обратно собирались. Начали оформлять депортацию. А я говорю: «Не переживайте, парни. Представьте, сколько денег для конторы мы сэкономим на обратных билетах».

Громов засмеялся. Процесс депортации работников спецслужб до этого он себе как-то даже не представлял. Слышал лишь истории о поимке шпионов. Но тех так просто не отпускали.

И вдруг его визави сказал фразу, весьма осмысленную для человека, который только что травил с ним байки и пил алкоголь, пребывая в расслабленном состоянии.

– Ладно. Что я всё о себе да о себе? Давай поговорим о тебе. Ты здесь какими судьбами?

Картина перед глазами Громова снова помрачнела.

– Аварию снял на ЖД. И в кадр попал ваш сотрудник, – сухо ответил он.

Лицо Егорова приобрело ещё большую серьёзность, и он снова подлил коньяка себе, а Громову – рома.

– А сейчас будет разговор неприятный, но уже по делу. Я в курсе твоих похождений. Повёл ты себя в той ситуации вполне естественно, и сделал так, как сделал бы, наверное, любой добропорядочный гражданин, ставший свидетелем чего-то подобного. Тебя подвело две вещи. Первая – это то, что ты скрылся. Прыгнул в ваш автобус – и поминай, как звали. Ты же видел, что когда это всё происходило, железнодорожная охрана ни во что не вмешивалась. Ты же мог предположить, что человек, которого ты случайно снял, непростой, и исчезнуть так просто, как вы это сделали, не получится.

– Я вообще сначала подумал, что это криминальные разборки.

– В таком случае они погнались бы за автобусом. Но вам же дали доехать спокойно.

И Громов вспоминал, что действительно, несмотря на то, что его воображение рисовало ужасные картины – погоня, перестрелки, перевёрнутый автобус, люди в масках и с автоматами – за ними действительно никто не гнался, до телецентра они домчались быстро и без эксцессов.

– Но страшно даже не это. Разговор произошёл, кассету ты отдал. И молодец, что сделал это добровольно. На этом можно было бы и дело замять. Но зачем ты, Гром, звонил в полицию? Вот объясни мне. Ну что тебя заставило? Не связавшись с главным, не узнав ситуацию, не спросив, как тебе вообще в этой ситуации поступить.

– Я главному звонил. Он был занят.

– Да, он действительно был занят – с ним общались наши представители. Но зачем ты полиции проговорил всё, включая описание человека? Если всё прочее можно было оставить сугубо между нами, и вспоминать это просто как недоразумение, вызванное тяжёлым эмоциональным состоянием обоих, возникшим на почве этой страшной аварии, то как быть теперь? Вот объясни. В полиции ведь тоже придётся что-то говорить. Мы-то с полицией этот вопрос решим, да и сами они не захотят с нами тягаться. Но тебе же придётся давать объяснения по поводу твоего заявления. И что ты теперь будешь делать? Списывать всё на свои галлюцинации? На то, что у тебя был эмоциональный приступ, как у твоей напарницы? Поэтому давай мы с тобой поступим, как нормальные порядочные люди, не желающие проблем ни себе, ни окружающим.

– Каким образом?

Громов догадался, что сейчас ему снова предложат сделать что-то нехорошее.

– Ты человек совестливый, я это уже понял. Но чтобы ты не испытывал угрызений совести, вот показания вашей Нели, что ей это всё почудилось, померещилось.

– Она что, тоже здесь? – заволновался Громов.

– Гром, побойся Бога, – с осуждением посмотрел на собеседника Егоров. – Кто б её сюда привёз, в её-то состоянии? Наш человек к ней съездил, объяснил, в каком положении оказался ты, в каком все остальные. Она сама предложила так сделать. Это было исключительно её добровольное решение. Никто на неё не давил, ни в чём не обвинял. Наоборот, её поблагодарили за содействие. Мы всё понимаем: близкий человек умер, везде какая-то кровь мерещится. С кем не бывает? Она такого насмотрелась… Она же даже снимать не могла – передала эту камеру тебе. Она даже за тебя ходатайствовала: «Всё, что надо, сделаю, подпишу, только Сашу не наказывайте. Это я его подставила, я во всём виновата. Я отдала ему камеру, он вообще не должен был снимать». Так что твоя совесть, Громов, чиста. И даже если ты, выйдя за порог этого кабинета, уйдёшь в несознанку, она будет говорить то, что я тебе сейчас озвучил, и всё будет строиться на её показаниях.

С этими словами Егоров потянулся за листками, которые принёс ему его коллега.

– Вот её пояснения по данному поводу. Можешь с ними ознакомиться. А вот протокол с твоими показаниями и пояснениями. Если согласен, распишись. И вопросы с полицией мы уладим сами, чтобы они тебя уже не вызывали. Спишем всё на галлюцинации операторши, которая тебе наговорила, а ты ей поверил, и говорил полиции всё с её слов. А она женщина эмоциональная, подверженная всяким состояниям. К тому же ещё ролевичка. Понапридумывала себе всяких орков. Пережила стресс. Умерла руководитель их клуба. Которую она уважала. Ценила, боготворила. Её можно понять. Ты с её слов услышал, что происходит что-то страшное. У неё на почве большого эмоционального волнения был срыв. Ей почудилось. Ты не понял и вызвал полицию, как добропорядочный гражданин.

Он положил документ перед Громовым, а поверх документа – ручку. Громов выразительно посмотрел на своего однокашника.

– Я же не говорю тебе «подмахни не глядя».  Ты можешь всё прочитать, внести свои дополнения. Если хочешь, мы даже что-то переформулируем.

