Калабуча

Странно, но когда в памяти вдруг стали всплывать давно забытые арабские слова, я сильно удивился. Очевидных предпосылок этому явлению не наблюдалось, и с арабами в последнее время никаких контактов не было, поэтому оставалось только отнести происходящее к очередным загадкам нашего мозга. Несмотря на это я залез в великий и могучий интернет, и попытался систематизировать воспоминания. Все попытки использовать переводчик сразу натолкнулись на естественную преграду в виде арабского алфавита, который не сведущему человеку являлся абсолютной шарадой. Заход с другой стороны, то есть перевод оставшихся в памяти звуков в русской транскрипции вообще дал совершенно другие значения слов, чем вообще поставил меня в тупик. Пришлось напрягаться, и искать ассоциативные воспоминания, что сделать было совсем непросто, принимая во внимание частичную потерю памяти после болезни.
И всё же я вспомнил.
         Самолёт из Москвы, который вёз нас в заграничную командировку на работу в Ирак, прилетел в Багдад вечером. Нас встретили, и сразу отвезли в какой-то здоровенный трёхэтажный дом, который, как оказалось, был одновременно и временной гостиницей для прибывающих-убывающих, и представительством контракта в столице. Первые радостные впечатления от таинственного Востока оказались смазаны не только подгоняющими воплями встретивших нас старослужащих, особо не церемонившихся с новичками, но и общим залом, где стояло штук тридцать железных коек. Зал был полон смешанными запахами залежалого товара, перегара и портянок, имевшими не совсем восточные ароматы. В добавок ко всему, территория гостиницы была обнесена здоровенным забором, который скорее всего охранял не только от вторжения извне, но и от побегов изнутри. Улетающие домой в отпуск или насовсем работяги очень уж хотели вкусить напоследок местной водки арака, как будто своего самогона им было мало. Местная специфика, однако.
          Рано утром, часов в пять, всех новичков разбудили, усадили в автобус, и отправили не жравши по месту службы, в славный городок Дивания, называемый так по имени расположенного рядом местного районного центра. Пейзаж за окнами автобуса особой радости не внушал, серо-рыжая земля, поля, глинобитные лачуги, тощий скот и непонятные фигуры грязных одеждах. Сразу вспомнился Йемен, но там аборигены были почище. Дорога, правда, была выше всяческих похвал. Прекрасный автобан, на котором даже наш занюханный ЛАЗ гнал под сотню. Потом то выяснилось, что эту стратегическую красоту строил Саддам от своей столицы до Кувейта. Местные врали, что местами специально были сделаны участки, способные служить взлётно-посадочной полосой для самолётов. Не верил, пока не увидел, как строят дорогу болгары, укладывая в три слоя асфальт толщиной сантиметров семьдесят.
Ехали часа три, потом было долгое оформление в отделе кадров, спецовки, правила безопасности, расселение по вагончикам, в общем, к вечеру мы выдохлись напрочь. Рабочий день здесь начинался в 7 утра из-за жары, поэтому народ ложился спать рано, поскольку развлечений не было никаких, разве что сходить к соседям в вагон, но и это уже не радовало. Ну, а поскольку мы только приехали, всё вокруг ещё воспринималось со щенячьим восторгом новичков.
Утром следующего дня я выполз из вагончика, и присел на лавочку у входа, попивая кофеёк под сигаретку. Вагончик стоял на краю городка, буквально в нескольких метрах от высокого забора из сетки. Стояла утренняя тишина, солнышко неторопливо ползло ввысь по горизонту, ещё не такое жаркое, как в полдень, но уже колыхало над землёй лёгкое марево пыли и тёплого воздуха, поднимавшиеся вверх. Вдоль забора паслись тощие козы, выискивая на сухой каменной земле хоть какого пропитания, совершенно не обращая внимания на красоту раннего утра.
Внезапно неизвестно откуда у забора появилось чудо в грязном халате неопределённого цвета, и некоем подобии чалмы, скрученной из вековой половой тряпки. «Оно» замахало рукой, и что-то быстро лопотало по-своему. Выращенный в духе дружбы народов, я подошёл к забору, наивно подозревая аборигена в желании попросить помощи.
- Чего надо? – спросил я на нескольких известных мне языках, но, похоже, араб в них был не силён. Из быстрого потока слов ухо уловило только часто повторяющееся «мадам лязим», но что это значило, догадаться было невозможно. Предложил аборигену сигаретку, но тот отказался.
Я развёл руками, и пожал плечами, не понимаю, мол!
Чумазый обернулся, и что-то прокричал. Из ниоткуда поднялась фигура, которую я просто не разглядел на фоне земли, укутанная с ног до головы в нечто коричневое, и подошла к забору.
- Голодная, небось, - подумал я, и решил было сходить в вагончик за хлебушком.
