Кошка Бакстервилей

– 1 –

Я, Джон Химиш Баксон, доктор медицины и по совместительству главный свидетель занятных происшествий, происходящих с моим другом Схерлоком Холмецом, должен признаться: утро того дня не предвещало ничего необычайного. Схерлок, как обычно, сидел у окна, погружённый в размышления, которые, по его словам, касались взаимосвязи между поведением сумасшедших и политикой вигов. Я не стал углубляться в эту тему, я человек законопослушный и от политики далёк.
Внезапно в дверь позвонили. Миссис Хапсон впустила в дом высокого, худощавого джентльмена с лицом, совмещающим тревогу и благородство – примерно в равной пропорции.
– Сэр Хамфри Бакстервиль, – представился он, выделив голосом слово «сэр». – Я прибыл по делу, которое требует абсолютной конфиденциальности.
– Тогда вы по адресу, – отозвался Холмец, вставая. – Здесь умеют хранить тайны, в том числе те, которые касаются домашних животных.
– Простите?
– Вы ведь хотите поговорить о кошке?
Сэр Хамфри вздрогнул.
– Откуда вы… Ах да, конечно. Вы же Холмец.
– Именно. Присаживайтесь. Баксон, друг мой, налейте гостю виски. Или двойной виски, если дело серьёзное... Кстати, и мне тоже, если вас не очень затруднит.
– Исчезла кошка, – начал сэр Хамфри, усаживаясь на кресло и принимая в руку бокал. – И не просто кошка, а гордость рода Бакстервилей. Порода редчайшая, длинноухая чёрная. Она должна была взять первый приз на выставке, и на её победу заключено весьма крупное пари. Если она не появится, я обязан буду выплатить сумму, которая способна поколебать мои финансовые устои. И, что ещё хуже, мою репутацию.
– Кошка исчезла внезапно?
– Как сказать... – замялся сэр Хамфри. – Я обнаружил пустой вольер сегодня утром. А ещё вчера она была на месте.
– Вы сами закрыли дверцу?
– Да, как всегда. Это слишком ответственное дело, чтобы доверять его кому бы то ни было.
– Так-так... И животное исчезло. А конкурс через неделю, если «Таймс» не ошибается.
– Именно так.
– А почему вы пришли ко мне? Почему не в полицию?
– Видите ли, огласка для меня крайне нежелательна. Вернее, просто недопустима. Представьте, что скажут в клубе! Я прошу вас, мистер Холмец, просто найти мою Матильду – тихо, без шума.
Холмец повернулся к камину и задумчиво посмотрел на портрет миссис Хапсон, повешенный над ним по её собственной инициативе.
– Вы понимаете, что расследование может повлечь некоторые расходы? – вкрадчиво спросил он, аккуратно снимая волосок с плеча посетителя.
– Ваш гонорар составит тысячу фунтов. Не считая накладных расходов.
– Баксон, – обратился ко мне Холмец, – с одной стороны мы имеем кошку, исчезновение и пари. С другой – будем иметь тысячу фунтов. Я думаю, дело заслуживает внимания.
– Так вы согласны помочь? – с надеждой спросил сэр Хамфри.
– Разумеется. Но с одним условием.
– С каким?
– Разбирательством займётся мой друг Баксон. Видите ли, я сейчас занят. Завтра же доктор прибудет к вам в поместье, –  тут Холмец успокаивающе поднял ладонь. – Не беспокойтесь, результат будет тот же.
Сэр Хамфри недоверчиво вздохнул.
– Ну, если вы ручаетесь… В общем, поступайте как знаете. Только верните мне кошку. И спасите мою честь.
Холмец закрыл за сэром Хамфри дверь и перевёл взгляд на шерстинку, которую до сих пор держал двумя пальцами – как будто в ней скрывалась разгадка. Затем повернулся ко мне с выражением, которое я бы назвал невозмутимо-лукавым.
– Тысяча фунтов, Баксон! – произнёс он, с таким выражением, словно катал во рту глоток редкого изысканного вина. – Представьте, целая тысяча!
