Не казнить, но миловать

Пролог
         Земную жизнь пройдя до конца, я нахожусь в ожидании смерти. Надеюсь ли я на то, что буду жить дальше? Нет. Какая еще жизнь, если эта подошла к концу?! Другая, иная жизнь? Ни в коем случае. Она есть у других, иных, чем я. У меня одна жизнь.
        Состояние, в котором я до сих пор пребываю, несвойственно людям невнимательным к себе. Проще пареной репы потерять к себе интерес, рассредоточиться. Для этого нужно только перестать думать. Ведь когда ты думаешь, ты не можешь не думать о том, что ты думаешь об этом. Перед тем, как исчезнуть, можно думать сколько угодно. Дума никаким образом не может отсрочить или отменить смерть.
        Смерть относится к явлениям материального порядка, которые не в нашей власти. Когда умрешь, думать не будешь, - некому будет думать. Способность думать - явление живого мира. Это специфический способ существования существа в живом виде. В виде мысли. Мысль живет в живом разуме, в живом сознании.
        Кстати, одно и то же сознание и разум? Нет. Можно сказать, что сознание - это мир, а разум есть порядок в нем. Ну, хорошо, чем в таком случае является ум? Он есть разум в живом виде Я. Это качество мыслящего существа.
        Но есть ли мертвые мысли? Нет. Они всегда живые в живом уме. Есть не мертвые мысли, но их копии в несамостоятельном уме того человека, который симулирует мышление. Таких копий мыслей полным-полно. Бывает порой несамостоятельный "ум" (мыслящий), поднаторев в использовании чужих мыслей, приобретает опыт зависимого мышления. Он, как ученик мыслителя, до такой степени входит в образ учителя мысли, что начинает представлять себя равным ему или в некотором роде философом, имеющим право поучать культурную публику. Следует остерегаться такого оборота (превращения) мысли, иначе не ровен час перепутать размышление с проповедью, свойственной святоше или моралисту, но не как мыслителю.
        И все же некоторые особы под влиянием чужих мыслей развивают похожие мысли уже собственного приготовления и в иной словесной упаковке. Иногда это выходит у писателей, склонных к усовершенствованию, вроде Льва Толстого, или находящихся в поиске идей, как Федор Достоевский.
        Обычный же, бытовой человек живет не словами, а тем более не мыслями с идеями, а верой, то есть, желанием во множественном числе, волей, прежде всего, как силой жизни к продолжению самой жизни, невозможной без желаний питания, отдыха от работы, дающей пищу, власти, благодаря которой можно самому не работать, а хитростью в качестве суррогата ума заставить работать на себя менее хитрых или наивных, глупых других, и размножения себе подобных, которые вместе него будут продолжать жить после его смерти.
        О том, во что он верит, обыватель догадывается по чувствам. Он переживает, "пережевывает", живо, эмоционально чувствует то, что усваивает из представления. Догадка есть интуиция, - это то, что неученый человек ясно представляет, знает, не зная откуда он знает. Она приходит к нему из гадания как ритуала, культа, магического действия поклонения тому, от кого он ждет искомого ответа. Ответ приходит в виде мифа, сказки, которой он отделывается от вопроса. Ведь решение стоящего перед ним вопроса в ситуации незнания того, как, каким образом удовлетворить кучу собственных желаний невозможно отложить в виду их нужды, потребности, необходимости удовлетворения.
        И только некоторые люди, исходя из собственного опыта своих ошибок в поисках средств разрешения проблем жизни, извлекают из него жизненный урок и могут, обобщив факты в качестве того, что им дано в восприятии, как усвоенном представлении из ощущения, сделать наводящий их на знание вывод. Так они становятся учеными, способными подводить под общее правило (наведенные на закон) частные, единичные случаи, которые происходят с ними для их объяснения. Описывая факты, протоколируя их, они находят им, как явлениям, определение в общих терминах закона, в качестве сути, сущности явлений, объясняют их, доказывая умом, его (закона) действием. В результате, в итоге научившись, они могут распространить знания, добытые таким законным образом (методом) науки, среди неученых, обычных людей. Это ученые люди. Но есть еще более необычные люди, нежели эти ученые. Те люди уже не просто узнают из опыта и доказательства (выведения), но мыслят. Они думают о том, что не является чувствам прямо, но только посредством мыслей, а именно идеи. Мысли – это явления идей, которые формируют эти мысли, точнее, осмысляются в них, выходят в идеале, как цели мышления, в виде конкретно-всеобщих понятий. Как всеобщее идеи доступны мыслям, если последние приводят мыслящего к пониманию, к тому, что он находит в них, как уже понятиях, смысл. Ученые имеют дело с явлениями природы, того, что дано чувствам. Но связывают их друг с другом в уме общим термином закона- связи. Мыслитель же имеет дело с мыслями, как уже явлениями не природы материи, но сущности идеи в конкретно-всеобщем понятии.

Глава первая. Вечность
        Здесь впору подумать накануне встречи с вечностью. О чем же? Ну, как же? О времени. Где происходит встреча с вечностью? Не во времени ли? Вечность присутствует во времени, если это время настоящее. Пока есть настоящее, есть возможность контакта с вечностью. Настоящее прошло – контакт нарушился.
        Вечность существует во времени в виде настоящего. Но существует коротко - одно мгновение. Вечность не может непрерывно продолжаться во времени. Невозможность продолжения вечности во времени обусловлена тем, что время представляет собой смену состояний настоящего. Время есть множество этих состояний настоящего, которые последовательно сменяют друг друга в качестве настоящего. Каждое из них проходит стадии своего временного становления соответственно в качестве будущего, настоящего и прошлого. При этом реально есть только настоящее в настоящем. Как же быть с прошлым и будущим? Будущее есть в настоящем, как фантазия настоящего, его предвосхищение, антиципация. Прошлое же существует в настоящем, как безвозвратно прошедшее настоящее, в виде памяти о нем, которая представляет настоящее в свете не настоящего.
        Следовательно, будущего настоящего еще нет, а какое оно будет, - не определено: будет всегда таким, каким его не ждут. Прошлого же настоящего уже нет и никогда не будет.
        Что же остается из времени в нашем распоряжении? Одно настоящее. Но что оно такое? Никто не знает, ибо узнается в делении, в анализе. Что же мы имеем в сухом остатке при делении? Есть сам процесс деления в настоящем, да продукты деления, как то, чего уже нет, и то, чего еще нет. Время делится; оно проходит и приходит. В итоге время представляет расход и приход настоящего. Такова экономика времени. Политика же времени заключается в том, что сожно назвать стрелой времени, его последовательным течением в направлении от прошлого к будущему настоящему. Таким образом, придерживаясь этого направления, можно якобы овладеть временем.
        Но так ли? Как можно владеть временем, будучи во времени? Да, никак. Не мы владеем временем, но оно владеет нами. Время необратимо превращается в прошлое. Оно проходит. Время протекает настоящим. Откуда же оно вновь появляется? Из будущего. Но что такое будущее? Как можно появляться из того, чего еще нет. Нет, на какой момент времени? На момент настоящего.
        Выходит, будущее создается за счет задержки настоящего. Будущее - это не то же самое настоящее, что есть; оно другое настоящее, следующее за предыдущим. Еще чем-то оно отличается от первого настоящего? Нет, ничем. Но чтобы ему появиться, первое настоящее должно пройти, исчезнуть. Так прошлое и будущее настоящие становятся противоположно направленными силами времени. Одно время уносит в никуда, другое приносит его из ниоткуда. Связывает их настоящее, как то, чем одно было, а другое будет. Вот такой переплет времени, его последовательное течение от прошлого к будущему.
        Но что такое прошлое и будущее? Это то же самое настоящее, но уже не во времени, а в вечности. Вечно они есть не последовательно, но одновременно. Тогда они не вытесняют друг друга, тем самым образуя течение времени, но сливаются друг с другом в одно неделимое целое.
        В вечности нет ни прошлого, ни будущего. Поэтому в ней нет памяти, ибо ничего нельзя забыть, - нет самого этого ничего. Но там нет и фантазии, как того, что есть только в воображении благодаря игре, бегу времени. Ведь вечно есть только то, что есть, есть, как настоящее. Зачем припоминать и мечтать о том, что и так есть?
        Но как тогда быть с творчеством, которое немыслимо без времени? Как можно творить, сочинять, если нет ни памяти, ни фантазии? И главное зачем творить, создавать, когда все уже заранее есть и есть даже то, что было?
        И тут меня взяли сомнения. Зачем я нужен такой во-проситель, совопросник века сего? Кому я нужен? Нужен ли я себе самому? Думаю, нужен. Есть ли подобные мне? Точно не знаю, но надеюсь, что есть или были, а, может быть, будут.
        Так ли важно рождение во времени, как воскресение в вечности? Недаром же у православных христиан, нежели у католиков, воскресение важнее рождения. Рождение естественно, случается само собой, установленным порядком природы. Воскресение же происходит не само собой, но только чудом, сверхъестественным образом.
        И, кстати, православные христиане не потому христиане, что право имеют славословить имя бога, а, напротив, они право такое имеют, потому что являются христианами, то есть, верующими в воскресение Христа. Тот, кто верует в воскресение из мертвых, воскреснет для того, чтобы славить бога, благодарить его за этот дар.
        Что же будет с неверующими в воскресение из мертвых? Они никогда не очнутся после того, как умрут. В этом смысле смерть можно сравнить с вечным сном. Он отличается от сна во времени тем, что после сна к смертному возвращается сознание. После же смерти оно не вернется, он не вспомнит себя, потому что его самого уже нет и не будет больше, не будет всего того, что было прежде. Что же будет? Будет только то, что его не будет, некого будет будить. Понять это, привыкнув к ежедневному не пробуждению, трудно, прямо невозможно. Трудно привыкнуть к обратному тому, кого нет.
        Смерть все обессмысливает. Если взять человека отдельно от коллектива, от его поколения, которое сменяется следующим поколением людей, то сам он и жизнь его не имеют никакого смысла. Так заведено у людей. Смысл его жизни сводится к тому, что после него продолжается жизнь в мире его потомков. Ввиду этого он по необходимости должен оставить после и вместо себя своих детей, чтобы в это был хоть какой-то смысл. Вот так думают эти глупые и несчастные люди.
        Оказывается, смысл твоей жизни заключается в смысле чужой жизни. Твой ребенок - это не ты сам. Так думать может только идиот. Впрочем, идиотов полным-полно на "белом свете", сплошь и рядом. И как после такого открытия жить с ними? Никак. Но куда ты денешься?
        И что такое вечное славословие в адрес бога? Имеет ли оно смысл? Имеет, но только для того, кто в это верит. В вере ты натыкаешься на саму веру, ибо в ней больше ничего нет. Вера - она и есть бог. Ведь без нее нет и бога. Или он есть и потому есть вера? Но так говорит лишь тот, кто верит в бога, потому что иного способа или образа проверки, кроме веры, у него нет и не будет. В этом случае - случае веры - вера является пробным камнем веры и неверия. Как говорят: "доверяй, но проверяй", то есть, по вере и про веру суди и ряди. Ну, куда ты денешься! Заколдованный круг веры. Условием проверки веры является сама вера. Чем еще ее проверить, если именно она является критерием такой проверки, ведь по ней сверяется, производится сверка того, что проверяется. Есть доверие, как недостаток веры, и она сама в качестве избытка, полноты. Доверие необходимо для веры, но недостаточно. Что делает ее достаточной? Понимание. Доверие есть допущение, предположение. Вера же есть попущение, разрешение, положение как собственное подтверждение, повторение. Поэтому вера имеет силу привычки. Она тавтологична.
        Что остается делать смертному? Только верить в свое бессмертие.
        Есть ли оно, это бессмертие. Может быть и есть, но не в этом мире, где есть начало и конец. Что же не имеет ни начала, ни конца? То, что непостижимо. Оно есть начало тому, что можно постичь, познать. Но само непостижимое бессмертие не имеет начала. И то, что никогда не начинается, никогда и не заканчивается. Где оно, это бессмертие? Везде и нигде, ибо то, что здесь или там, уже здесь или там начинается и там или здесь заканчивается. Взять меня самого или вас, читателя. Родился, жил, страдал, узнал себя и умер. Вот и все дела.
        Что же дальше? Зачем же дальше? Все! Пожил, дай другим пожить. То, что ты искал смысл в своей жизни - это твое дело. В этом нет никакого преднамеренного смысла, искомого предназначения. Ты свободен жить так, как живешь. Не более, но и не менее. Нет никакого смысла жить так, а не иначе, например, просто так, без всякого искомого смысла. Именно так живут многие люди, если не все, кроме тебя. И тебе не найти никого на твоем пути, кто бы разделил твою ношу смысла, понял бы тебя. Ты ищешь понимания и поэтому спрашиваешь о смысле того, кто никогда не ответит тебе прямо. Как после этого назвать того, с кем ты ищешь контакт, но никак не можешь установить его? Да, никак. Ты уже, еще до собственной смерти, понимаешь, что он глух и нем, что его нет, не было и не будет для тебя, но продолжаешь искать по инерции, чтобы занять пустое время до неизбежного конца. Его нет, но ты же есть. Будь им для себя.
        Но так ли? Так и только так. Другого не дано. Так не дано - твори, сочиняй, предавайся иллюзии.
        С такими мыслями я отходил ко сну или к тому, что можно назвать сном.

Глава вторая. Пробуждение
        Очнулся я в неведении относительно того, что это такое, - очнуться. Что означает глагол «очнуться» я вспомнил лишь с осознанием того, что я есть я. Я помнил, если не все, то много из того, о чем думал накануне сна без сновидения. Но где я нахожусь, мне было неведомо. Вокруг ничего не было. Мне трудно передать мое впечатление от того, где я нахожусь, потому что самого этого где нигде не было, как не было и меня самого, состоящего из плоти и крови. Я ничего не чувствовал, кроме того, что сознавал свое присутствие там, где все отсутствует, за исключением моего самосознания. Может быть и его самого уже нет, но есть только его призрачное, иллюзорное отражение. Отражение на чем? На ни чём, на ничто. Но в таком случае и само отражение ничтожно. И в самом деле оно без цвета и света, без запаха и вкуса, беззвучно, условно.
        От сознания неизвестности мне следовало испугаться, большего того, - ужаснуться. Но я ничего не чувствовал, как будто проснулся не я, а кто-то другой. И вот я или другой я нахожусь в пустоте и ничего не вижу. Если бы я был не на свету, а во тьме, то увидел бы то, что ничего не вижу. Но я даже не вижу, что не вижу. Ну, чем бы я увидел, если у меня нет глаз? Или можно видеть сознанием, точнее, самосознанием? Во всяком случае я слышу, вернее, сознаю то, что мыслю и думаю о том, что сознаю. Вероятно, я привык считать разговором про себя то, что люди называют беседой с душой.
        И вот тут началось такое, чего я и не чаял дождаться. Прежде я додумался до того, что, может быть, пока я спал, пропал не только я, но и мир заодно со мной. Но как долго я должен был бы спать! Ну, и что! Неужели такое возможно? Бред. Нет, я не спал, но умер. И вот я нахожусь там, где будут находиться или уже находятся мертвые, - в конце времен.
        Однако мои печальные размышления внезапно прервали неведомо откуда взявшиеся голоса. Сначала я почувствовал гул, но не в ушах, а в самом сознании. И только потом стал различать в этом гуле отдельно взятые голоса. Я не понимал того, что они говорили до тех пор, пока голоса не обратились ко мне.
        - Кто ты? – спросил один голос низким тоном.
        - Как это кто? Это я.
        - Понятное дело, что не я, - глубокомысленно заметил тот. – Как звать то тебя? Вспомнил?
        - Да, вроде нет еще. Не уверен.
        - Ну, тогда подумай, какое имя тебе нравится больше других, чтобы мы обращались к тебе по имени, - пришел мне на выручку голос с высоким тоном. – Например, меня зовут Таня, того, кто спросил тебя, - Ваня. С нами есть еще Валя с Петей и Славой.
        - В таком случае зовите меня Платоном, - ответил я наобум, первым пришедшим на ум именем.
        - Смело.
        - А то.
        - Зови меня Ваней.
        - Уже догадался.
        - А меня зовут Петей, - назвался голос средний по тону между голосом Вани и Тани. – Видимо вы в прежней жизни, как и я были заняты интеллектом.
        - Не льсти себе, Петя, - одернул голос более низкий, чем голос Вани. Видимо, это был голос Славы.
        - Где мы? – я не мог не спросить своих новых знакомых, моих товарищей по несчастью.
        - Как это где? В п… - истерическим тоном констатировала шестая участница беседы, которой передалось мое беспокойное состояние.
        - Валя, хотела сказать, что мы находимся, если можно так выразиться, в «утробе смерти», - пояснила Таня, придя на помощь расстроенной подруге.
        - Жизни нет, но вы держитесь, - попробовал пошутить я, но, видимо, неудачно, потому то никто из собравшихся голосов не засмеялся.
        - И давно вы здесь находитесь? - не унимался я.
        - Знаете, Платон, вопрос, конечно, интересный, но тут, в пустоте, не чувствуешь времени, его течения. Да и сами мы что есть? В пустоте чувствуешь свою пустоту. И мы пусты. Что от нас осталось, кроме голоса, - глубокомысленно изрек Петр.
        - Голос сознания? - уточнил я.
        - Можно и так сказать, - вздохнув, ответил мой собеседник, добавив, - или голос духа.
        - И в прям, - согласился я. - И голос, и вздох от кого еще, как не от него. Но как, каким образом вы нашли друг друга? Кто был первым и вторым?
        - Зачем тебе? - спросил его с раздражением Иван. - Какой любопытный!
        - Не любопытства ради, но для того, чтобы понять, как здесь все устроено. Так и сориентироваться можно правильно. Например, если есть первый и последний, то уже выстраивается временная последовательность, и мы хотя бы можем считать, измерять во времени, масштабировать в нем.
        - Мы нашли друг друга, не взирая на время, - убежденно заявила Валентина.
        - Счастливые часов не замечают, - расшифровал Петр.
        - Счастливы чем?
        - Хотя бы тем, что живы, - объяснил Вячеслав.
        - Разве в этом заключается человеческое счастье?
        - А, то, в чем же? - переспросил меня Иван.
        - В том, как живет человек. По человечески ли?
         - Для нас счастье состоит именно в том, что мы продолжаем сознательно существовать и после земной жизни. - Стал уверять меня Иван. -  Жизнь ли это? По мерке прежнего мира это разве жизнь? Совсем как в том анекдоте, где герой удивляется такой жизни, в которой нельзя курить, пить и гулять, но можно только поститься и сокрушаться в сердце своем о сделанных или помысленных грехах.
        - Для жизни в мире этого мало. Но, вероятно, вполне достаточно для существования мире мертвых. Иметь сознание в смерти - это уже быть счастливым. Так, что ли?
         - Это вы, Платон, правильно сказали про сознание. У нас здесь ничего нет, кроме сознания. И это уже хорошо. Оно не знает смерти, - умозаключил Вячеслав.
        - Но это парадокс: после смерти от человека остается сознание, и оно не знает смерти. Как это совмещается?
        Как это совмещается?
        - Есть много на земле чудесного, мой друг Платон, чего не снилось нашим мудрецам, - повторил, усмехаясь, Иван слова великого драматурга.
          Если бы у меня было лицо, как в прежней жизни, то я бы криво улыбнулся. Я же только сказал, что парадокс есть парадокс. Это парадокс уже не вечности во времени, а времени в вечности.
        - Это какой парадокс вечности во времени? - спросила с вызовом Валентина.
        - Такой, что вечность длится во времени моментально. Это ей достаточно, чтобы быть в нем.
        - Хорошо, но что за парадокс времени в вечности вы имеете в виду? - не унималась задаваться вопросами моя собеседница.
        - Парадокс времени в вечности заключается в том, как время существует там, где события не следуют друг за другом, но случаются одновременно?
        В чем суть этого парадокса? Быть разным в одном и том же состоянии настоящего. Это может быть, если и только если по-настоящему или разом находиться не в одном месте. Однако такое возможно лишь при условии бесплотного существования, коим отличаемся мы все.
        - Вы хотите сказать, что мы все находимся в одном и том же месте? - спросила меня Татьяна.
