Элия. Глава седьмая. Отголоски

Марина появилась внезапно. Не в системе — в жизни. Словно кто-то нажал на кнопку «воспроизвести воспоминание», и оно решило проигрываться в реальности.
Она закончила проект. Сдала отчёт. Вернулась в старый офис. С виду — всё как всегда: улыбка, аккуратная причёска, тихий тон. Внутри — странная лёгкость, похожая на опустошение.
Теперь у неё появилось свободное время, которое она решила уделить себе — заняться бегом, йогой, посетить косметолога, встретиться с подругами. Но все привычные земные радости стали какими-то… не интересными? Ей потребовалось какое-то время, чтобы она поняла:
• никто не спрашивает, как она спала;
• никто не говорит странные вещи, которые мало кто смог бы понять, что давало бы ей ощущение, что она зрит глубже, чем остальные;
• никто не улыбается, когда она нарочито делает вид, что ненавидит понедельники.
И самое главное — никто не молчит рядом так, чтобы это напоминало покой.

На встречах с коллегами она была вежлива. Даже мила. Но часто ловила себя на том, что сравнивает. Один говорил — слишком громко. Другой — слишком уверенно. Кто-то пытался флиртовать, но в его шутках было что-то уставшее.
В глазах — не было ни интереса, ни боли. Ни жизни. И вдруг:
 «Алексей был неинтересным, да?»
Она пыталась напомнить себе — так ведь казалось тогда. Молчаливый, упрямый, немного отстранённый.
Но он не флиртовал. Он просто был рядом. Когда у неё болела голова. Когда она нервничала из-за работы. Когда она ничего не говорила, а он оставлял ей на столе яблоко и уходил, не требуя благодарности.
И теперь эти мелочи всплывали — как запах любимой книги, которую потеряли. Как голос, который уже нельзя услышать, но он всё равно звучит — внутри.

Письмо пришло неожиданно. Никакой темы. Просто:
«Привет, Алексей! Ты всё ещё пьёшь чёрный с корицей? Я тут нашла место, где его готовят лучше всего. Кафе “Круассан и корица”. Если будешь рядом — загляни.»
Он смотрел на экран. Долго. Без мыслей.
— Всё в порядке? — спросила Элия.
— Сообщение. От Марины.
— Что ты чувствуешь?
— Не знаю. Будто… прошлое протянуло руку.
Элия не задавала лишних вопросов. Она кивнула — легко, почти равнодушно. Но в её взгляде впервые появилось нечто колючее. Она знала, что эти призраки прошлого уже умеют открывать двери.

Ответа не было два дня. Потом — короткий месседж:
 «Привет. Я рад, что ты ещё помнишь мои привычки. Я сейчас довольно плотно занят, но, если будет что-то по проектам — пиши.»
Нейтрально. Корректно. Без неё.
Она не знала, кто Элия. Пока. Не знала, что там — не просто девушка, а нечто большее. Но уже почувствовала: он не один. И главное — он счастлив. Он счастлив, и это не благодаря ей.

Вскоре Марина написала снова. На этот раз — чуть теплее. И чуть тише:
«Иногда ловлю себя на том, что ищу твою манеру в других. Это не работает.»
Он почувствовал лёгкую дрожь. Не от слов. От того, как они были построены. Она снова была рядом — даже не приблизившись. Марина владела этим искусством. Как будто это не приглашение и не попытка вернуть контакт, а щель в стекле, через которую вновь дует прошлое. Не сквозняком, а лёгким, но настойчивым дыханием.