Араб расценил мое движение как попытку уйти, и снова что-то заорал. Фигура повернулась ко мне задом, махом задрала грязный балахон, и согнулась.
- Мадам лязим? – голосил араб, тыкая заскорузлым пальцем в образовавшийся голый зад. Вид тощей коричневой жопы местной принцессы, да ещё в первый же день пребывания за границей, это уже слишком!
Куда подевалось советское воспитание? Я крыл отборным матом продавца залежалого товара, да так, что мои сургутские сварщики могли бы только восхищаться. Араба это ничуть не смутило, впрочем, как и его мадам. Она проворно опустила свои тряпки на место, и, как ни в чём не бывало, пошла гонять коз. Я плюнул со злости, и долбанул дверью вагончика так, что кондиционер поперхнулся.
Итак, изучение иностранного языка началось.
Мужики, которым я сгоряча поведал сию байку, долго ржали, но урок усвоили.
Аналогичный случАй, только наоборот, произошёл позже, когда мы жили в гостинице в славном городе Самаава. Недалеко было озеро Сава, на которое в выходные дни мы ездили купаться. Уникальность озера была в том, что посреди песчаной пустыни располагалась каменная чаша длиной километра полтора, наполненная кристально чистой солёной водой. Откуда там была вода, просто загадка, но мы не особо заморачивались геологическими феноменами. Отработав в горячей пустыни шесть дней, смыть пыль в благодати озера, считай моря, было ой как благостно. Живности, естественно, в озере не было никакой, даже водорослей, и мы плескались в своё удовольствие до отвала, а потом сохли и загорали на берегу, греясь на солнышке. Загорали стоя, по причине того, что вдоль озера близко к берегу шла бетонная дорожка, а за ней была каменистая пустыня, сидеть на которой особо не хотелось. Так вот, по этой дорожке туда-сюда повадились шлёндрать арабские бабцы, ну прямо как на демонстрации. Ходили по двое или по трое, прикрываясь зонтиками от солнца, и хихикая промеж собой. Оказалось, что примерно в полукилометре от облюбованного нами «пляжа» стояли двухэтажные домики, на пример нашей турбазы, только для богатеньких, вот оттуда и шли бабы табунами. Мой представитель Заказчика, араб-инспектор, с которым мы неплохо ладили, быстро прояснил ситуацию. По сути, голые мужики, да ещё белые, это ж натуральное порно для местных арабок, которые не особо пользуются правами, и сидят в основном взаперти. А тут три десятка самцов на любой вкус, так близко, что можно даже потрогать, гляди, не хочу, и совершенно бесплатно. Пофиг, что на них в основном разноцветные семейники вместо плавок, зато остальное то видно в деталях. Вот и тянулись дамочки бесконечным караваном на сладенькое. Хорошо, что начались дожди, и пляжные поездки пришлось прекратить, а то так и до беды недалеко, мужики то изголодались.
          Вот в Самааве и появился у меня Сёма Зархи. Прислали его на подмену водителю, который уходил в отпуск, и он сел за руль старенькой «Нивы», которую мне презентовали на время попользоваться. Сёма был самаркандским евреем, рыжим, кудрявым, голубоглазым. Шустрым, весёлым и находчивым. Каким образом он попал в арабскую страну оставалось загадкой, но, помятуя о его феноменальных способностях устанавливать контакты с кем угодно, и пролезть без мыла сквозь стену, можно не удивляться. Естественно, что приключения на ровном месте тоже были его коньком.
            Как-то ранним утром мы неслись на машине из Самаавы в Диванию, вызвали меня зачем-то в управление. До городка оставалось километров 20, и я включил радиостанцию, которая была установлена в машине. Попадая в зону связи по мере приближения к городку старая «Нокия» начинала сначала хрипеть, потом плеваться неразборчивыми обрывками фраз, и наконец тихонько шипеть, как жена, которая ждёт дома нерадивого мужа.
Бронетранспортёр на обочине дороги поначалу не вызвал никаких эмоций. Иракские военные постоянно разъезжали по дорогам страны, да и блокпосты стояли у каждого города. Обычно машины контракта не останавливали, у нас были какие-то особые зелёные номера, так что Сёма даже не сбросил скорость, объезжая запыленную железяку.
А зря.
Сразу за бронетранспортёром на дороге стоял военный с автоматом наперевес, а за ним, слева и справа от дороги расположились две «Тойоты» с крупнокалиберными пулемётами в кузовах. Военный поднял руку, Сёма послушно съехал на обочину, и остановился. Военный направился к машине. Что-то было не так, но я никак не мог понять, что. Сёма выскочил из машины, и бодро направился к военному, широко улыбаясь, словно пытаясь сказать:
- Ты чё, чувак, это ж мы, русские!
Военный гаркнул, и поднял автомат.
Сёма застыл на месте.
