Книжный червяк в музее позабытых слов

Никто и никогда уже не сможет сказать, как обычный бумажный червь попал в архив старинных книг и стал Почётным и Всеми уважаемым Книжным Червём, источившим в труху много книг и поэтому ставшим очень начитанным. К тому же он был ещё и умным, прожив много лет в хранилище, он ни разу не попался на глаза служителям архива и их посетителям – различным академикам около всяческих наук.
Сколько бы ни пытались милейшие старушки, по виду чистые «божьи одуванчики», вытравить его – ничего не выходило, в самый последний момент он уползал на другую полку с книжками, насмешливо подглядывая за тем, как они тщетно перетрясают почтенные фолианты и окуривают жёлтым газом рукописи великих людей. При этом они так забавно окликали друга друга: - «Ах, Cher Ami, не соблаговолите ли подержать мне стремянку?» - «Ах, Mon Cher Ami, конечно, спускайтесь дорогая, не бойтесь, я держу Вас!»
Червяк прозвал их Шерочка и Машерочка, хотя у них было одно имя на двоих, довольно странное на его взгляд. Посетители, да и они сами обращались к друг другу со словами Госпожа Архивариус. Шерочка, или Госпожа Архивариус №1 имела маленькое, упитанное тельце, тонкие, быстро семенящие ножки в вечно спущенных чулках, и круглое, как масленичный блин, румяное личико. Нос, крупный и похожий на картошку, украшали очки с толстенными линзами в золотой оправе. Щёки пухлые, глаза голубые, наивные, губки бантиком. Волосики жиденькие, сколоты костяным гребнем в смешную дулю на макушке. Очки, любовь к вязаным жилеткам и котам, делала ее похожей на Госпожу Архивариус №2.
Госпожа Архивариус №2, она же Машерочка, была тощая, длинная, нескладная, с всклокоченной шевелюрой, одновременно похожая на швабру и на старое огородное пугало; с голосом скрипучим и неприлично зычным, вечно коптящая папироской и стряхивающая пепел куда-ни-попадя. Но очки с толстыми стёклами, вязаный жилет на пуговках, юбка-тюльпан из-под которой торчали ноги в туфлях с загнутыми вверх носами, и толстый кот Кутузов, получивший свою кличку из-за отсутствия глаза, потерянного в далекой юности в уличных драках, в полной мере определяли её принадлежность к славному роду Архивариусов.
Кот Кутузов, Котя - для своих, официально оформленный «старшим помощником младшего дворника», был незаменим на своем посту лет 10 или более. Его единственный глаз горел зелёным, опасным огнём, часами не шевелясь, он караулил мышей возле норок. Прыжок, сдавленный писк грызуна – и вот уже добыча с гордостью и достоинством кладётся на письменный стол перед носом своей хозяйки.
- Ай-яй-яй-яй! – орут обе Госпожи, подхватывая юбки, и, с завидной резвостью вскакивая на стулья, – Биндюжник, ты что творишь рэкетир уличный? Гадость какая! Тьфу на тебя!
Затем немного успокоившись и обращаясь к коту: – «Ты же знаешь, что этот стол помнит перо самого Александра Сергеевича, поэта Пушкина, хотя тебе до дебаркадера. Ты же неграмотный. Ладно прощён, иди сюда Шлимазл, будем удалять эту пакость, которую ты притащил». Машерочка иногда любила блеснуть словцом из Одесского фольклора, не потому что, была родом из Одессы, а потому, что совсем недавно реставрировала словарь Одесских уличных слов и выражений.
После чего вызывался маленький старичок, по совместительству сторож, дворник и «мальчик на побегушках». Дедулька, завернув мышь в обрывок газеты, шаркая валенками удалялся, недовольно бубня себе под нос, – Вот понаразведут котов, а потом им мышек жалко. Эх бабы, бабы...
С возрастом Кутузов заплыл жирком, отрастил пузико, обленился, к охоте совершенно охладел, предпочитая меланхолично дремать на острых коленках Машерочки. Поэтому на Собрании Большой Тройки, в составе обеих Госпож Архивариусов и Мальчишки на побегушках было принято судьбоносное решение, отправить Кутузова на заслуженный отдых и принять на работу молодого, перспективного кота Наполеона. Наполеон Бонапарт – в миру Боня, любимец Шерочки, которого она самолично отловила где-то на помойке и притащила в музей. Поначалу коты конфликтовали и дрались, оглашая помещение громкими воплями, шипением, сопровождаемые причитаниями любимых хозяек.
– Ну вот что, они там не поделили Cher Ami? Мышей им мало что-ли, или рыбкой обделены? – вопрошала Шерочка.
