Кроншпицы

Сашка Гуров верил в Ленинград так, как верят моряки в незнакомый берег. Он сулит им сокровища и новые виды бабочек, зарисованных в тетрадь. Эта вера сплелась ещё в детстве из книжек о пиратах Рафаэля Сабатини и прочих непроверенных исторических фактов. Всё это переплавилось в Сашкиной голове и дало волнующий образ Города-на-Море. Да, там, на холодной Балтике, нет разноцветных медуз, акул и морских коньков, но есть якоря и порт, откуда можно уходить, обещая когда-нибудь вернуться.

В самом начале 1980-х, пока туман истории плотно укутывал 1/6 часть суши, Сашкина мама садилась вечерами в своё излюбленное кресло, заваривала кофе и иногда рассказывала истории из своей молодости, а было ей всего чуть за сорок. Дым от прошлой сигареты ещё витал в комнате, а мама уже затягивалась новой, от этого всё вокруг обретало размытые очертания, и легко было представить московский вечер второй половины уже замерзающих 1960-х и молодых врачей где-то во дворе дома 14/16 по улице Чкаловской. Горят тусклые фонари пустынного Садового кольца, рычит пара мотоциклов, их седлают четверо – две девушки и два парня. Сашке представляется, что парни в потертых кожаных куртках и очках, как у авиаторов начала XX века, а девушки – Сашкина молодая мама и её подруга в белых врачебных халатах и черных узких очках. Они не торопясь выруливают на Садовое и уже там жмут на газ, белые халаты вьются на ветру, они мчатся в Ленинград на первые концерты Владимира Высоцкого, чтобы следующей же ночью вернуться обратно в Москву и выйти на плановое дежурство. Сашка засыпает, мамина рука гладит его волосы против шерсти от шеи к макушке. В мире всё тихо, только два мотоцикла беззвучно катятся через ночь. Город-на-Море уже близко, уже видны мачты.

Сашка Гуров так никогда и не попал в Ленинград, впервые приехав в город только в 1995-м, к тому времени Ленинград уже вновь стал Санкт-Петербургом. Проскочить в ленинградское игольное ушко шириною почти в семь десятков лет не вышло.

Развернув полотно бумажной карты, Гуров стоял у замерзшей Невы на Английской набережной и вчитывался в давно знакомые по фильмам и книгам названия. В кассетном плеере от старости и холода садились батарейки. Гуров хотел увидеть море, хотел увидеть порт. Пальцы нашли на бумаге первые близкие к морю названия: Галерная гавань, Шкиперский мост, Шкиперский канал, – и всё это венчало незнакомое слово «кроншпиц». Их было два – западный и восточный. А дальше Галерный фарватер, Морской вокзал, Корабельный фарватер, Невская губа, Кронштадт и море Финский залив.

Согласно карте Гуров перешёл Неву по Благовещенскому мосту, дошёл до метро «Василеостровская» и проехал одну остановку до станции «Приморская», вышел из метро и начал плутать в пустынных закоулках, в конце концов наткнувшись на Галерную гавань. Но в ней не было и тени флотилий. Стройка, тупик, и к кроншпицам не пройти, нужно возвращаться обратно и делать крюк. Ветер пробирает, Гуров идёт по карте и видит первый корабль, хоть и на суше, и пусть даже это подводная лодка на постаменте, но она у кромки большой воды в преддверии моря. Галерный ковш замёрз. Гуров осторожно ступает на ненадёжный лёд, с опаской идёт, но вскоре его равнодушным шагом догоняют рыбаки, и он, отбросив теперь всякую осторожность, идёт в завьюженную пустоту к морю. Вот впереди показались шпили двух маленьких домиков, это и есть кроншпицы, восточный и западный, они стерегут Шкиперский канал и дальше Галерную гавань, они заброшены и завалены хламом и, кажется, никому не нужны. Толстый чистый лёд под ногами, и застывшие в нём на глубине пузырьки. Гуров идёт дальше, метель усиливается, лёд быстро заметает снегом, кроншпицы и рыбаки перестают быть видны, плеер, замерзая, тянет ещё одну песню.

Love me tender,

Love me true,

All my dreams fulfilled.

For my darlin' I love you,

And I always will.

2025 г.