– Но это же неправда! – процедил сквозь зубы Громова.

Лицо Егорова стало ещё более серьёзным и даже злым.

– Неправда, Громов, это то, что ты сказал нашему сотруднику, когда угрожал, что если тебе не дадут встретиться с человеком, который попал на видео, данные будут обнародованы. Думаешь, нас так легко взять на понт? Мы установили, что кассета с записью всё это время была при тебе и никому больше ты её не передавал. Так что враньём, Громов, отличился сегодня ты сам. И ты не только блефовал, но и шантажировал сотрудников Департамента госбезопасности. Рассказать тебе, чем это может быть чревато?

Он ещё раз посмотрел на Громова, в этот раз очень пронзительно.

– Но надо отдать тебе должное: ты держишь марку Мастера импровизаций. Давай и этот эпизод считать твоей маленькой импровизацией. И, помня наше общее прошлое, я посодействую, чтобы вся та дрянь, которую ты наговорил в этом здании, не сильно повлияла на твою дальнейшую судьбу, – сказал Егоров и по-дружески подмигнул.

Громов неуверенно глянул в документ. Проявлять несогласие или опираться у него уже не было ни желания, ни сил.

– Да, мы с тобой когда-то конкурировали. Были капитанами разных команд. Я даже помню, какая битва между нами разразилась, когда мы боролись за последний наш кубок. Но по жизни-то мы не враждовали. Неужели ты думаешь, что в этой ситуации, в которую ты влип по неопытности, я хочу тебя подставить? Если бы хотел, то этого разговора бы просто не было.

Громов устало пробежался по тексту и сделал то, на что в другой ситуации и в другом состоянии он в жизни бы не пошёл – поставил внизу свою подпись. Егоров забрал подписанный Громовым документ и вложил его обратно в папочку, словно для него это было обычное рутинное действие.

– По линии нашего ведомства и полиции я за тебя похлопочу. Надеюсь, на работе у тебя тоже всё обойдётся малой кровью.

Покидая вместе с ним кабинет, Громов снова обратился к бывшему товарищу:

– Я так понимаю, твой коллега был знаком с погибшей?

Тот помялся, но уходить от разговора не стал.

– Да, они знали друг друга.

– И, если я всё правильно, понимаю, жестокость, проявленная им с тем мужчиной, это был не столько метод дознания, сколько месть?

– Я воздержусь от комментариев. И выводы, озвученные тобой – исключительно на твоей совести.

– Но почему? Почему ей надо было объезжать закрытый шлагбаум? Что её так торопило?

– Её дочь была в смертельной опасности. Она боялась опоздать.

Больше никаких вопросов Громов не задавал. Егоров провёл его до вертушки у входа, где находилась кабинка охранника («консьержа», как в шутку называл их Громов) с журналом регистрации, и так же быстро с ним распрощался.


* * *


Возвращаясь на телецентр, Громов был полон решимости поговорить с Нелей. Рабочий день уже давно подошёл к концу, и он рисковал её уже не застать. Но оказалось, что после общения с сотрудниками ДГБ её здесь уже и не было. Её отпустили домой, и главный дал ей неделю отпуска, так как вся эта ситуация оказала на неё нехорошее воздействие, и ей надо время, чтобы восстановиться.

Как только Громов переступил порог телецентра, ему сообщили, что его ждёт у себя Леопольд Поликарпович, директор телеканала. Громов сразу направился по коридору к его кабинету, предполагая, что разговор, скорее всего, будет не самым приятным.

Леопольд Поликарпович – полноватый мужчина со штанами на лямках и смешными усиками, которому, как шутил когда-то Громов, его имя подходило как нельзя кстати – посмотрел на него, сидя у себя за столом и продолжая рассматривать какие-то открытки. После чего отложил их в сторону и положил одну кисть руки на другую, то и дело переминая пальцами. Так он делал всегда, когда говорил о чём-то таком, что его в данный момент волновало.

– Саш. Я тут кумекал, как нам дальше с тобой быть. В отделе новостей ты больше работать не будешь.

– Я уволен?

– Нет, – сказал он так, словно ожидал этого встречного вопроса. – Ты переходишь в другой отдел. Ты же понимаешь, что работать спокойно тебе уже здесь не дадут. Поэтому я тебя перевожу на развлекательные передачи. Попробуешь себя как телеведущий. К нам пришла новая сотрудница, выпускница театрального отделения университета культуры, Света Ланина. Ей как раз нужен напарник для детского игрового шоу. А им я скажу, что больше криминалом ты заниматься не будешь.

– Это было ИХ требование?

– Нет. Это моё личное решение, дабы подобные ситуации больше не повторились.

Взгляд Леопольда Поликарповича, который до этого блуждал по кабинету, теперь был направлен на Громова.

– Саш, мы к тебе хорошо относимся, но из-за твоих последних действий у нас появилось много проблем. И у оператора, и у водителя, и у девочек, которые принимали у тебя эту запись. Со всеми были проведены очень неприятные беседы. Всем пришлось подписать расписки о неразглашении. И мне в том числе. Потому что тебе что-то там показалось.

– Показалось? – угрюмо ответил Громов. – Я думал, вы видели эту запись.

– Саш, – директор ещё больше приблизился к Громову, словно собирался поделиться с ним чем-то тайным. – Давай сойдёмся на том, что нам обоим это показалось. ВАМ обоим – тебе и Неле… Той записи больше нет. И не было. Нигде и никогда. Ты видел только рельсы, сошедший с них состав, разбитую машину и изувеченное тело. Остальное – забудь, оно тебя не касается. Ты всё равно ничего не изменишь и ни на что повлиять не сможешь. Лучше подумай о будущем. О той интересной работе, которая тебя ждёт и к которой ты приступишь уже с завтрашнего дня.