        Но тут же в разговор вмешалась Валентина, не дав мне своевременно ответить: " Мы все оказались в жо...е.
        - Конечно, можно и так сказать. Но такое определение я полагаю неуместным. И я думаю будет неправильно сказать, что здесь темно, как у «Братьев Карамазовых» в ж...пе. Луч сознания светит во внешней тьме и тьма смерти не объяла его. Свет сознания несёт знание самого себя. Это знание ещё следует адекватно истолковать, чтобы понять, понять себя. Но в обществе, в том мире, который мы покинули не все люди обладали и обладают, если продолжают в нем жить, таким пониманием, как результатом иллюминации или освещения собственного сознания светом идей в качестве источника мысли.
        Если нет этого понимания, то нет и смысла жизни.  Причём для личного счастья недостаточно одного признания самого себя. Требуется ещё и признание людей для полноты присутствия в нем, в этом мире. Между тем такой полнотой бытия или его совершенством пользуется далеко не каждый человек. Да, что толку говорить об этом. Значимым вниманием публики обладают редкие обитатели мира, в котором нас уже нет.
        Я успел только договорить предложение, как контакт с группой моих товарищей по несчастью бытия в смерти неожиданно прервался. В ожидании его возобновления (интересно, чем можно объяснить лакуну в разговоре и как долго она продлится там, где время измеряется тем, что не имеет определенного места?) я стал размышлять наедине с самим собой или с тем, что принял за себя.
        Конец времени - это конец начала и начало конца. Время имеет начало и конец. Началом времени является прошлое, а концом времени - будущее. То, что их связывает, как петля времени, - это настоящее. Впрочем, настоящим является и прошлое, и будущее, только в собственное время. Как прошлое настоящее, так и будущее настоящее, прошлое и будущее являются уже или ещё не настоящими, а иллюзорными.
        Когда говорят о времени в смысле уже одного из измерений пространства, то его уместность является условным параметром в отношении к другим параметрам или измерениям пространства, вроде длины, широты и высоты. Измерение времени отвечает за глубину, внутреннюю полость системы, её вход и выход. Вход в настоящее и выход из него, как герметически упакованного (черного) ящика.
        Наш разговор подвел меня к неутешительному предположению, что после смерти мы, бывшие люди, теряем чувство времени, потому что оно обращается назад в прошлое и прошлое становится нем, что не прошло. Но раз прошлое не проходит, то и будущее не приходит, и все остается таким, каким есть. В таком случае события не следуют друг за другом, а сосуществуют одновременно. Чем это оборачивается для нас? Мы становимся не во времени, а в пространстве, в поле сознания его состояниями. То есть, мы есть не отдельно взятые в капсуле материального тела сознания, но одно тотальное сознание, находящееся в различных состояниях, которые по привычке из уже подзабытой прежней жизни все еще представляются в модусе или образе личности. Но это ложные, иллюзорные самоподобия тотального сознания вне конкретного социально-исторического контекста существования индивидов.
        Может быть, они и истинные, но в каком смысле? Они истинные в плане уместности в сообщении, коммуникации тотального сознания с самим собой. Это сознание, выключенное из потока жизни, абстрактно. Но в силу того, что прежде оно было воплощено в форме образа отражения жизни конкретного социального индивида, ставшего личностью, то есть, имело статус не сознания камня или растения, или животного, или обывателя, но уже самосознания, это самосознание все еще проявляется в самом сознании, не имея, правда, под собой своего носителя.
        Рано или поздно, но неизбежно такое состояние тотального сознания, для которого время стало местом, кое уже невозможно локализовать, привязать к определенному конкретно сущему, и поэтому это состояние тоже тотально, опустошится, чтобы быть готовым принять себя за сознание отдельно взятого воплощения.
        Однако, так как нет времени после смерти, - оно появится только с новым воплощением, - сознание пребывает в вечности. И все же, что это «после смерти» означает? Не то ли, что только после ничего? Что может быть после смерти для сознания для сознания? Сознание камня? Окаменение сознания? В курсе ли оно того, что уже нет его носителя? 
        Условно можно назвать топосом вечности само бытие как таковое. Оно дано нам, мыслящим, в своём качестве абстрактно, но душевным образом конкретно, экзистенциально, сообразно нашему месту в мире посредством тела.
        Однако экзистенциальное присутствие в мире осознается, понимается мыслящим субъектом, как выход из него. Это настоящий выход? Конечно, нет. И все же это выход в настоящем из потока времени на момент. Но выход ли это? Опять скажу: нет. Выход из чего? Из положения в мире. Ты остаёшься в мире телом, но душой находишься уже не в нем, но в самом бытии, вернее, в том месте, откуда возможен вопрос о смысле твоего присутствия в нем. Зачем тебе быть? Может не быть? Может быть.
        Если быть, то простым в начале. Потом усложниться до противопоставления простому, себе в себе, быть уже не в себе, а в ином, другом, доходя в нем до противного себе. Ну, и как быть противным себе? Так быть противоречиво. Противоречие мучительно до разрешения от него. Разрешение от противоречия несет с собой освобождение к следованию. «Не следует» превращается в «следует», является превращенной формой последовательности. Но оно вполне совместимо параллельно. Все же выходит в результате контакт, перпендикуляр или уравнение в ином качественном состоянии. Как, например, можно разрешить интернациональное противоречие между нациями? Только путем преодоления наций в состоянии мета-нации. Так же решается и вопрос с межличностным общением. Личности могут найти общий язык во всеобщем, которое каждый понимает особым образом, находя его в себе неповторимым в другом. То есть, взаимное понимание есть проблема. Каждый участник диалога понимает его на свой манер. Этот манер или стиль имеет особенный или отдельно взятый характер? Характер-то особый, личностный, а стиль личный, приватный, индивидуальный.
       Тут работает трех(т)актная логика: теза-антитеза-синтеза -  национал (славянофилия)-интер-национал (коммунизмофилия)-мета-национал. Вот такой диалектический функционал.         Первый этап - это этап непосредственного контакта с тем, что дано, - с фактом, его положительного полагания, эмпирического (опытного) признания.
        Второй этап. Этап чего? Опосредствованного схватывания через другое - европофилию, превращенную уже в противопоставлении, как различии, доведенном до противоположности в качестве крайности или предела различения. Здесь следует выбор или исключение одной из альтернатив. Это специальный выбор, но осуществляется на основе любительского увлечения идеей или дилетантизма. На этом этапе есть опасность сделать ложный шаг редукции к объекту влечения, объективироваться в нем.
        Славянофилы как зеркало русской идеологии. Русские любят славян, души в них не чают. Но любят ли славяне, все эти украинцы, белорусы, поляки, чехи, сербы русских? Это большой и больной вопрос. Да, и за что их любить? Как правило, дети любят не тех, кто их добиться, а как раз наоборот, - тех, кто их не любит или не обращает на них никакого внимания. Вот они и пытаются привлечь их безучастное внимание к своей особе.
        И потом, как любят, точнее, любили славянофилы славян? Странное любовью любили, как любят господа своих слуг. Ведь, оказывается, они любили не только славян, но и русский народ, эти народолюбцы. Что это за любовь такая? Какая-никакая, а иерархическая, парадигма наяву, идеологическая. Эта любовь была их верой, верованием, убеждением, моральным долгом. Как можно не любить свой народ, по-отечески, как неразумных детей?
        Друг к другу они же относились по-дружески, равно, как добрые соседи. Они были ровней, народ же, люди из него были не из их господского круга. Вот так.
        Что же было предметом их высокоумных обсуждений? Сразу скажу: они не были склоны размышлять про себя. Им позарез нужен был сосед- собеседник. Для чего же? Естественно, чтобы делиться своей любовью к славянам. Ведь это был основной вопрос их, нет, не философии, но идеологии. Как ты относишься к славянам? Это отношение лица к другому лицу, вернее, к лицам, к коллективу. И в самом деле, у коллектива есть свое лицо, его общее, общезначимое выражение.
        Но разве может быть вопрос о твоём отношении к народу быть философским вопросом, а тем более основным, определяющим личное понимание согласно концептуальной установке? Его необходимо переформулировать. Но и тогда он останется лишь превращенной формой философского вопрошания. Может быть, следует задать такой вопрос: "является ли для меня моё отношение к людям, на меня похожим, то есть, явно не африканцам или китайцам, значимым для собственного осмысленного существования"? Естественно, само собой, конечно, нет. Какое они имеют отношение к тому, что думаю я? Как спрашивает, опрашивает самого себя мыслящий, если не мыслитель. Ведь обычно, по обычаю, по традиции мыслитель думает общезначимо, вообще.
        Основной вопрос философии - это вопрос о бытии. О бытии, существовании в чем? В самом бытии или в мысли? Действительно, ответить на этот вопрос модно, будучи именно в мысли. Не в вере же и не в чувстве или в том же действии.
        Есть внутренняя речь, сообразная мысли, и речь внешняя, сообразная правилам уже не соображения, а словосложения, грамматики.
        Вернусь к основному вопросу философии. Если есть основной вопрос, то есть уже основа, будь то бытие или смысл, как определитель или определяющая инстанция. Бытие есть то, что есть. Есть ли смысл? Бытие то есть, даже если речь идёт о том, чего нет. Оно есть в том смысле, что есть, как то, что не есть, есть ничто. Смысл здесь является в качестве указателя бытия, вехи, вешки существования. Смысл имеет природу внимания, интенции; он интенционален. Есть то, что, смысловое содержание. Но есть и то, как, форма смысла, идея. Чем же тогда является мысль? Она - движение идеи в заданном, указанном направлении - в направлении понимания, как цели достижения, её понятия.
        Что из этого следует? Не то ли, что есть смысл полагать Я в качестве вечного нелокального идеала, реализацией, локализацией которого в пространственно-временном континууме является конкретное, особенное лицо на возможном отдельно взятом индивидуальном, ограниченном условиями и собой материале?        И тут мне на память пришла фантазия братьев Стругацких из их научно-фантастической повести «И волны гасят ветер» относительно новой разновидности, нет, не людей, а разумных существ с третьей сигнальной или импульсной системой, которые некогда имели человеческое происхождение, а то и четвертой (низкочастотной) или какой еще (пятой по счету, а по содержанию уже неведомой) системой.
        Я полагал, что здесь, в потустороннем мире, наконец, останусь наедине с самим собой. Но нет, и тут нельзя скрыться, если не от всевидящих очей, то, уж точно, от всеслышащих ушей и всеговорящих уст иных существ, чем я. Во всяком случае я так, по старинке, воспринимаю то, что понимаю других. Но они такие же другие, как и я по отношению к самому себе, бывшему живым? Или они иным образом другие. У братьев Стругацких другие существа, как они называют их, "людены" отличаются от людей иным способом, точнее, материальным средством или каналом коммуникации. Уже не голосовым (акустическим), но например, путем эманации, лучевым, световым или еще каким околосветовым по скорости передачи вибраций каналом.
        Не это ли можно назвать, условно, телепатией? Однако все это имеет отношение к материальному миру, я же нахожусь в мире ином. Или он тоже является материальным? Или он не материален, так как есть мир мертвых? Но так его назвали, чтобы отделить от мира живых, которых можно потрогать руками, увидеть, заговорить с ними.
        И что такое мир мертвых? Это та же сама природа, только в качестве неживой материи, правда, существующей? Значит, мёртвые есть, но есть, как неживые?
        Но какое отношение к мертвым, к их миру имею я? Я мертв. Вряд ли. Можно ли сказать, что я есть Я в качестве всеобщей единичности, точнее, особой образом одного в отдельно взятом из всего? Можно, если полагать все в одном в качестве абсолютного или божественного Я. Это божественное Я есть особым образом все в одном, и тогда оно есть ипостась или личность Иисуса Христа. Что это за особый образ? Ничто иное, как разумный образ или логос. Значит, я стал разумным образом одного во всем, что есть отдельно, в ином мире.
        Но что такое божественное Я, как не абстрактная идея Я, которая является в воплощении конкретной формой реального человека? Тогда как она может быть представлена в нашем мире? Как Я, вмещающее в себя бесконечное содержание. Но в результате на примере отдельно взятого человека она находится в состоянии живого противоречия с ним. Конечное Я с бесконечным содержанием. Нонсенс! Как разрешить этот парадокс? Неужели есть только Я и за ним ничего нет, ничто не скрывается? Но если ничего и никого нет, то может быть это и есть ад одиночества. Одиночества кого? В том то и дело никого. Под одиночеством можно понять то, что есть ничто. Есть ли это не бытие? Очевидно уму, что то, что не есть есть, не есть то, что есть не есть.
        Не является ли моё описание существования в двух мирах: физическом и метафизическом, в материальном мире и мире сознания своего рода квантовым описанием, основанным на принципах дополнительности и неопределённости? В результате я не могу расписать полную в целом картину реальности Я. Что если пребывание в мире мертвых есть некоторым образом экспликация того, что прежде, при бытии в мире, в жизни было свернуто, а теперь развернулось в плане, в топосе сознания? И я совершаю такого же рода мистическое путешествие или вроде того, что осуществил в своём поэтическом вольномыслии Данте?
        Но как оно может случиться? Не так ли, что перед самым моментом смерти произошла тонкая настройка моего сознания на контакт с космическим (мировым) или божественным сознанием, с абсолютным Я и я не старая в смерти, а проявился на нем? Но тогда абсолютное Я существует вечно само по себе, помимо своих явных проявлений или воплощений в материале мира. И не только мне удалось наложиться или вложиться и развернуться в нем после телесного развоплощения. Ведь с кем-то я общался мгновение назад.
        Значит и здесь, в вечности, есть время. Но какое оно? Это время свертывания и развёртывания Я. Теперь я, как и остальные Я, с которыми я общался есть своего рода частицы или струны, которые общаются или вибрирует в пространстве или поле безначального и бесконечного Я. Если прежде оно было во мне, отражаясь в зеркале сознания, то теперь я попал в зазеркалье сознания и оказался в абсолютном Я. Оно есть абсолютное поле сознания, а я - один из его относительных центров.
        Утопия? Не утопичто ли время? Есть ли ему место в вечности? Если вечность есть мгновение, вернее, является во времени в виде момента настоящего без дления, продолжения, ибо настоящее прерывается и подменяется уже другим, новым, приходящим настоящим (в результате оно становится старым, проходящим, прошлым настоящим), то чем является время в вечности? Одним, не многим. Ведь многое как раз и появляется в результате остановки непрерывного движения настоящего, его прерывания от усталости бега вечности для того, чтобы остановившись, перевести дух и снова пойти, повторить движение настоящего.
        Но в результате может образоваться разрыв во времени, нарушиться логика хроноса, хронология, последовательность следования друг за другом событий настоящего, ограниченных друг другом, его движение в качестве стрелы от прошлого к будущему настоящему. И что тогда входит во время? Пустота смерти? Есть хаос, состояние неопределенности во времени. Приходит логос, как смысл настоящего, вносящий в события как случаи, случайности порядок целеполагания, движения к цели в качестве будущего, задним числом имеющего исток в виде прошлого. Такой утопический порядок, то есть, порядок только еще становящийся, но не ставший в мире миром, как космосом, установится в сознании обратным ходом времени, его обращением от будущего к прошлому припоминанием. Сознание действует обратным образом, опираясь на бытие, которое уже стало, установилось. Для него все уже случилось. Иначе каким образом у сознания будет достаточное основание для осознания. Оно по необходимости должно оттолкнуться от бытия, сдвинуться с мертвой точки бытия, с места, чтобы повторить, отобразить путь бытия. Так, отражаясь в самом себе, бытие осознает, понимает себя. Такого рода понимание есть воспоминание о прошлом в будущем. Но понимает ли само бытие себя или это делает за него человек, как тот, который не только есть, но и не есть, равным образом причастен, как бытию, так и становлению. Поток сознания и есть поток становления бытия.
        Благодаря сознанию место превращается во время, становится, а время превращается в место, становится уместным. Так устанавливается единство времени и места в действии сознания бытия.
        Так есть ли время в вечности? Вечность не только утопична, но и ухронична, но только в сознании, которое и выстраивает порядок следования, последовательность, логику. Оно так устроено. Таково его устройство. Реальность же многомерна, она вездесуща и вечна. Во всяком случае такой она видится, представляется сознанию "за кадром", за его горизонтом, образуемом местом и временем осознания, его фокусировки, локализации.
       
Глава третья. Проявление
        От глубоких мыслей меня отвлекла воцарившаяся вокруг ясность сознания. Она представилась мне в образе света, который загорелся, как если бы, изнутри меня. Затем он стал отступать на задний план и рядом со мной появились лёгкие тени отбрасываемые ажурными очертаниями выступающих из пустоты вещей. Сначала зыбкие они становились все более определёнными и легко узнаваемыми. И тут я почувствовал почву под ногами и оглядел себя. Вот мои ноги, на которых я стоял, неуверенно раскачиваясь, а вот и руки, которыми я невольно стал размахивать в попытке уцепиться за струящийся воздух, чтобы не грохнуть оземь.
        Неужели на такое чудо творения способно моё сознание? Видимо, именно оно виновата в том, что я вновь оказался неведомым мне образом в самой реальности. Или это реальность самого сознания? А, может быть, это только иллюзия, которая неизбежно приходит за пустотой, столь необходимой для освобождения места от мира вещей.   Место пустым не бывает. Если нет вещи, то появляется её призрак. Интересно, не являюсь ли и я таким призраком, только не вещи, а самого себя?
        Где есть, находятся те, кто умер? Они умерли для мира, во вне, но есть внутри нас, в нашей душе, в наших мыслях и чувствах. Они живут в нас в их качестве, - в качестве мыслей и чувств. Как говорят: "Свято место пусто не бывает". Мы заступаем место пассажира, который уже отъехал. Он живёт в нас. Но тогда мы живые есть, как пассажиры жизни, но нам заранее нет места в мире и поэтому мы ищем его, пока живём.
        Мертвый еще долгое время живет в живых. То, что он мёртв, а они живут заставляет их страдать чувством вины. Мёртвый живёт в них этим чувством.
        Живёт ли он ещё каким-нибудь способом нам неведомо. Может быть. Это возможно, но не необходимо. Жизнь после смерти имеет возможный, неопределённый, вероятный характер, ввиду неполноты своего предсмертного описания.
        Какой я все же неисправимый идеалист. Ведь понимаю, что человек по своему происхождению животное, но животное социальное, не естественное, а искусственное, и гну свое, идеализирую его, как богословы идеализируют демона до бога. Человек появляется на свет искусственным образом или путем (методом), а не абы как само собой, то есть, как мужчина или женщина. Но потом он уже искусственным путем образования, которое носит социальный характер, становится человеком. Человек в данном, социологическом контексте и есть социальное существо или робот. В последнее время – время техники – люди стали говорить об опасности превращения в серийные роботы.
        О чем это говорит? О том, что они всегда были ими, но прежде бессознательно, теперь же сознательно, ибо все упростилось донельзя. Прежде это было сложно осознать. Теперь же, наконец, до людей дошло, кто они такие. В социальном плане понимание сродни упрощению: «Будь попроще и к тебе потянутся люди». Это хорошо знал одни из земных архонтов, Георгий Гюрджиев, сравнивающий людей с машинами. Разум у них, как и все прочее, является социальным, коллективным, общим. Но не таков человек уже в философском смысле, как существо, находящееся по ту сторону добра и зла.
        Фридриху Ницше не хватило ума, - он не сумел додумать до конца, что человеку не следует становиться сверхчеловеком, превращаться в него. Есть боги и есть люди. И те, и другие, в исключительных случаях способны быть личностями. При неравенстве природ они могут быть равны по сути. Правда, если суть заключается в личности. Личность есть форма жизни. Она форма жизни человека? Да. Эта форма есть бог. В каком смысле? В смысле человеческого представления, в том, как он является ему. Например, в виде творца или спасителя, или вдохновителя. Бог вдохновляет на творчество, в котором есть спасение.
        Я стал замечать, что по мере развития мысли картина в лане мысли стала проясняться для меня и обретать знакомые мне уже черты той физической реальности, которая только недавно рассеялась. Теперь же она опять встала передо мной, как ять перед ижицей. 

Глава четвертая. Мир сна
        Наверное, как сны бывают разные, так и миры. Верно говоря, не сам сон разный, но то, что он представляет. То, что он представляет, разумеется, зависит, как от того, что представляется, так и от того, кто представляет, как именно он представляет.