И тут до меня дошло! Обычные военные были тщедушными, в пыльной замызганной форме. Такие часто приходили к нам в сварочную колонну, просили воды и хлеба.
Были ещё на постах безопасники в красных беретах, почище и пожирнее.
Этот был здоровенным амбалом, в чистой форме, и в чёрном берете. По слухам, такие носила гвардия Хуссейна, а это название что-то да значит. Оттеснив Сёму к назад, он прокричал что-то пулемётчику в машине, поднял автомат, и уставился на нас равнодушными глазами. Я решил выйти из «Нивы», но араб повёл стволом, и я замер на месте.
Минут через пять подошёл офицер, мелкий араб, почему-то в фуражке, что никак не вязалось с внешним видом его солдат. Остановившись у машины, он махнул мне рукой, требуя выйти, и потом ткнул Сёму пальцем в грудь. Сёма достал документы, и протянул офицеру. Тот взял их не глядя, и молча ждал, пока я подойду. Я достал свои арабские права, которые мы недавно получили в местной полиции, и попытался с ним заговорить. В ответ офицер разразился длинной речью, гневно размахивая документами.
- Чё ему надо, - тихо спросил Семён, но сразу заткнулся, получив под дых дулом автомата.
Офицер подошёл к «Ниве», и ткнул пальцем в антенну радиостанции, стоявшей на крыше. Насколько я помнил, рации у гражданских были запрещены, поэтому наши особисты раздали всем копии разрешений на использование радиостанций.
- Минуточку, минуточку, - заголосил я, и повернулся, чтобы забрать копию документа, которая лежала в бардачке. Офицер отскочил в сторону, и вытащил пистолет.
Я поднял руки, и застыл на месте. Сразу вспомнилась байка, которую в городке рассказывали новичкам старожилы. Военные как-то остановили нашу «Ниву», и нашли в бардачке гранату без взрывателя. Такого добра много валялось в пустыне после Ирано-Иракской войны, вот наш балбес и подобрал сувенир на память. Мало того, что его сразу измолотили, так бедолага ещё и отсидел пару месяцев в тюрьме, пока его вытаскивало посольство.
- Разрешение в машине – пытался объяснить я, но офицер никак на это не отреагировал. Солдат оттолкнул нас в сторону от дороги, и поднял автомат. Ничего личного, только служба. Краем глаза я заметил, что пулемётчик устроился поудобней, и направил свой агрегат в нашу сторону.
Офицер тем временем открыл пассажирскую дверь, залез в бардачок, и достал кучу бумаг, которые там лежали, обшарил салон, поднял трубку рации, которая, как назло, заорала что-то по-русски. Потом попытался достать радиостанцию, но та была намертво закреплена в специальном кронштейне, и не сдавалась. Разозлившись, он треснул по рации трубкой, вылез из машины, и выпрямился. Теперь его заинтересовала антенна, которая стояла на крыше «Нивы». Он попытался дотянуться до неё, но, поскольку немного ростом не вышел, достать не смог. Это снова вызвало приступ злости и длинную тираду на арабском. Офицер развернулся к нам. Часть бумаг, которые он достал из бардачка, была на русском языке, и офицер просто бросал непонятные листы на землю, где ветер подхватывал их, и лениво волок в пустыню. Наконец он нашёл разрешение на арабском, прочитал, и снова взбеленился. Он стал размахивать листом, смяв его в кулаке, и орать, глядя на меня. Хрен его знает, чего ему не понравилось, я вообще ничего не понимал в арабской вязи кроме того, что это разрешение. Глядя на наши оторопевшие и застывшие от страха морды, он, видимо, понял, что большего добиться не сможет, и сунул бумагу мне в лицо.
- Это разрешение не действительно, оно просрочено! – внезапно сказал он на приличном английском, - Я вас арестую, как преступников.
- Ага, значит всё-таки разговаривает, - подумал я, и решил косить под дурака.
- Не понимаю по-арабски, - пожал я плечами.
- Вот здесь всё ясно написано, - он снова ткнул мне бумагой в лицо.
Я стал разглядывать документ более внимательно. И правда, там, куда показал офицер, чёрным по белому была напечатана дата, которая давным-давно прошла.
- Плиз, плиз, - заныл я, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Хитрый Сёма моментально подключился, и тоже стал подвывать, размахивая руками.
Офицер оторопело уставился на нас. Видок, конечно, был отменный. Загорелые дочерна лица, белые шеи в вырезе рубашек не первой свежести, брюки от спецовки с разводами от соли на заднице, заправленные в пыльные брезентовые сапоги. На шпионов явно не тянут.
Мудаки до офицеров гвардии не дослуживаются. Слегка успокоившись, и поняв, что испугал нас до смерти, он разорвал разрешение, и сунул мне в руки. Потом ткнул пальцем в злополучную антенну, скомандовал:
- Убрать!