Громов смотрел на него исподлобья, оценивал его смешной вид, и ловил себя на мысли, что для полноты портрета ему не хватает закончить этот диалог словами «Ребята, давайте жить дружно».

Далее Леопольд Поликарпович говорил про девушку, которую сосватал Громову в качестве напарницы. Было видно, что он хочет сменить тему разговора, и сделать это окончательно.

– А вот на неё ты повлиял. На её судьбу, на выбор профессии. Да, Саша, ты! Она помнит, как ты играл в КВН, как был капитаном «Букварей» – одной из лучших адмиральских школьных команд. Она тогда училась то ли в пятом, то ли в шестом классе, и была на том городском турнире, где «победила дружба», – директор засмеялся. – Это же надо такое придумать! И помнит, как была восхищена тобой, твоей игрой, и каким возмущением и непониманием был охвачен её светлый детский разум, когда вашу победу разделили с командой ваших соперников, хотя ты и твоя команда были объективно лучше. И от того восторга, от тех впечатлений, которые ты на неё произвёл, она пошла в школьный КВН, где после первой игры её забрали в театральный кружок, отметив её блестящие актёрские данные. А потом она отучилась в нашем «кульке» на театральном. Так что давай, Саша, не подведи. Не разочаровывай девочку. Я уверен, что вы с ней подружитесь. Быть может, это судьба…


* * *


Городской турнир среди школьных команд КВН, который проходил тогда в Адмиральске, для Громова стал судьбоносным. В финале сражались две команды – «Буквари» школы №3 имени Владимира Даля, капитаном которой был Громов, и «Гражданин Начальник» – команда юридического лицея, которую возглавлял Егоров. Оба капитана как раз заканчивали школу, большинство членов их команд тоже были 11-классниками. Всем предстояло входить во взрослую жизнь, получать образование, осваивать профессию, создавать семьи, и все пытались показать себя на самом высшем уровне. Как говорят психологи – самоутвердиться. Обе команды считались в городе самыми сильными, и на сцене разразилась страшная борьба за кубок «Весёлого Роджера», словно это был не кубок КВН, а боксёрский поединок, где на кону стоял пояс чемпиона мира и миллионы долларов.

Формат Адмиральского КВН немного отличался от традиционного. Одной из особенностей было то, что помимо «Разминки», где вопросы друг другу задавали команды, был введён конкурс «По ту сторону». В течение недели зрители имели возможность присылать свои вопросы на конкурс. Самые смешные и остроумные зачитывались командам со сцены, и те должны были в течение минуты придумать смешной и остроумный ответ.

Ведущим этой рубрики было существо по прозвищу Пятница. Выглядел он как дикарь с необитаемого острова – верный спутник Робинзона Крузо. Исполнителем этой роли был известный адмиральский комик Вилли Баскер. Сейчас он стоял на сцене, загримированный под элегантного дикаря – с причёской как у Элвиса Пресли в ярко-жёлтом костюме поверх чёрной рубашки с электрически-зелёным галстуком, и с туземским улюлюканьем раскрывал очередной конверт.

– А теперь записка от зрителя, подписавшегося как «Товары из Китая», – с деланым акцентом произнёс он. – Вопрос: «Выносили ли вы когда-нибудь мозг японцу?».

Минута пошла. Команды зашушукались. Первым к микрофону подошёл Егоров. Он тогда уже был в чёрной форме с погонами, но ещё бутафорской.

– Японцу мозг хрен вынесешь. Они ещё и драться умеют, – сказал Егоров.

В зале раздались негромкие смешки, характерные для обычного, ничем не примечательного ответа. Тот же вопрос ведущий повторил и для Громова.

– Я – нет. А патологоанатом в каком-нибудь токийском морге, думаю, смог.

Зал взорвался хохотом.

– Небось китайским скальпелем? – продолжал Пятница.

Ёрничанья со стороны ведущего в правила не входили, и если участники команд их игнорировали, это не порицалось. Но Громов решил ответить.

– Почему же китайским? Японский острее.

– Неужто китайский тупее?

– Ну, харакири – это больше японское развлечение. А для острых ощущений нужны острые инструменты. Японцы хоть и не корейцы, но собаку на этом съели.

Зрители в зале рассмеялись и захлопали.

– Надеюсь, японцев мы сегодня своими шутками не обидели, – вмешался, задорно улыбаясь, один из ведущих всей игры, стоящий сбоку у стойки с микрофоном рядом со своей коллегой женского пола.

– Их хрен обидишь – они всему миру мозг выносят.

Прозвучали ещё несколько подобных колкостей, и после каждой зал взрывался смехом и аплодисментами.

– Вы посмотрите, какой потрясающий баттл! – изумилась ведущая. – То, что вы видите, это не заготовки! Это всё рождается на наших с вами глазах! Наши капитаны – настоящие остряки, настоящие мастера импровизации!

Громов тогда был на высоте. Егоров с ним рядом если и стоял, то лишь физически, на сцене. Кто в этом конкурсе лучший, любой из зрителей ответил бы без всяких колебаний.

Но когда жюри начали выставлять свои оценки, стало понятно, что что-то не то. Оценки были чересчур одинаковыми – словно обе команды выступили на одном уровне, хотя все понимали, что это не так.

И каков же был шок и недоумение и игроков, и зрителей, когда после всех шести конкурсов, из которых состояла игра, баллы обеих команд «сошлись», и ведущие объявили, что в этот раз «победила дружба».

