Друзья

   
В летнем кафе у вокзала его окликнул мужчина: «Игорь Николаевич, не проходите  мимо, причаливайте к моему столику и вливайтесь». Голос, вообще-то знакомый, принадлежал грузному начинающему лысеть мужчине. Судя по выпитому пиву – а передним виднелись уже три опустошенных бутылки – тот сидел здесь уже не менее получаса. 
– Простите, но мы, кажется, не знакомы.
– Ой, ли. Как педали велосипедам крутить в одной команде, так друганы, а как пивка вместе попить, так сразу  и не знакомы!
– Сашка, ты ли это? Сколько лет не виделись. Как забурел-то ты, и не узнать. Со спортом, ты, видимо, завязал, килограммчиков поднабрал, – на одном дыхании выдавил Игорь Николаевич, падая на пододвинутое друганом  кресло.
– Да и ты, вроде  бы не очень похудел.
– А как же, спортом я теперь только по газете занимаюсь: что? где? когда?. А тренировки у меня теперь только с пивком, но не слишком часто. –Игорек, закажи-ка ты  себе пару бутылочек, да и на меня можешь парочку заказать, денежку я отдам.
– Да уж ладно, небось, и так переживу столь неожиданный расход.


Официант принес пиво, и не две бутылки, а четыре: понял, что задушевный разговор у друзей будет долгий. Сашка удовлетворенно кивнул официанту в знак благодарности.
– Ну, теперь мы готовы, – обрадовался он, открывая очередную бутылку. – А вот раньше, когда пиво в кружках подавали, процесс пития лучше был: на широкий край кружки сольки посыплешь немножко – красота и вкуснота! А сейчас проза: тонкие фирменные стаканы «Сибирская Корона» не присолишь. В итоге красиво, изящно, но не так вкусно.
– Да ты поэт, прямо-таки, парень.
– Да уж, таким уродился. Ну, рассказывай, что, где, как жизнь устроил, – деловито приступил к расспросам Сашка.

– Да, старичок, давненько мы с тобой не сидели за пивком, да за доб-рой беседой. – Игорь деловито утвердился на скрипучем стульчике и сдул пенную шапку с фирменного стакана. – Каждодневная суета заедает, а иногда бывает так важно излить свои печали близкой душе. Мы же с тобой в школе «не разлей вода» были, даже внешне были слегка похожими. Единомысленники, одним словом. А тут почти не видимся даже, последний раз лет пятнадцать назад встречались, да и то на бегу: ты куда-то торопился.
– Это точно, всегда тороплюсь куда-то. Суета заедает, и вся жизнь стала какой-то неспокойной. Потеряли мы опоры в жизни. Раньше трудовая деятельность, стабильная работа служили опорой. А сейчас нет уверенности в том, что завтра будет работа, и, стало быть, будет, чем завтракать. Одно слово – революция.
– В школе нас учили, что революция – это благо, а мы знаем теперь, что любая революция – это всеобщая беда. Наши соотечественники сдуру уничтожили свое вполне достойное государство ради призрачной мечты о сверх справедливости. Ан нет ее, не бывает и быть не может.
– Я так думаю, что наша последняя революция вообще не ради справедливости была, не для людей. Подобного в истории не бывало. Эта революция была для «номенклатуры». Слыхал о такой?
– Читал что-то, да не очень понятно.
– Был такой историк, Михаил Восленский. Недавно мне давали на ночь его книжку почитать, в Мюнхене изданную. Так и называется: «Номенклатура». Он описал наше общество в СССР как общество диктатуры «партийной номенклатуры». То есть,  на всех постах рулят жизнью людей партийные верхушки. Это плохо, конечно, потому как партийная верхушка не по деловым достоинствам выстраивается, а по партийным нормативам. То есть по личной преданности. Но это еще полбеды. Сегодня эта классическая партийная номенклатура, постарев, заменяется номенклатурой комсомольской. Это их детки повырастали и требуют своего места под солнцем.