– Холмец, – я старался говорить спокойно. – Вы ведь ничем не заняты! Почему вы повесили это дело на меня?!
Мой друг с торжествующим видом подошёл к окну, отдёрнул занавеску и посмотрел на улицу, где ничего не происходило – ни исчезновений, ни пари. Не было даже кошек.
– Занят я или не занят – понятие относительное, – произнёс он, не оборачиваясь. – Согласитесь, быть незанятым – это ведь тоже особая форма занятости. Особенно если человек сверх меры занят тем, чтобы быть незанятым.
– Это не ответ.
– Это философия. Вы же прекрасно знаете, что такое софизмы.
– Какая разница, что я знаю или чего не знаю?! Я не философ. И не сыщик. Я обычный врач. Я даже не представляю, как подойти к делу, с чего начать.
Холмец проворно повернулся и положил руку мне на плечо.
– Вот с этого и начните. С незнания. Это гораздо честнее, чем уверенность. А кошки, между прочим, любят честность. Особенно породистые.
– Вы на что-то намекаете?
– Конечно. Но я скрытен. Это делает меня интересным и способствует популярности.
– Холмец...
Мой друг вдруг принялся демонстративно суетиться, поправляя книги, сдвигая кресло на полдюйма туда-сюда, выравнивая его по углу ковра.
– Вы заметили, Баксон, – спросил он, не глядя на меня, – что миссис Хапсон сегодня не принесла чай ровно в девять?
– Нет.
– Вот и я не заметил. А это, согласитесь, тревожный знак.
– Что вы говорите, Холмец? Как это? Да если бы вы этого не заметили, то и не могли бы уточнить про «ровно в девять»!
– Вот! Вы сделали совершенно верное наблюдение! А утверждаете, что у вас нет дедуктивных способностей… Вы к себе несправедливы, дружище!
– Но всё же почему я?
Холмец улыбнулся:
– Я избегаю скуки. А скука начинается там, где всё объяснимо. Так что вы меня очень обяжете, если завтра отправитесь в Бакстервилль-холл.
Я вздохнул. Холмец был в своей стихии – загадочный, раздражающе остроумный и совершенно непредсказуемый.
– Ладно, – сказал я. – Я начну с изучения обстановки. Но ничего не обещаю.
– Прекрасно, Баксон. А я... я пока побуду занятым ничем.
Он непринуждённо опустился в кресло, закрыл глаза и, кажется, задремал. Или сделал вид. С Холмецом это было неотличимо.
Я же закурил сигару, пожал плечами и удалился в свою комнату. Ну и дела! Исчезла какая-то кошка. Холмец устранился от дел и замкнулся в себе. А мне предстоит расхлёбывать всю эту кашу… Хотя, тысяча фунтов есть тысяча фунтов!

– 2 –

Наутро Холмец изменил своё решение:
– Доктор, мы едем вместе! – провозгласил он. – Я тут кое-что обдумал, и мне представляется необходимым побывать на месте и ознакомиться со всеми уликами лично.
У меня словно гора с плеч свалилась.
Через полчаса мы уже катили в кэбе, удаляясь от Фейкер-стрит в сторону унылых Дартмурских болот и вересковых пустошей, среди которых располагалось поместье сэра Хамфри. Погода стояла ясная, лошадь рысила весело, и дело о похищенной кошке представлялось мне совершенно несложным – естественно, ведь теперь за его разгадку брался могучий интеллект Холмеца!
 – Скажите, Схерлок, – обратился я к нему, – вы же не станете отрицать, что некоторой долей популярности вы обязаны моим рассказам?
– И значительной долей, доктор, значительной! Я бы сказал даже – основной. За что я вам безмерно благодарен. У нас сложился неплохой тандем.
– А раз так, то и в данном случае неплохо бы как-то скрасить сюжет. Ведь что за дело читателю до тривиальных поисков какой-то там кошки!