Сёма проворно снял антенну с крыши, и сунул в машину.
- Езжайте, рух! – он бросил наши документы на капот, и пошел к бронетранспортёру. Солдат поправил автомат, и с равнодушным видом поплёлся следом.
Мы тихохонько сели в машину, и Сёма медленно тронулся вперёд.
Пулемётчик радостно помахал рукой, и проводил нас, поворачивая следом рябое дуло своей крупнокалиберной швейной машинки.
В городке я устроил связистам и нашему особисту истерику, в результате чего получил новое, вполне себе законное разрешение на радиостанцию, которое просто забыли раздать по назначению. Ну забыли, бывает.
        Как сейчас помню, был четверг, и мы мчались с трассы к себе в гостиницу, предвкушая ужин и законную чарку в преддверии выходного дня. У арабов это пятница, так уж вышло.
Дорога была пустынна, и впереди на обочине дороги появилось ветхое сооружение из тростника, около которого горкой были сложены местные арбузы, зелёные и продолговатые.
- Остановись, купим арбузика на сладкое, - сказал я Семёну.
Машина притормозила около навеса, мы вышли наружу, и осмотрелись. Из пустыни в нашу сторону уже мчался местный продавец, арапчонок годов восемнадцати, доселе коротавший время в шалаше, который мы поначалу не приметили.
- Почём арбузы? – я потыкал пальцем в сторону арбузной кучки.
Увидев белых покупателей, абориген стал быстро лопотать и размахивать руками, после чего, видя наше полное непонимание вопроса, просто показал один палец.
- Ты чё, - заорал на него Сёма, - Арбуз за один динар? Да ему красная цена пятьсот филсов, да и то на базаре.
Но абориген был непреклонен, и гордо показывал немытый палец, то есть один динар.
- Да давай уже купим, - встрял я, - Хрен с ним.
Но Сёма был еврей, да ещё с востока, и торговаться на базаре было у него в крови. Несколько минут он препирался с арапчонком, пуча глаза, брызгая слюной, и размахивая руками, но безрезультатно. Почуяв мою слабину, продавец стоял насмерть.
- Ладно, сейчас мы по-другому с тобой поговорим, - сказал он, и метнулся к машине. Когда он вернулся, в руках у него была колода карт.
- Ты в подкидного, что ли, затеялся с ним играть, - заржал я.
Сёма молча подошёл к арапчонку, и сунул ему колоду под нос. Реакция мальца меня поразила. Он напрягся, и стал похож на тощую гончую, почуявшую добычу. Сёма постучал по циферблату часов.
- Пять минут, пять арбузов, тамам? – он для верности показал пятерню, потом ткнул пальцем в арбузную кучу.
Арапчонок согласно закивал головой. Сёма отдал ему карты, и в развалку пошёл к арбузам.
- Шеф, бери, какой понравится, и грузи в машину.
Мы положили арбузы на заднее сиденье, чтобы они не разбились по дороге, и закурили. Абориген зачарованно тасовал колоду, иногда тыкая в карты заскорузлым пальцем, и пуская скупую слюну.
- Что ты ему там дал? – спросил я.
- Да карты с голыми бабами, - ответил Семён, плюнул на землю, и посмотрел на часы, - Ему ещё минуту любоваться.
Через некоторое время Сёма подошёл к арапчонку, и забрал колоду. Тот сильно расстроился, и решил было продлить сеанс, но натолкнулся на каменное непонимание.
- Достаточно и одного раза, - сварливо заметил Сёма, пряча карты в карман, - Вот когда приеду ещё раз, тогда и дам посмотреть.
Видя тщетность своих попыток, арапчонок метнулся к шалашу.
- Не иначе, как за деньгами побежал, - сказал Сёма, но ошибся.
Из шалаша наш герой вытащил такого же грязного типуса, и, ухватив того за руку, изо всех сил тащил к машине, что-то горячо рассказывая на ходу.
- Смотри Сёма, к тебе ещё одного клиента ведут. Смотри, не прогадай.
Подошедший араб выглядел ненамного старше первого, но явно был здесь хозяином, ну или сыном хозяина. Сёма ухмыльнулся, и достал колоду из кармана.
- Пять арбузов – пять минут, - изрёк он, открыл первую карту, и показал вновь прибывшему. Малец сглотнул, и согласно кивнул головой. Колода перекочевала из рук в руки.
- Сёма, нахрена нам столько арбузов?
- Так в столовую сдадим, пусть ребята порадуются, - пыхтя ответил он, перетаскивая очередной арбуз, и бережно укладывая его в кучу собратьев. Время неумолимо бежало.
        Две одинокие фигуры ещё долго стояли на обочине дороги, глядя вслед нашей «Ниве», не веря своему мимолётному счастью, и тому, на что они променяли свои арбузы.