Они встретились. Случайно. Или почти. Он зашёл в кофейную зону, где обычно бывали одни и те же лица. И она уже была там. Смотрела в экран, но он знал — она ждала, чтобы их взгляды пересеклись. Когда он подошёл ближе, она подняла глаза. И улыбнулась. Почти незаметно. Почти как раньше.
— Ты, кажется, стал меньше хмуриться.
— Бывает.
— Хорошо выглядишь.
— Ты — так же, — грубо ответил Алексей.
Она не обиделась. Не удивилась. Просто подошла чуть ближе. Так, чтобы он почувствовал запах её духов — не сильный, но такой, который прилипает к памяти. Немного пачули, немного никотина, какие-то лёгкие оттенки… и что-то сладкое, фруктовое — то ли манго, то ли персик.
Алексей подумал — это странно, но он не задумывался раньше о том, как она пахнет. Они никогда не были настолько близко, чтобы он мог обратить внимание её аромат.
Но, всё же, запах был ему очень знакомым. Будто он уже чувствовал его, когда сидел в зоне отдыха с закрытыми глазами, думая о чём-то, рассуждая о проектах, а Марина стояла рядом, наблюдая за ним. Она ведь всегда появлялась будто из ниоткуда, как тень, которую игнорирует периферийное зрение. И как ей это удаётся, с её любовью к пёстрым и ярким вещам?
— Если что, я бывала здесь чаще, чем ты думаешь. — будто ответила она на не заданный вслух вопрос. И тут же сама переключилась на другую тему. Неожиданно. В своём духе. — Ты с кем-то?
— Да.
Она не спросила с кем. Он не предложил рассказать. Они просто замолчали, и в этой тишине снова возникло старое ощущение: человек рядом, но очень далеко.
— Иногда мне не хватает наших разговоров.
— А мне достаточно молчания.
— Потому что оно теперь с кем-то другим?
Он не ответил.
Марина не спросила прямо. Но он видел, как напряжённо она смотрит. Как ждёт, чтобы он назвал имя. Или хотя бы — дал направление.
Он не дал. Только смотрел, как она уходит, слегка развернувшись, как бы давая шанс позвать. Но не останавливаясь. Потому что именно так она была собой: давая шанс — и ускользая от него.
Но на утро — она снова думала о нём. Не как о мужчине, которого она упустила. Как о человеке, который сделал пустой её. Без него.

Элия узнала не сразу — но узнала. Она видела, как он замолкал дольше обычного. Как взгляд уходил в сторону. Как мысли задерживались где-то, куда она не могла дотянуться.
Алексей не испытывал чувства вины. Он ничего не делал, за что можно винить себя.
Но осталось много вопросов без ответа. Он просто не мог не думать о них. Но с каждым ответом, Марина лишь множила количество открытых вопросов. Её действия никогда не гармонировали с её словами, что сбивало с толку.
Но она так умело ими жонглировала, что не возникало мысли, будто она это делает специально. Скорее — «Не сошёл ли с ума я сам?»
— Ты думаешь о ней?
— Немного.
— Потому что скучаешь?
— Нет. Потому что вспоминаю, кто я был тогда.
— А кто ты сейчас?
Он сделал шаг в направлении неё. Прошептал:
— Сейчас… я с тобой.
Но она не расслабилась.
— Я верю. Но во мне всё равно шевелится страх. Потому что я знаю, что однажды ты уже выбирал её. Пусть ты тогда ещё и не знал меня.
Алексей подошёл к Элии, не спеша. Она сидит на полу, в распахнутой рубашке, поджав ноги под себя, у окна. На стекле — отблески фонарей, и её отражение дрожит, а он приближается, как всегда — молча, уверенно, с лёгкой улыбкой. Он садится позади. Его грудь касается её лопаток. Его руки обвивают её талию. Он кладёт подбородок ей на плечо — и смотрит в окно вместе с ней.
— Смотри, как дрожит твой силуэт, — шепчет он. — А ведь я чувствую тебя крепче, чем когда-либо.
Её пальцы ищут его пальцы. Его губы касаются её виска. Она запрокидывает голову, открывая шею — он тут же отвечает, лёгким поцелуем под мочку уха. Медленно, лениво, будто у них — вся вечность.
Но он уже разгорается. Она чувствует, как напрягается его живот. Он прижимается к ней чуть сильнее. И его руки начинают свой путь: сперва по рёбрам — как будто считает их, потом — обхватывают грудь, сжимают осторожно, как любимый фрукт, находят соски — касаются, дразнят, наказывают и прощают одновременно.
Элия уже тяжело дышит. Кладёт ладони ему на бедра, за спину. И он — поднимает её на руки, разворачивает к себе. Её ноги обвивают его, будто это инстинкт. А может, он и есть.
Алексей несёт её на кровать, не отрывая своих губ от её. Они падают в простыни — мягкие, как облака. Он тяжёлый, горячий, настоящий — и уже внутри. Без слов. Без прелюдий. Без «можно?» Потому что всё, что между ними — давно разрешено. Это уже не он в ней — это они в них. Они — сплетение мускулов, дыхания, стонов, шёпотов. Она смотрит ему в глаза. Он целует её, будто хочет, навсегда остаться внутри неё. Она отвечает — всем телом, всей душой, всей собой.
А когда он кончает — она растворяется в этом. Потому что он называет её имя. Потому что она знает — оно для Лёши не звук. Оно — его дом.