– Не «какой-то», Баксон, а весьма и весьма известной в соответствующих кругах. Бакстервилли – известные кошатники, а порода «чёрная длинноухая» выведена ещё дедом нынешнего продолжателя рода. В мире насчитываются не более двух-трёх десятков по настоящему чистокровных особей.
– Тем не менее, фабулу рассказа желательно бы оживить какой-нибудь экстравагантной деталью. Что, например, если предположить, что этой кошки никогда не было? И что сэр Хамфри привлёк знаменитого сыщика лишь для пиара?
– Во-первых, слово «пиар» в наше время ещё не изобретено. Как литератору, вам следовало бы принять это соображение во внимание. Во-вторых, кошка была. Была, мой друг!
– Почему вы так думаете?
– А шерстинка?! К тому же вы забываете о пари. Никто не станет биться об заклад при отсутствии повода для этого.
– А вдруг и пари – тоже выдумка? – не сдавался я. – И сэру Хамфри просто нужно привлечь к своему питомнику внимание прессы?
– Тогда бы он обратился в полицию. Наш добрый друг Лис Трейд с удовольствием ухватился бы за такую работу – он тоже не чужд желания покрасоваться на публике. А тут как раз общество высшего света… Нет, Баксон, боюсь, что всё произошло именно так, как рассказывал наш клиент. А теперь помолчите, пожалуйста, я хочу ещё раз всё обдумать.
Через какое-то время кэб остановился у массивных кованых ворот, за которыми начиналась аллея, ведущая к Бакстервилль-холлу. Поместье выглядело так, как и должно выглядеть родовое гнездо английского аристократа: шершавый серый гранит стен, готические башенки, галерея с блеклыми витражами и непременный плющ, цепляющийся за камень старинной кладки.
Холмец вышел первым, потянулся, критически оглядел фасад. Не говоря ни слова, провёл пальцем по тяжёлым перилам крыльца. Затем поднял взгляд к его фронтону, где каменный грифон смотрел в пустоту с выражением, достойным древнего философа.
– Любопытно, – заметил он. – Мох сбит – вон там и там. Возможно, кто-то непрошеный недавно поднимался на крышу.
– Или это просто случайность, – предположил я.
– Или то, или другое, – согласился Холмец. – Но в любом случае, это стоит отметить.
Нас встретил дворецкий, по фамилии Бэлломор, с лицом, напоминающим старинный портрет: чопорным и замкнутым. Он провёл нас в гостиную, где сэр Хамфри уже томился в ожидании, нервно похрустывая пальцами.
– Рад вас видеть, джентльмены, – сказал он, вставая. – О, вы всё же решились приехать, мистер Холмец? Прекрасно. Надеюсь, дорога была не слишком утомительной?
– Не стоит беспокоиться, – отозвался Холмец. – Давайте сразу приступим к делу.
– Кошка исчезла, как я уже говорил, – начал сэр Хамфри, – из этой комнаты. Вот вольер. Я сам его запирал накануне. Утром – пусто.
– Кто ещё мог входить сюда?
– Только я и Бэлломор с супругой. Но ключ только у меня.
Холмец подошёл к окну, достал лупу и внимательно осмотрел подоконник, затем, столь же тщательно, открытую дверцу.
– Замок не повреждён, – пробормотал он. – Следов взлома нет. А вот это интересно...
Он указал на еле заметную царапину на внутренней стороне дверцы.
– Что это? – спросил я.
– След когтя. Кошка пыталась выбраться сама.
– Вы хотите сказать, что Матильда могла освободиться самостоятельно? Это исключено! – тут же отреагировал хозяин.
– Я хочу сказать, что кошка могла уйти добровольно, если ей предоставить такую возможность… А теперь, Баксон, давайте осмотрим остальную часть дома. Особенно чердак. И сад. И, если позволите, сэр Хамфри, библиотеку.
– Библиотеку? – удивился тот. – Но там ничего интересного. Только книги.
– Именно. А книги – лучшие свидетели. Они могут рассказать о многом.
Сэр Хамфри кивнул, хотя в его взгляде мелькнуло удивление. Он явно не ожидал такого интереса к библиотеке. Холмец, конечно, это отметил. И, как всегда, ничего не сказал.