– Да кто их там разберет? Сами разберутся, – отвечала Mon Cher Ami, – Идите сюда дорогая, лучше кофейком побалуемся. Я и ликёрчик к кофе припасла – Шоколадный, как Вы любите.
Обе Госпожи Архивариусы садились пить кофе с шоколадным ликёром. Постепенно шум драки стихал. Кутузов, изрядно намяв Боне бока и показав кто в доме хозяин, с довольным видом устраивался на столе, который помнил перо того самого поэта Пушкина, и принимался нахально вылизывать свой хвост и лапы, приводя себя в порядок. Следом приплетался помятый Боня, с тяжёлым вздохом ложился возле ног Шерочки и также начинал приводить себя в божеский вид.
– Смотри-ка, наш Кутузов опять устроил Бонапарту разгром при Ватерлоо, –посмеивались старушки, – Силён! Опыт не пропьёшь! – с затаённой гордостью говорила Машерочка, подкладывая Коте рыбку пожирнее.
Наш старый знакомец, червяк, с удовольствием наблюдал за событиями, происходящими в архиве, даже ставки ставил на кошачьи драки, всегда на Кутузова, так как понимал, что Наполеону до настоящего бойца еще расти и расти. Сам ставил, сам заключал пари, сам у себя выигрывал. А что ему ещё оставалось-то… Других книжных червей в архиве не было…. Медленно путешествуя с полки на полку, от книжки великого человека до рукописи непризнанного гения, он переполз в другое хранилище. Где книг не было совсем, зато на полках стояли подписанные коробки с непонятными обозначениями. В центре стоял большой овальный стол, покрытый чернильными пятнами и нарисованными, каким-то скучающим проказником, весёлыми чёртиками. Стол опирался на резные львиные лапы. Важный и обстоятельный он был детищем прошлых столетий. Пережил много событий, сменил много хозяев и мест обитания – пока окончательно не прижился в архиве, в комнате для коллоквиумов и научных диспутов. Стол был царём этого помещения, а кресла его верными слугами. Кресла были под стать столу, его ровесники, такие же солидные и респектабельные, приглашающие присесть на мягкую подушку и как следует подискутировать.
Во время диспутов зал набивался полным-полнехонько, приходили члены различных академий, доценты, кандидаты, лаборанты и бог весть кто ещё… Все эти представители узкого научного мирка пропахли нафталином, карболкой и древностью. Древностью были, – и они сами – эти старые человечки, умеющие писать перьевой ручкой и любящие пошуршать страницами книг. Анахронизмы в настоящем мире, они уверенно чувствовали себя только с себе подобными.
Какие баталии устраивались в этом зале, почти как на боксёрском ринге. Червяк смотрел на них с высоты и диву давался. Сколько юношеского пыла и задора было в этих старичках, они кричали, улюлюкали и топали ногами, протестуя против произвола и засилья главного заседателя. Напрасно секретарь стучал ложечкой по хрустальному графину и призывал к тишине. Бойцов было уже не остановить. Как молодые петушки оппоненты взмахивали руками, приподымались на цыпочки стараясь казаться выше соперника, брызгая слюной и тряся жидкими бородёнками, они до хрипоты спорили о непонятном. А их научные дамы — это просто «цимес» - любила щегольнуть словцом Машерочка. Все как на подбор в очках, туфлях на стоптанных каблуках, белых блузках с неизменными брошками на горловине и плиссированных юбках. – «Институт Благородных Девиц. Первый выпуск», - шутила Шерочка. Сами они принимали пассивное участие в научных дебатах. Усаживались возле окна на добротную банкетку, подтыкали ноги под тёплого и толстого Кутузова; наслаждаясь ароматным кофе, они полушёпотом комментировали происходящее.  А комментировать было что. С полок снимались пыльные коробки и оттуда извлекались, кучей высыпались на стол старинные слова. Да, да, самые настоящие слова из прошлого. Потерянные и забытые они мирно спали в коробках, теперь же, извлеченные на свет божий, зевали и недовольно смотрели на тех, кто посмел потревожить их покой и сон.
А дебаты нарастали в арифметической прогрессии. – Вы, да, да, именно Вы, милейший, – картаво обращался плюгавенький мужичонка в коротком кургузом пиджачке к своему собрату по науке ¬– высоченному тощему верзиле с козлиной бородкой. – Как Вы смели пе’репутать в своем т’рактате «П’рошедшее в’ремя с’реди нас» значение слова «Надысь и Намедни», «Доселе и Давеча»? Вы безг’рамотный, самовлюблённый Осёл, кото’рого нельзя и близко подпускать к научной деятельности»
– Сами Вы Осёл полоумный, - басом отругивался, от нападавшего коротышки, верзила, – Я прекрасно помню, что Надысь и Намедни – означает Недавно, и разницы между ними никакой нет!