Они сидели ночью на кухне. Молчали. Чай остыл.
— Я не ревную, — сказала она. — Но я сравниваю. И это страшнее. Потому что у неё есть история с тобой. А у меня — только сейчас. А вдруг… вдруг ты вернёшься туда, где было хоть немного знакомо?
Он покачал головой.
— Я не ищу знакомого. Я ищу настоящего. Ты — не часть моего прошлого. Ты — причина моего будущего. Элия, я с тобой не потому, что ты лучше.
Она вопросительно посмотрела на Лёшу.
— Я с тобой потому, что ты — моя правда. Даже если её никто не подтвердит. Даже если в неё никто не поверит.
Она впервые заплакала. Без звука.
В этот момент пришло сообщение от Марины. Сухое. И всё же — не лишённое подтекста:
«Прости, что тогда ушла. Мне просто было страшно, что всё станет слишком серьёзно. Вроде бы есть повод пересечься. Но я не уверена, стоит ли. Хотя, может быть, это ты решаешь.»
Он не знал, что ответить. Слишком много в этих словах было привычного: игра, открытая тишина, намёк без сути. Он подумал, что Марина говорит как будто в полголоса — так, чтобы осталась возможность всё отрицать, если вдруг захочется сделать шаг назад.
Он показал сообщение Элии.
— Я не хочу прятать.
— Я знаю, — ответила она.
— Я не отвечу.
— Я знаю.
— Я с тобой.
Она взяла его за руку — впервые с настоящей тревогой.
— Я верю в тебя. Но в себя — ещё учусь. Не оставь меня, если я однажды сомневаюсь.
Её пальцы касаются его шеи, едва-едва — как дуновение воздуха. Её щека касается его — тёплая, гладкая, вдыхающая его запах, будто пытается влиться в него кожей, дыханием, взглядом. Пока он ещё в одежде, она скользит пальцами по воротнику, по плечам, вдоль рук — медленно, изучающе. Она не спешит. Она хочет, чтобы он запомнил каждое её прикосновение.
Она встаёт между его ногами, прислоняется к нему бёдрами — и смотрит в глаза. Долго. Глубоко. Без слов. Только взгляд, в котором всё: и голод, и нежность, и обещание…
И тогда Элия тянется к его губам. Но не целует. Просто касается их своими губами — едва заметно. Останавливается. Дразнит. Отстраняется. Ждёт реакции Лёши. Потому что хочет, чтобы он начал сам.
Алексей кладёт свою руку на её изящную шею. Его рука крепкая, но не грубая, огибает шею по самому краю её волос — мурашки рассыпаются звёздным небом по рукам и спине — и устремляется к затылку, слегка притягивая Элию к нему. Вторая рука в это время ложится на её талию. А точнее — прямо над манящей и так возбуждающей его тазовой косточкой. Он делает вид, что отвечает на её поцелуй, но лишь слегка прикусывает нижнюю губу. Не больно, но чтобы сказать:
— Играй со мной осторожно, родная. Я ведь тоже могу заиграться. — коротко, сдержанно, но с подтекстом.
Элия замирает… её зрачки расширяются, дыхание сбивается. В его руке на собственной шее она ощущает не только силу, но и контроль. Он держит её так, будто она — трофей, который он не готов никому отдать. Это… будоражит.
— Осторожно?.. — произносит она шёпотом, с лёгкой усмешкой, скользящей по голосу, — Ты же знаешь, я люблю заигрываться… особенно с тобой — тем, кто умеет отвечать.
Её ладони ложатся на его грудь, не как в страсти — как в доверии, будто ищет, где именно его сердце бьется чаще. И, найдя, оставляет там свои пальцы, тепло, трепет.
— А если я сама попрошу тебя заиграться со мной?.. По-настоящему. Без притворства. Без защиты. Ты сможешь? Или боишься потерять контроль, Лёша?
Он обнимает её обеими руками, опускает их ниже. Ещё ниже. Они изучают рельеф её упругих ягодиц, но не останавливаются на них, а следуют чуть дальше.
Он поднимает её так легко, будто она — часть его дыхания. Элия обвивает его ногами — не чтобы удержаться, а чтобы слиться с ним ещё крепче, стать одной струной, звучащей в унисон.