А арбузы оказались спелыми, вкусными и сладкими.
           Когда машина завиляла по дороге, и раздался визг тормозов, я мирно подрёмывал на переднем сиденье «Нивы». Открыв глаза, я только и увидел, как нечто коричневое промелькнуло перед капотом, почувствовал лёгкий удар, и машина встала на обочине.
Сёма с побелевшим лицом вышел из машины, и стал смотреть назад. Я выполз следом.
- Что случилось?
- Телёнка сбили!
- Какого телёнка?
- Вот этого, - Сёма показал на холмик, который я первоначально принял за кучу земли.
- Откуда этот малохольный взялся на дороге? Дорога пустая, как карман нищего. Ты что, проспал его? Объехать не мог?
Сёма надулся.
- Да этот гад выскочил неизвестно откуда, и прямо под колёса! Я и сделать то ничего не успел, бац, и готово!
Он обошёл машину кругом.
- Странно, - сказал Сёма, - Фары целы, крылья тоже. Я же его вроде боком зацепил.
- Может, он живой? Иди посмотри, - сказал я.
- А что его смотреть, крови нигде не видно, может оклемается ещё. Дёргать надо, пока не поздно.
Мысль была очень своевременной и разумной, если бы не одно НО. Правила пребывания в стране требовали вызвать полицию, если попал в переделку, и я, как начальник, нарушить их не мог.
- Никуда мы не едем, сидим, и ждём полицию!
- Ага, иди и вызывай, - Сёма явно развеселился, - Ты хоть знаешь, где она, эта полиция? А телефон?
- Ладно, не ной, остановим какую-нибудь машину, попросим, а там видно будет.
Пока мы с ним препирались, из ниоткуда возник старик с деревянным посохом. Вид у него был весьма живописный, ну прям библейский. Невысокий, худой, загорелое дочерна лицо изрезано глубокими морщинами. Длинный балахон когда-то коричневого цвета был подвязан скрученной тряпкой, концы которой свисали до земли, а на голове пристроен чёрный платок вроде башлыка.
Старик подошёл к телёнку, потрогал его, и оттащил его на обочину дороги. Потом медленно зашаркал в нашу сторону.
- Как бы по машине палкой не шандарахнул, - забеспокоился Сёма, и встал перед стариком. Тот выдал гневную тираду, то и дело показывая на телёнка, и из всего речитатива я понял только слово «динар». На английском дед, естественно, не разговаривал.
- Денег требует, сука, - сказал я.
- А сколько?
- Да хрен его знает, только денег то у нас всё равно с собой нет.
В арабии я заметил одну интересную вещь. Смотришь, кругом никого, пустыня, но стоит только чему-то случиться, сразу набегает толпа зевак. Так получилось и у нас. На пустом шоссе появился какой-то местный перец на раздолбанном рыдване. Фар нет, капот помят, глушитель подвязан проволокой, двигатель дымит как паровоз, типичное местное средство передвижения. Увидев затор на дороге, он тут же остановился, выполз из машины, и вступил со стариком в переговоры. На мои вопли «полис, полис» абориген не обращал никакого внимания, непринуждённо перетирая с дедом произошедшее. Мне это надоело, и дёрнул старика за рукав. Похоже, это было здесь не принято, но остановить балаган другого выхода не было. Арабы моментально заткнулись, и дед вытаращился на меня.
- УУУУ, - я ткнул пальцем в приезжего.
- УУУ, - я покрутил руками воображаемый руль, - Полис! РУХ! – и сделал отталкивающий жест.
Похоже, что абориген понял, что от него хотят, поскольку быстро сел в машину и уехал, обдав нас напоследок вонючим выхлопом.
- Сидим, Сёма, курим, - я плюхнулся на сиденье, и достал бутылку с водой, - Кто знает, сколько нам ждать придётся.
Дед тоже сел на землю, и застыл.
Честно говоря, надежды на приезд полиции у меня не было никакой. Рассчитывать на залётного араба просто смешно, ну может быть, подождать другого проезжающего, а больше ничего сделать нельзя. Я даже не знал, в каком месте мы точно находимся, кругом пустыня.