– Как это нет никакой ‘разницы. Очень даже есть, – отвечал коротышка, – Намедни – это Недавно конечно, но оно младше по времени чем Надысь. Надысь – действие, п’роизошедшее ‘раньше, чем Намедни. К п’римеру – Намедни это то, что было позавче’ра в обед, а Надысь – это то, что было поза-позавче’ра утром. Как Вы смели всё в одну кучу свалить? Это же совершенно ‘разные Недавно.
– Ой, тоже мне велика ‘разница, – лениво передразнил картавого коллегу верзила, не желающий признавать своего поражения.
– А что Вы д’разнитесь, что д’разнитесь, – вскипел коротышка, – «Мне стыдно за Вас, молодой человек. А ещё интеллигент!» Обиженно фыркнув, коротышка налил себе горячего чая и демонстративно удалился с поля боя.
Так, после очередного побоища, от души «помахав шашками и преломив немало копий», побросав стаканы с недопитым чаем, блюдца с вареньем, коробки со словами на столе, научное сообщество разбрелось по домам. Шерочка с Машерочкой тоже не стали задерживаться, заперли хранилище и ушли. Обычно такой халатности они не допускали, но тут особый случай, праздник, канун Нового Года. В воздухе сильно пахло хвоей, мандаринами и волшебством.
Сгустились сумерки. Наступила ночь. Волшебная ночь, когда чудеса встречаются на каждом шагу. Так оно и произошло в этот раз. Первым проснулся стол, зевнул и загундел недовольным басом: – Что это за дребедень тут на меня понаставили, что за безделушки? Я не для того был создан, чтобы на мне какие-то чашки-плошки расставлять?!
– Ой, простите, извините, – задребезжала посуда, – Мы солдаты, нас куда пошлют, там и стоим.
– Пардону просим, – забулькал чайник, – Нас чайников не спрашивают, мы завсегда в «горячей точке» службу несём, кипяток подаём, людей поим-кормим. Ложки разбрякались: – «Не виноватые мы», блюдца затренькали – «Не мы, не мы, не мы!»
– Да, цыц, Вы, стекляшки заморские, – басовито одёрнул посуду стол, – Тоже мне фарфор называется. Вы настоящего китайского фарфору и не видывали. Который был настолько тонок и звонок, что в него надо было печеньку макать, чтобы не полопался. И если постучать по нему серебряной ложечкой – он звучал как китайские серебряные колокольчики на ногах танцовщицы.
Стол и дальше бы разглагольствовал перед притихшей посудой, но его перебила стоящая у окна банкетка. Сладко позёвывая она томным голосом произнесла, – Ах, да будет тебе, что бубнишь как табурет некрашеный. Они-то в чём виноваты? Куда поставили, там и стоят. Тоже мне аристократ нашелся... Китайский фарфор династии Минь от династии Цинь он отличает. Ха-ха-ха! Забыл, где тот дуб рос, из которого тебя, да и меня тоже на фабрике смостырили? Во-во, на скотном дворе, как раз между конюшнями и туалетом, рос наш с тобой прародитель, – насмешливо продолжила банкетка, – Так что отцепись от посудин, старый ворчун. Давай лучше веселиться. Праздник на носу, а у нас ничего не готово.
Твоя правда, – согласился стол, – объявил себя свадебным генералом и зычно скомандовал:
– А ну ка плошки, чашки, коробки и коробушки, в ряд становись, кавалеры - подтянулись, дамы – улыбнулись. Зазвенел, задребезжал фарфоровый народ. Чайничек сахарницу на танец позвал, подстаканник рядом с блюдцем пристроился….
Стол внимательно осмотрел кабинет и спросил: – «А где наша фисгармония? Как без музыки править бал? Неужто ей срок службы вышел и ее списали в архив?». Стол гулко заухал над собственной шуткой, банкетка вторила ему низким контральто. Посуда устроила настоящее разноголосье, тренькая и бряцая кто во что горазд.
Откуда-то из тёмного угла кабинета раздались каркающий кашель и сиплые вздохи просыпающегося старика, – «Да здесь я, здесь, никуда не делся, сейчас клавиши проверю, педальки разомну, меха растяну и сыграю, – простуженным голосом ответил инструмент.
– «Ох-хохонюшки, хо-хо» – разохалась фисгармония, проведя ревизию своего организма, – «Си-Бемоль западает, а До-Ре-Ми – заедает, а Фа-Соль – клацает как зубы и не держит высоту звука. Ох старость не радость»
– Да, ладно тебе, расскрипелась старая перечница, – отвечала ей банкетка, – Давай играй свои гаммы, прочищай горлышко, народ праздника ждёт не дождётся.