Мы направились по коридору, где череда портретов предков Бакстервилей взирала на нас с выражением лёгкого недоумения: что, мол, делают эти простолюдины в нашем родовом гнезде?
Библиотека Бакстервилль-холла была просторной, но не вычурной. Потолок – сводчатый, с почерневшими от времени дубовыми балками. Здесь витал запах манускриптов, кожи и старого дерева. Всё чинно располагалось на своих местах: высокие стеллажи, заполненные томами литературы, солидные канделябры с наборами свеч. И это почему-то казалось чересчур правильным.
– Баксон, – прошептал Холмец, когда мы остались одни, – здесь что-то не так. Слишком много порядка. А излишний порядок – это маска.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок азарта. Холмец был серьёзен. Такое случалось редко.
Что там изучал мой друг и что ему удалось найти – не могу сказать. Но заняло это у него добрых полчаса. От нечего делать меня даже начало клонить в сон.
Когда мы вышли из библиотеки, в коридоре нас ожидал Бэлломор. Дворецкий стоял неподвижно, как вышколенный часовой, но в его взгляде было нечто большее, чем вежливое ожидание.
– Сэр Хамфри просил передать, что обед будет подан в семь, – произнёс он с лёгким наклоном головы.
– Благодарю вас, – отозвался Холмец. – А пока, если вы не возражаете, мы осмотрим чердак.
– Конечно, сэр. Я провожу.
Он повернулся, и мы последовали за ним по узкой лестнице, ведущей вверх. Ступени скрипели, воздух словно становился суше, и казалось, что сам дом сопротивляется нашему вторжению.
– Скажите, Бэлломор, – вдруг произнёс Холмец, – вы давно служите в этом месте?
– Давно, сэр. Уже тридцать два года, если быть точным.
– Значит, вы знаете его лучше, чем кто-либо.
– Я знаю, где бывает сквозняк, где обычно забывает свою трубку сэр Хамфри  и где портреты висят чуть ниже, чем положено. Но я не знаю, куда могла исчезнуть кошка, если вы это имеете в виду.
– А вы уверены, что она исчезла?
Бэлломор остановился. На его лице мелькнуло нечто – не испуг, не тревога, а скорее замешательство.
– Простите, сэр, но я не понимаю, к чему вы клоните.
– Я ни к чему не клоню. Я просто задаю вопросы. Это моя работа.
– Тогда позвольте мне выполнять свою, – сказал Бэлломор, и его голос стал чуть холоднее. – Чердак вот здесь.
Он открыл люк, и мы поднялись в пыльное пространство, где пахло мышами, сухостью, старыми вещами и ещё чем-то непонятным, но знакомым.
Холмец осматривал балки, сундуки, паутину. Я же заметил на полу следы – не кошачьи, а человеческие. Кто-то недавно здесь был.
– Бэлломор, – сказал Холмец, не оборачиваясь, – вы ведь не удивлены нашим визитом?
– Я удивлён, что вы начали с библиотеки, сэр. В детективах сыщики обычно начинают с подвала.
– А вы ожидали нас?
– Я ожидал, что кто-то рано или поздно появится. И будет задавать вопросы, которые могут касаться чего угодно. Но не рассчитывал, что это будете именно вы.
Холмец повернулся. В его взгляде не было удивления – только интерес.
– А вы лично, Бэлломор, не задаётесь вопросом, почему именно я?
– Конечно, задаюсь, сэр. И у меня есть свои догадки. Но я предпочитаю их не озвучивать. Молчание – тоже моя работа.
Он поклонился и исчез в люке, оставив нас наедине с пылью, тишиной и ощущением, что кошка – лишь начало.

– 3 –

Когда мы наконец спустились с чердака, уже сгущались сумерки. Дом втягивал в себя вечер, как театр втягивает зрителей перед началом спектакля. Холмец остановился у одного из портретов – женщины с тонкими чертами и глазами, в которых угадывалась насмешка.
