Стану писателем

– А почему бы мне не стать писателем? – взбрело мне вдруг в голову, и я открыл глаза. Сквозь темноту стали проступать очертания потолка. Моё твёрдое как алмаз решение прорезало величие ночной тишины.
– Я, чего уж тут скромничать, очень недурственно образован, талантлив во многих делах, умом боженька не обделил. Вот стану известным писателем, куплю себе двубортный пиджак в клетку. И трубку. Бриаровую. Да, бриаровую – хорошо. Стану пыхать ею перед многочисленными поклонницами и на заседаниях членов жюри. Так, ещё очки потребуются в роговой оправе. Нет, лучше пенсне. Буду надевать иногда для солидности. Хотя… набегут адепты Антона Павловича, заклюют, обвинят в подражательстве. А ведь я большой оригинал. Нет, не надо пенсне. Вот лукавым прищуром обзавестись придётся: этакой усмешкой в глазах, что, мол, понимаю-то я гораздо больше, чем высказываю, а помалкиваю из пренебрежения. Хорошо бы ещё при этом мелко-мелко причмокивать и поучительно потирать пальцами, словно собираюсь объяснить нечто величайшее простыми словами. А потом воздымать руки к небу и многозначительно «нукать», закатывая глаза, будто с самим Пушкиным бывал на дружеской ноге, и не просто бывал, а рифмы подкидывал.
Очертив образ писателя, я сам себе в нём очень понравился. Внутренний голос уже репетировал подобострастное обращение будущих воздыхателей – манко и с оттяжкой на ударном слоге: «Алексан Яклич!» Уснуть после такого было решительно невозможно. В окна пробивался слабый рассвет. Ноги быстро отыскали тапки, и мой дух едва не воспарил над кроватью. Достигнув кухни, я полез в холодильник. Откровенно говоря, волнительность момента изрядно подсушила ротовую полость. Большие глотки; воды утолили жажду, но не охладили пыл. Организм молодого писателя требовал теперь белковой пищи, и ночной жор уже не казался преступлением. Без зазрения совести в ход пошли лоснящийся жирком сервелат, треугольник пахучего сыра и сушёные фисташки. Конечно, для интеллектуальной работы требовалась изысканная сервировка. Но желудок творца оказался не слишком прихотлив в эстетике, и наспех нарезанные куски беспрепятственно попадали в рот прямо с разделочной доски. Чревоугодие подхлестывало полёт мысли.
– Так, с имиджем разобрались, – подумал я, – осталось понять, про что писать буду. В «чернуху» точно не пойду – её все подряд пишут. Не моё. Тошно от повсеместной «чернухи» этой. Лучше взять что-то приключенческое, с множеством перипетий, чтобы взахлёб читалось. Стопроцентный вариант. Или, быть может, уйти в детектив? Детективы всегда интригуют. А если сделать ставку на «социалку»? Дамочки будут охать и слезоточить. Лучше, конечно, жанры смешать и сдобрить любовной линией. Хотя сюжет не главное. Самое главное – герой. Все события и диалоги пляшут от него. А вот какой же он у меня будет? Для начала, следует определиться, мужчина или женщина? Пожалуй, надо бы попытаться развить женскую тематику. Но про что там писать? Детские переживания, первая любовь, благоговейное материнство, тяжкая доля вдовы? Так я в этом ничего не смыслю. Я грубое животное, куда мне до всех этих нежностей! И масштаб маловат. Нет, нужен мужчина.
К этому моменту чайник отстрелил клавишу вверх, обдавая паром верхние шкафы гарнитура. Сумерки стали подтаивать под натиском восходящего за горизонтом солнца. Сквозь окно всё ещё струилась приятная прохлада летней ночи. Я взял с подоконника блокнот и стал накидывать.
– Так, это будет молодой человек, с которым судьба обошлась жестоко и несправедливо. Он отважен и смел, весьма умён и чрезвычайно благороден. Его уважают противники, им восторгаются дамы, а честные люди находят в нём защитника от произвола и беззакония подлых мерзавцев. Он вынужден действовать инкогнито, скрывая истинное имя. А разлука с возлюбленной придаёт его синим, как воды Тирренского моря, глазам отпечаток грусти. Позолоченный эфес и шляпа с плюмажем довершают образ статного и волевого красавца. Само собой, тут вам блистательное владение шпагой и пистолетом, отвага в рукопашном бою, великолепная способность к плаванию, умелая езда на жеребцах всех мастей, самообладание в критических ситуациях и несравненный талант в управлении фрегатом. А чтобы персонаж не казался плоским, наделю его в делах сердечных природной застенчивостью. Вроде, неплохо навертел, – подумал я и налил чашку чаю. Работа кипела: я уверенно выкраивал замысел. В голове уже роились всяческие бейдевинды, нок-реи, бимсы с бизанями; зашумела пиратская брань, в стиле «дьявол тебя раздери» и «якорь мне в рёбра». Но с первым глотком чая пришло озарение, что всё это уже исписано. То ли аромат бергамота так тлетворно на меня подействовал, то ли впрямь ловить тут нечего.