– Двое победителей! Двое финалистов! Две достойные команды! – провозглашала ведущая под традиционную КВНовскую мелодию, сопровождавшую все турниры, и под ритмичные аплодисменты публики в зале.

Многие зрители тогда поднялись с мест, отдавая дань таланту и усилиям обеих команд.

Игроки же стояли на сцене как вкопанные и не могли понять, как такое вообще могло произойти. Как из двух команд, сражающихся за победу, обе могут стать победителями? Почему тогда не предусмотрели какую-то дополнительную игру, которая и определила бы, кому достанется первенство? Каков тогда смысл всего их сражения?

Афёра, однако, вскрылась, когда на сцену во время награждения вынесли не одну, а сразу две статуэтки весёлого Роджера – обаятельного пирата с мультяшной внешностью, обнимающего сундук с сокровищами. Стало понятно, что обе награды были готовы с самого начала. Вероятно, и все баллы, которые выставляли члены жюри, были расписаны изначально и в нужном порядке, чтобы в итоге у обеих сражающихся команд вышел одинаковый результат.

Громов догадался, для чего это было сделано. Их соперником была команда юридического лицея – одного из самых престижных учебных заведений Адмиральска, где учились дети чиновников, сотрудников правоохранительных органов и прочих состоятельных людей. Ну не могли же организаторы турнира, в самом деле, отдать первое место другой школе, когда её главный и единственный соперник – элитный юридический лицей? И для того, чтобы дать юрлицею сохранить свой имидж и не портить ни с кем отношения, было решено, что «Буквари» разделят победу с «Гражданином Начальником». Хотя многие потом говорили, что Громов Егорова тогда знатно уделал.

Егоров был растерян, но не расстроен. Видимо, в душе он понимал, что если бы победителя определяли честно, решение было бы не в пользу его команды. А для Громова, который был нацелен на победу и убеждён, что в этот раз он её реально заслуживает, это стало ударом ниже пояса. Надув щёки, он развернулся и ушёл за кулисы, не стал свой кубок даже принимать.

Молодая ведущая сначала вошла в ступор и не знала, как на этот казус реагировать. Но дабы сгладить острый момент и отвлечь внимание публики от возникшей неприятности, решила придать произошедшему оттенок иронии.

– Ой, смотрите, какой капитан команды джентльмен! Уступил место девушке, чтобы не он, а девушка, член его команды, принимала кубок!

Егоров решил поступить аналогично – выдвинув какую-то девчонку из своей команды вперёд, указал на неё и отправился туда же, куда и Громов.

– О, ещё один джентльмен! – тут же изумлённо подхватила ведущая. – Какие наши капитаны скромные, какие они галантные и воспитанные! Этим они показали, что сегодняшняя победа – не лично их заслуга, а заслуга их команд!..

Когда Егоров зашёл за сцену, Громов держался за конструкцию, на которой был закреплён элемент декорации, и стоял с опущенной головой.

– Ну что, Гром? Мы оба с тобой победители, – сказал Егорка, прохаживаясь по закулисью. – Хотя, конечно, ты считаешь, что твоя команда была лучше. Но могу тебя «успокоить»: я такого же мнения о своей. Так что сильно не расстраивайся – победу сегодня забрали не только у тебя.

А на следующий день для участников обеих победивших команд устроили что-то вроде пресс-конференции. Их собрали в каком-то кафе, рассадили за столами, а журналисты местных изданий задавали им свои вопросы. Обсуждали их взаимоотношения друг с другом, лучшие перформансы – кто как выступил, кто кому понравился, а также то, чем они вдохновляются, придумывая столько всего смешного. Нарезка из самых интересных ответов потом вошла в сюжет, посвящённый прошедшему в Адмиральске городскому турниру.

А поскольку подавляющая часть членов команд уже заканчивала школу и скоро предстоял выпускной, вопросы касались и того, кто куда подастся после школы. Начали с Егорова.

– Вы, наверное, пойдёте по КВНовской лиге, попытаетесь взять Кубок Причерномории.

– Нет. Я учусь в юридическом лицее, и планирую дальше идти по специальности моих родителей.

– Вы собираетесь быть юристом? – удивилась журналистка.

– Я подал документы в Академию госбезопасности, собираюсь наводить порядок в нашей стране. Другой судьбы я не хочу.

– Вы уверены, что это ваша судьба?

– Мои родители – работники правоохранительных органов. И моя судьба была предначертана ещё до моего рождения. Как только узнали, что родится мальчик, сразу сказали, что это будущий офицер, он будет стоять на страже законов нашего государства.

– Ну а вы? – журналистка повернулась к Громову. – Вы же наверняка пойдёте в артисты. Станете ведущим, шоуменом, продолжите свой путь в КВН. Будете в студенческом первенстве, а потом и во взрослой команде.

– Я буду по ту сторону экрана. Хочу податься в тележурналистику.

– Ну как же так? Вы же прирождённый артист! Мы же так смеялись над вашими шутками! – заигрывала с ним другая журналистка.

– Ну не всю же жизнь ему по сцене скакать. Надо же и деньги зарабатывать, – внезапно решил поддержать Егоров своего бывшего соперника.

– Многие зарабатывают как раз таки на сцене, – отреагировал статный дядя из какого-то журнала об известных людях. – Вон сколько у нас звёзд эстрады и артистов разговорного жанра. Люди далеко не бедные. Вам, Саша, надо тогда ведущим, на какие-то юмористические, развлекательные шоу. Если такой талант пропадёт, будет обидно.