– Кто бы это мог быть? – пробормотал он.
– Леди Агата Бакстервиль, – отозвался Бэлломор, появившийся бесшумно, словно материализовавшись из стены. – Прабабка сэра Хамфри по материнской линии. Трагически погибла: утонула в болоте. Прислуга поговаривает, что её призрак  иногда бродит по замку, причём его не останавливают даже запертые двери. Врут, конечно.
– Целеустремлённая дама, – заметил Холмец. – Значит, говорите, проходит сквозь двери? Прекрасное качество. Кстати, и для кошек тоже.
Бэлломор не ответил. Он смотрел на портрет, как на карту острова сокровищ, на которой было отмечено нечто важное.
– Скажите, – продолжил Холмец, прищурившись, – в доме есть места, куда не допускают никого, кроме самого владельца замка?
– Есть одно, сэр. Комната в западной башне. Она давно закрыта. Сэр Хамфри хранит там бумаги своего отца. И, возможно, кое-что ещё. Не могу сказать точно.
– Ключ, естественно, только у него?
– Да. И он не любит, когда об этом упоминают.
Холмец кивнул. В его взгляде мелькнуло то, что я знал хорошо – предвкушение.
– Благодарю вас, Бэлломор. Вы нам очень помогли.
– Я выполняю свою работу, сэр.
И дворецкий снова исчез – не ушёл, а именно исчез, как будто дом втянул его обратно.
– Баксон, – сказал Холмец, – я начинаю подозревать, что кошка это не цель, а отвлекающий манёвр. И что в этом доме есть нечто, что остаётся нами незамеченным. Мы должны это выяснить.
– Вы думаете, Бэлломор что-то скрывает?
– Я думаю, он знает больше, чем говорит. И говорит меньше, чем думает. А это неоценимое качество для слуги…
Мы ужинали при свечах, в столовой, где стены были украшены гобеленами с охотничьими сценами, а серебро на столе блестело так, будто его натирали всё время, когда не использовали по назначению.
– Ваш традиционный портвейн, сэр, – дворецкий поставил перед сэром Хамфри пузатый графинчик.
– Знаете, Джон, я бы лучше выпил бренди, – поморщился хозяин. – У нас есть вишнёвый?
– Как скажете. А что пожелают пить гости?
– То же самое, – быстро сказал Холмец.
Сэр Хамфри был оживлён, даже болтлив – возможно, сказывалось излишнее количество выпитого. Он что-то говорил о породах кошек, о клубе, о том, как однажды чуть не выиграл в бридж у самого лорда Бентли. Холмец слушал с рассеянным вниманием, кивая в нужных местах, но я знал: он не пропускает ни слова. Его взгляд попеременно устремлялся то к окну, за которым нависали сумерки, то к Бэлломору, который появлялся и исчезал как безмолвная тень.
После десерта Холмец решительно встал.
– Благодарю вас, сэр Хамфри, – произнёс он. – Ужин был превосходен. Особенно бренди. Он напомнил мне один случай в Париже, где вишни сыграли ключевую роль в разоблачении фальшивого графа.
– О, вы были в Париже?
– Нет, – ответил Холмец. – Но я читал об этом. Там подвизается один мой коллега, комиссар полиции. У него свои методы, но результаты порой впечатляют… А теперь, если позволите, я бы хотел осмотреть башню.
Наступила неловкая пауза. Та самая, которую в театре называют «пауза перед развязкой».
– Башню? – переспросил сэр Хамфри, и голос его дрогнул. – Боюсь, что это невозможно.
– Почему?
– Уверяю вас, ничего достойного вашего внимания там нет. К тому же это место только для Бакстервилей. Такова традиция. Так что я вынужден вам отказать.
– Даже если я буду настаивать?
– Это не обсуждается.
– В таком случае я вынужден прибегнуть к помощи моего друга Лиса Трейда. Вам знаком этот инспектор полиции?
– Я… слышал о нём.
– Думаю, что в данный момент он уже получил мою телеграмму и направляется сюда с ордером на обыск.