– А чем же это плохо? Комсомольцы – молодая кровь, молодая энергия.
– Да тем и плохо, что комсомольская верхушка – это паразиты, ничего не умеющие делать, кроме как водку пить да девок, пардон, трахать. Да еще нас, обалдуев на демонстрации гонять. Так что уж этим-то подонкам ключи от государства вручать никак нельзя. Беда будет.
– Да что это мы сразу о смысле жизни, да все в траурных тонах, философы хреновы. Ты-то как определился по жизни?
– У кого что болит, тот о том и говорит, так что это все нормально, – рассудительно произнес друган. – Эти мыслишки меня никогда не отпуска-ют. Но ты прав, давай лучше о своих достижениях по жизни. Начинай ты, старичок.


– Что рассказывать? – начал Игорь Николаевич. – Помоложе был, все бежал куда-то, торопился, все чего-то хотел достичь, но не достиг ничего. А последние годы жизнь стала размеренной: работа, семья, сын седьмой класс заканчивает. Квартиру получили в Дзержинском районе, но новый адрес тебе не смог сообщить, поскольку твоего адреса не знал, кстати, и до сих пор не знаю. 
– И что же, жизнь твоя серой оказалась, как штаны пожарника, светлых моментов в жизни у тебя не было? Ни в жисть не поверю.
– Ты прав, это у меня спросонья ворчливое настроение. Нет, конечно же, были и светлые моменты, этакие лучики, и немало их было.
– Так вот с них и начинай.
– Я долго по стране метался, я же геологический факультет в Томске завершил. С геологическими экспедициями по Нижней Тунгуске лазили. Бокситы искали.
– Это по Угрюм-реке шишковской, что ли?
– По ней, по матушке, а также и по притоку ее, Подкаменной Тунгуске. По ней, пожалуй, даже больше по ней. Красоты неописуемые. Охота, а главное, рыбалка отменная. Тайменя брал на 15 килограммов, а хариуса и ленка – не меряно.
– Ну и как, пополнил копилку страны новым месторождением?
– Нет, ничего путного мы так и не нашли, и поиски прекратили, партию перевели в Саяны. А тут завлаб наш с известным вулканологом познакомился, с профессором Мархининым Евгением Константиновичем. У того теория родилась о том, что жизнь на Земле возникла благодаря вулканам. В пеплах извержений вулканов он всегда находил аминокислоты – эти кирпичики белковой жизни. Мало того, в подтверждение этой гипотезы он в своей лаборатории  смоделировал синтез четырех этих кирпичиков. Наш шеф проникся этими идеями, загорелся и они с ним даже совместную программу начали по изучению термальных источников на Курилах.
– На Курилах? Почему?
– Так Курилы постоянно «курятся», шансов найти «кирпичики миро-здания» выше. Вот так лаборатория наша также и вулканологией занялась, включилась, так сказать.
– Курилы – так это же погранзона, как же вам это удалось?
– Верно, просто так туда попасть невозможно. Мы через Лубянскую площадь командировки оформляли. Да ты учти: мы же вместе с мировой величиной, с профессором Мархининым едем в экспедицию. В результате я оказался, на острове Кунашир. Заросли гортензий, звон цикад. Травы почти нет, зато все поросло бамбуком. На всех тропинках змеиные шкуры.
– Змеиные? Врешь!
– Ну, не змеиные, а полозов шкуры после линьки. Их там уйма, но они вроде наших ужей, не ядовитые. С непривычки страшновато, но привыкаешь быстро. Интересно все, но мне сразу стало ясно одно: чужая это земля, чужая природа, не наша.
– Все равно отдавать Курилы японцам не будем, – перебил захмелевший, но настроенный патриотично Сашка.
– Нет, конечно, такие красоты и нам и самим нужны, тем более что и кровушкой русской они щедро политы. Так вот, на Кунашире я вместе с этим профессором  даже в жерло вулкана Тятя-Яма слазил, который извергался в 75-м году. Кратер у него небольшой, менее ста метров в диаметре, да и в глубину также, около сотни метров. Не глубоко, но все еще жарко, градусов 60-70. Воняет всеми оттенками серы, хотя и два года прошло с извержения.