Егоров снова решил ему подыграть:

– Гром, ты всё-таки подумай. Из тебя бы вышел шикарный ведущий развлекательных передач. На сцене и перед камерой ты действительно неотразим. Равных среди нас тебе нет.

– И это заявляет человек, которые мне вчера за кулисами сказал, что его команда была объективно лучше, – Громов с иронией посмотрел на Егорова.

– Команда – да. А если сравнивать нас двоих, то на сцене ты реально лучше. Ты мне дал фору, я это признаю.

– А скажите, вы по жизни друзья или соперники? – спросила другая журналистка.

Парни пожали плечами.

– А то мы видели, как вы галантно повели себя на сцене – девушек выставили вперёд, чтобы они взяли кубки, а сами скромно себе ушли за кулисы.

– Ну потому что нам с Егоркой есть что делить, а нашим девушкам делить нечего, – сказал Громов, которому эти слащавые заигрывания уже начинали надоедать.

– Ну а если вам в жизни будет снова суждено пересечься? – спрашивала журналистка. – Мир ведь, как известно, тесен. Представьте, что вы, Саша, становитесь журналистом – и оказываетесь в структуре, где работает Кирилл. Как вы себя поведёте?

Громов с Егоровым переглянулись, пожали плечами, и Громов ответил фразой, которую произнесла ведущая городского турнира:

– Как мастера импровизаций…

Громов своё слово сдержал. Он поступил в колледж журналистики и стал осваивать азы работы на телевидении. Тогда ему, наивному выпускнику средней школы, казалось, что в журналистике всё честно, прозрачно, что там работают люди светлые и бесстрашные, которые разоблачают коррупционеров и помогают людям, пострадавшим от произвола и беззакония, восстановить справедливость.

И теперь, когда его поставили перед фактом, что он снова будет создавать для публики развлекательный контент, Громов это воспринял, с одной стороны, как издевательство, а с другой – как иронию судьбы. Он пришёл на телевидение с уверенностью, что будет заниматься серьёзными репортажами, раскручивать злободневные темы. Он развивал себя в этом направлении и, как ему казалось, делал всё для того, чтобы увеселительным контентом никогда в своей жизни больше не заниматься, потому что после того, как «победила дружба», у него остался очень мутный и никак не связанный с дружбой осадок. Теперь же Громов понимал, что если это и есть его судьба, как высказался его тогдашний работодатель, то она его таки «догнала». То, от чего он ушёл и к чему возвращаться не хотел и не планировал, возникло в его жизни снова.

«Давай и этот эпизод считать твоей маленькой импровизацией», – вновь прозвучали в его голове, как на записи, слова Егорова, сказанные им тогда, в кабинете ДГБ…


* * *


На работу после отпуска Неля так и не вышла. Громов пытался ей дозвониться, но она не отвечала. Потом он узнал, что она уволилась, а сам отпуск провела на больничной койке, так как перенесла нервный срыв.

Он приехал к Неле домой, в надежде с ней поговорить. Дверь подъезда трёхэтажной сталинки, где она обитала, оказалась открыта и подпёрта куском кирпича. Он поднялся на второй этаж, где находилась Нелина квартира. Дверь в неё была приоткрыта. Громов огляделся по сторонам и осторожно зашёл в прихожую. Внутри он увидел абсолютно голые стены – обои с них были содраны.

От увиденного Громов пришёл в ужас. Он и раньше слышал о случаях, когда люди, страдающие психическими заболеваниями, обрывали в квартире обои, так как либо их раздражал их цвет, либо считали, что под обоями что-то спрятано. Но ему было трудно даже представить себе, что подобное происходит теперь с Нелей.

До ушей Громова из глубины квартиры донеслись мужские голоса. Из дальней комнаты вдруг вышел какой-то парень в рабочей одежде, неся в руках коробку с каким-то отбитым кафелем, прошёл к выходу из квартиры направился по лестнице вниз – видимо, к мусорному контейнеру. Громов пошёл по прихожей дальше, и увидел там двоих мужчин в рабочей одежде. Один стоял на стремянке и ковырялся в проводах, где раньше висела люстра, другой наносил штукатурку на стену.

– Простите… А где хозяйка? – в нерешительности спросил у них Громов.

Однако мужчины, занимавшиеся, по всей видимости, ремонтом, назвали фамилию совсем другого человека. Сказали, что он их нанял, и что он купил эту квартиру несколько дней назад. А с женщиной, которая жила в этой квартире раньше, они не знакомы.

Потом Громов связался с новым хозяином квартиры – по телефону, который ему дали мастера. Но тот сообщил, что все вопросы с бывшей хозяйкой уже решены, новых контактов она ему не оставляла. Квартиру она продала в срочном порядке, а сама уехала за границу к родственникам. Куда и к кому, ему неизвестно.

– А вы что, её знали? – спросил у Громова один из мастеров, когда тот уже несолоно хлебавши собирался уходить.

– Я с ней работал.

– Тут её вещи остались. Не знаем, чё с ними делать. Хозяин пытался ей дозвониться, но не смог. Может, вы их заберёте?

Он зашёл вместе с Громовым в квартиру. Мастер отвёл его в одну из комнат. В углу были свалены альбомы с фотографиями. В одном были фотографии с корпоративов на телевидении, на некоторых снимках были моменты их работы – монтажёр за пультом, улыбающийся оператор за телекамерой в студии. Под ними было множество всяких грамот, которые ей вручали на телевидении.

