Шурочка

Наверное, это всё-таки возрастное: всё чаще вспоминать тех, кого уже нет, но с кем была прожита значительная часть юности. Вот и сейчас, в преддверии праздника 8 марта, опять мне вспомнились мои дорогие и любимые соседи из, увы, далёкого прошлого. А среди них и … Шурочка.

Шурочка – бойкая, круглолицая, с короткими кудряшкам, смешливая бабёнка, неполных 50-ти лет, невысокая, пухленькая продавщица продовольственного магазина, никогда не выходила из поля внимания дружеского сообщества нашего подъезда. Она сама, будучи радушной хозяйкой, с удовольствием принимала гостей, и с таким же удовольствием бывала в гостях.

С советское время, люди, пережившие войну, знали цену жизни каждого прожитого дня. Они не считали труд потерянным временем, не ждали так, как сейчас, пятницы, им и в голову не приходило вздыхать о наступлении понедельника. В общем-то они все любили каждый день недели, со всем его многообразием. А праздника – именно радостно ждали, и обязательно готовились, но не тем, чтобы что-то пожрать, а - удивить. И если это удавалось, потом долго все вместе обсуждали и, конечно, находили, над чем бы посмеяться.

Шурочка – она сама, нет, на фронте не была. «Для фронта и для Победы» она работала девчонкой в тылу. И потом, уже работая буфетчицей, как, впрочем, и все, хорошо усвоила за послевоенный период страх сталинских репрессий. Может, потому-то лишнего никогда не болтала, даже по хмельком. Я так и не узнала, за что именно всё-таки, он была благодарна всю жизнь моей маме после войны. Ни та, ни другая так и не признались, хотя, признаюсь, я любопытствовала, и не раз, но - молчок. Шурочка только разок обронила, мол, не Вера Ивановна – и расстрелять могли, но упекли-то бы точно, дуру. Наверно, потому она доверяла моей маме больше, чем себе. Мама никогда не осуждала её, - да она вообще никогда никого не осуждала! – и за частое желание пропустить рюмочку-другую тоже. Казалось, у Шурочки в семье всё не как уж плохо, и Иван (муж), работящий, и сын – умница, красавец, художник. Но, как в любой, наверное, семье, были рифы, о которые часто натыкалась семейная лодка, дрейфовавшая в океане быта. Иван пил крепко. Да и погулять налево от жены тоже был не дурак. Отсюда-то, как говорится, и торчали уши убитой собаки. Ладно, хоть не дрался – и на том спасибо. Шурочка поначалу, плакала, как все бабы, конечно, но… разводиться не хотела, - после войны слишком мало осталось мужиков, чтобы надеяться на другое женское счастье. А счастья хотелось. Но не такого. Дальше больше. Сын доучился и поехал в Прибалтику работать. Что уж там случилось, никто не знает, но … сбросили его с балкона, погиб. Шурочка еле пришла в себя. Иван запил по-чёрному, но работу не бросал, выходил, не опаздывая, благо, руки были, откуда надо. А придут с работы – не подходи, пока не напьётся в шланг и не свалится…. Так и разбилась эта семейная лодка. Больше детей у них не было. Муж из Ивана навсегда превратился в суслика… (тут она неизменно добавляла в приставку очень неприличный глагол, который даже не рискую здесь упоминать).

И Шурочка начала потихоньку поливать душевные раны из рюмочек, чтоб не так больно было. Иди-ка, попробуй, осуди её. Но больше алкоголя её спасал характер. От природы хохотушка, с острым, всегда заточенным на шутку язычком, с которого нередко, кстати, слетал и матерок, с неистребимым желанием выглядеть не хуже всех, она всегда была желанной гостьей. Она даже матюгалась так, и с таким простодушным выражением лица, что не возможно было не засмеяться, и уж тем более, обидеться. 

В то время жадность и зависть – были крайне редким явлением. Может, именно поэтому у многих, кому довелось быть счастливым оттого, что успели почувствовать на себе это благо советской эпохи, и ностальгируют до сих пор. Не было такого грешка, даже в минимальных дозах, и у Шурочки. Она, как все в то время, не задумываясь, угощала конфетками ребятню у подъезда, и называла их только самыми ласковыми именами: Ирочки, Колечки, Вовочки…. Сначала просто так, а потом уж, наверное, в помин сыночка. Отсюда и пошло. Саму стали называть не иначе, как Шурочка, и за глаза, и в глаза.