Как это ни странно, полиция приехала примерно через полчаса, видно Саддам их здорово вымуштровал. Хоть на полицейской машине и работала мигалка, в остальном она мало чем отличалась от музейного экспоната или транспортного средства первого посетителя. Из неё выползли два служителя порядка, и вразвалку направились в нашу сторону. Поначалу я решил, что это братья-близнецы: фуражка на затылке, пузо торчит поверх ремня, форма мятая, как морда алкаша с похмелья, и обязательные усы. Ну вылитые советские дембеля, только старые. Мы встали у «Нивы», ожидая проверок документов, протоколов и прочей волокиты, но полицейские не стали мудрствовать, а просто сунули старика, телёнка и Сёму в свою машину. Один из них сел за руль «Нивы», и с остервенением стал дёргать рычаги, словно хотел их оторвать. Видно, сильно осерчал, что пришлось ехать по вызову, вот и срывал злость на бедной машине. До города оказалось совсем недалеко, километров пять от дороги. Он мало чем отличался от своих собратьев, пыльные улицы, глухие заборы, тоска беспросветная. Полицейский участок стоял на главной площади, приветствуя посетителей громадных размеров портретом Саддама, намалёванного местным самородком, замызганной вывеской с арабской вязью, и полуистлевшим словом «Police» для приезжих туристов. Скрипучая дверь элегантно болталась на несмазанных петлях, своими звуками напоминая входящим, какая суровая и нелёгкая судьба их ждёт внутри. Полицейский припарковался, забрал ключи от машины, и направился внутрь, куда минутой ранее зашли Сёма и старик. Я направился следом. В помещении, прямо у входа, стоял обшарпанный канцелярский стол, за которым на стуле полулежал ещё один брат первых двух полицейских. Тусклая грязная лампочка одиноко горела на потолке, давая даже меньше света, чем входная дверь. Пахло казармой.
- Гыр, гыр, гыр, - спросил дежурный, даже не пошевелившись.
Я молча ткнул рукой в сторону ушедшей компании, и нагло направился следом. Попетляв по коридорам, я на слух вышел к нужному месту. Дверь кабинета была открыта нараспашку, и через неё виднелись Сёма с арабом, и служивый, который что-то бодро докладывал начальству. Разговор был недолгим, после чего толпа вышла в коридор, и проследовала вглубь здания. Сёма, которому уже успели надеть наручники, беспомощно оглянулся в мою сторону.
- Жди! – крикнул я, и зашёл в кабинет.
Начальник полиции оказался мужиком лет сорока, начинающим полнеть и лысеть арабом с недовольным выражением лица. Увидев меня, он скривился, и стал орать на арабском, размахивая руками.
Я вышел в коридор. Ситуация патовая, говорить со мной не хотят, оставалось только ждать.
Вышел покурить, потом ещё раз. Дежурный у двери молча провожал меня взглядом, но помалкивал.
Через полчаса я снова заглянул в кабинет. Начальник вроде как успокоился, и зло смотрел на меня исподлобья.
Я стал говорить.
Начальник молчал.
Он просто смотрел на меня, как на пустое место, и молчал. Время шло.
Потом он поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и сказал:
- Твой русский совершил преступление, он будет наказан. Его ждёт калабуча!
Я перебздел. Попасть в тюрягу за то, что сбил телёнка, это круто.
Я затараторил, пытаясь объяснить, что Сёма не виноват, но полицейский отмахнулся, как от надоедливой мухи. Потом прокричал в коридор что-то по-арабски, и сказал:
- Вы, русские, ничего не понимаете, и учиться не хотите. Вы здесь даже не гости, а просто наёмные рабочие. Если бы вы не приехали, ничего бы не произошло! Садись!
Я офигел. Вот это логика! И что теперь делать?
В кабинет вошёл старик-пастух. Офицер разговаривал с ним некоторое время, и потом сказал:
- Ты должен заплатить ему сто динар. Он бедный человек, а телёнок бы вырос в корову, и принёс ему много денег.
- Но у меня с собой нет столько, - ошарашенно произнёс я.
- Тогда твой друг будет сидеть в тюрьме.
Он снова поговорил со стариком, и тот вышел. Видя мою растерянность, начальник усмехнулся, и неожиданно стал расспрашивать про семью, детей, работу, и прочие глупости. Я отвечал на автомате, не совсем понимая, что происходит. Удовлетворив своё любопытство, полицейский вновь посуровел, и выдал:
- А ты заешь, что сначала старик хотел за телёнка двести динар?
Двести? За телёнка? Это же грабёж чистой воды! Сёма получал зарплаты в месяц семьсот динар, только вот стоит ли тюрьма таких денег?
- Потом он просил сто. Сейчас пастух согласен получить за телёнка пятьдесят динар, он уважает начальство, и хорошее к себе отношение. Вы могли бы договориться с ним сразу, но вы ничего не понимаете в нашей культуре. Ты готов заплатить?
- У меня с собой нет столько денег, - снова сказал я, - Мне нужно вернуться в городок.
Легко сказать, вернуться в городок. Денег в кармане кот наплакал, на автобусный билет явно не хватит, да и где он, этот автобус? Остаётся пешкодралом до дороги, а там голосовать, арабы иногда подвозят попутчиков, знают, что денег у большинства нет, впрочем, как и у них. Хорошо, что бензин здесь дешевле воды, тут Саддам молодец.