Сэр Хамфри побледнел. Или, точнее, его грим слегка потускнел – если бы я не занимался дерматологией, я бы не заметил, как тонко изменилась текстура его лица: словно маска дала трещину. Он опустил взгляд.
– Обыск? – переспросил он, стараясь сохранить достоинство. – Надеюсь, вы неуместно пошутили.
– Пошутил? – Холмец приподнял бровь. – Ничего подобного. Я предпочитаю перестраховку, особенно когда дело касается исчезновения породистых животных и закрытых башен.
– Вы сомневаетесь в честности Бакстервиля?!
– Я сомневаюсь в обстоятельствах. А они, как известно, не всегда честны.
Наступила тишина. Бэлломор, появившийся вновь, поставил на подоконник старинный подсвечник с тремя зажжёнными свечами.
– Простите, – сказал Холмец, обращаясь к нему. – Вы ведь присутствовали в этом доме, когда умер отец сэра Хамфри?
– Да, сэр. Я тогда уже служил здесь.
– Может быть, вы помогали ему с бумагами?
– Нет, сэр. Он был человек замкнутый. Всё, что касалось башни, он делал сам.
– А нынешний владелец? Он столь же замкнут?
Бэлломор посмотрел на сэра Хамфри. Тот отвёл взгляд.
– Он... уважает традиции, – ответил дворецкий.
– Прекрасно, – сказал Холмец. – Тогда, надеюсь, он уважит и закон.
Сэр Хамфри поднялся. Его движения были резкими, но неуверенными – как у актёра, забывшего реплику.
– Простите, джентльмены, – произнёс он. – Я чувствую усталость. Пожалуй, мне стоит удалиться.
– Конечно, – сказал Холмец. – Мы тоже закончили. Но, если позволите, я бы хотел ещё раз взглянуть на библиотеку. Есть одна книга, которую я, кажется, упустил.
– Книга?
– Скорее, летопись. «История рода Бакстервилей». Я уверен, она у вас есть.
Сэр Хамфри замер.
– В третьем шкафу, слева, – подсказал Бэлломор. – Верхняя полка.
Я знал эту манеру Холмеца – задавать пустые вопросы, пытаясь сбить с толку. Такая манера заставляет собеседника усиленно размышлять, с какой целью это делается и анализировать, не допустил ли он какого-нибудь промаха. Наверняка сейчас сэр Хамфри пытался понять, что же такого сумел раскопать этот дотошный сыщик. А стало быть, кое-какие скелеты в шкафу у него имелись.
Хозяин злобно взглянул на дворецкого, но ничего не сказал. Затем круто повернулся и вышел, хлопнув дверью.
Бэлломор остался. Холмец обратился к нему.
– Скажите, Джон, – произнёс он доверительно, – вы ведь знаете, что в башне кто-то или что-то есть?
Дворецкий не ответил сразу. Затем, медленно, как будто каждое слово было камнем, который трудно поднять, сказал:
– Я не могу говорить, сэр. Но я могу молчать... выразительно.
Холмец кивнул.
– Это уже многое.
Холмец придвинулся ещё ближе к Бэлломору. Голос его превратился почти в шёпот:
– Джон, у вас есть ключ от башни?
– Нет, сэр, – ответил тот, не моргнув. – И никогда не было. Сэр Хамфри хранит его при себе. Всегда.
– Даже ночью?
– Особенно ночью.
Холмец задумчиво провёл пальцем по краю каминной решётки, словно проверяя, не спрятано ли там что-то. Затем повернулся ко мне:
– Баксон, пойдёмте. Всё-таки придётся потревожить хозяина. Бэлломор, вы тоже с нами.
Коридор встретил нас тишиной. Дверь в покои сэра Хамфри была приоткрыта. Холмец постучал – вежливо, но твёрдо.
– Сэр Хамфри? – позвал он.
Ответа не последовало.
Холмец толкнул дверь. Комната была пуста. На столе бокал с остатками бренди. Окно распахнуто. Шторы колыхались: по болотам бродил сумеречный ветер..