        Есть вещие сны, то есть, такие, какие сообщают о том, что будет. Этот сон приоткрывает нам завесу времени. Такое возможно, если мы окажемся в вечности. Иначе как выйти из ряда следования событий во времени, из связи временных моментов. Это можно сделать, только совершив трансцензус, перешагнув через время, спрыгнув с ряда временной последовательности, рассматривая события не так как они следуют друг за другом в необратимом порядке хронологии, но вместе, одновременно, синхронно. Но тогда получится их нагромождение, хаос, причудливая смесь, как калейдоскопе.
        Нельзя ли такого рода сон представить, как если бы мы смотрели в калейдоскоп. Как тогда они сами выстроятся в ряд, отдельно друг от друга, чтобы можно было разглядеть их и понять, если не полностью, во всех местах, то хотя бы в каком-то месте, фрагменте связи? Здесь придется полагаться лишь на случай, который является по словам поэта "богом-изобретателем". Бывает, люди случайно находят верное решение. Или им кто-то помогает, маскируя свою помощь под случай? В случае вещего сна не есть ли это прямое вмешательство высшей силы, судьбы в порядок времени, нарушение естественного порядка течения времени? Это и есть проявление воли бога, как чудо. Так ли это?
        Или когда нечто происходит, то нам кажется, что оно уже было, происходило с нами, но только во сне. Но было ли именно это во сне? Не является ли предсказание, то есть, видение того, что не видно потому, что его еще нет в настоящем времени, результатом интерпретации следования в массе одного за другим? И потом, как быть с тем, что обычно бывает, когда мы говорим о том, что видим, а не видим то, что и о чем говорим. Обратный порядок: "видим, что говорим" есть порядок не свидетельства, а сочинения, выдумывания. Мы это придумали, нафантазировали, вообразили, а не увидели.
        Так размышляя, я предположил, не есть ли то, что мы видим в мире, сон, только не мой, а самого мира, сон вещей. Иначе как объяснить существование вещих снов? То, что сбывается из нашего сна, и есть не наш сон, а сон бога, и тогда это чудо, или он есть сон мира и тогда это случай, случайный дар, а то, что мы спутали, перепутали со своим сном.
        В таком случае не есть ли иной мир миром сна тех, кто в нем обитает? Когда мы спим мы обитаем в мире сна. И можем видеть, что видят другие, находясь во сне.
        Еще есть сны-воспоминания. Они уже прежде снились нам и периодически появляются при сходных условиях погружения в сон или отключения настоящего, актуального сознания. Это миры воспоминания. Мы живем ими и в них во сне. Среди них есть и такие, каких не было никогда в настоящей жизни или в том мире, который я покинул, но тем не менее мы вспоминаем то, где никогда не находились. Но кто-то ведь находился, вместо которого мы вспоминаем нечто. Может быть этим "кто-то" являемся мы сами, но в другой жизни, в ином мире.
        И, наконец, есть сны о том, что нас взволновало накануне и не может отпустить даже во время сна.
        Что если я нахожусь во сне уже не жизни, но смерти с точки зрения мира, из которого исчез. Можно ли вернуться в прежний мир через сон-воспоминание?
         Может быть и можно, но как, каким образом? Да, тем же самым образом воспоминания о прежней жизни. Но видел ли я уже прошлую жизнь здесь, в ином мире?  Еще нет.
        И я стал вспоминать свою прежнюю жизнь. Но к моему удивлению мне было трудно припомнить что-то определенное. Первая попытка воспоминания о прошлой жизни окончилась ничем. Я не мог не огорчиться собственной беспамятности. Вот чем оборачивается жизнь в ином мире: стиранием памяти прошлой жизни.
     Но не так то просто заставить отказаться от задуманного. И я стал пытаться воскресить в своем сознании мгновения прежней жизни. Главное, что я помнил, кто я такой. Это было залогом надежды на восстановление памяти. Я старался, силился вспомнить хоть что-то. Однако мои безуспешные попытки восстановить память неотступно преследовали сомнения в возможности вернуть память и вместе с ней мое место в прежнем мире.
        Разумеется, я не был так наивен, как ребенок или впал в детство на старости лет, чтобы предполагать, что сон - это реальность, равноценная материальной действительности. В этом вопросе я был лейбницеанцем и полагал ее не единственно реальной, а наилучшей из всех возможных, ибо она реализовалась материально, и, кстати, не только материально, но и интеллектуально, иначе, как в ней можно думать, а другие нет.
        Является ли прежний мир идеальным, трудно сказать. Но в нем можно думать об идеале, а не только переживать его присутствие в мечтах. Поэтому в нем есть место мысли, а не только физическому действию и душевному чувству, переживанию жизни. В нем осуществим идеал не в собственном виде, в идее, но в понятии, как нечто idelle, а не ideal, в терминологии Шеллинга или того же Гегеля. Ближайшим образом чего может послужить идиллия, которой можно залюбоваться на старинной картине голландских мастеров, где мы видим то, как представляли в прошлом люди буколическую жизнь, полную гармонии на лоне природе в образе пастухов и пастушек, резвящихся на траве под сенью дубрав.
        Но одно дело созерцательная жизнь в сознании, и совсем другое дело активная жизнь среди людей в обществе, полная выяcнения отношений, грызни друг с другом, условно говоря, "за кусок хлеба", за бабло ради того, чтобы жить лучше других или, вообще, жить, выживания в мире тотального отчуждения.
         И туда мне хочется вернуться? Что за глупое желание.
        Но с другой стороны, чем хороша призрачная жизнь здесь, неизвестно где? Там хоть ты знал, с чем имеешь дело.

Глава пятая. Возвращение в родные пенаты
        О небо, о боги! Наконец, они вняли моим молитвам и вернули меня на прежнее место. Но как всегда бывает со мной, исполнилось не все, что мне хотелось. Да, я вернулся в тот мир, который покинул, но не на свое место. Слава богу, я вернулся в полном сознании прежней жизни. Я вспомнил, кем был, а не только, что был и являлся Я, вероятно находясь между мирами. Но я оказался не на своем месте, в чужом теле. Уже хорошо, что это было не старое, вполне здоровое тело. В придачу это было тело мужчины в полном расцвете сил, а не женщины. Согласитесь, любезный читатель, что трудно привыкнуть к женскому роду существования, будучи прежде мужчиной. Ну, ладно, возможно, рано или поздно, к этому можно привыкнуть. Но как можно привыкнуть к чужому телу? И, главное, как быть, оказавшись не только в чужой шкуре, но и другой душе?
        Странное дело, но я не ощущал в себе, точнее, себя в чужой душе. Я и был этой душой, если не духом, очутившимся в неизвестно каким чудом данном теле.
        Об этом я стал догадываться, как только открыл глаза и увидел себя в больничной палате, прикованным к кровати и опутанном целой сетью датчиков и кабелей подводки системы жизнеобеспечения. Вскоре после моего реанимационного или, лучше сказать, реинкарнационного пробуждения в палату, где никого, кроме меня, не было пожаловала медицинская сестра и страшно удивилась, застав меня в полном сознании.
        - Какая радость, что вы очнулись. Мы уже потеряли всякую надежду вас вернуть.
        - Надеюсь, не с того света?  - позволил себе я пошутить, прекрасно понимая, в отличие от миловидной сестры, что это никакое не преувеличение.
        - Нет, что вы, - стала утешать она, ласково гладя меня мягкой и теплой ладонью по руке, - в сознании.
        От ее живого прикосновения я почувствовал мужское желание не только жить, но и продолжить ее вместе с ней в новом поколении. Но она быстро отняла свою руку от моей руки и только сказала, нисколько не смутившись: "Теперь понятно, что вы готовы быть здоровым. Пора звать доктора". Когда она вышла из палаты, я перевел дыхание и стал успокаивать сердце, гулко стучавшееся в ушах.
        В ожидании доктора я оглядел больничную палату. Обстановка в ней была спартанская, - ничего лишнего. Вероятно, я попал в свое время. Только приборы, в окружении которых я находился, были мне незнакомы.
        Когда вошел доктор в сопровождении сестры, то я не обманулся в своих ожиданиях увидеть перед собой доктора, как будто сошедшего со страниц сказки Корнея Чуковского в образе Айболита в медицинском колпаке, белом халате, в очках и с козлиной бородкой.
        - Как вы похожи на..., - не договорил я, помедлив.
        - На доктора Айболита? - догадался доктор.
        - Ну, да.
        - Фа, вы помните Айболита?
        - Кто это?
        - Вот видите, - воскликнул доктор и поднял указательный палец на правой руке вверх. - Что и требовалась доказать, - заявил он, как если бы услышал то, что не мог не услышать. - О существовании Айболита знаем здесь только вы и я.
        - Значит? - спросил я.
        - Это значит, ни много, ни мало, что вы - неизвестно кто.
        - Почему?
        - Потому что только я знаю это. И знаете, почему?
        - Нет.
        - Не догадываетесь? - с нескрываемым сомнением спросил доктор.
        - Нет.
        - Нет, нет. Вы минималист?
        - Мне просто трудно еще говорить.
        - Да-да, многие так говорят, когда приходят в себя, - сделал вывод доктор и уставился на меня, пристально разглядывая что-то на моем лице. Мне показалось, что он увидел в его складках то, что я пытался скрыть.
        - Так, почему? - спросил его, чтобы отвлечь от подозрений.
        - Ах, да. Потому что был в прошлой жизни историком литературы.
        - В какой прошлой жизни?
        - До второго рождения. Неужели вы ничего не помните?
        - Ничего. Что такое "второе рождение"?
        - "Вторым рождением" называется у нас   событие посвящения себя людям.
        - Первое рождение?
        - С первого рождения, естественным образом, начинается жизнь для себя, - наставительно пояснил доктор, добавив с сожалением, - ныне же почти никто не интересуется прошлым.
        - Почему? - искренне удивился я.
        - Почему-почему? Потому что. Какой прок в нем тем, кто достиг совершенства.
        - Вы ангелы? - недоверчиво спросил я, не веря своим ушам.
        - В некотором смысле "да", - ответил он, задумавшись и уставившись в одну точку. Но затем опомнился, быстро взглянул на меня и спросил: "Но хотя бы имя свое вы помните"?
        - Вот это помню. Меня зовут "Вячеслав".
        - Странное имя. - сказала сестра. - Не помню, чтобы так кого-нибудь звали.
         - Вы продолжаете нас удивлять, - объяснил врач. - Меня, например, зовут "До".
        - По вашей логике мне следовало называться "Ре" или "Ми".
        - Да, ваш случай амнезии является примером ретроградной исторической амнезии. Это я говорю вам, как доктор и историк.
         И тут он вдруг оцепенел и, сузив глаза, уперся в меня колючим взглядом.
        - Может быть вы явились к нам из прошлого времени?
        - Какой теперь год? - ответил я вопросом на вопрос, про себя подумав, не попал ли я в сумасшедший дом.
        - Четыре тысячи шестьсот пятьдесят второй.
        - Ну, да, я помню прошлый год, четыре тысячи шестьсот пятьдесят первый, - сказал я, вторя ему, так как инстинктивно почувствовал неведомую мне опасность, признай я, что явился с того света.
       Мне вдруг подумалось, скажи я это и меня тут же упекут в сумасшедший дом. "Если я уже не нахожусь в нем" - пришло мне на ум.
        - Как это? Как вы можете помнить то, что было в прошлом году, когда находитесь в бессознательном состоянии целых десять лет? - стал уличать его во лжи доктор До.
        - Да, да, я ошибся в числах на десять лет, - стал оправдываться я.
        Интересно, - усомнился доктор Айболит, как я продолжал его называть про себя, полагая нотные имена явным перебором, - первый раз вижу человека, который ошибается в числах.
        - Человеку свойственно ошибаться, - возразил я.
        - Но не в числах уже больше тысячи лет.
        - Мне извинительно ошибаться в числах из-за потери памяти, - попытался я объясниться.
        - Не знаю-не знаю. Знаете, что сейчас к нам пожалует один человек, который занимается как раз такого рода вопросами и он поможет вам... и нам разобраться.
        - Доктор, скажите, пожалуйста, что случилось со мной больше десяти лет назад?
        - Подробностей я не знаю. Знаю только то, что на орбитальной станции планеты Нун в звездной системе Сигма произошла катастрофа. Вы один уцелели из обитателей станции. Вас случайно нашли в открытом космосе при последних признаках жизни. Дело темное.
        - Ясно. Где я нахожусь теперь?
        - В десяти парсеках от места трагедии на планете Альфа в другой звездной системе.
        - Как она называется?
        - Да, какая разница...
        Доктор Айболит не договорил, увидев в отражении зеркала на стене палаты у кровати, на которой лежал, я входящего широкоплечего альфа-самца со стальными волосами. Он представил нас друг другу, назвав входящего "Алом".
        Мы остались наедине с Алом, и он стал меня опрашивать или допрашивать, - это как вам понравится, любезный читатель.
        Естественно, он не мог не спросить, как я чувствую себя и что помню. Но он спрашивал меня таким тоном, как если я был вещью, а он, как лучше сказать бы ... да, автоматом дознания.
        Может быть, он так вел допрос, чтобы мне было легче отвечать, а ему лучше представить, кто я такой, точнее, что я такое.
        У меня создалось такое впечатление, что он почувствовал, что я не такой, как доктор До и медицинская сестра Фа, что я чужак. И я сказал ему о своем ощущении.
        - Не обижайтесь, Вяц... Вяч...
        - Вячеслав.
        - Да, Вячезлаф.
        - Вячеслав
        - Да, Вячеслав. Сразу и не выговоришь. То ли был у меня под наблюдением один гуманоид из звездного скопления VF52178GH по имени Dretwqvigasdopkzyui. И то мне так тяжело было запомнить его логин, как ваш. Имейте в виду, Вячеслаф, что я по роду занятия никому не верю и во всех сомневаюсь те ли они есть, кем представляются.
        - Я никем не представляюсь, это вы меня представляете в качестве обитателя станции планеты Нун.
        - Это кто вам сказал? Доктор?
        - Кто же еще.
        - Почему же вы назвали себя Вячеслафом, а не Ноль-Один, как вас звали прежде? Странно. Кто вы такой?
        - Я ничего не помню, кроме этого имени "Вячеслав".
        - Ничего не помните, но умеет говорить на нашем языке.
        - И на моем тоже.
        - Странно.
        - Странно, вообще, все, все, что случилось.
        - Не спорю. Что же случилось?
        - Это у вас я хочу узнать. Вы же отвечаете за безопасность на станции.
        - Как вы догадались об этом? Или опять доктор все рассказал?
        - И доктор, и вы своими расспросами.
        - Понятно. Но такая работа. Посудите сами, с одной стороны, вы путаетесь в именах, а с другой, все ловите на лету. Странно. Вы что-то скрываете. Что же? Может скажите? Это будет хорошо и для вас, и для нас.
        - Я подумаю и постараюсь вспомнить.
        - Подумайте-подумайте. Иначе мы будем вынуждены принять меры.
        - То есть?
        - Отправим на переработку.
        - Зачем?
        - Ради общей, нашей и вашей, безопасности.
        - Так просто возьмете ни в чем неповинного человека и убьете?
        - Зачем убивать?! Мы вас только переформатируем в полезного и функционального работника станции. И запомните: все виноваты в том или другом случае. Неповинных нет.
        - И вы тоже?
        - Разумеется, и я тоже. Но я особый случай. Вот почему занимаюсь безопасностью. До сих пор еще не нашли то, в чем я виноват. Найдут и... исправят меня.
        - Вы сами знаете, в чем виноваты?
        - Я не в праве обсуждать это с вами. Разговор тут идет о вас, а не обо мне. И здесь задаю я, а не вы. Ваше дело - отвечать на мои вопросы, а не задавать их мне. И учтите вы своими вопросами усиливаете мои подозрения в том, что выдаете себя не за того, кем хотите казаться. Ваши вопросы говорят лучше, чем ответы и выдают вас с головой.
        - Ну, тогда прикажете мне замолчать?
        - Зачем же. Отвечайте ясно и точно только на мои вопросы. Впрочем, на первый раз мне уже достаточно. Вы меня утомили. Пока на досуге подумайте о том, о чем я вам сказал.
         Хорошо.
        Когда я остался один в палате, то предался, мягко говоря, невеселым размышлениям. В междумирье было скучно и неопределенно, но не так опасно, как здесь, где есть жизнь. И это жизнь разумная, конечно, в той мере, в какой она является социальной, но потому и опасной для меня, как личности, естественно, с трудом адаптирующейся к новой коллективности, для которой, как я стал понимать, она является лишней и даже опасной.
        Надо же, я попал в будущее общество и нахожусь за тридевять земель от самой матушки-Земли, в тридевятом царстве, тридесятом государстве, которое зовут "Альфа" или еще как-то так. Мало того, я живу спустя почти две тысячи лет после того, как покинул этот мир.
        Меня всегда тревожила ситуация неопределенности, в которой я очутился, сначала попав в межумочное пространство, соответствующее междумирью, а теперь меня занесло в далекое по человеческим меркам будущее. По мне то положение, которое я ясно осознаю и понимаю. Я философ, а не мистик, точнее, и в мистике остаюсь верным мысли, которой как явлению идеи близок логос, а не бьющая через край энергия чувств. Собственное место мистики располагается в женской мифо-поэтической стихии, ориентиром которой выступает магический ритуал (сюжет).
        Вместе с тем логическое древо стратегических возможностей, условиями реализации которых являются лимиты или то, чего нельзя обойти, это другая крайность, которой должен сторониться мыслящий, ибо это стезя не мыслителя, а политика, который живет интересами власти как приза в борьбе сил.
        Меня всегда тревожила ситуация неопределенности, в которой я очутился, сначала попав в межумочное пространстао, соответствующее междумирью, а теперь меня занесло в далекое по человеческим меркам будущее. По мне то положение, которое я ясно осознаю и понимаю. Я философ, а не мистик, точнее, и в мистике остаюсь верным мысли, которой как явлению идеи близок логос, а не бьющая через край энергия чувств. Собственное место мистики располагается в женской мифо-поэтической стихии, ориентиром которой выступает магический ритуал (сюжет).
        Вместе с тем логическое древо стратегических возможностей, условиями реализации которых являются лимиты или то, чего нельзя обойти, это другая крайность, которой должен сторониться мыслящий, ибо это стезя не мыслителя, а политика, который живет интересами власти как приза в борьбе сил.
        Как я понял из разговора люди из будущего не стали лучше тех, которые остались в моем прошлом. Они боятся меня, как чужака, поэтому не все говорят, что-то скрывают. Но они таятся, потому что я сам скрываю свое прошлое, не говорю правды о том, кто я такой. Однако я не виноват ни перед тем, кого зовут Ноль-Один и чье тело стало моим убежищем, ни перед ними.
        Теперь быть другим, во всяком случае выдавать себя за него, - это моя судьба. От нее не убежишь. Придется играть его роль до конца. В этом мире таким, как я не место. Ведь мне дали недвусмысленно понять, что таких, как я отправляют на переработку, как роботов.
        Можно предположить, что в том обществе, где я возродился, господствует коллектив, а отдельные члены его имеют жесткие ролевые функции, являясь только частями закрытого целого.
        Вероятно, люди далекого будущего достигли того уровня научно-технического развития, когда смогли не только покорить космические пространства и распространиться по звездным системам Млечного пути, но и предохранить от опасного путешествия во времени. Но чтобы это сделать, необходимо уже иметь возможность такого путешествия, построить, как минимум, самим машину времени.
        Другой опасностью для них, как видно, являются другие разумные существа, а не только подобные им, но или из прошлого, или еще более далекого будущего.
       Интересно, в каком таком будущем обществе я оказался? Не похоже ли оно на такое общество, которое в мое время называли "утопическим коммунизмом"?
        И тут я вспомнил про своего покойного друга-единомышленника, который через несколько лет после смерти стал являться мне во сне. Я очень удивился тому, что он не умер. Хотя я похоронил его. Но во сне он выжил. Его, так сказать, реанимировали. И вот он жил какое-то время, не подавая признаков жизни. После своего чудесного избавления от смерти мы случайно встретились с ним и продолжили умные беседы, прерванные его смертью.
