Это Любовь

Если посеешь сомнение, какие всходы соберешь?

- Сомнительные…

Этот вопрос ей задала мама, когда ей было семь лет.

А в пять её спросил папа:

- Какой ты хочешь подарок на свой день рождения?

Она не задумываясь сказала:

- Волшебную палочку…

Папа спросил:

- Такую, как в сказке про золотую рыбку…

- Не совсем, там старушка сама не знала, что она хочет, поэтому и рыбка не понимала, что же ей в конце концов нужно… А мне нужна волшебная палочка, чтобы всё в доме чинила, потому что у мамы каждый день что-то ломается и мне хочется ей помочь.

Трудно сказать развивали ли родители у маленькой Оленьки сообразительность, задавая ей вопросы или, посмотрев друг на друга, поражались её сообразительностью…

Не знаю...

Но могу утверждать, что духовным пониманием красоты музыкального звучания, с пятилетней дочкой занимался папа. Окончив консерваторию Римского-Корсакова, он всё свободное время посвящал Оленьке, а мама, художник оформитель, занималась с дочкой красками, которые, как она говорила, рассыпаны повсюду и по полям, и рекам, по всем садовым, и полевым цветам, а уж сколько их таится во временах года…

В десять лет она ощущала в музыке Щелкунчика определенную грусть… И когда папа её спрашивал, почему, она отвечала:
 
— Это необъяснимо и не зависит от его победы над мышиным королём… Между Мари и Щелкунчиком не могло быть душевного понимания, она чувствовала, что за неказистой внешностью скрывается благородное сердце и полюбила эту игрушку, и ещё потому, что у Щелкунчика были добрые глаза и ласковая улыбка.

- Ну видишь, - продолжал папа, - она же его полюбила…

- Как ты не понимаешь, папа, он же был игрушкой…, он же деревянный.

О художниках поговорить с ней было одно удовольствие…

Её мама придумала игру в картинки, Оленька посмотрев на картинку, во-первых, называла автора, а уже потом рассказывала о душевном состоянии автора и это было самое интересное.

Например, про картину Саврасова “Грачи прилетели”, Оленька говорила:

- Картина очень грустная…

- Почему, это же весна, всё  скоро зацветёт, - спрашивала мама.

А Оленька, вздохнув говорила:

— Вот именно, только у автора в душе не было весны, это видно по не таящим снегам, по безрадостному небу, по не распустившимся, невидимым маленьким листикам, и по печально съежившимся грачам…, мне кажется, они опечалены, что поторопились вернуться...

Своеобразно она рассказывала про душевное состояние цветов: про лилии она говорила гордые; про маки - с нежно-трепещущей душой, и смешно называла кактус недотрогой.

Словом, к двенадцати годам, её творческая душа была полностью раскрыта, музыкальная школа закончена, вместе с художественной и ни у кого не было сомнений, что она пойдёт дальше или в консерваторию по папиным следам, или в академию художеств, потому что ещё учась в детской художественной школе, учителя восторгались силе мазка и игре сочетаний тонов.
 
Оленька, улыбнувшись сказала:
 
- Музыка и радость красок, подаренная природой, это у меня в душе, я с этим родилась, умение воплотить душевное состояние на холсте или за фортепиано, это техника, которой надо отдать всё время…, а всё своё время я хочу отдать мыслям, которые меня переполняют…, видеть, мыслить, рассуждать и записывать, это то, что мне интересно. Конечно, можно описывать свои ощущения звуком, вызывающий ком в горле, как это у Шопена, или положить на холст только блики, но чтоб душа восприняла их как солнечную улыбку, играющую с водой, но мне тихая грусть Бунина ближе и больнее или скажем, одинаково больно от них обоих… Но до Шопена не дорасти…

А Бунин, вот он уже рядом, ещё неосознанно, но шелестят страницы его души, и этот шелест души лёг в основу только что напечатанного её первого романа… 

Вся папина родня, музыканты, все закончили консерваторию и работали в разных коллективах, но только папин кузен работал вместе с папой в одном филармоническом оркестре, это их роднило и способствовало дружбе.