Фисгармония как следует прокашлялась, прочихалась и вполне сносно начала наигрывать мелодии; поначалу фальшиво и гнусаво, но с каждым разом все звончей и веселей. Фарфоровая публика начала хлопать в ладоши и притопывать в такт музыке.
Но полноценных танцев не получилось. Большие коробки, стоявшие в центре стола на просьбы и команды, никак не реагировали. Они были немы, глухи и недвижимы. Стол поворчал, пофырчал, а потом как взбрыкнул лошадкой скаковой, да так сильно что чуть всех своих постояльцев в черепки не расколошматил. Жалобно запищали плошки, возмущённо зазвенели стаканчики, испуганно затарабанили ложечки и ножички.
– Эй, эй, уймись, угомонись, – остудила его пыл банкетка, – Брыканьем делу не поможешь, только навредишь. Коробки тяжеленные, вот и не двигаются. Срочно помощник нужен, да не простой, а с руками… ну или с лапами на худой конец… Только где ж такого удальца найти? А-а-а, придумала! Бонапартий, да, да, к тебе обращаюсь, быстро слез с меня кошка драная. Помоги нам, – с этими словами банкетка наподдала коту под зад. Боня грузно шлёпнулся на пол. Вскочил, с перепугу скребя когтями по полу попытался забиться под фисгармонию. Не тут-то было… Не поместился… Бонапарт позабыл, что, проведя в архиве несколько лет на хорошем питании, он подрастерял свою тощую фигуру и гибкость. После третьей неудачной попытки найти укромный уголок, Боня перевернулся на спину, закатил глаза и притворился мёртвым.
– Аха-ха-ха, – закатился ехидным смешком Кутузов, – Хорош охотник, нечего сказать. Говорящей мебели никогда не видел? Помогай давай, – Котя, до этого бесстрастно наблюдавший за происходящим с подоконника, спрыгнул и протопал прямиком к столу, не забыв по пути отвесить Боне увесистого леща по жирному загривку. Подойдя поближе, Котя дружелюбно потёрся пушистым боком о ножки стола, чем вызвал утробный смешок их владельца. После чего лихо перемахнул на банкетку, делая вид, что собирается как следует поточить коготки об истёртый бархат покрытия. Испуганно разохалась, разахалась банкетка, стол занервничал и двинулся на помощь своей подружке. Чашки повалились, ложки раскатились, блюдца зазвенели…
– Да шучу я, шучу, – с довольной ухмылкой успокоил присутствующих Кутузов, - Позвенели и хватит, – с этими словами он запрыгнул на стол, внимательно оглядев коробки попытался сдвинуть крышку с одной из них. Крышка не поддалась с первого раза. Кот навалился, поднажал плечом и чуть-чуть смог её сдвинуть. – Шевели булочками, –поторопил Котя Боню, – Давай! Дружно! Эх, навались! Пошла-пошла родимая, – натужно пыхтя, совместными усилиями крышка была сдвинута на край коробки.
В комнате повисла звенящая тишина, червяк спустившийся на паутинке с высоты своей полки, заглянул внутрь коробки. Там явно что-то хранится, но вот что это, и как это назвать, червяк, при всей своей учёности не смог… Нечто серое, бесформенное, пыльное – примерно так можно было охарактеризовать содержимое коробки… Червяк опустился как можно ниже, с трудом балансируя на кончике хвоста, он громко прокричал: – Эге-гей! Кто в теремочке живёт? Кто в картонном живёт?
Эхо повторило, усилило его крик, из темноты полетели клубы пыли. Чихая, откашливаясь, отплёвываясь на край коробки стали вылезать её жители. Выглядели они очень плохо, чумазые, непричёсанные, одетые в серые лохмотья. Болтая босыми ногами, они уселись на край коробки, огляделись и представились благородному собранию.
Я – Надысь, – тоненько пропищало Надысь. А я Намедни, – хриплым басом произнесло Намедни. А мы – Давеча и Таперича. Из коробки появлялись всё новые и новые существа. «А я, а я, а я» – загомонили они на разные голоса, представляясь и называя свои имена.
Среди всего этого гогота Стол еле-еле успел вставить свое веское слово: – Да тихо Вы все… угомонитесь. Пусть один из Вас отвечает. Вы кто такие?