– И не страшновато было?
– Нет, ничуть, – раздухарился также захмелевший Игорь. – Извержение-то было без лавы, один только пепел. Почти все ручьи засыпал, зараза, куда рыба обычно на нерест ходила. Идешь по ручью – как бегун по гаревой дорожке, только хруст стоит.
– Повезло тебе с этими Курилами, – завистливо вздохнул Сашка.
  – Да, на Кунашире все забавно было, – продолжил выступление поймавший кураж  и нашедший благодарного слушателя Игорь. – В речке одной, местные ее Ночкой называют, веришь-нет воды нет, одни спины торчат: горбуши ход начался. Так вот, о нашей первой рыбалке.  Мы с десяток рыбин словили, уху быстренько заварганили. Так проводник наш, Геша, обругал нас, неучей с большой земли. «Уху испортили бестолковые, спинки у рыбы не едят, мясо там – трава. Только брюшки годятся в пищу, они нежные, жирные». И правда, даже наши псы спинки есть не стали.
– А что это за «источники термальные», которые вы обследовали?
– Геологи их сольфатарами называют: из скалы бьет струя воды и пара в смеси с сернистым газом и сероводородом. По мощности они бывают разные: от малехоньких, до громадных струй. Японцы на таких сольфатарах чистейшую серу добывали: просто накрывали эту струю чугунком, и за пару месяцев он весь зарастал серой.
– А зачем она, чистая сера?
– Говорят, в полупроводниковую промышленность идет, я не уточнял.
– А вот ты слышал, что у пива одна неприятная особенность есть, – загадочным тоном неожиданно произнес Сашка.
– Понял, все понял, – тут же согласился Игорь, теряя понемногу свой энтузиазм. – Видишь, вон там, вдалеке тройка кабинок стоит – это биотуалеты. Я сейчас, погоди… Вот, я жетончики взял на кассе, держи – и пойдем.
– Вот это сервис, раньше такого не было.


Вернувшись за столик, друзья сменили тему разговора.
– Давай-ка, Саня, про свое житье-бытье, а то я все время захватил без спросу. Дай только волю мне – я часами могу рассказывать.
– Да я и не против, рассказчик ты классный, а я слушать люблю.
– Нет, с меня хватит, давай теперь ты.

– Да рассказывать-то особенно и нечего, – начал свое повествование Александр. После школы обосновался я на Кузбассе, потому как там заработки выше. Это меня брательник двоюродный сагитировал. И впрямь, с первого дня на шахте я получал вдвое больше, чем мог бы получать на заводе, не имея профессии. Но я окончил вечерний горный техникум, стал механиком горных машин и механизмов. Тяжеловато было, но выдержал. А через пару лет завербовался на Север, в Норильск.
– А что это такое? Где? – оживился Игорь. – Ничего о таком городе не слышал.
– Да, это закрытый город в Заполярье, на Таймыре. Это самый крупный в мире среди заполярных городов. Металлургия: медь, никель, и конечно, горные работы. Так что я вполне к месту пришелся. Попал туда по знакомству, это не просто, даже очень не просто: граница. Могу сказать только: по прилету туда пассажиры в самолете еще проходят пограничный контроль.
– Так, где же там граница? Верст этак за двести к северу, небось? – удивился Игорь. – А что там, охранять, кроме «белого безмолвия»? Куда бежать?
– Может и так, не я границы рисую, и не я порядки устанавливаю.
– Расскажи хоть немного об этом крае.
– Город сам большой, жителей тысяч за сто, наверное будет.
– Быть не может!
– Мо-о-жет! У нас в Союзе все может быть.
– И почему же это не афишируется? Почему об этом не говорят?