Дениса я помню с раннего детства, он всегда был на семь лет меня старше, когда я пошла в школу, моя маленькая ручка уютно лежала в его, чуть большей, он словно негласно взял шефство надо мной, что у взрослых вызывало улыбку. Я знала, что он мой дядя, но степень дальности, я не понимала и была счастлива, что у меня есть дядя, заботливый дядя, который поправляет мне носочек, загнувшийся в другую сторону. Я никогда не носила косы, но у висков с двух сторон схваченные волосы заканчивались на макушке маленьким розовым бантиком.

Иногда папа вместе с ним приходил после концерта, и Денис приносил сказки, мне тогда ещё и четырёх не было, но я помню, как просила его мне почитать…

Конечно, он говорил:

- Но пообещай, что когда тебе исполнится четыре, ты научишься читать сама…
 
Это было моё первое воспоминание…, я сделала это для него. И Денис оценил мой поступок, в знак поощрения принёс очень красочное издание всех сказок Г. Х. Андерсена, их было двести и сказал:

— Вот Олюшка, - так только он меня называл, - теперь ты будешь получать удовольствие, потому что сама будешь читать.
 
И это было чудо, читая, я рисовала мысленно картинки и засыпая, видела продолжение сказки во сне…

Когда я училась в детской музыкальной школе, Денис как-то подарил мне маленькое золотое фортепьяно, а потом папа подарил фарфоровое, а уже потом все знакомые, приходя к нам в гости, приносили мне в подарок маленькое фортепьяно, у меня постепенно собралась коллекция и Денис принёс очень красивенькую кружевную настенную лёгкую этажерку, специально для моей музыкальной коллекции.

Прошло с тех пор пять лет, раньше я, смотря на неё радовалась и улыбалась, теперь подхожу и глажу, думая при этом о нём.

Ещё учась в консерватории, Денис время от времени работал вместе с папой, а сегодня, в день яблоневого цветения, весенней радости, Денис закончил консерваторию и уже официально был зачислен в филармонию, по этому поводу собрались все папины родственники, у мамы их практически не было, она приехала в Петербург из Риги, а закончив учёбу, вышла замуж, так что те немногие родственники, осталось в Латвии…

Банкет, посвященный блистательному окончанию консерватории, был в главном зале, Дениса чествовали, говорили о нём прекрасные слова, сравнивая его манеру исполнения с Балакиревым, Денис, как и Милий Алексеевич, начал заниматься музыкой с четырёх лет…

Я понимала, что Денис очень талантлив, каковым все его считали, но его сочинения для меня были слишком фольклорные, моя душа принадлежала больше к осени, чем к возрождению…, уверенность и даже где-то трагедийность меня пугали, созвучия с моей душой в его музыке не было, но это понимание пришло чуть позже…, мне тогда только исполнилось пятнадцать лет и не хотелось признавать, что Денис дядя, не хотелось произносить слово кузен, во мне проснулся протест.

На том банкете я стояла  в стороне, покусывая губы, тогда же проснулась и ревность ко всем, кто его обнимал…, к щекам, ощущавшим его губы, я спрашивала мысленно Бога:

- Почему...

И в ответ слышала:

- Не пришло ещё твоё время…, ты ещё о себе заявишь…, он признается тебе, что ты значишь для него…

И даже спустя почти десять лет, когда я для него научилась читать, научилась писать так, чтобы его переполняло чувство ревности и сожаления…
 
Может быть это любовь… 

Любовь самый сильный стимул, значит во мне родилась любовь к нему с пелёнок, с первых шагов в школу, с первых заколочек, до которых он уже тогда нежно прикасался, до тех сладких поцелуев в щёчку или в лобик, которые шептали его губы:

- Сладких снов Олюшка…

А Олюшка выросла и её душа, а скорее всего уже не душа требует прикосновений, требует, но не позволяет себе, поэтому стоит в сторонке и мысленно зовёт его взгляд…

И перехватив его, он подошёл, нежнее обычного обнял, не как маленькую сестрёнку, а как… да, а как… не знаю как, только внутри меня разлился кипяток, обжигающий начало ног и дойдя до колен вернулся и продолжал кипеть до помутнения, а Денис в это же самое время обнимая меня, неслышно прикасался губами и никто не слышал шёпота, а губы долго шептали:

- Какая я красивая, какая невозможно родная…

Казалось все уже заметили это родственное объятие, но перевели в шутку. А я не могла пошевелиться от внутреннего жара поглощающее, как огонь всё моё тело, в особенности в его нижней части…

- У тебя было когда-нибудь замирание сердца, как на качелях, когда они тебя ввысь уносили, до непозволительной высоты, - я спросила Дениса, после банкета.