– Мы забытые слова, – ответил один из жителей коробки, выглядевший чуть поярче и почище остальных, – Меня зовут Сей же Час, прошу с китайцами не путать, и меня еще используют в речи. Правда – сократили до Сейчас, но я не обижаюсь, смысл тот же. А некоторым из нас совсем туго приходится, – продолжил Сей же Час, – чем дольше их не вспоминают, тем быстрее они разрушаются и исчезают. Каждый день мы кого-то теряем. Мы живы только потому, что эти милые старички и старушки нет-нет, да и заглядывают сюда. Достают нас, изучают, мы для них не более чем музейные экспонаты и предмет их научных споров. Вот так и живем между Давеча и Таперича, – грустно пошутил Сейчас.
– Болезные Вы мои, – фисгармония испустила такой жалостливый стон, на таких низких, плачущих нотах он прозвучал, что банкетка испуганно скрипнув, отскочила в сторону, мимоходом сбив с ног кота Наполеона.
Боня зашипел, выгнулся дугой. – Смотри куда прёшь? – огрызнулся он на банкетку,
– Глаза разуй деревяшка! – Ах, ну надо же, какие мы нежные, – не осталась в долгу банкетка, – Сам смотри, глаза на попе.
Пока они препирались, Червяк спросил: – А что такое Давеча и Теперича? – Мы не что такое, мы кто такие, – обиженно произнесло одно из слов, – Вот я Давеча, а он – Теперича, – представил Давеча своего товарища. – Мы слова-определители времени. Я – определяю прошлое время, Давеча значит почти давно, но не недавно, а чуть подальше в прошлое… А Теперича, – вступил в беседу Теперича, – означает почти сейчас, но не совсем, а тоже чуть подальше во времени. – Вы, да, да Вы – обращаясь к Червяку, – Чувствуете эту разницу во-времени? Можете определить где Намедни, а где Надысь? – с ехидцой осведомилось у Червяка Надысь.
Червяк, совершенно запутался во временных хитросплетениях, смущённо молчал.
– Вот-Вот, – продолжило издеваться над ним Надысь, – Из-за таких грамотеев мы и гибнем. Привыкли эмоушенами пользоваться, всякие там Океюшки, да Чмоки-чмоки в обиходе. Короткие слова, короткие мысли, короткая память… Эх, а ведь были времена, никто никуда не спешил. Письмо руками писали, а не клавишами щёлкали. Неделю, не меньше, только тему письма обдумывали, новости припоминали, слова правильные подбирали и только потом к делу приступали.  Писали с чувством, с толком, с расстановкой. Сейчас не так, не успели слова нащёлкать – они уже у адресата, а ошибок-то, ошибок… Кто как понял, тот так и читает, кто как слышит, тот так и пишет. Срам один, – заключило Надысь.
Тут на авансцену выступило Намедни, до этого момента державшееся в тени своего старшего собрата, – Ты на него не обижайся браток, – примирительно сказало оно, обидно нам, что нас забывают и мы гибнем ни за грош, ни за копейку. На самом деле нас легко различить, эту разницу каждый может почувствовать, только не всегда объяснить может. Вот я к примеру – Намедни, это прошлое недавнее время, к примеру, это было вчера ближе к обеду. А вот Надысь – это тоже о прошлом, но раньше, чем Намедни, например это было вчера утром. Чувствуете разницу? Вроде всё было вчера, но время разное. Или Доселе, оно тоже временное, но граница времени от прошлого до настоящего момента. Мы такого доселе не видали – это означает, что у говорящего этого не было вплоть до текущего момента. Допустим, мы слона доселе не видали, это означает, что человек не был ни в цирке, ни в зоопарке до текущего момента. Я понятно объясняю? – поправив очки уточнило Намедни.
Притихшее сообщество, состоявшее из мебели, посуды и животных, согласно закивали головами. – Ну что уважаемые, я так понимаю, чаю не будет? Праздник отменяется? Или как? – деловито поинтересовался стол. – Или как, или как! – нестройно подхватили окружающие, – А делать-то что будем? – уточнил Кутузов, не прекращая наводить марафет – Может в кошки-мышки?
Играть в кошки-мышки общество не хотело, побоялись бока свои фарфоровые оцарапать, ручки-носики поотбивать. Задышала мехами фисгармония, замурлыкали коты, зашуршали слова, и внезапно осмелевший Червяк предложил – А давайте сказки рассказывать? Предложил, и убоявшись собственной смелости, взобрался повыше и спрятался среди книг.
Идея понравилась, но никто из присутствующих не обладал даром рассказчика. Мебель умела красиво стоять, посуда могла чай подавать, коты мурлыкать или мешаться под ногами, а червяк ползать и прятаться. Решили позвать в гости сказки и их главных героев: Бабу Ягу, Кощея Бессмертного, кота Баюна, Русалочку, Лешего, Кикимору...