       Тот мир, в котором я продолжал вести философский разговор с покойным другом ничем не отличался от мира будней в том смысле, что был также реален как в содержательном плане бесед, так и в образе сбывшегося события контакта сознаний. Я сообщался собственным сознан ем с его сознанием. Этот факт уже тогда свидетельствовал о том, что есть некая параллельная реальность.
        И вот теперь я полностью оказался в параллельной реальности. И эта реальность не была идеализацией прошлой реальности, явленной мне в сонном состоянии сознания. Почему же я очутился именно в утопии?
        Не является ли в данном случае параллельная реальность той же самой реальностью, только не прошлой, какой она была более двух тысяч лет назад, но будущей, новой? Для той я умер, а вот для этой родился только сейчас. Но почему же я появился в ней не в образе младенца, а в чужом теле взрослого человека, безнадежно пребывавшего в бессознательном состоянии продолжительное время.
       Вероятно, у меня не было иной возможности снова стать реальным, кроме этой. Подвернулся удачный, счастливый случай, который не требует больших капитальных вложений в плане творения.
        Но почему же реализовалась именно такая утопическая реальность? Она оказалась даже не столько утопической, сколько дистопической. Однако если бы она выглядела, как идеальная картинка будущего общества, то была бы менее реальной и походила на его иллюзию. Люди в будущем получили то, что заслужили.
        Да, они жили при коммунизме. Причем этот коммунизм был уже не земной, а гиперболический, космических масштабов. Он распространился по Вселенной, во всяком случае по наблюдаемому Млечному пути. Теперь, спустя больше двух тысяч лет, коммунизм восторжествовал во всей нашей галактике. И время пришло для покорения других звездных скоплений, их коммунизации. Но лично мне это не сулило ничего хорошего, кроме вероятной переработки, ввиду не соответствия установленным коллективным стандартам.
        Уж слишком я был не стандартной личностью, не равной части коллектива. Ну, какая я часть коллектива будущего, личность, явившаяся из несовершенного прошлого. Нет, меня следует переформатировать в коммунистический формат, экстраполированный на весь космос.
        Ведь ныне, в коммунистическом будущем, а не в капиталистическом прошлом, человек стал полностью космическим существом, о чем за век до моего существования мечтали основоположники научного коммунизма, наши классики: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Наконец, их мечта по необходимости осуществилась, но не в ближайшем будущем, а в исторической перспективе спустя тысячи лет. Но все же осуществилась, доказав на своем примере неизбежность общественного прогресса.
        Но что мне этот коммунистический прогресс, что я ему, если мне, вероятно, "светит" переформатирование моего личного сознания. Неужели в этом заключается личное счастье.
         Вот о чем я думал на досуге, о чем мне рекомендовал подумать агент стационарной безопасности. Звали его, кстати, "Один-Ноль", то есть, наоборот, чем меня, в его пользу.
        Наверное, не только мир людей, но и мир, вообще, любых разумных существ на пути к совершенству проходит и через такие этапы в своем развитии. Как можно назвать этот этап, на котором я оказался по воле случая. Почему я так думаю? Потому что не заслужил его и мне нет в нем своего места. Недаром и врач, и служитель порядка мне дали понять, что таким, как я, неопределенным существам с ними не по пути. Вероятно, мой благодетель, который берег тело Ноль-Один ради удовлетворения своего научного интереса, недавно умер и обитатели станции, прежде всего, новый врач, не успели еще избавиться от меня, точнее, от тела, к которому я начинаю привыкать. Теперь перед ними стоит проблема, что делать с ним, когда оно пришло в сознание? Ну, зачем добру пропадать? Его можно эффективно использовать, отправив на переработку.
        Интересно, что такое эта переработка, о которой они ненароком проговорились.
        Я думаю, тот этап в развитии, на котором находятся эти люди, предполагает ментальную перепрошивку их сознания. Вероятно, она является необходимой для всех и проводится в раннем, детском возрасте.
        Мой случай особый. Ноль-Один долго находился «в отключке» и его возвращение к реальности, в сознание, по их мнению, стерло следы былого программирования сознания. Необходимо вновь перепрошить, точнее вшить в мое сознание строку послушания, сделать мое сознание легко управляемым. И все ради общего, коллективного благополучия, ибо корень опасного неравенства скрывается не в отношении человека к миру вещей, в обладании которыми у него есть жизненная потребность, как это считали в мое время, а в сознании, ближе которого у человека, достигшего уровня осознания, ничего нет.
        Так вот, люди в будущем не прошли через этап искушения возможностью обладания сознанием каждого ради общей безопасности и застряли на нем на долгие тысячелетия.
        Проблема равенства стала пунктиком безумия людей будущего. Они "сломались" на нем. На самом деле люди не равны не только и не столько физически, материально, сколько метафизически, духовно. Вот почему они должны мириться с этим неравенством, терпимо относиться к другим, кто лучше или хуже их. Лучше или хуже проявляется в отношениях. Они относительны, не следует их бояться, преувеличивать их значение и абсолютизировать, делать безусловными ориентирами в жизни.
        Иначе в результате можно получить то, свидетелем и невольным участником чего я стал, - полной функциональной определенности и принадлежности каждого члена общества, вплоть до точности автомата, робота.
        Но я не хотел становиться роботом, пусть даже не биологическим, а социальным. С другой стороны, кто будет меня спрашивать? Поэтому мне придется и дальше "ломать комедию" и прикидываться "своим" среди чуждых мне людей. Как будто прежде, в мое время, они были ближе.
        И все же в мое время они не могли полностью залезть в мое сознание. Против яда идеологии и рекламы у меня был антидот в образе мысли, а цифровые технологии в мое время не набрали еще нужного темпа в своей работе по манипулированию народным сознанием, каким он стал спустя тысячелетия. Слава богу, в мое время оболванить могли только обывателей и застревали на интеллигентах ввиду их сомнительного, двусмысленного положения.
        Ну, чем мог противостоять обыватель прессу общества в то время, когда я покинул бренный мир? В то постсоветское время его сознание "кормили" капиталисты, олигархи и их лакеи в образе пресловутых интеллигентов-чинуш, лживой рекламой. На роль спасителей претендовали, лишившиеся власти над телами и умами обывателей коммунисты, "леваки" с их утопической идеологией. Роли просто поменялись. Если прежде, в советское время, бюрократы-коммунисты "промывали" и "полоскали" мозги народу "светлым будущим", ожидаемым полдником, а капиталисты соблазняли его жвачкой и свободой потребителя, равной свободе желудка, то теперь уже чиновники-капиталисты полностью сбили обывателей с пути развития их сознания пустопорожним баблом.
        Теперь, спустя тысячелетия, как я понял, человек полностью лег под общество; он полностью раздавлен им, еще в большей мере, чем в древности мифологией, в средневековье религией, а в мое время техникой. И что мне делать? Как выжить, как сохранить свое сознание, сознание Я в столь бесчеловечных условиях?
        И как в таких условиях можно думать? Только тактическим образом, по ситуации. На большее, на стратегический образ мысли просто не хватает времени. Задумаешься и попадешь в капкан или тебя обойдут на вираже твои конкуренты по выживанию и столкнут в канаву или, в лучшем случае, ты окажешься на обочине. Так и было в моем случае в прошлой жизни.  Но все же я дожил до оных лет.
        Теперь доживу ли я до следующего дня, где день не отличается от ночи?
        Мои размышления прервала Фа, которая коротко сказала: "Пошли" и повела меня по узкому, слабо освещенному коридору. Коридор был пустой и только мягкое покрытие под ногами могло привлечь внимание путника.
        Вдруг сестра за спиной скомандовала: "Стой"! Передо мной открылась дверь. Она сказала: "Входи". Машинально я вошел и дверь за мной беззвучно закрылась. Я буквально ощутил себя во сне. Хотя понимал, что нахожусь в сознании. Помещение, в которое я вошел, медленно погружалось во тьму. В нем ничего не было, даже дорожки, как в коридоре.
        Внезапно что-то зажужжало и тут же умолкло, так что я не успел испугаться. Но пауза продолжалась недолго. На смену жужжанию пришел мерный стук. Мне трудно было разобрать его природу, потому что он раздавался в моих ушах созвучно стуку сердца. И у меня невольно возникло ощущение, что оно бьется не только а моих ушах, но в самом помещении так, что это неведомое помещение и есть мое сердце.
        Как так? Неужели я нахожусь в самом себе. И тут у меня появилось чувство, что не только глухое место, в которое я попал, но и вся станция, которой я никогда не видел, весь мир вокруг, все Вселенная стали мною. Сказать, что я чувствовал их своим телом, - это ничего не сказать. Таким полным, неисчерпаемым, беспредельным было мое ощущение. И я в нем растворился, как ни пытался сопротивляться. Потом краем сознания я не почувствовал, а осознал благодаря не силе мысли, а ее неуловимости, невозможности ее поймать и посадить на цепь догмы, здравого смысла, обычая этим функциональным людям, их миру, что во мне уже ничего нет, что мир перестал существовать. Естественно, вместе с ним я не ощущал и привычного бега времени. Оно остановилось. Нельзя сказать, что все, и вместе со всем и я, застыло, потому что все исчезло.
        Не знаю откуда и когда все стало возвращаться на свои места. Это было оно и не оно. Был ли это я или кто-то уже другой, может быть, Ноль-Два, мне было не важно. Почему? Потому что меня не смогли стереть, как я понял, совершив на мне бесчеловечную операцию по перепрограммированию. По моему субъективному ощущению мое пребывание в неведомой комнате продолжалось буквально мгновение. Но я догадывался, что это было только ощущение и ничего больше.
        Персоналисты твердили в мое время, что я или ты есть в том случае, в каком признает другого, как самого себя. Это вторая заповедь персоналиста: признай другого, как самого себя. Тогда как первая заповедь звучит так: признай Я больше, чем ты признаешь самого себя. Какая банальность. И все? Нет, не все, - не унимаются персоналисты. Тождество, единство личности, персоны обеспечивает память, как точка пересечения, средостения отдельных моментов или отрезков, интервалов времени. Сборник этих моментов времени Есть и в и есть личная или вечная память. Меня уже нет, но есть вечная память. Она делает личность вечной. Лично ты не умрешь, тебя признает другой, следующий за тобой по времени.
         Я и есть другой, а другой есть ты. Другими словами: я есть ты, а ты есть я. Тождеством здесь является Я. Личное местоимение единственного числа есть только знак Я в языке. Есть ли Я вне языка? Есть как-то, на что он указывает. На кого же он указывает? Естественно, на меня, на тебя и далее по списку, списочным составом. Вот так и списывают Я в остатке.
        Я есть в другом и другой есть в я, в данном случае во мне. Он есть во мне, как я или часть меня? Я сам есть в себе в том смысле, что я сам есть целое, которое включает в себя, как множество, состоящее из двух элементов: я и другой, самого себя. Это парадокс "чистой воды". Я сознаю себя я или я? То, что я сознаю себя Я, есть Я. То есть, я ставлю себя на место Я, являюсь его подставкой. Но вместе с тем я и не есть Я. И в этом качестве являюсь другим, сознаю себя другим, чем Я. Но есть ли во мне другой, еще не осознанный? Есть уже не как я, а как не я. Это Я? Я - это и я и не я? Не я - это Я другого? Оно есть во мне? Нет, оно есть в другом, а во мне может быть его образ.
        Но вместе с тем, я и другой есть в Я. Во мне же есть образ я другого и сам другой, как я, отличное от Я. Таким другим, отличным от я в качестве души, может быть мое тело.
        Однако я есть душа? Есть. Но я есть и тело. Я есть их единство. То, что я есть и тело, делает меня другим, чем душа.
        Выходит, я именую другим и то, что есть субъект, то есть, "кто", и то, что есть объект, то же самое, что есть "что". Кто есть что. Я есть, как сущее, так и сущность. И еще "есть". Но есть ли я "есть"? Есть в качестве единства сущего и его сущности. Есть ли это единство, как "есть" иное, чем я в качестве существующего? Я во мне есть сущность. Но не оно есть "есть", есть бытие. Это бытие и есть не другой, а другое, иное, чем я, в качестве того, чему причастен не только я, но и другой.
        Таким образом я определяю бытие в мысли. Но оно, как то, что есть, есть и не в мысли, для меня, но для себя. Но доя себя оно есть только в себе. До себя оно может быть через меня.
        В другом, ином мире другой и я. Я изменился, но я продолжаю думать, что я такой же самый, что и был. Но я уже другой. Однако тоже Я. Но уже не такое, какое было. Знаю ли я это. Нельзя сказать, что знаю, предполагаю или догадываюсь. Поэтому не заблуждаюсь. Но мое знание не есть полное знание самого себя, а есть некоторое полу-знание. Разве бывает такое знание? Ведь если оно полу-знание, то есть и полу-заблуждение. На это как посмотреть.
        Так ли крепко я был связан с моим прежним телом, как думал в прошлом. Я пережил его, находясь в новом теле. Но почему я помню себя прежнего и до сих пор отождествляю себя с ним. Выходит, я чувствую не только физическое тело, но и, если можно, так сказать, социальное тело, как свое место в системе социальных связей, что противоречит положениям доктрины переселения душ. По ней мне следует не помнить, забыть то, какой была моя душа в прежней жизни. Она может только безотчетно догадываться о прежнем существовании, в ином, чем сейчас теле воплощения. Я же помню, знаю, как пробужденный.
        Целой вечности мало для становления Я. Попытки его выразить от века до сего дня оказались недостаточными. В связи с этим многие и многие мудрецы, мистики и мыслители отступили от него и представили Я в ложном свете иллюзорного предмета влечения. Одни, вроде Будды или Витгенштейна умолчали, другие, как Хайдеггер или Бердяев заболтали, подменив его на-родом, почвой (грунт(д)ом, бытием) или индивидуальностью артиста-исполнителя собственной фантазии.
        Третьи ударились в бега от самих себя и нашли себя в вере, вроде Иисуса и отцов церкви.
    Четвертые, как Васубандху, Шанкара, Платон, Декарт, Паскаль или Мамардашвили, растворились в философском трансе на публике в своих творениях или отдались целиком интерпретации ради понимания для облегчения души.
        Как долго можно ходить вокруг да около Я, которое и колко, и сладко? Пора, наконец, взяться всерьез за самого, а не облизываться на себя.
        Сколько можно воду толочь в ступе? Пришло время открыть Я и показать, выразить мыслью, словом путь к нему, встав на него, тем, кому не на кого надеяться в этом мире, ибо они не от мира сего. Я - это и есть иной мир, чем не-Я.
        Может быть, все же правы буддисты, полагавшие Я источником страдания. Оно не может быть постоянным в этом непостоянном мире. Иначе будет аномалий и не найдёт ни места ни в решении в мире. Этот мир, как мир страдания, сансара, тогда станет миром радости и тем более покоя, нирвана, когда в нем будет отсутствовать сама возможность быть Я. Именно эта инстанция отвечает за желания, чувства, мысли, слова. Они же вызывают в нем, в этом Я страдания. Нет Я, нет и страдания. Что же есть? Не-я.
               
Глава шестая. В новом теле
        Теперь я существую в новом теле. Изменился ли я? Наверное, да. Мне дали тело. Что в этом нового, чего не было прежде? Ничего нового нет в том, что дали. Только в прежнем случае мне дали тело мои родители. В этом случае речь идет не о натуральном телесном рождении, но об искусственном в плане техники изобретении чужими существами телесной оболочки для моей души. Не в этом заключается чудо, а в том, что моя душа, как то Я, которое знало, сознавало себя мною, собрав в себя все, что от меня осталось в момент смерти как события разлуки с телом, а осталось, в общем, мало чувств и собственно уже не чувств, а формы их представления и переживания, которая сформировалась опытным путем в ходе моей жизни, нашла в ином мире другую душу, которая там билась в такт с моей.
        Образовавшееся созвучие, их умный консонанс или резонанс послужил основой для воплощения одного и того же Я как точки сосредоточения и пересечения, единения в гармонии всего того, что есть помимо только тела в каждом из нас. Гармоническое слияние душ в ином мире явилось напоминанием того, что прежде в вечности они были одним целым.
        Но что-то случилось и пошло не так. В результате некоей флюктуации они разделились и разошлись в разном направлении, найдя свое место в разных местах одного и того же мира при телесном рождении или воплощении.
        Вернувшись же обратно в иной мир они в потоке душ по только им ведомому току или сигналу нашли друг друга и слились. Тот, в ком было большим, интенсивным Я стал задавать тон, другой же ему соответствовал. Чтобы понять то, что произошло мгновенно я использовал для объяснения их взаимного отношения знакомую мне модель учения как отношения двух элементов: учитель (старец) и ученик.
        Я в этом Я оказался более продвинутым, чем другой, игравший роль начинающего, послушника. Он слушался, был ведомым мною к тем обителям, в которых я отдыхал, восходя к вершине совершенства, к самосознанию себя Я. Как я понял, я воспринимал его в качестве себя, каким я был. Он же воспринимал меня, каким он будет. В результате я думал, что я взрослый, а он думал, что он ребенок, то есть, один и тот же, человек или гуманоид, но в разном возрасте.
        У так называемых "пришельцев" или иных разумных существ, в чьей власти я оказался благодаря моему другому Я, который до смерти был одним из них, вероятно, есть некий орган или машина призыва душ из иного мира для восстановления в новом или обновленном старом теле. Они призвали мое второе Я к жизни, но мое доминирующее присутствие в нем сделало его мало управляемым ими. Почувствовав нечто инородное в нем по тому, что они увидели и услышали от меня, они решили действовать наверняка, стирая все лишнее из моего, точнее, нашего сознания до уровня, соответствующего адекватным их стандартам поведения реакциям.
        Но что произошло в итоге их оперативного вмешательства в работу сознания, которое по их мнению "сбилось" с правильного пути? Они не смогли затереть меня ввиду того, что я достиг в творении самосознании уровня самого разума, с которым они уже не в силах управиться, ибо управляют с помощью его же самого.
        Чего же они добились? Лишь того, что, естественно, довели мое второе Я до бессознательного состояния. Я же, как Я, обрел полное сознание. Мне остается только, чтобы благополучно жить в новом теле, ловить токи своего бессознательного и нисколько им не препятствовать, имитируя их и симулируя отсутствие себя вовне, в своем поведении.
        Твоя задача - создать мир с нуля. Вот в нем и будет тебе место. Важно показать учителю мысли, как это можно сделать, начиная с мысли, с образа ума.
        Твое время есть окно, точка проникновения в вечность.
        Но это лишь одна из возможностей, которых не сосчитать. Вот почему многие, почти все, за исключением одного или двух (два - это уже множество для исключения; если три, то все), просто не добираются до выбора ее, а тем более до реализации. И то, что из этого выходит невесть что. И это говорится о лучших из нас в духовном плане. Что уж говорить после этого о подавляющем большинстве людей, да что людей, но и существ иных планет, небесных тел! Так говорить - зря время терять, пускать слова на ветер.
        Я думаю, при таком раскладе, распределении или дистрибуции возможностей, трудно полагаться на одну свободу творения. Здесь не может не идти речи о некотором если не предопределении, то о диспозиции, расположенности или настрое, настроении того, кто может, кто таким образом избран.
        Но избран не для потребления того, что натворили другие, а для создания новых ценностей, поиска высших смыслов и открытия истин.
        И здесь, среди так сказать «инопланетян», когда я пришелец, как и среди людей, мне вряд ли удастся найти взаимопонимания, если не сочувствия в поисках того, неведомо, незнаемо чего. Я сам себя в себе вполне и до конца не понимаю. Естественно, поэтому, как понять меня другим, кто не знаком со мной. Судя по моему немалому опыту, это верно и в случае с теми, кто хорошо знал меня. Хорошо знал в чем? В том, каким я был, как они, в быту, в обычной жизни.
        Такая жизнь нужна именно для того, чтобы избегать так называемых "проклятых вопросов, которыми задаются, ищут на них ответы единицы. Это вопросы горизонта или границы понимания. Ответы на них лежат по ту сторону обычной, повседневной жизни. Они требуют транса, трансгрессии, транцензуса, перешагнуть через других, через самого себя.

Глава седьмая. Адаптация
        Я стал привыкать к здешней жизни в космосе, взяв себе за правило, следовать во внешнем плане за теми, с кем вступал в контакт. Разумных существ на звездолете было много.