- У меня так постоянно, когда я о тебе думаю… Ты моя непозволительная высота, ты само поднебесье, наказуемое касание ангела… Потому что нас не спросив, породнили и потому, что нас не спросив…

- Довольно, - сказала я и прикрыла своими пальцами его губы.

Это неожиданное касание было толчком к давно зревшему поцелую, и он осторожно пальчик за пальчиком целовал мои руки и чем глубже проникали мои пальцы, тем острее знакомый жар охватывал моё тело и изнемогая, я что-то шептала про любовь…, про Эдгара По и его женитьбу на тринадцатилетней кузине, и Чарльза Дарвина вспомнила, который тоже женился на кузине…

Я не знаю, слышал ли он меня, но видела, что был не в силах оторваться от моих тонких красивых рук, нетронутых ещё маникюром.

На какую-то долю секунды Оле показалось что Денис ласковый добрый, но как тот Щелкунчик, не настоящий, что она его любит по детской привязанности, как свою собственную игрушку и ревность придумала и..., но тут вошла мама.
 
- О чём это вы воркуете, юные создания, - неожиданно войдя, спросила мама.

Я ей ответила:

- Про жизнь Дарвина и про Эдгара По…

- Ну и темы у вас…, в садах весна и трели соловьиные, а вы про какое-то старичьё…

И совершенно для себя неожиданно я спросила маму:

- А ты кого-нибудь любила…

Маму мой вопрос застал врасплох, но и её ответ меня смутил…

- Тебя, папу, свою маму, музыку, литературу, природу и живопись, и в разный период своей жизни, первенство занимали все по очереди, а когда страсти утихли, то всем доставалось поровну, а когда я постарею, всё потечёт по убыванию…

- Когда я была маленькая, мне было интереснее с папой, а когда я выросла, мне стало интереснее с тобой, - сказала я правду…

И постояв с минуту, мама закончила этот разговор словами:

- А когда ты влюбишься, тебе будет казаться небо перламутровым и ангелы прозрачными, праздно летающими меж облаков…


Яблоневый сад зацвёл в одночасье, позволяя недолго собой любоваться…, не прошло и двух недель, как зефирное покрывало накрыло землю, это тоже завораживает, и нога вступать не позволяет…

Что-то подобное произошло в Олиной душе и с её детской влюбленностью.
 
“А если это любовь” …, в самом вопросе сквозило сомнение…

Я хотела назвать свою книгу так, о своём первом чувстве или о проснувшейся женственности, но оставила её на время недописанной, что-то изменилось во мне после короткого разговора с мамой.

Моё разбуженное тело не вздрогнуло с Денисом в унисон так, как это случилось через год…

В один из августовских знойных вечеров, за месяц до моего дня рождения, мой учитель литературы, встретил меня случайно и как бы невзначай спросил:

- Ты в каком рассказе Бунина, хотела бы быть его героиней…

- Во многих, - сказала я, испытывающего посмотрев в его глаза, чуть щурясь.

Он потянул моё несопротивляющиеся тело и сказал: 

- Я всегда в тебе это чувствовал, с седьмого класса, только ждал, когда ты переболеешь и перерастёшь своего кузена…

С Денисом проснулась моя женственность, пробудилась, а он разбудил во мне женщину, героиню моих любимых рассказов, для которой любовь, как необъятное небо…

 
Я вернулась домой через неделю и сказала маме, что ангелы летают… в душе и небо изумительно перламутровое, как сиреневая заря…

- Я знаю доченька, Александр Ильич нам в тот же вечер позвонил и попросил твоей руки…


А на шестнадцатилетние… Дениска, мой кузен, подарил мне кулончик с гравировкой из четырёх нот…

Вот глупый, думал я не узнаю мелодию, арию Ленского “я вас люблю”. Только ты тогда не дорос до сумасшедшей любви.

 Я изменила название книги, убрав сомнение…, завершив её словами, сказанными моей мамой:

- Если это любовь, то небо над твоей головой будет сказочно перламутровым и ты будешь там, меж прозрачных воздушных облаков… 



Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.