Во втором альбоме были фотографии её клубной жизни. На некоторых была и сама Неля в причудливых костюмах шаманок и воинов, фото лучников, стрелков. На многих снимках была запечатлена та самая Майя Ветрова. На фото последних лет рядом с художницей стояла милая светловолосая девочка, очень похожая на Майю, они изображали то ли фей, то ли русалок. Тогда в голове Громова снова прозвучал голос Нелли: «У неё доченька осталась. Настенька…»

Громов взял это всё в охапку и медленно поднялся, отказываясь верить в то, что Нели в этом городе больше нет.

– Вот ещё, – сказал ему мастер и указал на коробку, стоявшую рядом. – Хозяин сказал, что бывшая хозяйка работала на телевидении. Раз вы с рей работали, может, вам пригодится.

В коробке лежала профессиональная видеокамера, несколько микрофонов, пачки с видеокассетами, видеомагнитофон и даже видеопроектор.

Оказалось, что и это не всё. Рабочий вынес два огромных пакета, изначально Громов принял их за мусор, который рабочие выносили из квартиры. Там был реквизит, который мог бы заинтересовать любую театральную студию. Парики, костюмы фантастических героев, явно сшитые под заказ, украшения, головные уборы, кольчуга и даже настоящий арбалет и два лука со стрелами.

По идее, в этих вещах была вся жизнь Нели. Но она даже не стала их забирать. Словно после всего, что с ней приключилось, основательно решила порвать со всем, что её связывало с Адмиральском.

Громов почему-то не захотел отвозить Нелины вещи на телецентр и привёз их к себе домой. Но за все эти годы как-то даже не представилось случая, чтобы технику, оставленную Нелей, он использовал в своей работе. То ли у него не поднималась рука присваивать эти вещи, то ли он всё ещё надеялся на её появление. Либо же они были для Громова напоминанием о Неле, с которой он проработал несколько лет – довольно большой период в его жизни, и с которой они вместе пережили один очень ужасный день. День, который разделил их обоих. И разделил жизнь каждого из них на «до» и «после» этих событий.

Ещё надеясь на встречу с ней, Громов писал в Международный союз работников телевидения, но сведений о том, чтобы в какой-то из стран работал человек с такими данными, у них не оказалось.

Позже, когда появились социальные сети, Громов пытался найти её в них – вводил и фамилию, и имя, и все её ролевые прозвища, которые знал. Даже искал среди огромного многотысячного списка всех, у кого родным городом указан Адмиральск, но страницы своей бывшей телевизионной напарницы он так и не нашёл. И сейчас, спустя все эти годы, Громов не знал ни где она, ни даже жива ли она.

«Снова будем ждать мы, будем ждать мы с нетерпеньем встречи», – пропел чей-то голос у Громова в голове. Это была строчка из гимна КВН, который в школьные годы Громов слышал часто. Без него не обходилась ни одна игра.

Спустя годы он снова встретился и с Егоровым, и с Артамоновым, который когда-то подпортил ему жизнь и который теперь является коллегой для Егорова. Ни одной из этих встреч он не ждал, и ни одна из них не принесла ему ничего хорошего.

Единственной встречи, которой он все эти годы хотел, и хотел искренне – это встречи с Нелей. Или хотя бы каких-то сведений, пускай и самых скудных, о том, где она и всё ли с ней в порядке…

Сейчас Громов думал над тем, мог ли он тогда поступить иначе. Что было бы, если бы он, например, отказался подписывать эти бумажки, которые положил тогда перед ним Егоров? Ведь там, на железной дороге, он ничего преступного не совершал. Всё, что он делал – это только снимал. Что бы с ним тогда сделали? В чём бы обвинили? И как скоро он оттуда бы вышел?

Громов понимал, что другого выхода ни у него, ни у Картавцевой тогда действительно не было. С кем ему тогда было бороться? Против кого идти? Они – люди с высокими должностями, при погонах и с огромной, почти безграничной властью. А он кто? Обычный писака с телевидения. Молодой. Ничего не стоящий и на что не влияющий. Никто. Мыльный пузырь, который легко лопнуть. Дырка от бублика, которая исчезнет, стоит этот бублик надломить.

То же можно было сказать и про Нелю. Она хоть и проработала тогда уже на телевидении много лет, но была обычным оператором. Её знакомые хоть и были известны, но влияния не имели. Заступиться за неё тогда реально было некому.

Тем не менее, сейчас уже с Громовым ситуация обстояла иначе. Он уже многие годы проработал в журналистике, с нуля создал своё СМИ, которое обрело в Адмиральске вес. За это время Громов наработал себе и имя, и статус, и авторитет. Да и сам стал более крепким, матёрым, уверенным в себе, физически и морально устойчивым.

Он замечал, как менялись лица силовиков и чиновников, когда он приезжал на происшествия. С ним они общались уважительно, и работать в его присутствии старались более слаженно, понимая, что обратное может стать поводом для негативной публикации, которая может на них серьёзно отразиться. Он хоть и не учился на юридическом, но попадал в различные ситуации, из которых надо было выкручиваться, и имел дело с разными людьми, у которых было чему поучиться. Так что определённая юридическая подкованность за все годы работы у него уже выработалась.

Он взглянул на нервную, взволнованную Анжелу, которая хоть и села за компьютер, чтобы продолжить работать, но всё ещё не могла прийти в себя. На Ярова, который стоял на балконе, держал в зубах сигарету и трясущейся рукой пытался чиркнуть зажигалкой. Прессинга, которому они сегодня подверглись, они точно не заслуживали.

И сейчас, пребывая в шоке от увиденного и пережитого, главред испытывал не чувство страха и беспомощности перед дэгэбистами, как тогда, семнадцать лет назад, а форменную злость.