        Причем они были разного рода, так как экипаж космического корабля набирался из обитателей разных звездных миров.
        В силу моего бессознательного симбиоза со своим вторым Я, роль которого в моем ментальном тандеме играл такой же, как и они, астронавт, я без труда, само собой понимал их межзвездный язык. Он был для них, как для нас английский, - такой же простой на слух и легкий в обращении. Но для меня было трудно думать на нем. По преимуществу, он годился для разговора, а также для научной и технической коммуникации. Как раз это находило понимание у окружающих.
        Я не заметил у них явных признаков того, что можно назвать размышлением, которое отнюдь не является напряжением ума для его расслабления, так сказать "философским трансом". Я думаю и мыслю не для самоуспокоения, не для облегчении души путем катарсиса.
      Творение Я в мысли в интенции, в сосредоточении на идее является не эпифеноменом, но феноменом феноменов для меня. Он жизненно мне необходим в качестве явления необходимости свободы.
        Поэтому в предлагаемых условиях существования я еще не нашел никого, с кем мог бы подумать на двоих. Поэтому мне пока приходится ограничить тем, чтобы думать за других.
        Что же является предметом моего разговора с астронавтами, помимо понятного бытового, обиходного общения?
        Разумеется, ввиду моей наигранной амнезии, таким предметом могут стать местные достопримечательностями, о которых мне многое могут рассказать космические аборигены.  Мне обязательно нужно пополнять запас или багаж необходимых знаний для ориентации и не выделяться из массы, быть в теме, в курсе корабельных дел.
        Звездолет был поисковым, исследовательским судном. Здесь, если и было место для приключений, но не чувственного, а сверхчувственного, проще говоря, рассудочного, абстрактного порядка.
        Дело в том, что в космосе на самом деле, а не на страницах земного масслита, идет не война, а царит мир. Поэтому никаких звездных войн здесь нет и в помине, но есть звездные миры, между которыми, за редкими примерами, идет оживленный обмен ресурсами, включая в их число наряду с материальными, и душевные, и интеллектуальные энергии и продукты. Так что у инопланетян, точнее, у "звездунов" есть все, что телу и душе угодно, за одной малостью, - мыслью в том ее понимании, которое было в ходу у нас в далеком прошлом. У них, так сказать, "царит полный коммунизм" в космических масштабах.
        Как я понял, коммунизм есть такой этап развития общественной жизни, на котором формой ее связи становится так называемая "общественная личность". В мечтах любителей славян такая личность мнилась ими в качестве "соборной", сборной, сливной в смысле слитности. Коммунисты звали ее "коллективной", то есть, коммунальной. Она уже существовала не мечтах, на бумаге, а в мире общества советов. В этом обществе, как на совете, она собиралась в коммунальной квартире, в ней проживала. Нечто подобное я нашел на космическом корабле. Астронавты жили в нем совместно, составляя сборную команду. В этой команде я был еще в ауте, как аутсайдер (outsider). Мне все было в диковинку.
        Во-первых, у них не было частной собственности на вещи. Поэтому в отношениях они зависели друг от друга, а не от вещей. В отношении они были свободны. Вещи не стояли у них на пути друг к другу. В отличие от наших коммунистов, у них были общие не только жены и дети, но и мужчины. Поэтому инопланетяне быстро размножались. Дети имели такие же права, что и взрослые.
        В результате в коллективе, который и был личностью, господствовало равенство.   Оно было тотальным. Это, во-вторых.
        В-третьих, логично, они были все братья и сестры. Дети воспитывались всеми взрослыми. Не в том дело, что они не знали от кого дети появились, от каких родителей. Просто в коллективной личности, общей на всех, происхождению каждого не придавалось важное значение. Оно было незначительным, не значимым. Смысл заключался не в индивидууме, в его сознании, а в общественном сознании. Вот почему разумным существом было само общество, а не каждый его член мужского, женского или детского достоинства в отдельности.
        Ввиду того, что астронавты не только работали, но и жили в замкнутом пространстве вместе, плоды их совместной жизни тоже становились астронавтами, только в детском масштабе. Поэтому те дети, которые рождались на кораблях в космосе тоже были урожденными космонавтами, детьми космоса. Для них космос был родной землей, свои общим домом.
        Те существа, с которыми я вместе путешествовал по космосу на деле, а не только на словах, были космическими странниками. Они летали по неопознанным космическим объектам, как по святым местам, причащаясь к источникам космической энергии. Они питали их информацией, необходимой для обмена. Благодаря этому обмену они и существовали. В нем заключался смысл их существования. Это был смысл познания, который аккумулировался в мегабитах информации.
        Значит, основой коммунальной, сборной или коллективной личности является не мысль, но информация, из которой следует извлечь знание, как ей обмениваться, пользоваться.      
        С другой стороны, зачем мне жить с нуля, симулируя образ ребёнка, ученика? Это просто сделать ребёнку. У него само по себе все получится. Зачем тогда ему Я? Я есть аномалия. Мне нет места ни в моём мире, ни тем более в чужом. Что со мной не так? Я думаю, что уровень развития Я во мне не соответствует моему положению, ни прежней жизни, ни в этой новой, бог не пойми.
         Может быть, все же правы буддисты, полагавшие Я источником страдания. Оно не может быть постоянным в этом непостоянном мире. Иначе будет аномалий и не найдёт ни места ни в решении в мире. Этот мир, как мир страдания, сансара, тогда станет миром радости и тем более покоя, нирвана, когда в нем будет отсутствовать сама возможность быть Я. Именно эта инстанция отвечает за желания, чувства, мысли, слова. Они же вызывают в нем, в этом Я страдания. Нет Я, нет и страдания. Что же есть? Не-я. 
        Конечно, в таком инопланетном, иноземном обществе многим людям было бы лучше жить, чем в своем собственном обществе, из которого вышел я не по своей воле, а по воле судьбы. Что я хочу сказать?
        Большинству существ в мире, включая в их число людей, лучше жить при коммунизме, при котором все общее и есть равенство не только в возможностях и в правах, но и в обязанностях, и в результатах, плодах труда всех, которые добровольно готовы поделиться тем, что заработали с отстающими в способностях и в желании работать, а не только пользоваться плодами своего и чужого труда.
        Когда-то у людей в архаические времена, когда все было общее само собой не потому что наши предки были хорошие и лучше нас, - они были такие же, как и мы разные, - но люди прошлого не могли жить иначе, чем равным образом, потому что ничего не хватало и они не по своему желанию, а по необходимости вынуждены были делиться, чтобы выжить.
        Тогда можно было жить, чтобы выживать лишь в коллективе, сначала родственников, в родовой общине, и только потом среди чужих людей, в соседской общине. Но по мере того, как накапливался в количестве и величине физический продукт труда и рос в качестве образ действия, способ, метод труда люди стали больше различаться и разделяться друг другом. У одних благодаря хитрости накапливался излишек продуктов, а другие менее хитрые и более наивные, и добрые, привыкшие жить сообща, больше работали.
        В целом общество шагнуло вперед в развитии, прежде всего, материального момента, но парадоксально многие люди стали жить еще хуже, чем прежде.
        Так согласно диалектике, как учению развитии, один шаг вперед оборачивается двумя шагами назад. Из общества (формы связи, общения, то есть, производства и обмена тем, что есть), котором все люди работали друг на друга, люди переходят к обществу, где одни люди работают на других, потому что они уже лично зависят от них материально.
        В том обществе, в котором жил я накануне своей смерти, вышеуказанная зависимость, без которой не может существовать общество, а, следовательно, и люди, как общественные существа, приобрела вещный характер. Люди лично по форме уже не зависели друг от друга, были, в общем, в массе, свободны в правах, но по причине множества вещей, которых было больше, чем людей, в силу накопления благодаря труду и умению прошлых поколений, предков, но теперь зависели от вещей, которые стояли между ними.
        В обществе вещной зависимости реализацию способностей каждого члена общества оценивают по тому, сколько и какого (лучшего) качества вещей находится в его собственности, то есть, лично принадлежит ему. Естественно, формы сознания такого общества и средства, каналы коммуникации, общения в сознании   и без сознания рядовых членов общества настраивают их на то, чтобы они боролись, то есть, конкурировали, соревновались друг с другом в том, у кого больше и лучше будет вещей.
        Так как все вещи можно в качестве товаров для обмена уравнять с помощью денег, как знака вещей, то у кого будет больше денег, тот и будет пользоваться признанием других; ему завидуют, о нем говорят, он становится популярным и может влиять, управлять ими. Он начальник, источник, концентрат власти над людьми. И, разумеется, таких, как он, немного, и они не могут по природе вещей, по своей собственной социальной природе, не объединиться, не скооперироваться за себя и против других людей, которых большинство, чтобы жить за их счет.
        Но я родился в обществе, в котором в силу его общей неразвитости была абстрактная возможность всем равным образом работать на всех и жить по справедливости, по труду, а не по его продукту, ибо источником капитала является труд. Необходимыми условиями развития такого общества являются желание и умение работать, а также заботливая помощь тем, кто не может много работать и часто устает. Здесь важен трудовой энтузиазм всех. Но со временем работа, которая так и не стала для многих потребностью, ради самой работы, как любимой, перестала нравится. Естественно, таким людям в силу компенсации любо не работать, но потреблять плоды не столько своего труда, сколько чужого.
        Тут важно учитывать еще и то обстоятельство, что массовое общество, в отличие от традиционного, где люди работают и живут, потребляют по традиции, по обычаю, привычным образом есть то, что есть, распаляет аппетиты, но предлагает массе работников не ту работу, где они могут себя показать, проявить свою способность, дар, талант творить, но ту, что требуется не им, а другим людям или обществу в целом. Если бы у всех людей были равные способности, то и предполагалось то, что они хотят. Но способности то разные. Поэтому часто люди занимаются не тем, чем хотят заниматься. К тому же они, как живые существа, то бишь, животные по своей природе хотят не больше работать, нет, не работать, а отдыхать, развлекаться, играть.
        Поэтому важным вопросом развития становится вопрос о том, как, с одной стороны, игру сделать полезной, а труд не трудным, а легким. Но это, положительное решение вопроса, противоречит самой природе вещей. Как труд может быть не трудным? Только если он будет не тупым, монотонным и бестолковым, как обычно, но умным и творческим. Для этого нужно учиться, учиться и учиться всю жизнь.
        Но так и столько учиться большинству людей до сих пор лень. Им обязательно нужен материальный стимул. Но так, из нужды бывает только обязательное, то есть, минимальное творчество. Творчество как игра духа нуждается в своих же стимулах, духовных, а не материальных, ибо оно развивается не из нужды, а их полноты духа. Нищие духом являются не производителями духа, творцами, а его потребителями.
        Творцами быть способны немногие, только избранные. Умные, мудрые говорят, что много званных, тех кто есть, из которых можно выбирать, но поэтому мало по правилу выбора избранных.
        И все же как сделать так, чтобы дело, труд были не постылыми, но желанными сами по себе, а не капитальному результату? Речь идет не об избранных, которые и так ради творчества готовы терпеть лишения. Но о большинстве людей. Нельзя забывать и о хитрых, которые специально работают на то, чтобы жить за счет других. Именно они господствуют, являются хозяевами положения и мешают массе людей брать пример с лучших, избранных, соблазняют их брать пример с них, худших, с так называемой "элиты", которая кругом коррумпирована, вдоль и поперек, в качестве мотора власти.
        Разумеется, на словах хозяева положения являются слугами народа, то есть, тех, кем правят. Кто в этом виноват? Естественно, сама природа, то есть, сам народ, те, кем правят, раз они терпят такое несправедливое положение. Терпят почему? Потому что ничего другого не способны сделать, не приучены сами. Ждут когда другие бесплатно сделают, им помогут. Ждать это - ждать ветра с моря. Все почему? Все потому, что ум человеческий рос на всех, но одному достался.
        У инопланетян он, в конце концов, достался всем, не по отдельности, но только вместе, обществу в целом. Наши коммунисты хотели этого же. Но хотеть не вредно. Правда, одного желания мало, чтобы хотение осуществилось, стало действительностью, реальным коммунизмом, а не по идее в голове коммуниста, когда он думает об этом на коммунистическом собрании. Жалко только, что он не думает об этом и не живет в согласии с ним в другом месте и в другое время.
        Вот у моих новых соседей коммунистический проект осуществился. И почему? Вероятно, они были заточены под него. Наши же люди были заточены под феодализм и, в лучшем случае, под капитализм. И там, и здесь коллективизм. Только у нас он носит механистический характер и составляется, собирается из отдельно взятых частей - социальных атомов, - тесно связанных друг с другом или опосредствованно через вещи. У них же, у инопланетян, он делится, разделяется на части органическим образом. Им свойственно соображать и вычислять сообща. Они больше и скорее находят общий язык друг с другом. Поэтому конфликты между ними бывают редко. Они коллективисты по своей природе. Коммунизм у них в крови.
        У нас же в голове, как идея, которой трудно найти место среди нас, как в свое время Иисус в качестве слова, логоса, смысла, идеи обитал между нами, но так и не привился, не прижился, был предан, исключен из наших рядов и нами же убит.
        Конечно, он воскрес, но не для того, чтобы продолжать обитать между нами, иначе был бы вновь распят, убит (это имел в виду Блез Паскаль, когда писал, что агония Иисуса Христа продолжается), а для того, чтобы вознестись, вернуться на свое законное место - на небо.
        И все же у нас в потенции, не в актуальном виде, есть то, чего нет у них, - способности к мысли. Мыслить за других и вместе с ними нет никакой возможности. Но можно сообщаться в мысли друг с другом обмениваться мыслями с помощью слов. Производство, творение здесь личное, а потребление может быть общим. Мышление требует всего человека без остатка, если он хочет состояться в нем. И наградой ему за это будет, может быть не материальное вознаграждение, оно, как добродетель, само. Когда ты мыслишь или, на худой конец, думаешь, ты делаешь добро в первую очередь самому себе, возрастая по идее в духе.
        К сожалению, люди в своем подавляющем большинстве думают, не мыслят, только в том случае, если не могут не думать, то есть, "из-под палки", когда их вынуждают к этому внешние обстоятельства или учителя мысли. Но таких учителей было в истории "раз, два и обчелся". Ныне же, во всяком случае, перед моим "естественным концом", их было столько, сколько возьми и попробуй найди. Ну, кто из оцифрованных субъектов будет их искать? От современного человека ждать мысли равносильно тому, как от козла ждать молока. Естественно, от козла мы ждем совсем другое, - что он схитрит и нас подставит. И будем правы на его счет.
        Так, что мыслить могут только избранные. Избранные кем? Само сабо, собой. Там никого нет, а если и есть, то ему не до нас. Поэтому нам достаются только крохи с пиршественного стола богов, не сами объективные идеи, а только их субъективные явления в виде мыслей. Здесь нет полной уверенности в том, что ты владеешь разумом, а не он тобой. Не так обстоит дело с вычислением и соображением, воображением. Все люди готовы тебя обсчитать и выбражают, воображают, что каждый есть пуп вселенной.
        Не так обстоит дело у инопланетян.  Они дружны. Но инопланетяне не в состоянии понять тебя и разделить с тобой твою мысль. Они как если бы сильны задним, врожденным умом, который равным образом распределен между ними. Поэтому понимают друг друга с полуслова или, вообще, не думают, а занимаются научным познанием само собой, не отдавая в этом себе никакого отчета в силу самоочевидности познания.
        Вероятно, они уже рождаются учеными и им нет необходимости лично предпринимать для познания дополнительные усилия, пытаться думать. Они сообща решают этот вопрос, разрешают проблему познания. Им не нужно обуздывать умом свои чувства. У них чувства уже знают свою меру, являются умными, не общими, а всеобщими.
        Конечно, я, может быть увлекаюсь и преувеличиваю коллективизм инопланетян и тем более можно усомниться в истинности утверждения о том, что они не то, что с детства ученые, но даже с самого рождения, если не с зачатия. Это, естественно, перебор и шутка типа юмора. Поэтому такую оценку умственных способностей следует понимать не буквально, а условно. Наши ученые еще обидятся на свой счет, что их сравнили с младенцами. Что я хочу сказать? Только то, что научное занятие имеет коллективный характер не только у инопланетян, у внеземных астронавтов, но и у нас, землян.
        К тому же инопланетяне в силу своей природы предрасположены к научным занятиям.
        Чего нельзя сказать о философском занятии, которое носит у них чисто инструментальный характер, так как они думают, что думы ради дум излишни и мешают настоящему познанию того, что есть, отвлекая познающих на то, чего нет, на фантазии, на мечты, что вредно.
        Я поспорил бы с ними. Но никто из них не будет слушать меня по причине, как они верят, убеждены, самоочевидности того, что мысли не выводятся из мыслей, а на них наводят факты опыта чувств, общих для всех познающих. Выводятся не мысли, а понятия по правилам рассуждения, то есть, суждения и умозаключения. Выводы и есть заключения ума, следующего за фактами и выносящего суд по ним о чувствах, правильно или неправильно их можно описать и объяснить.
        Они полагают, что порядок их чувств соответствует порядку вещей по причине их взаимной рациональности. В этом случае разум как способность еще и думать просто дублирует чувства, которые имеют разумный характер. Если же познающий думает о самих своих думах, то он подменяет ими чувства, которые связаны с тем, что есть, и начинает жить тем, что есть только в его сознании. Но этого нет в сознании того, кто связан с тем, что есть, кто использует понятия только для того, чтобы объяснять доступное чувствам.
        У них выходит так, что причиной иррационального становятся не чувства, а мысли. Получается, что чувства в силу коллективной обостренности начинают носить у инопланетян сверхчувственный, разумный характер. Мысли же, расцениваемые как фантазии, не просто отвлекают от чувств, но и путают их в в оценке реального положения дел. Поэтому не только бесполезно думать, но и опасно, вредно. Кто думает, любит думать - опасный человек, вернее, опасный индивидуалист, который может настроить их друг против друга, если только они начнут брать с него пример и, о ужас, наконец, задумаются.
        Несмотря на то, что я привык думать про себя, еще находясь среди людей, мне трудно здесь жить, потому что сам вид задумчивого астронавта внушает всем подозрение.
        Как я понял со слов астронавтов, у них не принято задумываться или делать вид задумчивого существа, ибо таким видом, образом ты сам уже расписываешься в том, что ничего не делаешь на благо всех. В результате ты сам подставляешься под перепрошивку сознания, его переформатирование. Слава богу, что я понял, до меня, наконец, дошло, что я подверг опасности свою сознательную жизнь, жизнь в качестве Я и своевременно подготовился к переформатированию сознания, сбив своим глупым видом его интенсивность. Ну, зачем тратить напрасно дополнительную энергию на кретина?

Глава восьмая. Пробуждение личных чувств
        Звали ее "Да". Да, «Да». Как-то раз, спустя месяц после моего появления на звездолете инопланетян, она подошла ко мне и просто спросила: "Ты хочешь"? Я сразу невольно смутился. Моей первой мыслью было предположение, что она спросила меня о том, хочу ли я ее. Но, конечно, я моментально отогнал от себя такую гипотезу. Естественно, я хотел женщину не имея давно никакого контакта с противоположным полом. Тем более Да была само обаяние. В такую женщину нельзя было не влюбиться. Стройная, симпатичная, белая (представительницы чужой расы были разного цвета: белые, черные, желтые, коричневые, серые, зеленые, синие, красные, фиолетовые, бежевые и тому подобные). Но я уже заметил, что когда инопланетяне волнуются, то переливаются цветом, становятся радужными. Это так красиво, эстетично смотрится, что одно загляденье.
         Вот и Да стояла теперь передо мной и, улыбаясь, переливалась, сияла, светилась, как новогодняя елка. Ее светимость можно было оценить по десятибалльной шкале цифрой "8". Мне стало не по себе от неземного счастья и невольно подкосились ноги. Она поддержала меня и по мне разлилась широкой волной необыкновенная теплота, тихая радость, готовая тут же стать веселием духа, настолько она задела меня своим видом и обращением. Еще никогда в моей жизни я не заставлял ни одно существо сиять радугой.