– Думаю, потому что строили город заключенные, в основном – политические, и в большинстве из Ленинграда. Ученых много, профессуры, медиков. Комбинату гигантскому очень скоро потребовались узко направленные специалисты в большом количестве, поэтому там даже техникум открыли. Кстати, в этом техникуме преподавал академик А. А. Баландин. Мировая величина в области катализа, но также «зек». Так что, интеллектуальный потенциал, как сегодня говорят, в Норильске собрался огромный. Для примера: когда в сорок третьем, перед Курской битвой, поставки дизельного топлива на Таймыр упали почти до нуля, норильские «зеки» под руководством Баландина за три месяца (!) спроектировали (!) и построили (!) установку для производства «дизельки», то бишь – солярки. Уму непостижимо! Никто в мире такого сделать не может. Всю войну и еще несколько лет Норильск жил на «своей дизельке». Так что своя «соляра», или «дизелька» – это  один из предметов гордости норильчан, и далеко не единственный.
– А как же доставляли «зеков»?
– На первых порах – исключительно по Енисею. Для их разгрузки порт выстроили в поселке Дудинка, огромный даже по нынешним меркам. Очень интересный порт, проектные решения удивительные. Уровень Енисея в паводок поднимается выше 10 метров, поэтому все основные конструкции порта поднимаются вместе с  водой, ползут, так сказать, на берег по специальным направляющим. А начинает падать вода – и все переползает вниз. Да, так про «зеков» твой вопрос был – из Дудинки их всех по этапу пешкодралом.
– Наверное, гибло много этих несчастных?
– Это уж точно, но сколько-то доходило до лагеря, который, кстати, им еще предстояло построить и оснастить. Условия для них были очень суровые: как же враги народа. Газеты таким вообще немедленной смерти требовали. Кстати, знаешь, почему комбинат носит имя куратора норильского проекта Завенягина Авраамия Павловича?
– Конечно, не знаю, я и фамилию-то эту слышу впервые.
– Осмотревшись на месте, он распорядился выдавать зекам в качестве источника белка селедку. По крайней  мере, так благодарные старожилы Норильска говорят.
– Страшные вещи ты говоришь, даже не верится, что такое могло быть.
– Такие страшные времена были. Но выжившие не сломались, напротив, стали творцами в буквальном смысле. В результате Норильск стал собранием новаций. Изобретенная здесь защита дорог от заносов имеет оригинальную конструкцию, и дороги не переметает даже в сильные метели. А расположение домов с учетом преобладающих ветров, а организация коммунальных служб. А транспорт? Вряд ли где еще в Союзе автобусы ходят минута-в-минуту. А здесь всем необходимо поддерживать высокий темп работ. Дисциплина здесь поддерживается высочайшая еще со времен НорильЛага. Иначе нельзя: Север не прощает расхлябанности.
– А сам город прилично выглядит?
– Еще как! Ленинградские архитекторы центр города пропитали духом Ленинграда, я полюбил его с первой минуты.
– Это чувствуется с твоих слов.
– Все в этом городе – труженике необычно и удивительно. Веришь ли, в Норильске создан специальный цех снегоборьбы – за зиму вывозят несколько миллионов тонн снега.
– Вот это масштабы!
– Так и производства масштабы гигантские. Несколько миллионов тонн руды в год проглатывают печки комбината и помимо металла выдают миллионы кубометров ядовитых газов. Собственно, город Норильск – это и есть металлургический комбинат, и все здесь подчинено металлу. Почти весь никель страны, более половины меди, меди – отсюда. А весь палладий, половина золота и платины – в деньгах это более половины всей продукции, и ее можно вывезти на двух самолетах, как шутят норильчане. Вот что такое Норильск сегодня.
– А с экологией как? При таких масштабах швах, наверное?
– Это уж точно, когда ветер в сторону города, то дышать нечем. Достаточно сказать, что Союз наш ежегодно платит Канаде десятки миллионов долларов штрафов за «потраву» их лесов.
– Как это?
– Да вот так, дымы Норильска к ним через Северный полюс летят до самых Великих Озер.