Кутузов с Наполеоном быстро сбегали в соседнее хранилище и притащили книги. Одним мощным выдохом фисгармония сдула с них вековую пыль, а чашки и плошки подняли такой дребезг, что разбудили сказочных персонажей. Как настоящие медийные личности они появлялись сопровождаемые шумом, дымом, фейерверками. Одних Бабок Ёжек штук 40 выпрыгнуло, и каждая со своими Марьюшками, Гусями-Лебедями да Ивашками. Водяной появился, таща за собой большой чан с лягушками всех сортов и размеров; некоторые из них были в коронах или держали во рту стрелы. Кот Баюн пожаловал с гаремом восторженных кошечек и кучей говорящих отпрысков. Леший, прихлебывая мухоморовку, тащил под мышкой хихикающую Кикимору. Джин возник из ниоткуда с кучей разномастных ламп и Алладинов на коврах-самолетах. Табун Сивок-Бурок и Коньков Горбунков в клубах пыли промчался по столу, топча посуду и сея панику на своем пути. Следом за лошадьми поспешали ишаки Ходжи Насреддина, неся на спинах своих владельцев.
Не успела улечься пыль, поднятая копытами животных, как в помещении стало темно и страшно. Воздух, сгустился настолько, что казалось есть его можно, а не только дышать. Притихшая публика испуганно наблюдала за зарождающимся торнадо. Поначалу это был небольшой сгусток тьмы, медленно вращавшийся под потолком. Постепенно он набирал обороты, крутился все сильнее и сильнее, грозя затянуть в центр воронки кого-нибудь со стола. Смерч достиг своих максимальных размеров, грохнул раскат грома, молния ударила прямо в центр стола и рассыпалась каскадами искр. Ослеплённые, все зажмурились. А когда открыли глаза – то перед ними на золотом троне в бело-чёрных одеждах, богато украшенных перьями и стразами восседал ОН. Его Величество Кощей Бессмертный собственной персоной.
Общество замерло в немом восхищении на несколько минут. Самые молодые колдуньи от избытка чувств попадали в обморок. Даже смешливая Кикимора и та онемела от восторга. Леший поперхнулся мухоморовкой и скрипуче закашлялся.
Довольный произведенным эффектом Кощей, для своих Просто Кеша, встал с трона и присоединился к окружающим.
– Ба-а-а-а, Кеша, – протяжно пробасила Главная Ведьма, – Ну удивил, ну порадовал! Чисто Филипп Киркоров! – Баба Яга Костяная Нога заметила гневный огонёк в Кешиных глазах и осеклась. – Да куда этому Филе до тебя, он же ПростоФиля, а ты персона Number One, – не преминула щегольнуть иностранным словцом она.
Кощей, примирительно похлопав Бабаёжку по плечу, ворчливо осведомился – По какому поводу звали миряне? Почто покой мой нарушили? Планы мои злодейские порушили. Сижу себе, никого не трогаю, думу думаю, как миру навредить и людишек потравить.  Водой ли небесной Землю залить, Огнём-пламенем драконовым пожечь? А тут Вас нелёгкая принесла на мою Бессмертную голову. Учишь Вас, учишь деловой этике, ни фига толку нет. Надо ж было за месяц, или ранее, на приём ко мне записаться, челобитную по всем правилам выправить, через бесёнка-передастового подать.
– А, Вася мой где? Кис-кис-кис, Басилевс мой ненаглядный? Зайка моя, ты где сховался – спрятался? Иди ко мне душа моя, почешу тебе пузико, сливочек, сметанки домашненьких налью, – озираясь по сторонам, засюсюкал Кеша.
Кошачье племя, Боня и Котя, Баюн с чадами и домочадцами, услыхав что сливки со сметаною делить с каким-то Басей придется, выжидательно уставились на Кощея. – «Ну и где сметана, я Вас спрашиваю? И Бася Ваш кто-такой, породы какой?» - недоуменно замявкали они.
– Да, вот он я Хозяин – бухнуло нечто из темноты – Ты вели бесенятам своим, недомеркам плюшевым, слезть с меня. Они ведь паршивцы этакие трон на мне установили. Пошевелиться боюсь, чтобы Твою Светлость не потревожить.
– Ах Вы ж, шкодники какие, – Басеньку моего обижаете? – Да я Вас… испепелю, в пар превращу, пепел по ветру развею! На одну ладошку посажу, а второй прихлопну и мокрого места не останется – бушевал Кощей Бессмертный. – А ну ка Трон марш в угол. Покуда не надобен!
На глазах изумлённой публики трон зашевелился, начал распадаться на маленьких чертенят. Чертенята стройными рядами замаршировали в самый тёмный угол и буквально через несколько минут в углу комнаты стоял трон, недвижим как скала.