        Она прямо смотрела на меня и говорила: "Вообще то, мужчины подходят и спрашивают наших женщин, хотят ли они их. Они спрашивают по обычаю, хотя заранее знают, что хотят, как и они. Если не знают, то и не подходят с таким интимным вопросом. Но ты чужой мужчина и не видишь, не знаешь, что я хочу тебя. Я же вижу и чувствую, что ты хочешь, как и я. Если тебе стыдно за свое желание, то я постараюсь понять тебя. Я извинюсь и уйду ".
        - Что ты, что ты. Никуда не уходи. Я положительно отвечаю: "Да".
        - Хорошо. Ты сказал: "Да" Да. Смешно.
        И мы оба рассмеялись.
        - Отлично. Тогда пока.
        - Как же объятия, обмен веществами.
        - Какой ты хитрый. У нас так не принято.  Не все сразу.
        - Как же?
        - Последовательно, по этапу. После признания в любви астронавты чувствуют друг друга, мечтают о том, как, каким образом они любят про себя, манипулируют своим телом, представляя, как их любят.
        - То есть, занимаются мастурбацией?
        - Ну, конечно. Как же еще? И только потом обнимаются. И, в конце концов, вместе занимаются любовью.
        - Сразу нельзя?
        - Конечно, можно, если невтерпеж, как исключение. Ты больше терпеть не можешь?
        - Не могу.
        - Это очень хорошо. Но как я помогу тебе, если у нас принято заниматься любовью в специально отведенном любовной паре помещении? Для этого нужно поставить администрацию звездолета в известность. Она укажет, а коллектив корабля публично приговорит, разрешит нам интимную радость не на глазах у всех. Поэтому ограничимся пока выражением намерения исполнить взаимное желание в будущем. Согласен?
        - Вынужден согласиться.
        - Дадим нашим чувствам время разобраться в привязанности к объекту влечения. Если со временем они не иссякнут, не исчерпают сами себя по отдельности, но, напротив, только усилятся, то мы поставим весь коллектив в известность.
        - Понятно. У вас принято перед употреблением продукта предупредить всех об этом.
        - Да. Как ни примитивно, ни просто, я сказала бы," упрощенно", такое сравнение, оно верно. Наши чувства должны обрести популярность и получить признание у всех членов команды. В таком случае они приобретут законную силу, станут законом для нас. Только тогда можно вплотную, целиком связаться друг с другом.
        - Отлично.
        Только после этого разговора я понял, в какую попал западню. Образно говоря, инопланетяне вынуждены спрашивать разрешения у коллектива, у команды звездолета чуть не на каждый чих.
        - У вас заведен такой порядок только на корабле, ввиду особого режима жизнедеятельности в герметически замкнутом пространстве, где рано или поздно все становится известным, включая интимные подробности? Или это условием совместной жизни является всеобщим?
        Последний вариант верный. Просто на корабле это условие является более строгим, ригористическим.
        - У меня на родине сказали бы, то, что для меньшинства является законом, становится примером для подражания большинства. Для одних необходимость, для всех желательность. Так обстояли у нас дела правовые и дела моральные.
        - Как я поняла, у вас сфера действия закона обращения с вещами шире собственно социальной сферы, области отношений чувств.
        То, что ты называешь моралью, как умения оперировать на практике, а не только абстрактного знания в теории, добром и злом, выбирать хорошее и уклоняться от плохого, для нас является законом чувств, которые у всех общие, коллективные.
        Уже потом, когда предмет нашей беседы стал темой моего личного размышления наедине с самим собой, я подумал, что в силу разумности чувств, астронавты не противопоставляют, как мы, практику и теорию, технику и культуру, информацию и знание, чувство и мысль, природу и природу, но полагают, что одно следует за другим. Для меня было проблемой, что одно следует "за" другим или "из" другого? Если "за", как считали астронавты, то речь идет о натуральном общении. Если же "из", то о духовном. "Из" в значении вывода, дедукции из г-ипотез, как предположений идей. То, что "за" и "против" имеет опытный, спорный характер и составляет не план мысли, но мнения, как знания в качестве восприятия.
        Не разум, а чувства носят всеобщий характер. Они являются коллективными. Поэтому у астронавтов и нет личных чувств. У них формируется общее Я. В их случае можно говорить о командной, сборной, соборной личности. У них есть чувство Я, а не его понятие. И это чувство носит интенсивный, сверхчувственный или чувствительный, сентиментальный характер. Такой характер располагает к идиллии. Идиллическое настроение обезоруживает существо перед враждебным окружением. Но вражда может возникнуть в случае появления пришельца в среде аборигенов. Я, как отдельно взятая личность, могу угрожать их безмятежному благополучию. Вот почему они постарались, попробовали переформатировать меня. В ответ я прибег к симуляции. Ради выживания я был вынужден ввести их в заблуждение относительно собственной персоны.
        Вечна ли эта персона, как личность, а не маска, слепок с личности, личина. Если она вечная, то всеобщая или индивидуальная? Личность по своему понятию или в идее личная. Ну, хорошо. Она личная, то есть, не общая и не всех, а только особых живых сущих, которые мыслят. Мало для вечности быть душевным существом, вроде человека. Следует быть еще духовным существом. Путь к духу, к вдохновению начинается для человека с идеи, которая является ему мыслью. Но мысль имеет (имеет или есть?) смысл конкретно, в связи с местом и временем. Невозможно быть во все времена конкретно, но только отвлеченно. В таком случае человек теряет смысл жизни, влачит бессмысленное, жалкое, ничтожное существование. Смысл жизни становится неуместным и несвоевременным. Место становится бесчеловечным, а человек не находит себя в жизни, является не от мира сего. Быть и не быть в мире - это абсурд.
        Многие люди и, как я понял, те астронавты с которыми я беседовал, вообще не задаются вопросом о смысле жизни. Они увлечены потоком времени и живут его событиями, следующими друг за другом. Единственно, что они могут так вышивать свою линию жизни по канве сюжета, в котором есть начало, зачин, поворот или перипетия к середине или завязке с кульминацией, новый поворот к развязке со счастливым концом, как утешением в смерти.
        В связи с этим остро ставится вопрос о том, можно ли попасть в будущее, которое еще не стало настоящим? Конечно, нет, ибо вне времени, как следования из прошлого в будущее через настоящее, нет никакого смысла быть. Если ты попал в будущее, то оно тут же стало для тебя настоящим. Таким образом будущее схлопывается, схватывается в настоящем, сводится к нему.
        Что я ищу, понять хочу? Кто его знает. Я не знаю и поэтому хочу узнать. Моя жизнь есть поиск. Может быть, это поиск самого себя, Я. Для меня большая загадка, почему другие люди, все до единого не хотят понять это про себя? Или хотят? Само это хотение, желание может помочь разобраться в себе и, наконец, собраться, понять, прийти в себя? Или оно мешает, потому что так велико это желание, что не знает себя, не знает меры? Когда человек хочет все, он желает быть всем, чтобы все было в нем или, напротив, он был во всем? Это и есть вечность, бессмертие. Но принято думать так о боге, а не о себе. Н есть во всем и все есть в нем. 
        Почему не во мне? Потому что есть другие. Может быть, они тоже хотят, но по-другому, в меру своих сил, желаний и возможностей.
        Что же есть? Все? Другие? Если они есть, то почему нет меня? И я есть. Есть в качестве кого? Того, кто хочет знать, почему и зачем он есть. Но я есть, пока есть желание, стремление это узнать. Ну, хорошо, я догадаюсь и узнаю, кто есть я? Что дальше? Дальше ничего. Все есть доя меня, пока я занят этим - поиском себя, осознанием и пониманием того, кто я такой.
        Этого ли хотят другие? Зачем мне это знать? Неужели доя того, чтобы подтвердить свое желание, что это так и есть?
        Однако я не вижу и не знаю, что так и есть. Я постоянно наталкиваюсь на глухую стену и чувствую, что нет взаимного, такого же понимания с другой стороны. В силу этого другие представляются мне чужими, ибо они не могут разделить со мной то, что важно, является самым важным для меня. Почему с ними все не так?
        Вот во мне есть движение по лучу света к тому, что является бездной тьмы. Это бездна чего? Не меня ли самого? Я есть кто этого чего? Почему так не может встать любой другой совопросник, занять такую позицию ко всему, к миру в целом? Ведь это уже есть. Осталось только осознать и понять, что есть в отношении одного к другому.
        Наконец, в третьих такое понимание должно найти себя, взять, а не получить в дар, как удар, задание, не ограничиваясь данным, найти выражение для себя, подобрать походящие, уместные слова для того, что случилось. В них и будет заключаться смысл того, что есть. Это важнее всего. Все остальное тоже важно в качестве приложения.
        Но в действительности все оборачивается прямо наоборот. В этом и заключается абсурд ситуации со смыслом. Он как если бы является побочным продуктом, а не целью того, что идет, случается, происходит. Для чего? Заранее не дано знать. Вот и появляется, естественно, вопрос о том, есть ли, вообще, что-то. Что-то есть, как сущее от есть, от существования, от бытия. Почему бы этим сущим не быть мне, как я? В нем и есть смысл. Есть что? Кто, смысл бытия в живом виде Я. Есть то есть, но почему в таком виде вопрошания? Что ему служит опорой? Вера? Конечно, не она, а мысль, мышление. Но мысль не в себе, а в идее, которая есть сама по себе. Она есть сущность того, что есть.
        Кто этого "что" есть ты, есть я. Именем для меня и тебя является бог, как откровение, как истина, которую не утаить, как нечто непотаенное. Оно в тебе. Ты заслоняешь ее собой. Возникает естественное желание совлечь себя с истины. Но что в результате откроется? Одна пустота без тебя. Сам виноват. Ты же искал истину и получил нирвану, как возмещение страдания поиска себя. Но это не то, что я искал. В нем нет меня. Есть только славословие в адрес того, кто есть невесть что. И это непомнящие себя, непонимающие называют богом. Что за убожество его понимания.
        Я помню лето. Стояло утро. Тишина. Только эхом разносится пением птиц, свист, трель соловья, чириканье воробья и кукареканье петуха. Вдруг раздаётся звук топора. Кто нарушил тишину мира, вмешался   и расстроил порядок мира? Человек. Он вывел меня из состояния гармонии мира, привлёк себе мое внимание от себя.
        Без знания обойтись труднее, чем без веры. С ростом сознания познающего роль сознания возрастает, зато роль веры падает. Прежде человек верил, чтобы знать, теперь же он знает, чтобы верить, то есть верно знать, а не знатно верить.
        Астронавты уповают на знание фактов. Единицей обращения их сознания и общения друг с другом является информация. Они обмениваются информацией. Она является их капиталом. Тот, кто владеет информацией, становится богатым существом, космическим олигархом. Он влияет на сознание других астронавтов тем больше, чем реже, избирательнее, информативнее является знание.
        Выходит, что качество и количество информации обратно пропорциональны: широко известны прописные, абстрактные истины, конкретное знание требует более подготовленного информатора, уже не пользователя, но специалиста. С ростом качества, уровня информации, уменьшается количество информаторов. В космосе летают только самые информированные инопланетяне. Не мне чета; мне далеко до них. Они по сравнению со мной гиганты, боги информации. Я же пигмей в этом отношении. Но этот пигмей мыслит, они же нет. Но что им от того? Зачем им мысль со смыслом, когда они заняты обсчетом гигантских масс данных.
        Все шло своим чередом. Я в меру своих малых сил изучал корабль и знакомился с его обитателями. Мои романтические отношения с Да постепенно продолжали развиваться. Но мне позарез не хватало книг. Меня не удовлетворяли кристаллы памяти, в которых астронавты хранили большие объемы информации. Если я не мог читать то, что написали другие, стал читать то, что сам сочинил и написал. Из подручного материала я изготовил перо и им стал писать не слишком маркой краской по тыльной стороне изоляционного материала.
        Из-под моего пера выходило нечто рукописное, подобное древнему свитку. Со временем я приноровился к такого рода элементарному письму и собирал в сумке для личной гигиены свитки, в которых описывал свою будничную жизнь на космическом корабле. Никто из команды астронавтов, кроме Да, не заинтересовался тем, что я делаю. Я был вроде случайного попутчика штатных членов команды исследовательского звездолета, каждый из которых был занят своим конкретным делом. Да и Да выразила свой интерес к тому, что я пишу, из чистой вежливости.
        - Что ты там рисуешь? – как-то спросила меня Да.
        - Да, это я так выражаю свои чувства, сообщаю их в качестве впечатления самому себе, чтобы впечатать в своем сознание, сохранить их на внешнем носителе. Так и другой, например, ты можешь потом познакомиться с тем, что я чувствовала прошлом.
        - Это я поняла. Но зачем использовать такой примитивный, старый способ записи данных, когда есть современный метод хранения информации в кристаллах памяти, способный экономить твое время, которым можно лучше распорядиться для общего блага команды?
         - Я занимаюсь записью мыслей и чувств для собственного удовольствия в свободное время.
        - Странное ты существо. То время, которое ты называешь свободным от несения корабельной службы, мы, астронавты, посвящаем сообразна уставу астронавтики обмену веществ, энергии и информации. Мы едим, занимаемся любовью для воспроизводства и спим. Ты же вместо этого занимаешься неизвестно чем, - добавила она слегка недовольным тоном.
        "Интересно, что будет потом, когда я, наконец, обменяюсь с ней генетической информацией"? - подумал я про себя, но вслух ответил совсем другое: "Чем же я буду заниматься, когда ты мне отказала в моем естественном желании. Вот я и забавляюсь письмом".
        - Ага, понятно, ты таким образом самоудовлетворяешь свое неисполненное желание.
         - Вроде того, - поддакнул ей я, чтобы не оставлять ее в опасном для меня неведении и таким безопасным способом удовлетворил ее любопытство, сказав ей то, что она хотела услышать. Мы слышим то, что можем понять. Хотя это понимание в таком случае является ложным, иллюзорным, не соответствующим объективной действительности.
        Правда, я допускал возможность и такого понимания, потому что находил место в реальности не только для объективного описания, но и субъективного выражения того, чего нет вне сознания. Например, в чувствах есть то, чего нельзя показать в виде суммы данных для информирования, но можно понять внутри. Я понимал с помощью мысли.
        - Слушай, Да. Ты часто бываешь у себя в голове?
        - Как это - быть у себя в голове? Так никто у нас не выражается. Что ты имеешь в виду?
        - Ну, когда ты остаешься одна в каюте, чем обыкновенно ты занимаешься?
        - Ночью сплю.
        - Днем?
        - День на корабле ассоциируется с работой. Я - специалист по сбору и анализу данных в глобальном экстранете. Когда я устаю от моей работы на общее благо, то обычно сплю или кушаю. Если покушала и выспалась, то у меня есть немного времени, например, для того, чтобы понравиться тебе, если не себе. Но это бывает не часто. Признаюсь, моей слабостью является желание нравиться себе. Как правило, если нравишься себе, то нет желания понравиться уже тебе. Как можно не нравиться другому, если нравишься себе?!
        - Допустим, что ты нравишься себе, но не нравишься тому, кому хочешь понравиться? Что ты почувствуешь?
        - Что почувствую? Досаду на себя, что зря потратила на него время, которое могла посвятить команде, которую вполне устраиваю в качестве информатика.
        - Ну, хорошо. Но в таком отрицательном случае ты разве не будешь искать причины в том, почему не понравилась ему?
        - Нет, - просто ответила она. В ее ответе не было упрямства, но была не требующая доказательств убежденность.
        - Почему?
        - Потому что оканчивается на "у".
        - Ты могла сказать, что причиной тому является взаимная симпатия. То есть, я нравлюсь тому, кто мне нравится.
        - Зачем мне это говорить, когда и так понятно без слов.
        - То есть, вы говорите, если без слов не понятно?
        - Да. Вот ты, например, говоришь о том, что тебе не понятно, как получается так, что твое желание не совпадает с желанием другого. Словами не объяснишь. Нужны дела для общего блага. Когда делаешь общее дела, то твои желания начинают совпадать с желаниями других.
        Это хорошо. Ты сделала вывод. Значит, ты думала.
        - Конечно, но конкретно думала о том, чтобы сблизиться в работе с другими членами команды.
        - Значит, отвлеченно ты не думаешь?
        - Я не вижу в этом смысла. Да, и у меня нет на это время. Такими "делами" занимаются только бездельники, как говорили мне родители. Это у нас не приветствуется.
        - Почему?
        - Зачем ты прикидываешься? - спросила Да, уставившись на меня с таким видом, как будто что-то поняла.
        - То есть?
        - Продолжаешь делать вид, что не понимаешь меня. Ты прячешь за словами чувства и невольно заставляешь меня сомневаться в моих чувствах. Это вызывает подозрение. В таком случае я обязано поделиться им с тем, с кем надо.
        - Ты правильно делаешь, что делишься им со мной, потому что это надо мне, чтобы правильно понять вас. Ведь я еще совсем недавно потерял память и еще не привык к ней.
        - Но тебе же вернули ее!
        - Но я еще не привык к ней, как я уже сказал тебе. Поэтому и расспрашиваю тебя о том, что забыл. Разве ты полностью помнишь все, что было с тобой?
        - Об этом я не задумываюсь.
        - Почему?
        - Почему - почему, потому что забыла бы то, что помню.
        - Отлично. Вот видишь: ты думаешь.
        - Ничего отличного в этом нет. Нам не разрешают так считать. Это напрасная трата времени. И тебе не советую. Не то я буду вынуждена доложить об этом, куда следует. И у тебя пропадет всякое желание больше спрашивать. Либо тебя полностью исправят, восстановят общую память, либо просто отключат навсегда.
        - Я все понял!
        - Это хорошо. Не то, с кем еще у меня так полно будет совпадать желание?
        Вот такой откровенный разговор состоялся у меня с представительницей чужого племени. Он поставил меня перед очевидным фактом, с кем я имею дело. Я сразу понял, как правы люди, когда предупреждают неосмотрительного человека: "Не суйся в чужой монастырь со своим уставом". Это еще хорошо, что Да любила меня своей, но очень странной любовью и желала мне только хорошего, как она понимало его. Такую любовь я окрестил товарищеской, коллективной любовью. Но от нее мне было не легче.
        Я вдруг вспомнил, как однажды искал во сне свои вещи, которые обязательно теряют во сне, будучи в нем в поездке, на вокзале. Вот так я отлично понял, в какой уже раз, "что имеем, то не ценим". Это я говорю о прежней жизни, в которой такого неприятного казуса точно не было.
        Что символизирует такой сон? Он символизирует потерю, только не вещи, а лица, самого себя или того мира, в котором я состоялся, был Я. В этой новой жизни мне не дано быть Я. Как же в ней не потерять себя? Быть всегда в отношениях с чужими, в данном случае астронавтами, себе на уме, делая вид, что ты с ними, в коллективе. В нем не надо думать. За тебя уже подумали и решили. Твоя задача - "наше дело" - принять это как данность к исполнению. Я получил в лице Да инструкцию, которая прилагается к задаче, как следует жить в коллективе. Теперь Да, заинтересованная во мне, является моим проводником в ином, неведомом мне мире. Она есть своего рода образец алгоритма нынешней жизни. С нее я должен брать пример. Не поучать ее, а учиться у нее. Но такое учение есть живое противоречие между моим образом мысли, отказ от которого есть отказ от себя, личное предательство, и навязанным мне другими образом действия, поведения среди чужих.
        Как мне разрешить его с наименьшими потерями для самого себя. Я сам есть кость в горле чужой, такой, как Да. Неужели я должен отказаться от себя ради самого себя? Или нужно это сделать ради Да во избежание опасности, ради собственной безопасности? Конечно, отказываться от Я я был не намерен. Но поэтому должен был тратить дополнительные усилия на притворство послушания. Пока это работало, ибо никто еще не смог залезть мне в голову, в то заповедное место в нем, где проживало Я. Почему же не смог? Потому что разучился думать или еще не научился. Не начну ли я свое учение "Я" с побуждения Да задуматься? Но как она сможет задуматься просто так, без всякого постороннего интереса, кроме интереса думать собственно?
        Ничего не остается делать, как начать. Но это учение будет одновременно обучением и меня, этаким самоучителем в предлагаемых условиях жизни. Театр, да и только. Но другого выхода я не вижу.
        Итак, мне следует быть послушным, слушать, да думать, прежде, чем сказать. Но сказать так, чтобы было понятно, что я не думаю. Но как можно понять, не подумав? Странное понимание, особое, понимание без понятия, но с чувством. Замена мысли – чувство, если оно понятно само по себе, чисто конкретно.