– Не может быть!
– Может, да еще как!
– А природа как?
– Природа прекрасна. Во-первых – город расположен в окружении гор, правильнее – сопок. Это какой-то островок среди тундры. Раз зимой я летел дневным рейсом и наблюдал интересную картину: белая пустыня тундры вдруг обрывается перед этим островком. Далее идет лес, ну не такой гигантский, как в Сибири, но все-таки лес! Не карликовые березки, а высоконькие, метров по 15-20 сосны. Это Талнахская котловина.
– Наверное, охота там интересна?
– Охоты я не любитель. Ходил зимой с ребятами на куропаток – не зацепило. По весне там мужики на оленей ходят, по-моему – браконьеры. Здесь пролегает миграционная тропа оленей, с учетом этого даже специальные «ворота» делают в трубопроводах, чтобы многотысячные толпы этих животин могли пройти на север. Тут их мужики и стреляют, а некоторые типы с перепоя их даже молотками бьют. Но это не по мне, это не охота, а убийство. Я больше по тундре лазил, по озерам, когда мой отпуск не совпадал по срокам с отпуском супруги, я оставался на отдых «на Северах».   
– И что делал в тундре?
– Да рыбачил в озерах, что же еще. А тундра летом, скажу я тебе, кра-соты неописуемой, вся цветет, и краски пышные, как будто природа торопится успеть до зимы завершить то, что ей положено. Прерасна тундра, только гнуса полно, аж звон стоит в воздухе.


– А народ какой в Заполярье? От нашего отличается?
– Конечно. Люди здесь необыкновенные, на большой земле я таких редко встречал. Край суровый, зимой ниже сорока с ветерком, а Норильчане шутят: «ветерок у нас всегда и со всех сторон». А летом, полярным днем, круглые сутки под тридцать, но уже «плюс». Люди здесь приветливые, отзывчивые, внимательные друг к другу, сплоченные суровым климатом. Да по-другому здесь и нельзя: в одиночку погибнуть легко, поэтому люди друг за друга держатся. Сразу в глаза бросается мощная сплоченность людей. На материке такого нет.
– На материке?
– Так северяне называют большую землю, всю страну, то есть. А что? Они ведь фактически в изоляции живут, кругом тундра. И что интересно: край богатейший: здесь помимо металлов и уголь есть, и газ, даже нефть своя есть. Этот клад земли нашей открыл Николай Урванцев, направленный туда с экспедицией Колчаком.
– Адмиралом, что ли? Белогвардейцем?
– Им самым.
– Слушай, Саня, ты так подробно рассказываешь о Норильске, даже удивительно. Мало кто из наших сограждан может так говорить о своих ма-лых родинах.
– А это тоже характерно для норильчан. Видимо, в постоянной борьбе с суровой природой они  прониклись любовью к этому суровому краю и поэтому почти каждый норильчанин может прочесть целую лекцию по истории города.
– А с отпусками как?
– Очень строгие графики: понятно, что все хотят летом, да на юга! Тем более, что здесь разрешается отпуска «копить» по два, а то и три года. Но всем отдыхать только летом невозможно, поэтому и на Таймыре сумели создать какие-то условия: построили горнолыжную трассу – работает с марта по октябрь. Масса спортивных залов. Выходные дни я часто проводил в бане. Эти заведения здесь выстроены с особой любовью, поэтому я задерживался в таких заведениях часов на пять – шесть.  Пар – душ – пивко – массаж. Красота! А для остро желающих – рестораны роскошные, на одной только центральной улице пять штук, через каждые 200 метров .
– А условия жизни как? Снабжение?
– Снабжение отменное. Продукты любые, фрукты круглый год.
– Быть того не может, у нас дефицит всего, даже колбаса вареная – роскошь.