– Фу-х, – выдохнула Баба Яга, – Кеш, а Кеш, – обратилась она к Кощею, – Скажи на милость, ты зачем на мелкопузых номера понаписал? Потерять что-ль боишься?
– Да, не…– протянул Кеша, – потеряешь их как же, те еще липучки. Это же младшенькие, Тринадцатые они, ничего не умеют, всё путают. Этакий Кубик Рубика. Смотри как я их вымуштровал. Делай раз, – скомандовал он. Трон моментально перестроился в высокое кресло в стиле модерн. – Делай два, – с лёгким шумом из трона получилась высокая пирамида. – Делай три, – и пирамида превратилась в трон. – Как тебе мой Cheerleading? – Кеша довольно усмехнулся и пригладил несуществующие усы.
– Правда, больше 3-х позиций никак не запоминают. Я их и так и этак учил, и на Сено, и на Солому тренировал, и на горох ставил, ни в какую не запоминают. Тринадцатые, что с них взять…
Так бы и продолжал разглагольствовать Кощей Бессмертный, но его отвлекло кряхтение, шипение и пыхтение. На месте, где ранее стоял трон, потягивался и свивался кольцами Бася – огромный ручной дракон. Радуясь обретённой свободе движений Бася пыхнул огнём и перемазал сажей круглобокую Сахарницу.
– Безобразие, – возмутилась Сахарница, – я Вам тут не это, я Вам тут плевать мне в душу не позволю! Как посмел, меня, заслуженную Сахарницу, видевшую Самого Главного Академика Околовсяческих наук, запачкать, гарью покрыть. Позор на мою фарфоровую крышечку!
Надо отметить, Сахарница была весьма экзальтированной особой, вероятно из-за избытка сладкого внутри.
– Извините пожалуйста, – прогудел Бася, высунул язык и моментально умыл Сахарницу со всех сторон, даже крышечку дочиста вылизал, – Люблю сладенькое, – удовлетворённо констатировал он. – А можно я Вас ещё… того… этого… оближу? – спросил Бася, и не дожидаясь ответа так прошёлся языком по сахарнице, что она, ахая и охая волчком закрутилась по столу.
– А где мои сливочки со сметанкою? Ты обещал? – обиженно заявил Бася и сконцентрировал свой взгляд на Коте и Боне, – Усатые-полосатые захомячили?
Бася вытянув морду, тщательно обнюхал кошачьи мордочки на предмет криминального поедания сметаны и сливок. Не обнаружив криминала, Бася тяжело вздохнул, случайно подпалив кошачьи усы. Наполеон по своему обыкновению впал в кому и затих. Кутузов, напротив, выгнулся дугой, зашипел и прошёлся по Басиной физиономии когтистой лапой. А когти у Кутузова были что-надо, загнутые острые кинжалы, а не когти. И этими страшными ножами он бы точно распорол дракону морду, но змей был бронирован, поэтому видимых повреждений не получил. Тем не менее, Бася перевернулся на спину, задрыгал лапами и заплакал. – Ой, больно мне, больно. Спасите, помогите, ой беда-бедовая, голова-садовая. Ой плохо, мне плохо. Спасите-помогите, скорую зовите! – Всё дело в том, что, Бася, хоть и был огнедышащим ящером, внушающим страх, в душе был боязлив как первокурсница на тусовке выпускников.
Непрерывно жалуясь и подвывая, дракон подполз к хозяину, ткнулся в него мордой и затих. Умильно заглядывая в глаза Кощею, Басины глаза как бы просили отомстить за его погубленную молодость и раннюю гибель. Котя, очнувшийся Боня, и вся честная компания недоумённо переводили взгляд с Кощея на дракона и обратно.
Со словами – Хорош притворяться, – Кощей отпихнул своего питомца, подошёл к Бабе Яге со словами: – Ну что Старая, чем займемся? Есть еще порох в пороховницах, – и ущипнув Бабу Ягу за попу, с хохотом добавил – И ягоды в ягодицах!
– Ой, та ну тебе, Чахлик Невмирущий. Скажешь також, Ягоди в сiдницях. Те ж менi Злыдня Писюкатая – ни с того ни с сего Баба Яга заговорила на мове, – Это вон к ней обращайся, – кивнув на самую молодую ведьмочку, – исправилась она. – «У ней может и найдешь что надо, может и даст что ты хошь! Она у нас ещё баба-ягодка, намедни 45 веков минуло. Сам погляди, коль не веришь, нога только до колена деревянная»
Кеша подозвал молодку к себе поближе и лично удостоверился в неполном одеревенении её ноги. – Пожалуй ты ещё ничего, с тобой можно иметь дело. Заходи на рюмку чая, – милостиво пригласил Кощей, – Адрес подсказать или сама дорогу найдешь?