Громов прошёл школу жизни и стал тёртый калач. Он уже был в состоянии за себя постоять, в том числе и перед дэгэбистами. Но могут ли проявить такую же стойкость его подчинённые? Ведь сейчас они, по сути, примерно в том же возрасте и на том же этапе своего становления, на котором когда-то был и он, Громов, когда ему подсунули бумажку с липовыми свидетельствами, которую он в итоге был вынужден подписать.

Теперь жертвами дэгэбистов стали Калинкова с Дорогиным и повторно становился он – их руководитель, а значит, человек, несущий за них ответственность. И всех троих на завтра вызывают по повестке на допрос. Причём Громову едва ли не пытались поставить задание – разыскать Калинкову и ДОСТАВИТЬ её к ним в ДГБ. Словно это даже вменялось ему в обязанность.

Его, Громова, снова делали виноватым. И снова пытались вложить ему в голову чувство страха и безысходности. Всё как тогда, когда он имел неосторожность что-то там снять. Теперь примерно то же повторяется с двумя его сотрудниками, которые тоже (какое совпадение!) что-то там сняли. Сняли то, к чему, чёрт возьми, они не имели НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ!

Что их ждёт завтра? Что им будут вменять в вину? Под чем заставят расписаться? КОГДА они выйдут из этого здания, а главное – КАКИМИ они из него выйдут и что с ними будет впоследствии? Что они сделали с Нелей, он уже видел.

Громов помнил, как тогда самоустранился и выполнил все условия дэгэбистов его бывший шеф Леопольд Поликарпович. Как он старался быть хорошим, удобным и не идти на конфронтацию. В результате телеканал лишился первоклассного оператора, а Громов – товарища и наставницы.

События повторялись, но существенные различия всё же были.

С Нелей они были просто напарниками. Она была старше его по возрасту, имела гораздо больший опыт работы и как старший товарищ несла ответственность за Громова. Сейчас же всё было с точностью до наоборот: Громов, как руководитель, нёс ответственность за своих подчинённых.

Тогдашнюю Нелю и сегодняшнего Громова объединяло одно общее качество: они не могли подставить под удар того, за кого были в ответе. Они старались отвести от него огонь, и готовы были делать это ценой собственной репутации, безопасности и, если нужно, даже жизни.

Но сдаваться перед дэгэбистами и чем-то перед ними жертвовать Громов не собирался. Он уже понял, что незаконное проникновение его журналистов на завод и ведение там съёмки было у дэгэбистов главным козырем против них. Однако спровоцировано это действие было решением, которое пытались протолкнуть через сессию городского совета, проходившую в этот же день. Речь шла о демонтаже на территории Адмиральского судостроительного завода №1 старых аварийных конструкций, в числе которых оказывалась, как выяснилось на сессии, и вышка с уникальным оборудованием Адмиральского кораблестроительного университета, разрабатывавшимся ещё в советское время и длительное время считавшимся нерабочим.

Громов ещё раз заглянул в свой стол и достал оттуда материалы этой сессии, которые принесла ему вчера Агата Мичман. Это была кипа бумаг, которые выдавали депутатам незадолго до сессии и в которых содержалась информация по поводу всех вопросов, которые выносились на сессию. Информации о сносе оборудования на Первом судостроительном заводе в этих материалах не было, так как вопрос был внесён в повестку дня уже в день сессии. И теперь Громов обратил внимание на одну существенную деталь: докладчиком по вопросу был нынешний директор Первого судостроительного завода Анатолий Сердюков, а инициатором его вынесения на сессию – первый вице-мэр Владимир Крючков, бывший руководитель департамента государственной безопасности.

Возглавлял он ДГБ довольно длительный период. А пару лет назад ему зачем-то понадобилось возглавить городскую власть – и он решил баллотироваться в мэры. Произошло это после того, как на бывшего мэра Адмиральска был составлен протокол о коррупции и он досрочно был снят с занимаемой должности. Конкуренцию Крючкову мог составить начальник управления образования – бывший директор юридического лицея, личность в Адмиральске известная и уважаемая. Однако и его незадолго до выборов обвинили в коррупции. Интересно, что расследованием этих дел занимался как раз департамент государственной безопасности. И даже тот факт, что открыты эти дела были незадолго до выборов, не помешало тогдашнему директору ДГБ устранить своих конкурентов и расчистить себе дорожку к мэрскому креслу.

Тем не менее, произошло то, чего никто не ожидал. Мэрскую гонку он проиграл молодому выпускнику академии управления Леониду Колокольцеву. Впоследствии Крючков был назначен его первым замом. Говорили, что делать этого он не хотел, и что в ночь после выборов, когда начался подсчёт голосов и стало понятно, что побеждает Колокольцев, представители Крючкова пытались ему угрожать, из-за чего ему пришлось даже на несколько дней исчезнуть из города. Это указывало на то, что назначить Крючкова своим первым замом его именно заставили.

Громов знал о нём намного меньше, чем о других фигурах, занимающих руководящие должности в структуре органов власти. Ходили лишь слухи, что он участвовал в очень мутных схемах. Много о Крючкове рассказывал Юрий Раздольский – «одиозный бизнесмен с неоднозначным прошлым», как писали о нём когда-то в прессе. С ним довольно плотно общалась Светлана Ланина, ведущая «Светских хроник» на «Баррикадах». И когда-то Раздольский, во время одной из посиделок, рассказывал, что в лихих девяностых Крючков, уже работая в ДГБ и возглавляя отдел, занимающийся борьбой с коррупцией, собирал дань с бизнесменов и открыто называл для каждого таксу, при уплате которой дэгэбисты не будут этого предпринимателя трогать. Было также известно, что он «крышевал» несколько борделей – взамен на поставку ему и его окружению молодых проституток.