– Ну, колбасы – это само собой. Но вот ширпотреб – это сказка. Руко-водство Норильска проявляет заботу о гражданах: почти в каждой семье японская техника: фотоаппараты, телевизоры, видео- и аудио-центры высочайшего класса. Это и понятно: заработки хорошие, деньги у людей есть, и деньги эти ищут применения. На материке такого нет и быть не может. Нужно честно признать, это заслуга руководства комбината: добились исключительного разрешения на торговлю с Западом, прямо как отдельное независимое государство.
– Даже не верится, что где-то может так. Не врешь?
– Зачем же я буду врать!
– А почему уезжаешь?
– Здоровье стало пошаливать. Видишь ли, иногда Север устраивает здесь проверку людям на крепость. В 79-м году была особенно суровая зима: ниже 50, с сильным ветром, и случилась катастрофа: разорвало на куски основной газопровод.
– Как это?
– Да вот так. На снимках с самолета видно было, как по тундре на ки-лометры разлетелись трубы метрового диаметра: как спички из коробка высыпались. Стотысячный город оказался на грани умирания: эвакуация такого города в сжатые сроки попросту невозможна. Поэтому Норильску можно было только на себя рассчитывать. Чтобы жить нужно выжить! Такой лозунг бросили людям.
– Ничего об этом не было в газетах.
– Так я же говорил, Норильск – город закрытый.
– Но руководство города оказалось  и твердым, и талантливым. Директор комбината, а это и было всегда высшим руководством не только предприятием, но и города, организовал работу, отряды спецов в тундру выбросил с необходимой техникой, даже поваров из ресторанов Норильска, чтобы кормили отменно работяг. Я тоже добровольцем выступил, механики всегда и везде нужны. Две недели воевали с погодой. На первых пора беда была: только сварной шов наложат, а рядом трещина появляется из-за резкого перепада температур. Научились потом швы матами закрывать, а не только матом их покрывать. Я все-таки обморозил руки, вот два пальца отняли, – показал Сашка исковерканную гигантскую пятерню. Да вот и с легкими у меня неприятности появились.
– А что именно?
– Врачи эмфизему легких у меня определили, дышать стало трудно. Обморозил дыхалку. Так что, я, как только северный стаж выработал, стал на материк поглядывать. А тут как по заказу: старики мои заплохели, и я решил бегом возвращаться на большую землю. Да поздновато, видимо, решил: через полгода после моего возвращения старики ушли, подряд, один за другим.
Похоронил я их и решил на материке корни свои пускать. Всех денег не за-работаешь. Не забывай, у меня ведь пенсия северная, так что главное где-нибудь пристроиться, чтобы на чаишко зарабатывать. Мне много не надо: все уже есть.
– А с работой у нас сейчас трудновато, предприятия закрываются одно за другим. Даже вахтером не просто устроиться, все занято.


– Но главная проблема для меня и в том, что наперед жилье нужно найти, да так, чтобы жилье и работа были недалеко друг от друга. Жилье оказалось наипервейшей проблемой. Ты помнишь, домик у нас, на улице Балакирева, был небольшой, пятистенок о двух комнатенках. А тут к сестре с семейством в четыре человека, мы еще трое прибавились. Можно, конечно, было прикупить домишко какой-никакой, деньги у меня есть, но посчитали необходимым прежде с работой разобраться. Помыкались, короче говоря, уже почти надежду потеряли. Но свет не без добрых людей. Знакомец один подсказал: в Евсино птицефабрика рывок совершает, спецы нужны любых профессий, и платить обещают хорошо, и жилье дают. Они специально строят коттеджи на двух хозяев, да с приусадебным участком. Мало того, что недорого, так еще и в рассрочку. Короче говоря, мы с семейством посовещались и решились. И правильно сделали. Жизнь стала размеренной. Сыну нравится моя новая профессия. А той-то моей прежней он и не видел. Собирается по моим стопам идти.
– Так это же здорово, целую династию основать можно.
– Ну, это уже из области поэзии, я так далеко не загадывал. Так что я сейчас в Евсино живу со всем семейством. На птицефабрике обретаюсь, механиками командую. Так что мне не до пивка: работа, работа и еще раз работа. Сейчас я за главного механика на фабрике, собираются мне под начало и автохозяйство отдать. Страшновато, конечно, но если предложат – соглашусь, это точно.