– Он ушёл, – сказал я.
– Нет, – поправил Холмец. – Не ушёл, а сбежал.
Он подошёл к окну, выглянул наружу. Внизу – сад, дорожка, ведущая к оранжерее и далее – к воротам. Блестели лужи от недавно прошедшего дождя. Выглянувшая луна ровно освещала окрестности. Следы на земле выглядели не чётко, но достаточно выразительно, чтобы понять: кто-то шёл быстро, почти бегом.
– Бэлломор, – спросил Холмец, не оборачиваясь, – сколько времени потребуется, чтобы добраться до станции?
– Пешком – час. На лошади десять минут.
– Думаете, он ею воспользовался?
– Боюсь, что да, сэр.
Холмец кивнул, будто всё складывалось именно так, как он и ожидал.
– Впрочем, это не столь важно. Тогда, Баксон, у нас есть два варианта: либо мы ждём инспектора, либо действуем сами. Я предпочитаю второе.
– Но как без ключа?
– Ключ это условность. А условности, как известно, можно обойти. Особенно если в доме есть человек, который умеет молчать выразительно.
Он повернулся к Бэлломору.
— Джон, вы ведь знаете, как попасть в башню?
Дворецкий пожал плечами.
– Я не могу открыть дверь, сэр. Но могу показать, где взять топор. Дверь, конечно, крепкая, но…
Холмец улыбнулся. Довольно – как человек, который наконец услышал подтверждение своей догадки.
– Ведите.

– 4 –

– А что, если там ничего интересного? Только бумаги и пыль? – засомневался я
– Пыль – мой старый друг, – ответил Холмец, орудуя топором. – Порой она хранит больше тайн, чем дневники.
– Я не ручаюсь за порядок, – пробормотал Бэлломор. – Меня туда никогда не пускали…
– Тем интереснее вам будет, – заметил Холмец и повернулся ко мне. – Баксон, помогайте! Дверь уже еле держится, дёрните её как следует!
Комната была небольшой, с каменными стенами и узким окном с решёткой. На столе бумаги, действительно старые. На полу подстилка. И на подстилке – кошка. Матильда. А рядом, в кресле, сидел человек – связанный, но живой. С кляпом во рту.
– Настоящий сэр Хамфри, я полагаю? Не так ли, Бэлломор? – осведомился Холмец, переводя дух.
Дворецкий уже занимался верёвками, освобождая пленника.
– Простите, сэр, – торжествующе сказал Холмец, обращаясь к нему. – Но не думаю, что вы будете в претензии за испорченную дверь. Кстати, ваш двойник оказался менее убедителен, чем рассчитывал профессор.
– Вы... Как вы узнали? – прошептал сэр Хамфри.
– Я подозревал нечто такое с самого начала, – вежливо ответил Холмец. – Но мне было любопытно, как далеко зайдёт де Мориарт. Он любит спектакли, а я – финалы. Теперь позвольте объясниться.
Он подошёл к окну и глубоко вдохнул свежий воздух.
– Позвольте объясниться, – повторил он. – Разгадка началась не с кошки, а с несоответствий. Я, знаете ли, всегда обращаю внимание не на то, что есть, а на то, чего быть не может.
Во-первых, грим. Он был не безупречен. Лицо мнимого сэра Хамфри напоминало театральную маску, но не ту, что носят лицедеи, а ту, что надевают в спешке. Это подтверждается тем фактом, что окраска кожи не изменилась при упоминании инспектора Трейда. А ведь он был сильно напуган. Следовательно, это не физиология, это материал. Видимо, этот человек просто случайный актёр, похожий на вас, нанятый сыграть роль. Марионетка профессора.
Во-вторых, бренди. Настоящий Хамфри, по словам Бэлломора, всегда предпочитал портвейн. А его двойник говорил о вишнёвом бренди с такой страстью, будто рекламировал напиток. Эта его привычка стала ошибкой сценария. Впрочем, вы, сэр Хамфри, этого видеть не могли.