Офицер посмотрел на меня, потом неожиданно достал из ящика стола ключи от машины, и бросил в мою сторону.
- Езжай. Твой друг тебя подождёт в тюрьме, - повторил он, и улыбнулся, - Но времени у тебя немного.
- Спасибо! Я вернусь обратно через три часа, - прохрипел я, и метнулся из кабинета.
Ехать в Самааву было бессмысленно, далековато, а до Дивании километров семьдесят. Должен успеть!
Где же Сёма?
Полицейский на входе махнул рукой куда-то вглубь участка. Я прошмыгнул по полутёмным коридорам и вышел в просторный зал.
Калабуча!
Помещение с низким потолком было перегорожено решёткой, сваренной из толстенных стальных прутьев, заделанных в потолок и стены. Всё пространство за ней было забито народом, который сидел на утрамбованном до крепости бетона земляном полу, или стоял, опершись на прутья решётки.
Серые морды, грязные балахоны. Мало света. Жара, духота, вонища неимоверная, видно в сортир бедолаг не выводили.
- Сёма! – заорал я.
- Здесь я! – Сёма встал из-под стены. - Подходить не буду, место займут.
- Я за деньгами поехал, вернусь, выкупим тебя. Жди, я обязательно приеду!
- Да уж не убегу! Воды только принеси!
Я помчался к машине, чтобы не терять драгоценное время. Схватил бутылку, в которой ещё оставалась вода, и кинулся обратно.
Сёма продолжал стоять у стены. Передавать воду через арестантские рожи я побоялся, могут и забрать по дороге. Чёрт, как же половчее бросить? Я просунул руку внутрь клетки, и швырнул бутылку Семёну. Попал!
Когда я снова выскочил на улицу, то с удивлением заметил пастуха. Старый араб сидел на корточках в тени дерева, молчаливый, как статуя, и телёнок лежал рядом.
Пришлось опять прибегнуть к языку жестов, чтобы объяснить, что я вернусь с деньгами через два часа, но старикан на мои кривляния никак не отреагировал.
Ну и хрен с тобой!
«Нива» с пробуксовкой рванула на дорогу. Я гнал как бешеный, если такое применимо к старенькой машине. Она скрипела, и негодующе выла двигателем, работающем на максимальных оборотах. Я гудел клаксоном, и рискованно обгонял многотонные фуры, ныряя в потоке попутных и встречных машин. Перед Диванией я включил радиостанцию, и как только появилась связь, вызвал городок, рассказал радисту о происшествии, и попросил помощи.
Когда я подъехал к конторе, уже стемнело, но окно шефа светилось как прожектор маяка в штормовую ночь. У входа стояла машина шефа, водитель сидел рядом в беседке, переделанной в курилку.
- Толь, заправь машину, пожалуйста, а то мне на обратную дорогу не хватит, бак сухой!  У меня сейчас разборки с шефом, а времени совершенно нет! Ключи в зажигании.
- Кто бы сомневался, вечно он куда-то опаздывает, и влипает в истории, - уже в спину проворчал водитель, видно, уже был наслышан о происшествии.
Я бегом рванул по коридору, и влетел к шефу в кабинет. Тот с грозным видом сидел за столом в окружении особиста, переводчика, и Вальки Кураева, моего почти брата. Темные тучи клубились над его головой, и сполохи далёких молний грозили вырваться наружу, и спалить всё живое.
- Алексей Константинович, надо срочно ехать выручать парня, - выпалил я сходу, - Если не приеду через полтора часа, его оставят за решёткой до завтра! А там такое в тюряге, просто ужас!
Шеф сначала оторопел, но потом заорал:
- Если бы вы сначала думали, а потом делали, никто бы за решёткой не сидел! Умники нашлись! За помощью то к мамке прибежал? Ах, помогите выцарапать из вражеских лап невинного бедолагу!
Да, похоже, зря я сюда приехал.
- Денег хоть дайте, а с полицией я сам разберусь! – я насупился, и решил было уходить.
Чтобы собрать денег, тоже требовалось время. Надо срочно бежать по ребятам с протянутой рукой. Отказать то никто не откажет, но обычно все держали при себе только небольшие суммы, на самое необходимое, остальное все откладывали на счет, приехали же заграницу зарабатывать валюту.
- Стоять! – скомандовал шеф, - Обидчивые все такие, как пленные румыны. Сколько денег надо?
- Сто динар. Вроде договорились на пятьдесят, но кто его знает, как дело повернётся. Вообще-то, сначала пастух требовал двести.
Валька Кураев присвистнул.
- Дорогой оказался телёнок, - буркнул особист.
Шеф вздохнул, вытащил из кармана четыре зелёные «двадцатипятидинарки», украшенные усатым Саддамом во всей красе, рукой призывающим иракцев в светлое будущее, и бросил на стол.
- Бери, потом отдашь.