– Хорошо, зайдём с другой стороны, – парировал я, – долой камзолы и морские сражения! Напялю на своего героя потёртый плащ, приклею усы, воткну в рот сигарный окурок, нацеплю значок на пояс, заправлю револьвер в кобуру, посажу в старенький и замызганный «Понтиак». Сделаю его повзрослее: примерно как я. Этот парень не позволяет себе фамильярностей с дамами, вроде: «крошка», «детка» и «милая», а почтительно обращается: «мисс» и «мэм». С оппонентами не церемонится и, надевая «браслеты» на запястья, прибавляет: «Вот что, приятель!» Коллеги же по отделу чаще всего отзываются на «старина» или «сынок». Лёгкая седина средних лет, стоптанные туфли, руки в карманах. Сидит он, значит, на корточках рядом с юной задушенной жертвой и вглядывается в след от ботинка злоумышленника. Маленький городок в панике. Полиция бессильна. И только неторопливый флегматичный джентльмен в плаще может распутать это тёмное дельце. Разумеется, безжалостным преступником оказывается школьный учитель, которого все знают как порядочного человека и примерного семьянина. Ловко, только опять ничего нового, – разочарованно подумал я, – сколько этого добра в библиотеках и кинематографе!
Тем временем, ночь неизбежно отступала, и мне пришлось закрыть занавеску, чтобы не отвлекаться на засветившуюся листву зелёных крон. Замысел изрядно буксовал, ему опять требовалась внешняя поддержка. Таковой оказалась початая бутылка кефира, которую я извлёк из холодильника и прикончил незамедлительно. Как будто ощутив новый приток энергии, мозги кое-как зашевелились.
– Ну, держитесь! Вы у меня ещё наплачетесь, – с азартом воскликнул я, – устрою вам душераздирающее действо. Вот он, простецкий парень из глубинки, без образования, но с живым умом и обостренной эмоциональностью. То бишь от природы способный, но пока что «не огранённый алмаз». И на пешеходном переходе, конечно, сбивает его некая мадам на своём люксовом красном купе, без лишнего шума увозит с места происшествия к себе в особняк, выхаживает как ребёнка. Непринуждённое общение постепенно становится обоюдной потребностью, словно какая-то тайная сопричастность соединяет их из прошлой жизни. Парнишка по уши влюбляется в свою благодетельницу. Та в свою очередь отвечает взаимностью, хоть и вдвое старше него. Так, находят и обретают они друг друга. Но, по закону жанра, счастью не бывать, ведь прелестная дама сердца смертельно больна, тщательно скрывая диагноз от своего юного избранника. Уходит она тихо и спокойно, перед отъездом в последний путь запечатлев поцелуй на устах спящего возлюбленного. Мальчишка стойко принимает удар судьбы, переродившись и став после её смерти достойнейшим мужем… Да что за пошлая дрянь лезет мне в голову?! Сплошная мертвечина, штамп! Для полноты картины ещё не хватало дописать, что парень уходит в монастырь, дабы своим затворничеством сохранить божественную искру любви. Этак прослывёшь дураком и бездарностью. Нет, нужен необычный герой: скажем… человек, который хочет стать писателем. А что если я сам стану собственным персонажем? Между прочим, нужно всегда идти от себя, тогда не будет заштампованности.
После конспектирования в блокнот этой грандиозной идеи мне захотелось потянуться. Сквозь шторы в кухню уже бессовестно проникали солнечные лучи. Я прополоскал рот и дошёл до кровати. Довольство собой и сладостное предвкушение успеха убаюкали меня в течение нескольких минут.
Проснувшись около полудня, как надлежит сынам богемы, я долго не мог встать. Ночное обжорство дало о себе знать отвратительным состоянием. Вместе с тем обуявшая жажда превратить блокнот в рабочую тетрадь маститого прозаика всё же заставила меня подняться с кровати. Умывшись наспех, я уселся в кресло. Однако процесс не шёл с самого начала: мысль сопротивлялась, диалоги скудно вымучивались. Всё теперь было совсем не так как ночью: ни лёгкости, ни интриги, ни юмора. Тело постепенно покрывалось испариной, голова от духоты стала потрескивать и отказывалась работать. Измождённому организму требовался хороший моцион на свежем воздухе. Я неспешно отодвинулся от стола, подошёл к шкафу и достал вещи. Лениво натянув майку и штаны, прошёл в прихожую и увидел себя в зеркале.
– Ну, ты и пузо отрастил, братец! – укоризненно сказал я внутренним голосом, разглядывая лёгкую припухлость живота, – Рожа вся помятая, и волосы на макушке торчат, как хохолок у попугая. Натурально попугай и есть: клюв набекрень и та же цветистость – что в одежде, что в метафорах. В интеллектуалы, значит, себя записал, хотя одной мысли в круг большого количества слов втиснуть не способен. Вон за окном вечернее солнце снова высвечивает зелёные прожилки листьев. Возьми да опиши! Не можешь ты ни черта из себя выдавить. И где этот вчерашний я? Где кураж, вдохновение? А, может, и не было никакого меня? Кто же тогда этот парень в зеркале: пустой, беспомощный, бездарный? Какой автор, такие и персонажи. А богемы-то напустил! Смешно…
Я хладнокровно стянул с себя нафантазированный двубортный пиджак в клетку, снял воображаемые очки в роговой оправе, вытряхнул мнимую бриаровую трубку и, наконец, избавился от этого поганого лукавого прищура.
– Хорошо бы пройтись по бульвару, проветриться. Может, и отпустит. Так ведь и до самобичевания недалеко, а это не мой метод. Сегодня на ночь не жрать и как следует выспаться! Завтра будем посмотреть. Уж что-что, а стиль у меня и впрямь неплох!