– Да, ты всегда рисковым парнем был, таким и остался. И сколько их у тебя сейчас в строю, стахановцев?
– Восемь человек, целое отделение.
– А чего так много?
– Так фабрика-то огромная, не слышал, поди.
– Честно говоря, не слышал. Яичницу по утрам готовлю, не задумываясь, откуда берется такая бело-желтая роскошь. А дальние планы строишь на будущее?


– Вообще думаю, к сестре на юг перебраться, в Туапсе. Как только с работой завяжу, если здоровьишко барахлить станет, думаю, к сестре на юг перебраться, в Туапсе.
– К Тамарке, что ли? Правильно я запомнил?
– Правильно, к Тамаре Даниловне.
– А про семейство-то твое я ничего и не расспросил.
– Семейство как семейство, ничего особенного. Супруга Нина Артемьевна, моложе меня на пару лет, и сынуля, двенадцати лет. Так что, милости просим.  Да что же это я все про себя тараторю. А ты-то как, где обосновался, не с геологами же ты шастаешь до сих пор? Возраст ведь берет свое. Я по себе это хорошо чувствую. Где ты сейчас обитаешься? – задал встречный вопрос Сашка.


– Ты прав, дружище. И в самом деле, геологи сегодня не очень востребованы, да и у меня к тому же проблемы с сердчишком появились. С работой трудно сейчас, но не имей сто рублей, а имей сто друзей, старая истина. Как говорил Александр Сергеевич Грибоедов, «Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, ну как не порадеть родному человечку!». По знакомству, то есть по блату, друзья пристроили  меня плановиком, так что сейчас я на «ящике» одном, замначальника планового отдела. Занялся бумажной работой.
– Как так? Ты же в этом ни «бе» ни «ме».
– Сейчас все решается иначе, это во-первых.  Но чтобы быть справед-ливым, я предварительно  и курсы плановиков закончил, это во-вторых.  Сразу мне стало проще искать работу: высшее образование есть формально (не важно, что не по профилю). А тут и друзья подсуетились. Плановик, бухгалтер – это сейчас самые востребованные профессии. Страна наша резко забюрокрачивается, так что со своей новой профессией я хорошо угадал. 
– И кого же ты осчастливил?
– Да на заводе, на 92-ящике – помнишь такой? Я фактически плановым отделом заправляю. 
– Помню, конечно. Этот же завод нашу секцию велосипедную содержал, да еще такую огромную. Однако, самой крупной в городе была.
– Ну и как вы справляетесь в такое трудное время?
– Честно сказать, балансируем между законом и криминалом. Сейчас все так непросто, законы не устойчивы, да еще кто-то пытается завод банкротить. Зачем, почему? Ведь он со своей продукцией в Союзе был единственным. Так что, жизнь наша нервная.
– Это сверх круто. И не страшновато?
– А чего страшного, сейчас все вразнос идет, черт ногу сломит.
– Ну и как вы, справляетесь в такое трудное время?
– Честно сказать, балансируем между законом и криминалом. Сейчас все так непросто, законы неустойчивы, да еще кто-то пытается завод наш банкротить. Зачем, почему? Ведь он со своей продукцией в Союзе был единственным.
– Да, это уж точно, гордость нашей оборонки.
– Да, вот это жизнь пошла.  Сент-Экзюпери говорил: « Если звезды зажигают, значит кому-то это нужно». Кому по зарез надо завод уничтожить. Да что завод! Страну бы эту ненавистную англосаксы всегда мечтали уничтожить.
– Это ты уже загнул, приятель, – нахмурился Саня, – неужели это все так серьезно?
– Ничего не загнул. Еще в начале века был у них премьер-минстр, Чемберлен, так он не скрывал своих помыслов: «Чтобы жила Великобритания, должна исчезнуть Россия».
