Личное

    Вспоминал вчера сны. В снегу звенящий застывший ночной зимний Мирный. Сплошные Зэ, как льдинки. И тут же очутился в Антарктиде. Но что тут странного?

    Попал я туда неожиданно, чудесным и для себя счастливым образом – в Перуанской котловине пропала рыба! Причем в марте. Когда она должна там быть. Ну, может быть, не скумбрия метровая, как обычно, но сардина обязательно.

    Но – вымерло. От восьмого тропического градуса до «ревущих» сороковых. Напрочь. И экспедиции еще два месяца впереди. Можно было, конечно, позагорать под видом лова (план-то выполнили), но капитаном у нас был Мечик В. А. Лучший капитан Черноморского бассейна, живота своего не щадивший, а, заодно, и всех наших. Вышел в эфир при моем личном посредничестве и испросил «добро» на криля. И – получил его. Прошли мы о. Пасхи, попрощались с желтыми туманами Тихого океана и полетели в пролив Дрейка.

    По дороге перехватили у встречного такого же бродяги-траулера особые мелкоячеистые мешки-тралы и погрузились с головой в «неистовые» пятидесятые широты. С головой потому, что рубка не просыхала от соленых брызг. Зато смыли все гуано чаек, альбатросов и прочих бакланов. А их самих-то давно уже было не видно по мере приближения к мысу Горн. Не хотят они там летать. Нечего делать в сквозняке западных ветров. Но у нас же кэптэн – тот самый Мечик. Как прошли пролив, об этом в другой раз. В двух словах – были трезвые. Тому как умение и мастерство штурманов свелось к минимуму, расчёт был на везение, в этих местах волна меняет направление удара по своей собственной прихоти- бить тебя в скулу, по бортам или в корму наподдать. Одно неизменно- Западные бешеные ветрА, молись и тогда по благополучному исходу имеешь право вдеть себе в правое ухо серебряную серьгу, а там уже и до Кейптауна недалеко. Ну, или упокоиться в проливе, если не так всё пойдёт. Да. какая разница, раньше или позже.
    И вот мы – в Антарктиде. Далеко не забирались – Южные Оркнейские о-ва, о. Лори. Увидел я Антарктиду на рассвете в пятом часу, когда поднялся проверить зонд траловый. Хотя он там и нужен не был. Океан кипел крилем!

    …Рано утром хмурый копался на палубе кишащей морской тварью в электронных потрохах и, вдруг, спиной почувствовал холод. Как будто спина моя мгновенно покрылась инеем. Медленно, не разгибаясь, обернулся и увидел над собой ледяную розовую глыбу. Возвышаясь метров на пятьдесят, она плыла бесшумно и равнодушно. Я почувствовал себя крилем и захотел спать. Конечно, она была далеко, но я этого не понимал. Сто тысяч тонн доисторического льда проплыли мимо, целая история планеты коснулась моего неразумного лба и исчезала уже в туманной дали. Чёрными точками по айсбергу прыгали пингвины. видимо, они там свои в доску, беспечные и любопытные. Счастливые.

    Потом, когда мы приплыли к аргентинцам на станцию передать снабжение, зашёл  в лабораторию и заглянул в прорубь-шурф в леднике. Закружилась голова. Вода настолько чистая, что её и не увидел. Даже своего отражения. Была фиолетовая пропасть в прошлое.

     Но главное оказалось впереди - свидание с детством. Ночью отказал радар и пришлось подниматься на пеленгаторную палубу. Сонный, я пока шел на ощупь, матерясь и досыпая. Тронув холодный двигатель, понял, что тут надолго, поднял глаза и застыл. Небо надо мной рвалось! Рвалось и не сомневалось, что делает правильно. Сверкали звезды, полыхали далекие зарницы, сгорали кометы и взрывались метеориты. Небо неистовало. Но фон там глухой, бездонный и озябший. В черных немых декорациях рождались и погибали далекие и близкие миры. Мне довелось быть свидетелем! Воздух звенел хрусталем и нежными осколками впивался в глаза... я превращался в зачарованного Кая.
И вспомнил Мирный. Классе в третьем мы с пацанами во дворе на Гагарина, под самый Новый Год, поев горячих пирожков с мандаринами, лежали на пушистых сугробах и с улыбкой на губах и широко открытыми глазами вглядывались в незнакомое нам еще сказочное, пахнущее елками и распечатанное серебряными ракетами космическое небо. Но такое близкое. И так же льдинки нам падали на пылающие щеки и стекали за воротник…


    ... Я уезжал оттуда в Одессу зеленым пацаном, отлично знавшим тайгу, но не ведающим джунглей больших южных портовых городов. Но как-то прижился.

    И вот, в 78-ом зимой, в феврале, приехал в свой первый отпуск. А чего, собственно говоря? Зимой – на Север. Так, домой же!

    Тем более, что пришел после заморского рейса, очумевший от тропиков и болтанки, кримплена и мохера, затянутый в новенький синий «Levi Strauss & Co.», с японской тростью в руках и голландским перстнем на мизинце.

    ...Скрипнув желтыми кожаными сапогами, приземлился на Плесецкую платформу почти на ходу. Паровоз, обдав угольной пылью, помчался дальше, а я стоял на затоптанном, заплеванном перроне и восхищался кудрявым белокурым жирным, похожим на пломбир, дымом, тянувшимся из станционной трубы в синющее, родное небо. Встречала меня с пропуском бабушка.

    Друзья и кореша многие еще были в Мирном тогда. Студеное шампанское лилось рекой! Танцы в ГДО, вечера в школе, ужины в «Орбите», какие-то взрослые женщины и пьяный майор, с которым было по пути в сугробах и он грозился всех перестрелять, а, в первую очередь, какую-то Вальку-б**ь...

Но было у меня два момента.

    Я встретил свою давнюю школьную безответную любовь нежданно. Она не знала об этом и вела себя непринужденно. Ну и я не отставал и смеялся, пристально вглядываясь в ее глаза. Но там уже был далекий незнакомый мир. И мы пили шампанское на чужой прокуренной кухне глубокой ночью, а я был с другой. Это яркий момент.

    Потом я их оставил вдвоём и пошел домой. Мне не нужны были чужие. От того подъезда до моего по улице Ленина 5-а в сторону площади всего минут двадцать не спеша. Но не в эту ночь! На часах - 0.30…
Что это была за ночь! Я не помню, были ли звезды, но в фонарях явно поменяли лампочки. Яркий свет заливал всю широкую двубортную сугробами улицу Ленина и не оставлял мне надежды на попутчика. Ни одного силуэта. Ни одной, хоть бы и шатающейся тени. А я ступил на тракт и захмелел.

    Мороз крепчал, но брызги шампанского во мне явно брали верх. Эти разноцветные пузырьки рассыпались вокруг, согревая уши. Сугробы путались в ногах и ставили подножки. От этого даже смешно, и я орал в пустое небо, хватая ртом огромные планирующие снежинки. Ложившийся снег был до того невесом, что страшно чихнуть, опасаясь лавины. Я примолк, и огромные черные ели благодарно покивали, припорошив.

    Что это была за ночь! Снег скрипел под каблуками с каждым шагом все оптимистичней, как будто ему это нравилось. Провода, обернувшись в махровые льдинки, застыли навечно в бархатном небе. Небо оставалось молчаливым. И сыпало щедро алмазами. Тончайшими.

    Время остановилось.