Господи, спаси!

Петр Васильевич, директор концертной бригады, был уже не молод. Цыганские кудри и гусарские усы отдавали синевой в седину. То и дело поливая носовой платок водой из фляжки, он прикладывал его себе на грудь через расстегнутый ворот белой рубашки и тяжело пыхтел от невыносимой жары.
— Бардак, а не дисциплина,— ворчал его баритон,— два часа жарят на солнце, как мясо. Знамо дело, ни за что не полетел бы сюда! Артисты им понадобились! — не унимался он.

* * *
Кабул был перевалочным пунктом для приезжающих на замену солдат и офицеров, выполняющих свою боевую задачу в Афганистане. Шел 1980 год, и окончанию вязкой войны в этой стране не было видно конца.
На аэродроме, в ожидании вылета в Шинданд, который час маялась концертная бригада одной из российских филармоний, приглашенная для выступления в воинскую часть. Кучка артистов безрезультатно пыталась отыскать местечко, где можно было бы укрыться от нещадно палящего солнца, но и в тени зной настигал их. Наконец, пришел дежурный офицер и дал приказ о двадцатиминутной готовности к вылету в пункт назначения. Артисты облегченно вздохнули: можно будет укрыться от солнца в салоне АН-12. Они засуетились, спеша перенести вещи к готовому к вылету транспортнику. Вдруг с поста прибежал дежурный прапорщик и, тяжело дыша, доложил командиру экипажа:
— Вылет артистов отложить — срочный груз! Приказано безотлагательно отправить.—Он многозначительно ухмыльнулся.
Концертная группа, почти бодро таскавшая свой скарб к самолету, побросала вещи на землю и в отчаянии уставилась на Петра Васильевича, который в изнеможении облокотился о шасси самолета и приготовился вылить весь свой гнев на командира экипажа. Но, набрав горячего воздуха в легкие, он ринулся на прапорщика, сверкая цыганскими глазами.
— Что за бардак у вас! Какой еще неотложный груз!? Вы что, нас заживо поджарить здесь хотите!? — ревел он. — Где начальник аэродрома!?
Прапорщик, не удостоив вниманием Петра Васильевича, развернулся и побежал обратно.
Со стороны командного пункта на аэродром выпорхнула стайка молоденьких девушек в коротких юбочках и воздушных накидках на плечах. Заигрывая с офицерами, несшими их баулы, труппа двинулась на посадку в самолет.
— Так вот какой неотложный груз, твою мать!!! — заревел обессиливший Петр Васильевич. — Конечно, проститутки важнее артистов! Бардак, а не армия! — извергал он гневные реплики, осознавая в душе свою полную беспомощность.
Борт самолета захлопнулся, и он с шестью «ночными феями» и группой офицеров пошел на взлет. Артисты безнадежно опустились на свои сумки и пустым взглядом уставились на удаляющийся АН-12, завидуя улетавшим…

Петр Васильевич поднялся со своего места и, обмахиваясь платком, поплелся к стоявшему неподалеку молоденькому лейтенанту, провожающему пристальным взглядом удаляющийся силуэт самолета.
— Товарищ лейтенант! — уже по-хорошему начал он. — Когда же наступит наша очередь?
— Когда команду дадут.
Петр Васильевич понуро опустил голову.
— А почему самолет над аэродромом спиралью высоту набирает, а не по прямой? — снова спросил он лейтенанта.
— С гор «духи» ракетами долбят. В прямолинейно летящую мишень легче попасть, вот и наворачивают ребята круги до высоты 2000 метров, а потом уж летят по прямой,— терпеливо растолковывал офицер.
— И часто эти «духи» долбят? — испуганно спросил Петр Васильевич.
Лейтенант промолчал…
В этот момент со стороны гор раздался выстрел, и по направлению к самолету, превратившегося на высоте в еле заметную точку над аэродромом, посвистела ракета. Через несколько секунд в небе грохнул удар, и от точки самолета в разные стороны брызнули белые и черные дымные следы, похожие на распустившийся фейерверк.
Лейтенант бросился на командный пункт. Петр Васильевич и артисты, медленно приподнявшиеся со своих мест, еще медленнее опустились обратно, с ужасом смотря в небо. Там уже не было ни самолета, ни шести его пассажирок, ни экипажа…
Через пять минут к остолбеневшим от страха артистам подошел тот же прапорщик и нервно проговорил:
— Ваш борт 15-й. Готовность двадцать минут…
Петр Васильевич, взглянув на артистов, вытащил из-под мокрой белой рубашки нагрудный крест и, поцеловав его, молча опустился на свою сумку. Взгляд его устремился в чистое голубое небо.
— Господи, спаси,— шептали его дрожащие губы.— Господи, спаси, Господи, спаси!...