Говорили и о том, что Крючков выполнял заказы на устранение конкурентов. Если кто-то в городе замахивался на какую-то должность и ему нужно было устранить того, кто её сейчас занимает, появлялся Крючков со своими следователями и против этого человека заводили дела о коррупции.

Слышал Громов и то, что Крючков начал протягивать руки к адмиральскому филиалу «БеларусьЛифтМашПроекта». Предприятие сотрудничало с Адмиральским кораблестроительным университетом и занималось проектированием грузоподъемных механизмов для судов различных типов, а также лифтов, оснащённых интеллектуальными системами управления, программное обеспечение для которых разрабатывалось в АКУ. Пару лет назад университет обвинили в сотрудничестве с иностранной фирмой и передаче ей интеллектуальной собственности АКУ, что несёт прямую угрозу безопасности Причерномории. Счета этой фирмы тогда арестовали, сделать то же самое попытались и с имуществом, однако выяснилась интересная вещь – имущество оказалось в собственности у иностранных граждан, учившихся в АКУ, и аресту подлежать не могло. Причём продано этим гражданам и принято у них в аренду оно было за день до того, как на него хотели наложить арест. Кто придумал такую хитрую схему и так ловко пошёл на упреждение, Громов не знал, но готов был аплодировать этому человеку стоя.

И он помнил скандал, который разразился на сессии горсовета, когда его назначали вице-мэром. Тогда на трибуну поднялась депутат Наталья Кодыма, в прошлом асфальтоукладчица, и начала говорить, что «эту дрянь и близко нельзя подпускать к мэрии». Она рассказала, как когда-то люди Крючкова пытались обложить данью асфальтный завод, на котором она работала. Когда директор завода с бухгалтером показали визитерам финансовые документы, объясняя, что платить такие суммы завод не сможет чисто физически, так как он и так еле-еле выживает, директору заводу начали угрожать уголовным делом за хищение бюджетных средств и доведение завода до банкротства. Громова удивляло, как после всего, что она наговорила, эта женщина осталась жива.

В итоге в должности вице-мэра Крючкова таки утвердили. Против его назначения проголосовали всего несколько депутатов. Остальные, как сказала после голосования Наталья Кодыма, «засунули языки в жопу». Выступить против его назначения больше никто не решился. И лишь в кулуарах и личных беседах народные избранники рассказывали, какой это страшный человек и как безжалостно он расправляется со всеми, кто переходит ему дорогу.

Несмотря на участие в очень мутных схемах, сначала в ДГБ, а потом и в мэрии, Крючков чувствовал себя как на троне. Что ему даёт такую непробиваемую бронь, Громов догадывался. Говорили, что он непосредственно связан с Военным Альянсом, является их ставленником, тем, кто обеспечивает их интересы на юге Причерномории и проталкивает здесь проекты, которые выгодны Военному Альянсу. Именно после того, как Крючков стал вице-мэром, в учебных заведениях Адмиральска стали проводиться «уроки патриотического воспитания», на которых какие-то непонятные активисты рассказывали детям, какие перспективы открывает для Причерномории сотрудничество с Военным Альянсом, а также акции и конкурсы рисунков и сочинений «Мы – за Военный Альянс». Это вызывало недовольство среди многих родителей, которые не хотели, чтобы их детей втягивали в политику, однако сделать с этим они ничего не могли, так как все эти уроки и акции были прописаны в учебных программах и, как объясняли в мэрии, утверждены правительством.

Раздольский также рассказывал, что за Крючкова «тянет мазу» человек, с которым ещё в девяностых они колесили по городам и устраивали облавы на предпринимателей, якобы в рамках открытых против них уголовных дел, а за их закрытие или спуск на тормоза требовали деньги. Сейчас этот человек занимал должность министра внутренних дел. Причём засел в ней настолько плотно, что сдвинуть его с неё не могли уже почти два десятка лет. Все, кто указывал на допущенные им нарушения, злоупотребления и пытался инициировать вопрос его отставки или привлечения к ответственности, оказывались в итоге «коррупционерами». Их лишали мандатов и снимали с должностей. Этот человек тоже лоббировал интересы Военного Альянса, только уже на уровне правительства и парламента.

Громов понимал, что теперь, защищая судостроителей и научные разработки Адмиральского кораблестроительного университета, он столкнулся с бизнес-интересами экс-главы ДГБ, за которым, к тому же, стоят люди в правительстве. А это похлеще, чем заснять его цепного пса Артамонова за расправой над бедным машинистом поезда.

Громову и его людям определённо была нужна защита. Обеспечить её мог человек не просто влиятельный и имеющий в городе вес, а тот, которого боятся тронуть даже в ДГБ. И такой человек у Громова был.

Не так давно Крючков попытался устранить его из мэрии, мотивировав это необходимостью обновления городской власти. Тогда вмешались бывшие силовики, которые работали с этим человеком ещё в Советском Союзе, и сильно дали ему за это по рукам и по зубам. Теперь он хоть и желал ему мысленно смерти, но идти против него уже боялся. Всё сводилось только к очень скудным и непродолжительным словесным перепалкам на сессиях горсовета.

Именно благодаря этому человеку зловещее решение о сносе конструкций на Первом судостроительном заводе так и не было принято. И именно этот человек Громову сейчас был нужен.

Он сделал кофе, зашёл в свой кабинет, в котором несколько минут назад побеспредельничали дэгэбисты, посмотрел на дверь, которую они бесцеремонно высадили, когда он отказался её открывать, и набрал на мобильном номер.