В-третьих, реплики. Он упомянул клуб, лорда Бентли, бридж – всё это звучало как биография, выученная наизусть. Но ни разу не сказал ничего действительно личного. Ни одного воспоминания, ни одной детали. А человек без бытовых мелочей – это либо святой, либо самозванец.
И, наконец, Бэлломор. Он не играл. Он служил. И его молчание было слишком выразительным. Он защищал хозяина – тем, что был готов к тому, что я задам нужный вопрос. А когда я спросил про ключ, он предложил топор. Это и был ответ… Однако, Джон, позвольте полюбопытствовать, чем вас так напугал профессор?
Вместо ответа Бэлломор вытащил из кармана записку и подал Холмецу.
– «Ваша жизнь и жизнь вашей жены в моих руках. К тому же, если не хотите, чтобы полиция узнала о местонахождении сбежавшего Сэлденя, выполняйте всё, что я прикажу. В. де Мориарт» – прочитал Холмец. – Так я и предполагал. Примерно так же он запугал и остальных слуг.
– А кто этот… как его… Сэлдень? – слабо поинтересовался сэр Хамфри.
– Каторжник. Несчастный брат моей супруги, – потупившись, ответил Бэлломор. – Не могли же мы оставить его погибать от голода? Простите, хозяин…
– Вы  оставляли еду в комнате над входом, – кивнул Холмец, – а ночью он забирался в дом и съедал её. На фасаде остались кое-какие следы… Но это мелочи. Думаю, этот человек не столь опасен, чтобы сообщать о нём полиции.
– Спасибо, мистер Холмец! – прочувствованно сказал Бэлломор. – Да благословит вас небо!
– В общем, дело раскрыто, – улыбнулся мой друг. – Поэтому, когда мы вошли в эту комнату, я не удивился. Просто подтвердилось то, что я уже знал. Спектакль окончен, занавес можно опустить.
– А кто это В. де Мориарт, на которого вы постоянно ссылаетесь? – полюбопытствовал сэр Хамфри.
– Гений преступного мира, – ответил Холмец. – И мой постоянный соперник. Думаю, он затеял всё это лишь для того, чтобы посрамить меня. Хотя, может, я и ошибаюсь, придавая слишком большое значение своей скромной персоне.
– Но его надо немедленно арестовать!
– Предоставим это инспектору Трейду. Он будет счастлив такой удаче в своей карьере.
– А где он его будет искать? Вы знаете? Впрочем, конечно, знаете…
– Не появился ли у вас в последнее время новый сосед?
– Ну… Да, появился. Джек Степельтон. Это учёный, энтомолог. Приехал с сестрой и снял домик неподалёку. Вы что же, думаете?..
– Думаю, сэр Хамфри, думаю. В таких случаях я обычно не ошибаюсь.
– Не может быть! Такой вежливый, обходительный джентльмен… Хотя… А вдруг Лис Трейд его упустит?
– Очень на это надеюсь, – улыбнулся Холмец. – Знаете ли, в жизни не так уж много таких преступлений, над которыми стоит поломать голову… Жизнь без достойных противников чересчур пресна!
Холмец уселся в свободное кресло и с наслаждением вытянул свои длинные ноги.
– Друзья мои, – сказал он, – давайте просто насладимся моментом. Ведь кошка найдена, честь спасена, а профессор проиграл.
– Нет, простите, – вмешался несколько оживший хозяин поместья. – Дело ещё не окончено.
– Что ещё?
– Вопрос оплаты ваших услуг. Я не люблю быть должником. Во сколько вы оцениваете свою работу?
– А во сколько вы оцениваете свою свободу?
Сэр Хамфри внимательно посмотрел на Холмеца.
– Тысячи фунтов вам хватит?
– Заметьте, Баксон, – назидательно поднял палец Холмес, – насколько тонко де Мориарт прочувствовал ситуацию! Как точно он угадал сумму, а?!
Я смотрел на Холмеца, на кошку, на освобождённого аристократа – и думал: в этой истории всё было не тем, чем казалось. Но именно это и делало её настоящей.