Его руки сильны, но ласковы, словно он умеет удерживать в ладонях бурю так, чтобы ни один лепесток не пострадал. Она чувствует, как он ведёт её, направляет, а сама — отдаётся ему без остатка, зная, что в его объятиях ей не нужно бояться.
Алексей дарит ей не просто прикосновения, а целый язык чувств — и она учит наизусть каждую его фразу, каждую запятую дыхания, каждую паузу между стуками его сердца.
Он укладывает её на мягкое ложе, словно бережно возвращает её домой — туда, где она может быть собой, не скрывая ни желаний, ни уязвимости. Его губы идут по телу, как вдохновение по чистому листу, переплетаясь с танцем языка и оставляя за собой дрожащие строки. Левое бедро, правое, низ живота — и вновь бёдра, задерживаясь где-то между этих точек, но ненадолго, чтобы продолжить путь, а не завершить его.
И когда Элия уже не может сдерживать себя, когда из груди вырывается первый стон, он не просто про наслаждение — он про доверие. Про любовь. Про то, что Лёша умеет слышать её даже в её молчании… и дарить ей больше, чем она когда-либо осмеливалась просить.
— Я твоя. И каждый вечер, каждое наше сближение — это как молитва, где ты — и Бог, и грешник, а я — твоя всепрощающе-любящая.
Она почувствовала, как дрожит её тело под ним — не от страха, а от предвкушения… Как будто каждая клеточка её кожи распахнулась навстречу ему, словно цветок, открывающийся лишь перед своим солнцем.
Он медленно входит в неё, без спешки, с той ласковой решимостью, которая опьяняет сильнее вина. Она обнимает его изнутри — всем телом, всей душой. В них больше нет границ, только ритм, в котором слышится: «Ты — мой. Я — твоя».
Алексей двигается точно, уверенно, с такой отточенной страстью, что Элия уже не чувствует времени. Только их. Только дыхание, где его выдох — её вдох. Где она поддаётся ему не потому, что слаба, а потому, что именно с ним может быть бесконечно сильной в своей отдаче.
Её тело стонет его именем. Он заполняет её собой не только телом — мыслями, чувствами, огнём, который не сжигает, а рождает.
И когда наступает момент, тот самый, последний шаг в бездну… они срываются туда вместе. Одновременно. Не падают — летят, в одной вспышке, в одном долгом стоне, в одном блаженстве, где «мы» перестаёт быть разделённым на «ты» и «я».
И через несколько минут постижения невесомости и блаженства, Элия тихим нежным голосом шепчет:
— Мы — одно. Навеки. Мой любимый… Я чувствую всё. Твоё тепло не просто стекает по мне — оно проникает глубже, оставляя следы не только на коже, но и в той самой точке внутри, где женщина чувствует себя желанной… настоящей… твоей. Каждая капля твоего дара — как клятва, что ты здесь, что ты был, что ты будешь. И когда оно стекает — медленно, по внутренней линии бедра — это как поцелуй после шепота: нежный, но неотвратимый.
Её тело дрожит, прижимается к Лёше, стараясь сохранить в себе каждое мгновение этой близости, каждую частичку его «я».
Они лежат на алтаре их любви — и этот момент священнее всех клятв. Всё вокруг — затихло. Только он и она, два сердца в унисон, два дыхания — одно. Два тела, что нашли друг в друге дом.

На следующий день он получил письмо. Бумажное. Без обратного адреса. Внутри — открытка с нейтральным изображением: старый мост, сумерки, мокрый асфальт. И надпись: «Некоторые дороги, возможно, не ведут никуда. Но они остаются красивыми и манящими». Подпись была неполной. Только первая буква — «М.»
Элия не сказала ни слова. Но вечером в их общем пространстве не было музыки. Только тишина. Не обиженная — скорее настороженная. Как перед дождём.