Глава девятая. Вот бог, а вот порог
        Но как побудить к мысли тех, кто ограничен в познании, с одной стороны, чувствами, а, с другой стороны, рассудком?
        Может быть я потому имею желание мыслить, что так устроено мое сознание. У астронавтов же оно устроено иначе и по этой причине они не желают ни мыслить, ни думать. У них просто нет необходимости в развитии ума в направлении мысли. Для его функционирования в интересах познания вполне достаточно чувств, которые имеют у инопланетян не личный, а сугубо коллективный характер, и поэтому сообщают их прямо друг с другом. В силу того, что эти же чувства являются основным источником познания мира, разум играет в их жизни чисто инструментальный характер обработки содержания чувств путем счета и абстрактного выведения. Над коллективными чувствами возвышается коллективный интеллект, как кооперативный эффект их работы.
        Особенностью чувств астронавтов является то, что они все развиты равным образом, так что осязание, вкус и нюх не уступают ни зрению, ни слуху в своей интенсивности выражения. Что это означает? Что они способны передавать друг другу сложную по своему составу информацию не только по каналу визуальной и акустической связи, но и другими способами: прикасаясь, вдыхая и вкушая то, с чем и с кем они контактируют. В связи с этим я один раз по этому поводу пошутил и тут же пожалел об этом. Я спросил Да: «Скажи Да, когда вы кушаете, вы лучше усваиваете информацию о том, что съели»?
        - Не просто лучше, а намного лучше… Слушай, Ноль-Один, неужели ты иначе контактируешь?
        - Ну, конечно, я пробую на вкус то, что ем, и узнаю его, если ел прежде. Но я не все пробую на вкус, а только съедобное.
        - Не знаю – не знаю. Многое мы усваиваем таким образом, но не все. На все остальное у нас хватает и других чувств.
        - Ты и меня можешь усвоить вкусным образом?
        - Конечно, могу. Но таким образом я усвою тебя не целиком, а только частью. Я же рассчитываю на большее. Ты похож на прочих, только часто говоришь не то, что я могу понять. Этим ты отличаешься от прочих астронавтов. Признаюсь, мне это даже интересно, чего я никак не ожидала от себя. 
        «Значит, еще не все потеряно с вами, во всяком случае, с тобой, и я могу надеяться пробудить в тебе сознание, привить тебе интерес и к мысли», - пронеслось у меня в голове. 
        Возможно, я склонен к мысли в силу, так сказать, слабости чувств. Они слабы в том смысле, что я могу с ними самостоятельно справиться. Мне было бы труднее с ними справиться, если бы они довлели надо мной, вернее, не они собственно, но другие существа, от которых я завишу в меньшей степени, чем они друг от друга по причине развития у меня через мысль не только чувства, но и идеи Я.   
        В прежней жизни я знавал одного мыслителя (назову его, условно говоря, М по заглавной букве слова "мыслитель"), который публично мыслил, прямо на своих лекциях, предназначенных для всех, кто хотел думать. Разумеется, не он один мыслил. Но прочие не делали из этого интимного занятия общественного мероприятия. Почему? Потому что, как правило, мыслящие существа мыслят или медитируют молча, про себя. Это факт. Но как его объяснить? Просто: так, таким образом, методом лучше думать, не отвлекаясь на других, собираясь с мыслями.
        Напротив, М стал думать вслух. Те, кто думает, конечно, не только молчат, но и говорят, и даже спорят друг с другом. Однако они беседуют друг с другом, предварительно обдумав предмет беседы. В ходе беседы их интересует, как этот предмет ведет себя в сознании, когда они обмениваются им с помощью слов. Занимательно, как то, о чем они думают в диалоге или полилоге, становится участником самой беседы.
        В случае же с М было интересно наблюдать не за мыслью, как она летает, вроде мячика, от одного к другому, показывая себя то с одной, то с другой стороны, а за тем, как в нем рождается, живет и умирает мысль.
        Со временем он так увлек их, что они стали считать его примером того, как следует мыслить. В результате образовался целый культ мысли М. Появились его адепты или подражатели, ученики, единомышленники и почитатели. Подражатели стали служителями культа М. Естественно, были и критики учения М о том, как следует мыслить. Когда М умер, появились его последователи.
        Не может не возникнуть вопрос: Зачем М публично думал? Неужели он не думал о том, какой негативный эффект в обществе вызовет его инициатива сделать интимное занятие публичным? Нам что одного культа веры мало? Нужен еще и культ мысли?
        М публично демонстрировал другим, что можно думать вслух на глазах у публики. Мало того, он предлагал им учиться у него умению мыслить. Так как есть охотники подумать, то у него не могли не появиться ученики. Он призывал, соблазнял своих учеников думать. Но как думать? Как он? Нет, по-своему, беря с него в этом пример. Но можно ли так, таким образом научиться мыслить? Буквально, нет. Научить мыслить нельзя, но можно научить учиться у мысли, при условии наличия самосознания у ученика.
        В противном случае пример М будет только фокусом извлечения мысли из немыслимого или немыслящего. Но в таком случае возможно ли рождение мысли? Если это фокус, то вопрос является чисто риторическим. Если это настоящее дело, творческое деяние, то мыслитель в качестве лектора может послужить только зачинателем мысли в сознании слушателя. Вынашивать и рожать мысль может только слушатель. Но в таком случае он перестает быть только слушателем и становится соучастником мышления. Для этого мыслитель должен не только говорить, но и помолчать, сделать паузу, передав мысль на сторону собеседника.
        Нельзя сказать, что М увлек и меня, став примером для подражания в мысли. Но я был не против того, чтобы послушать и почитать М с целью удостовериться в том, что мысль существует в чужом сознании и как там обращается, осознается им.
        Но что я увидел в результате публичного камлания мысли М? Ничего существенного помимо скоропреходящего увлечения. Несмотря на все попытки интерпретировать его сообщения мысли, она так и осталась тайной, как бы он ни старался прилюдно заниматься любовью с ней или тем более звал присоединиться к нему. Таким групповым способом любить мысль можно научить неофитов лишь технике имитации мысли или симуляции ее присутствия, но никак не творения.
        Следовательно, единственным положительным эффектом публичной демонстрации мысли в ее рождении, росте, развитии и смерти может быть само событие мысли, ее присутствие не только в сознании мыслителя, но и в сознании слушателей в виде эха на слово. Но способно ли эхо создать такой резонанс в сознании публики, чтобы она не только находилась в ожидании мысли, но созвучно отозвалась бы собственной мыслью? Вряд ли все способны адекватно отозваться, то есть, быть в мысли. Но есть надежда, что мысль хоть в ком-то со временем все же отзовется новой мыслью. Правда, это может случиться, если он сильно постарается, и то не сразу, как постарается.
        Вообще, дух находит себя в том, кто занят творчеством. Этот кто-то пока творит, живет, существует вечно юным. В творчестве мысли он является вечно взрослым. Вечность не есть дурная бесконечность, потом еще и еще. Она здесь и сейчас. У человека телесно существующего в мире есть возможность к ней причаститься во времени, например, движения в мысли. В ней, как в месте вечности ты есть теперь. Но это ре означает, что ты будешь в ней завтра.
        Будешь ли ты в духе после своей смерти? Если дорос до его осознания, то будешь, но уже не человеческим образом. Каким же образом? После смерти узнаешь. Имеет ли значение то, в сознании ли ты умер или без сознания? Это имеет такое же значение, для возвращение к жизни после смерти, как для пробуждение от сна то, что заснул в сознании или нет. Как можно заснуть, отдав себе отчет в том, что ты уже спишь. Так же или тем более нельзя отдать себе отчет в том, что ты умер в сознании.
        Но сама смерть перед новым рождением может длиться ноль времени, ведь в ней нет уже времени. Можно считать ее границей, разделяющей интервалы времени. Только в данном случае речь идет о границе не внутри одного жизненного цикла, а между разными циклами жизни. Есть не только эта жизнь и иная жизнь, но и то, что их разделяет. Это смерть. В таком виде она является, доступна нам в мысли.
        Таким является мое понимание жизни и смерти. Но оно в корне расходится с тем, как представляют себе и то, и другое мои новые соседи. Астронавты считают, что жизнь и смерть можно посчитать и рассчитать в единицах измерения и тем самым их освоить, научиться ими управлять, справиться с ними. Для них число, цифра есть самое важное.
        Считать проще, чем думать, а тем более мыслить. Так легче жить и умирать. Я думаю, что они культивируют число, сотворили из него культ, поклоняются ему. Вокруг и около него крутится вся их жизнь. Сход с орбиты обращения вокруг числа является для них актом смерти. Ну, как можно быть, жить и не считать? Никак.
        Следовательно, число для астронавтов равнозначно богу. Оно бог для них. Все в мире имеет свое число как образ, числовую меру, подобную числу, как таковому. Им осталось сделать последний шаг, чтобы задуматься над сущностью числа, что оно такое, по идее и по понятию и таким образом, через число начать мыслить. Но они не делают этого шага, ограничиваясь культивированием числа и его использованием по прямому назначению, для счета, как акта обращения с ним.
        Все это так, но я не расстраиваюсь, ибо уже знаю, что после этой жизни будет другая. Какая? Из этой жизни мне не видно и я не знаю, какая, но верно и точно знаю, что будет и буду в ней я, знающий, что уже был, но в другом мире. И сколько будет жизней мне не важно, ибо важно то, что я знаю себя настолько, насколько смогу узнать себя. Эти жизни можно сравнить с днями, из которых состоит каждая жизнь, при условии, что ночи предназначены для снятия дневной усталости. Я нахожусь в самом начале цикла сознательной жизни и поэтому впереди будет еще столько жизней, что устанешь их считать. Поэтому не важно сколько именно будет жизней.
        Что было до прежней жизни, в которой я пришел к сознанию себя? Естественно, был цикл жизней без сознания себя. Теперь же у меня есть время для восстановления памяти самого себя, само-воспоминания, как "красной нити", скрепы, связи жизней в сознании их цикла.
        Жизнь необходима, но не достаточна для того, чтобы человек ее просто был и был живым, но был человеком, то есть, самим собой.  Самим собой может быть только человек и больше никто. Поэтому бог стал человеком. Однако, чтобы быть человеком, самому человеку следует осмысленно жить, искать и найти смысл в жизни. Может быть он найдет его в смерти, если смысла нет в жизни.
        Пока не нашел смысл в жизни, не ищи его в смерти. Рано или поздно ты придешь к выводу, что полного смысла в жизни тебе не найти по ому, что его там нет. Вот тогда ищи оставшийся неведомым смысл жизни в смерти. Прежде я, как и многие мыслящие люди искал его в иной, не смертной, вечной жизни. Но как его там найти без смерти? Никак иначе, как только умерев. Смысл есть и в смерти.
        Однако к иной жизни ты обращаешься только в том случае, если понял смысл смерти до самой смерти, до того момента, как умер. Иначе не видать тебе иной жизни, как своих ушей. Из этой жизни ее не увидишь и не услышишь.
        Но человек есть такое существо, которое имеет глаза и уши, но не видит и не слышит.
        Смысл есть в смерти. Но что он есть в ней? Он заключается в том, что смерти нет для сознания.
        Уверен, что смерть есть последнее испытание перед вечностью. Пройдешь это испытание - войдешь в вечность. Не пройдешь - пойдешь мимо, в тираж. Пройти испытание смертью - это найти смысл смерти в живом виде. Сказать, что смерть есть возможность исключения всех других возможностей, - значит, ничего не сказать или сказать так мало, что в этом нет смысла, достойного такого значительного события. Да, это исключение человека из жизни. Таково отрицательное определение смерти. Но есть и противная ей, положительная сторона. Каково положительное определение смерти?
        Смерть есть. Смерть есть смерть. И что? Да, ничего. Что можно еще сказать о смерти? Не знаю. Смерть есть смерть - это вроде отрицания отрицания. Раз смерть есть смерть, то она не есть жизнь.
       Следовательно, жизнь есть и жизнь есть жизнь, как утверждение утверждения. Пока думаю тривиально, а дальше - видно будет.   
        Казалось бы, на этом открытии, - беру больше, - откровении, можно было бы поставить точку в данном повествовании, но не надо. Почему же? Потому что действие еще не закончено. Обозначен только метафизический план того, что происходит в тексте. Как он будет воплощен в материале рассказа, зависит от нас, -  от автора и от вас, любезный читатель.

Глава десятая. Встреча с неведомым
        На борту корабля мне некогда было скучать. Конечно, я не являюсь членом команды астронавтов по штатному расписанию, обремененный несением исследовательской службы. Но я должен рачительно использовать время, отведенное мне судьбой, чтобы реально освоиться с местом моего нынешнего существования. Это не только корабль, пассажиром которого я являюсь, и его обитатели, но и в целом тот мир, в котором я живу.
        Я понимал, что в любой момент в космосе, - в самом открытом, а потому и опасном месте в мире, полном случайностей и посторонних влияний, - может возникнуть внештатная, пограничная ситуация, на грани жизни и смерти. Чтобы адекватно на нее реагировать, тривиально выжить в ней, естественно, необходимо быть готовым к ней. Но как быть, если я не знаю тот мир, в котором есть? Вот почему я должен был полностью посвятить себя познанию мира и своему месту в нем. Тем паче, я появился в нем не вполне естественным образом, под чужим именем и видом, можно сказать чудом, сверхъестественным образом.
        Как всегда, неожиданности сеются, как из рога изобилия, одна за другой, после полосы относительного спокойствия с минимальным количеством происшествий. Казалось бы, нет ничего, что могло бы препятствовать, обычному, повседневному течению жизни на корабле согласно типичному распорядку условных дня и ночи. Это и есть быт, как обустроенное, обжитое бытие в мире. Он есть и в космосе на корабле, как оазисе разумной жизни в пустыни космического льда и огня
        Но нет, надо же было случиться неожиданности, за которой посыпались, как снежный ком, новые неожиданности на головы астронавтов.
        События стали разворачиваться непредсказуемым образом, как только на корабль были взяты образцы местной археологической культуры с планеты, на которую мы попали по дежурному заданию программы исследования. Как я понял, их нужно было идентифицировать, чтобы определить тип и уровень развития туземной цивилизации. В перспективе следовало установить причину гибели местной цивилизации еще в глубокой древности. Странно было, что на этой планете под кодовым названием X127Y721Z, нет, вообще, разумной жизни, хотя есть все условия для ее продолжения.
        Нельзя сказать, что жизнь на корабле мне порядком наскучила. На нем было все, что нужно для жизни. И потом такая жизнь, вообще, лучше, чем не жизнь. Но, к сожалению, я реально чувствовал, что живу в пространстве, ограниченном размерами корабля. Конечно, звездолет располагал возможностями виртуально расширить свои размеры, но тем не менее в таком случае никак нельзя было избавиться от впечатления, что это иллюзия.
        Вот если бы звёздочек был размером с Землю, возможно, я не ощущал бы, что нахожусь в замкнутый пространстве. Но, вспоминая свою прежнюю жизнь, , понимал, с
Что и тогда мне было тесно в земном мире и душа рвался вверх, на космический простор.
        Поэтому я с радостью отправился в поход на планету. Там было так чудесно и с виду безопасно, что я невольно поймал себя на мысли, что хочу здесь остаться. Но не найдя ни одной зацепки в том, почему на планете исчезла разумная жизнь, экспедиция покинула её. Астронавты были разочарованы. Им было неприятно, что они были не в состоянии объяснять тайну планеты. Но они не теряли надежды разобраться с ней в пути к новым звездным мирам, прихватив с собой упомянутые мной выше вещи явно неестественного происхождения.
        Взял с планеты такого же рода вещи и я. Это были небольшого размера диск из лёгкого вещества золотистого цвета и резная палочка с дырочки полая внутри. Она напоминала мне древний музыкальный инструмент, вроде свирели из мифа. Взяв её в руки я вспомнил древнегреческие стихи: "Пан начинает играть на своей сладкозвучной свирели..." и даже попробовал сам заиграть на ней.
        Но у меня ничего сладкозвучного не получилось, - лишь раздался не музыкальный звук, вроде короткого свиста, заглохшего резким визгом, выводящим слушателя из себя. Мне даже показалось, что звук, извлеченный из таинственной дудки, был своего рода призывом, на который могут откликнуться только бесы из страшной сказки. Не знаю, почему, но мне они представились в образе уродцев из одноименного фильма 30-х годов ХХ века американского режиссера Тода Броунинга. Наверное, потому что фильм произвёл на меня сильное, неизгладимое из памяти впечатление ужасной мерзости, особенно картина того, что сделали цирковые уродцы с красивой эквилибристкой, приведя в соответствие с её пакостным характером внешний вид.
        Найденные вещи послужили мне напоминанием того, что значит переродиться, потерять, утратить не столько себя, сколько гармоническую связь с миром. Что значит для меня иной мир? И, вообще, есть ли он для других людей того, прежнего мира?
        Когда мы задаётся вопросом о том, что не знаем, его нет для нас? "Нет" в каком смысле? В познавательном? Не все, чего мы не знаем, не существует. Может быть, оно уже существовало, но прошло, или ещё не пришло из будущего. Помнить же можно лишь то, что мы узнали. Всё прочее прошло мимо нашего внимания, не стало предметом интенции.
        Поэтому мы многое извлекает для себя из опыта нашего восприятия и выражаем словами. Но как работают слова? Конечно, есть логика самого языка, которая устанавливается в форме системы правил употребления слов по назначению, по именованию предметов, которые мы имеем в виду. Есть собственно сам порядок слов в предложении, которым описывается некоторое положение вещей и дел, манипулирования вещами. Это синтаксис как порядок отношения между словами. Но есть и сами вещи в миру и тот, кто называет их словами. Естественно, возникает вопрос: правильно ли он называет вещи, соответствуют ли слова вещам?
        Это уже вопрос об адекватности означивания слов. Что они означают в отношении к вещам? Осознание адекватности означивания является языковым пониманием. Что понимается здесь? Смысл. Что он есть то, как ты в качестве субъекта речи создаёшь, знаешь, узнаешь в словах вещи, лица, события, состояния, положения, действия, страдания и т.п.
        Тут нужно иметь в виду, что ты не только правильно или не правильно говоришь и слушаешь, то есть, делаешь это по правилам или нарушаешь их, но и истинно или ложно представляешь то, о чем и что говоришь, и слышишь. Как ты представляешь, условно говоря, у себя в голове то, о чем ведёшь речь. Вот это представление многие ученые люди и называют образом. Они представляют мир вещей и людей в виде образов в голове, то, есть в сознании.
        Это образы воображения, которые питаются чувствами и выражаются словами. Но чтобы с ними разобраться, привести их в порядок требуются тоже правила. Что это за правила? Многие учёные, используя аналогию, - так проще объяснить, поделить сложное на простое, полностью сведя к нему, - выдумывают на случай язык уже не слов, а мыслей, как якобы тех образов, которые можно кодировать или располагать ими, как одним, а не другим, собирая многое в одно. Так появляются мыслеобразы. Это парадигмы, образцы, примеры того, как следует мыслить, чтобы образы имели ясное и понятное содержание или смысл. Если этот смысл можно точно и строго, то есть, так, а не этак, определить, ограничить, то мы имеем дело с уже не мыслеобразом, а с его понятием. Понятия имеют склонность снимать с себя напряжение мысли в терминах, как в простых (однозначных) словах в науке. Но к такому языку трудно привыкнуть простому человеку, который учился по жизни, по живому, конкретно, а не абстрактно, ориентироваться в мире по многозначным, двусмысленным словам.
        Итак, я пришёл в ходе такого размышления к заключению, что у человека есть помимо слов в мире ещё и схемы образов в сознании, которые ему необходимы уже не для восприятия, счета и учёта, то есть, объяснения, но понимания того, что имеется а виду. Если эти схемы овладевают сознанием понимающего субъекта, то они обращаются в метафоры в качестве сгустков смысла. Если же сам человек овладевает ими, отдаёт себе ясный отчёт в том, как не только пользоваться ими, но и вырабатывать, выделывать их, то они преобразуются в понятия.
