Басни

МЕЛЬНИК И ДЕВА

Волк смотрит в лес, сколь сытно не корми!
Мораль такую вывести посильно
Читателю, когда бы щепетильно
О благодарности мы дело повели.
Но коль в сюжет вплелась любовная канва,
То благозвучность устоит едва.

Всем сердцем к юной деве воспылав,
Задумал мельник страстное признанье
И, у реки зазнобу повстречав,
Заговорил с ней после робкого молчанья.
Но, задыхаясь от волнения в груди,
Запнулся раз, другой и в третий снова.
Так чувство пылкое бежало впереди,
Язык не поспевал за ним на слово.
К развязке устремившись поскорее,
Прибавил мельник, что она «всех красивее».
Девица раскраснелась и, не дура,
Вознаградила тотчас бедокура.
И долго заросли реки
Четы скрывали башмаки.

Читатель грамотный, конечно, возмутится,
Что, дескать, ударение такое не годится.
И вместе с тем не будет слишком строг,
Ведь, будучи влюблён, он сам бы мог
Запутаться, где тут ударный слог.
Ценитель же словесности вполне
Найдёт резон, что истина в рифме
Да и в ритме.

*     *     *

ИНДЮК И ЭПОЛЕТЫ

Индюк, гуляя по усадьбе летом,
Узрел возле беседки эполеты.
Какой судьбой военной доблести предмет
Нашёлся тут, у нас ответа нет.
Свиданья ли ночного уличенье
Или последствия иного приключенья –
Нам невдомёк. Да речь-то не об том.
А всё ж различья знак лежит пред индюком.
Набравшись духу, наконец,
Решается наш пёстрый удалец
Вцепиться в золочёную шнуровку
И на себя тотчас закидывает ловко.
Украсив свою перистую спину,
Индюк наряд примерил не по чину.
Но, вместо почестей, индюшачий народ
От хохота катается, ревёт.

Мораль тут разумеет стар и млад,
Для этого не нужно биться об заклад:
Сказать начистоту, без дураков,
На свете много в эполетах индюков.
Но те лишь потому смешки не вызывают,
Что под мундиры брюки надевают.

*     *     *

БАКЛАЖАН И СЛИВА

Куют железо молотом, покуда горячо –
Сия сентенция давно известна людям.
Мы тривиальность повторять не будем,
Мораль иную с пользой извлечём.

В одном саду на грядке земляной
Мелькал под солнцем глянец Баклажана.
Над ним густой зелёною дугой
Нависла ветвь со Сливою жеманной.
И фиолетовая кожура краснела,
Когда лиловое её он видел тело.
Преодолев глубокое смущенье,
Нескромное к ней сделал обращенье:
«Томлюсь тоскою, горестно в груди!
Мой друг, пади ко мне с ветвей, скорей пади!
Мы предадимся сладостным страстям,
Весь сад наш пробуждая по ночам».
Жеманница напыщенно висела
И сверху на поклонника глядела;
Вильнув плодом своим из бока в бок,
Ответствовала так ему: «Дружок!
Не для того мне соком наливаться,
Чтоб в мураве бесстыдно отдаваться.
Затмила солнце я своею красотою,
Отныне стану главною звездою».
И, как бы Слива ни была желанна,
Попытки были тщетны Баклажана.
И муки сердца привели б к беде,
Не будь сочувствия соседей по гряде:
«Страдание твоё не будет вечно!–
Заметил мудрый представитель огуречных.
И лето, непрестанно утекая,
Закончилось уборкой урожая.

Мораль тут заприметит и юнец,
Она встаёт здесь явственно и твёрдо:
Ты страстен, или держишься ты гордо –
А в жизни-то у всех один конец.

*     *     *