Ведьмочка, отчаянно строя глазки и смущённо хихикая – Ой, Кеша, может Басеньку своего за мной пришлёшь? Как в прошлый раз, помнишь? А то еще заплутаю ненароком, – томно проворковала она, одновременно намекая на прошлую встречу и предупреждая возможных соперниц – Место в сердце Кеши занято, и она на страже своих интересов.
– Покумекаем, – сказал Кощей, – Может и на Басеньке прокатишься. Кеша многообещающе подмигнул, хлопнул Ягишку пониже спины и отпустил ее восвояси.
– Ну так-с, напоминайте, зачем мы все сегодня собрались? Кто знает? – задал вопрос Бессмертный.
В комнате повисла тишина, никто не знал точно зачем они здесь находятся и что будут делать. Вдруг с верхней полки раздался тонкий голосок: – Я кажется знаю, это был Книжный Червяк. Он спустился на паутинке и откашлялся, – Я вот чего думаю. Мы сегодня здесь чтобы спасти забытые слова. Посмотрите на них повнимательней – они погибают и рассыпаются в прах, потому что их перестали использовать. А филологические диспуты и коллоквиумы наших милейших академических старичков и старушек для них капля в море. Давайте, в эту волшебную ночь будем пить чай и рассказывать интересные истории, любые, но обязательно с применением устаревших слов.
Все одобрительно зашумели, кто-то даже внёс предложение – научить попугаев старым словам, но после обстоятельного обсуждения вопроса от этого благоразумно отказались. Попугаев учить долго, слова могут не дождаться, да и нет птиц в нужном количестве, даже если привлечь ворон и пересмешников. Потом было выдвинуто предложение написать слова на барабанах, после чего подменить священные барабаны в буддийских монастырях. Ламы будут целыми днями крутить священные мельницы – словам на радость. Это предложение также сочли невыполнимым, хотя Бася до хрипоты доказывал, что все храмовые драконы его родня и закроют глаза на подмену барабанов. А сами ламы не заметят – они либо ищут путь просветления, либо уже в нирване. Нужно было что-то незаметное глазу с первого разу и неслышное уху. Спор разгорелся с новой силой. Горячий чай, поглощаемый участниками, только подливал масла в огонь. Чашки и стаканы сбились с ног, поставляя свежий напиток спорщикам. Сахарница, уперев руки в боки, вихрем кружилась по столу, мастерски раскидывая куски рафинада по плошкам.
– А если коты будут спасать слова? – произнес Наполеон довольно громко, смутился и тут же впал в привычный ступор. – Интересная мысль, – на удивление поддержал его Котя, – Без кота и жизнь не та!  Люди нас любят! Мы будем им в ухо песенки напевать, сказки сказывать, тихохонько мурлыкать. Они разнежатся и говорить с нами станут, а мы им слова в уши вкладывать будем. Вот завтра и начнём. Ты Боня своей Mon Cherочке уши промой, а я своей прочищу. Слова в обиду не дадим – от забвенья защитим!
Тут Сахарница возмутилась – А чем мы хуже! Мы посуда звонкая, музыкальная, будем слова ложечками по стеклу выстукивать. Люди сахарок станут размешивать – вот нам и повод постучать.
Весь фарфоровый народец звоном поддержал Сахарницу, чайники пообещали при закипании свистеть музыкально, напевая песенки с разными словами. Сказки и их герои станут каждую ночь сниться детям, нашёптывая свои истории.
Наступило серое утро следующего дня. Волшебство ночи растаяло как дым, а с ним исчезли герои сказок. Пришедшие на работу обе госпожи Архивариусы, обнаружили мирно спящих на банкетке Котю и Боню, на столе стояли недопитые чашки с чаем и картонные архивные коробки.
Убирая со стола весь этот кавардак, по привычке сетуя на забывчивость академических «девочек», Cher Ami предложила подружке: – Чаю хочешь? Холодного, прошлогоднего!
– Да ну тебя – смеясь ответила MonCher Ami, – В Новый Год со старым чаем не ходят. Лучше чашки чая может быть только рюмка кофе. Так что давай бери кофейник и топай за водой. А я пока кофейные зерна намелю.
Через полчаса обе Госпожи Архивариуса и их Мальчишка на побегушках, мирно обсуждая городские новости, пили ароматный кофе, с ликёрчиком, между прочим. Котя с Бонею, прикрыв зелёные глаза, тихо млели на коленях своих хозяек. Хозяйки почесывали их за ушком, а коты, громко мурлыкая, рассказывали свои кошачьи истории. И кто знает, что они там напевают? Может быть сказку про забытые слова и червяка, живущего в архиве?