Я схватил деньки.
- Спасибо, завтра приеду, и доложу.
За окном заскрипели тормоза подъехавшей с заправки машины.
- Всё, машину заправили, надо ехать!
Особист и переводчик встали, и вышли следом за мной. В дверях Валентин сунул мне свёрток.
- Бутерброды там, поешь хоть по дороге.
Золотой человек, мой почти брат.
            Когда я подъехал к полицейскому участку, то решил, что уже опоздал. Кругом на души, ни машин, ни ослов, только одинокая лампочка над входом тускло светила в гордом одиночестве. У крыльца бурой кучкой лежал злополучный телёнок, брошенный на произвол судьбы. Мы дружной толпой направились внутрь. К удивлению, дежурный продолжал сидеть на своём месте, только изменил положение с полусидя на полулёжа. Увидев столько народа, он натянул мятую фуражку на лысую голову, и преградил нам путь. Переводчик закукарекал с ним на арабском, после чего полицейский проводил нас в кабинет начальника.
Офицер с недовольным видом уставился на подчинённого, но потом разглядел за его спиной наши морды, и приглашающе махнул рукой. Мы вошли.
К удивлению, старый араб сидел в углу на стуле, и молча таращился на нас.
- Странно, что ты успел, - сказал начальник, - А это кто с тобой?
В дело вступили переводчик, и особист. Переводчик долго тараторил, но офицер слушать не стал.
- Деньги привезли? – спросил он.
- Привезли! – я сунул руку в карман, и достал две зелёные банкноты.
Старик шевельнулся на стуле.
Начальник отдал команду, и дежурный исчез.
- Пошли за нашим, - негромко сказал переводчик.
Привели Сёму. Калабуча не место для белого человека, это точно. За эти несколько часов он сильно осунулся, уже попахивал, и выглядел хреново, но, увидев нас, воспрял духом.
- Он должен отдать деньги, и извиниться, - сказал офицер, - Если старик возьмёт деньги, вопрос будет закрыт.
Я сунул купюры Сёме, и подтолкнул к арабу.
Старик встал, взял деньги, и кивнул. Потом сказал что-то, и двинулся к дверям.
- Теперь телёнок твой, - сказал переводчик, и они с особистом снова насели на начальника.
- Так мы можем ехать? – спросил я из-за их спин на английском, обращаясь к офицеру.
- Рух! – он махнул рукой, проваливай, мол.
- Шукран! – ответил я, и выскочил из кабинета вслед за Сёмой.
Особист с переводчиком остались оформлять бумаги, работа такая.
- Телёнка забирать будешь? – вроде как в шутку спросил я, когда мы вышли на крыльцо, - Это теперь твоя собственность.
Сёма отнёсся к шутке серьёзно. Он подошёл к скотине, и пнул её ногой. Телёнок дёрнулся, и замычал.
- Трох тибидох тибидох! – заорал Сёма, и отскочил в сторону. – Он живой!
- Да брось ты его, поехали! – я тоже напрягся от неожиданного воскрешения телёнка, и захотел побыстрее смыться.
Но Сёма не зря был самаркандским евреем.
- Ну нет, в нём живого весу килограмм пятьдесят, такое я бросать не намерен, тем более, отвалил за него кучу денег.
Он поднял телёнка, сунул его в багажник, и направился к водительской двери.
- Ээээ, нет, дорогой, теперь ты будешь пассажиром, - сказал я, - Вот, лучше пожуй бутерброд, оголодал, небось.
Я сунул Сёме свёрток с бутербродами, и завёл двигатель.
Сёма жевал, телёнок периодически мычал.
- Ну и что мне с ним делать? – спросил он, прикончив последний бутерброд.
- Отдай в столовую, они народу борщ сварганят, или жаркое.
- А это мысль, - Сёма вытянулся на сидении, и задремал.
В гостинице я отдал ключи от машины Семёну, и пошел спать.
Рано утром в дверь постучали. Я в это время брился, и открывать пошёл мой друг Серёга, с которым мы жили вместе.
- Завтрак готов! – заорал он немного погодя, чему я несколько удивился. Серёга готовить не умел, и наши холостяцкие завтраки готовил я. Когда я вышел из ванной комнаты, то сильно удивился. На столе стояла тарелка, на которой натюрмортом расположились четыре шампура с шашлыком, распространявшим вокруг неимоверный аромат жареного мяса с дымком.
- Сёма сейчас приволок, - сказал Серёга, и вцепился зубами в румяный кусок.
- Остыл чудок, а так вкуснятина, - он принялся за следующий, вкусно чавкая, и облизывая пальцы.
Шашлык был отменный, он того стоил.
Вообще-то, сейчас я подумал о другом. И откуда этот поц Сёма ночью взял шампуры?


Владимир Сухов
Апрель 2022 года