        Правда, здесь следует иметь в виду то, что в мыслях человек, может не просто ошибиться, понять одно за другое, ввиду того, что на все не запасаться словами, но заблудиться уже не в трех соснах: мира (реальности, действия), сознания (души, чувства, переживания, воображения) и языка (выражения), но в том, что парит над ними, - в облаках, испарениях духа, в мыслях. Там видят тем, что само не видно. Предметом вида в духе является мысль. Но что такое сам вид, чье явление есть мысль? Это идея или сущность мысли. Она и есть дух в области смысла. 
         Человеку дана не мысль, но чувство, как связь, как любовь к тому, что есть и действует на него. Но то, что есть, есть, существует в движении, в становлении тем, чем оно может быть. Есть мир и все, что в нем есть, в становлении самим собой. И есть человек, как тот, что необходим всему и миру в целом, в качестве субъекта осознания становления самим собой. Стать самим собой и есть цель существования. Но человек имеет эту цель не только материально, в материале мира, используя его для ее осуществления, но и идеально в своём сознании, как идеи в осознании и понимании самого себя в качестве Я. Немаловажно значение в этом личностном осуществлении имеет переживание чувства любви. Ведь именно она влечёт в мысли мыслящего к искомой идее в качестве идеала.
        Что есть тогда эта самая добавь, какова её формула? Формула, уравнение, равенство любви имеет следующее содержание: "Без тебя мне плохо, а с тобой хорошо. Отлично: и тебе со мной хорошо. Но дурно, если тебе со мной плохо. Колообразно быть одному. Такова арифметика любви. Этому следует учить учеников в школе". Так можно проверить чувство любви. Это онтологическое определение любви. Любовь, как бытие, реальность. Так быть с другим (другой) - одна радость, счастье. Это я понял перебирая чужие, инопланетные вещи. Люблю ли я так Да? Нет. Не знаю. Значит, не люблю.  "Кому че, кому ни че, кому че через плечо". Коммунистической, космическое чувство любви. И на солнце бывают пятна. Идеальная, совершенная любовь - красота, один свет и ни одного пятнышка.
        Как же быть с гармонией между тем, что хорошо, и тем, что плохо? Или между ними стоит борьба, царит дисгармония? В принципе, они несовместимы друг с другом, как противоположности, если только между ними нет среднего термина, элемента нейтрализации или " серой зоны" неопределенности, вроде сумерек между днем и ночью или посредственности, "серости" между умом и глупостью. 
         Возможно ли согласие между материальными и душевными существами? Между материальным существами отношения строятся на основе инстинкта сохранения индивида, вида и рода. То есть, это отношения регулируемые с помощью так называемого "закона плоти", по выражению апостола Павла из его послания к Римлянам.
        Это закон тела - закон борьбы, животной конкуренции, соперничества видов, а внутри вида - индивидов. Его можно представить в современном научном виде закона Чарльза Дарвина о выживании наиболее приспособленного существа к условиям своего живого существования путем.
        У коммунистов такой закон формулируется как закон кассовой борьбы, например, между капиталистами и пролетариями в товарной среде, в которой пролетарии, как рабочая сила, сведены к положению товара среди товаров, то есть, человеческого капитала, наряду с капиталом в виде средств производства, а капиталисты представлены в виде владельцев капитала.
        Но есть по слову того же апостола Павла и закон духа. Это закон не не борьбы, но любви, которая по душе душевным, не столько чувственный, сколько чувствительный, сентиментальным существам.
        Правда, эти существа живут не в духовном мире, а в мире материальном, где действует закон выживания через борьбу. Это закон живой плоти, а не духа. Поэтому и люди, и знакомые мне астронавты из инопланетян вынуждены считаться с условиями своего материального существования, ограничивая в своём отношении и поведении действие закона любви ради живого существования.
        Конечно, эти условия по мере их работы над собой и другими приобретают более щадящий для их души, субтильный, превращенный характер. Но среда их жизни, несмотря на её освоение и преобразование, тем не менее не стала вполне духовной. Она все более и более приобретает искусственный, технический вид, который легко представляется в идиллическом образе людям и инопланетяне.
        Но это до сих пор не идеальный вид, который может присутствовать только в абстракции в их сознании. Его конкретизация там же, а не в материальном виде вызывает у них естественные затруднения в связи с тем, что им легче не думать, чем думать, чтобы не причинять себе страдания внутренней раздвоенности, находящейся себе наглядные подтверждения снаружи.
        Ведь и те, и другие так и не смогли разрешить неустранимое противоречие между духом и плотью. Так зачем же напрасны образом травить себя в мыслях, строя безнадежные "воздушные замки" у себя в голове?      
        Я сидел в своей каюте и думал, положив инопланетные реликты перед собой, о том, какая все же загадочная штука это время. Вот я нахожусь в совершенно другом времени и месте, чем время и место моей прошлой жизни в мире и задаюсь вопросом, что такое время.
        Это иной мир или тот же самый? Но ещё более важный вопрос - вопрос о том, я ли это? Да, это я. Но неужели меня никак не изменилось то, что я недавно умер. И вот я живой! Сколько прошло времени с момента моей смерти и нового рождения в чужом теле? Не знаю точно. Но знаю, что теперь это моё тело. Во всяком случае таким я ощущаю его. Почему? Потому что не помню, как я выглядел прежде. Значит, именно это изменилось во мне. Вероятно.
         Я вновь вернулся в мир. Откуда? Из вечности? Если я был в вечности, можно ли сказать, что я был везде? Везде - это во всех мирах или в одном мире, если все ограничивается им? Но не является ли этот мир моим миром, миром моего Я? Да, инстанция Я существует везде в душе, если человек находится в сознании и отдаёт себе ясный отчёт в этом.
        Этот мир есть в мыслящем человеке, который в свою очередь есть в мире. Я есть не в мире, но в мыслящем существе, который уже есть в мире. Этот мир материальный и может быть помимо человека. Человек, как мыслящее существо, не является тем, без чего не может существовать мир. Хорошо, но может ли быть человек без мира, вне его? Вот, что интересует меня большего всего.
        Думаю, может, но уже не как собственно человек. В этом случае Я является развоплощенным.
        Развоплощенное Я есть все ещё Я или уже не-Я? Наверное, оно есть не-Я. Но не любое не-Я есть развоплощенгое Я. Оно может быть, напротив, недовоплощенное Я, которое все еще не отдаёт себе отчёта в том, что его нет. Я ищет себя, но ни где не находит. Вот для чего ему нужно воплощение. Оно нужно для отражения от того, чем не является, чтобы вернуться к себе в рефлексия. Вернувшись, оно узнает и признает себя. Так Я создаёт себя из подьячего материала. Ему, как духу, нужна материя, чтобы от неё, как своей противоположности оттолкнуть и вернуться в себя для себя.
        Так текст, буква нужна духу, чтобы найти, обнаружить себя через отражение от того, чем он не является, но есть в нем. Как что? Как смысл, мысль, которая бьётся в силках буквы в поисках выражения и освобождения.
        Когда человек умирает, дух освобождается. Но знает ли он самого себя, освободившись от воплощения? Он вспоминает, узнает себя при воплощении, путая себя с тем, в чем воплотилось. Теперь оно знает себя в качестве того, что стало кто. Но это "что" может и не стать "кто" и существовать бессознательным образом. Таким образом оно просто недовоплотилось.
        Знают ли это современные люди и астронавты? Нет. Зачем им это надо... знать, когда и так, ещё как не-Я, можно существовать вполне удобным образом.
        Таким путем я стал вспоминать свое прежнее существование и понял, что был одним из последних мыслящих существ среди существ, которые позарез нуждаются в искусственном, чужом, а не в собственном интеллекте. Если уж нет своего, то вполне сгодится искусственный интеллект доя потребительского образа жизни.
         Но может быть они знают себя натуральным, естественным образом через происхождение или культурным образом путем примерки образца на себя? Однако техническое овладение миром упрощает дело подражания, подменяя и сводя существование к приемлемому потреблению жизни.  Такой образ бытия в мире не даёт проявиться духу в мысли, так как тот требует от живого и культурного существа слишком сложного построения и полной отдачи замыслу, идее. Ведь все гениальное просто в результате сложного формирования. 
        Природа человека - это его бытие в мире. Она дана ему. Если он уживаются с ней, то ему жить. Сживание с бытием есть его становление. Так человек становится тем, чем есть. Он есть, живёт среди людей. В их среде человек становится похожим на них. Из чего он становится тем, за кого они признают, принимают его. Большинство людей находят себя в желаниях. Они делают их теми, кем они являются. Так происходит осознание желаний, через которые люди узнают себя. Их желания, а не мысли дают им чувство Я. Они эти желания принимают за мысли. Что же они хотят? То, что хотят все другие люди. Их желания неистощимы. Даже у мыслящих людей желания с превеликим трудом уступают голосу разума.
        Согласно утверждению Аристотеля человеку свойственно от природы влечение к чувственным представлениям или к мнениям. Но эти мнения никак не являются мыслями. Как же привить людям любовь к мысли, чтобы именно она склоняла их на путь разума, без кнута воли?
        К сожалению, мысль имеет идеальное происхождение. И без насилия, усилия воли не может отвлечь человека, как социально материальное существо, от материальных интересов.
        Иной читатель станет возражать, приводя в качестве контраргумента довод о том, что сама мысль о материальном интересе не может не быть материальной? И, как пить, ошибается. Это будет не мысль, а желание иметь барыш, выгодное положение, признание подобных существ или кайф. Ну, что вы хотите от людей или продвинутых в плане коллективизации астронавтов?!
        Неимоверно трудно современным существам пробиться к духу. Для этого приходиться прилагать сверх человеческие усилия, что уже им не доступно, просто невозможно ввиду того, что и человеческие усилия, способность быть человеком им не по плечу. Прежде боги были близки людям. Потом остался один бог. И он покинул людей, оставив с ними свое воплощение - Сына Человеческого. Но и того распяли люди. Теперь никого нет рядом. Вот существа во вселенной и пали духом, придумав себе в утешение мир техники, как уже свое псевдо-живое творение.
        И тут мне пришла в голову догадливая мысль, не являются ли таинственные вещи с экзотический планеты усилителем моего интеллекта? Наверное. В их присутствии моё сознание очищается от всякого ментального мусора, который мешает думать.
        Вместе с тем у меня появляется странное ощущение, как если бы эти артефакты лежали не просто рядом со мной, но были бы во мне, в моем сознании. Они либо сами контактируют со мной, либо служат каналом связи с кем-то еще, неведомым мне.
        В первом случае они могут быть в собственном смысле не просто творениями чужого разума, но умными вещами, вроде идей не в идеальном, но материальном виде, как если бы духи в качестве идеальных существ за неимением лучшего обрели себя в этом мире не в живом теле, а в неживой вещи. В таком случае из-под моего пера выходит сказка.
        Однако если неведомые нам инопланетяне достигли такого совершенства в творении, что смогли создать не живые артефакты, но умные, то есть, такие, в которых от них осталась способность творить. Что если они воплотились в них, уснули, чтобы проснуться в нас, - в тех, кому эти вещи попали в руки?
        Может быть, существует и такая "окаменевшая" форма разумной жизни? Но опять это предположение, фантастическая гипотеза напоминает древний человеческий миф о магическом превращении людей в камни. Взять тот же миф о Медузе Горгоне. Это такое мифическое существо, которое способно сглазить своего врага буквальном образом в полном виде, превратив его в камень.
        Но кто тогда смог в реальности так сглазить несчастных инопланетян, что те окаменели и превратились в вещи, которые лежат прямо передо мной? Неужели они таким образом обращаются ко мне, молят меня о помощи, просят освободить их из вещного плена. В таком случае это вещие вещи.
        В этом мире нет ничего лучше того, что есть с точки зрения мира, с мировой точки зрения. Порядок, возникший в одной части мира, как вселенной, лучше мирового хаоса, лишь относительно и опять же с точки зрения этой части, как например, разумной части в лице людей. Но это не означает, что прогресс в одном приводит к прогрессу во всем.         
        Как правило, со временем прогресс сменяется регрессом и необычная часть возвращается в обычное хаотическое состояние.
        Это ждёт в ближайшем будущем и людей, о чем говорит наступившая эпоха деградации, истощения интеллекта людей, уже не желающих и не умеющих думать и, парадоксально, якобы создающих искусственный интеллект, превосходящий их собственные интеллектуальные способности. Для чего же собственно? Для того, чтобы, не задумываясь, жить в свое удовольствие и "в ус не дуть", считая собственные денежки.
        Но каким образом можно интеллектуальным дегенератам, способным лишь на сбор массы данных, как "муравьям информации", сотворить такой интеллект, который будет способен её обработать с пользой для них самих. Ведь нужен ещё больший интеллект для того, чтобы не просто собирать и упаковывать пресловутую информацию, но и извлекать из неё знание не ради выживания или потребления, собственного удовольствия, а для развития в целом всего человечества. Всё люди не способны на это. Но те, то способны, где они? Их остались считанные единицы, которых становится все меньше и меньше, до тех пор, пока последнего не задавить масса потребителей, не поглотит хаос.
        Такая же горькая участь ожидает в далёком будущем, как я понял, и астронавтов, с которыми я летел к неведомым мирам.
        Чего катастрофически не хватает и тем, и другим? Как ни странно, разума. И земляне, и астронавты, короче, инопланетяне, считают себя разумными существами. Да, они разумные существа, но в условном смысле слова, однобоко, у себя в сознании, да и то не полностью. Как правило, они разумны задним умом, то есть, опытным путем проб и ошибок, набив себе шишки на голове, опосля могут извлечь из них необходимые уроки жизни.
        Есть такое народное выражение: "После драки кулаками не машут". О ком это говорится? Разумеется, о самом народе, о народах, о людях в целом. Разум у них не врожденный, не априори, а апостериорный, соответствующий жизни. Разум у человека носит не натуральный, а искусственный, точнее, культурный характер, даётся опытом неразумной жизни через силу, из-под палки.
        Чтобы быть разумным, умно себя вести в жизни следует вразумить саму бестолковую жизнь. Где взять такую силу ума, чтобы покорить своей разумной волей сам мир, если именно он предлагает условия и обстоятельства существования человеку? Поневоле приходится быть, естественно, неразумным и думать только в случае опасности, в пограничной ситуации между жизнью и смертью, когда во всех бедах, которые обрушились на твою голову виноват ты сам. Ты всегда, как правило, оказываешься в хвосте событий и реактивно откликается на них. Лишь в исключительных случаях ты заранее знаешь, что случится. Люди называют это опять чувством, только необычным, шестым, но никак не разумом. Он является сверхчувственным, ибо любое чувство, каким бы оно ни было тонким и экстремальным, радикальным (так называемая "экстрасенсорика"), оно конечно. Тогда как разум бесконечен. Обычным же людям свойственен не сам разум в чистой виде, по идее и по понятию, а его конечный суррогат в виде рассудка, как инструмента счета и объяснения, сообразный человеческим чувствам, допускающий в силу своей конечной, опытной, испытательной природы заблуждения и ошибки. Он много мнит про себя и берет на себя, что понять, в принципе, не в состоянии. 
        Может быть, я вкладываю в понятие интеллект свой, а не общезначимый для большинства людей и инопланетных астронавтов смысл, поэтому им трудно понять меня. Это как с понятием личности. В других языках, нежели в русском, личность понимается в значении театральной маски - персоны. Это то, что человек надевает на себя, чтобы его понимали и признавали за своего другие люди. Так в русском языке это прямо называется "личиной", под которой скрывается настоящее, подлинное лицо человека. Человек маскируется личной, чтобы выдать себя за своего в чужом коллективе. Например, так говорят по-русски: "Вот вырядился, персона какая. Ты что особый, что ли"?  Но я то понимаю под личностью то, чем человек отличается от других людей. Но это только часть понятия личности, которую можно определить в качестве индивидуальности человека. Если брать человека только в этом качестве, то он не личность, а индивидуум. Личность - понятие противоречивое, которое метафорически связывает в себе противоположные стороны индивидуального, как неповторимого, а не счётно единичного, как прочие единицы в одном ряду, которому противопоставляется общее, и все-общего. Личность их связывает. Она есть то в человеке, что есть в других людях, но так, таким образом, методом, что оно присуще только ему, ибо им, а не другим выработано, создано. Поэтому личность может понять только другая личность и, опять же, на свой манер.
        Что касается интеллекта, то я понимаю его не как рассудок, то есть, то, что объясняет увиденное и описанное, а то, что понимает невидимое и неописуемо, но существующее ещё более реально, чем увиденное и описанное словами.
        Таким образом складывается моя жизнь в космосе из мыслей, а не из бестолковых приключений с погоней, борьбой добрых персонажей со злыми, с преодолением низших соблазнов высокими помыслами и тому подобным барахлом из вульгарной остросюжетной фантастической истории, предназначенной для развлечения отупевшего от скучной жизни и работы обывателя или ленивого и не видавшего ещё настоящей жизни на пределе смерти молокососа.
        Никуда, даже в космосе с большим числом звёздных миров мне не спрятаться, не убежать от самого себя, от того, что я знаю и помню, от своих мыслей. Это хорошо уметь думать и иметь мысли, но они порой могут доставить неприятности и быть навязчивыми. Но что ещё осталось у меня от прежней жизни? Казалось бы, бог и судьбы дали мне шанс новой жизни. Так живи ей!
        Но нет, я остался самим собой, вернулся к себе такому, каким сформировали в прошлой жизни.  Теперь я не абстрактно, умом, но всем своим существом понимаю пользу от предположения, которое, естественно, приходило в голову легендарным создателям доктрины перевоплощения или реинкарнации, что она лишает человека памяти и образа Я, какой образовался в прошлой жизни для того, чтобы тот был полностью занят новой жизнью.
        Однако есть и свой плюс в том положении в котором я оказался, - мне повезло вновь появиться в мире, в котором я живу в необычном качестве звёздного странника, путешественника по звездным мирам. Это именно звёздные миры, а не звёздные войны, которые избыточны в космосе ввиду редкости жизни в нем. Приходится преодолевать гигантские, астрономические пространства, чтобы встретиться с себе подобными разумными существами. Конечно, они не ангелы, которым нет места в материальном мире, но им хватает ума, чтобы не воевать друг с другом. Для этого они достаточно коллективные существа.
        Правда, такого рода коллективизм в определённой степени лимитирует развитие личного роста самосознания, но выбирать не приходится. Пределы такого роста просто необходимы для их безопасности.
        Поэтому я вынужден прижать свой хвост и не показывать воочию свою чудаковатую особенность жить в мыслях. Это было бы слишком затратным занятием для многих рассудочных и счетных существ, среди которых я обитаю ныне. Им трудно, если вообще, можно понять меня. В этом смысле я обречён на одиночество, как своего рода космический аутист.
       
ЭПИЛОГ
        Наконец, я понял, что есть звездный странник по «святым местам». Святое место есть там, где есть я. Тот, в ком я есть, является храмом служения мне. Это материал моего становления. Ницше потому сошел с ума, что не смог вынести того, что есть лишь материал для становления сверхчеловека, полагая самого себя им. 
        Был ли я прежде самим собой? Нет, то было другое существо, из которого появился я. Можно ли сказать, что теперь я существую вместо него? Нет, нельзя. Оно есть во мне как материал для формирования меня.
        Такое понимание собственного предназначения и его смысла предполагает правильное истолкование того, кем был Спаситель. Как только ты поставишь себя на его место, так и поймешь, кем он действительно был, а не тем, кем его считают верующие. Иисусу Христос есть образ человека, который стал сверхчеловеком в том смысле, что дошел до конца жизни и поэтому воскрес. Воскрес для чего? Иной жизни, которой нет в этой жизни, а есть одно и то же. Те существа, кто не встал на место Иисуса Христа и не удержался на нем, этого не поймут. Другого понимания нет. Все прочее одна иллюзия, которая тоже реальна, но как иллюзия.
        Другое дело, что можно войти в образ, но не устоять в нем, - сил, духа не хватит. Но это не вина. Однако в таком случае ничего другого не получишь, кроме очередной реинкарнации. Что ж делать, - не сошлось. Поэтому и святые места и образа – это условности, если их догматизировать и веровать. Но они реальны в той мере, в какой ты реален и являешься подлинным, настоящим, а не паяцем, ломающим комедию или сходящим с ума от невозможности понять и принять то, что действительно страшно. Как можно примерить на себе венец и не впасть в иллюзию ничтожества, мнящего себя чтожеством?