– Ну и ну, вот это ты меня просветил!. А мы-то из каждого утюга: «Мир, дружба!». Вот тебе и «Мир, дружба». Стало быть, есть люди, мечтающие о погибели нашей Родины. Грустно это… Ладно, хватит о грустном. Давай за жизнь. Что отпрыск твой, кем стать думает?
– Ничего определенного пока нет, но очень любит своими руками мастерить что-нибудь. Велосипед так усовершенствовал, что хоть на выставку. То есть имеет тягу к конструированию. Но это пока, до окончания школы ему еще много штанов нужно протереть.
– Это верно, загадывать трудно, – вздохнул Саня.
– Заговорил ты меня, Сашок, – перехватил инициативу Игорь, –  а я так и не полюбопытствовал: а ты-то как на материке устроился? У нас ведь очень непросто подходящую работу найти, времена какие-то мутные.


– Это верно, с работой были проблемы, долго никак не мог устроиться, ни кем. Тут же с работой еще одна проблема связанной оказалась. Жилье называется. Как ты помнишь, домик у нас был небольшой, нам четверым уже тесновато было, а тут сестра с семейством, их четыре человека, да мы еще трое прибавились. Помыкались, короче говоря, надежду почти потеряли. Но свет не без добрых людей. Один мой знакомец подсказал: «Чего ты за город цепляешься? Тебе что, оперный театр крайне необходим? Или картинная галерея? Сейчас в райцентрах жизнь очень даже цивильная, а обстановка спокойная, не стреляют, по крайней мере на улицах. Вот у нас не так давно директрису конфетной фабрики застрелили: начинается передел собственности. А на селе с этим мужики сами справляются: чуть только бандюганы появятся, их на вилы да на колья. А деревня поднимается, где власти разумные. В Евсино сейчас птицефабрика прямо-таки на глазах рывок совершает, крайне спецы нужны любых профессий, и платить обещают хорошо, и даже жилье дают. А край там спокойный, не Новосибирск. На улицах не стреляют». Посидели мы с семейством за чашкой чая, помозговали, и решили рискнуть. Так  я со всем семейством в Евсино оказался. И доволен я до невозможности. Квартиру получил сразу, половина коттеджа да земли 12 соток,  На птицефабрике обретаюсь, механиками командую. Так что не до пивка: работа, работа и еще раз работа.
– И сколько их у тебя в строю, стахановцев?
– Восемь человек, целое отделение.
– А чего так много?
– Так фабрика-то огромная, не слыхал, поди.
– Честно говоря, не слыхал. Я, когда яичницу по утрам готовлю, не задумываюсь, откуда берется вся эта бело-желтая роскошь.
– И что, это уже навсегда?
– Когда совсем на покой захочется, посмотрю, может быть, к сестре рванем, к морю.
– К Тамарке, что ли?
– Правильно, к Тамаре Даниловне. Она уже два года на юге живет, под Туапсе. Овдовела она недавно, и ей трудновато стало свое хозяйство одной вести. Зовет к себе.
– А велико ли хозяйство у сестры там, на юге?
– Дом о четырех комнатах, сад-огород, да цыплаков десяток. Весной все в цвету, а летом и осенью – в ягодах и фруктах. Так что буду варенье варить к чаю. Приглашаю в гости.
– Спасибо за приглашение, возьмем да и нагрянем всем кагалом. А это свое хозяйство? Жалко бросать будет, ведь сердцем прирастешь, небось.
– Прирасту, это точно. Но мы его не бросим, это хозяйство мы сыну оставим.
– Да у тебя все уже продумано. Молодец.


– Ну что Игорек, пора нам расставаться, моя электричка через двадцать минут.
– А следующая?
– В шесть утра.
– Вот что, вот тебе мой адрес, – Игорь лихорадочно вырвал листок из записной книжки и сделал запись. Может быть, я и на самом деле надумаю со своим семейством навестить тебя на море. Давай, давай. Будем рады.