И вот, в тот памятный день 8 марта, не помню, какого года, звонок в дверь. Мы с Романовыми дядь Петей, тёть Настей, (соседями с третьего этажа), с моей подружкой из училища, дома уже празднуем. Всё как положено: манты, пельмени (всю ночь лепили размером с ноготок – удивили-таки, когда положили, так сказать, по требованию, ровно десять!), солёные арбузы и помидоры, взрослым – «Столичная», нам – «Рислинг». Открываю. Влетает сильно возбуждённая Шурочка. И с порога на одном дыхании без поворотов и остановок:
-  Ну, всё, Вера Ивановна! Здравствуй, Валюшка, ах ты ж, моя ты красавица, дай поцелую. Всё!
   Забила я его н@#yu! Всё!..

Наступила тягостная пауза. Мы, обалдев от неожиданного признания, не знали, что и подумать в тот момент. Первая очнулась тёть Настя:

-  Что ты сделала?
- Забила.

Тут очнулась и мама:
- Шура, успокойся…. Кого… ты «забила»?
- Суслика своего…  – и тут же с добавочным прилагательным из глагола.

Мы оцепенели. Картина «Не ждали». У меня даже ладошки вспотели. Шурочка те временем подлетела к столу, и со словами «с праздником, девчонки!» налила стопку водки и махом опрокинула. Все молчим. Во-первых, хрен её знает, сколько она до того тяпнула. Во-вторых, чужая душа вообще потёмки, а пьяная – тем более. А в-третьих… ох, лучше и не представлять это «в-третьих».

Мама, напряжённо улыбнувшись, мягким, убаюкивающим голосом всё же спросила:
- Шурка, чего ты мелешь-то опять своим языком-помелом? Напился что ли опять Иван, а?

- Да он, суслик-, неделю не просыхал, готовился, бл@dь, к всенародному женскому празднику!
  Потерялся аж-нк в думках, суслик-, как бы это ему красивше жену поздравить?! Всю душеньку
  вымотал, тварь такая!

Мама опять к ней:
-  Ну?.. И чего ты там с ним сделала?
- Да ты чо, Вера Ивановна, глухая что ли сегодня?! Говорю ж тебе, за- би- ла.

Все ошалело переглянулись.

Тут уж и дядь Петя голос обрёл:
- …птвою в царя мать, кого ты забила, Шурка, Ивана что ль?

- Да.
Мама:
- Шура, Шура, сядь, успокойся. Скажи толком, чем ты его забила?
- Молотком.
- Где?
- В туалете.
- Зачем? О, Господи! Шура, ну зачем?! Неужели нельзя по-другому как-то?! Забивать-то зачем?! Да развелась бы давно, да жила б себе спокойно! Ну так-то уж… зачем?!
- А что б он, бл@dь, Вера Ивановна, знал КАК обижать ЖЕНЩИНУ(!) перед 8 марта!

Картина «Не ждали» повторилась. Вторая, так сказать, серия.  У всех, похоже, мозг лихорадочно оценивал ситуацию, решая, что сначала делать и куда бежать, - телефоны в сто время были редкостью). А Шурочку, судя по виду, это никак не колышело.

- Где он? – спросил, наконец, дядь Петя.
- Дома валяется. Можешь идти поглядеть.
- Там у тебя чего, открыто что ль?
- Настежь. Заходи, кто хошь, бери, что хошь! Девки… ГУЛЯЕМ!

Тёть Настя коротко бросила мужу:
- Петь, беги. И… слышь ты, потом сразу к нам! Мы ждать будем!
- Да понял!..

Дядь Петя, больше на Щукаря похожий, предпенсионный старик как по команде старшины, сорвался с места и рванул к двери.
Мы не могли выдавить ни слова и боялись посмотреть на Шурочку.

Минут через пять дядь Петя вернулся с огромными клещами в руке.

- Правду Шурка сказала, …птвою в царя мать, ведь – забила в туалете. Дюралевыми гвоздями! 
  Пойду, …птвою в царя мать, сразу не получилось, вызволять зэка из заключения. Это ж надо так,
  заразе, додуматься, вот это месть! Сидит, плачет ведь! Ты что ж, паразитка, удумала с мужиком?!
  У-у, одно слово – бабы….
- Так он что, живой что ль, а, Петь? Живой, а?
- Да живой-живой! Он ить, …птвою в царя мать, там с утра сидит, оказывается! Эта шлында где-то
  ещё полдня шарилась!

Он, так и пошёл по лестнице, причитая, но уже как-то кряхтя и по-стариковски медленно, придерживаясь за перила.

Смех наш был на уровне помешательства.

Потом, когда уже Шурочка в деталях рассказала, то смеясь, то плача, за что и как наказала мужа за испорченный международный женский день 8 марта, выпили, сначала «корвалолу», а уж потом за всех женщин, за Победу, за то, чтоб не было войны и даже за «суслика-, чтоб он был, зараза, здоров!».